Текст книги "Экватор"

Автор книги: Мигел Соуза Тавареш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Луиш-Бернарду постарался, как мог, выйти из этой запутанной ситуации, при этом не потеряв лица окончательно. Он понял, что, услышав его слова, судья несколько успокоился после того, как еще мгновения назад серьезно опасался, что его визави перейдет ту невидимую черту, за которой будет уже сложно удерживать себя в рамках приличия. Во взгляде доктора Анселму губернатор четко прочитал: «Высокомерия ему, конечно, не занимать, но, слава богу, он не сумасшедший». Как и предполагалось, судья вынес соломоново решение:

– Уважаемый сеньор, обвиняемые вольны отвечать или не отвечать, руководствуясь своими соображениями. Суд никоим образом не должен понуждать их к ответу. Поэтому я попрошу переводчика просто перевести с места вопрос сеньора адвоката.

После вполне ожидаемого молчания обвиняемых, так и не ответивших на вопрос, который столь долго обсуждался, Луиш-Бернарду откинулся назад на своем стуле и надолго замолчал, будто вовсе отказавшись от дальнейших действий. Вместе с судом он заслушал троих свидетелей от службы охраны, которые рассказали, при каких обстоятельствах они схватили обвиняемых и о том, как «гуманно» они с ними обращались в участке и потом в камере, в ожидании суда. Лишь отрицательно покачав головой, Луиш-Бернарду отказался от допроса всех троих, чем, судя по всему, сильно их успокоил. Потом перед судом предстал последний свидетель, заявленный стороной обвинения, Алипиу Вердашка, который назвал себя помощником управляющего плантаций Риу д’Оуру и ответственным за тут часть работ, которую выполняли оба обвиняемых. Медленно, словно ученик в школе, он отвечал на вопросы прокурора: нет, на Риу д’Оуру нет сверхурочных работ, еда всегда в избытке, отдыхают работники достаточно, и главное, чтобы работник был здоров; на плантациях не только нет, а даже строжайше запрещены любые телесные наказания. И вообще, в том, что касается отношения к работникам, Риу д’Оуру может служить примером для остальных плантаций. Мы обеспечиваем даже лучшие условия, чем те, что требует законодательство, поэтому побеги у нас случаются исключительно редко, равно как и прогулы и неявки по болезни. А почему конкретно сбежали эти двое, я даже и не вспомню, совсем забыл.

– Уважаемый сеньор, вам что-то нужно от свидетеля? – Доктор Анселму уже готовился перейти к финальным заявлениям и с удовлетворением констатировал, что судебное заседание, без особых осложнений, подходит к концу. Губернатор, неожиданно сменивший на время свою должность на адвокатскую, не имел никаких оснований для того, чтобы обвинить его в предвзятости в процессе ведения заседания. Не было повода и для того, чтобы подвергнуть критике предстоящее судебное решение, которое, являясь предельно очевидным, было уже сформулировано в его голове, оставалось лишь продиктовать его. Да и губернатор, судя по всему, после того, как в начале заседания он попытался продемонстрировать свою адвокатскую жилку, вдруг как-то явно сник. Все последние полчаса только и делал, что смотрел в окно, будто и сам уже не желал ничего, кроме как побыстрее покончить со всем этим и благополучно убраться восвояси. Тем ужаснее почувствовал себя судья, когда Луиш-Бернарду вдруг вынырнул из своего затянувшегося молчания и, не отрывая взгляда от окна, произнес:

– Нужно. Да, уважаемый сеньор.

– В таком случае, будьте добры. – Судья чуть подался вперед, почувствовав, что прокурор нервно заерзал на стуле, а свидетель вопросительно, как бы ожидая указаний, посмотрел на полковника Малтежа. Тот слегка кивнул, давая понять, что опасаться не стоит, все обойдется. Тем временем, Луиш-Бернарду отвел взгляд от окна и пристально, в течение нескольких секунд, посмотрел прямо в глаза свидетелю.

