Текст книги "Экватор"

Автор книги: Мигел Соуза Тавареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

В этот самый момент граф Вале-Флор пытался удовлетворить свое любопытство, задав Энн довольно нехитрый вопрос: чем она в этих, очевидно чужих для нее краях заполняет свой досуг, когда здесь нет даже подходящей компании, чтобы составить партию в бридж.

– Мой дорогой граф, – Энн улыбнулась ему краешком рта, и улыбка эта, казалось, была способна суровой арктической зимой разом растопить ледяную глыбу. – Я всю жизнь прожила не в Европе, а в Индии и научилась тому, что нужно приспосабливаться к обстоятельствам. Везде есть что-то, чем можно увлечься. Ведь это люди определяют место, а не наоборот.

В то время, как правая рука Энн кокетливо и чуть развязно приобнимала за плечо уже полностью растаявшего графа, нога ее под столом незаметно подобралась к сидевшему рядом Луишу-Бернарду, протиснулась между ног к его чреслам и, оставшись там, начала тихонько провоцировать его, доводя до крайней степени возбуждения.

– Ну, Орнельяш, как вам такой ответ? – Граф светился счастливой улыбкой завоевателя, желающего продемонстрировать миру объект своей страсти. – Когда красота столь удачно сочетается с умом, что же нам, простым смертным, остается делать, кроме как вдыхать полной грудью ее аромат?

Орнельяш подошел к вопросу со всей серьезностью, требуемой от него при решении дел государственной важности:

– Могу вам только сказать, граф, что Англия попросила лишь нашего разрешения на отправку сюда своего консула с постоянным проживанием, однако при этом она не предупредила, что он прибудет в сопровождении женщины, такой, как вы говорите, прекрасной и умной.

– А если бы предупредила, то наше правительство все равно ответило бы согласием, не так ли? – Граф говорил это, продолжая посмеиваться, но министр, как это ни странно, оставался все таким же серьезным:

– Конечно же нет: мы бы взвесили, насколько это опасно.

Луиш-Бернарду чувствовал, что по телу его течет холодный пот. Начали произносить тосты, и он был вынужден освободиться от ноги Энн, сковавшей его движения, и подняться, чтобы по протоколу произнести приветственный тост в честь прибывшего Наследного принца. Он заранее отрепетировал свое выступление, однако, предпочтя выступать без бумажки, все-таки пропустил кое-что из того, о чем хотел сказать. Произнеся вначале обычные формальные слова, он продолжил, особо подчеркнув, что принц Луиш-Филипе представляет своего отца-короля, чьи политические воззрения на африканские колонии он, Луиш-Бернарду полностью разделяет и которым старается здесь служить. Это было политической частью выступления и, несмотря на то, что он как губернатор должен был оставаться корректным и не портить праздник резкими заявлениями, попеременно обращаясь лично к принцу, министру и сразу ко всем собравшимся, Луиш-Бернарду все же перешел к самому, на его взгляд, главному:

– Я надеюсь и верю в то, что в ходе этой поездки и не только здесь, на Сан-Томе и Принсипи, Вы, Ваше Королевское Высочество и Вы, Ваше Превосходительство, отдаете себе отчет в том, что все наши сограждане-португальцы, живущие и выживающие в африканских колониях в трудных и для многих невообразимых условиях, также осознают, что делают это, находясь на службе у Португалии. Они являются наследниками и продолжателями великих свершений, связанных с открытием новых земель, их защитой и освоением, начатых нашими предками. Сегодня, на рассвете двадцатого столетия, века таких чудесных достижений как телефон, электричество и автомобиль (пока сюда не добравшийся), мировые империи оправдывают свое существование не только правом первооткрывателя, но также и своими усилиями в цивилизационной сфере. Империи уже не могут существовать и развиваться только за счет сабель и пушек, на смену которым приходят, в первую очередь, разум и справедливость. Поэтому другие державы мира, не обладающие правами первооткрывателя или завоевателя, начинают сегодня предъявлять права на то, что было нами в свое время приобретено и что всегда было нашим, обосновывая это новыми современными концепциями развития человечества и цивилизации. Тем не менее, я уверен, так же, как и Ваше Высочество, что никто сегодня не смеет учить нас тому, как мы здесь должны поступать. Кроме этого, я уверен, что, не считая определенных расхождений в области стратегии и некоторых других, здесь, в вашей колонии Сан-Томе и Принсипи, все мы, начиная от самого скромного чиновника и заканчивая губернатором, осознаём, что наша главная задача заключается в том, чтобы защищать интересы Португалии в свете ныне существующего международного права, признанного всеми цивилизованными нациям. Мы входили и, несомненно, всегда будем входить в их число.

