Текст книги "Экватор"

Автор книги: Мигел Соуза Тавареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Луиш-Бернарду провел бесконечное количество часов за обедами, ужинами, а также на рабочих совещаниях с владельцами плантаций на Сан-Томе и их бывшими управляющими; с работавшими там ранее врачами, судьями и священниками, а также с двумя своими предшественниками на посту губернатора. К концу всего этого он уже не мог переваривать свалившийся на него объем информации, мнений, советов и, еще никуда не уехав, уже чувствовал себя крайне усталым. Оставшаяся часть отведенного ему двухмесячного срока была поглощена обустройством личной жизни и довольно непростым бюрократическим процессом продажи Островной компании и всех ее активов. Он заключил прекрасную сделку, однако, когда настал час расставаться с кабинетом и самим предприятием, где он провел большую часть дней из последних пятнадцати лет, сердце его сжалось от тоски и ностальгии: он поблагодарил своих самых близких и верных сотрудников и настоял на том, что попрощается с каждым из работников персонально. Что будет с ним, когда он вернется, оставалось загадкой. Луиш-Бернарду знал только, что сейчас он богат, а потом будет богат и свободен. Пока же, находясь между одним и другим, он понимал, что бытие его пребывает в подвешенном состоянии. И все же, раз он уезжает, было бы правильнее закрыть за собою все двери.

Самым болезненным оказалось расставание с друзьями. Он погрузился в длительную череду вечеринок – частных торжеств, ужинов, длящихся до рассвета, или театральных представлений в «Сан-Карлуше», где сезон был в самом разгаре. Дважды, кроме прочего, он заканчивал вечер в борделе Доны Марии душ-Празереш, чьи гостеприимные стены и не менее великодушные девушки часто становились местом пристанища для молодых людей его круга. Из-за излишней, впрочем, намеренно проявленной болтливости кого-то из друзей, Дона Мария церемонно обращалась к нему «сеньор губернатор», и Луиш-Бернарду не знал, смеяться ему, смущаться или беспокоиться по этому поводу:

– Сеньор губернатор изволит сам выбрать себе девушку или доверится моей рекомендации, из наших новеньких?

«Сеньор губернатор», надо сказать, не понимал толком, хочет ли он «употребить» всех этих новеньких, одну за другой, будто бы прощаясь с женщинами навсегда, или предпочтет остаться разговаривать с Доной Марией, пытаясь вырваться из своей меланхолии, которую эта достойная уважения дама потом будет обсуждать с его друзьями: «Сеньор губернатор все время такой грустный! Раз он за юбками гоняться перестал и отвергает таких девушек – значит, на сердце у него неспокойно».

В последние оставшиеся ему выходные в Португалии он настоял на том, чтобы отправиться в одно из своих любимых мест, Дворец Бусаку[20]20
  Бусаку – один из последних построенных королевских дворцов Португалии, разместившийся в центральной части страны, в живописном лесном массиве. Был сооружен на рубеже XIX и XX веков, в годы правления короля Дона Карлуша рядом с территорией средневекового монастыря ордена Кармелитов. Изысканная архитектура дворца воссоздает стиль «мануэлино» начала эпохи Великих географических открытий.


[Закрыть]. «Хочу забрать его с собой, глазами и сердцем!» – заявил он таким трагическим тоном, что Жуан Фуржаж, Филипе Мартиньш и Матеуш Резенде, его самые близкие друзья тут же поспешили сказать, что тоже едут с ним. Поначалу они планировали, что это будет вечеринка в средневековом духе в окрестностях Коимбры. Однако никто так и не смог увести его с открытой веранды дворца, где он провел все утренние часы в первый и во второй день, захватив также и часть дневного времени. Глядя, словно одержимый, на лес, он выдавал время от времени философские умозаключения, вроде: «Дайте мужчине женщину и хорошую книгу – и всё, что ему будет нужно для полного счастья, он найдет здесь!» Потом, как бы в подтверждение собственных слов, он набрасывался на местное меню с аппетитом обреченного и поглощал все по списку, настаивая на том, чтобы в завершение трапезы обязательно был приготовленный в печи молочный поросенок.

