Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 27 страниц)
Глава двадцать шестая
Папаша приехал через два дня. Вкатился в палату, даже не постучав – как к себе домой.
Понятно, что Филипп ему звонил и доложил о происшедшем, но максимум, что Бруни ждала от отца – это какую-нибудь корзину с цветами, из тех, что положено дарить болящим. А он – смотри-ка ты! – сам, лично явился.
Честно говоря, она меньше всего ожидала его здесь увидеть – поглядывала на часы и думала, что вот-вот придет Филипп. Но он опаздывал, и Бруни догадывалась, почему: через «не могу» выполнял ее поручение.
Она попросила его купить ей, в общем-то, всего ничего: парочку любовных романов и шесть пар трусиков. Написала, какую фирму предпочитает, и размер дала – казалось бы, задача пустяковая, но до сих пор было смешно вспомнить, какое кислое лицо у него сделалось.
Почему-то для мужчин покупка женского белья – задача непосильная и крайне стеснительная. А на самом деле – что тут такого?! Вот она, если бы понадобилось, спокойно бы мужские трусы купила.
Когда в коридоре послышались тяжелые мужские шаги, она обрадовалась: наконец-то! Но вместо этого на пороге обрисовался папаша – в расстегнутом пальто, с шикарным букетом красно-белых махровых тюльпанов. (Медсестры, небось, будут потом говорить ей: «Ах, какой у вас импозантный отец!»).
Ухмыльнулся, заметив ее удивление, подошел, поцеловал в щеку.
– Здравствуй, доченька!
– Здра… здравствуй!
Бруни захотелось зажмуриться – авось галлюцинация исчезнет! «Доченькой» папаша называл ее редко и обычно предварял этим обращением какую-то уж очень вопиющую гадость, например: «Доченька, за ворота поместья ты до конца каникул не выйдешь, я уже отдал охране соответствующее распоряжение».
Но сейчас он выглядел вполне благодушным, даже цветы принес!
– А где Берк? – отец огляделся с таким видом, будто ожидал, что Филипп вылезет из шкафа.
– Скоро придет, наверное.
– Ну, как ты себя чувствуешь?
Чувствовала Бруни себя, можно сказать, даже неплохо. Конечно, шов побаливал, вставать и ходить было еще тяжело, смеяться тоже, но до туалета она уже спокойно добиралась без посторонней помощи, а сегодня с утра даже по коридору прошлась. Когда пришел папаша, она как раз обдумывала, как бы уговорить Филиппа свозить ее завтра днем в парикмахерскую.
Про парикмахерскую она, разумеется, говорить не стала, зато рассказала, что сегодня ей уже разрешили есть твердую пищу, с утра дали кашу со сливками, а на ужин обещали мясное суфле.
– А когда тебя выпишут? – поинтересовался он.
– В понедельник или во вторник. У тебя что – в Швейцарии какие-то дела, что ты решил ко мне заехать?
– Да нет, – отец даже вроде как обиделся. – Я к тебе приехал. Но дела… они, сама знаешь, везде найдутся.
В детстве Бруни мечтала, чтобы отец хоть немного посидел с ней – не поглядывал на часы, никуда не торопился, сидел и разговаривал о чем-нибудь. А сейчас выходило как-то странно и глупо: было непонятно, о чем говорить.
Похоже, и он маялся, не зная, что бы еще такое спросить.
– Как там Кристина поживает?! – решила она протянуть ему спасительную соломинку.
– Э-э… хорошо, спасибо… – Он чуть помедлил. – А ты что – догадалась?
– Папа, сколько лет я тебя знаю? – ухмыльнулась Бруни, повторяя его собственную любимую фразу. – И что, ты собираешься жениться на ней?
