Текст книги "Каролин и Каро"

Автор книги: Мэри Шелдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– А я ни о чем не жалею, – сказала Каролин.

– Ты милая девочка, добрая, хорошая дочь. Но прожила ты всего четверть жизни. Есть ли у тебя планы на оставшееся время? Нарисуй их мне хотя бы в общих чертах.

Каролин растерялась. Слишком уж о сложных материях зашла речь.

– Иногда мне мечтается, что я могу стать архитектором, как отец, проектировать большие здания, как он. Но во сне я строю только кукольные домики. Возможно, мне бы хотелось организовать музей кукольных домиков – с самых старых времен и до современных.

– Музей кукольных антикварных домиков, – повторила Зоэ, отделяя паузой каждое слово, будто пробуя его, как оно звучит. – Милое занятие. Но ты, Каролин, глуха или притворяешься такой и не слышишь, что я тебе твержу постоянно. Ты талантлива. У тебя все получается. Ты можешь стать актрисой.

– Ну, тогда, – миролюбиво согласилась Каролин, – отложим разговор о великих планах. Считай, что у меня их нет.

– В этом и заключается твоя проблема, – кивнула Зоэ. – А теперь еще раз прогоним сцену с матерью.

За рулем, возвращаясь домой, Каролин неоднократно прокручивала в памяти диалог с матерью, но не из пьесы, а реальный – с Зоэ.

Она представляла, как бы сложилась ее жизнь в ином варианте, если б ее растила и воспитывала мать, а не Бартон. Возможно, она уже была бы знаменитой актрисой. Могла бы выступать на Бродвее. Или блистала бы на экранах. Но ведь и вся цепочка событий нарушалась. И Адам бы не погиб по ее вине. И его мать не сошла бы с ума. И не было бы свадьбы с Грэмом. И Майка. И не родился бы Александр. И не было бы Трины в “Тесном мирке”. И еще многого не случилось бы.

Премьера “Загнанных лошадей пристреливают” была назначена на середину ноября, а театральный зал снят на шесть уикендов. Сложно было предугадать, продержится ли столько времени этот спектакль. Зоэ твердила, что она явится на премьеру, но в последний момент не смогла подняться с постели, наложить макияж и одеться. Эти проблемы она скрыла от дочери, выставив разумный предлог:

– Мое присутствие будет оказывать на тебя давление. Я посмотрю спектакль позже, когда у вас все утрясется, и у тебя не будут дрожать поджилки. А самое лучшее – явлюсь на заключительное представление. Люблю смотреть на артистов, когда им уже плевать на все, когда они раскованны и только мечтают напиться вдрызг на банкете. Нет-нет, – поправила она себя. – В данном случае я посмотрю на тебя где-то в середине – между шестым и восьмым показом. И ты не будешь знать, что я в зале.

Но в “середине” Зоэ не появилась.

Перед заключительным спектаклем Каролин заехала за матерью. Зоэ оставалась в постели. Она спала.

Каролин пришлось будить ее.

Проснувшись и хватая цепкими пальцами руку дочери, Зоэ начала твердить что-то о звездном будущем, ожидающем дочь.

– Боюсь, я так и не смогу увидеть тебя на сцене, детка. Но я знаю, что ты хороша в этой роли. Мне совсем не надо присутствовать там. Я чувствую это сердцем.

Каролин наклонилась, поцеловала материну побелевшую руку.

К февралю дела Зоэ стали совсем плохи. В любой свой визит Каролин заставала ее в постели спящей.

Она не будила Зоэ, но та ощущала присутствие Каролин, мгновенно сама выходила из забытья и начинала строить планы на будущее. Ей только не хватало времени, чтобы их осуществить, но этого она не хотела признавать.

– Как только мне станет получше, я подцеплю парочку клиентов – отберу лучших из лучших ребятишек. И заработаю для них и для нас с тобой кучу денег. И тогда на лето я арендую яхту – не роскошную, но Александру понравится. Я давно об этом подумываю. И мы вместе отправимся в плавание вдоль побережья, до Мексики. Солнце и теплый океан – тебе ведь этого так не хватало в Нью-Йорке.

Расставшись однажды с Зоэ поздно ночью, выйдя на стоянку у дома и сев за руль, Каролин вдруг почувствовала, как дрожит ее тело. Она не может тронуться с места. Она может только сидеть в этой машине, обеими руками вцепившись в руль, и выть, громко и протяжно, словно собака.