– Сеньор Алипиу Вердашка. Из вашего описания прекрасных условий жизни и труда контрактных работников на Риу д’Оуру, на самом деле, совсем непонятно, какая же такая причина может заставить кого-либо оттуда сбежать. Разве не так?

– Да, сеньор.

– И в том, что касается этих двоих, вы также продолжаете настаивать, что не видите никакой причины для их побега?

– Нет, не вижу, сеньор.

– Сколько лет они работают на плантациях?

– Сатурнину – четыре. Жуанину, я думаю, семь или восемь.

– И никогда раньше они бежать не пытались?

– Нет.

– Вы не знаете, может, у кого-то из них за пределами вырубок есть семья?

– Нет.

– Вы не знаете или нет?

– Нет, у них нет семьи за пределами.

– Почему вы так уверены в этом, сеньор Вердашка?

Тот впервые за все время засомневался. Откашлявшись, он начал что-то отвечать, но Луиш-Бернарду не дал ему закончить:

– Может, потому, что никто из них со времени своего прибытия так ни разу и не покидал вырубки?

– Гм… не знаю.

– Не знаете – что? То, что они никогда не покидали вырубки?

– Не знаю.

– Бывало ли, чтобы работники выходили за территорию вырубок, чтобы, например, направиться прогуляться в город?

– Нет.

– Такого не бывало, так? А знаете ли вы, бывали ли когда-нибудь эти двое, что работают в вашей бригаде, в городе?

– Нет. Думаю, что нет.

– Хорошо, тогда скажите теперь: они сбежали с вырубок, чтобы навестить своих родственников, или нет?

– Нет.

– Есть ли у них родственники на вырубках?

– Есть, да есть.

– У обоих?

– Да.

– И это еще один повод для того, чтобы они не сбежали, не так ли?

Свидетель предпочел не отвечать, и Луиш-Бернарду продолжил:

– Итак, посмотрим, что у нас получается, сеньор Вердашка. Двое работников, отслуживших четыре и семь лет на плантациях, где к ним замечательно относятся, где у них семьи, не говорящие по-португальски и не имеющие никаких поводов для того, чтобы выходить за пределы территории, чего они никогда и не делали, вдруг, без всякой на то видимой причины, срываются и бегут. Бегут навстречу опасностям, которые их поджидают в лесу, рискуя быть пойманными (что, на самом деле, произошло) и наказанными: так они что, сошли с ума, причем оба одновременно?

Часть присутствовавших в зале взорвалась от смеха, другая же стала что-то приглушенно бормотать. Полковник Малтеж начал нервно елозить на стуле, а его помощник, казалось, был готов выпрыгнуть из свидетельского кресла, глядя на находившегося сбоку от него судью, как бы умоляя его положить конец этим мучениям. Что касается доктора Анселму, то он наблюдал за Луишем-Бернарду уже другими глазами, видя в нем хорошего адвоката за своей работой.

– Тишина в зале, или я прикажу немедленно освободить помещение! Уважаемый сеньор, продолжайте, но должен вам напомнить, что целого дня у нас в распоряжении, увы, нет.

– О, уважаемый сеньор, даже если бы мы им и располагали, что бы это изменило? Свидетель так увлечен объяснением суду причины побега обвиняемых, что, сдается мне, если бы с Риу д’Оуру решили бежать все ее работники, он бы и тогда не смог сказать, почему сбежал хотя бы один из них.

По залу вновь пробежал приглушенный смех, однако на сей раз Луиш-Бернарду опередил судью и продолжил:

– Я спросил свидетеля по итогам его рассказа, было ли резкое единовременное сумасшествие обоих обвиняемых возможной причиной побега, но предвижу, что он снова ответит мне «не знаю». Поэтому, а также для того, чтобы ответить на просьбу Вашего Превосходительства, я перехожу к следующему вопросу, который, как я предполагаю, будет последним: чем, на взгляд свидетеля, можно объяснить те самые шрамы на спине Сатурнину?

– Не знаю.

Прежде, чем среди присутствующих пробежала очередная волна смеха, доктор Жуан Патрисиу подал свой голос на фоне шума вновь оживившегося зала.

