Текст книги "Афера"

Автор книги: Мэтью Кляйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– И каков твой план действий? – спрашиваю я.

– План? Я приехал к тебе.

– Это и есть твой план?

– Пап, мне нужна твоя помощь. Ну, пожалуйста.

– Тоби, – вздыхаю я. – У меня нет шестидесяти тысяч долларов.

– А мама говорит, есть.

Селия убеждена, что у меня куча денег на тайных счетах в швейцарских банках, недвижимость во Флориде и еще мифические яхты на Ривьере. Я бы очень хотел хотя бы наполовину соответствовать ее представлениям обо мне. Быть может, если бы Селия пришла ко мне домой и заглянула в санузел с загаженным унитазом, если бы она увидела пульт от телевизора, на котором не хватает кнопки регулировки звука, из-за чего мне приходится смотреть все передачи на одной и той же оглушающей громкости, если бы она постояла рядом часок-другой в прачечной да позаворачивала рубашки с брюками, она бы поняла: у меня ничего нет, я всего лишь честный человек, пытающийся свести концы с концами. Человек, у которого это не получается.

Мне бы очень хотелось, чтобы Селия перестала рассказывать все это Тоби. А то бедняга выделывает не пойми что на натянутом под куполом канате, надеясь на страховочную сеть, которой на самом деле нет.

– Мама бредит. У меня на самом деле нет денег, Тоби.

Есть только один способ избежать смерти от рук русских бандитов. Тоби надо построить в моем гараже машину времени. Тогда он сможет вернуться и отменить ставку у букмекеров, работающих на Андре Сустевича.

Если не учитывать этот маловероятный вариант развития событий, то ему нужно смыться отсюда, да побыстрее.

– Тебе надо где-нибудь спрятаться, – говорю я.

– Где?

– Не знаю. Где-нибудь подальше отсюда.

– Пап, я не могу просто сбежать. Вы-то с мамой все равно никуда не уедете.

Я растроган. Но тут же вспоминаю, как еще десять секунд назад Тоби просил у меня шестьдесят тысяч долларов. Его любовь непостоянна.

– Тоби, если ты останешься здесь, тебя найдут.

– Я тут подумал… Может, ты поговоришь с ним?

– С кем?

– С Андре Сустевичем. С Профессором.

– И что я ему скажу?

– Ну, что я смогу расплатиться.

– А ты сможешь?

Сын смотрит на меня, словно спрашивая: «А ты?»

– Я не особенно хорошо знаю Сустевича, – ухожу я от ответа.

– Зато он тебя знает.

– Вот даже как!

– Он говорил, ты настоящий ас.

– Ты с ним разговаривал?

– Нет, в общем, – быстро отвечает Тоби. – Я просто слышал. Понимаешь, мне нужна твоя помощь.

– Я хочу помочь тебе, Тоби. Но не знаю как.

– Позволь хотя бы пожить у тебя.

– Живи, конечно, – соглашаюсь я.

Интересно, надолго ли он?

Я жду от сына хотя бы какого-нибудь проявления благодарности, но Тоби уже оглядывает зал в поисках официантки.

– Хочешь еще пива? – спрашивает он.

Удивительно, но парень уже успел допить вторую кружку. Не успеваю я ответить, как он ловит взгляд официантки и жестами что-то ей показывает, смахивая в этот момент на брокера чикагской биржи. Через несколько секунд нам уже несут очередную пару кружек.

4

Проснувшись в пять утра, я ощущаю себя Магистром Ларго, величайшим в мире прорицателем, поскольку все мои предсказания сбылись.

Во-первых, Тоби лежит на полу комнаты в спальном мешке и храпит. Во-вторых, чтобы добраться до туалета, мне приходится через него перепрыгивать в кромешной темноте. На душ и бритье у меня уходит минут двадцать. Вернувшись в комнату, я застаю Тоби все в той же позе. На мгновение сын перестает храпеть, и я пугаюсь, уж не умер ли он. Представляю, как я буду объяснять его матери, что Тоби скончался в моей квартире, выпив до того четыре кружки пива и вдоволь наглядевшись на студенток в баре. Но тут он снова начинает храпеть. Облегченно выдохнув, я решаю, что, если с Тоби что-нибудь все же приключится, Селии я расскажу другую историю – мы с сыном были в театре и его сердце не выдержало леденящей душу истории, рассказанной в опере.

