Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
Глава девятнадцатая
Невозможный человек? Нет, это он сам – невозможный человек!
Когда они прибыли на виллу «Лесли» в Вильфранш-сюр-мер, Кристина, как подобает хозяйке, начала распределять всех по комнатам. И естественно, хотела поместить Филиппа во флигеле для слуг. Но Бруни отозвала ее в сторону и попросила устроить его где-нибудь поближе – так, мол, полагается, у телохранителей есть свои правила… Неизвестно, что себе подумала Кристина, но расстаралась и поселила их рядом, в соседних комнатах.
Ну и кому это было нужно? Он что – оценил, что она о нем позаботилась, что у него и комната с видом на море, и бар тут же? Как же, можно подумать!
Тем же вечером Бруни поскреблась к нему в дверь. Когда он открыл, вошла и попросила:
– Расстегни мне молнию на платье, там чего-то замок заело! (Ну любому мужику все сразу станет ясно, правда?!) – Повернулась к нему спиной, и аж холодок по телу пробежал от предвкушения.
Ну да, она соскучилась по нему – по его сильным руками, по большому мускулистому телу, даже по его грубоватым манерам. И по всему остальному тоже. В постели он на самом деле был очень даже ничего (и сам, небось, это знал – потому и обиделся на то, что она Иви сказала.)
Его пальцы скользнули по спине, молния расстегнулась, и… и ничего!
Бруни нетерпеливо обернулась – ну где же он? Белобрысый стоял в паре шагов от нее и ухмылялся.
– Молнию не заело. Ты просто, наверное, неудачно ткань защемила.
Не спрашивать же было напрямую: «Ты что, больше не хочешь со мной спать?» Неужели он до сих пор злится на нее из-за того, что тогда, в ее день рождения, получилось? Сколько можно?!
Так она и ушла, несолоно хлебавши…
Но это было единственной «ложкой дегтя». А «бочка меда» – Лазурный берег, шикарная вилла, отличная погода и подходящая компания. Хотя развлекались они все в основном порознь – встречались за завтраком, а потом разъезжались кто куда.
В первый же день Бруни взяла напрокат белый кабриолет «Феррари» – самый подходящий транспорт для здешних мест. Точнее, взял Филипп: ей бы, без прав – кто дал?!
За несколько дней они объездили чуть ли не весь Лазурный берег. Особой, заранее намеченной цели у этих поездок не было, Бруни просто нравилось ехать куда глаза глядят, по пути останавливаясь в маленьких городках с понравившимися названиями.
В некоторых отношениях Филипп был идеальным спутником. Он не задавал дурацких вопросов вроде «А зачем тебе туда?» и вообще по большей части молчал. Как правило, шел где-то сзади, но Бруни знала, что если понадобится – он сразу окажется рядом, как это произошло, когда она столкнулась с троицей нахальных юнцов на набережной в Сен-Тропез. Эти парни, сидевшие за соседним столиком в уличном кафе, сделали ей какой-то забавный комплимент. Она ответила, они перебросились еще парой-тройкой фраз; допив кофе, Бруни встала, собираясь идти дальше – но не тут-то было! Парни обступили ее и предложили поехать вместе развлекаться.
Она отказалась. Тогда они со смехом схватили ее за руки и попытались затащить в стоявшую рядом машину. Сначала она тоже смеялась, но потом поняла, что дело заходит слишком далеко. Обернулась – Филипп стоял в нескольких шагах от нее, прислонившись к каменному парапету.
Звать на помощь не хотелось, но хватило одного ее взгляда, чтобы он шагнул к ним и быстрым движением оторвал от ее запястья руку одного из парней, отпихнул второго – отодвинул Бруни себе за спину и обвел «шутников» взглядом. Несколько секунд все стояли не шевелясь; физиономии у парней были обескураженные. Потом Филипп взял ее под руку и повел вдоль набережной.
Уже в машине она сказала «Спасибо» – он молча пожал плечами. Не стал попрекать, что сама, мол, во всем виновата, как это сделал бы на его месте любой другой.
Поехать всей компанией в кабаре решили в пятницу. Кто-то завел об этом разговор за завтраком, и остальные согласились, что это было бы неплохо.