Вернувшись домой, она написала:

“Я люблю тебя, Зоэ. Я так сильно люблю тебя! Я не могу смотреть, как ты умираешь. Меня убивает то, что ты никогда не хочешь говорить об этом”.

Этих писем Каролин не отправляла. В общем-то, их можно было только писать.

“Я помню, как впервые, увидела тебя. Мне было всего семь лет. Самолет приземлился в Лос-Анджелесе. И там, в толпе встречающих, стояла женщина в темных очках и ярком шарфе. Я сразу поняла, что это ты… Я помню тот рекламный ролик, где ты хотела, чтобы я снялась в роли ангелочка с туалетной бумагой, папочка тогда запретил нам с тобой даже близко подходить к павильонам. Тогда я сказала, что мне все равно. Конечно, еще долго-долго мне было не все равно.

Я вспоминала тебя постоянно, хотя притворялась, что мне до тебя нет дела. Я помню, что накануне моей свадьбы с Грэмом ты сказала, что он не тот человек, который мне нужен, и я уже тогда поверила тебе, но из упрямства поступила по-своему…”

Пачка этих неотправленных писем росла каждую ночь. И в каждом из них было свое воспоминание.

Каро Каро и Зоэ вместе вышли из кабинета врача.

– Ну, вот и все, – сказала Каро.

– Да, – почему-то с улыбкой откликнулась Зоэ.

Каро опустила глаза.

– Скажи, как ты советуешь мне поступить?

– Что ты имеешь в виду?

– Конечно, я останусь здесь.

– Ты что, с ума сошла? – Зоэ даже задохнулась от возмущения. – Твое шоу запланировано на все лето. А на следующий год – я это предчувствую – тебя ожидает Бродвей.

– Забудем о шоу. Не это важно. Нам надо побыть вместе.

– Как это забыть о шоу? – воскликнула Зоэ. – И какого черта ты будешь полгода маячить у меня перед глазами? Чем мы будем заниматься? Только надоедать друг другу. Эти доктора – полные идиоты. А этот – вообще паникер. Поверь мне, детка. Если бы я в тебе нуждалась, тотчас подала бы сигнал SOS. А сейчас я в порядке. Возвращайся назад и занимайся своими делами. Я горжусь тобой, и это для меня лучшее лекарство.

Каро едва удерживалась от слез.

– Ты правда так считаешь?

– Я тебе никогда не врала. Только иногда слегка разыгрывала.

Они вошли в лифт. Каро, имея опыт лицедейства, смогла притвориться, что пропустила мимо ушей приговор врача.

“Полгода. От силы год”.

Стивен встречал ее в аэропорту. Она заметила его первой и долго стояла, всматриваясь в ставшее таким дорогим лицо.

– Привет, милая. Как же я скучал по тебе! Что с Зоэ?

Каро заколебалась, не зная, стоит ли говорить правду. И предпочла соврать:

– Вызов пожарной команды был ложным. Много шума из ничего.

Он сразу же расцвел в улыбке. У него будто гора свалилась с плеч.

– Да уж, в этом вся Зоэ. Сплошная драма. “Полгода. От силы год…” – пульсировало в мозгу Каро.

– Она отправила меня обратно. Не хотела, чтобы турне сорвалось.

– И правильно сделала. Я уже уладил все детали. Ты начинаешь с пятнадцатого июня. От Лонг-Айленда до Толедо. Все маленькие театрики по Восточному побережью предоставят тебе сцену. Публика будет носить тебя на руках.

Четырнадцатого июня Стивен проводил Каро до поезда. Он сам проверил весь уложенный Каро багаж.

– Как бы мне хотелось не оставлять тебя одну.

– Тебе бы все это быстро надоело. К тому же в одиночку, думаю, я лучше справлюсь. Обещаю звонить каждый вечер.

Турне оказалось истинным кошмаром. Каро такого не ожидала. Она думала, это будет похоже на путешествие с Тристаном. Только тогда не она была звездой. Оказалось, что быть звездой, быть все время на виду огромной толпы невероятно тяжело.

Ей казалось, что она все время движется. Менялись средства передвижения – автобусы, поезда, такси. Даже в часы отдыха она ощущала, как крутятся под ней колеса. Ее поднимали в пять утра, чтобы записать телепередачу. Бесконечные съемки и интервью, а по вечерам – спектакли.