После тостов и после того, как все, поднявшись из за стола, пропели гимн, Орнельяш взял Луиша-Бернарду за руку:

– Прекрасное выступление! Вы просто обречены, мой друг, если, конечно сами того захотите: после всего этого вас ждет политическая карьера в Лиссабоне! – Министр произнес это тихо и вполголоса, таким образом, что Луиш-Бернарду так до конца не понял, искренен он или шутит.

Принц, тем не менее, не показал губернатору, плохо или хорошо он воспринял скрытые послания, содержавшиеся в его выступлении. В отличие от Энн, которая, когда все поднялись из-за стола, воспользовалась всеобщим замешательством и крепко, на несколько секунд сжала его руку, и от Дэвида, незаметно для остальных шепнувшему ему на ухо:

– Половина присутствующих, те, кто понял, что вы хотели сказать, по-моему, не очень это одобрили. Что касается вашего принца, то я так и не понял, ввели ли его в курс дела…

Участники банкета рассыпались по саду, где продолжали общаться небольшими группами примерно до десяти часов вечера, после чего принц в сопровождении всех остальных сел в свою карету и отправился в город смотреть на ночную праздничную иллюминацию, стоившую муниципалитету и общему бюджету правительства колонии немалых денег. Впрочем, затраты оказались не напрасными: от залива, где покачивались на волнах несколько сотен ярко освещенных баркасов, пирог и каботажных пароходиков, до Таможенного причала, а также на всех основных площадях невиданная доселе на африканском экваторе праздничная иллюминация радовала взоры горожан и приветствовала Наследного принца Дона Луиша-Филипе. Целое море светильников, сделанных из кокосовой скорлупы, большие заправленные керосином бочки и горящие на пересечениях улиц костры делали сам остров Сан-Томе похожим на рыбацкий баркас, плывущий где-то между небом и океаном. Много раз за время прогулки Дон Луиш-Филипе изъявлял желание выйти из кареты, чтобы пройтись среди пребывавшей в состоянии эйфории толпы, которая всюду приветствовала его, пока полиция прокладывала принцу и его свите дорогу. Также охваченный всеобщим шумным весельем, Айреш де-Орнельяш в какой-то момент повернулся назад к шедшему за ним губернатору и прокричал ему:

– Я вас поздравляю, мой дорогой! Вас и председателя Городского собрания!

Было уже далеко за полночь, когда на причале они попрощались с министром, который отправился ночевать на «Африку». Луиш-Бернарду вместе с принцем и двумя офицерами из его свиты тем временем поехали назад в губернаторский дворец. Там губернатор не ложился до трех часов ночи, будучи занят текущими домашними распоряжениями, указаниями по завтрашней утренней трапезе, а также запланированным для принца на следующий день посещением плантаций. Поспал он всего какие-то пару часов. В шесть утра он уже был на ногах, занимаясь повторной проверкой готовности всего и вся.