До восхода солнца еще полчаса, но мне уже пора на работу. Борьба за право проехать по шоссе стала столь ожесточенной, что теперь походит на гонку вооружений между больными, страдающими постоянными приступами сонливости. Чтобы избежать пробок, жители Калифорнии выезжают из дома пораньше. В итоге и пробки возникают раньше. Тогда людям приходится выезжать еще раньше. Это безумный замкнутый круг, которому не видно конца и края. Пусть ООН примет какую-нибудь резолюцию, или пусть Джимми Картер введет миротворческие силы, чтобы остановить это сумасшествие, иначе всем жителям штата скоро придется вставать в два часа ночи.

Я на ощупь пробираюсь на кухню. Шарю по холодильнику в поисках листка бумаги. Найдя его, быстро пишу: «Тоби, я вернусь в шесть. Папа».

Я тихо выхожу из квартиры. Дверь не запираю, чтобы не шуметь. Звон ключей, скрежет замка, скрип дверных ручек – все это может разбудить Тоби. Я оставляю квартиру открытой для любого, кто захочет зайти, хотя там спит мой сын.

В Саннивэйле день начинается с чашки кофе и пончика в кондитерской рядом с работой. Просидев какое-то время за газетой, я вытираю пальцы салфеткой. Оставляю четвертак на чай. Надеюсь, чаевые схожи с кармой и в итоге ко мне вернутся.

На работе я оказываюсь незадолго до шести. Я отпираю дверь и оставляю ее открытой, чтобы пары растворителей выветрились до прихода Имельды. Затем переворачиваю табличку – «Заходите, ОТКРЫТО» – и встаю за прилавок.

Имельда появляется в десять, когда утренняя суматоха заканчивается. На ней желтое платье в цветочек, только подчеркивающее растительность на лице.

– Здравствуй, любовь моя, – машет она своей огромной рукой.

– Доброе утро, Имельда, – здороваюсь я. – Что-то ты сегодня подозрительно веселая.

– Правда? – краснеет она. – У меня, наверное, все на лице написано?

– Это точно.

Я ни о чем не спрашиваю, но она все равно объясняет:

– Я влюбилась.

Я не горю желанием продолжать этот разговор. Сексуальная жизнь Имельды, равно как и ее пол – ее личное дело.

– Понятно.

– Потрясающий мужчина, – не останавливается она. – Танцор.

Пытаюсь представить Имельду в постели с артистом русского балета.

– Вернее, стриптизер, – уточняет она.

Теперь любовник Имельды оказывается в моем воображении чернокожим усатым дядькой в обтягивающем трико.

– Мы познакомились во время забега. Представляешь, я пробежала километров восемь.

– Я многого о тебе не знаю, Имельда, – отвечаю я, надеясь и дальше оставаться в неведении.

К счастью, в этот момент звонит телефон. В химчистке это происходит нечасто. У клиентов мало поводов нам звонить. Не станут же они набирать наш номер, чтобы спросить: «А рубашки вы чистите?»

Имельда ставит телефон на прилавок. Берет трубку, кажущуюся в ее руке мелкой безделушкой, прикладывает к уху и игриво произносит:

– Ал-ло.

На том конце провода ей что-то говорят.

– Да, он здесь, – отвечает Имельда невидимому собеседнику. – Это тебя, – протягивает она трубку мне. Лицо у нее мертвенно-бледное.

– Я слушаю, – говорю я.

– Господин Ларго? – уточняет женский голос в трубке.

– Да, – отвечаю я, чуя недоброе. – Чем обязан?

– Господин Ларго, вас беспокоят из отделения неотложной помощи стэнфордской больницы. К нам поступил ваш сын Тоби. Вы не могли бы подъехать?