– Протестую, уважаемый сеньор судья: нельзя требовать от свидетеля заключений по не известным ему фактам.

– А откуда вы знаете уважаемый прокурор, что они ему не известны? – мгновенно парировал Луиш-Бернарду.

– Тишина. Сеньоры, вы не можете вступать между собой в прямой диалог. В любом случае, свидетель уже ответил на вопрос, сказав, что он не знает. Что-то еще, доктор Валенса?

– Один прямой вопрос: могут ли эти отметины быть от удара плетью?

– Протестую, уважаемый сеньор! – Жуан Патрисиу уже выглядел взбешенным.

– Протест отклонен. Пожалуйста, продолжайте свой допрос, доктор Валенса.

– Или их оставили… – Луиш-Бернарду произнес эти слова почти нараспев, как будто декламируя стихотворение, дабы еще больше подчеркнуть ироничность сказанного. – Или их оставили ветки деревьев, которые исхлестали настолько геометрически правильно спину обвиняемого беглеца, что любопытнейшим образом стали напоминать рубцы от плети и…

– Протестую, уважаемый сеньор судья! Защита начинает проявлять недостаточное уважение к суду!

– Доктор Валенса, я согласен с тем, что говорит сторона обвинения. Даю вам право на последний вопрос прежде, чем объявить ваше выступление законченным. Но только, если это будет не просьба высказать мнение или сделать заключение, – если это будет прямой вопрос о конкретном факте, а не неуместные рассуждения, адресованные свидетелю.

– Неуместные? Неуместные, уважаемый сеньор судья? Ну что ж… пусть будет так! Итак, прямой вопрос о конкретном факте, и я спрашиваю сеньора Алипиу Вердашка, давшего здесь клятву: был ли обвиняемый Сатурнину избит плетьми на вырубках Риу д’Оуру, из-за чего потом он совершил побег?

Преобладавший еще несколько минут назад шум зала сменился абсолютной тишиной так, что был отчетливо слышен даже тихий голос Алипиу Вердашки:

– Нет.

– Я не расслышал ответа. – Луиш-Бернарду понимал, что это его последний выпад, и не мог им не воспользоваться. – Повторите, пожалуйста, громко.

– Нет!

– Я закончил опрос свидетеля, уважаемый сеньор судья. – Луиш-Бернарду привел в порядок лежавшие на столе бумаги. Последнее, что он увидел прежде, чем снова отвернуться к окну, был полный ненависти взгляд полковника Малтежа.

– Слово для заявления имеет глубокоуважаемый сеньор королевский прокурор.

Доктор Жуан Патрисиу начал с ожидаемого иронического замечания в адрес Луиша-Бернарду, заметив, что впервые суд Сан-Томе, суд португальской заморской территории и, вообще, суд колонии цивилизованного государства присутствует при том, что ее губернатор, забыв о своем статусе, оставляет свои прямые обязанности ради того, чтобы поразвлечься и немного поработать адвокатом. «Это происходит в первый и, смею высказать предположение, также и в последний раз». Потом он стал говорить, как о доказанном факте, о том, что на плантациях Риу д’Оуру работники имеют все гарантированные законом условия и даже более того, и что это вполне объясняет характерное для них ничтожно малое количество побегов. Сложно найти этому объяснение, но защита, выйдя далеко за рамки морали и здравого смысла, попыталась доказать обратное: дескать, раз эти двое работников бежали без видимой на то причины, значит, это произошло потому, что с остальными несколькими тысячами работников плантаций, которые бежать не пожелали, видите ли, плохо обращались. То есть, какие-то две паршивые овцы нам выдаются за весь коллектив, а из обыкновенных преступников делаются герои или жертвы. Отягчающее обстоятельство в поведении обвиняемых, а именно – отсутствие внятного мотива для побега, защита нам пыталась представить как доказательство их невиновности. И, поскольку вся эта аргументация была настолько запутанной, что даже подвергала сомнению правдивость показаний истца, защита дошла до того, что попыталась заставить обвиняемого подтвердить ее лживые намеки. Последние не подтверждаются ни одним, даже призрачным указанием на улики, ни, тем более, доказательствами, ни полностью их опровергающим молчанием обвиняемых. И если сами обвиняемые избрали молчание, то это потому, что они понимают, что им нечего предъявить в свою защиту, предпочитая не осложнять свое положение. Поэтому, а также за неимением смягчающих обстоятельств в пользу обвиняемых, я предлагаю вам, Ваше Превосходительство, уважаемый сеньор судья, игнорировать те жалкие выпады и инсинуации, которые наш импровизированный адвокат представил суду. Рекомендую применить к обвиняемым самое суровое наказание, предусмотренное законом для таких случаев. Сделав это, Ваше Превосходительство, вы поступите по справедливости, как обычно и поступаете.