К великому удовольствию друзей, Луиш-Бернарду полностью вошел в роль богача, не знающего, на что потратить деньги, и в течение всех выходных щедро, не обращая внимания на цены, оплачивал лучшие вина из знаменитых дворцовых погребов. Он ел, пил и курил так, будто от этого зависело спасение его души. В поезд Луиш-Бернарду садился уже в состоянии, не очень подобающем для губернатора, назначенного высочайшим королевским повелением.

Все закончилось одним солнечным мартовским утром, в котором уже угадывались признаки наступившей весны, наполнявшей город своим ярким светом. Лиссабон в то утро был действительно прекрасен. Он поднимался на борт «Заира», прощаясь с теми, кто настоял на том, чтобы проводить его в столь грустный для него час. Это были несколько его давних, с незапамятных времен друзей, две служанки, которым он вверял дом на период своего отсутствия, и главный управляющий министерства по заморским территориям (самого министра задержали дела, связанные с подготовкой назначенных на этот день дебатов в Кортесах). Уже на самой пристани посыльный передал ему короткую записку от короля с благодарностью за его «патриотический поступок» и пожеланием успехов в выполнении доверенной ему миссии. Вот и всё: Родина, весь его мир, вся его жизнь теперь медленно удалялись от Луиша-Бернарду, по мере того, как «Заир» отчаливал от берега в районе Дока де-Фундисан, маневрируя, чтобы обойти песчаные насыпи вблизи маяка Бужиу. Лиссабон продолжал сокращаться до размеров все менее различимой на горизонте точки. Холодный, подувший со стороны открытого моря ветер заставил его укрыться в каюте, где лежала целая стопка утренних лиссабонских газет, с новостями из мира, к которому он уже не принадлежал.

V

После остановок на островах архипелага Кабо-Верде – в порту Минделу, на Сан-Висенте, на котором он уже бывал, и на острове Сал, – Луанда[21]21
  Столица Анголы.


[Закрыть], величественно показавшаяся на горизонте, выглядела, как настоящая метрополия. В ее гавани стояли с десяток большегрузных пароходов, на якоре или пришвартованные к причалу, а сам порт бурлил бешеной активностью, охваченный срочными погрузками и разгрузками, деловыми сделками, встречами и расставаниями. Было сложно представить себе, что во внутренних районах страны колониальные войска были все еще заняты изнурительной войной с племенами, вооруженными луками и стрелами, и что масштабы этой территории португальцы начали осознавать всего лишь пару десятков лет назад, когда Берлинская конференция[22]22
  Конец 1884 – начало 1885 гг. На Берлинской конференции Лиссабон впервые представил свой проект «розовой карты» Африки, предполагавший передачу Португалии в управление территорий между ее колониями Анголой на западе и Мозамбиком на востоке. Проект был отвергнут лишь Лондоном, который впоследствии выдвинул Лиссабону унизительный для Португалии ультиматум 1890 года.


[Закрыть] постановила, что эффективное управление территорией имеет приоритет над правом ее первооткрывателя. Ангола по площади превосходит Португалию в десять раз и примерно в сто раз больше Сан-Томе и Принсипи. Ее эффективное освоение, так же, как и Мозамбика, было задачей, находящейся за пределами физических, человеческих и финансовых возможностей для такой маленькой страны, как Португалия. В течение многих лет Англия и Германия находились между собой в тайном сговоре, пытаясь отхватить себе по куску от португальской колониальной империи. Поводом для этого было отчаянное финансовое положение страны, которой они предлагали кредиты, под залог этих двух колоний. В ситуации, когда мнения по данному вопросу в самой Португалии разделились, Дон Карлуш смог настоять на своем и отверг коварные предложения. Воспользовавшись идущей англо-бурской войной и тем, что Англия нуждалась в мозамбикском порту Вейра для высадки там солдат и вооружений, король заключил с Лондоном Виндзорский договор[23]23
  Речь идет о Втором Виндзорском договоре (ноябрь 1904 г.), который подписали Эдуард VII и Дон Карлуш. Согласно ему, Англия подтверждала свои обязательства по защите территориальной целостности португальских колоний.


