Текст книги "Девушка с обложки"
Автор книги: Мери Каммингс
Жанр:
Женский детектив
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Свободной рукой Томми снова погладил ее по голове – и пошевелил плененной ладонью, высвобождая ее. И улыбнулся, когда Клодин посмотрела на него.
Повернулся и пошел к выходу.
А может, это и к лучшему, что при шейхе – иначе она могла бы не выдержать и расплакаться...
Если бы Клодин кто-нибудь впоследствии спросил о ходе этой партии – самой странной шахматной партии в ее жизни – едва ли она смогла бы ответить даже, черными она играла или белыми.
Ничего связанного с шахматами не запомнилось – лишь горько-сладкий вкус кофе, белые одежды шейха, яркость словно сошедшего со страниц «1001 ночи» убранства комнаты – и, словно по контрасту, тьма за окном.
Он даже не поцеловал ее, уходя! Всегда целовал, а сегодня не поцеловал... Ну и что, что шейх был рядом?! Ведь это, может быть, в последний раз, и вот-вот здесь все взорвется!
– Вы даже не спросили меня, Клодин, почему я поверил вашему молодому человеку, – сказал, сделав очередной ход, Абу-л-хаир.
– Почему? – послушно спросила она.
– Потому что если бы зарядов не было, он бы не позволил Зияду никуда идти. И еще потому, что Халид вчера вдруг начал настаивать, чтобы я вместе с ними на катере плыл. До того об этом и речи не было – предполагалось, что они уплывут, а я останусь успокаивать гостей и отвечать на вопросы полиции. А тут он начал путанно и многословно объяснять, что меня все равно могут заподозрить и так будет лучше... Поверьте, я уже достаточно пожил на свете, чтобы различить, когда человек, тем более хорошо мне знакомый человек, говорит правду, а когда лжет.
Клодин лишь молча кивнула. В конце концов, какое ей дело до того, почему он поверил? Поверил – и ладно, и без него проблем хватает!
А не сделал ли Томми ей предложение только потому, что уверен, что они пойдут ко дну? Раз все равно погибать, то почему не порадовать напоследок?! На самом же деле, если бы не заложенные в трюме мины, то никакого предложения ей бы не видать, как своих ушей...
Когда где-то вдалеке раздался выстрел, внутри все похолодело. Лишь усилием воли Клодин осталась сидеть, а не бросилась наружу – посмотреть с палубы, что там, внизу, происходит.
Снова выстрел... автоматная очередь, еще одна... Выстрелы слились в непрерывный треск – казалось, там сражается целая армия!
Еще одна очередь... взрыв... еще выстрел – и все стихло.
Она замерла, приоткрыв рот и прислушиваясь; встретилась растерянным взглядом с шейхом.
– Клодин, сосредоточьтесь на шахматах, – негромко сочувственно сказал тот, – вам и самой так будет легче. И поверьте мне, старику – все будет в порядке, он вернется.
Клодин кивнула – слова не шли с языка. Да, конечно, конечно, он вернется – он же профессионал, он знает, что делает!
Пусть вернется – она скажет, что все понимает, что не собирается ловить его на слове и заставлять жениться на себе! Не нужно ей этого... лишь бы он только вернулся!
Глядя на доску и делая вид, что думает над ходом, она прислушивалась к каждому шороху, но больше выстрелов не было. Ни выстрелов, ни шагов – ничего, пока внезапно по шее не засквозило холодком от открывшейся двери; Клодин обернулась – и вздрогнула, увидев ненавистную белую маску.
Халид вошел стремительно, чуть наклонившись вперед, будто двигался против ветра. Теперь Клодин удивлялась, как могла так долго не узнавать его, ведь с первого взгляда ясно, кто это – и по походке, и по тонким смуглым пальцам, и по фигуре – да по всему!
Подойдя к шейху, он нетерпеливо сказал что-то. Только теперь Абу-л-хаир соизволил поднять голову от доски к ответить – довольно резко и с толикой презрения в голосе.