Когда настало время для заявления Луиша-Бернарду, он уже заранее решил для себя две вещи – быть кратким и полностью игнорировать сказанное Жуаном Патрисиу.

– Как Вы, Ваше Превосходительство, совершенно справедливо сказали, – начал он, обращаясь к судье, – сегодня здесь в этом зале я не был губернатором Сан-Томе и Принсипи, а всего лишь адвокатом, защищающим своих подопечных. Однако обе эти ипостаси представлены одним человеком, и этот человек – я, со своими мыслями, верными или ошибочными, и со своим кодексом ценностей, правильным или нет. Мое решение выступить в качестве защитника этих двоих оказалось полностью спонтанным. Моим подзащитным с самого начала противостояло всё – отсутствие квалифицированного адвоката, отсутствие свидетелей, незнание имеющихся в их распоряжении способов защиты, незнание португальского языка и, вероятно, полное непонимание всего того, что здесь происходило. То, что побудило меня сделать это, сродни решению, принятому ранее правительством и Его Величеством королем, когда они предложили мне эту должность, и моему собственному решению принять это предложение. Несмотря на то, что много еще голов в нашей стране продолжают жить вредными привычками и принципами, я вызвался быть адвокатом этих беззащитных обвиняемых и прибыл сюда в качестве губернатора по одной-единственной причине: и я, и многие люди вместе со мной понимаем, что задача Португалии сегодня в том, чтобы быть не только колониальной, но и цивилизационной державой. Мы можем и должны пользоваться богатствами наших колоний, которыми мы обязаны нашим предкам, однако ничто не должно освобождать нас от ответной обязанности быть здесь носителями прогресса и цивилизации. А прогресс и цивилизация немыслимы там, где производимые в XX веке богатства являются результатом трудовой деятельности, осуществляемой насильственными средневековыми методами. Если мы заявляем иностранцам, которые критикуют нас за подобные методы, что для нас все являются португальцами, только одни живут в метрополии, а другие в колониях, тогда нужно соблюдать этот принцип во всем. Мы не можем позволить, чтобы трудящиеся в метрополии имели свободные профсоюзы и могли свободно заключать или расторгать контракт с работодателем, сохраняя при этом для трудящихся в колониях закон кнута и статус крепостного, даже если это, по моему убеждению, не правило, а исключение. Эти двое обвиняемых являются португальскими гражданами – потому, что мы сами того захотели, сами так постановили и заявили на весь мир. Да, они негры и даже не говорят по-португальски, но они португальцы, в той же степени, что я или любой из нас, выходцев из метрополии, в этом зале. Моя обязанность как губернатора состоит в том чтобы защищать их права и права всех жителей Провинции. Моей обязанностью как их адвоката было попытаться гарантировать для них тот же судебный регламент и те же права, что и, скажем, для присутствующих здесь свидетеля сеньора Алипиу Вердашку или сеньора полковника Малтежа. Может быть, вам это непросто осознать, но речь идет именно об этом. Его Превосходительство сеньор судья знает это лучше моего и сможет это вам объяснить посредством своего вердикта. Однако я не хотел бы оказаться на его месте: закон устанавливает вину в случае побега и несоблюдения работником вырубок соответствующего трудового контракта. Это то, что инкриминируется обвиняемым. Но закон также гласит, что для обвинительного приговора и наказания необходимо установить, что у обвиняемых не было для этого существенной причины, например, плохого с ними обращения, которое могло стать причиной побега. И когда я говорю, что не хотел бы оказаться на месте Вашего Превосходительства, то это потому, что я понимаю: справедливый приговор может быть вынесен только после того, как исчерпывающим образом будут выяснены все факты. Ведь к загадочному молчанию обвиняемых, для меня совершенно непонятному и беспрецедентному, прибавилось еще и явное нежелание содействовать выявлению фактов со стороны сеньора Алипиу Вердашки, единственного свидетеля, способного пролить свет на поведение подсудимых. Поэтому суду, так и не разобравшись в этом, предстоит решить, почему двое работников, к которым хорошо относились, которые не жаловались на судьбу, все-таки решили бежать с плантаций Риу д’Оуру. Кроме того, суду, также не прояснив этого до конца, надо будет определить, почему у одного из них на спине те самые рубцы, которые, судя по их состоянию, были получены как раз в день побега и которые напоминают (я говорю, «напоминают») рубцы от удара плетью. Честно говоря, не знаю, как Ваше Превосходительство на основании этих фактов примет решение по совести и по справедливости. Однако каким бы оно ни было, я не вижу причин для того, чтобы решить если не оправдать их, то во всяком случае, применить к подсудимым минимальную предусмотренную законом меру воздействия. Если же вы в итоге решите вернуть работников на вырубки, назначив им соответствующее наказание, я позволю себе предложить Вашему Превосходительству напомнить управляющему плантаций о категорическом запрете на применение к ним любых дополнительных видов наказания – материального, физического или другого, помимо тех, что будут вами определены. Кроме этого, я попрошу вас напомнить сеньору главному попечителю, что в его обязанности входит осуществление контроля на месте над тем, насколько четко и неукоснительно выполняется закон, равно как и предстоящий приговор по данному делу.