[Закрыть]. Таким образом, Англия, которая еще вчера унижала ее в связи с фантазиями по поводу «розовой карты» и которая находилась в сговоре с Германией с целью полной ликвидации колониальной империи Лиссабона, теперь признавала Португалию как своего «давнего союзника», торжественно пообещав, в случае необходимости, использовать Королевский флот для оказания ей помощи в деле защиты ее заморских владений.

Однако англичане имели собственные представительства в Анголе и были полны сил. Ливингстон[24]24
  Дэвид Ливингстон (1813–1873), британский исследователь Африки, изучавший северную, центральную и южную Африку.


[Закрыть] по пути в Лондон, после выполнения порученной ему миссии по исследованию устья Нила, останавливался в Луанде. В Королевском географическом обществе, которое финансировало его поездки, он намеренно не упомянул о своей встрече в ангольской глубинке с португальским исследователем Серпа-Пинту[25]25
  Алешандре де-Серпа-Пинту (1846–1900), португальский военный и путешественник. По особому поручению правительства, возглавлял экспедицию для исследования территории между Анголой и Мозамбиком.


[Закрыть], настояв на том, что не встречал ни одного европейца в бескрайних лесах Анголы. В Луанде находились английский министр-резидент, консул, представители флота, военный атташе, а также два командированных сюда уполномоченных, в чьи обязанности входил неофициальный надзор за соблюдением запрета на работорговлю.

Вскоре по прибытии в ангольский порт, в толчее на пристани Луиш-Бернарду услышал за спиной английскую речь и, повернувшись, успел увидеть удалявшихся от него двух элегантных дам в компании молодого человека в белой колониальной шляпе, который давал распоряжения рабочим-кули[26]26
  Кули – от слова, означающего на хинди «работник». Термин для обозначения наемных работников, привозившихся, как правило, из густонаселенных районов Азии в Америку и в африканские колонии после отмены там рабства, для компенсации нехватки дешевой рабочей силы.


[Закрыть], несшим ручную кладь. Тон его выдавал в нем европейца, хорошо знакомого с местными порядками.

На пристани Луиша-Бернарду ожидал секретарь губернатора, который тут же начал хлопотать по поводу его багажа. Он сказал, что Его Превосходительство губернатор лично прибыть не смог, хотя и собирался: его задержали важные дела. Однако он ожидает гостя во дворце, куда Луиш-Бернарду, само собой разумеется, приглашен для того, чтобы провести там два дня, которые займет пересадка на другой корабль.

Они ехали в открытом автомобиле, одном из редких имевшихся в городе авто, посреди шума и гама центральных улиц, пересекая плотную завесу пыли, нависавшей над городом, словно гигантский пузырь. По мере того, как они отъезжали от центра, пыль начинала исчезать, а вместе с ней и пестрая неразбериха из человеческих лиц, животных, самых разнообразных видов транспорта и сотен магазинов и магазинчиков, швейных ателье, цирюлен, велосипедных мастерских, галантерей, медицинских консультаций, бакалейных лавок и аптек, обещающих мгновенное излечение от поноса и «прочих внутренних недугов». Луиш-Бернарду все еще плохо соображал, чувствуя, что земля под ногами по-прежнему колеблется, будто он все еще находится на борту судна. К прежним морским ощущениям добавились жара, влажность, пыль, а также характерные для суши шумы и звуки. Когда они уже выехали на широкую, полупустую улицу европейской части города с аллеями, аккуратно засаженными деревьями, секретарь губернатора, воспользовавшись установившейся тишиной, вручил ему две телеграммы из Лиссабона на его имя.

Первая, совершенно неожиданно, была от Матилды. Он так и не получил ответа на свое прощальное письмо, ни какой-либо записки, которую она могла бы передать через Жуана. Луиш-Бернарду перечитал телеграмму дважды, не очень понимая, что ему думать по этому поводу. С одной стороны, казалось странным уже то, что она вообще дошла сюда. С другой, было приятно получить ее здесь, где все казалось чужим и враждебным, а это послание воспринималось как протянутая навстречу рука, как поцелуй, пересекший моря и океаны. Телеграмма была датирована днем его отплытия, девять дней назад: «Я сегодня узнала от Жуана, что твой корабль уплыл ТОЧКА Хорошо, что я именно так об этом узнала ТОЧКА Молю Бога, чтобы он защитил тебя ТОЧКА Матилда». Глаза его затуманило слезой. Глупость какая-то: это же от пыли, от тоски по сияющему Лиссабону, от неизвестности, которая ждала его. И, конечно же – не от воспоминаний о ее лице, теле, мягком голосе, которым она тихо повторяла «любовь моя!»