Второй день визита принца и министра по делам колоний начался с посещения ими плантаций Боа Энтрада, которые располагались к северу от столицы острова, рядом с поселением Санту-Амару. Недолгий путь до вырубок, пролегавший вдоль побережья и дальше, к Заливу Ящериц, был довольно приятным. Около тридцати человек ехали в каретах и верхом, а по краям дороги их радостно приветствовали местные жители. Выбор именно этих плантаций был вполне обоснованным: Боа Энтрада, принадлежавшие Энрике Мендонсе, который встречал гостей на границе своих владений, считались почти образцовым хозяйством в том, что касалось ведения дел и обращения с рабочими. Мендонса, прибывший на Сан-Томе около двадцати лет назад в качестве служащего таможни, женился здесь на владелице поместья, и довольно скоро дела пошли настолько хорошо, что его стали называть одним из самых богатых людей в Лиссабоне. Несмотря на явные, бросавшиеся в глаза признаки процветания, как и в Вале-Флор, здешний хозяин оказался более образованным и прогрессивным, став первым на Сан-Томе, кто обратил внимание на такие вопросы, как социальное положение рабочих. Он распорядился построить им собственную больницу, а деревню застроил выкрашенными в белый цвет домами из кирпича с тростниковой крышей. Общая площадь вырубок составляла 1700 гектаров, на которых, кроме кофе и какао, он производил каучук, а также имел несколько просторных рядов с посадками, где произрастали бананы, кокосы, авокадо, манго и хлебное дерево. Посещение длилось часа три, в ходе которых Дон Луиш-Филипе проявил себя неустанным, увлеченным и любопытным человеком, за ним повсюду следовала его свита. Над центральной площадью своего хозяйства Энрике Мендонса приказал выстроить огромный навес из пальмовых веток, и там, в тени и на открытом воздухе гостям был подан роскошный обед на шестьдесят человек, состоявший из разных видов местной рыбы и прекрасного белого вина Colares, которое принц привез в своем багаже из Лиссабона. Луиш-Бернарду сидел рядом с министром, и во время обеда, не очень это афишируя, тот задал ему несколько вопросов по поводу состояния дел на вырубках, отношений между правительством колонии и управляющими, о ситуации на острове Принсипи и о перспективах процесса продления контрактов, который, согласно закону 1903 года, должен быть запущен в начале будущего года. «Это будет серьезной проверкой для всей колонии, и мы обязаны ее пройти!» – особо заметил министр. Потом, чуть позже, Айреш де-Орнельяш поинтересовался у губернатора тем, сколько еще плантаций на острове были в таком же, как Боа Энтрада, состоянии, – в смысле положения рабочих и созданных для них социальных условий. Луиш-Бернарду на это искренне ответил, что данное хозяйство является лучшим, если не уникальным, и можно сказать, что управление плантациями Боа Энтрада осуществляется на приемлемом уровне. Министр с некоторым недоверием посмотрел на него, но так ничего и не сказал.

Когда обед был закончен, все снова сели на лошадей и в коляски и отправились дальше на север, в сторону Риу д’Оуру, владений графа Вале-Флор, которые считались жемчужиной сантомийских колониальных владений. Плантации Риу д’Оуру простирались на 17 километров в длину, от Обезьяньей горы до Пляжа Фернана Диаша. В четырех хозяйствах, находившихся во владении графа на Сан-Томе, на него трудились пять тысяч работников, делая этого скромного коммерсанта, некогда высадившегося на островах, прошедшего через разные (всегда в его пользу) повороты судьбы, крупнейшим собственником и работодателем во всей колонии.