* * *

Я вылетаю на шоссе N 85, затем сворачиваю на трассу N 101. На въезде в Пало-Альто знаки ограничения скорости кажутся скромными пожеланиями. Город я проскакиваю по Литтон-стрит, чтобы не сбить одного из финансистов, которые в это время года снуют здесь туда-сюда, перебегая дороги где угодно, как белки, у которых только орехи на уме.

Добравшись до больницы, я, следуя указателям, еду до корпуса скорой помощи и оставляю машину двумя колесами на тротуаре прямо у входа. Парковаться здесь, наверное, можно только в случае острой необходимости. Чернокожий охранник решает, что у меня именно такой случай – я очень бледен и сильно вспотел. Он меня пропускает.

Я вбегаю в здание, и меня обдает прохладой с примесью скипидара. Довольно быстро нахожу стойку регистрации.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – спрашивает сестра.

– Вы мне звонили. С моим сыном что-то случилось. Его зовут Тоби Ларго.

Она ищет в компьютере, потом говорит:

– Успокойтесь, ничего страшного.

Нам обоим становится легче. А я еще думал, что у меня ужасная работа. Заворачивание брюк не идет ни в какое сравнение с необходимостью объяснять отцам, что с их детьми что-то случилось.

– Он в сто восьмой палате. Это по коридору налево, – показывает она рукой.

Я иду в сто восьмую палату. Тоби лежит под капельницей, загипсованная нога подвешена на растяжке. Под глазом огромный синяк. Он не спит. Рядом с ним, склонившись, стоит Селия, моя бывшая жена. Она всегда меня опережает, когда дело касается Тоби. Это началось еще с тех времен, когда мы были женаты. Хотя именно она принимала все слишком близко к сердцу, именно она закатывала скандалы, разбрасываясь обвинениями, как тарелками на греческой свадьбе, Тоби всегда больше любил мать. Я был непоколебим, но ему нравилась ее мягкость.

Я вхожу, и Селия поднимает на меня взгляд. Лучше бы она не заметила моего появления. В ее глазах одновременно злость (я не смог защитить Тоби), разочарование (я опоздал) и брезгливость (я всегда опаздываю). Нет ощущения, что любовь к сыну нас здесь объединяет. Одна лишь горечь.

Я подхожу к Тоби.

– Привет, пап, – тихо здоровается он.

– Что случилось?

– Кое-кто в гости зашел.

– Серега Костолом?

Он пытается кивнуть, но ему явно тяжело.

– Да. Только не Костолом, а Костоправ.

– Ему сломали ногу и два ребра, – взвизгивает Селия.

Судя по ее тону, бывшая жена винит во всем меня, словно я сам избил Тоби.

Взглянув на нее, я вспоминаю, почему она в свое время показалась мне симпатичной. У нее длинные, темные, слегка вьющиеся волосы. Селия – стройная женщина с глазами, которые сверкают почище фейерверка. Носик тонкий, с едва заметной горбинкой. Но за эти двадцать два года все, что меня в ней привлекало, потускнело. Когда-то давным-давно лицо Селии излучало силу. Теперь у нее мешки под глазами и усталый вид, словно та сила, которую я так в ней любил, истощила ее. Когда-то она была тонкой и изящной, теперь это беспощадная пантера, всегда готовая к броску.

– Здравствуй, Селия, – говорю я настолько доброжелательно, насколько могу.

В палату входит молодой человек в белом халате. Похоже, ровесник Тоби. Я вспоминаю, что в Стэнфорде есть медицинский факультет, и снова чувствую себя человеком, который одной ногой уже стоит в могиле. Я с ужасом понимаю: следующее поколение врачей – тех, кто будет лечить мои старческие болезни, будь то порок сердца, рак или диабет, – окажется младше моего сына. Время летит. Безжалостно летит вперед.

– Господин Ларго? – говорит юный эскулап. – Я доктор Коул.

– Здравствуйте, доктор, – жму я его руку.

– С вашим сыном все будет в порядке. Его немного побили. К счастью, хозяин дома быстро его обнаружил.

– Молодой парень, – объясняет Тоби.