– Еще не решил, – папаша тоже усмехнулся. – Если женюсь – придется искать новую секретаршу, а с Кристой я уже сработался. Сейчас она на две недели в отпуск ушла, так я с дурой этой временной замучался – ничего не знает, ничего найти не может, даже кофе такой, как я люблю, и то сделать не умеет. Да и сама Криста… конечно, я напрямую ей не предлагал – так, намекнул. И почувствовал, что она не очень-то хочет…
– Что не хочет? Замуж за тебя? – от удивления у Бруни глаза вылезли на лоб. – Почему?!
– Она сказала, что чем скучать дома, пока ее муж трахает очередную секретаршу, лучше быть этой секретаршей, – смущенно объяснил отец.
Бруни задохнулась от смеха и тут же, схватившись за живот, Скорчилась от боли. На глазах выступили слезы.
– Ты что?! – испугался папаша. – Болит что-то?!
– Ни-ичего… – проскулила она. – Мне смеяться нельзя… – Снова хихикнула, не в силах удержаться.
Ну и Кристина! Сказать такое всемогущему Майклу Э. Тренту! Ее рейтинг в глазах Бруни сразу вырос чуть ли не вдвое.
– Так и нечего смеяться, – буркнул отец, но тут же сам рассмеялся.
В этот момент дверь открылась, и на пороге появился Филипп.
Лишь на миг на лице его промелькнуло удивление, в следующую секунду оно стало официально-деловитым.
– Здравствуйте, мистер Трент.
– Здравствуйте, Берк, – отец встал ему навстречу, пожал руку. – Я вижу, вы хорошо заботитесь о моей дочери! – с улыбкой кивнул на яркий пакет, который Филипп держал в другой руке.
– Да это… мне не трудно…
Бруни про себя хихикнула – ей-то он не далее как вчера заявил, что она его совсем загоняла и что такой несносной капризули он в жизни не видел!
Филипп поставил пакет у изголовья кровати.
– Ладно, не буду вам мешать…
Да что же это такое – она его ждала-ждала, а он едва пришел и сразу удрать намылился?! Папаша вот-вот уйдет, и ей потом одной сидеть, скучать?
Сказать что-либо по этому поводу Бруни не успела – отец опередил.
– Да нет, мне уже пора ехать. – Нагнулся к ней, поцеловал. – Ладно, выздоравливай! Я, наверное, послезавтра еще заеду.
Она едва успела выговорить «До свидания, папа», как он уже шагнул к двери; выходя, оглянулся.
– Берк, можно вас на минутку?
Филипп послушно двинулся следом.
Остановились они где-то недалеко от двери. Говорили тихо, так что голоса еще можно было кое-как различить, но слова сливались в некое «Бу-бубу-бу».
«Минутка» длилась довольно долго. Прошло пять минут… семь, Бруни успела подумать и про то, что, похоже, Кристине все-таки не миновать быть миссис Трент номер четыре, и о том, что в субботу приедет Рене (Говорить ей что-то про Теда или лучше не стоит?), а «Бу-бу-бу-бу» за дверью не утихало.
Наконец не выдержала – встала, взяла щетку и подковыляла к зеркалу, висевшему у двери: и причесаться не помешает, и, авось, заодно удастся услышать, о чем они там говорят. Но различить смогла лишь обрывок фразы: «…май в вашем распоряжении, а с первого июня приступите к работе».
Сказал это отец. Бруни напряглась и прислушалась, пытаясь разобрать, что ответит Филипп, и тут, словно по закону подлости, папаша заявил: «Пойдемте, проводите меня», и за дверью послышались удаляющиеся шаги.
Она с досады хлопнула ладонью по стене – да что же это за невезуха! – и поплелась обратно к кровати.
Филипп не возвращался долго. Бруни проглядела покупки, которые он принес – трусики он купил такие, как надо, и книги оказались удачные. В другое время она бы обрадовалась, но сейчас ей было не до того.
Сказанная отцом фраза гвоздем засела в голове. О чем он говорил, догадаться было нетрудно – о новой работе для Филиппа, в Бостоне… или еще где-то. О работе, к которой он должен приступить с первого июня.