Завершив свое заявление, произносимое им стоя, Луиш-Бернарду сел на свое место. Его взгляд, как и всех присутствовавших, теперь был обращен на судью Анселму де Соуза Тейшейру. Писарь занес перо над бумагой, готовый тут же записать приговор, зная, что доктор Анселму, по обыкновению быстро, почти моментально начинает его зачитывать, как только заканчиваются заявления. Однако в то утро все здесь происходило по-другому. И последним подобным сюрпризом было поведение судьи. Снова, уже в который раз он достал из кармана платок, протер им стекла очков, а затем и свое лицо. После чего начал диктовать следующее:

– Назначаю оглашение приговора на послезавтра, среду, в девять часов. До того времени обвиняемые, по распоряжению суда, остаются задержанными. Заседание суда объявляю закрытым.

Луиш-Бернарду был первым, кто поднялся со своего места. Он попрощался с судьей кивком головы, проигнорировав доктора Жуана Патрисиу, полковника Малтежа, попечителя Жерману Валенте да и всех остальных, и стал пробираться сквозь небольшую толпу людей, которая начала расступаться, чтобы пропустить его. Снаружи воздух был почти таким же душным и спертым, однако здесь, в отличие от физически давившего на него зала, ощущался простор и перспектива. Луиш-Бернарду почувствовал, что дышит так, будто только что вышел из заточения. Новость о том, что происходило в стенах зала суда, тайфуном облетела весь город. На выходе из здания его ждал Висенте с каретой и, что было совсем невообразимо, рядом с дверцей кареты, ожидая его, стоял Себаштьян.

– Себаштьян, что ты здесь делаешь?

– Я подумал, что вы, наверное, будете уставшим, и вот, мы за вами приехали.

– Нет, Себаштьян, я пройдусь пешком. А вы подхватите меня уже на выезде из города.

– Сеньор губернатор…

– Доктор, Себаштьян!

– Сеньор доктор, может быть, лучше…

– Что, Себаштьян?