Клодин уже достаточно поднаторела если не в арабском языке, то в жестах, сопровождавших речь, да и с ситуацией была знакома – так что примерно могла догадываться о смысле сказанного. Халид, похоже, сообщил шейху, что пора собираться. Абу-л-хаир же ответил, что никуда плыть не намерен – и что он много раз просил не мешать ему, когда он играет в шахматы.
После этого Халид обратил внимание на ее, Клодин, скромную персону и приказал Зияду немедленно ее увести. Тот сдвинулся было с места – и снова замер, повинуясь щелчку костлявых старческих пальцев. Шейх же с ехидной любезностью посоветовал своему внуку самому пойти куда подальше (жест был весьма выразителен).
Хотя на пластиковой личине никаких эмоций, понятное дело, не отразилось, Клодин показалось, что она слышит из-под нее злобное шипение наподобие змеиного и скрежет зубов. Круто, по-военному развернувшись, Халид направился к двери. Абу-л-хаир спросил его что-то вслед – он обернулся и бросил раздраженным тоном пару фраз.
Когда за ним закрылась дверь, шейх подождал с полминуты, прислушиваясь, после чего тихо сказал:
– Не бойтесь, Клодин, с вашим молодым человеком все в порядке. Халид сказал, что он ранил двоих его людей и снова, непонятно как, сумел ускользнуть. – Чуть помедлил и добавил с невеселой улыбкой: – Хотя мы с ним вроде бы по разные стороны – все же не могу не отдать должное его подготовке. Он давно в армии?
– С шестнадцати лет.
– А... ну да, да – я и забыл, что в Англии это допустимо... – Последние слова шейх произнес, казалось, машинально.
Опустив голову, он задумчиво побарабанил пальцами по доске – и, словно решив что-то для себя, обратился к Зияду. И вновь Клодин почти с уверенностью поняла смысл сказанного: шейх приказывал ему идти на катер.
Парень замотал головой и замахал руками – нет, нет! – даже отшатнулся, словно сама мысль об уходе была для него сродни кощунству. Абу-л-хаир повысил голос, настаивая, но и Зияд стоял на своем: нет, нет, не пойду!
В конце концов шейх сдался – поморщился и со вздохом кивнул. Указал на диван – парень немедленно плюхнулся туда, всем своим видом заявляя: все, теперь вы меня с места не сдвинете! Шейх же, сдвинув брови, взглянул на Клодин:
– Вам придется меня извинить – мне нужно срочно позвонить. Я вернусь через пару минут. – Встал и ушел в кабинет, впервые за все время их знакомства оторвавшись от незаконченной партии.
Вернулся он лишь минут через десять, вроде бы довольный – во всяком случае, менее хмурый. Сел напротив Клодин, взглянул на доску, потом на нее.
– Кажется, ваш ход?
– Нет, по-моему, ваш, – без особой уверенности сказала Клодин. – Сейчас. – Вгляделась в доску и виновато рассмеялась: – Ой, извините – действительно мой!
Шейх тоже засмеялся.
Они все еще смеялись, когда распахнулась дверь...
На этот раз вошедших было трое. Посредине шел заросший черной щетиной кряжистый мужчина лет сорока, справа от него, чуть позади – щуплый длинноносый парень, похожий на тощего крысенка. И слева – старший помощник, его бритую голову и вислые усы Клодин узнала мгновенно; он тоже зыркнул на нее недобрым взглядом.
При виде приближающейся троицы Зияд вскочил и занял место за плечом у шейха, обеими руками сжимая висевший на шее автомат.
– Клодин, уйдите в кабинет, – быстро и тихо, почти не шевеля губами, сказал Абу-л-хаир.
Она вскочила, но уйти не успела – они уже были рядом, чтобы добраться до двери кабинета, пришлось бы пройти мимо них вплотную; успела лишь сделать несколько шагов в сторону, к камину.
Небритый мужчина – похоже, он возглавлял «делегацию» – что-то отрывисто, но пытаясь сохранить видимость вежливости, сказал шейху. Тот покачал головой, ответил – коротко и спокойно. Мужчина повысил голос – ответ был прежним.