После посещения королевской делегацией ряда филиалов хозяйства, а также нескольких плантаций какао, граф, как потом писало издание Ilustraçào Portugueza, устроил «прием в характерном для него аристократическом духе, с ослепительным размахом, позволительным для человека его огромного состояния». На деле, так оно и было: у графа подавали на стол всё – баранину, свинину, телятину, лангустов, гигантских креветок, бурого каменного окуня, мясо черепахи и даже акулы. За ними следовали десерты из кокоса, манго, папайи, банана, ананаса и даже из шоколада. На столах было французское шампанское, белое вино Palmela и Cova da Beira, винтажный порто Quinta do Vesúvio и настоящие кубинские сигары, привезенные прямиком из Парижа. На площади, окружавшей залы Большого дома, где был устроен банкет, граф, хоть это, конечно, было явлением совсем другого порядка, усадил за стол и работников плантаций, числом около двух тысяч, расположившихся вокруг горящих костров. В завершение всего он устроил настоящий фейерверк, который могли наблюдать с залива Аны Шавеш и из самого города. Зрелище это стало для гостей чем-то грандиозно ослепительным и одновременно ужасающим, особенно для негров. Находясь под огромным впечатлением, как и все остальные, Луиш-Бернарду не смог не сравнить скромность собственного вчерашнего приема с этим изысканным и роскошным ужином на плантациях Риу д’Оуру: «И вправду, между бюджетом государства в колонии и личным состоянием сеньора графа, как говорится, дистанция огромного размера». Луиш Бернарду не мог не представить себе тех двух несчастных, которых он недавно защищал в суде, как они сидят где-нибудь там, внизу за столами, вкушая ужин значительно лучшего, чем они привыкли, качества и созерцая подаренный графом фейерверк, на фоне той постылой рутины, к которой их давно приучил полковник Малтеж.

Поднявшись, чтобы произнести тост, принц поблагодарил и Энрике Мендонсу, и графа Вале-Флор за то, что день получился таким необыкновенно гостеприимным. Находясь под большим впечатлением от царившей вокруг атмосферы праздничного великолепия, принц был «по-настоящему счастлив в своем тосте», как потом выразился Айреш де-Орнельяш. Наследник престола сказал, что «всегда гордился тем, что он сын Португалии, но никогда еще в такой степени, как сегодня, наблюдая воочию великие достижения португальской колонизации». Все присутствующие аплодировали ему стоя, произнося здравицы в честь принца, Его Величества и Португалии. Их лица трогательно расплывались затуманенными улыбками, чему в не меньшей степени, чем все остальное, способствовал и винтажный портвейн Quinta do Vesúvio.

Мало кто это замечал, но, в отличие от остальных, губернатор улыбался гораздо более сдержанно. Через два месяца после этого африканского вояжа Его Величество Король, по предложению Наследного принца и министра по делам колоний должным образом отблагодарит принимавших его сына на Сан-Томе. Граф Вале-Флор, благодаря этому незабываемому празднику, получит титул Маркиза Вале-Флор. Что касается Энрике Мендонсы, то его случай окажется более сложным: посчитав для себя смешным предложение «облагородиться» до титула графа Боа-Энтрада, он в конечном счете получит звание Пэра Королевства и в придачу будет назначен кавалером Ордена Иисуса Христа.

В тот день принц, министр и их сопровождающие ночевали на плантациях Риу д’Оуру. В отличие от них, Луишу-Бернарду до ночлега предстояло добираться еще пару часов, сидя позади кучера в губернаторской коляске, которой он пользовался второй раз в жизни, в кромешной тьме, освещаемой лишь слабым светом керосиновых фонарей. Дэвид воспользовался случаем, чтобы попросить его подвезти их до города, что сделало поездку еще более мучительной. В темноте, деля скудное жизненное пространство с Дэвидом и Энн, находясь так рядом и так далеко от нее, иногда, когда коляска подпрыгивала на дорожных ухабах, он случайно касался ее колен, отчего вся эта агония казалась ему почти невыносимой. К счастью, чтобы еще более не усугублять свое внутреннее состояние, все трое, не сговариваясь, ехали молча, будучи крайне усталыми. Поскольку его собственная спальня и комнаты гостей оставались заставленными багажом принца и его свиты, Луиш-Бернарду был вынужден снова ночевать у себя в кабинете в секретариате правительства. Ему опять надо было вставать с восходом солнца, чтобы к восьми тридцати утра уже быть на Агва-Изе, куда делегация должна была прибыть пароходом из Риу д’Оуру.

