Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)
Глава восьмая
Ушла она под утро, прежде чем Филипп успел проснуться. Похоже, именно по утрам он был особо горазд на хамство, не хотелось портить себе настроение.
Весь день Бруни провела в бегах: съездила к Рею, затем в мастерскую, где заказала сварочный аппарат – владелец оказался придурком и тугодумом, объяснить, что именно ей надо, удалось лишь с пятого раза. Потом прошлась по бутикам и вернулась домой, вспомнив, что забыла свою «дискотечную» одежку.
Белобрысый терпеливо таскался за ней – ни одной хамской реплики, ни одного упоминания о прошлой ночи… Как же, «на разок» его хватит! Да этот жеребец один стоил Грега с Крисом обоих вместе взятых!
На подъезде к дому она похлопала его по плечу и сказала:
– Через час я на дискотеку еду. Если ты снова собираешься туда за мной переться, изволь одеться не как кретин, а как человек.
Он не повернул голову, даже ухом не повел, но повторять Бруни не стала – понадеялась, что услышал.
Как выяснилось – услышал. И превзошел все ожидания, появившись в черных джинсах, черной рубашке и черной кожаной куртке с блестящими «молниями» и заклепками – не слишком новой и облегавшей его, как вторая кожа.
В таком прикиде он выглядел как человек, которого лучше не задевать, а еще лучше обойти стороной. Темные очки усиливали это впечатление, почему-то невольно приходило в голову слово «тонтон-макут [4]4
Тонтон-макуты – тайная полиция гаитянского диктатора Дювалье. Ходили, как правило, в черной одежде и темных очках.
[Закрыть]», хотя настоящих тонтон-макутов Бруни никогда не видела.
На этот раз, протиснувшись сквозь толпу и подойдя к вышибале, она махнула рукой в сторону белобрысого:
– Этот, в куртке – со мной!
Бруни не сомневалась, что если бы она этого не сделала, он бы все равно прорвался – но теперь, при виде ее благонравия, расслабится и не будет за ней так уж пристально следить. А планы у нее на сегодня были самые грандиозные. И прежде всего – назло врагам! – затариться как следует и травкой, и таблетками, да еще пару капсул с кокаином прихватить, если найдется. Пабло несколько раз ее угощал настоящим, колумбийским – секс после этого получался просто феерический!
Конечно, учитывая наличие белобрысого, сделать это надо было так, чтобы комар носа не подточил. И не прятать по карманам, где он, если что, начнет шарить в первую очередь.
Куда спрятать, Бруни придумала еще пару дней назад, читая на сон грядущий исторический роман: там героиня пронесла в тюремную камеру напильник, привязав его к волосам. Ее всю обыскали, а в волосах посмотреть не догадались, и герою удалось бежать.
Чем она хуже той героини?! Волосы у нее тоже есть, и густые – никто не заметит, если прицепить сигареты резинкой к одной из прядей, сзади, у шеи. А мелочевку – таблетки там и прочее – можно сунуть в голенище сапожка.
И дело даже не в самих сигаретах, это вопрос принципа! Она никому не позволит диктовать, как ей жить – ни папаше, который вообразил, что нашел, наконец, способ сделать из нее пай-девочку, ни этому хамоватому зануде с внешностью и повадками гориллы – никому!
Бруни покосилась на «зануду» – зажав в лапище бокал, он потягивал из него вино, рассеянно обводя взглядом публику. Неужели его действительно не тянет поплясать?! Музыка же такая, что и мертвого с места сдвинет! Самой ей было уже невтерпеж – планы планами, а кости тоже протрясти надо!
И… музыка, вспышки, сцена под каблуками, ритм, вливающийся в каждую клетку! Почему люди считают, что танцевать трудно? Нужно только подчиниться этому ритму, не бояться его!
Бруни танцевала и танцевала, самозабвенно, не чувствуя усталости. Несколько раз, когда музыка прерывалась, спрыгивала со сцены и по-быстрому заглатывала что-нибудь холодненькое – не хотелось упустить «волну», это состояние, когда нога сами отбивают ритм и не терпится пуститься в пляс. Заодно поглядывала по сторонам, не мелькнет ли где-нибудь Франк.