Все города и залы смешались в ее памяти в пестрый калейдоскоп. Однажды на нее свалился прожектор. Пару раз она вдруг забывала текст, и в зале воцарялась тягостная пауза. Репортеру из Филадельфии она повторила слово в слово то же, что говорила ему в Лонг-Айленде для другой газеты, и он, поморщившись, удалился разочарованный.

После выступлений она обычно долго не могла уснуть. Цитаты из Кэтрин Мэнсфилд, как удары колокола, звучали в черепной коробке, рвались наружу. Каро поминутно вскакивала с постели, пила из-под крана воду, от которой ее тошнило, потом усаживалась на подоконник и вглядывалась в безлюдное пространство, освещенное цепочками уличных фонарей.

Ее окружали незнакомые люди, общение с которыми сводилось к получасу пустых бесед и комплиментов за фуршетом или деловым переговорам.

Ей хотелось, чтобы Стивен был рядом с нею, но она не решалась попросить его бросить свои дела в Нью-Йорке и стать ее спутником в этом странствовании по сценическим площадкам.

Когда Стивен все-таки смог перехватить Каро в каком-то городке в Пенсильвании, то изумился ее виду.

– Боже мой! Во что я тебя втянул! – воскликнул он, забыв, что инициатором всей затеи была она. – Давай прервем эти проклятые гастроли!

– Нет-нет. Ни в коем случае! – поспешно возразила Каро.

Турне имело отличную прессу, и все вырезки Каро пухлыми конвертами посылала Зоэ. Так она выплачивала матери свой долг.

Наступил август. Турне заканчивалось, а силы Каро иссякли. Все чаще она обращалась к администраторам с просьбой достать ей лекарство от бессонницы. Те понимающе кивали, а потом вручали ей таблетки. У Каро собралась их уже целая коллекция.

Она уже не особо обратила внимание, что ее привезли в Бостон. Какая разница. По пути с вокзала в отель у нее разламывалась голова. В номере Каро растворила три таблетки из трех разных пузырьков в стакане “Перье”, глотнула и увидела, что за окном зажглась чудная радуга.

Она пошла в парк посмотреть, как взлетают лебеди. В этот момент с ней случилось что-то, она не могла дышать. Она оглянулась. Лебеди были настоящими. Они дышали.

Она никому не говорила. Она не знала никого, кто понял бы, что лебеди действительно настоящие. Встречу с корреспондентом “Глоб” она отменила. Она ждала полуночи. Потом осторожно вышла из комнаты, спустилась вниз и выскользнула наружу. Она бежала сквозь темные улицы в парк. Вокруг не было никого. Она встала на самый край. Лебеди уже спрятались в свои гнезда, но еще слышны были их крики. Она вошла в холодную воду пруда. Она поняла, почему плачут эти птицы.

– Мэм, я думаю, вам лучше покинуть воду. Вернитесь на берег.

Человек в униформе светил прожектором прямо ей в лицо.

Каро не могла вспомнить, как оказалась здесь, стоящей в холодной воде пруда.

– Мэм, могу я узнать ваше имя?

Ее взбесил вопрос. Это не воспоминание. Это даже не сценарий. Конечно, она знает свое имя. Все теперь знают, как ее зовут. Каждый знает свое собственное имя, не так ли? Но она не могла выговорить его. Она не могла вспомнить его. Она стояла по горло в холодной воде, но это нормально, это всего лишь часть воспоминания.

Человек уже подплыл к ней на лодке, она успела разглядеть, что это совсем не Джон Мёрри. Вот это самое ужасное!

И она истошно заорала.

– Все в порядке, Каро.

Она увидела чье-то лицо. Оно выглядело очень знакомым. Темные волосы, пуговицы на свитере. Добрые, только слишком взволнованные глаза. Она хотела сказать, что не стоит волноваться, что, кажется, она даже знает его имя. Но кем была Каро?

Другая голова оказалась рыжей. Белые одежды. Должно быть, она вернулась в клинику. Она почувствовала укол – боже, как она ненавидит это! – иглы. Свет исчез. Все погрузилось во тьму. Ей хотелось услышать аплодисменты. Но их не было.