На Агва-Изе, вырубках, принадлежавших виконту де-Маланзе, их встретил генерал граф Соуза-Фару. Он поприветствовал гостей от имени сегодняшних владельцев плантаций, объединенных, вместе с кредиторами их бывшего хозяина, разорившегося и ушедшего из жизни барона, в консорциум под названием Компания Острова Принсипи. После посещения плантаций, а также после обеда на берегу океана, откуда открывался вид на посадки хозяйства общей площадью в семь тысяч гектаров, граф Соуза-Фару произнес речь, пожалуй, самую политически однозначную и прямую из всех услышанных здесь доселе речей. Без излишних церемоний он перешел сразу к сути вопроса, а именно – к положению прибывающей из Анголы рабочей силы. Описав все имеющиеся, на его взгляд, преимущества, которыми пользуются работники, привезенные сюда из ангольских лесов, где «эти беззащитные создания ежедневно стонали, подвергаясь варварским унижениям со стороны своих суровых местных властителей», граф Соуза-Фару, которого Луиш-Бернарду до сих пор относил к разряду немногих либерально настроенных островитян, во всеуслышание представил вниманию принца, министра, губернатора и английского консула свое следующее заключение:

– Таким образом, нетрудно понять, что репатриация рабочих, – то, чего в обязательном порядке, руководствуясь при этом лишь своими корыстными интересами, требуют противники использования труда наших иммигрантов, – станет актом беспрецедентного насилия, которое не может быть санкционировано никаким правительством. Отдавая Вам дань должного уважения, мы можем искренне заверить Ваше Королевское Высочество и благородного сеньора министра в том, что среди наших ангольских работников, имеющих здесь семьи (а таковых большинство), нет ни одного, кто хотел бы покинуть свою новую родину. И объясняется это одной простой причиной: здесь у них есть все, о чем они могут мечтать. Не зря говорят, где хорошо, там и Родина.

Почти все белые, слушавшие это выступление управляющего Агва-Изе, приветствовали его дружными аплодисментами. Принц также аплодировал, не проявив при этом сколько-нибудь заметного несогласия, а аплодисменты министра, как показалось Луишу-Бернарду, даже были горячими. Дэвид Джемисон, сидевший по другую сторону стола, лишь взглянул на губернатора и улыбнулся. Что же касается его самого, то он оставался недвижимым, как сфинкс, демонстративно держа руки на столе.

Как только все поднялись, Луиш-Бернарду поспешил подойти к министру Орнельяшу, кивком головы показав ему, что желает поговорить с ним наедине. Тот отошел чуть в сторону, увлекая за собой губернатора, и взглянул на него, вопросительно приподняв бровь. Луиш-Бернарду, внутри которого все кипело, смог сдержать себя, оставаясь таким же спокойным, как и некоторое время назад за столом:

– Я об этом выступлении, Ваше Превосходительство, и об остальном, о чем не могу позволить себе говорить громко. Я хотел, чтобы вы уделили мне время для частной аудиенции.

– Очень хорошо, мой дорогой. Посадка на корабль у нас, как вы знаете, в семь вечера. Поговорим во дворце, в шесть.

Сказав это, министр тут же удалился, направившись к графу Соуза-Фару, который продолжал принимать поздравления от окружавших его людей.

В шесть часов Луиш-Бернарду от нервного, напряжения едва ориентировавшийся к тому времени в пространстве, был приглашен секретарем в кабинет министра, расположенный на первом этаже дворца. Он обогнул угол здания и проследовал через главный вход, когда, получив разрешение войти, уже у самой двери кабинета он вдруг столкнулся с выходящим оттуда Дэвидом.

– Дэвид! Что ты здесь делаешь?

– Исполняю свои обязанности, – ответил тот и, чуть игриво склонив голову, добавил. – Приходил поговорить с твоим министром.