Когда парнишка наконец появился, она на миг заколебалась: ди-джей как раз запустил одну из ее любимых песен, но потом подумала, что дело есть дело, потанцевать можно и потом.
Быстро взглянула на белобрысого – рожа у того была скучающая и полусонная – и с независимым видом пошла в сторону туалета. Проходя мимо Франка, хлопнула его по руке и скомандовала, не замедляя хода:
– Дело есть!
Ну чем не шпионский роман?!
На этот раз Бруни прошла в глубину коридора и свернула за угол – там, у пожарного выхода, был небольшой тупичок, не просматривавшийся из зала.
Франк, шмыгая носом и чихая, появился через минуту. У него нашлись и сигареты, и таблетки; кокаин он обещал принести через полчаса – у одного приятеля неподалеку имелся запасец. Заодно пожаловался на простуду, и Бруни посоветовала ему пить теплую кока-колу – хорошо помогает от горла.
Она как раз расплачивалась, когда Франк вдруг дернулся и уставился на что-то за ее плечом, лицо его вытянулось.
Бруни быстро оглянулась. В первую секунду она даже не поняла, что это Филипп – так угрожающе выглядела широченная, перегородившая весь тупичок фигура.
– Та-ак. – Длинная, как у гориллы, лапища поднялась и ухватила ее за плечо, слегка сжалась, словно предостерегая: дернешься – будет больно.
Франк, решив, что пришельца интересует не он, а исключительно девушка, сделал шажок в сторону, собираясь, очевидно, унести отсюда побыстрее ноги. Вторая рука мощным толчком отшвырнула его обратно в угол, впечатав спиной в пожарную дверь.
– Достань все, что ты успела у него купить!
– Убери руки, гад! – выйдя из короткого ступора, Бруни стукнула по сжимавшей плечо лапе.
Лапа убралась, но произнесенные при этом слова едва ли можно было счесть извинением:
– Не ори. Люди сбегутся, полицию вызовут. Ты хочешь, чтобы полицию вызвали? – белобрысый взглянул на Франка.
– Нет, – быстро сказал тот. Глаза его испуганно метались из стороны в сторону, то ли оценивая габариты противника, то ли ища выход.
– Ну вот и прекрасно. Доставай наркотики, чего стоишь?! – обернулся Филипп к Бруни. – Хочешь, чтобы я тебя прямо тут начал обыскивать?!
Если бы ее взгляд был способен убивать, этот папашин наймит давно бы уже лежал, испепеленный, у ее ног.
– Вот! – Бруни швырнула в него зажатой в руке пачкой сигарет. – Подавись!
– Еще!
– Это все! – она бросила быстрый предостерегающий взгляд на Франка.
– Не ври! Давай сюда остальное! – Лапища, ладонью вверх, снова протянулась к ней.
Бруни достала из кармана куртешки таблетки и демонстративно кинула на пол.
– Это все? – спросил белобрысый у Франка.
– Д-да… то есть… я еще должен ей принести…
– Можешь не приносить, – взмахом руки оборвал его Филипп. – Теперь слушай. Ей – вот ей, – он ткнул пальцем Бруни в грудь, – ты больше продавать наркотики не будешь. Никакие и никогда, как бы ни просила – ты меня понял?!
– А ты… – начал Франк, собираясь, кажется, качнуть права – но голос его звучал чем дальше, тем неувереннее, – ты…
– А я тогда не наведу на тебя полицию. И даже кости не переломаю, – эти угрозы звучали тем более неприятно, что высказывались спокойным интеллигентным тоном. – Ты веришь, что я могу переломать тебе кости? Или показать надо? – Франк быстро замотал головой. – А, вот кстати! – ручища протянулась к стоящей у стены швабре. – Смотри!
Ладонь сжалась, обхватив ручку швабры; послышался треск.
– Когда ломается кость, звук другой, – пояснил белобрысый, кинул в угол зазубренный обломок и добавил: – И ломаются кости легче. Короче, ты понял?