Генрих сказал, что знает в Ницце одно шикарное место, называется «Устрица», с обалденным шоу и классными девочками. Вечером, когда все собрались на террасе, он дал адрес этого «шикарного места» и, встав с кресла, скомандовал:
– Ну, двинулись! Кто доберется последним, тот «черепаха» и оплачивает сегодняшний ужин – согласны?!
Не дожидаясь ответа, заспешил вниз по лестнице.
Бруни добежала до «Феррари» и оглянулась – Филипп не торопясь шел сзади.
– Да шевелись ты чуточку быстрее, в конце-то концов! – рявкнула она.
Главное, даже сесть за руль и сделать вид, что сейчас она уедет без него, не получалось – ключ был у него!
– Фили-ипп! – топнула она ногой: машина Генриха уже выезжала за ворота!
Филипп наконец добрался до «Феррари» и открыл дверь – Бруни мгновенно скользнула на сидение.
– Поехали!
– Пристегнись!
Убедился, что она действительно пристегнулась, и лишь после этого тронулся с места.
– Давай, поезжай быстрее! – от нетерпения Бруни подпрыгивала на сидении. – Ты что, хочешь, чтобы мы были «черепахой»?!
– По этой дороге ночью можно ехать со скоростью восемьдесят километров в час, – объяснил он. – Вот выедем на автостраду, там разрешено сто десять.
Ей захотелось убить его. Чем попало, немедленно – и побольнее.
Но вместо этого пришлось жалобно заныть – авось, проймет:
– Ну Филипп, ну миленький, ну давай быстрее! Пожалуйста, я тебя очень прошу!
– Я и так еду быстрее. Видишь, восемьдесят пять на спидометре.
И кто после этого невозможный человек?!
«Черепахами» стали Крис, Грег и Иви. Бедняга Грег, сидевший за рулем, послушался Иви, которая посоветовала ему «срезать дорогу» – в результате минут десять блуждал по каким-то проселкам, чуть не задавил козу и поругался с местным жителем, ее владельцем. Выйдя из машины, вся троица наперебой стала рассказывать о своих приключениях, но уговор есть уговор: именно им предстояло теперь оплачивать сегодняшний ужин.
Бруни вместе со всеми подшучивала над опоздавшими, но в глубине души знала, что если бы не случайность (то есть не дурацкий совет Иви), то «черепахой» бы стала именно она. И именно ей предстояло бы сейчас отвечать на шуточки окружающих. Никому же не объяснишь, что ее якобы телохранитель в ответ на все просьбы ехать быстрее и не подумал прибавить газу, и что его упрямство ей давно уже стоит поперек горла!
Она до сих пор была зла на него – так зла, что ни видеть, ни слышать его не хотела. Правда, он и не претендовал на ее внимание – устроился поодаль, за небольшим столиком в глубине зала. Бруни постаралась сесть к нему спиной.
Непонятно, с чего это Генрих счел «Устрицу» шикарным местом?! Граппа у них была действительно великолепная, жареный ягненок тоже выше всяких похвал, но все остальное – вы уж извините!
Уже к середине представления она пришла к выводу, что местечко это весьма заурядное, а шоу – ничего особенного. На эстраду, где танцовщицы в пышных юбках изображали подобие канкана, все поглядывали лишь мельком. Крис и Грег флиртовали с Барбарой; Макс рассказывал анекдоты, а Иви – та вообще уставилась куда-то в сторону.
Бруни оглянулась, чтобы узнать, что так заинтересовало ее, и увидела, что Филипп за своим столиком сидит уже не один. Напротив сидела женщина; лица ее было не видно, только темные волосы и желтое платье. Она жестикулировала, что-то рассказывая; белобрысый – слушал.
– Интересно, что это за девка?! – озвучила Иви вопрос, который мгновенно возник и у самой Бруни.
– Понятия не имею! – Она продолжала всматриваться.
Он смеялся! Смеялся и выглядел от этого каким-то совершенно непривычным, веселым и помолодевшим! Бруни считанные разы видела, как он смеется…
Сидеть с вывернутой шеей было неудобно. Поэтому она повернулась к столу, выпила еще рюмку граппы, съела канапе – и лишь после этого спросила:
– Ну что – сидят?!
– Сидят, – с удовольствием доложила Иви. – И он ее за руку держит. И улыбается. И говорит чего-то.
Да кто это такая?! С первой встречной он бы так не сидел!