– Что? Он принял тебя без того, чтобы я при этом присутствовал, и даже не предупредил меня?

– Спокойно, спокойно! Никто тебя не предавал. Я сам попросил его о встрече с глазу на глаз.

– Ты сам попросил? И после этого ты считаешь, что меня никто не предавал, что ты меня не предал? Ты, мой друг, который знает, в каком положении я здесь нахожусь, который слышал все, что говорил этот Соуза-Фару, глядя мне прямо в лицо?! Никто не предавал!.. Тогда с чего же ты вздумал говорить с моим министром в мое отсутствие?

Они стояли рядом с дверью, друг против друга. Луиш-Бернарду практически не контролировал себя. Дэвид оставался спокойным, лицо его выражало почти что жалость к другу. Он снова пристально посмотрел на него, мягко отодвинул рукой в сторону и сказал:

– Кто ты такой, чтобы говорить мне о предательстве, Луиш?.. Честь имею.

Луиш-Бернарду смотрел, как тот удалялся прочь и потом вышел через ворота, ведущие в сад. «Вот и конец дружбе!» – подумал он про себя. Тем временем, секретарь снова позвал его: Его Превосходительство ждет.

Министр ожидал его, сидя в одиночестве в собственном кабинете Луиша-Бернарду. Здесь висели его картины, стояли его книги, фотографии, его граммофон и пластинки. Здесь находилось то, что составляло его небольшой, крошечный мир все эти ужасные 17 месяцев! Губернатора вдруг охватило странное чувство, что тот, кто его здесь принимает, на самом деле теперь и является хозяином всего, что когда-то принадлежало ему.

Айреш де-Орнельяш жестом предложил ему сесть:

– Итак, мой дорогой Валенса, что вы собирались мне сказать?

– Я только что столкнулся в дверях с английским консулом. Прежде всего, я хотел бы, чтобы сеньор министр объяснил мне, о чем же столь тайном была ваша беседа, что даже я об этом ничего не знал.

Министр с интересом посмотрел на губернатора. Его взгляд был снова таким же холодным и разоблачающим, как у человека старающегося просчитать собеседника прежде, чем тот что-то скажет или, наоборот, замолчит.

– Это ваш друг Дэвид Джемисон попросил меня принять его с глазу на глаз, и я не увидел причин, чтобы отказать ему в этом намерении. Однако расслабьтесь, потому что не только я всегда солидарен со своими подчиненными в отношении людей со стороны, но и ваш английский друг также не выдал ни одной вашей тайны. Уверяю вас, он не сообщил мне ничего такого, чего я бы уже не знал.

– А что именно, сеньор министр? Я могу это знать?

– Конечно, в этом нет никакого секрета. Консул пришел, чтобы сказать мне, что, по его мнению, на Сан-Томе используется рабский труд. Что рабочие остаются на вырубках только потому, что их удерживают силой, а также потому, что бежать они не в состоянии. И что, если возобновление трудовых соглашений будет проводиться по-настоящему, как это предписано законом, то все или большинство из них уедут. Полная противоположность тому, что мы только что слышали от сеньора генерала Соуза-Фару, и тому, что утверждают многие.

Луиш-Бернарду замолчал. Он вспомнил, как Дэвид однажды обещал ему, что никогда не сделает ничего подобного без предупреждения, дабы позволить ему достойно уйти, заранее подав прошение об отставке. Но тогда было другое время.

– Предполагаю, – Айреш де-Орнельяш сделал паузу, – что вы придерживаетесь того же мнения.

Ну что ж, похоже, наступил момент истины. Луиш-Бернарду ощущал, что голова его забурлила мыслями и чувствами, хорошо понимая при этом, что, по существу, уже мало что можно спасти… Честь, конечно же. Для гордости и самолюбия уже слишком поздно, для успеха, о котором когда-то мечтал, также. А теперь уже, как говорится, сам заварил, сам и расхлебывай:

– Не во всем. Однако, в целом, да, это и мое мнение тоже.

