Текст книги "Стеклянные цветы"

Автор книги: Мери Каммингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

Глава двадцатая

Непонятно, каким образом такая любительница дискотек веселых компаний, как Амелия, внезапно загорелась этой идеей отдыха «по-робинзоньи» – вдали от всех благ цивилизации, в единственном, наверное, месте во всей Швейцарии, где не имелось даже телефона.

До «Хижины Робинзона» их довезли на джипе по извилистой горной дороге. Водитель – невысокий крепко сбитый парень по имени Макс одновременно выполнял роль гида: рассказывал о местах, которые они проезжали, порой останавливал машину и предлагал полюбоваться открывшимся видом. Поведал также, что услугами их фирмы часто пользуются кинозвезды – уединение гарантировано, ни фанаты, ни папарацци побеспокоить гостей не смогут.

Адресовался он в основном к Филиппу. Дело в том, что Амелия, непонятно к чему, решила продемонстрировать перед ним «баронесский гонор» и сидела с надменным видом: уголки рта опущены, нос задран. Но и она не смогла сдержать восхищенного вздоха, когда Макс в очередной раз остановил машину и повел рукой.

– Вот!

Открывшаяся впереди картина напоминала открытку «Привет из Швейцарии»: сверкающий снег, серые с белыми пятнами скалы, зеленый ельник, а в центре композиции маленькое, кажущееся издали игрушечным шале – заснеженная покатая крыша, дымок из трубы, желтые стены и темно-красное крыльцо. И над всем этим – неправдоподобно яркое голубое небо.

Шале и правду оказалось совсем маленьким: прихожая, кухня и гостиная на первом этаже, две спальни и ванная – на втором.

В гостиной приятно пахло смолистым дымком, угли в камине еще мерцали кое-где язычками пламени. Ковер на полу, бар, телевизор, пара кресел у камина, диван; лишь одна деталь отличала эту комнату от гостиной в люксе фешенебельного отеля – рация на столике рядом с баром.

Макс включил ее и сказал в микрофон:

– Центр, говорит «Робинзон-четыре». Гости в доме. Прием.

– «Робинзон-четыре», это центр, – отозвалась рация женским голосом. – Понятно, гости в доме.

– Конец связи, – сказал Макс, щелкнул выключателем и обернулся к Филиппу. – Ваши позывные «Робинзон-четыре». Диспетчер в центре дежурит круглосуточно. Если позволите, я вам покажу все остальное.

«Все остальное» включало в себя расположенные позади дома дровяной сарай и пристройку, где находился электрогенератор и запас топлива для него.

Амелия смотреть сарай не пошла и к тому времени, как мужчины вернулись в дом, сидела в кресле со стаканом апельсиновой шипучки в руке.

– В баре нет вермута! – сказала она Максу. Прозвучало это так, словно она обвиняла его в убийстве.

– Какой именно сорт вы предпочитаете? – швейцарец достал из кармана блокнот.

– Итальянский, белый. Не «Экстра драй», – отчеканила баронесса.

– Нет проблем, через час вам его доставят… – Макс шагнул к рации.

– Сегодня уже не надо, – величественно отмахнулась Амелия. – Пусть привезет горничная, когда убирать приедет.

– Горничная, если вы не против, будет приезжать по вторникам и пятницам, к десяти утра, – сообщил Макс. – Она же будет привозить свежий хлеб, молоко и яйца, а также деликатесы, газеты, книги, видеофильмы, словом, все, что душа пожелает – достаточно лишь заказать это у диспетчера… – Чувствовалось, что речь эту он говорит даже не в десятый – в сотый раз, настолько гладко и заученно она звучала.

– А лавины здесь бывают? – внезапно перебила его Амелия.

– Лавины? – переспросил Макс.

– Ну да, лавины, лавины! – Она посмотрела на него как на недоумка и сделала рукой волнообразное движение наискосок сверху вниз, изображая лавину. – Из снега которые!

– А-а, лавины! Нет, в отношении лавин это место вполне безопасно. Разве только дорогу, по которой мы сюда добирались, иногда засыпает снегом – но и тогда самое страшное, что вам грозит, это задержка с булочками к завтраку, – улыбнулся швейцарец и вновь свернул на накатанные рельсы: – Хотя телевизор принимает всего три программы, но в нашей видеотеке имеются…

– Телевизор мне и дома надоел! – отрезала Амелия.