Франк кивнул. Слабый сиплый звук, вырвавшийся из его горла, можно было расценить только как согласие.
– Ну, вот и хорошо. – Филипп похлопал его по плечу. – Понимаешь, у девочки есть папа. И он меня послал разобраться. Так что ничего личного, но… – коротко, без замаха, ударил парня под ложечку – тот захрипел и начал сползать по двери, держась руками за живот и хватая ртом воздух. – Это тебе, чтобы лучше запомнил!
Не обращая больше на Франка внимания, он взял Бруни за локоть.
– Пошли!
– Не тронь меня! Никуда я с тобой не пойду! – попыталась она выдернуть руку.
– Вы что – еще недостаточно сегодня наразвлекались, госпожа баронесса? – сказал он явно нарочно громко, чтобы Франк слышал.
– А пошел ты!
Она высвободилась и пошла по коридору, спиной чувствуя, что Филипп идет по пятам. Молча прошествовала к выходу и лишь на улице дала волю словам:
– Доволен, да? Доволен, гад вонючий?!
– Я был бы довольнее, если бы мне не пришлось этого делать, – огрызнулся он.
– Ты мне весь кайф поломал!
– Нечего было к наркотикам снова руки тянуть!
– Это же просто травка была! Понимаешь, ты, придурок, травка, обыкновенная травка! Я ее еще в школе, в двенадцать лет, курила!
– За такую травку здесь срок дают.
– Да лучше в тюрьме, чем с таким мудилой, как ты тут!
Она повернулась, готовая сесть в машину, когда услышала сзади негромко, но четко произнесенное:
– Дура! – белобрысый гад все-таки решил оставить последнее слово за собой!
– А знаешь что?! – обернувшись, Бруни вскинула голову и подбоченилась. – Сдается мне, что ты меня просто приревновал к Франку! Поэтому и за мной поперся, и его ударил. Так вот, учти: я свободная женщина и трахаюсь с кем хочу и когда хочу – и ты мне тут не указ!
– Чего? – хохотнул белобрысый. – Я тебя приревновал? Тебя?! – Новый взрыв смеха – на редкость неприятного. – Не-ет, дорогая, таких, как ты, не ревнуют!
– Каких?
В следующий миг Бруни пожалела, что спросила, вместо того чтобы просто стукнуть его чем попало. Но было уже поздно…
– Таких вот… бабенок, у которых вечно в одном месте свербит, – с презрительной ухмылкой отчеканил Филипп, – и которые под кого угодно лечь готовы.
Что?! Она была готова к любому хамству… почти к любому – но от этих слов горло вдруг перехватило; в ушах, заглушая доносившуюся из клуба музыку, запульсировал неслышный никому, кроме нее, хор глумливых голосов, повторявший: «Мелли-давалка, не может жить без палки!»
Ухмылка на лице белобрысого сменилась удивлением – наверное, он ожидал, что она что-то ответит. Нашарив позади себя дверцу машины, Бруни открыла ее и молча полезла внутрь – не хватало еще расплакаться тут при нем!
«Мелли-давалка»…
Хватит! Десять лет уже прошло – хватит!
Она вцепилась зубами в рукав куртешки, рванула, как собака. Хватит!
Доехали они быстро – Бруни даже удивилась, насколько быстро. Дитрих затормозил у входа, она вылезла и не оглядываясь пошла к дому.
– Амелия!
Чего ему еще надо?! Пусть отстанет наконец, он уже все сказал!
Она прибавила ходу, почти побежала. Лестница… коридор… Захлопнула за собой дверь спальни, рухнула на кровать и, колотя по ней кулаками, выпустила, наконец, на волю злые слезы.
Глава девятая
Война?! Война! Никаких других отношений между ней и Филиппом Берком теперь быть не может!
На следующее утро Бруни встала с утра пораньше, велела принести себе завтрак в кабинет и первое, что сделала – вызвала Дитриха. Он прибежал минут через десять, взъерошенный и наспех одетый.