Вторая телеграмма была официальной, с печатью министерства и подписью главного управляющего:

«Имею честь сообщить Вашпрев начиная с 19 числа текущего месяца руководителем Министерства по делам флота и заморских территорий является генерал Айреш д’Орнельяш-и-Вашконселуш ТОЧКА Сообщаю также по информации посла Англии Лиссабоне английским консулом Сан-Томе и Принсипи назначен сэр Дэвид Джемисон член Индийской гражданской администрации бывший губернатор провинции Британской Индии ТОЧКА Прибудет выполнения миссии первую неделю июня точную дату сообщим позже ТОЧКА Просьба достойно разместить и подготовить политическую ситуацию согласно ранее полученным инструкциям ТОЧКА Новый министр шлет горячий привет пожелания успехов выполнении доверенной Вашпрев миссии».

«Да, вот вам и Лиссабон с его руками-щупальцами и неугомонной политической активностью! Это же надо – выехать из Лиссабона с одним министром и, не доехав еще до места назначения, уже получить другого!» – подумал про себя Луиш-Бернарду. – «Про этого, по крайней мере, никто не скажет, что занял не свое место: Айреш де-Орнельяш был одним из генералов Моузинью де-Албукерке в мозамбикской кампании и прекрасно разбирался в ситуации на заморских территориях. Кто знает, может, при нем Луиша-Бернарду бы и не утвердили губернатором Сан-Томе, если бы только это произошло на десять дней раньше, всего на десять дней…»

Губернатор Анголы тоже нервничал в связи с назначением нового министра, но, в отличие от Луиша-Бернарду, больше всего его волновало, сможет ли он теперь удержаться на своем посту.

– Вы уже знаете, что у нас новый министр? – спросил он, даже не дав гостю времени присесть и едва поприветствовав его. – От этих постоянных перемен в министерстве постоянная неразбериха, они только парализуют работу. Прежде чем новый министр примет дела, мы будем вынуждены сидеть без инструкций, не зная, чего он там на самом деле хочет. Заметьте, это никоим образом не относится к личности генерала Айреша, которого я бесконечно уважаю и считаю, что было бы сложно найти лучшую кандидатуру. Но время, дорогой мой, время – вот, что теряется в таких ситуациях. Неизбежная неопределенность тогда, когда нам нужна ясность и определенность, преемственность, четкая политика, не зависящая лишь от того, какой политический ветер дует из Лиссабона. Мы управляем, исходя из временной категории «годы», а они – «месяцы». Вот, например, как вы считаете, останутся ли действительными ваши инструкции, полученные от прежнего министра?

Луиш-Бернарду посмотрел на него, будто бы только что услышал самый необычный из вопросов. Личность его визави – невысокого ростом, наполовину лысого человечка с маленькими темными глазами, с проступившими на лице капельками пота показалась ему крайне неприятной. Его манеры маленького диктатора, постоянно напирающего на свое знание местных реалий, его абсолютная уверенность в приобретенном им личном опыте точным образом напоминали усредненный типаж колониального функционера, которого Луиш-Бернарду с презрением изображал в своих публикациях. Знал ли об этом этот человек?

Луиш-Бернарду решил ответить на заданный ему довольно каверзный вопрос вполне беззаботным тоном:

– Ну, вы ведь знаете, что я был выбран Его Величеством королем, и именно от него, в первую очередь, я и получил свои инструкции. Которые, кстати, подтверждает и новый министр, судя по полученной мною от вашего секретаря телеграмме.

– Что ж, конечно, это уже само по себе является некой гарантией. Знаете, здесь говорят, что вы человек, выбранный королем, чтобы противостоять тому англичанину, которого вам туда зашлют, на Сан-Томе. Вы ведь свободно говорите по-английски, не так ли?