Министр вздохнул. Он тоже был измотан за эти три дня пребывания на Сан-Томе. Ему так хотелось вернуться к мирной, даже монотонной жизни на «Африке», плыть по тихим, спокойным водам до Мозамбика, уединившись в своей каюте, где можно писать письма жене или делать заметки в дневнике.

– Что же, раз так, Валенса, то я даже и не знаю, что вам сказать. Мы верили, что вы потихоньку будете менять ситуацию так, чтобы она выправлялась, не нанося ущерба нашему сельскохозяйственному производству, которое, как вы и я хорошо знаем, не выдержит массового бегства рабочих с плантаций. Согласен, что удерживать такое равновесие было непросто, однако, в нашем понимании, вы были именно тем человеком, который справится с такой задачей. И вот теперь вы говорите мне, что ничего в этом смысле не изменилось…

– Тяжело изменить что-либо, когда сопротивление организовано настолько, что не предполагает каких-либо изменений. И когда тот, кто в первую очередь должен заботиться о правах рабочих, – я говорю о главном попечителе, – по сути дела, стоит на стороне самых отъявленных ретроградов из числа плантаторов. Все это, если вы помните, сеньор министр, я писал вам еще в своем первом докладе, сразу после того, как вы вступили в должность.

– Да, я помню этот ваш доклад. Если позволите, на мой взгляд, он был слишком высокопарным по содержанию и при этом довольно абстрактным в том, что касается конкретных решений.

– Но каких конкретных решений? Ведь я не живу на плантациях, не слежу непосредственно за условиями труда: все это входит в компетенции попечителя. Если ни он, ни управляющие не собираются менять что бы то ни было, если они хотят, как мы сегодня услышали от графа Соуза-Фару, только того, чтобы правительство отказало рабочим в их праве на репатриацию в Анголу, то что же я могу здесь поделать? Я принимал их здесь, посетил их хозяйства, разговаривал с ними, объяснял, что, невзирая на наши расхождения во мнениях, главным будет то мнение, которое, в конечном счете, сформирует для себя английский консул. И после всего этого мне еще приходится срочно отправляться на Принсипи с наспех собранным отрядом, чтобы без кровопролития и скандала покончить с восстанием рабочих, которыми управляли исключительно при помощи кнута, и еще наткнуться там на того самого консула, наблюдающего за происходящим!

– Вот именно, Валенса. Как раз об этом мне и говорили: так как же он там оказался?

Луиш-Бернарду почувствовал обиду:

– Ваше Превосходительство, вы ведь не хотите предположить, что это я сообщил ему об этом?

– Я ничего не предполагаю. Однако сам факт существования подобных инсинуаций, свидетельствует о том, насколько вы, Валенса, отпустили ситуацию и позволили сформироваться мнению о том, что вы занимаете сторону англичанина и являетесь противником интересов наших поселенцев. То есть…

– Это, Ваше Превосходительство, – Луиш-Бернарду почувствовал, как вскипает его кровь, – чудовищно несправедливо и оскорбительно. Я не вставал ни на чью сторону, а лишь защищал интересы дела и своей миссии, которая была изложена мне Сеньором Доном Карлушем в Вила-Висоза. Суть заключается в том, чтобы убедить мировую общественность, начиная с английского консула, что Португалия не использует рабский труд на Сан-Томе и Принсипи. Такова была адресованная мне просьба, и именно на это я дал свое согласие. Больше ни на что.

– Нет. Вас еще просили принять во внимание особенности экономики Сан-Томе, а также то, что процветание колонии невозможно без привозимой извне рабочей силы.

– Рабов?