– Ты чего?! – прервала ее размышления Иви. Оказывается, Бруни, сама того не заметив, налила себе граппы в фужер вместо рюмки.
Ей страшно хотелось снова обернуться и посмотреть, что там происходит, но Филипп сидел к ней лицом и мог заметить. И тут, внезапно и весьма некстати, свет в зале померк, зазвучала медленная лирическая мелодия. Начиналось выступление фокусника.
Выглядело это красиво: одетый в серебристый костюм артист выпускал из ладоней огромных разноцветных бабочек; они кружились под музыку у него над головой, садились на плечи, исчезали и вновь появлялись. В другое время Бруни посмотрела бы такой номер с удовольствием, но сейчас ей хотелось лишь одного: чтобы представление побыстрее закончилось. Куда больше любых бабочек ее интересовало то, что происходило за столиком в глубине зала.
Наконец артист в последний раз подбросил вверх бабочек, и они одна за другой растворились в воздухе.
– Ну что? – нетерпеливо спросила Бруни, едва загорелся свет.
– А там пусто, – присмотревшись, удивленно сказала Иви. – Они ушли.
– Как это? – Бруни не поверила и оглянулась.
За столиком действительно никого не было…
Все еще не веря, она растерянно обвела глазами зал – и тут вдруг увидела, как Филипп появился из-за боковой портьеры. Бруни поспешно отвернулась, но успела заметить, что вид у него на редкость довольный.
«Он что – пока все тут на бабочек смотрели, успел трахнуть ту девицу?! – подумала она. – Да нет, ну как же…»
Ей самой, разумеется, случалось наскоро перепихнуться с понравившимся парнем где-нибудь в темном закутке – в ночном клубе или на дискотеке, но представить себе, чтобы Филипп – Филипп, весь из себя такой правильный! – сделал нечто подобное, было просто невозможно.
Или возможно?!
Она снова оглянулась – «весь из себя правильный» как ни в чем не бывало усаживался за свой столик.
Куда он ходил?!
К тому времени, как принесли десерт, настроение у Бруни было начисто испорчено. Возможно, поэтому мороженое с ликером показалось ей тошнотворно-приторным – пришлось запить его парой бокалов шампанского.
А тут еще это шоу дурацкое!
На эстраду выскочила очередная порция тощих, как селедки, девиц – на сей раз топлесс, но с плюмажами на головах. Правда, с тем же успехом они могли быть и не топлесс – прикрывать им было все равно нечего.
Неужели Генрих всерьез называл это «классными девочками»?! И где мужики? Почему только девки полуголые?! В общем, не кабаре, а какой-то паршивый кабак!
Все это Бруни высказала вслух, не стесняясь в выражениях. К ее удивлению, никто из компании ее не поддержал, лишь Генрих хмуро взглянул на нее (самому, небось, стыдно, что в такую дыру их затащил) и попросил:
– Иви, передай мне, пожалуйста, траппу!
Иви с готовностью выхватила из-под носа у Бруни бутылку и протянула ему. Интересно, зачем Генриху пустая бутылка?! Тоже фокус хочет показать?!
Но Генрих только покачал бутылкой, заглянул зачем-то внутрь и поставил ее рядом с собой.
Девки-селедки с дурацкими плюмажами продолжали танцевать, но дальше, похоже, раздеваться не собирались. Это что – по ихнему, стриптиз?!
И тут у Бруни возникла гениальная идея: она им сейчас покажет, что такое настоящий стриптиз! Что она – хуже этих худосочных девок?
Только не хватает какой-нибудь «артистической» детали… А, вот это подойдет! Не долго думая, она стащила с плеч Иви шарф из золотистого шифона, которым та прикрывала свои тощие ключицы, и, помахивая им, двинулась к эстраде. Влезла по боковой лесенке наверх и встала на краю сцены, повернувшись лицом к залу; девицы с плюмажами сгрудились где-то сзади. Растянув над головой шарф, она взмахнула им и торжественно провозгласила:
– Орр-ригинальный номер! Стр-рипти-из!!!
В зале послышался удивленный гул.
И в этот момент ее чувствительно ухватили за коленку. Бруни опустила глаза – ну так и есть, белобрысый!
– Ну-ка, слазь немедленно! – без всяких церемоний заявил он.
– И не подумаю!
– Слазь, говорю! – повторил он угрожающе.