Изменившийся тон, с которым тот произнес последнюю фразу, не остался для Луиша-Бернарду незамеченным. Едва ощутимым образом, губернатор Анголы перестал обращаться с ним как с коллегой, приподнявшись на ступень выше, как бы говоря, что «сам-то он как раз профессионал, в отличие него, Луиша-Бернарду, обычного переводчика: он-то управляет здесь целым континентом, а ему доверили всего лишь пару амбаров с какао посреди Атлантики».

Луиш-Бернарду кивнул, подтвердив что говорит по-английски.

– Поверьте, мой дорогой, иногда, может, и стоит притвориться, что не так уж и хорошо вы говорите. С этими англичанами не стоит особо и разговаривать. Или повысить голос, или притвориться, что не понимаешь. Во всяком случае, пусть знают, что в наших колониях делами заправляем мы сами. Вы, наверняка, со мной согласны…

– Да, мне это кажется очевидным, – поспешил согласиться Луиш-Бернарду.

– И, тем не менее, это не настолько очевидно. Эти типы приезжают туда и говорят нам про соглашения, которые они с нами подписали, и на этом основании требуют себе права совать свой нос, куда им вздумается.

– Договор 1842 года… – Луиш-Бернарду напомнил о договоре с Англией, разрешавшем англичанам досматривать подозрительные португальские корабли, идущие из Африки, на предмет перевозки ими рабов.

– Да, это и многое другое. Они хотят совать нос повсюду. Здесь в Луанде англичане на каждом шагу. В провинции у них тоже есть информаторы, которые обо всем докладывают. А мы хоть раз пробовали проверять английские суда, которые везут черных из Аккры в колонии на Антильских островах?!

– Нет. Пока никто не высказывал подозрений, что это рабы…

– Нет? А почему нет? Послушайте, мой дорогой, вы только что приехали и, простите меня за эти слова, но я провел в Африке уже несколько лет и все это очень хорошо знаю: черный, который едет отсюда на Сан-Томе, знает, куда он направляется, так же хорошо, как тот, который едет из Ганы на Ямайку. Нет никакой разницы.

– А сколько уехало отсюда на Сан-Томе в прошлом году?

Луиш-Бернарду задал вопрос и тут же пожалел об этом: губернатор посмотрел на него искоса, с неким подозрением.

– У вас, наверняка, есть эти цифры. Четыре тысячи. Все зарегистрированные, с выписанными на Сан-Томе разрешениями на работу.

– И с рабочими контрактами на соответствующий срок?

– С какими контрактами? Это уже ваши дела там, на Сан-Томе. Для этого у вас есть попечитель, в чьи обязанности входит все контролировать. Я здесь такими делами не занимаюсь и хотел бы, чтобы все было предельно ясно: правительство Анголы никого не нанимает и никуда не отправляет, так же, как этого не делает правительство Сан-Томе или правительство метрополии. Я лишь констатирую, что некоторое количество граждан Анголы как португальской территории желает отправиться на работу или на отдых в другую принадлежащую Португалии территорию – Сан-Томе и Принсипи. И, поскольку передвижение между всеми этими территориями является свободным, я этого дела больше не касаюсь и никоим образом не смею воспротивиться заключению свободной сделки между отдельной личностью и конкретной частной компанией.

– Однако вы только что, Ваше Превосходительство, сказали, что эти люди не имеют ни малейшего представления о том, что их там…

– Мой дорогой друг, перестаньте обращаться ко мне «Ваше Превосходительство» и послушайте: это не моя, а уже ваша проблема. Я лишь говорю, как все происходит. И, надеюсь, кстати, что для вас это не новость. Если вы посчитаете, что Сан-Томе может продолжать разрабатывать плантации какао и получать прежние доходы без того, чтобы вывозить из здешних лесов черных, которые для нас здесь совершенно бесполезны, это теперь ваши дела. Найдите общий язык с хозяевами плантаций и пришлите мне сообщение, если захотите, чтобы я больше никого к вам не отправлял. Вы же хорошо знаете инструкции, полученные в Лиссабоне от короля. А я, в отношении Сан-Томе, сделаю все, о чем меня попросят. Если же служба государству, как это всегда и было, заключается в том, чтобы идти навстречу потребностям Сан-Томе в рабочей силе, я сделаю для этого все, что могу, и не буду нарушать никаких законов. Если вы считаете, что сейчас все по-другому, повторяю, пришлите мне сообщение.