Ну да, все правильно, приехал он в конце апреля – Бруни когда-то обвела этот день в календаре черной рамочкой, пририсовала сбоку морду гориллы и написала «Конец свободе!». Тогда казалось, что год – это очень-очень долго, а сейчас…
Она представила себе, как Филипп соберет чемодан, выйдет из дома и пойдет по дорожке, потом выйдет за ограду. И она будет знать, что на этот раз он уже не вернется.
Или ей придется отвезти его в аэропорт? Что ж – оказать ему напоследок такую любезность вполне естественно. Отвезти, проводить, помахать рукой – а потом вернуться домой одной.
Может, они еще созвонятся и встретятся, когда она прилетит на день рождения отца. А может, и нет…
Пришел Филипп только через час. Достал из пластиковой сумочки ярко разрисованный бумажный стакан.
– На вот! Врач сказал, что тебе уже можно.
Бруни сняла со стакана крышечку и невольно облизнулась – взбитые сливки, да еще с вареньем!
– Хочешь, я тебе оставлю на донышке? – великодушно предложила она.
– Я уже одну порцию съел, – отмахнулся Филипп. – Мы с твоим отцом обедали в ресторане, это я оттуда тебе принес.
Пока она, не торопясь, смакуя каждую ложечку, ела сливки, он устроился на стуле и принялся рассеянно перебирать им же принесенные книги. Чувствовалось, что мысли его блуждают где-то далеко от похождений графинь девятнадцатого века.
Бруни искоса поглядывала на него: стоит или не стоит спросить про разговор с отцом? Вроде и так все ясно, зачем себе настроение лишний раз портить… Или спросить?
В последний раз облизав ложку, она поставила стакан на тумбочку и побарабанила Филиппа пальцами по колену.
– Ау-у!
Он поднял голову.
– Я слышала твой разговор с отцом, – решилась Бруни. – С первого июня – это у тебя новая работа, да?
Лицо его сразу стало замкнутым; жесткий, почти сердитый взгляд – всего на миг, потом он отвел глаза.
– Да.
– В Бостоне?
– Да.
– Значит, ты уедешь?
– Да, – на этот раз Филипп чуть промедлил с ответом. – Мы с твоим отцом в свое время договаривались, что я год… здесь пробуду.
Все как она и думала…
– Филипп, – она дотронулась до его руки, – ляг ко мне, а?
– Чего?
– Ляг ко мне. Просто… ну, поверх одеяла, я тебя почувствовать хочу!
Все-таки она сумела хоть немного, да перевоспитать его! Полгода назад он сразу бы отказался, еще, небось, ухмыльнулся бы: «Ишь, чего захотела!». А тут только сказал с сомнением:
– Если кто увидит…
– А ты дверь запри!
Колебался он лишь несколько секунд, потом встал, подошел к двери и щелкнул замком. Вернулся и присел на кровать, расшнуровывая ботинки.
Бруни подвинулась, чтобы ему было побольше места; незаметно перевела дыхание от боли: опять забыла про шов. Филипп растянулся рядом, обнял ее и притянул к себе.
– Ну что? – взглянул глаза в глаза. – Ты ведь всегда своего добиваешься, да? – словно насмехаясь, только непонятно, над ней или над самим собой, сказал он. – Вот так!
И поцеловал.
Тогда, на дороге, Бруни почти ничего не почувствовала – только что губы у него холодные и шершавые; было слишком больно, чтобы думать о чем-то еще.
А сейчас, этот его поцелуй она прочувствовала не только губами, каждой жилочкой – и сердцем, сразу заколотившимся где-то в ушах. Господи! Она уже почти год с ним, и до сих пор, стоит почувствовать на спине его большущие руки, кости будто в желе растекаются!
– У тебя губы от этих сливок сладкие, – оторвавшись от нее, беззвучно рассмеялся Филипп.
– Ты хорошо целуешься.