Огромное круглое пространство. Наверное, площадь. Острые углы словно пронзали эту площадь. Какие-то звуки, чьи-то движущиеся фигуры. Каро закрыла глаза. Снова открыла. Площадь постепенно освобождалась от всего. Светящийся круг лампы. Площадь оказалась окном, линии – венецианскими жалюзи. Голос и фигура принадлежали женщине.

– Привет, детка, – сказала Зоэ, склонившись над Каро. – Как ты себя чувствуешь?

Каро вытянула руку и дотронулась до ее лба. Это было не видение. Но слишком яркий свет разливался вокруг. В этом чувствовалось нечто нереальное.

– Я опять у тебя дома? – спросила Каро шепотом.

– А ты ничего не помнишь?

Каро качнула головой. Она помнила только холодную воду пруда и тянущие ее на дно мокрые туфли.

– Что случилось? Зоэ рассмеялась:

– О боже! Ты была, дорогая, на грани смерти от жуткого нервного срыва. Славным ребятам-медикам пришлось доставлять тебя сюда в смирительной рубашке, для приличия скрыв ее под плащом, чтобы не слишком пугать других пассажиров.

– Правда? – упавшим голосом спросила Каро. – Я ничего не помню.

– Конечно, – без всякого осуждения произнесла Зоэ. – Раз ты проглотила столько таблеток.

– Я сожалею…

– Теперь это уже не важно. Главное, что ты выкарабкалась. И врачи от тебя отстали. Прописали тебе длительный отдых и никаких лекарств. Вот что удивительно слышать от медиков.

– Мне некогда отдыхать. Я должна доиграть спектакли.

– Стивен все уладил. Остаток турне отложили, и никто не будет подавать в суд. Он очень головастый парень, скажу я тебе.

– Но, он, наверное, зол на меня.

– Совсем нет. Он очень встревожен. Как и все мы.

Зоэ потрепала ее по руке.

– Не терзай себя. Отдохни. На следующий год доиграешь запланированное и придумаешь что-нибудь новенькое.

Каро откинулась на подушку.

– Я больше никогда не выйду на сцену.

– Обидно, если так, – вздохнула Зоэ. – Ты заработала отличную прессу. Возможно, это не паблисити по первому рангу, но и с ним есть все шансы предпринять вторую попытку. Ты сумела заинтриговать пишущую братию, а это уже кое-что. Впрочем… – Зоэ привстала со стульчика. – Мы еще успеем потолковать об этом и многом другом. Отдыхай.

“Полгода. От силы год”, – вспомнилось Каро.

– Мне пора, – сказала Зоэ.

– А как насчет тебя? Я навязалась тебе на шею. Ты что, собираешься ухаживать за мной?

– Вот уж нет. Я только поделюсь с тобой медсестрой, которую мне пришлось нанять по настоянию этого идиота-доктора. Она изнывает от безделья, бедняжка. Пусть половину оплачиваемого времени уделяет тебе. Мне хватит и другой половины. Кстати, она здесь ждет за дверью. Флавия, – позвала Зоэ, и в комнату вошла молодая, крепкого сложения женщина. – Познакомься с Флавией. Флавия, это моя девочка, которую ты теперь будешь нянчить. Ее зовут Каро.

Медсестра просияла.

– Рада, что вы наконец проснулись.

Каро было странно подумать, что кто-то чужой будет заботиться о ней. Все это правда напоминало сказку. Она обвела взглядом сияющую от нестерпимо яркого света комнату и вспомнила хрустальный гроб, в котором, раскачиваясь, покоилась спящая царевна.

– Надеюсь, ты идешь на поправку, красавица. – Голос Стивена согревал ее.

– Прости меня, Стивен!

– За что? Наоборот, твое… – он замялся, подбирая нужное слово, – исчезновение только прибавило нам паблисити, подкинуло дров в огонь.

– То же самое говорит и моя мать. Рада, что хоть чем-то помогла общему делу.

– Не грусти. Тебе правда уже получше?

– Вроде бы да. Во всяком случае, я окружена такой нежной заботой.

– Это хорошо. Береги себя ради всех нас.

Каро решилась выйти на прогулку, поначалу недалеко, в сторону Беверли-Хиллз, и задержалась у лотков фермерского рынка.