Она не предложила ему присесть – вместо этого осведомилась, хочет ли он продолжать у нее работать. Тут же, не дав ответить, объяснила, доходчиво и популярно, что хозяйка у себя в доме она, а никакой не господин Берк, и тех, кто это недостаточно хорошо понимает, она может уволить в любой момент, вот так – щелкнула пальцами, показав, с какой легкостью это сделает.
На Дитриха жалко было смотреть. Лицо его пошло красными пятнами, уши, казалось, еще больше оттопырились и стали совсем как ручки кувшина. Он мял в руках фуражку, в какой-то момент попытался отвякаться:
– Но господин Берк сказал…
– Берк – мой телохранитель! – перебила Бруни. – И он не может указывать мне, кого брать на работу, а кого увольнять. Ясно?!
Судя по выступившей на лбу шофера испарине, ему все было ясно. Поэтому она небрежным жестом позволила ему удалиться, приказав через пять минут подать машину к крыльцу. Позвонила, заказала в «Тантрисе» столик для ланча и спустилась вниз.
Белобрысый уже стоял у машины, но в отличие от предыдущих дней вид у него был несколько потрепанный. Бруни сразу углядела, что побрит он наспех, а вокруг глаз образовались круги – значит, не выспался! И позавтракать не успел – она проверила на кухне.
Очень хорошо! Да, она не может отказаться от его услуг – но сделать его жизнь невыносимой может, и запросто!
– Хольцкирхен, и побыстрее, – усевшись в машину, приказала она.
«Может, завести свою лошадь?» – спрашивала себя Бруни каждый раз, когда подъезжала к клубу верховой езды. С одной стороны, когда ей хотелось покататься, она звонила, и ее любимца, чалого Кемера, без проблем оставляли на этот день для нее. С другой, в прошлом году Кемер больше месяца был «нетрудоспособен» из-за травмы сухожилия – на его беду, попался неумелый наездник. С ее собственной лошадью такого бы не произошло!
Но она выбирается покататься верхом всего три-четыре раза в месяц – так что, остальное время лошадь будет скучать в конюшне?! Да и какую лошадь покупать: где-нибудь на аукционе – или наоборот, откупить у клуба того же Кемера? Он ей радуется каждый раз, мордой тычется…
Вспомнив это, Бруни велела Дитриху остановиться возле овощной лавки и сходить купить несколько яблок.
– И винограду! – закричала она вслед шоферу, когда тот уже начал переходить улицу. Винограду захотелось ей самой.
Белобрысого она демонстративно не замечала. Он тоже сидел молча и не оборачиваясь, будто аршин проглотил.
Выехав верхом за ворота клуба, Бруни мельком представила себе, каким идиотом будет выглядеть Филипп, если сейчас, в костюме и при галстуке, вскарабкается на лошадь и потащится вслед за ней – но через минуту вообще забыла о его существовании.
Она объехала весь парк, затем нашла укромный уголок и полежала на траве, пустив Кемера попастись; покормила его яблоками – он шумно дышал и просил еще. Поела винограду, а остатки тоже отдала коню.
Потом прокатилась по скаковой дорожке, пустив Кемера галопом, и только на обратном пути, увидев вдалеке ограду клуба, вспомнила, что белобрысый так и не появился.
Интересно… Выходит, он не умеет ездить верхом! Надо это иметь в виду!
В «Тантрисе» белобрысого снова ждал неприятный сюрприз: столик Бруни заказала, естественно, только для себя, а поскольку свободных мест не было, то внутрь его просто не пустили.
Следующая остановка – Шелингштрассе. Тут она все-таки не пожалела денег и купила присмотренную еще в прошлый раз голову оленя с ветвистыми рогами. Разумеется, оставлять ее в доме, чтобы та пялилась на нее мертвыми глазами, Бруни не собиралась – это будет подарок Пабло. Тем более и с неким скрытым смыслом получается, хотя бедняга подвоха, конечно, не заподозрит.
Пока же голова послужила другой цели: кое-как упакованная в фирменный пакет, она стала очередным испытанием для белобрысого.
Бруни старалась не оборачиваться, чтобы Филипп не заметил на ее лице злорадную улыбку. Она и без того представляла, как он тащится за ней, цепляя прохожих рогами – пару раз до нее донеслись возмущенные возгласы – и как мысленно костерит и ее, и эту голову, и всех вокруг.