– Нет, конечно же, нет! – Луиш-Бернарду почувствовал, что позволил поймать себя на противоречии. – Очевидно, что Сан-Томе будет нуждаться в импорте рабочей силы еще многие годы, и, если здесь ее в избытке, вопрос только в том, чтобы все делалось по правилам. Потому что, как вы хорошо знаете, весь этот вопрос с англичанами, эти обвинения коммерсантов из Ливерпуля и Бирмингема в том, что мы, дескать, привозим на Сан-Томе рабов из Анголы, наносят нам ущерб, который тут же подхватывают местная пресса и общественное мнение. Если так будет продолжаться, мы рискуем объявлением против нас бойкота, который заблокирует экспорт какао на британский рынок, а потом и на американский – и это будет трагедией для Сан-Томе и концом колонии.

Губернатор Анголы посмотрел ему прямо в глаза. Это был взгляд хитрого лиса, скользкий и недоверчивый.

– Гм…

Он встал и направился к балкону, выходящему в сад. Опершись о перила, он простоял так несколько секунд – ни дать, ни взять, маленький человечек, распоряжающийся судьбами всей Африки! Потом, развернувшись на каблуках, он устремил взгляд на Луиша-Бернарду, упершись спиной в перила балкона и скрестив руки на груди – Наполеон из тропиков оценивает вражеские силы:

– Англичане! Эти лицемеры и хвастуны! Гуманисты, так этим, якобы, обеспокоенные. А сами ведь не могут отличить негра от китайца! Скажите-ка мне, Валенса, англичанин когда-нибудь станет трахаться с черной? – Нет! А мы да, черт возьми! Вы знаете, как мы заселяем и оккупируем эти огромные ангольские просторы? Не армией, которая лишь только проникнет вглубь территории, то сразу же сбегает оттуда. И не за счет семей поселенцев: какой, скажите мне, безумец поселится посреди джунглей с женой и детьми, где нет никаких признаков цивилизации? – Ничего подобного! Так знаете, как мы заселяем эту страну?

– Скажите на милость.

– Мы это делаем при помощи несчастных и оборванных выходцев из наших провинций Минью, Алентежу или Траз-уж-Монтеш. Мы, правительство, вручаем им бумаги на землю, и эти бедняги даже не могут толком расшифровать или понять, где она находится. Но это земля, собственность, принадлежащая им, тем, у кого никогда не было ни кола, ни двора! И тогда эти несчастные собираются в путь-дорогу. Одному только Богу известно, как им это удается!.. Они спрашивают у всех, где находится такая фазенда «Нова Эшперанса» в округе Уиже или Параизу, что в Кванза-Норте. И потом, если чудом им удается добраться туда живыми и здоровыми и стать владельцами того, что является всего лишь участком лесной чащи, если, опять же чудом, у них получается выжить и посадить там картошку или продать какие-нибудь безделушки черным – где же в это время их семья? А семья их, оказывается – это все те же черные бабы, которых они покупают у старейшины деревни: мешок фасоли за одну, поросенок за двух. Вы спросите про священника, свадьбу и про записанных детей? – Да ни черта подобного! Там бы выжить! И эти несчастные довольствуются тем, что у них одна, две или три черные женщины, которых они зовут женами, прекрасно зная, что никогда уже не выберутся из этой своей чертовой дыры. Мы же, правительство, довольствуемся тем, что наши земляки живут себе там в джунглях и лишь просим их, чтобы учили своих детей-мулатиков португальскому языку! Вот так мы и осваиваем ангольскую глухомань, а все остальное – это для всяких там договоров и салонных дипломатических разговоров. Хотел бы я посмотреть на англичанина с Кингс-роуд, в его белом фланелевом костюмчике, живущего на фазенде «Нова Эшперанса», как он поворачивается к своей черной жене и спрашивает: «Oh, dear, you care for a drink?» – Как видите, мы тут тоже по-английски чешем, будь здоров…

Губернатор, довольный собой, замолчал, глядя на гостя сверху вниз. Он был красноречив, грандиозно, опустошающе красноречив! Луиш-Бернарду, несколько смутившись, молчал. Его охватила настоящая тоска: «Боже мой, что я здесь делаю, какое отношение имею я ко всему этому, к этому тропическому „наполеончику“, к португальцам из Траз-уж-Монтеш, сожительствующим с черными лесными женщинами, к этой жуткой влажности, безумной жаре, к этой дикости, которая сквозит из каждого угла, из каждого человека, будь он белым, черным или англичанином?»