Вместо ответа Бруни пнула его носком туфли. Одновременно одной рукой она помахала над головой шарфом, а другой – попыталась расстегнуть застежку на воротнике-«ошейнике».
Получилось! Верхняя часть платья соскользнула до талии, но Бруни тут же кокетливо прикрыла грудь шарфиком и одной ногой изобразила танцевальное па – вторую мертвой хваткой держал за коленку Филипп.
Ах, так?! Свободным кончиком шарфа она подразнила его как кота: пусть дернет – это тоже в номер впишется! Но вместо этого он схватил ее за руку и рванул к себе – так неожиданно, что она потеряла равновесие и рухнула прямо на него.
От внезапного удара животом обо что-то твердое у Бруни вышибло дух. Лишь через пару секунд она пришла в себя и осознала, что болтается вниз головой на плече у белобрысого и что он с бешеной скоростью тащит ее куда-то.
Держал он ее под колени, руки оставались свободны – ими она и замолотила что есть силы, извиваясь и пытаясь стукнуть обидчика. Но ударить удалось лишь пару раз – он перехватил ее левую руку и сжал.
Сдаваться Бруни не собиралась, оставшейся на свободе рукой она вцепилась когтями ему в зад. Он крякнул и отпустил левую руку, но кара последовала немедленно: у нее аж в голове зазвенело от увесистого шлепка по прикрытым лишь легкими трусиками ягодицам. От неожиданности Бруни взвизгнула.
– Вот так тебя! – рявкнул Филипп, и последовал еще один удар. – Получай! – Еще удар.
Она орала, извивалась, колотила его кулаками – все напрасно. Белобрысый держал ее мертвой хваткой, шлепки продолжали сыпаться, и она чувствовала себя абсолютно беспомощной.
Внезапно удары прекратились, она грохнулась куда-то и в следующий миг поняла, что сидит в машине; руки зажаты – не шевельнуть, а белобрысый, навалившись на нее всем весом и сопя, что-то делает в районе ее живота. Недолго думая, Бруни изо всех сил вцепилась зубами ему в плечо. Вышло противно, полный рот тряпки, да и не помогло – он выпрямился, оставив пиджак висеть у нее в зубах.
– Вот так. Сиди смирно!
Она с трудом отплевалась от пиджака и только теперь поняла, что руки ее просунуты под натуго затянутый ремень безопасности, так что шевелить она может только пальцами.
Белобрысый тем временем обошел машину и сел за руль.
– Сволочь, гад, пусти – сидеть больно! – проинформировала его Бруни.
Сидеть было действительно больно – как в тот раз, когда она, чтобы позлить папочку, загорала нагишом на лужайке перед домом и слегка перележала кверху задом.
– Сама виновата! – огрызнулся Филипп, выезжая со стоянки.
– Пусти-и!!!
Он даже не взглянул на нее.
Дурнота накатила волной. Еще секунду назад Бруни перечисляла все кары, которые ждут белобрысого, стоит ей только освободиться – и вдруг почувствовала, что желудок подступает к горлу. Щеки словно закололо маленькими ледяными иголочками.
– Останови… – с трудом вымолвила она и потянулась к дверце, пытаясь высунуть голову наружу, но он резко дернул ее обратно.
– Сиди смирно!
Сил сдерживаться уже не осталось, она успела лишь нагнуться вперед, насколько позволял ремень.
– …твою мать! – зарычал Филипп. – Ты что?!
Наконец рвота прекратилась, но Бруни сидела, по-прежнему наклонившись вперед. Навалилась дикая слабость, не было сил даже держать глаза открытыми.
Остальное вспоминалось короткими разрозненными отрывками, похожими на кадры из фильма. Вот они стоят в каком-то туалете, вокруг белый кафель с голубыми полосками, и Филипп моет ей лицо ладонью. На ладони заусеница, царапает лицо, и Бруни пытается оттолкнуть ее, но руки не слушаются.
