Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц)
Глава десятая
Нет, Трент не слишком цинично рассуждал о дочери, наоборот – он еще смягчил краски, не сказав открытым текстом, что Филиппу предстоит иметь дело с избалованной стервой со склонностью к наркомании, нимфомании, алкоголизму, эксгибиционизму… и еще черт знает чему! При этом с нравственностью мартышки – да и мозгов имеющей едва ли намного больше.
Филипп никогда не отличался сверхбуйным темпераментом, но он уже не раз и не два готов был свернуть лилейно-белую шею своей подопечной…
Чего стоила история на вечеринке, когда некая ощипанная рыжуха вдруг подкатилась к нему, с хихиканьем заявив:
– Пошли со мной! Хозяйка разрешает, – и кивнула назад, на весело болтавшую с кем-то «госпожу баронессу».
Он не поверил в тот момент собственным ушам. Она что, с ума сошла?! Считает, что приобрела на него какие-то права – да еще может делиться ими с кем-то?
И у нее еще потом хватило наглости спросить, что именно он сказал ее дорогой подруге! Интересно, а на что она, собственно, рассчитывала?!
А дискотека, где он вынужден был разыграть сцену в стиле Микки Спиллейна с самим собой в роли крутого гангстера! Кстати, получилось неплохо – пушер испугался не на шутку.
А инцидент в баре! Отличное слово «инцидент» – обтекаемое, политкорректное, ни в малой степени не описывающее ощущения человека, которому втыкают в руку горящую сигарету.
Филипп до сих пор помнил лицо Амелии в тот момент – сколько в нем было ненависти и буйной, злобной радости. Горящие глаза, рот, растянувшийся в оскале… непонятно, каким чудом он тогда сдержался и не ударил ее!
Рука ныла аж до локтя. Стоило неловко шевельнуть ею, как в ладони снова вспыхивала дергающая боль.
Слава богу, баронессочка отсыпалась после вчерашнего. Возможно, сказывался и кокаин – Филипп почти не сомневался, что именно им она накачалась в квартире своего любовника: красные глаза и шмыгающий нос – симптомы типичные, как по учебнику, да и двигалась она как-то непривычно вяло.
И если так, то действовать нужно быстро: любовник-кокаинист куда опаснее для нее, чем любая плохая компания.
Поэтому прямо с утра Филипп позвонил Штернгольцу и попросил, чтобы тот узнал об этом Пабло как можно больше.
Адвокат, один из немногих людей, знавших истинную причину пребывания Филиппа в доме баронессы фон Вальрехт, вопросов задавать не стал, сказал, что постарается добыть нужную информацию в течение суток.
Вот и все. Теперь оставалось только ждать. И теперь у него, наконец, появилась возможность немного отдохнуть и подумать, как же быть дальше.
Прошло уже десять дней с его приезда, но оптимистичные прогнозы Трента, что они с Амелией как-то поладят, увы, не оправдывались. Было ясно, что баронесса точно так же не переваривает его, как и он ее, и старается любыми способами досадить ему – досадить, разумеется, в ее представлении.
Конечно, во всем происходящем была немалая доля его вины. Именно он позволил, чтобы их отношения из деловых стали личными. Более чем личными. До идиотизма личными.
Какую бы чушь она ни несла и как бы себя ни вела, он не имел права чуть ли не в открытую обзывать ее шлюхой! Обзывать, на самом деле прекрасно понимая, что если бы он, он сам, не пустил ее к себе в постель, то и оснований обвинять его в ревности у нее бы не было!
Амелия здорово тогда обиделась – в какой-то момент ему даже показалось, что она готова заплакать…
Нет, с этим противостоянием надо что-то делать! И прежде всего, стараться не реагировать на ее подколки – тогда, возможно, и ее активность в отношении него постепенно поубавится?
Увы, реальность, как это частенько бывает, внесла свои коррективы в задуманные планы…
После обеда баронесса проснулась, искупалась в бассейне и поехала по магазинам. Филиппа она при этом начисто игнорировала – даже пакетами с покупками, и теми его не нагрузила.