– Знаете, дорогой мой, – губернатор продолжал атаковать, уверенный в себе и преисполненный чувством победы, не позволяя ослабнуть тому эффекту, который его речь, он был уверен, произвела на Луиша-Бернарду. – Знаете, кому удавалось лучше всех общаться с англичанами, кто, на самом деле, мог их по-серьезному заарканить? Таким человеком был мой выдающийся предшественник на этом посту, генерал Кальейруш-и-Менезеш. Вы, кстати, когда-нибудь слышали о нем?

Да, Луиш-Бернарду знал историю этого генерала, легенды о котором передавались из уст в уста среди плантаторов на Сан-Томе. Его деловая переписка хранилась до сих пор в специальной папке столичного министерства. В 1862 году, двадцать лет спустя после подписания договора с Англией, английские уполномоченные представители в Анголе обратились с жалобой к губернатору о том, что португальские корабли занимаются торговлей и перевозкой рабов из засушливых районов этой страны на плантации Сан-Томе и Принсипи, вероломно нарушая таким образом соответствующий двусторонний договор. Кальейруш-и-Менезеш дал им письменный ответ, повторив обычные аргументы о том, что так называемые рабы являются либо свободными, либо освобожденными людьми. Все они получают жалование и могут вернуться домой, когда захотят, хотя очевидно, что они предпочтут остаться на Сан-Томе, нежели вернуться к своим варварским условиям в Анголе. У каждого из них существуют соответствующие документы, включая паспорт, и, юридически, речь идет всего лишь о рабочих, которые мигрируют из одной провинции империи в другую. Генерал при этом поинтересовался у англичан, почему они, например, сначала не проверят французские корабли, которые, ни от кого не скрываясь, занимаются перевозкой рабов из Гвинеи на Антильские острова.

Англичане продолжали давить, напомнив, что у них нет соглашения с Францией, а с Португалией есть, и что, по его условиям, они требуют прекратить транспортировку ангольцев на острова Сан-Томе и Принсипи. Кальейруш-и-Менезеш остался непреклонным, отстаивая свои доводы, и приказал вернуть английским уполномоченным присланное ему письмо, сказав, что впредь станет принимать от них только компетентную «информацию» и будет проверять ее через английского консула. Тем временем, в удовлетворение настойчивых просьб со стороны островных плантаторов, где количество черных наемных рабочих, из-за случившейся ранее эпидемии оспы, сократилось наполовину, генерал активизировал отправку на Сан-Томе нового контингента – были они рабами или нет, это другой вопрос. Предвидя жалобы англичан, адресованные Лиссабону, он объяснился перед министром: «Чтобы Ваше Превосходительство могло оценить жертвы, на которые владельцы плантаций идут по причине нехватки рабочих рук, сообщаю Вам, что они вынуждены нанимать свободных граждан, и даже выкупают рабов или платят выкуп за вольнонаемных, предоставляя потом им всем свободу. Затем, уже свободными по статусу людьми, их везут на Сан-Томе. Здесь же, тем не менее, они снова оказываются вынужденными забыть полученное в Анголе освобождение от рабства, поскольку на островах они уже поступают к тому работодателю, который заплатит за них большую цену. Вся эта ситуация, Ваше Превосходительство, требует Вашего личного участия и дополнительной поддержки».