А вот они где-то на заправке, свет режет глаза, и Бруни закрывает их. Потом открывает и это уже не заправка, вокруг темно. Филипп тормошит ее, говорит: «Вставай!», а сверху капает дождик… хорошо, прохладно! Она пытается сказать: «Не надо, оставь!», но он словно не слышит и тянет ее куда-то…
Глава двадцатая
Первое, что Бруни поняла, проснувшись – что они не на вилле: незнакомая тумбочка перед носом… и потолки невысокие…
Огляделась – в окно пробивался свет, а на соседней подушке виднелся знакомый белобрысый затылок. Выходит, ей все-таки удалось затащить его в постель?! Обидно: она ничегошеньки не помнила! И вообще, из того, что происходило вчера вечером, четко помнилось лишь, как они ехали в Ниццу, и она просила его ехать быстрее. А что было дальше?
Ладно, потом выяснить можно! А что плохо помнятся подробности соблазнения белобрысого – так это дело поправимое: что может быть лучше, чем начать день с хорошего секса!
Она потерлась носом об его затылок и погладила ногой по бедру.
– Му-рр…
Виду Филиппа, когда он повернулся, был сонный и не слишком любезный.
– А, очухалась уже…
– Му-рр! – подтвердила Бруни и поцеловала его в плечо.
К ее удивлению, он откатился от нее, а потом и вовсе полез из-под одеяла.
– Ты чего?! – возмущенно спросила она, прежде чем вспомнила, что по утрам его всегда тянет на хамство.
Вместо ответа белобрысый молча прошлепал в ванну.
Бруни села и огляделась, пытаясь обнаружить свою одежду. На тумбочке лежал кулон, внизу, у кровати, стояли босоножки… а платье где?!
Этим вопросом она и встретила вернувшегося Филиппа.
Тут же вспомнила и добавила:
– И вообще – где мы?!
– Мы в мотеле. Километров пятнадцать до Вильфранш. – Он сел на кровать, собираясь надеть носки, но вздрогнул и застыл, когда Бруни подползла к нему и обняла сзади, прижавшись щекой к его уху. – Ты вчера была в таком состоянии, что я решил тебя на виллу не везти.
О каком состоянии шла речь, было ясно: вчера она, похоже, здорово перебрала. Под ложечкой сосало, во рту было противно и кисло, и хотелось побыстрее позавтракать, чтобы отбить этот вкус.
Но даже завтрак мог подождать, потому что Филипп сидел рядом с ней на постели. Не оборачивался, не пытался обнять ее – но и не уходил. И было приятно гладить его мускулистые плечи и прижиматься к нему, такому большому и теплому – признаться, она здорово соскучилась по этому ощущению.
Встал он так внезапно, что Бруни чуть не упала. Потянулся к рубашке, спросил, не оборачиваясь:
– Я за кофе иду. Тебе принести?
Она вздохнула.
– Принеси. И завтрак какой-нибудь.
Когда он ушел, Бруни вылезла из-под одеяла, умылась и причесалась, потом поискала трусики и платье – тщетно. Странно – не нагишом же она сюда приехала, в самом деле?!
Впрочем, может, оно и к лучшему, что одежды нет…
Когда белобрысый вернулся с нагруженным подносом, Бруни встретила его, стоя перед зеркалом в одних босоножках, и томно попросила:
– Филипп, посмотри, что у меня там? Что-то сидеть больно… – помяла и пощупала себя в нужном месте, заставив его невольно взглянуть туда. – И, кстати, где моя одежда? Не могу же я в таком виде на улицу выйти! – Провела ладонями по телу и качнула бедрами: тоже пусть полюбуется, не абы что ему предлагают!
В зеркале она видела, что Филипп замер и смотрит на нее, но стоило ей обернуться, как он мгновенно отвел глаза и начал выставлять на стол содержимое подноса.
– Кушать подано, – усмехнулся, но словно бы не ей, а собственным мыслям, – госпожа баронесса.
Ну что ж… Посмотрим, сколько он продержится! Бруни танцующей походкой подошла к столу, словно ненароком задев белобрысого грудью, и мурлыкнула:
– А что ты мне принес?
– Яичницу, сосиски и пиццу, – взгляд его упорно не опускался ниже ее шеи. – Еще булочки и творожный торт с фруктами. В общем, все, что в буфете было. Ты что из этого будешь?
– Все!
При виде еды в животе у нее забурчало, рот наполнился слюной и показалось, что кто-то мнет ее желудок в кулаке. Теперь, даже если бы Филипп внезапно проявил какие-то сексуальные устремления, ему пришлось бы с ними подождать до конца завтрака.