Магазинов она обошла десятка два, не меньше: несколько обувных, пару галантерейных, антикварную лавку, сувенирный… Филипп шел за ней, но внутрь не заходил, смотрел сквозь стекло, как она купила себе перчатки, потом, в аптеке, приобрела прокладки и еще несколько каких-то небольших коробочек…
В тот момент ее заход в аптеку не вызвал у него ни малейших подозрений. Лишь на следующее утро он понял, что это было большой ошибкой с его стороны…
Резь в животе и тошнота начались на следующее утро, часа через полтора после завтрака. К тому времени, как позвонил Дитрих, чтобы сказать, что госпожа баронесса велела подать машину через десять минут, Филипп с трудом мог встать.
Как и все в принципе здоровые люди, он не был готов к внезапному унизительному ощущению собственной беспомощности и не знал, что теперь делать: вызывать врача или ждать, пока само пройдет? Но одно было ясно: в таком состоянии он не может не то что куда-то ехать – вообще выйти из дому. Поэтому он сказал Дитриху: «На этот раз поезжайте без меня». Кажется, тот здорово удивился.
Вскоре Филипп увидел, как Амелия подошла к машине, спросила о чем-то Дитриха – обернулась и взглянула на его окна. Улыбнулась, помахала на прощание рукой и скользнула в машину. И при виде этой ликующей победоносной улыбки он вдруг понял: его болезнь – ее рук дело!
Первым ощущением, как ни странно, было облегчение. Не злость, а именно облегчение: выходит, это не отравление, не инфекция, а всего лишь очередная выходка Амелии. Скорее всего, она подсыпала ему в завтрак какую-то гадость, которую купила вчера в аптеке…
Почему-то у Филиппа не было ни тени сомнения, что по-серьезному она отравить его не планировала. При всех недостатках Амелии невозможно было представить себе ее в роли коварной отравительницы; в сердцах пристукнуть кого-то попавшимся под руку стулом – да, на это она способна, но хладнокровно планировать чью-то смерть – нет. Вот вывести на денек из строя, поставить в глупое положение… и впрямь, хорош бы он был, если бы его прихватило где-нибудь на улице!
Но и здесь веселого было мало…
В животе продолжало бурлить и болеть. Филипп лежал на диване, стараясь не шевелиться, лишь иногда протягивал руку к стоящему на стуле стакану и делал глоток воды – много пить было нельзя, могло снова начать тошнить. В ушах звенело, тело казалось чужим, горячим и неподъемным, со свернувшейся в самой середке, в животе, тяжестью.
Не выдержал, позвал вслух:
– Линнет…
Если бы она была здесь, то сейчас сидела бы рядом и сочувственно смотрела на него – как в тот раз, когда он въехал на лыжах в колючий куст и добрался до дому весь исцарапанный. Держала бы за руку, говорила: «Потерпи, скоро пройдет!» Или притащила бы какое-нибудь снадобье, от которого бы сразу стало легче…
Он закрыл глаза и как наяву увидел прекрасное лицо с тонкими чертами, смеющиеся глаза цвета крыжовника, рот – один уголок приподнят чуть выше другого. Наверное, она бы сейчас сказала: «Ты похож на промокший подсолнух – такой же взъерошенный!»
Так, думая о жене, Филипп и погрузился в тяжелый, похожий на болезненное забытье, сон.
Очнулся он, когда солнце уже ушло из окон. Осторожно пошевелился – вялое, покрытое потом тело слушалось с трудом, но в животе бурлило не так сильно. Да, вроде, чуть полегче…
Так же осторожно, не вставая, подтянул к себе телефон – пора и делом заняться, а для начала узнать, что там без него поделывает Амелия. Слава богу, в машине телефон есть!
На звонок ответил Дитрих, от него Филипп узнал, что госпожа баронесса посетила картинную галерею, позавтракала в «Тиффани», а последние полтора часа пребывает в «Хартунг энд Хартунг». На вопрос, что такое «Хартунг энд Хартунг», шофер с неподражаемым презрительным апломбом объяснил, что это крупнейший аукционный дом в Мюнхене.