Ее взгляд скользил по ярким лоткам. Палитра красок и ароматов дразнили. У Каро мгновенно появилась идея. Флавия была славной женщиной, но совсем никудышной кухаркой. Каро сама приготовит сегодня ужин для них с * матерью. Это будет запеченная свинина.

Уже возвращаясь домой, где-то на углу она обнаружила маленькую антикварную лавку. В витрине стоял кукольный домик, словно из эпохи британского короля Георга.

Она перешла улицу и замерла, разглядывая его. Потом вошла внутрь.

– Сколько стоит ваш домик? – спросила она у женщины, стоявшей за прилавком.

Зоэ лежала в кровати с закрытыми глазами.

– У нее был сильный приступ, – поведала Флавия шепотом.

Зоэ услышала, открыла глаза:

– Не бери в голову, деточка. Порадуй меня чем-нибудь.

Каро не уставала удивляться проницательности матери.

– У меня два сюрприза. Один – тебе, другой – мой.

– И что же досталось мне?

– Я приготовлю тебе роскошный ужин. Зоэ шумно втянула ноздрями воздух.

– Бог мой! Я помню, каким чудесным супом ты угостила меня в коммуне. Я уже ощущаю запах.

– А себе я приобрела подарок, – продолжила Каро. – Кукольный домик. Помнишь, у меня был когда-то такой же. Кстати, где он сейчас?

Зоэ смущенно отвела глаза:

– Я вечно боялась наступить на него и убрала подальше.

Последовала пауза. Зоэ внимательно вглядывалась в лицо Каро.

– Он будет тебе напоминать о наших давних временах… – начала было Зоэ.

– У меня было счастливое детство, – поспешила Каро уверить мать.

Зоэ протестующе качнула головой:

– Кто знает, где истина? Ни тебе, ни мне не дано право утверждать, что так было бы лучше. С Бартоном в Нью-Йорке у тебя сложилось бы все иначе.

– Это нелепые фантазии, мама. Я вполне довольна той жизнью, которая досталась мне.

– У тебя еще много времени впереди, – сказала Зоэ.

“У меня, возможно, да”, – подумала Каро и похолодела.

Полгода, определенные доктором, подходили к концу. Зоэ теперь все чаще увозили в больницу.

На кухне Каро долго раздумывала над тем, что сказала ей Зоэ. Она представляла, что было бы, если б она выросла в Нью-Йорке, если б ее воспитал отец. Она бы все время ходила в школу, завела бы себе кучу друзей. Вместе с Мэг и Адамом они устраивали бы пикники и семейные путешествия. Если б она выросла вместе с отцом, в семь лет ее не похитил бы тот человек. Не было бы Грега. И Брайана. И Тристан не умер бы в ванной отеля. Если б она жила с отцом, возможно, сейчас уже была бы замужем, и у нее был бы чудесный дом. Может быть, даже ребенок. Но не было бы ни ролика с ангелочком, ни “Бруклина”. Ни Зоэ.

Каро вздрогнула и занялась ужином.

Ее старая школа в Беверли-Хиллз выглядела по-прежнему. Немного изменился лишь фасад и двор вокруг. Стены кафетерия уже не были окрашены во все цвета радуги. А дети прежние. Такие же, как те, с кем училась Каро.

Каро обошла все здание, не зная, зачем это делает. Зашла в спортзал, где когда-то смотрела игры Брайана. Зашла в класс.

Возле большого зала по всем стенам были развешены листовки выходящего на экраны фильма “Питер Пэн”. На доске объявлений фотографии актеров, снявшихся в нем. Они выглядели так же, как афиша к тому неудавшемуся мюзиклу, где она должна была сыграть главную роль.

Каро подошла к двери, но так и не смогла войти в этот зал. Она уже повернула назад, как заметила какого-то человека, говорившего с учениками. Увидев ее, он замер.

– Каро? Каро Эндрюс?

Мистер Стайн. Он уже стар.

У Каро застучала кровь в висках.

– Я не могу поверить! – Мистер Стайн обернулся к ученикам. – Нейл, Джоан, это же Каро Эндрюс, гордость нашей школы!

Ты пьяна! Ты совершенно пьяна. Ты не выйдешь на сцену.

Его слова Каро слышала сквозь все годы.

– Поздравляю тебя со спектаклем! – снова заговорил он. – Я читал в газетах. Что тебя привело в Лос-Анджелес?