Дальше все произошло очень быстро. Потеряв терпение, небритый схватил шейха за плечо, пытаясь заставить встать. Зияд оттолкнул его, угрожающе вскинул автомат, но похожий на крысенка парень, подскочив сбоку, ударил его прикладом в голову. Падая на ковер, Зияд задел шахматный столик – он опрокинулся, и фигуры разлетелись в стороны; «крысенок» снова занес приклад, старпом предостерегающе крикнул что-то...
И в этот момент раздался выстрел.
Он был совсем негромкий, тише чем хлопушка, но все замерли, как в стоп-кадре: шейх с пистолетом в руке; небритый – глаза выпучены, рот приоткрыт; обернувшийся к «крысенку» старпом и сам «крысенок» со вскинутым для второго удара автоматом.
Потом автомат медленно выскользнул из его рук и с грохотом обрушился на пол; парень покачнулся и тоже упал навзничь.
– А-я-яя! – заорал небритый и, метнувшись вперед, что есть силы пнул Абу-л-хаира ногой – пистолет вылетел из руки старика. Следующий удар пришелся в бок, шейх упал, пытаясь заслониться локтем.
До сих пор Клодин стояла сжавшись и стараясь казаться как можно более незаметной – но в этот момент какая-то сила, казалось, вынесла ее вперед.
Удар ногой с разворота – тот самый, за который всегда хвалил ее сэнсэй на курсах самообороны; Клодин еще ни разу не била человека в полную силу, и когда небритый отлетел в сторону, на долю секунды удивилась: это так просто?!
«Используйте для обороны любые подручные средства», – промелькнул в голове совет все с тех же курсов. Схватив за ножку шахматный столик, она хотела огреть им небритого, но склонившийся к распростертому на ковре «крысенку» старпом вдруг, не распрямляясь, метнулся ей под ноги. Клодин едва успела отскочить, удар столиком достался уже новому противнику.
Увы, на этом полоса везения для нее закончилась...
От удара столик развалился, в руке Клодин осталась лишь короткая и маловпечатляющая ножка. Старпом же пружинисто вскочил на ноги, целый и невредимый, и – она не успела ни опомниться, ни увернуться – ударил ее в ответ. Кулаком. По лицу.
Клодин еще никто никогда в жизни не бил по лицу кулаком. Она и не знала, что это получается так... сокрушительно, другого слова не подберешь, Отлетев к камину, она стукнулась об него спиной и сползла на пол; кажется, даже на несколько секунд потеряла сознание.
Было даже не очень больно – но как будто онемело все в голове, внутри. В этом онемении и отупении, лежа на полу, Клодин смотрела, как небритый обшарил карманы «крысенка», как подошел к старпому, как они разговаривают, размахивая руками – вроде бы спорят.
Она осторожно пощупала пальцами челюсть, куда пришелся удар – оказалось даже и не очень больно, только тоже будто онемело. Цепляясь за камин, попыталась встать; пошарила вокруг глазами, ища что-нибудь похожее на оружие, но даже ножки от столика, и той нигде не было видно.
Наконец небритый нагнулся к лежавшему на полу шейху, взвалил его на плечо и потащил к выходу; старик беспомощно висел вниз головой – похоже, был без сознания. Старпом же обернулся к Клодин.
– Ну, теперь ты у меня... – хищно оскалясь, шагнул к ней и чуть развел руки, словно предвидя попытку убежать.
В ушах у Клодин слегка звенело, в голове же по-прежнему царило полнейшее отупение. Убегать ей вовсе не хотелось – хотелось закрыть глаза, а потом открыть, и чтоб этого типа здесь не было...
Но – делать нечего; она отступила на пару шагов, одновременно ища глазами, чем бы в него запустить потяжелее. Еще шаг... еще...
И тут ее противник внезапно замер, выпучив глаза, и, все так же разведя руки, рухнул ничком к ее ногам. В первый момент Клодин показалось, что он кинулся на нее, она отшатнулась – и лишь потом увидела торчащий в его затылке нож.
Томми был уже на середине комнаты; он бросился на пол, перекатился, вскочил с автоматом в руках – и пустил в окно короткую очередь. Зазвенели, разлетаясь, стекла.