– Вам поехать с нами.

– Нет, Себаштьян. Для тебя я просто доктор. А для них – сеньор губернатор.

Сказав это, он направился в сторону Площади городского собрания. Проходя по Торговой улице, Луиш-Бернарду обратил внимание, что магазины начинают закрываться на обеденный перерыв. Рядом с некоторыми из торговых заведений стояли люди, которые тут же замолкали, когда он проходил мимо. Некоторые спешно заходили внутрь, другие отводили взгляд в сторону, третьи приветствовали его, снимая шляпу, бормоча что-то, типа: «Сеньор губернатор, как поживаете?» – четвертые же просто молчали, глядя на него. Всем он отвечал соответственно – кого-то также приветствовал, а кому-то возвращал его же молчаливый взгляд. Однако, призвав себе в помощь свою еще сохранившуюся с утра задиристость, он заставлял себя смотреть всем и каждому прямо в глаза, как бы испытывая их на внутреннюю решимость. За все это время он нигде не задержался и не ускорился, идя по городу своим привычным прогулочным шагом. Уже подходя к зданию городского собрания, завернув за угол и выйдя на площадь, он увидел знакомую фигуру Марии-Аугушты да-Триндаде. Она, казалось, была удивлена даже больше, чем он. Луиш-Бернарду, в свою очередь, был очень рад ее видеть, с облегчением и благодарностью восприняв эту паузу на своем пути, который все больше напоминал ему самому дорогу на Голгофу. Он протянул ей руку в приветствии:

– Мария-Аугушта, вы ли это? Решили спуститься из усадьбы в город?

Она без лишних эмоций пожала протянутую ей руку, слегка покраснев, хотя он и не понял, было ли это от стеснения или по какой-то другой причине. С той их ночи на Нова Эшперанса прошло уже несколько месяцев. Тогда, впервые с тех пор, как он прибыл на Сан-Томе, он почувствовал в ней уют и тепло близкого человека, союзника, который принял его у себя легко и свободно, по-дружески. Все это, из охватившего их обоих молчаливого, спонтанного, почти животного порыва вылилось затем в ту яростную ночь с переплетенными телами, влажным воздухом и потом вперемешку с огнем, зажженным двумя взрослыми изголодавшимися людьми. Теперь в ее руке от этого не было уже и следа, все умерло, будто бы она просто случайно узнала его, проходя мимо.

– Да, Луиш-Бернарду, я приехала в город, а тут выясняется, что сегодня совсем не простой день, не так ли?

– Не простой?

– День, когда вы позволили победить себя – вашему тщеславию, слепоте, недальновидности, да чему угодно.

– Почему вы так говорите, Мария-Аугушта?

– Бедняга, вы, наверняка, жалко выглядели во время этого вашего выступления в суде.

– А вы откуда знаете, вы там были?

– Нет, но это не важно. Весь город говорит об этом, и никого не волнует, хороший вы адвокат или плохой. Я полагала, что вы приехали сюда, чтобы стать не адвокатом, а губернатором. Новым губернатором, с новыми идеями, но выступая на нашей стороне. Я много раз вас защищала, Луиш-Бернарду. Я пыталась им разъяснить важность и трудность вашей миссии. Я клялась им, что вы искренний и благонамеренный человек. Но вы постепенно и последовательно опровергали это, а сегодня этой вашей бравадой в суде покончили со всем разом. Вы, наверное, очень горды собой сейчас. А я бы на вашем месте сегодня же подала в отставку. Как губернатору вам пришел конец: вся колония против вас.

– И вы тоже, Мария-Аугушта?

– И я тоже.

– Но почему, что изменилось?

– Изменились вы.

– Я? В чем же?

– Не спрашивайте, в чем, – это очевидно. Вы перешли на сторону наших врагов, тех, кто в Лиссабоне и там, в Европе плетут против нас козни, чтобы нас разорить. Если хотите, спросите, почему вы изменились, и я вам отвечу.

– Так, почему же?