«Ну, замечательно, – думаю я. – Мало того, что я должен Арабчику мистера Грильо за квартиру, так теперь я еще и обязан ему жизнью сына».

– Он поправится, – продолжает доктор. – Я как раз говорил вашей жене…

– Бывшей жене, – поправляет его Селия.

– Простите. Так вот, я говорил мисс Ларго, что ваш сын пробудет здесь до утра. Нам надо убедиться, что нет внутреннего кровотечения. А завтра его, скорее всего, выпишут.

– Прекрасно, – восклицаю я.

Доктор Коул поворачивается к Тоби:

– Еще к вам зайдут полицейские, они хотели задать пару вопросов.

– Ладно, – отвечает Тоби.

– Я еще загляну к вам сегодня. Поправляйтесь.

– Спасибо, доктор.

Как только врач уходит, я объясняю сыну:

– Естественно, тебе практически нечего рассказывать полиции, ведь ты не знаешь, кто это сделал, и никого не подозреваешь. На тебя просто напали неизвестные. Ясно?

– Хорошо.

Лицо Селии кривится в недовольной гримасе.

– Можно с тобой поговорить? – спрашивает она у меня.

И, не дожидаясь ответа, выходит, абсолютно уверенная, что я последую за ней. Я удивленно выгибаю брови и тоже выхожу в коридор.

Она ведет меня в уголок, где стоит автомат по продаже газировки. Из машины дует горячим воздухом. Я тут же начинаю потеть.

– Ты что это вытворяешь? – спрашивает Селия.

– В каком смысле?

– Во что ты впутал мальчика?

– Да ни во что. Клянусь тебе. Тоби сам пришел ко мне вчера вечером. Я до того понятия не имел, где он. Сказал, что задолжал одному человеку.

– Какому человеку?

– Плохому.

– А почему ты не дал ему денег?

– У меня их нет.

Она мотает головой и смеется:

– Ты действительно думаешь, будто я в это поверю?

– Селия, когда ты наконец поймешь…

– А ты разве не мастер афер? – обрывает меня бывшая жена. – Почему бы тебе…

Селия замолкает. К автомату подходит женщина; она делает вид, будто не слушает нас. Мы стоим чуть в стороне. Незнакомка сует мятый доллар в отверстие для купюр. Автомат проглатывает его. Но спустя мгновение, передумав, злорадно выплевывает его обратно – б-з-з-з.

Женщина берет доллар, переворачивает его и снова засовывает в автомат. Моторчик затягивает купюру. Автомат задумывается. Затем опять выплевывает купюру.

Мы с Селией наблюдаем за общением человека и машины. Видимо, женщина решает, что Бог троицу любит. Она переворачивает доллар и вставляет его другой стороной. Б-з-з-з. Автомат его забирает. На этот раз думает дольше. Но, несмотря на все мои надежды, упрямая машина снова возвращает деньги.

– Позвольте вам помочь, – предлагаю я.

Я подхожу, выуживаю из кармана мелочь и скармливаю автомату четыре монеты по двадцать пять центов.

– Чего желаете? – спрашиваю я.

– Диетическую «Колу».

– Одну секунду.

Я нажимаю нужную кнопку. Банка с грохотом падает вниз. Я достаю ее и протягиваю женщине.

– Спасибо вам, – говорит она и поворачивается, собираясь уходить.

– Эй, – окликаю я ее.

Женщина останавливается. Оборачивается, непонимающе глядит на меня.

Я вытягиваю руку. Реагирует она не сразу. То ли по натуре медлительная, то ли смутилась. Думаю, просто смутилась. В итоге она все же кладет мятый доллар в мою ладонь.

– Вам спасибо, – благодарю я ее.

* * *

В больнице я просидел еще два часа – сначала приходила полиция, потом надо было дождаться ухода Селии. Я просто обязан был ее пересидеть. Тоби должен знать, кто его больше любит. Да и спешить мне некуда, разве что в химчистку, где надо будет часов пять просидеть за прилавком. А у Селии был выбор: ужин с подругами, поход по магазинам или, может, партия в бридж. Как заправский биржевой игрок, который сбрасывает акции на пике роста, Селия развелась со мной и отхватила половину состояния в самый удачный момент – буквально за несколько месяцев до того, как я все потерял. Она почему-то не хочет признавать, что я теперь беден. Бывшая супруга уверена – где-то у меня припрятано целое состояние. Вполне возможно, пара четвертаков и закатилась в щели за кроватью, но иных секретных сбережений у меня нет.