В сопровождении этого своеобразного эскорта она прошла всю Шелингштрассе, рассматривая витрины и заглядывая в бутики, и повернула назад лишь потому, что пора было ехать в теннисный клуб, к Гарольду.
Часам к восьми Бруни заметила на физиономии белобрысого первые признаки усталости. Отлично! Теперь самое время заскочить домой, «пригладить перышки» и ехать на свидание. Нельзя же допустить, чтобы бедняга Педро умер от тоски и одиночества!
Встречалась она с ним обычно в баре неподалеку от американского консульства. Иногда они потом ехали еще куда-то потанцевать, посмотреть шоу или просто погулять по ночному городу – а порой проводили в баре весь вечер.
Зайдя туда, можно было представить себе, что ты где-нибудь в Бостоне или в Питтсбурге: чернокожий бармен, который умел приготовить не меньше сотни коктейлей; приятная полутьма, музыкальный автомат слева от стойки… Ну а кроме того, со всех сторон звучала английская речь: чуть ли не половину посетителей бара составляли американцы. Не то чтобы Бруни не любила немцев, но все-таки иногда приятно побыть среди «своих»!
Пабло, как всегда, опаздывал. В начале их отношений ее это раздражало, но потом она поняла, что сердиться бесполезно. И пытаться его перевоспитать – тоже.
Она прошла к стойке, села на высокий табурет и заказала коктейль. Через минуту вошел белобрысый и занял столик в углу.
Еще в машине Бруни предупредила его:
– Я на свидание еду, так что изволь держаться от меня подальше – у меня бойфренд о-очень ревнивый!
Он, по своему обыкновению, и ухом не повел, но, похоже, принял к сведению.
Пабло появился через четверть часа – сияющий, элегантный и настроенный весьма романтически.
– О Белиссима, я весь у твоих ног и жду справедливой кары! – возопил он, сделал вид, что действительно собирается упасть на колени, но стоило ей рассмеяться, как тут же попытался ее поцеловать. Бруни возражать не стала.
Целовались они долго и со вкусом – Пабло был в этом деле большой мастак – и прервались, только услышав многозначительное покашливание бармена.
Она сразу бросила взгляд в тот угол, где сидел белобрысый – видел? Но столик был пуст… Как это?!
– Белиссима, ты сегодня просто неотразима! Снежная королева… принцесса!
Бруни и сама знала, что свободные шелковые брюки с вышивкой и блузон без рукавов – все белое, с легким голубоватым отливом, как свежевыпавший снег – ей весьма к лицу. Но сейчас ее волновало не это, а загадочное исчезновение Филиппа…
– Белиссима, ты меня слышишь? Что случилось?
А, нет, вот же он – у стойки сбоку стоит!
– Ну что ты, милый, я все слышу. Как ты съездил, как семья?!
Кроме того, что Пабло не пил пива, он был еще и женат – по мнению Бруни, это тоже входило в число достоинств. Жена его обитала на другом континенте и, соответственно, никому не мешала – но исключала для Бруни вероятность получения внезапного предложения руки и сердца, от которого пришлось бы как-то отбрехиваться.
Задать Пабло вопрос о семье значило прослыть в его глазах почти ангелом – подумайте, она даже не ревнует! – и выслушать монолог о спортивных успехах его сына или еще о чем-нибудь в таком роде. Бруни это было сейчас на руку: пока бразилец говорил, она могла присмотреться, что там делает белобрысый.
Похоже, он обсуждал с барменом вино – на стойке стояли три бутылки, и они тыкали пальцами в этикетки, что-то доказывая друг другу. Смотри-ка, он, выходит, в вине разбирается…
В этот момент, словно прочитав ее мысли, Филипп повернул голову и взглянул ей в глаза, перевел взгляд на Пабло… скептическая усмешка, промелькнувшая на его губах, была почти незаметна для посторонних, но для Бруни вполне очевидна.
Интересно, чем это ему не нравится Пабло?! Красивый мужик, не чета всяким, которых можно за деньги на ярмарке показывать с табличкой «Неандерталец».