– Ну, должен же я уметь хоть что-то, если внешность…
– Не говори так! – она легонько прижала ему пальцами рот. – Просто поцелуй еще.
Следующие несколько минут Бруни сто, тысячу раз пожалела, что она после операции – точнее, именно после такой операции, ведь если бы была сломана рука или даже нога, то можно было бы, наверное, как-то приспособиться. А тут даже попытка прижаться к Филиппу плотнее – и то сразу отозвалась болью, о чем-то большем и мечтать не приходилось.
И все равно он целовался здорово! Сам, чувствуется, тоже завелся – но потом отстранился, тяжело дыша.
– Нет, хватит, хватит! – Придержал ее, не давая придвинуться ближе, и усмехнулся. – Хорошего понемножку.
Снова обнял – мягко и ласково, словно утешая. Бруни со вздохом положила голову ему на плечо.
– Знаешь, я тебя вначале ужасно ненавидела! Мечтала поплыть куда-нибудь на яхте, и чтоб тебя акула сожрала, – сказала она, сама не зная, зачем, и хихикнула – настолько глупо это прозвучало.
– Подавилась бы, – со смешком отозвался Филипп. Провел пальцами по ее щеке, подбородку, словно очерчивая лицо. – Я тоже помню, как тебя впервые встретил. Ты была взъерошенная вся, платье мятое… и все равно красивая!
Это было похоже на объяснение в любви. А еще больше – на прощание…
– А ты можешь не уезжать? – спросила Бруни безнадежно, заранее зная ответ.
– Нет, – он качнул головой. – Линни скоро три года, ей нужен отец. Понимаешь?
– Понимаю…
Филипп шевельнулся, чуть отодвинулся. Она испугалась, что он сейчас встанет и уйдет, как часто делал, когда разговор касался темы, которую ему обсуждать не хотелось, и поспешила сказать первое, что пришло в голову:
– У меня шрам теперь на животе будет уродский!
– Наплевать!
– Я сделаю пластическую операцию.
Он усмехнулся.
– На животе, что ли?
– Да, мне сказали, что это можно будет сделать. Месяца через два, когда все окончательно заживет.
Ей показалось, что Филипп подумал о том же, о чем и она – что к тому времени он уже будет в Бостоне, но вслух сказал:
– Я же говорю – наплевать! Главное, что ты жива осталась!
Поцеловал в висок, в щеку, потерся губами и снова поцеловал. Вот уж действительно, стоило заболеть, чтобы узнать, каким он умеет быть ласковым!
– Знаешь, я ведь там, на склоне, уверена была, что умру, – сказала Бруни. – Сейчас как-то глупо даже об этом вспоминать, но мне тогда очень страшно было… и очень больно. Ты говорил, что все в порядке будет, а я не верила, думала, врешь, чтобы подбодрить.
Филипп нагнулся ближе, Бруни подумала, что он хочет снова ее поцеловать, но вместо этого он шепнул:
– Я врал.
– Что?! – она не поверила своим ушам.
– Врал, – повторил он. – Я просто не мог больше оставаться в этом доме и смотреть, как ты умираешь от боли.
– Но ты же…
– На самом деле я и сам жутко боялся, что ты умрешь на этом склоне. Он вздохнул и пожал плечами, как бы извиняясь за свои слова. – Но я хотел, чтобы ты верила, что мы дойдем, чтобы у тебя оставалась хоть какая-то надежда.
– Филипп, ты меня любишь? – еще секунду назад она ни в коем случае не собиралась это спрашивать – само вырвалось. Тут же опомнилась и пожалела – с него ведь и схамить в ответ станется!
Но он молчал, и взгляд у него был какой-то напряженный, удивленный… даже вроде бы виноватый. Бруни уже хотела сказать что-нибудь, все равно что, лишь бы «заболтать» этот ненужный вопрос – и тут Филипп вдруг едва заметно кивнул.
– Да… Да. Хотя этого, наверное, не следовало делать…
– Чего? – удивилась она.