Ладно, пусть себе транжирит деньги…
Возможно, это и к лучшему, что ее нет дома – если бы она подслушала его следующий разговор (с нее станется!) и узнала, что он собирается принять меры против ее красавчика-любовника, то могла бы закатить очередной скандал.
Добытые Штернгольцем сведения заставили Филиппа присвистнуть: Пабло оказался сотрудником бразильского консульства – человеком, обладающим дипломатической неприкосновенностью. По мнению адвоката, полицию на него в такой ситуации натравить было проблематично.
Что ж – другого выхода нет, придется пускать в ход «тяжелую артиллерию»…
Трент выслушал все, что рассказал Филипп, переспросил:
– Как, вы говорите, его зовут?
– Пабло Фраго Нета.
– Вы правильно сделали, что позвонили, – заметил миллионер. – Можете больше не беспокоиться на эту тему – тут я разберусь сам, по своим каналам.
Ну вот… теперь еще один звонок, тоже не слишком приятный.
Эдна ответила почти сразу, и, услышав кисло-любезное: «Магазин «Райский сад», Филипп как наяву представил себе ее недовольно поджатые губы.
Для начала он выслушал тираду, включающую привычное «прохлаждаешься в своей Европе». Лишь после этого Эдна сообщила, что девочка здорова, научилась лепить «куличики» из песка – и нужно покупать ей кровать со съемной сеткой, а то из этой она вот-вот вырастет.
– А Линнет? Ты была у нее? – поинтересовался Филипп.
– Да, была.
– Как она? Ты с ней разговаривала?
– Да о чем с ней говорить? – не сдержалась Эдна. – Просидела я с ней полчаса, как ты просил – неужели ты думаешь, что это что-нибудь изменит?!
– Ладно, я тебе в понедельник позвоню. А с кроватью… в следующем месяце я, наверное, приеду на несколько дней в Штаты – тогда и разберемся.
– Ладно. Слушай, а чем ты там вообще занимаешься, в своей Европе? – неожиданно поинтересовалась она.
– Решаю многоцелевую задачу, связанную с контролем поведения малоадекватных индивидов. Устраивает тебя такое объяснение? – огрызнулся Филипп.
Кажется, она обиделась – во всяком случае, по-быстрому свернула разговор, сказав, что у нее много дел.
Он положил трубку и откинулся назад на подушку. На душе было паршиво, как всегда после подобных звонков. Конечно, нужно быть с ней помягче, тем более после всего, что она делает для него и для Линни. Но уж очень взбесила его эта фраза: «Да о чем с ней говорить?»
Линнет…
Иногда, когда он разговаривал с ней, безмолвной и неподвижной, ему чудилось, что настоящая Линнет где-то здесь, совсем близко, что она все слышит и понимает, но не может ни ответить, ни подать знак.
А теперь, когда его нет, получается, с ней и разговаривать-то некому… Эдна – та из чувства долга отбывает положенные полчаса в неделю, а родители… родители в последнее время навещали ее все реже. Да и проку в этих визитах не было: мать, не в силах справиться с собой, рано или поздно разражалась слезами, Линнет тоже начинала плакать – и кончалось тем, что прибежавшая миссис Касслер выпроваживала их.
Глава одиннадцатая
Часов в десять вечера Филипп, сам себе напоминая любящего папочку, беспокоящегося о непутевой дочери, снова позвонил Дитриху. Тот доложил, что находится возле ночного клуба под названием «Дискобол», госпожа баронесса пару часов назад зашла внутрь и с тех пор не появлялась.
Домой она явилась в третьем часу ночи.
Филипп услышал, как подъехала машина, и, выглянув в окно, увидел, что Амелия, пошатываясь, бредет к дому. Через несколько минут раздался грохот – похоже, по его двери колотили кулаками и ногами.