Она села за стол и, больше не обращая внимания, смотрит он на нее, не смотрит, как именно смотрит – потянула к себе тарелку с яичницей. И была слегка разочарована, когда выяснилось, что вторая яичница предназначена не ей, а самому Филиппу. Он уселся напротив, перевалил на свою тарелку пару сосисок и тоже начал есть.
К тому времени, как Бруни расправилась с тортом и второй чашкой кофе, она была почти сыта. «Почти» могло бы превратиться в «совсем», если бы второй кусок торта тоже достался ей.
– Фили-ипп! – нежным голосом позвала она. – А можно я возьму этот тортик?
– Вот еще! – возмутился он. – Я тоже творожный торт люблю!
– Ты мужчина, тебе вообще сладкое не положено любить! – Она потянулась к куску.
– Брысь, обжора! – белобрысый хлопнул ее по руке. – Ну ладно, вот тебе еще кусочек… – Отломил ей вилочкой треть.
– И вон ту ягодку большую дай! – потребовала Бруни.
– На, жадина! – рассмеялся он, перекладывая на выделенную ей часть торта блестящую от желе клубничину.
– Филипп, ну что я все-таки натворила, чего ты меня сюда притащил?!
Ясно было, что раз он в хорошем настроении и шутит – значит, ничего особо страшного не случилось.
– Для начала ты выпила бутылку граппы, а потом…
– Ну что потом?! – с нетерпением спросила она – вместо того чтобы продолжить фразу, белобрысый подвинул к себе торт.
– А потом тебе не понравилось представление в кабаре, и ты решила показать им свое, – вздохнул он. Провыл противным тонким голосом: – Стррриптииз! Оррригинальный номеррр!
– И показала? – заинтересовалось Бруни.
– Угу. – Филипп сунул в рот кусочек торта, прожевал и, ухмыльнувшись, добавил: – Наполовину.
– Что значит – наполовину?!
– На верхнюю, – пояснил он все с той же ухмылкой. – Платье расстегнула, и грудь вся наружу. Тут я тебя в охапку схватил, вытащил из кабаре и в машину запихнул. А там тебя, не к столу будь сказано, травить начало… А ты что – вообще ничего не помнишь?
– Мало что помню, – созналась Бруни. – Вот как лицо мне мыл – помню. У тебя ладонь царапалась…
Филипп удивленно взглянул на свою ладонь, не обнаружил там ничего подозрительного и пожал плечами.
– Это на заправке было, я туда заехал тебя в порядок немного привести и спросить, где тут мотель есть поблизости. Дальше я тебя везти не мог – стоило с места тронуться, как тебя снова тошнить начинало. Сейчас мы доедим, я поеду и куплю тебе что-нибудь из одежды. Платье твое я выбросил…
– Ты что – с ума сошел?! Это же Баленсиага! – возмутилась Бруни.
– То, что мне пришлось заодно выбросить и собственный пиджак, как я понимаю, тебя абсолютно не волнует?! – сердито заметил белобрысый.
Оставшись одна, она полежала немного на кровати, пытаясь вспомнить подробности вчерашнего вечера. Сначала вспоминалась разная чушь: Генрих с его «черепахой»… анекдоты Макса… какие-то бабочки, мельтешащие на черном фоне – откуда там могли быть бабочки?
Фокусник! Да, вот что это было – фокусник!
А Иви… Иви сидела рядом и спросила: «Что это за девка?»
Последнюю фразу Бруни, сама того не заметив, произнесла вслух – и, словно звук собственного голоса послужил ей ключом к запертой до сих пор дверце, вдруг вспомнила, о чем шла речь.
И остальное тоже вспомнила… В том числе – самое ужасное и унизительное: как она висела вниз головой, а белобрысый, с садистской усмешкой приговаривая: «Вот тебе, вот тебе!», что есть мочи лупил ее по беззащитному заду.
Гад! Так вот почему у него такое настроение хорошее – обрадовался, небось, что она не помнит ничего?! Что ж, когда он вернется, его ждет не слишком приятный сюрприз!
Едва заслышав шаги у двери и скрежет ключа в замке, Бруни соскочила с кровати и гневно выпрямилась, уперев руки в поясницу.
– Ты что такая грозная? – входя, с порога оценил зрелище белобрысый.
– Ты меня ударил!
– Чего?!
– Теперь я вспомнила, как ты меня вчера… Как ты меня нес и бил!