– Ложись!
Клодин не сразу поняла, что это он кричит ей.
Но, раз просит... тем более что ей и самой больше всего сейчас хотелось лечь – лечь и закрыть глаза. Жутко болела спина, которой она стукнулась об камин, и голова тоже болела – а тут еще шум, выстрелы эти, крики...
Она обвела глазами комнату... ага, вон тот диванчик удобнее всего. Шагнула к нему, переступая через старпома... как вдруг тот шевельнулся; хищно протянутая вперед рука коснулась ее щиколотки.
Естественный страх любого нормального человека перед ожившим мертвецом преодолел владевший ею ступор – Клодин с визгом отскочила в сторону. Поскользнулась, потеряла равновесие и, уже падая, увидела промелькнувшие за разбитым окном тени – словно огромные птицы, совсем черные, темнее, чем беззвездное небо...
«Разве там кто-то есть?» – удивилась она, и это было ее последней сознательной мыслью.
Очнувшись, она увидела совсем близко знакомую сине-зеленую, как перо павлина, велюровую обивку. Диван в гостиной шейха...
Лежать было неудобно, что-то твердое давило на бедро. Клодин пошарила рукой, пытаясь убрать помеху – пальцы наткнулись на пистолет; она сдвинула его, чтобы не мешал.
Откуда-то были слышны голоса. Попытка обернуться и посмотреть отдалась вспышкой боли в затылке – такой сильной, что возникло ощущение, будто там здоровенная дырка.
Медленно и осторожно, по миллиметру, Клодин все же повернула голову – увиденное заставило ее снова потянуться к рукоятке пистолета.
Томми стоял в десятке метров от нее, а перед ним... такого громадного мужика она еще в жизни не видела; в черном комбинезоне, он и сам был вроде бы чернокожий, но какой-то странный – пятнами и разводами. Еще несколько людей в таких же черных комбинезонах стояли рядом.
Кто это, откуда? У террористов, кажется, комбинезонов не было... и такого здоровенного типа среди них тоже не было.
Громила в черном неожиданно с ревом ударил Томми кулаком по плечу.
– А вот я тебя, шкета, ща запросто сделаю!
– Зубы обломаешь! – рявкнул Томми не менее громко и стукнул его в ответ.
– Кабинетный работничек, твою мать! – не уступал громила.
Сейчас будут драться!
Мужик был такой огромный, что Томми, и сам роста не маленького, рядом с ним смотрелся подростком. Надо ему помочь!
Клодин громко, чтобы все слышали, застонала – как она и предполагала, Томми вмиг оказался рядом, присел, теплой рукой дотронулся до виска.
– Как ты?.. Как ты себя чувствуешь?
– Ах-х... – простонала Клодин и картинно приложила руку ко лбу. Быстро шепотом добавила: – Если надо, у меня пистолет есть! – Чуть подвинулась, незаметно показывая прижатый к бедру трофей.
К ее удивлению, вместо того, чтобы взять пистолет, он расхохотался.
– Не, не надо. Это свои. Наши ребята из САС.
– А чего вы тогда дрались?
– Да нет, ты что... это мой друг – мы с ним два года не виделись!
Все-таки странные это существа – мужчины, в который раз подумала Клодин. Если бы она встретила подругу, которую не видела года два, то уж наверное не стала бы бить ее кулаком и орать: «А вот я тебя ща сделаю!»...
Томми продолжал что-то говорить... что-то совсем неважное:
– ...пятеро ушли. Сумели все-таки один катер спустить и ушли. И шейх с ними – не знаю, своей волей или силком увели.
– Силком, – объяснила Клодин. – Я видела. А чего он такой, – махнула рукой на громилу, – пятнами?
– Это специальная краска маскировочная, – ничуть не удивился Томми. – Ты как себя чувствуешь? Можешь встать?
– Сейчас.
Клодин попыталась сесть – голова сразу закружилась, в глазах потемнело, и она со стоном опустилась обратно; даже этот слабый толчок отозвался невыносимой болью в затылке.
Откуда-то издалека, как сквозь ком ваты, донесся голос Томми:
– Ты что?! Тебе плохо?!