После этого Макс решил не тратить зря время – пожелал счастливого отдыха, сел в джип и отбыл.

– Убрался, наконец! – выйдя на крыльцо, баронесса проводила взглядом машину.

– Чего ты так на парня взъелась? – поинтересовался Филипп.

– Зануда и кривляка! – припечатала она. – А ну его! Давай отдыхать! – с хищным весельем глянула на Филиппа, набрала с перил пригоршню снега и принялась лепить снежок.

Владения их состояли из небольшой, километра два длиной, долины, зажатой между двумя хребтами, Один конец ее заканчивался пологим спуском, густо заросшим молодым ельником – при взгляде сверху видна была лишь сплошная масса слегка присыпанных снегом темно-зеленых веток. С другой стороны долины либо по лестнице, либо с помощью подъемника можно было подняться на плато со смотровой площадкой, откуда видны были живописные горы вдали, крутые, заросшие редкими елями склоны по сторонам, долина и шале внизу. Спуститься обратно можно было на лыжах или на скейтборде; склон – гладкий, без единого деревца – подходил для этого идеально.

Филипп был совершенно уверен, что этот «робинзоний» отдых – не более чем блажь, и что вдали от цивилизации Амелия уже через несколько дней начнет со скуки лезть на стенки и злиться на весь мир. Даже заключил пари с самим собой, когда именно это произойдет: первые симптомы – на третий-четвертый день, отъезд – примерно через неделю. Но прошла неделя, а она, если не считать состоявшейся в первый же вечер небольшой свары по поводу того, кому положено мыть посуду, была резва и весела, как птичка.

Она гуляла, рисовала что-то в блокноте, фотографировала горы, долину, Филиппа и саму себя; по тридцать раз в день поднималась вверх на подъемнике и съезжала «своим ходом». Смешнее всего, что, хотя у нее было с собой две пары лыж, чаще всего она применяла для спуска найденный в дровяном сарае лист пластика – плюхалась на него задом или животом и летела вниз по склону. Похоже, так же кто-то использовал этот лист и до нее – с одного края в нем были пробиты две дырочки и продета веревка, превращавшая его в импровизированные санки.

Посуду все же был вынужден мыть Филипп. Амелия заявила, что лично она скорее сдохнет, и вообще – вполне можно подождать приезда горничной. Если же некоторым (руки в боки и выразительный взгляд на Филиппа) так претит вид немытой посуды, то могут и сами помыть, не развалятся.

Чувствовалось, что она готова идти «на принцип», поэтому он решил не спорить – тем более что при наличии посудомоечной машины занятие это было и впрямь необременительное.

Поссорились они только один раз, причем Филипп даже не понял, из-за чего, собственно, разгорелся сыр-бор.

В тот день, после завтрака, он собирался помыть посуду, а потом пройтись на лыжах, когда услышал топот на крыльце, и через секунду Амелия ворвалась на кухню.

– Пошли со мной, я тебе кое-что покажу! – глаза ее весело блестели. – Не одевайся – тепло, в свитере сойдет! Пойдем, пойдем быстрее!

Ему стало интересно, что она там нашла – лисью нору, что ли? Вышел вслед за ней на крыльцо – Амелия обернулась, словно подгоняя взглядом: «Пошли быстрее!»

Идти было легко, снег, по весеннему плотный и слежавшийся, почти не подавался под ногой. Она уверенно повела его к вздымающемуся ввысь каменному откосу; подошла и гордо повела рукой.

– Вот!

Вдоль подножия скалы тянулась проталина – неширокая полоска черной земли с пробивающимися кое-где ростками зеленой травки. И еще на ней росли цветы невысокие и хрупкие, с узкими светло-зелеными листьями и белыми чашечками-колокольчиками.

– Смотри, чудо какое! – обернулась Амелия. – Это же подснежники!

Присела на корточки и дотронулась пальцем до нежной полупрозрачной чашечки.

– Правда, здорово?!

– Рановато они выросли, – вздохнул Филипп. – Через несколько дней снегопад обещали…

– А ну тебя! – она выпрямилась. – Что значит – рановато? Это же цветы, настоящие, живые! Они уже выросли, для них уже весна! Это… это как любовь, понимаешь?! Про нее тоже никто не спрашивает – вовремя, не вовремя… Она просто приходит, и ничего ты с ней не сделаешь.