Под давлением англичан Кальейруш-и-Менезеш был уволен со своего поста, после почти полутора лет губернаторства в Анголе, и такие «переводы» рабочей силы был резко сокращены, сначала до четырех черных на корабль, а потом и вовсе запрещены. Однако это обстоятельство заставило министра по делам колоний серьезно задуматься и разрешить отправку работников на Сан-Томе из других португальских колоний – Мозамбика и даже из Макао, что на Китайском море! Потом же, спустя какое-то время, когда для видимости были приняты меры, необходимые для того, чтобы успокоить англичан, все вернулось к прежней практике, и Ангола снова обрела статус главного поставщика рабочей силы для Сан-Томе. С тех пор, за почти сорок пять лет, практически ничего не изменилось. Факты повторялись, и доводы тоже.

Будучи юристом по образованию, Луиш-Бернарду отдавал должное мастерски выстроенной португальской стороной юридической защите своей позиции, изложенной почти полвека назад. И действительно, на каком таком основании некое стороннее государство оспаривало право португальских граждан с соответствующим паспортом менять свое место пребывания и работы в пределах территории Португалии? Если, например, португальцы из Минью захотят эмигрировать в Алгарве (а некоторые раньше именно так и сделали), какое законное право имела бы Англия, расследуя подобный вопрос? Ведь Алгарве и Минью – ровно в такой же степени Португалия, как и Ангола, Мозамбик, Макао или Сан-Томе. На это можно было бы, в свою очередь, возразить, что законность требований Англии проистекала из подписанного двумя странами договора. Он подтверждал за ней возможность контролировать эту миграцию между колониями (в официальном языке использовалось слово «провинции»), дабы убедиться, что она перестала быть грязным способом сокрытия транспортировки рабов из одной колонии, где рабочая сила была в избытке, в другую, где ее катастрофически не хватало. Ведь острова Сан-Томе и Принсипи были открыты португальцами в XVI веке как необитаемые.

Этому, в свою очередь, можно возразить аргументацией юридического свойства: как можно считать рабами негров, которых освободили от рабства те самые землевладельцы с Сан-Томе, которые купили и заплатили за них тем, кто (а это именно так и было!) содержал их в абсолютно рабских условиях в ангольской глубинке, куда еще не дотянулась государственная власть? Этих людей везли на Сан-Томе, где кормили, давали жилье, предоставляли медобслуживание и платили зарплату. И, наконец, с другой стороны, спрашивается: можно ли считать свободным человеком раба, которого освобождают на том условии, что его немедленно отправят на работу далеко от родных мест и от его близких, даже не удосужившись спросить, хочет ли он этого?

Вопросов в голове Луиша-Бернарду было слишком много, и каждый из них приводил к неоднозначному ответу. Иногда возникало ощущение, что все сводилось к витиеватости юридических формулировок, игре слов и к неуловимым искажениям понятий, которые изначально не должны были вызывать сомнений. Но усталость, вялость, умственная апатия постепенно брали над ним верх и потихоньку завладевали его умом по мере того, как он приближался к концу своего путешествия, и к тому моменту, когда, вроде бы, все, наоборот, должно было стать максимально ясным и понятным, Луиш-Бернарду был охвачен каким-то разжижением рассудка и плоти, будто бы жара, влажность, усталость от путешествия и непривычность всего окружающего не позволяли ему разглядеть то, что там, в Лиссабоне, среди друзей, в разговорах за кофейным столиком и в обсуждении газетных новостей ему казалось таким кристально четким и очевидным. Луиш-Бернарду всегда был и останется, какая бы судьба его ни ожидала, человеком сложившихся твердых убеждений относительно того, что он считал для себя главным: он был против рабства, за колонизацию, но современными и цивилизованными методами. Только это, по его глубокому убеждению, во вступившем в свои права двадцатом веке гарантировало право на владение тем, что когда-то было открыто или завоевано. Он верил, что, как записано в американской конституции, все люди рождены свободными и равными, и что только ум, талант и труд – ну и, может, еще везение – могут по праву отличать их друг от друга. Именно это, а не сила, произвол и бесчестие. Но, спрашивал он сам себя: что же на самом деле так волновало Англию – рабовладение как таковое или же просто защита ее собственных коммерческих интересов в колониях? Действительно ли англичане, французы и голландцы обращались с неграми лучше, чем португальцы, или все это было чудовищным лицемерием, при помощи которого более сильный диктовал более слабому свои правила?