– Ну, любить… и вообще… – он криво улыбнулся.
– Потому что ты уедешь?
– В том числе.
Пройдет по дорожке, выйдет за ограду, и в доме станет пусто – окончательно и беспросветно пусто…
Горло перехватило, она вжалась лбом ему в грудь, замотала головой.
– Я не хочу! Не хочу, не хочу, чтобы ты уезжал!
Почувствовала на затылке его ладонь – теплую, большую.
– В жизни, к сожалению, не все бывает так, как хочешь…
Нудная правильность этого высказывания показалась ей чуть ли не кощунственной.
– Филипп, ну нельзя же так! – Она отчаянно вскинула голову. – Нельзя, это неправильно, несправедливо! Ты меня любишь, и я тоже тебя люблю. Это же так редко бывает, чтобы люди любили друг друга, и что – просто взять и расстаться, будто ничего и не было, и отказаться от всего, что еще может у нас получиться?! Ведь ты же сам этого не хочешь на самом деле – я знаю, что не хочешь!..
Филипп молча смотрел на нее, и Бруни, как ни пыталась, ничего не могла прочесть по его лицу, заметила лишь, как дрогнули губы, словно он собирался что-то сказать, но в последний момент передумал.
– Мы должны быть вместе, обязательно! Мы можем жить в Германии – ты, я и Линни, или в Бостоне… или на Западном побережье, во Франции… да где угодно, главное – вместе! – Она говорила все быстрее и быстрее, боясь, что вот-вот он перебьет ее, скажет «нет», и потом уговаривать будет уже бессмысленно. – Я понимаю, что я не такая… какой должна быть мать для Линни, – сглотнула и зажмурилась, чтобы не увидеть в его глазах все то же «нет», – но я научусь. Я же еще молодая, я все сумею, у меня все получится! Ведь главное – хотеть, понимаешь?! А я очень хочу!
Слова кончились как-то внезапно – Бруни набрала воздуха и вдруг поняла, что не знает, что еще можно сказать. Подумала, что сейчас он уже точно что-то возразит, начнет объяснять, почему все не так и в чем она не права.
Но Филипп по-прежнему молчал. И не убирал теплую ладонь из-под ее головы.
И тогда, чуть приободрившись, она осторожно открыла глаза и добавила:
– Только если ты вдруг соберешься на мне жениться – то лучше не сразу, ладно? Мне хочется еще немножечко побыть баронессой.
Эпилог
– Привет! Ты королева? – девочка смотрела на Бруни снизу вверх огромными зелеными глазами – маленькая, в джинсовом комбинезончике с яркой вышивкой и розовой футболочке.
Вначале, едва завидев Филиппа, она выскочила из песочницы и кинулась к нему, но после того как, подхватив дочку на руки и получив свою порцию объятий и поцелуев, он вновь поставил ее на землю и сказал стесненно: «Ну вот… познакомьтесь…», обратила внимание и на Бруни.
И задала этот странный вопрос.
– Ты королева? – снова спросила девочка.
– Нет, я баронесса, – выпалила Бруни первое, что пришло в голову, подумала, что едва ли трехлетний ребенок знает, что такое баронесса – наверное, нужно объяснить… Панически взглянула на Филиппа – он пожал плечами и (показалось, что ли?) едва заметно усмехнулся.
Но девочку ответ, кажется, удовлетворил – она кивнула, словно решив что-то для себя, и спросила еще:
– А у тебя корона есть?
– Нету! – созналась Бруни. – Но у меня есть диадема… с бриллиантами.
Девочка шагнула ближе и улыбнулась очаровательной косенькой улыбкой – правый уголок рта чуть выше левого.
– А почему ты такая большая?
– Такая выросла, – Бруни рассмеялась, но на глазах почему-то выступили слезы. Нагнулась, подхватила девочку на руки. – Ничего не поделаешь – такая выросла!
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