Филипп даже опешил – чего это она вдруг разошлась?!

Амелия повернулась и, не оглядываясь, сердито затопала к дому. Он догнал ее, пошел рядом. Сказал примирительно:

– Я просто пожалел, что они померзнуть могут!

– Они не замерзнут! – огрызнулась Амелия. – Это ты, как робот какой-то, только и делаешь, что прикидываешь: «а что будет, если… а что будет, если…». Неужели ты не умеешь просто жить? Обрадоваться, расслабиться, посмеяться?

Проходя мимо стоявшего напротив дома огромного снеговика, кивнула в его сторону.

– Вон – вылитый ты! Такой же холодный и бесчувственный!

Взбежала на крыльцо, свернула на кухню – через секунду появилась оттуда, вооруженная табуреткой и столовым ножом, и с воинственным видом направилась к снеговику.

На протяжении последующего часа Филипп поглядывал в окно и ухмылялся: баронесса фон Вальрехт, балансируя на табуретке, вдохновенно делала снеговику «лицо». Наконец она вернулась, грохнула табуретку об пол и ткнула пальцем в сторону окна.

– Пойди посмотри – теперь он совсем на тебя похож!

Получившееся изображение: нависшие, как у неандертальца, надбровные дуги, рот – узкой щелью, тяжелый квадратный подбородок – действительно имело с ним отдаленное карикатурное сходство. Но от того, чтобы прилепить снеговику большие уши наподобие ослиных, Амелия все же не удержалась.

– Ослоухий болван! – подтвердила она и, гордо выпрямив спину и задрав нос, двинулась к тропинке, ведущей к подъемнику.

– Эй, подожди! – догнал, обнял сзади за плечи, уткнулся лицом в пахнущую снегом и свежестью золотую гриву.

– Пусти! – Амелия задергала плечами – не сильно, лишь обозначая, что сопротивляется.

– Чего ты завелась, в самом деле! Ну… ну хочешь, пойдем вместе покатаемся! – Обычно он не баловал ее подобными предложениями.

– Ладно, пошли, – буркнула она все еще недовольным тоном. Чувствуя себя (не понятно, с чего) «обиженной стороной», тут же добавила: – На санках покатаемся, там места на двоих хватит!

О своем предложении Филипп пожалел, едва съехал пару раз вниз – Амелия, сидя в обнимку с ним на пластике, визжала так, что можно было оглохнуть.

Она была неправа – он тоже расслабился и отдыхал.

Впервые за многие месяцы Филиппа не грызло чувство вины. В этом сверкающем белизной и солнцем беззаботном уголке, казалось, созданном для того, чтобы забыть обо всех проблемах, оно как-то незаметно, постепенно растаяло. Он отдавал себе отчет, что оно еще вернется, и не раз, но пока просто бездумно расслабился и наслаждался каждой минутой.

Сад Эдема… Снег, солнце, никого вокруг – казалось, они не в центре Европы, а где-то на Аляске; жаркий огонь камина по вечерам, жаркая постель ночью. Мужчина и женщина…

Глава двадцать первая

Неприятности начались на десятый день. Начались с мелочи: в пятницу вечером пошел снег. Наутро выяснилось, что произошло именно то, о чем говорил Макс: ночью сошла небольшая лавина и завалила единственную ведущую в долину дорогу.

Диспетчер заверила, что ко вторнику дорога будет расчищена, и горничная приедет как обычно.

– Все, теперь мы совсем уже на необитаемом острове! – весело заявила Амелия. – Если ко вторнику дорогу не раскопают – займусь людоедством! У-уу! – скорчила зверскую рожу и щелкнула на Филиппа зубами.

Вечером он хотел принести охапку дров для камина – она выбежала на улицу за ним следом, без куртки, в одном легком свитерке, и затеяла игру в снежки: Выскакивала из-за угла дома, кидала несколько снежков и со смехом улепетывала, пока в конце концов он не бросил дрова и не погнался за ней.

Не догнал, зато удачно попал снежком по затылку – так что она аж взвизгнула. Но когда он вернулся за дровами, Амелия откуда ни возьмись налетела сзади, ловко поддала под коленки – и они оба покатились по снегу.