– Нет, не рабов! – Теперь уже Айреш де-Орнельяш начал раздражаться, повысив голос. – Ни о каком рабском труде речь не идет! И это коренным на самом деле образом отличается от гуманистического лицемерия англичан, озабоченных только торговой конкуренцией между их и нашими колониями. Вот над этим отличием вам и нужно было работать, рядом с англичанином. А не ставить на какое-то там совершенство мира, которого просто не существует – ни здесь, ни в Африке и ни в какой-либо другой колонии Их Грациознейшего Британского Величества! Вас просили проявить тонкость и благоразумие. Вам же подавай революцию, здесь и сейчас. А этот очарованный вами англичанин все ждал и ждал, когда же, наконец, свершится это ваше необыкновенное чудо!

Луиш-Бернарду в ужасе замер. Теперь он понимал, чего на самом деле от него хотели. И для того, чтобы он осознал, чего ожидают от его миссии, оказывается, нужно было, чтобы из Лиссабона приехал опытный политик, обладающий стратегическим мышлением в колониальных делах.

– В таком случае, сеньор министр, я думаю, мне остается только представить прошение об отставке, которое я прошу немедленно удовлетворить.

Айреш де-Орнельяш снял очки с чуть запотевшими от влажности воздуха стеклами, дыхнул на них и начал медленно протирать платком, который до этого достал из кармана своего кремового пиджака.

– Послушайте меня, молодой человек. Я буду предельно откровенен. Мы имеем дело с очень серьезной проблемой, решить которую совсем не просто. Однако это не повод для того, чтобы я пожелал уволить или унизить вас. Я не приму вашей отставки, потому что она ничего не решит и ничего не изменит к лучшему, ни для вас, ни для нас. Для вас это будет означать позорное поражение. Нам уже будет бесполезно искать кого-либо, кто смог бы заменить вас с этого момента и до конца года. Он вряд ли окажется в лучшем положении, чем вы, для того, чтобы повлиять на то, чтобы доклад сеньора Джемисона нанес наименьший ущерб нашим интересам и оставил бы нам дополнительный шанс для переговоров и достижения компромисса. Ваша миссия не закончена, хотя она находится на грани краха, и я даю вам последнюю возможность, чтобы вы попытались минимизировать его.

– Я сомневаюсь, сеньор министр, что я как-то смогу повлиять на выводы сеньора Джемисона…

– Может быть, нет, а может, и да. Нынешний визит Наследного принца стал большим политическим успехом, во многом благодаря вам. В колонии это добавляет вам очков, даже среди ваших противников, а кроме этого, является дополнительным международным козырем и для нас. И данную небольшую возможность для маневра вы все еще могли бы использовать – если, конечно, вы сумеете выстроить с Джемисоном отношения, которые были бы адекватны ситуации.

Луиш-Бернарду теперь слушал его с особым вниманием: министр совсем не глуп. Не исключено, что сейчас он собирается предложить ему выход, который он отвергнет лишь из-за собственного высокомерия.

– Какие отношения вы имеете в виду, Ваше Превосходительство?

– Вас не обидит, если я отвечу откровенно?

– Мне уже нечего терять, сеньор министр.

– Есть, есть. Но лучше вам будет это услышать, в любом случае. Я понимаю, что вы, воспитанный и образованный человек, вкусивший блеска и комфорта лиссабонской жизни, оказавшись здесь, в этой зеленой пустыне, завели дружбу и даже близко подружились с единственным человеком, чей уровень, как вы посчитали, соответствует вашему. То, что он представляет интересы, которые противоположны нашим, это даже не помеха. Наоборот, так сказать, соблазнить, увлечь собой консула, которого Англия направила сюда, строя против нас козни, по всей видимости, – хорошая политика.

– А что же тогда оказалось неправильным?

– А неправильным оказалось то, мой дорогой губернатор, что вы не ограничились тем, что соблазнили консула. Вы также соблазнили, и уже в прямом смысле, его красавицу-жену.

На лице Луиша-Бернарду не дрогнул ни один мускул. Он лишь позволил министру продолжить то, что уже больше напоминало ситуацию, когда рассерженный отец бранит за что-то своего нерадивого сына.