Тоби правильно ведет себя с полицией. К нам прислали одинокого детектива – совсем юную девушку по фамилии Грин. Она записывает показания Тоби, ни к чему не придираясь, не задавая никаких уточняющих вопросов. Мисс Грин принимает на веру рассказ Тоби: он выходил из квартиры, собираясь попить кофе, когда на него напали двое чернокожих мужчин. Должен признаться в одной не особенно политкорректной мысли: я горд за Тоби. Он чувствует скрытую склонность полицейских к расизму и знает, что в историю о чернокожих хулиганах поверят скорее, чем в историю о хулиганствующих белых студентах из Стэнфорда. Может, Тоби все же усвоил кое-какие мои премудрости.

После ухода детектива Селия держится еще час, но в итоге выбрасывает белый флаг. Она уступает, признавая мою победу:

– Похоже, ты сможешь просидеть здесь дольше меня. Я, пожалуй, пойду.

– Хорошо, – не спорю я.

Она целует Тоби на прощание и шепчет ему на ухо:

– Я люблю тебя. Я тебе еще позвоню.

– Только не надо делать глупостей, – бросает она мне, уходя.

Не совсем понятно, что именно Селия имеет в виду, но в любом случае совет неплохой. Еще бы научиться ему следовать.

Я возвращаюсь домой в три часа дня. На коврике у двери капли крови. Перешагиваю через коврик и захожу в квартиру. Оглядываю комнату, пытаясь понять, как было дело. На полу грязные следы ботинок. Похоже, Профессор послал двух парней напомнить Тоби о долге. Возможно, одним из них был пресловутый Серега Костолом. Спальник валяется на полу, расстегнутый, словно Тоби только что встал. Он, наверное, услышал звук открывающейся двери, проснулся и пошел встречать гостей. У них была с собой бейсбольная бита. Они втолкнули его обратно в комнату и закрыли дверь. Затем напомнили о долге. Они бросили Тоби на полу без сознания, оставив дверь приоткрытой.

Иду на кухню. Слушаю автоответчик. Там сообщение от Питера Рума, моего программиста: «Я так, поздороваться. Перезвони мне». Перевожу: «Когда ты мне заплатишь?»

Вернувшись в комнату, гляжу на прыгающий витамин. Общая сумма продаж за сегодня – ноль. Я беззвучно проклинаю американский капитализм. Пытаюсь просчитать шансы на внезапную и жестокую революцию, в результате которой нынешняя система рухнет, а все богатства нации раздадут народу. Шансы дожить до этого дня призрачны. Обвожу взглядом расставленные вдоль стены коробки с витаминами. А ведь до Судного дня надо от всего этого избавиться.

В дверь стучат. Открываю и вижу перед собой Арабчика. Вид у него странный.

– Вы из больницы?

– Да.

– Все в порядке?

– Да, – отвечаю я и через силу добавляю: – Спасибо, что помогли и вызвали «скорую».

– Не за что. А что это там за коробки? – заглядывает он мне за спину.

– Да так, ничего. Витамины.

Парень задумывается. Пытается понять, что я имею в виду. Он, видимо, помнит старый анекдот про наркоторговцев, который заканчивается такой же фразой.

– Приторговываете? – интересуется Арабчик.

Судя по его тону, ответ должен быть отрицательным.

– Нет, – отвечаю я. Затем, подумав, добавляю: – У меня некоммерческая организация.

Он оглядывает комнату, явно ожидая приглашения войти, но не получает его. Я встаю прямо в дверном проеме, загораживая обзор.

– А мой дед знает, что вы тут чем-то торгуете? Уверен, для этого вам нужна специальная лицензия.