– Не бил, а шлепнул пару раз, чтобы не брыкалась, – спокойно уточнил он. – На вот, можешь одеться, – кинул на кровать набитый пластиковый пакет.
– Какое ты имел право меня бить?! И еще с девкой какой-то любезничал – Иви даже заметила!
– А ты что, ревнуешь?! – ухмыльнулся Филипп.
– Я?! – от возмущения Бруни на миг потеряла дар речи.
– Ты закончила? – он по-прежнему ухмылялся, спрятав левую руку за спину. – А то я тебе тут еще кое-что принес…
– Мне от тебя ничего не нужно!
– А ты посмотри – здесь про тебя написано! – рука вынырнула из-за спины – в ней оказался журнал, бросилось в глаза название: «Светская жизнь».
Ну и что? Про нее часто в светской хронике пишут. Задобрить думает?!
– Да смотри ты внимательно! – нетерпеливо шевельнул журналом белобрысый. – Внизу!
Бруни снова взглянула на обложку и в первый миг не поверила собственным глазам: внизу справа виднелся подзаголовок – большими красными буквами, три слова: «Стеклянные цветы баронессы»…
Что?! Она выхватила из рук Филиппа журнал и стала лихорадочно перелистывать.
– Восемьдесят третья страница, – подсказал он.
Пальцы путались в страницах, никак было не найти нужную. Семьдесят девятая… восемьдесят третья!
Первое, что она увидела, это тигровую лилию – огромную, на полстраницы. И поверх оранжевых с черным лепестков – та же надпись: «Стеклянные цветы баронессы».
Дальше, внизу – текст. Глаз выхватил лишь несколько слов «дом в Мюнхене… поразительное зрелище»; дальше читать некогда – потом, потом – пальцы уже нетерпеливо перелистывали страницу.
Ее собственная фотография в рабочем комбинезоне, в руках – ваза; зеркало с тюльпанами; свет, пробивающийся сквозь витраж – как удачно получилось! Черная ваза с мамбрециями на мраморном столике… Все эти вещи Бруни сделала сама – но сейчас, изображенные на глянцевой странице журнала, они казались чужими, непривычными, словно в первый раз увиденными.
Она растерянно подняла глаза на белобрысого.
– Ты всего один такой журнал купил?!
– Да.
– А еще… там еще были?!
– Да…
– Пойди купи скорей!
Он удивленно взглянул на нее. Бруни вцепилась ему в рукав, разворачивая к двери:
– Давай, ну иди! Купи пять… восемь – сколько будет!
Ну как он не понимает – побольше, чтобы держать в руках и, может быть, показать кому-то, подарить, похвастаться… Белобрысый пожал плечами и двинулся наконец к выходу.
– Ну иди же, иди! – Бруни буквально вытолкнула его за порог.
Ей казалось, что если он еще немного промедлит, то журналы в киоске кончатся, их раскупят, и этот, который у нее в руках, останется единственным.
Услышав наконец удаляющиеся шаги за дверью, она плюхнулась на кровать и начала читать все сначала, теперь уже подробно, смакуя выражения вроде «волшебная феерия красок», «неожиданное дизайнерское решение» и «гармония и изысканность».
На этот раз Филипп вернулся быстро. Не прошло и четверти часа, как он появился на пороге с пачкой журналов.
– Вот, еще шесть купил! – Кинул их на кровать, новенькие, запаянные в полиэтилен. Сам присел рядом, положил руку ей на плечо: – Ну что – довольна?
Бруни извернулась, перекатываясь к нему вплотную; обхватила обеими руками за талию и ткнулась лицом ему в бок. Почувствовала, как Филипп гладит ее по спине, услышала:
– Амелия-Амелия… смешная ты зверушка…
Она подтянулась еще ближе к нему, подняла голову – он улыбался. Потом, словно опомнившись, встал и сделал пару шагов к окну.
– Ну что – можно уже ехать, наверное? Ты одежду так и не примерила?
Бруни вскочила и рванулась следом, обхватила его за плечи.
– Филипп, ну не надо, не будь ты сейчас таким! Все же хорошо… ну пожалуйста! – Привстала на цыпочки и потянулась к нему, целуя куда попало – в скулу, в шею, в подбородок – и напоминая себе: «Только не в губы… Он не любит в губы».