– А ты скучала обо мне, Белиссима?
Далась ему эта «Белиссима»! Раньше это прозвище [5]5
Belissima (ит.) – самая красивая, прекраснейшая.
[Закрыть]Бруни нравилось, но сегодня раздражало, как если бы в рот ей, не спросясь, пихали приторную конфету.
– Да, конечно! Я тебе, кстати, подарок купила! Насмешливый огонек в глазах Филиппа стал еще очевиднее.
– Да что с тобой, Белиссима? – нахмурился Пабло. – Куда ты все время смотришь? – оглянулся, но не найдя ничего, что, по его мнению, заслуживало внимания, недоумевающе взглянул на нее.
– Это я так… показалось, что знакомого увидела, – пояснила Бруни. – Пойдем потанцуем! – Не станет она думать больше ни о каком белобрысом: нет его, и точка!
Наплясались они вволю. Сказав, что скучала по Пабло, Бруни не соврала – лучшего партнера придумать было трудно: музыку он чувствовал не хуже нее и танцевать был готов хоть до утра. А то на дискотеке в последнее время, как на подбор, попадались какие-то хиляки: после третьего-четвертого танца выдыхались.
Потом они посидели у стойки и выпили по паре коктейлей; перешли за столик, заказали фирменный стейк. Пабло был в ударе – рассказывал анекдоты, шутил, представлял в лицах своего приятеля, объясняющегося с полицейским, прихватившим его за превышение скорости.
О белобрысом Бруни больше не думала и вспомнила лишь за кофе, когда Пабло достал из кармана портсигар и галантным жестом протянул ей.
– Хочешь, Белиссима? Вот эти бери, черные!
Как и сама Бруни, он считал, что, конечно, наркотики – это плохо, но при чем тут травка?! В портсигаре у него всегда имелось несколько «заряженных» сигарет – даже если бы его случайно прихватила полиция, едва ли кто-то рискнул бы обыскивать человека с дипломатическим паспортом.
Протянув руку, она бросила быстрый вороватый взгляд в угол. Филипп, уткнувшись в тарелку, ел стейк. Может, не заметит? А если заметит, так и что? Не полезет же он прилюдно отбирать у нее сигарету!
Все эти размышления не заняли и секунды. Подцепив ногтем, Бруни вытащила сигарету, Пабло поднес зажигалку, первая глубокая затяжка…
Белобрысый оказался рядом внезапно; не стал тратить слов – молча протянул руку. Она заколебалась, бросила взгляд на Пабло – тот сидел с недоуменной мордой.
– Не вынуждай меня прибегать к силе, – нахмурился Филипп.
Бруни сама не знала, что нашло на нее в этот момент. Глядя на него в упор, она демонстративно сделала еще одну затяжку – и неожиданно, резким движением, вогнала пылающий кончик сигареты, как в пепельницу, в самую середину протянутой к ней широченной, точно лопата, ладони.
Он не вскрикнул, не отдернул руку. Лишь в глазах промелькнуло что-то такое, от чего Бруни подумала: «Сейчас убьет!»
Рука сжалась, скрыв окурок, Филипп молча развернулся и направился в сторону туалета.
Оставить этот инцидент без объяснения было нельзя – пришлось рассказать Пабло всю правду. Ну, почти всю, не считая двух ночей, проведенных с белобрысым и некоторых оскорбительных пассажей из письма папочки.
Она рассказывала, и приутихшая было за день ярость вскипала в ней с новой силой. Мало всего остального – так еще эта нелепая сцена! Из-за одной-единственной несчастной сигаретки!
Пабло был в ужасе – как вообще можно такое терпеть?! – неприязненно косился на угловой столик и назвал воспитательные методы Майкла Э. Трента «средневековым самодурством». Но даже его искреннее сочувствие не могло исправить испорченного настроения Бруни.
Наконец, увидев, что ее никак не удается расшевелить, он предложил:
– Белиссима, может, поедем ко мне?! Там найдется кое-что получше сигарет, чтобы поднять тебе настроение!