«А тебе нужен хороший пинок», – хочу сказать я, но сдерживаюсь:

– Насчет лицензий не беспокойтесь.

– Я должен обговорить все с дедушкой.

– Обговорите, конечно.

Повисает неловкое молчание.

– Я рад, что ваш сын в порядке, – наконец говорит Арабчик.

– Спасибо, – отвечаю я и захлопываю дверь у него перед носом.

* * *

Минут пять я сижу один в квартире и думаю о деньгах, которые нужны моему сыну, но которых у меня нет. Затем звоню Лорен Напье на сотовый.

– Алло, – снимает она трубку после первого же гудка.

– Это Кип Ларго. Мы познакомились в баре несколько дней назад. В «Блоуфиш».

– Да, точно, – говорит она, пытаясь держаться спокойно. – Спасибо за звонок. Только давайте я вам перезвоню. Я сейчас с мужем, и мне нужно с ним поговорить.

– Как хотите, – отвечаю я и вешаю трубку.

Я иду к холодильнику за пивом. На нем по-прежнему висит моя утренняя записка: «Тоби, я вернусь в шесть. Папа». Я писал ее в темноте, еще до рассвета, и потому почерк по-детски корявый. Кажется, будто с утра прошла целая вечность.

Я стараюсь не думать о том, что делать дальше. Знаю, мое решение еще выйдет мне боком. Я ввязываюсь непонятно во что из отчаяния – это не к добру. Разве был в истории человечества хоть один случай, когда придуманный в отчаянии план сработал? Поглядите на самых богатых, счастливых и удачливых людей. Можете ли вы себе представить, как они в приступе безрассудства ставят все на кон? Только неудачники идут на риск лишь потому, что у них не остается выбора. Забавно, но выигрывают всегда те, кому выигрывать не обязательно.

Но какой у меня выбор? Тоби – мой сын. Ему нужна помощь. Я за свою жизнь так часто его подводил, что со счету сбиться можно. А как бы вы поступили, окажись на моем месте? А вы бы на что пошли ради собственного сына?

Я открываю банку пива и сажусь за кухонный стол. Гляжу на часы – начало четвертого. Рановато для алкоголя, но поскольку конец моего света близок, я решаю выпить. Пиво холодное и идет хорошо.

Не проходит и минуты, как раздается телефонный звонок.

– Это я, – слышу я голос Лорен Напье. – Простите, когда вы позвонили, я не могла разговаривать.

– А хитрости вам не занимать.

– С чего это вы взяли?

– А сейчас вы можете говорить? – возвращаюсь я к нашей теме.

– Только не по телефону, – отвечает она. – Нам надо встретиться. В каком-нибудь безопасном месте. Где мой муж не бывает.

– У меня тут за углом церковь есть, – в шутку предлагаю я.

– Хорошо, давайте там, – соглашается она на полном серьезе.

– Договорились. Церковь Сэнт-Мэри на Гомер-стрит в Пало-Альто. Она, правда, католическая. Надеюсь, вас это не смущает?

– К католикам я нормально отношусь. Просто итальяшек не люблю.

Я невольно улыбаюсь. Еще один недобрый знак: Лорен Напье начинает мне нравиться. Так оно и бывает: положишь глаз на женщину и уже не видишь ничего дальше собственного носа, а потом начинается такое, что сам черт ногу сломит.

* * *

Я переодеваюсь, чтобы избавиться от больничного запаха. К тому же, насколько я помню, Лорен Напье – привлекательная женщина, а жизнь полна сюрпризов. Я надеваю свою лучшую синюю рубашку в клетку, льняные брюки и легкие туфли. Чищу зубы, причесываюсь. Глядя в зеркало, проклинаю себя: «Ты что делаешь, Кип? Не маленький ведь уже».