Он стоял неподвижно, но не пытался оттолкнуть ее, и его тело под ее руками было жестким и напряженным. Бруни слишком хорошо знала мужчин, чтобы не видеть, каких усилий ему стоит эта каменная неподвижность.
– Филипп, милый, ну пожалуйста!.. – Обычно она не тратила на своих любовников каких-то ласковых слов и вообще предпочитала побыстрее переходить от болтовни к делу, но тут вырвалось само.
Почувствовала его руки у себя на спине и рассмеялась – так это было хорошо. И потерлась об него всем телом, как кошка.
Больше уговаривать не пришлось – застывший каменный истукан превратился наконец в живого человека. Он нетерпеливо подтолкнул Бруни к постели и рухнул туда вместе с ней.
«Как часто вы бываете счастливы? – такой вопрос попался ей как-то в журнале. – Раз в неделю? В месяц?» А что значит «счастлива»? – подумала она тогда. Но сейчас ее состояние можно было назвать именно этим словом.
Тело, расслабившееся в мягкой истоме, слегка ныло – так сладко, что не хотелось шевелиться, чтобы не спугнуть это ощущение. Сквозь прикрытые ресницы радужными бликами пробивалось солнце. Мысли – ленивые, несвязные – приходили и уходили.
Но одно было совершенно ясно: никакие Крисы и Греги не стоят такого великолепного секса. И, конечно, она обета верности давать не собирается – но если на Филиппа так действуют ее мелкие шалости, то лучше постараться, чтобы он о них поменьше знал. Только как от него что-либо скрыть, если он все время рядом?!
За эти две недели он, похоже, здорово соскучился. Даже под конец не отстранился, не откатился, как обычно, на другой край постели, а уткнулся лицом ей под мышку и так и лежал теперь, легонько поглаживая кончиками пальцев ее грудь.
Бруни провела пальцами по широкой спине, поерошила короткие волоски на затылке – он недовольно дернул плечом. Но теперь, когда отношения были налажены, ей не терпелось спросить самое главное:
– Слушай, а кто это вчера была такая?
– Где? – лениво осведомился он.
– Ну в кабаре, ты что, не помнишь? Ты ее еще за руку держал…
– А-а, это… Одна моя знакомая, еще по Парижу.
– Может, еще скажешь – бывшая любовница?
– Если тебе это так надо – скажу.
– Что скажешь?!
– Любовница… бывшая…
– Нет, ну правда?! – Бруни шлепнула его по заду.
– Эй! – дернулся он и вскинул голову. – Больно же!
– Подумаешь, неженка!
– Между прочим, ты мне там синяк присадила! Пальчики у тебя – как клещи.
Бруни приподнялась и посмотрела – на ягодице у него действительно виднелся здоровенный кровоподтек.
– Хочешь – поцелую, быстрей пройдет?! – щедро предложила она.
– А ну тебя!
Она все-таки поцеловала его туда, а потом, когда он перевернулся на спину, в пожелтевший, но еще заметный синяк на нижнем ребре – тоже, в общем-то, ее «заслугу». Затем принялась за живот – поцеловала каждый квадратик мышц в отдельности.
– Думаешь, меня еще на что-то хватит? – рассмеялся Филипп, запустив руку ей в волосы и задирая ей голову. – Кошка ты ненасытная!
– Му-рр!.. – подтвердила Бруни и потерлась об него щекой. Вообще-то она целовала его просто так, но и отказываться, раз он был не прочь, тоже не собиралась.
Когда на следующее утро они вернулись на виллу, никого из компании там не было – все уехали на пляж. Бруни оставила Кристине короткую записку – поблагодарила за гостеприимство и сообщила, что уезжает домой; собрала вещи и спустилась к машине.
Самолетом до Мюнхена можно было бы долететь за несколько часов, но Бруни решила ехать на машине. Ее мучало двойственное чувство: с одной стороны, не терпелось снова оказаться в мастерской – новые идеи роились в голове, и хотелось быстрее, пока она ничего не забыла, сделать наброски. С другой… После их примирения в мотеле Филипп не скрылся в скорлупу своей обычной замкнутости. Он разговаривал с ней, и не только по делу; рассказал, например, как в Париже его поначалу все принимали за немца – по внешности и по твердому эльзасскому акценту. И про то, как учился «экстремальному вождению», рассказал, и улыбался, даже шутил…