– Ах, мой дорогой, а вы и не знаете? Вам нужно, чтобы вам это сказали, прямо в лицо? Неужели никто вам этого еще не говорил?

– Я не знаю, о чем вы, Мария-Аугушта.

– А, не знаете? Может быть, вы не знаете, что эти вдруг изменившиеся принципы и полная потеря доверия в наших глазах – все это оттого, что вы погрязли по уши в любви к этой английской шлюхе? А она, водя за нос своего мужа, с вами, на самом деле, выполняет его работу, ублажая губернатора в постели?

Луиш-Бернарду побледнел, как полотно, и почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

– Между нами, Луиш-Бернарду, ответьте мне как женщине, которая была с вами в постели: та шлюха, наверняка – огонь-баба, ведь так? Раз уж она довела вас до такого…

Он стоял, остолбенев от ужаса, с трудом собираясь с мыслями, чтобы что-то сказать. И не мог. Должно быть, все его красноречие и присутствие духа осталось там, в суде, подумал он, но все-таки сделал над собой усилие:

– Не ожидал такого от вас, Мария-Аугушта…

– В мире столько вещей, которых мы не ожидаем от тех, в кого когда-то верили, не правда ли? Прощайте, Луиш-Бернарду, всего хорошего.

Он смотрел, как она уходит, пытаясь собраться, чтобы продолжить свой путь, однако уже ничего перед собой не видел – ни тех, кто его приветствовал, ни тех, которые переходили на другую сторону улицы. Все вокруг как-то сразу показалось бессмысленным и безразличным. Рукой он подал знак Висенте, и тот, словно бы ждал этого, тут же рысью подъехал к нему. Луиш-Бернарду забрался в фиакр и, обессилевший, мгновенно провалился в кожаное сиденье. Себаштьян сидел здесь же, чуть в глубине. Взглянув на него, тот не сказал ни слова и, только уже по приезде домой, после десяти минут в полной тишине, он сказал:

– Доктор, простите, что я обращусь к вам «сеньор губернатор», но я хочу, чтобы вы знали: для меня большая честь служить вам, сеньор губернатор Сан-Томе.

Луиш-Бернарду вышел из кареты, все так же молча. Он зашел в дом с ощущением, что едва убежал от бури, заставшей его врасплох. Направившись к себе в комнату он почти прорычал Себаштьяну:

– Себаштьян! До иного распоряжения, меня нет ни для кого. Ни для кого! Даже, если сам король заявится сюда собственной персоной!

Однако вместо того, чтобы исчезнуть, слуга прошел за ним в комнату, держа в руке какую-то бумагу.

– Доктор, простите, но здесь очень срочная телеграмма. Ваш секретарь недавно лично принес.

Луиш-Бернарду посмотрел на телеграмму, запечатанную, с пометкой «конфиденциально. Очень срочно», и бросил ее на кровать, на которую следом рухнул сам. Взяв телеграмму в руки, он некоторое время смотрел на нее, думая, что с ней сделать. Ему захотелось выбросить ее в окно, спустить в унитаз, сжечь… Закрыв было глаза, чтобы заснуть и обо всем забыть, он, в конце концов, поменял свое решение. Сев на кровати, он раскрыл телеграмму и начал читать:

«Министерство заморских территорий, секретариат Министра

Губернатору Сан-Томе и Принсипи и Сан-Жуан Батишта де Ажуда

Наследный принц Дон Луиш-Филипе и я отправляемся поездку по колониям:

С. Томе́ и Принсипи, Ангола, Мозамбик и Острова Кабо Верде ТОЧКА Подробности следующей депеше, но начиная этого дня вы должны известить население о визите начать подготовку этому историческому событию ТОЧКА Министр Айреш де Орнельяш-и-Вашконселуш»

Луиш-Бернарду продолжал какое-то время разглядывать телеграмму, не осознавая до конца ее смысла. И лишь потом, злобно скомкав ее в руке, он громко воскликнул:

– Этого еще мне не хватало! – Повернувшись на бок, он закрыл глаза и мгновенно уснул.