Проехав пять кварталов, я добираюсь до церкви. Машину оставляю за углом. Церковь Сэнт-Мэри венчает шпиль с удачно выполненным распятием. Выкрашенная в белый цвет деревянная церковь больше походит на англиканскую, чем на католическую. Такова особенность севера Калифорнии: поначалу можно быть сколь угодно смелым и вызывающим, но в итоге все обязательно превращается в нечто спокойное, умеренное и простенькое. Я знаю одного человека, члена леворадикальной организации «Черные пантеры», переехавшего сюда в 1972 году. Тогда у него была прическа в стиле «афро» совершенно невообразимых размеров. Теперь, тридцать лет спустя, это белый мужчина, покупающий только экологически чистый ячмень.

В церкви темно и прохладно. Я оглядываюсь. Ее еще нет. В церкви вообще никого нет.

Присев на скамью в центре, гляжу на алтарь. Наверху висит страдающий Христос. Я в этой церкви был четыре раза. Впервые я пришел сюда спустя две недели после освобождения из тюрьмы. И в течение последующих трех недель приходил каждое воскресенье. Я собирался стать новым человеком, стать лучше, и хождение в церковь было частью моего замысла. Хватило меня на месяц. Я остался прежним, только вот честолюбия поубавилось.

Я слышу ее шаги за спиной. Оборачиваюсь. На Лорен Напье снова темные очки, но не те, огромные. Эти – небольшие, с круглыми синими стеклами. Как у Джона Леннона. Синяков больше нет, ей нечего скрывать.

Не помню, чтобы в прошлый раз она была настолько хороша. Когда мы познакомились, она не вызвала у меня особого интереса. Во-первых, лицо было скрыто за теми дурацкими очками. Да и потом, эта женщина показалась мне птицей слишком высокого полета – слишком богатой, слишком красивой – на меня обычно клевали те, что попроще.

Сегодня Лорен Напье выглядит иначе. Никакой вычурности в одежде – джинсы и желтая футболка. Она смотрится моложе лет на пять. Сейчас передо мной обычная девушка. Быть может, она именно такая на самом деле: собранные в хвост светлые волосы, красивые руки, чуть-чуть макияжа.

Она садится рядом и спрашивает:

– Так вы передумали?

Мне на мгновение кажется, будто она говорит о моем к ней отношении.

– Не исключено, – ухожу я от прямого ответа.

– Работа простая.

– Надеюсь, вы не сочтете за труд объяснить, в чем именно она заключается.

– Вы будете делать то, что умеете лучше всего. И получите за это сто тысяч долларов.

– А что же я умею лучше всего?

Она улыбается в ответ. Открыв сумочку, достает два листка бумаги и протягивает их мне.

Это ксерокопия статьи шестилетней давности из одного журнала, называется «Аферист снова в деле». Ее опубликовали во время процесса надо мной. Написали обо мне и об аферах, которые я провернул – отдали должное и «антикварному магазину» в Массачусетсе, и махинациям с продажей земли (точнее, болота) во Флориде, и истории о невостребованных денежных переводах в Ноксвилле. Любой другой предприниматель был бы счастлив очутиться на страницах этого журнала. Но для людей моего рода деятельности это смерти подобно. К тому же присяжных после такой статьи сложно убедить в своей невиновности.

– Как можно верить журнальной статье? – возмущаюсь я.

И в самом деле – журналистка знала в лучшем случае о половине афер, которые были на моем счету к моменту разоблачения «Карточной диеты». Хотя в статье немало и правды: мой отец действительно был мошенником, и я с детства занимался этим делом, а когда мне исполнилось двадцать, я на самом деле решил поступить в Нью-Йоркский университет, выучиться на юриста и больше законы не нарушать; но затем отец умер, а мать осталась одинокой беспомощной женщиной, я решил вернуться к единственному верному занятию и опять стал облегчать чужие кошельки всеми возможными способами.

– А мне эта история показалась очень романтичной, – признается Лорен.

Все думают, будто жизнь афериста – это сплошная романтика. Кино надо меньше смотреть. В реальной жизни обираешь стариков, лишаешь скромных работяг их накоплений, изображаешь интерес к уродливым девицам, чтобы добраться до их банковского счета. Ничего романтичного в этом нет. Если не считать набитый деньгами чемодан под кроватью.

Сложив листы пополам, я кладу их в карман.

– И чего вы от меня хотите?