Она не знала, что именно он имеет в виду: секс или кокаин – но и то, и другое было сейчас кстати: расслабиться, забыть обо всем и выбросить наконец из головы этого поганого белобрысого придурка с его хамскими манерами, усмешками и молчанием.
– Да, поехали, и побыстрее! – решительно выпрямилась Бруни.
В конце концов, это ее любовник, и они больше двух недель не виделись – и она действительно по нему соскучилась! Подставила губы для поцелуя – Пабло припал к ним со всем присущим ему латиноамериканским пылом.
У дома бразильца они были уже через четверть часа.
– Дитрих, сейчас я заберу все, что нужно, из багажника, и можешь ехать домой, – сказала она, выходя из машины.
Под «всем, чем нужно» подразумевалась оленья голова. Вытащив из багажника щетинившийся острыми отростками пакет, Бруни поставила его на тротуар – сейчас Пабло загонит свою машину в гараж и придет, не самой же ей тащить наверх эту штуку! Обернулась и чуть не столкнулась с незаметно подошедшим Филиппом.
– А ты тоже поезжай домой, – посоветовала Бруни. – Впрочем, можешь посидеть и тут, где-нибудь на лестнице – ты же понимаешь, что Пабло не обязан пускать тебя к себе в квартиру. Нам там третий не ну-ужен, – насмешливо мурлыкнула она и провела пальчиком по его плечу – пусть-ка вспомнит!
Желваки на щеках у белобрысого так и заходили. Нет, все-таки ревнует, что бы он там ни говорил! У мужчин это на уровне инстинкта!
Секс и кокаин, точнее, в обратном порядке: кокаин и секс – именно этого Бруни ждала и именно это получила. Пабло рассыпал порошок по стеклянному столику, сделал две дорожки и протянул ей серебряную трубочку:
– Давай сначала ты, Белиссима!
Вдох и… у-ухх! – словно кто-то ударил изнутри по глазам. Бруни зажмурилась и помотала головой от остроты этого первого ощущения.
– Осторожно, порошок сдуешь! – отодвинул ее от столика Пабло. – Дай-ка я тоже! – Нагнулся, вдохнул: – Бр-р!!! – помотал головой, как и она, и выпрямился. Глаза его ярко блестели.
Наверное, они подумали об одном и том же, потому что когда Пабло обнял ее и подтолкнул к дивану, Бруни уже и сама со смехом тянулась к нему, нетерпеливо расстегивая его рубашку…
Проснулась Бруни непонятно когда и непонятно где. Сердце отчаянно колотилось, и было ощущение, будто случилось что-то страшное. Лишь через несколько секунд она осознала, что лежит в постели Пабло, рядом похрапывает он сам, а за окном светает.
Чувство тревоги все не проходило. Сон, что ли, дурной приснился? Что-то там было красное – единственное, что запомнилось.
Она с трудом приподнялась – голова казалась горячей и тяжелой. Тело было покрыто липким противным потом, а сердце продолжало колотиться.
Сколько она спала? Часа два? Три?
Да, кажется, так… Сначала они занимались любовью, потом решили, что нужно срочно повесить над изголовьем оленью голову – и вешали ее, с хохотом прыгая по кровати нагишом. Потом Пабло прицепил на рог трусики Бруни и заорал: «Трофей, трофей!»… а потом они снова занялись любовью…
Еще бы поспать, но во рту было словно песком набито, так сухо и противно. И красное… смутное неприятное воспоминание по-прежнему не отпускало.
Бруни встала, подошла к окну. Снаружи было белым-бело, даже дома на противоположной стороне улицы скрывались в тумане. И, словно по контрасту – сочетание красного и белого – вспомнился этот сон, дурацкий и тошнотворный: белобрысый (опять чертов белобрысый!) протягивает руку, как тогда, за сигаретой – и вдруг на ней, сама собой, появляется алая точка, она стремительно расширяется, расползается на всю ладонь… И нет сил сдвинуться, позвать на помощь – а Филипп смотрит на нее с усмешкой, будто не замечая, что его рука превращается в алую бесформенную массу…
Бр-рр!