Филипп уже собирался навалиться на нее и сунуть за шиворот комок снега, когда она вдруг показала вверх.

– Смотри, какие звезды!

Он невольно взглянул в небо и на миг потерял бдительность. В результате снежок в рот достался ему, а Амелия вскочила и, хохоча, понеслась к дому.

Наутро Филипп, как всегда, встал первым; выглянул в окно – солнца не было, ночью снова пошел снег и продолжался до сих пор.

Поскольку завтрак предстояло готовить ему, то и ванну он имел право занять первым, баронесса же пока могла еще минут двадцать понежиться под теплым одеялом.

Нет, делать завтрак она не отказывалась, могла разогреть в микроволновке булочки, приготовить кофе. Но поручать ей приготовить что-то посущественнее – скажем, пожарить бекон или омлет – было напрасной тратой времени и продуктов. Со сковородкой баронесса была не в ладу: Филипп и нарочно не сумел бы довести яичницу до подошвенной твердости, она же это делала шутя.

Он оделся и спустился вниз, поставил кофейник – и тут Амелия, в спортивном костюме и шерстяных носках, бесшумно нарисовалась в дверях.

– Тебе бекон или сосиски? – спросил Филипп.

Он ждал обычного: «И то, и другое!» – но она вдруг сказала:

– Ничего не надо, я только кофе попью. У меня живот болит – наверное, съела что-то не то.

– Сильно болит? – сочувственно спросил он.

– Да чепуха! – отмахнулась она. – Я в таких случаях полдня ничего не ем, и само проходит.

Попила кофе – молча, без обычной болтовни и смешков. Вторую чашку пить не стала – ушла наверх, в спальню; через пару минут за окном мелькнула красная куртка.

Вернулась она не скоро. Филипп успел пробежаться на лыжах, натаскал на вечер дров и как раз включил телевизор, когда услышал, как хлопнула входная дверь, и через секунду Амелия появилась в гостиной.

Молча, не взглянув на него, протопала наверх. Даже по походке было понятно, что настроение у нее ниже среднего.

Подождав несколько минут, он тоже поднялся в спальню. Она лежала на кровати на боку, поджав ноги.

– По-прежнему болит?

– Да… – взглянула на него сердито, будто он был в этом виноват.

Филипп не стал напоминать, что вчера, сидя перед телевизором, она умяла фунтовую коробку орехов в шоколаде – вот оно, обжорство-то, и аукнулось!

– Я аспирин сейчас приняла и тайленола пару таблеток, – сказала Амелия. – Попробую подремать, чтобы быстрее прошло.

Он спустился вниз и устроился с книжкой на диване.

Читать, правда, получалось не очень – на душе было неспокойно. Понятно, что ситуация житейская: съела что-то не то, с кем не бывает – но применительно к ней… Она же никогда не болела, даже ожоги, полученные в мастерской, на ней заживали, казалось, вдвое быстрее, чем у любого другого человека!

Начало уже смеркаться, когда он не выдержал и снова поднялся в спальню. Щелкнул выключателем – Амелия прикрыла глаза рукой.

– Ну, как ты? – он присел на край кровати, отвел руку от лица.

Она болезненно зажмурилась.

– Никак.

– По-прежнему болит?

– Да. Принеси мне еще тайленола.

– Сильно болит?

Она молча покивала, лишь потом открыла глаза – жалобные и беспомощные, как у заболевшего зверька.

– Хуже, чем утром было?

Амелия снова кивнула.

– Принеси тайленол.

Он уже встал и сделал несколько шагов к ванной, когда она пожаловалась вслед:

– Раньше посредине болело, а теперь сбоку печет так, что сил нет.

Филипп застыл на месте. Показалось, что виски сжала холодная рука, по затылку побежали мурашки.

– Где?! – Он обернулся. – Покажи, где!

– Вот тут, – она поморщилась, – сбоку. – Ладонь ее легла на живот – справа, сантиметров на десять ниже пояса.

Вернувшись к кровати, он присел и осторожно положил свою ладонь поверх ее.

– Если надавить – больно?

– Да… только не дави!

– Не бойся, не буду. Сейчас я принесу тайленол, – кивнул Филипп.

Зашел в ванную и присел на край ванны. Его трясло – не просто трясло, колотило.