Она пошевелила рукой – оставь, оставь меня, сейчас... – несколько раз глубоко вдохнула и открыла глаза. Он был рядом – живой... свой, родной, встревоженный... Вспомнила и сказала то самое важное, что должна была сказать:
– Раз мы не взорвались, я за тебя замуж не выйду.
Томми зачем-то взглянул на часы и совершенно нелогично ответил:
– Потерпи, вертолет скоро уже прилетит, – после чего заткнул ей рот поцелуем.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Из дневника Клодин Бейкер: «...Осуждать и учить жить легко, понимать и прощать – куда труднее...»
Поженились они через полтора месяца.
Томми предлагал устроить скромную свадьбу с венчанием в церкви неподалеку от его работы. Клодин – точнее, Делия – настаивала на пышной церемонии в Филадельфии: чем не повод лишний раз помелькать на телеэкранах и на страницах светской хроники, а заодно и объявить всему миру, что известная фотомодель Клаудина отныне будет жить в Англии!
Наконец сошлись на компромиссе: свадьба в Лондоне, зато церковь не та, которую предлагал Томми, а другая – площадь перед ней была просторнее и живописнее, что давало репортерам больше возможности для съемок. Ведь понятно, что для такой «публичной» личности, как фотомодель, хорошие отношения со СМИ – одна из предпосылок профессионального успеха.
Журналисты и так были разочарованы пилюлей, которую Клодин, сама того не желая, им подложила: после происшествия на яхте во многих газетах проскочили намеки, что вот-вот будет объявлено о ее помолвке с Ришаром Карреном. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что помолвка действительно имеет место – но с каким-то совершенно никому не известным и не слишком фотогеничным англичанином!
Возможно, заблуждение журналистов было связано с тем, что на берег Клодин с Ришаром прилетели на одном вертолете и оказались в одной и той же больнице, она – с сотрясением мозга, он – со сломанным ребром и поврежденной рукой.
В палату Клодин репортеры, как ни старались, попасть не смогли – ей был предписан полный покой, зато Ришар охотно дал интервью, где расписал все происшедшее в самых ярких красках. В том числе поведал и о героизме очаровательной молодой американки, которая, рискуя жизнью, пробралась к нему в каюту, чтобы покормить его и перевязать.
Иллюстрациями к интервью послужили фотографии яхты, а также Клодин и Ришара – уж очень хорошо они смотрелись вместе: мужественный синеглазый брюнет и изящная хрупкая блондинка. Все последующие заявления Клодин, что никакого риска в ее визите к Ришару не было, воспринимались окружающими как чрезмерная и ненужная скромность.
Томми, естественно, остался на яхте – работа прежде всего! – и прилетел только через два дня. К этому времени режим полного покоя и запрет на посещения для Клодин был уже снят.
Появившись в палате, он застал там Ришара, холодно кивнул ему и, молча подойдя к Клодин, обозначил «право собственности» – то есть поцеловал ее так, чтобы любому сразу стало бы ясно, кем он ей приходится. Лишь после этого сказал:
– Привет! – выпрямился и обернулся к Ришару.
В глазах у того мелькнула искра узнавания – и удивление.
– Конвей, – Томми щелкнул каблуками не хуже выпускника офицерской школы; Клодин даже показалось, что где-то забряцали невидимые шпоры. – С кем имею честь?
Ришар смешался, представился и неуверенно спросил:
– Простите, а мы разве не... вы работаете на яхте?
– Я работаю в контрразведке, – отрезал Томми тоном, исключавшим дальнейшие расспросы.
– Рыжий, ревни-ивый! – рассмеялась Клодин, когда Ришар деликатно удалился. – Чего ты ребенка пугаешь?
– Хорош ребенок! – буркнул Томми. – На вот, – вытащил из кармана красную бархатную коробочку, – это тебе!
Кольцо было именно такое, как ей хотелось – изящное, не слишком вычурное, из розового золота, с одним большим бриллиантом и обрамлявшими его завитками из мелких сверкающих камешков.