– Я не знаю, – ответила Каро, – я не знаю, чего хочу от этого приезда. Я была больна.

– Да, – голос мистера Стайна дрогнул, – я слышал. Но если ты снова захочешь сыграть, не забывай нас, мы обязательно придем на спектакль. – Он жестом показал, что приглашает ее войти. – Это будет большой честью для нас, если ты сможешь вместе с нами посмотреть фильм. Он и вправду хорош.

Каро поблагодарила его. Никогда больше она не переступит порог и не войдет в этот зал.

Зоэ подолгу находилась в клинике, убеждая Каро, что там просто изумительный уход и хороший персонал. В дни, когда она возвращалась домой, Каро устраивала маленький праздник. Расставляла цветы в спальне Зоэ и пекла торты.

– Морковный, – Зоэ дожевывала последний кусочек, – в первый раз был шоколадный, во второй… какой торт был следующий? Ванильный?

– Лимонный, наверное.

– Да, ванильный был потом. Сейчас морковный. И что мы будем делать, когда кондитер исчерпает все свои запасы? Думаю, тогда наступит время помереть.

Они часто играли в кункен. Первые пару месяцев Каро проигрывала, как бы ни старалась. Сейчас выигрывала каждую партию.

Дождливый январский вечер. Флавию отпустили отдохнуть. Зоэ лежала в кровати, рассматривая альбом со старыми фотографиями.

Каро возилась на кухне, когда услышала крик матери.

– Ты меня напугала, – упрекнула она мать, увидев, что все в порядке. – Я думала, что-то случилось.

– Сядь. – Зоэ похлопала ладонью по краешку кровати, и дочь подчинилась. В руках Зоэ был небольшой, обтянутый зеленой замшей альбом, которого Каро не видела прежде.

Зоэ ткнула наманикюренным алым ногтем в один из поблекших снимков.

– Это он! Вглядись как следует.

Каро увидела на снимке молодого человека, стоящего вполоборота к камере.

– Это Макс, – сказала Зоэ.

“Мы собирались поселиться в Париже. Но как раз накануне нашей свадьбы он погиб в автокатастрофе”.

Вот он какой был, Макс. Каро нежно дотронулась до фотографии. Он был такой живой на этом снимке.

– В своей жизни я любила по-настоящему только его одного.

– Ты мне рассказывала.

– Но не сказала главного. У нас должен был быть ребенок.

Каро мысленно мгновенно перенеслась в Англию, в полицейский участок, где ее допрашивали, а потом на улицу, где под ней разлилась лужа крови.

– Мне очень жаль, мам, что так получилось.

– Нет. У меня вышло иначе. Ребенок остался. Это ты и есть.

Каро не могла пошевелиться.

– Так, значит…

– Да.

– А мой отец? То есть не отец, а Бартон. Он знал?

Слова срывались с губ, как мыльные пузыри из трубочки забавляющегося ребенка, и разлетались по воздуху, а диалог был словно написан каким-то неведомым сценаристом, настолько он был нереален.

– Бартону я ничего не сказала. Макс погиб до того, как стало ясно, что я беременна.

И вдруг в Каро проснулся вулкан.

– Значит, всю мою жизнь я считала отцом совсем не того человека, ты обманывала всех нас…

На какое-то мгновение Каро забыла, что ее мать смертельно больна.

– Как ты могла?! Столько лет лгать…

– Бартон помог мне вырастить тебя. Ты для него родной ребенок. Он тебя любит. Я сочла, что так будет лучше для всех.

Покинув спальню матери и выскочив из дома, Каро долго не могла успокоиться. Ее охватило ощущение невыносимой потери. Она уже больше не Каро Эндрюс. Архитектор величественных зданий в Нью-Йорке – Бартон Эндрюс – чужой ей человек, а его жена – ласковая Мэг и чудесный мальчик Адам – вовсе ей не родные.

Зоэ вот-вот умрет, и она останется совсем одна на свете. Но если все это так, то узнать хоть что-то о своем истинном отце было необходимо.

Продрогшая во влажной сырости сада, она возвратилась в дом, вошла в спальню. Альбом лежал на одеяле, раскрытый на той же странице. Каро сначала испугалась, но потом услышала тихое дыхание Зоэ. Измученная женщина забылась коротким сном.

Каро осторожно взяла альбом, принялась вглядываться в фото Макса.