Боль справа…

«Соберись! – приказал он самому себе. – Соберись, придурок, психопат, параноик – соберись! Еще ничего не случилось!».

Встал, достал из аптечки бутылочку с тайленолом, высыпал на ладонь две штуки. Налил в стакан воды – немного, только чтобы запиты и понес все это в спальню.

– На вот тебе!

Амелия взяла таблетки с ладони прямо губами, пересохшими и шершавыми. Запила, взглянула недовольно.

– Воды пожалел! Принеси еще попить!

Снова откинулась на подушку и даже от этого легкого движения поморщилась. Филипп положил ей руку на лоб – если и есть температура, то совсем небольшая. Погладил по голове, Амелия взглянула удивленно.

– Я скоро приду – ты полежи пока.

Спустился, прошел через гостиную, сел перед рацией и включил ее.

– Центр, говорит Робинзон-четыре.

– Слушаю вас, Робинзон-четыре, – ответил женский голос из рации.

– У нас аварийная ситуация. Срочно нужен врач. Острая боль в животе, есть подозрение на аппендицит. Возможно, потребуется госпитализация.

– А… поняла вас, Робинзон-четыре, – после короткой паузы отозвался голос. – Сейчас я вызову врача, он подъедет сюда, и вы с ним сможете поговорить.

– Повторяю – возможно… даже скорее всего, потребуется госпитализация.

– Чего?! Какая еще госпитализация?! – раздался позади голос Амелии.

Филипп обернулся – она стояла на нижней ступеньке лестницы.

– Какого черта?! Ты что – свихнулся?! – Гневно шагнула к нему. Филиппу показалось на миг, что она в полном порядке, подумал: «Разыгрывала?!» Но в этот момент ее лицо исказилось, она судорожно схватилась за живот и согнулась вперед…

Он рванулся к ней и схватил за плечи – показалось, что сейчас она упадет.

– Что ты несешь?! – повторила Амелия севшим голосом. Выпрямилась – с трудом, болезненно сморщившись. – Я отлежусь, завтра все уже пройдет… Скажи им, что все в порядке, не надо… не надо никакого врача! – Тяжело дыша, кивнула на болтавшийся на проводе микрофон. – Скажи!

– Робинзон-четыре, вы меня слышите?! – надрывалась рация. – Робинзон-четыре…

– Амелия, миленькая, хорошенькая, – Филипп притянул ее к себе, прижался лбом ко лбу, – пожалуйста… пожалуйста, если выяснится, что я ошибся – ругай меня потом как угодно, хоть бей, я слова не скажу. Но сейчас дай мне делать то, что я считаю нужным. Потому что если есть хоть малейший шанс, что я прав… Словом, иди ляг и не мешай.

Возможно, Амелия опешила от непривычного тока и слов, но молча, без сопротивления позволила подвести себя к дивану и села.

– Это Робинзон-четыре, – Филипп подхватил микрофон.

– Что у вас случилось? – отозвался взволнованный голос из рации.

– Все в порядке. То есть… понял вас, жду врача.

– Как только он приедет, я свяжусь с вами.

– Хорошо, я жду. Конец связи.

Обернулся к Амелии – она лежала вытянувшись на диване, рука была прижата к животу. Сказала сердито:

– Не нужен мне никакой врач. Я к завтрашнему дню уже здоровая буду, а ты панику на пустом месте устраиваешь! Дай мне попить, у меня во рту от таблеток противно!

– Потерпи немного, скоро приедет врач. Но пока не выяснится, что с тобой, тебе лучше не пить. Возможно, у тебя аппендицит.

– Да ты что, какой аппендицит?! – вскинулась она – и со странным полустоном-полусвистом рухнула обратно. Зажмурилась, медленно глубоко задышала, пережидая боль.

– Пожалуйста, лежи спокойно. – Он присел на корточки рядом с диваном, подсунул ладонь ей под голову.

Амелия внезапно вцепилась ему в плечо, потянула ближе и уткнулась лицом в грудь.

– Нет у меня никакого аппендицита! – сказала она обиженно и хрипло. – Нету! И врача мне не надо!

– Амелия…

– Ты все это из-за Линнет выдумал, потому что она от аппендицита умерла!

Филипп не стал отвечать, лишь неловко обнял ее, стараясь не сделать еще больнее; поцеловал в висок.