В тот момент, когда Томми надевал ей его на палец, Клодин вдруг вспомнила, как объясняла шейху, что кольцо с бриллиантом – это не просто украшение...
День свадьбы выдался холодным – и удивительно красивым. Повсюду лежал и не таял выпавший ночью снег, солнце подсвечивало его золотистыми лучами.
Хотя трудно было предположить, что жених в последний момент сбежит от алтаря, но Клодин волновалась. Волновалась и дожидаясь Томми (последнюю ночь перед свадьбой им по традиции полагалось провести не под одной крышей и приехать в церковь тоже врозь, а он хоть и не опоздал, даже пришел на пару минут раньше – но все равно... мог бы и еще раньше!), и отвечая на вопросы священника, и потом, когда рука об руку с Томми шла к выходу. Сердце колотилось, и все еще не верилось, что они уже женаты.
Вышла, зажмурилась – сама не зная, от волнения или от брызнувших в глаза солнечных лучей – услышала приветственные крики и подумала: «Я счастлива!»
Ришар на свадьбу не приехал. Он участвовал в грандиозном полярном ралли и находился чуть ли не в центре Гренландии; оттуда и прислал телеграмму с поздравлениями.
Томми сдержал свое обещание: медовый месяц они с Клодин провели на тропическом острове, где светило солнце и росли пальмы...
Прошло полгода.
Постепенно Клодин начала привыкать к жизни в Лондоне – к левостороннему движению, к тому, что, переходя улицу, нужно смотреть сначала направо и только потом налево. И к тому, что Томми теперь каждый вечер с ней, и не нужно больше считать дни, оставшиеся до очередного прощания.
Дино тоже привык и понял, что метить ботинки Томми бесполезно: все равно он никуда не уйдет.
Они перебрались в новую квартиру – просторную, с высокими потолками и окнами на парк. Теперь свои утренние пробежки Клодин делала в этом парке, вдыхая аромат свежей листвы и слушая песенки щеглов.
Как-то, когда она возвращалась с пробежки, ее окликнул привратник:
– Миссис Конвей, вас тут ждут!
Она подошла – рядом с его столом стоял смуглый парень с тонкими, в ниточку, черными усиками, в руках у него была коробка, завернутая в серебристую шелковую бумагу с тисненым узором. В первый момент Клодин подумала, что привезли книги, которые она заказывала по интернету. Но эта бумага?..
И вдруг возникло ощущение дежавю – и, непонятно откуда, чувство тревоги.
– Мисс Клаудина? – спросил парень.
– Да, а...
– Это вам, – он протянул коробку.
Клодин нерешительно взяла ее, подумала, что, наверное, надо дать посыльному на чай, а в карманах, как назло, пусто. Может, попросить его подняться с ней в квартиру? Но прежде чем она успела что-то сказать или сделать, парень разрешил ее сомнения – слегка поклонился и вышел.
Клодин же, сжимая в руках коробку, бегом устремилась домой; не жалея красивую обертку, растеребила, распаковала...
Внутри коробки была еще одна, поменьше размером, кроме того – узкий белый конверт, на котором было написано лишь одно слово – «Клодин» – и записка на карточке с золотым обрезом:
«Во исполнение воли покойного шейха Абу-л-хаира Омара ибн-Муса аль-Маари посылаю Вам его письмо и подарок – знак его признательности.
Абу Хасан Абдаллах ибн-Омар аль-Маари»
Значит, шейх умер... «Умер», – повторила про себя Клодин; вроде они были едва знакомы, в общем-то чужой человек – но в горле возник комок. Вспомнились живые умные глаза, и как он радовался, выигрывая в шахматы...
Она открыла конверт и достала несколько сложенных втрое тонких листков. Письмо было написано по-французски, мелким ровным почерком; начала читать – и с первых же строчек показалось, что где-то рядом звучит знакомый надтреснутый голос.
«Здравствуйте, Клодин!
Нам так и не удалось больше поговорить – и, думаю, уже не удастся. Поэтому я пишу это письмо.
Тогда, на яхте, вы спросили: «Зачем»? Зачем, почему, как получилось, что я оказался виновным в обмане доверившихся мне и приглашенных мною людей. Вот я и хочу объяснить Вам, как и почему.