– Вы должны заняться моим мужем, – отвечает она и замолкает, словно эта фраза все объясняет. Но, осознав, что мне такого объяснения недостаточно, добавляет: – Я хочу, чтобы вы облегчили его кошелек. Украли его деньги.

– Вы, женщины, – чувствительные создания. Именно поэтому я всегда опускал стульчак, пока был женат.

– Вы много о нем знаете?

– Не особенно. Я только слышал, что, если вашего супруга разозлить, мало не покажется.

– Нет, злить его можно. Попадаться нельзя.

Вместо ответа я пожимаю плечами.

– Мы познакомились четыре года назад, – вспоминает она. – Мне было восемнадцать. Я была моделью. Ничего особенного – ходила себе по подиуму. Мы встретились на показе Маурицио Галанте. Ему было сорок шесть. Он вскружил мне голову. Катал на лимузинах. Я летала с ним по всей стране на его частном самолете. Жила в его отеле. В роскошном номере. Я все бросила ради него. Вообще все.

– Ну а теперь он изменился?

– Он оказался не таким, каким я его себе представляла.

«Видимо, он тебя бьет, – мысленно говорю я ей. – Не повезло, бывает. Так уйди, хлопнув дверью».

– Я хочу уйти от мужа, но не могу, – говорит Лорен, словно прочитав мои мысли.

– Это еще почему?

– Мы подписали брачный договор. В случае развода я останусь ни с чем.

– Но у вас же ничего и не было, когда вы поженились.

– Я бы ушла, если бы не один разговор.

– Какой?

– Он рассказал, что будет, если я вздумаю его бросить.

– И что же? – спрашиваю я, хотя и так знаю ответ.

– Он не пожалеет всего своего состояния, но достанет меня из-под земли, а потом…

Лорен замолкает, услышав шаги позади нас. Я оборачиваюсь и вижу старушку с палочкой. Мы ждем, пока она пройдет. Добравшись до алтаря, старушка встает на колени и, отложив палочку, склоняет голову в молитве.

– Муж сказал, что найдет меня, – объясняет Лорен. – И убьет.

– И поэтому вы хотите украсть все его деньги.

– Я же не говорила, что я ангел, – улыбается она. – Но мне нужны деньги. Чтобы сбежать. Вы не знаете моего мужа. Он – чудовище.

– Как же так? Ведь журнал «Пипл» признал его одним из самых сексуальных мужчин современности.

– Журнал, а не я, – задумчиво отвечает Лорен, словно припоминая случаи, когда его сложно было назвать сексуальным. – Мне нужны деньги, чтобы сбежать от него. Я уеду куда-нибудь. Может, домой, на юг страны. Или в Париж. Осяду где-нибудь и начну все с чистого листа. У меня ведь еще вся жизнь впереди.

– Сколько я должен буду украсть?

– Не знаю. Может, миллионов двадцать?

– Ничего себе у вас запросы.

– Но у него миллиарды…

– Давайте-ка посчитаем. Я краду у вашего мужа двадцать миллионов. А сам получаю сто штук. Чертовски щедрое вознаграждение за труды.

– Ну ладно. А как должно быть по справедливости? Как у вас принято?

– Считайте меня своего рода официантом в хорошем ресторане. Сколько вы оставите ему на чай?

– Десять процентов.

– Да ладно вам. Вы же в очень хорошем ресторане.

– Двадцать процентов.

– Уже интереснее.

– Двадцать процентов от двадцати миллионов долларов…

– Все верно.

– Это же огромные деньги.

– Но и ужин роскошный.

Лорен улыбается, обнажая безупречно ровный ряд белых зубов. Она наконец снимает очки, и я вижу ее глаза, сине-зеленые кошачьи глаза.

– А вы умеете торговаться.

– Не особенно, – возражаю я. – Как раз этого умения мне всегда недостает.

– Так вы возьметесь за работу?

– Знаете, я ведь мог бы взять все деньги себе, не оставив вам ни цента.

– Но тогда бы вы потеряли все шансы.

– Шансы? На что?

Мы встречаемся взглядами, и я наконец осознаю, что без ума от нее.