Из-за Линнет… Да, из-за Линнет.

В первые дни после ее смерти он с каким-то мазохистским чувством перелистывал медицинские справочники, мучаясь виной, пытаясь представить себе, понять и прочувствовать то, что чувствовала она в свои последние часы. И эту боль справа – тупую, ноющую, постепенно усиливающуюся, пока не появится ощущение, будто где-то в кишках тлеет раскаленный уголь – Филипп знал теперь так, будто пережил ее сам…

– Что ты все серые свитера носишь – ты в них никакой! – плачущим голосом вдруг заявила Амелия. – Тебе голубой пойдет! Я тебе куплю, когда мы домой вернемся.

– Ладно.

– И ты его будешь носить! – почувствовав «слабину» (с больными не спорят!) добавила она.

– Буду. – Черт с ней, он будет носить и голубой, и какой угодно свитер – лишь бы она, живая и невредимая, вернулась домой… – Но пить я тебе пока не дам. Подождем, что скажет врач.

Лампочка вызова на рации загорелась через двадцать минут. Врач – немолодой вежливый голос, представившийся как доктор Ланг – спросил, кто болен, и может ли больной говорить.

Дальнейший разговор шел между ним и Амелией, с Филиппом в качестве передаточного звена. Сдвинуть рацию было нельзя, диван же стоял слишком далеко, чтобы она могла дотянуться до микрофона. Поэтому врач спрашивал, Амелия отвечала, а Филипп повторял в микрофон ее слова, опуская неуместные, по его мнению, замечания и выражения.

Нет, у нее нет никаких хронических заболеваний.

Нет, вчера не болело. Заболело только под утро. Болит справа, выше тазовой кости, сильная боль приступами, между приступами тоже больно, шевелиться больно, прикасаться к животу больно. А до того болело посередине, но не так сильно.

Нет, ничего острого вчера она не ела и никакими гинекологическими заболеваниями не страдает. (В подлиннике это звучало: «Пусть отвяжется – не его собачье дело! Нет у меня ничего такого!»).

После всех расспросов врач вынес вердикт: да это весьма похоже на аппендицит. Впрочем, с тем же успехом это может быть и аднексит – воспаление придатков, иногда симптомы очень схожи. В любом случае, пока что нельзя ни есть, ни пить, ни – ни в коем случае! – прикладывать к больному месту грелку. Можно прикладывать что-то холодное, например, завернутый в полотенце лед. И, разумеется, желательно как можно быстрее доставить больную в стационар.

– Спасибо. Понял вас, – сказал Филипп. – Как скоро нам ждать машины?

– В пределах получаса с вами свяжутся, – отозвалась рация голосом диспетчера. – Конец связи.

Филипп положил микрофон и обернулся к Амелии.

– Сейчас я тебе принесу холодное. Может, меньше болеть будет.

Она молча кивнула.

Снова рация ожила лишь через сорок минут.

– Робинзон-четыре, вы меня слышите?!

– Слышу вас, центр! – отозвался Филипп.

– Здравствуйте, мистер Берк, – сказал незнакомый мужской голос. – Говорит Мартин Цолль, руководитель спасательной службы района Зеебер. Каково состояние вашей спутницы?

– Примерно на том же уровне.

Амелия молчала. Только попросила включить телевизор и теперь лежала и смотрела, не на экран – куда-то мимо.

Ей было больно, Филипп видел это и по тому, как она порой сдвигала брови, и по дыханию – медленному и неглубокому, словно вдохнуть сильнее тоже было чревато приступом боли.

– На дороге уже работает бригада – думаю, что часа через два снегоход сможет до вас добраться, – сказал Цолль. – Пока что доктор Ланг будет находиться здесь, в диспетчерской, и в любой момент вы сможете с ним проконсультироваться.

– Спасибо.

– Конец связи.

– Ну вот – ты слышала? – Филипп обернулся. – Часа через два уже приедут.

– Я не хочу в больницу! – сказала Амелия сердито и беспомощно.

– Ну, а что делать?

– Чего ты так далеко сидишь?!

Он подтащил кресло к ней поближе. Потом отодвинул его и сел прямо на пол, прислонившись к дивану; вытянул руку и сжал ее пальцы, холодные и влажные.

– Теперь нам остается только ждать…