Бруни потрясла головой, прошла на кухню, достала из холодильника кока-колу и стала пить ее прямо из горлышка. Снова выглянула на улицу – кроме тумана, ничего не было видно. Но Филипп где-то там – наверняка у него хватило вредности не поехать с Дитрихом, а остаться караулить ее.
Конечно, не стоило обжигать ему руку, но сам виноват, довел! Из-за одной сигареты перед всеми опозорил!
Она попыталась снова разозлиться, но не получалось, наоборот, появилось мерзкое ощущение, будто она обидела бессловесную тварь, которая не может дать сдачи. Да, уж он-то бессловесный! Сидит сейчас, небось, и репетирует те гадости, которые скажет, когда она выйдет! Интересно, он хоть руку перевязал?
Ладно, в конце концов, какое ей дело до папашиного наймита, хама и зануды!
Но злиться по-прежнему не получалось – может, из-за дурацкого сна?
Бруни вернулась в спальню и, чуть поколебавшись, начала собирать вещи. Пабло спал, повернувшись к стене, над изголовьем вырисовывались очертания рогатой головы, на одном из отростков смутно белели трусики. Черт с ними – достать их, не влезая на кровать, невозможно, а Пабло, если проснется, может потянуть ее обратно в постель.
Она оделась, кое-как наспех причесалась и вышла из квартиры. И лишь когда замок щелкнул, сообразила, что нужно было позвонить и вызвать такси.
Ладно, что теперь говорить… Бруни огляделась – на площадке никого не было. И на подоконнике площадкой ниже – тоже.
Где же он?!
Ей стало как-то не по себе, и, перепрыгивая через ступеньку, она поскакала вниз по лестнице.
Филипп обнаружился на подоконнике первого этажа. При виде него Бруни испытала такое облегчение, чуть ли не радость, что сама себе удивилась.
Украдкой бросила взгляд на его руку – на вид вполне нормальная, правда, ладони не видно… наверное, все-таки там есть ожог.
При виде нее белобрысый не выразил ни малейшей радости, даже не шевельнулся, и лишь когда Бруни подошла почти вплотную, соскользнул с подоконника и выпрямился.
– Пойдем? – спросила она, не зная, что еще сказать.
Он пожал плечами, развернулся и шагнул к лестнице.
До дома они доехали быстро – повезло, почти сразу наткнулись на такси. Филипп всю дорогу молчал, глядя в окно; рука его лежала на колене ладонью вниз, к невозможно было рассмотреть, большой ли там ожог, а спрашивать Бруни не решилась. От его давящего мрачного молчания ей было не по себе – уж лучше бы он хамил, тогда бы нашлось, что ответить.
Вылезая из машины, он придержал перед ней дверцу, и Бруни заметила, что ладонь его заклеена пластырем. От этого зрелища ей стало еще больше не по себе.
– Рука очень болит? – не выдержав, все же спросила она.
– Себя прижги – так узнаешь… госпожа баронесса, – огрызнулся он.
Конечно, что и следовало ожидать…
С ожогами Бруни и без подобных экспериментов была знакома непонаслышке – раскаленное стекло обжигало почище любой сигареты. Она легко могла представить себе, каково ему сейчас – тут, наверное, не то что огрызнешься – взвоешь!
Поэтому, даже не переодевшись, она нашла в аптечке мазь – ту, которую обычно использовала в подобных случаях – и пошла каяться и извиняться.
Филипп открыл не сразу, мрачный, в расстегнутой рубашке, Встал, перегораживая вход.
– Чего тебе надо?
– Я… вот, мазь от ожогов принесла, – показала Бруни баночку.
Он смерил ее холодным взглядом, от которого ей сразу расхотелось извиняться.
– Тебя что, твой хахаль недотрахал, что ты опять ко мне лезешь?!
Она опешила – столько злости прозвучало в его голосе.
– Да ты что?! Я…
– Пошла вон! – Дверь захлопнулась прежде, чем она успела еще что-то сказать.
– Сволочь! Гад, мерзавец, негодяй! – заорала Бруни во всю глотку и запустила в дверь баночкой с мазью. Баночка отлетела и больно ударила ее по ноге.