В свое время я упоминал притчу о человеке, заключившем сделку с дьяволом, но так и не рассказал вам ее. Да и не стану – в ней важна лишь суть, мораль: выиграть в сделке с дьяволом невозможно, можно только проиграть. И не деньги – душу. Я. же, старый глупец, забыл эту печальную истину...
Я помню тот день, когда ко мне пришел Халид и сказал, что Госдепартамент США включил «Братьев Ислама» в список террористических организаций. Как я тогда подумал – совершенно несправедливо, ведь религиозно-просветительское движение, цель которого – помощь мусульманам во всех странах мира, не может отвечать за действия отдельных экстремистов, даже если они и являются его членами.
Был тут и еще один, весьма неприятный аспект: если бы спецслужбам стало известно, что в руководстве этого движения Халид играет не последнюю роль, ему бы грозил арест в США и в большинстве европейских стран.
Я не скажу, что он был моим любимым внуком или самым подающим надежды, но – он был моим внуком, и помочь ему я считал своим долгом. Кроме того, нельзя было забывать и об интересах семьи: ведь если мой близкий родственник будет арестован за принадлежность к террористической организации, это, несомненно, скажется на моей репутации в деловых кругах западного мира.
Решение было простым – Халид должен «погибнуть», желательно от рук террористов, что снимет с него подозрение в принадлежности к ним. Погибнуть – с тем, чтобы потом воскреснуть в другой стране, под новым именем и с новыми документами.
Я уже не помню, кто первый предложил разыграть захват моей яхты кажется, все-таки Халид. Но чем дальше, тем привлекательнее эта идея казалась и мне самому – на то были свои причины...
В старости человек часто начинает задумываться о том, как и зачем он жил, чем запомнится людям его имя. И мне захотелось часть моих денег (а я богат – очень богат, Клодин!) отдать тем, кто голодает, кто нуждается в лечении и в образовании – иными словами, пожертвовать некую сумму «Братьям Ислама». Ведь, повторяю, я в то время считал, что в отношении этой организации допущена вопиющая несправедливость, и искренне сочувствовал их целям. Но перевести деньги в открытую я теперь не мог, чтобы не быть обвиненным в финансировании терроризма.
Идея с захватом яхты решала все проблемы: Халид героически погибнет, вступившись за женщину, которую террористы подвергнут насилию, чтобы показать серьезность своих намерений. Кто после этого осудит меня, если я, не торгуясь и не споря, заплачу выкуп, чтобы избавить моих гостей от дальнейших страданий и спасти свою и их жизни?
Оставался неясным лишь один вопрос: кто будет эта женщина?
О том, чтобы посягнуть на жену одного из гостей, я отказывался даже думать – не говоря уж о законах шариата, мои моральные принципы делают такую идею неприемлемой. Значит, среди пассажиров должна была оказаться женщина незамужняя, достаточно респектабельная, чтобы я мог беззазорно включить ее в число гостей – и в то же время не невинная девушка, для которой бесчестье стало бы непоправимым несчастьем. Какая-нибудь актриса не слишком строгого поведения, или... или фотомодель.
Да, Клодин, наверное, вы уже все поняли. Моя вина перед вами куда больше, чем вы думали – ведь поначалу эта незавидная роль была уготована именно вам...
В оправдание могу сказать лишь одно – наверное, нет сейчас человека, который бы больше осуждал меня за те мысли и за все происшедшее впоследствии, нежели я сам. Но тогда мне быстро удалось успокоить свою совесть: да, неприятно, конечно, что придется так поступить с ни в чем не повинной женщиной, но на одной чаше весов – она одна, на другой же – сотни, тысячи нуждающихся людей, которым я смогу помочь! А кроме того, особа, которая на рекламных фотографиях не стесняется демонстрировать себя в полуобнаженном виде, да еще в объятиях мужчины – едва ли можно считать ее образцом нравственности. Нанять ее, заплатить; потом, после происшествия, добавить еще какую-то сумму в компенсацию, так сказать, морального ущерба – и, возможно, она останется даже довольна.
Но потом я познакомился с вами – и увидел перед собой очаровательную, доброжелательную и умную девушку, пытающуюся зачем-то играть роль недалекой любопытной глупышки, но совершенно не похожую на ту падкую на деньги особу без особых моральных устоев, образ которой рисовал себе в уме.
Более того – оказывается, был человек, с которым вы собирались связать свою судьбу, и глаза ваши при упоминании о нем трогательно теплели.
Словом, чем дальше – тем невыносимее была для меня мысль о том, что вас подвергнут столь жестокому испытанию, и я, именно я, буду тому виной!»
Клодин отложила в сторону очередной исписанный листок и чуть помедлила перед тем, как читать дальше.
На самом деле ей хотелось взять это письмо, бросить обратно в коробку и вынести – и выбросить, и никому про него не говорить, и сделать для самой себя вид, будто его и не было – чтобы не наворачивались сейчас на глаза злые слезы.
Все эти месяцы Клодин почти не вспоминала события на «Абейан» – может быть, сыграло свою роль сотрясение мозга, а может, как писали в каком-то журнале, подсознательное стремление побыстрее забыть все тяжелое и страшное – это особенность женской психики вообще.
Но шейха она порой вспоминала, и вспоминала с теплом и симпатией, как-то даже, поддавшись сентиментальному чувству, зашла в небольшой магазинчик восточных деликатесов и купила «рожки газели» – увы, оказалось, что они куда менее вкусны, чем те, которыми он ее угощал. Угощал и улыбался, и рассказывал какие-то восточные притчи, и говорил ей комплименты, и беспокоился, что у нее усталый вид...
А выходит, его доброта была добротой паука, заманивающего в свои сети доверчивую бабочку. И если бы он не передумал, то... Клодин даже мысленно страшно было произнести эти слова, а еще страшнее – представить себе, что бы с ней тогда сделали его приспешники, с его согласия и благословения!
Она все же взяла в руки следующий листок: стоит уж дочитать до конца...
«Я сказал Халиду, что передумал и хочу вывести вас из-под удара. Он резко возражал: операция началась, все продумано и согласовано – теперь нельзя давать обратный ход! Я настаивал – он сунул мне список пассажиров и заявил: «Что ж выбери другую сам!»
И я выбрал Дорну Тиркель, но при этом добавил, что хочу, чтобы изнасилование было убрано из «сценария». Пусть ее схватят, поведут; если будет сопротивляться – наградят парой тумаков. Она наверняка будет кричать и плакать... Халид может вступиться за нее и картинно «умереть» у всех на глазах. А ей после этого пусть дадут возможность вырваться – незачем доводить дело до конца, пассажиры и так будут достаточно напуганы.
Халид был зол, но в конце концов согласился. В то время я не знал, что за моей спиной он вынашивает свои планы и готовит предательство.
Остальному вы были свидетельницей.
Когда синьора Ласкони вдруг выскочила со своей истерикой насчет телефона, мне показалось, что ее послало само небо: теперь можно обойтись и без «участия» Дорны! Я велел Халиду действовать немедленно.
Его сообщник, одетый в маску, блестяще сыграл свою роль.
Я был рад: самое сложное позади! Еще один день – и все закончится, Халид со своими товарищами уплывет на катере, яхта же ненадолго задержится в Лиссабоне для расследования происшедшего – а я, пользуясь своим влиянием, постараюсь сократить это расследование до минимума – и, с теми из гостей, которые захотят продолжить круиз, поплывет дальше через Атлантику.
Когда Халид внезапно потребовал выкуп с пассажиров, для меня это было полнейшей неожиданностью. Я был в ужасе, пытался протестовать – он нагло заявил, что если я немедленно не замолчу, он расскажет всем, что я знал про это нападение и принимал участие в его подготовке. И я... да, я умолк, представив себе позор, который в этом случае обрушится на меня и на мою семью.
Единственное, что я могу поставить себе в заслугу это то, что когда один из его людей посягнул на вас, я все же вступился. К счастью, моего влияния хватило, чтобы вас защитить».