Пришлось открыть…
С первого взгляда стало ясно, что времени она даром не теряла и что одним спиртным тут не обошлось; впрочем, джином от нее тоже несло весьма ощутимо. Волосы были всклокочены, на губах играла идиотская улыбка, а глаза беспорядочно блуждали в безуспешной попытке сфокусироваться.
Увидев Филиппа, баронесса фон Вальрехт улыбнулась еще шире, скорчила рожу, показала ему язык, выкатив его на всю длину и пошевелив кончиком; сделала неприличный жест средним пальцем – развернулась и с чувством выполненного долга поплелась по коридору.
– Стой! – Филипп догнал ее и повернул к себе. – Ты что приняла? Сожрала что, спрашиваю?
– Колесико [6]6
Колеса (жарг.) – наркотик в виде таблеток.
[Закрыть], колесико! – не стала таиться Амелия. – Очень симпатичное колесико! Бе-е-еленькое! Съела, съела, съела!
– Где взяла?
– Там, где больше нету! – радостно сообщила она. – Нету, нету, нету! И вообще – не лезь ко мне! Мне сейчас хорошо! Я сейчас всех люблю – даже тебя, идиота!
Было ясно, что разговаривать с ней бесполезно.
Филипп отпустил ее, и Амелия побрела дальше в сторону своей спальни.
«Какого черта она носит эти высоченные каблуки?! – подумал он с раздражением, глядя ей вслед. – Споткнется – ноги переломает».
Он не сразу понял, что произошло, когда вместо того чтобы сделать очередной шаг, баронесса вдруг почти бесшумно осела на пол. Застонала, скрючилась…
Что с ней?!
Филипп метнулся к лежащему на боку неподвижному телу, схватил за плечо и попытался перевернуть. Она не сопротивлялась; глаза были закрыты, дыхание, ровное и глубокое, источало столь, ощутимый запах спиртного, что его чуть не стошнило.
– Амелия! – он встряхнул ее за плечо. – Амелия!
Она застонала и приоткрыла глаза, на губах вновь появилась идиотская улыбка.
– Т…т-ы-ы?
– Что с тобой, тебе нехорошо?! – И впрямь, что делать, если она перебрала со своими «колесиками»?
– Спа-ать, – поморщилась Амелия. – Уйди-и… – попыталась отпихнуть его руку.
Похоже, она просто вырубилась. К утру проспится, придет в себя…
Ну и что теперь? Оставить ее валяться тут – авось, потом сама доберется до спальни?
Да нет, не дело это!
– Ну-ка, вставай! – Филипп снова встряхнул ее за плечо. – Вставай, вставай!
Ответом был недовольный стон.
Если бы он был сейчас в форме, то просто поднял бы ее и отнес в спальню. Но до «формы» ему было весьма далеко – каждое, даже небольшое, усилие вызывало болезненные ощущения в желудке, тело покрывалось потом, и сердце начинало колотиться.
– Давай, шевелись! – он забросил руку Амелии себе на плечо и попытался выпрямиться. Как ни странно, удалось – навалившись на него всем весом, она кое-как встала на ноги.
Килограммов семьдесят, не меньше… разъелась, кобыла немецкая!
Филипп сделал шаг, еще один – в глазах потемнело, и он остановился, чтобы переждать приступ дурноты. Поймал себя на том, что бормочет: «В кроватку… нужно в кроватке спать… хорошие девочки в кроватке спят».
Еще шаг… До спальни было метров пятнадцать – он и сам не знал, как прошел их, волоча на себе еле перебирающее ногами обвисшее женское тело.
Спальня была огромная, Филипп даже не сразу заметил кровать, точнее, не сразу понял, что низкое серебристо-розовое сооружение с закругленными углами и есть кровать. Пот заливал глаза. Скорее, дойти, скинуть с себя эту тушу… Еще несколько шагов – и баронесса рухнула ничком на постель, а он осел рядом, прислонившись спиной к тумбочке.
Ну вот, теперь уложить ее поудобнее – и можно отправляться спать: до утра она с места не сдвинется…
При попытке расстегнуть туго затянутый широкий пояс, поддерживающий юбку, Амелия очнулась и вцепилась ему в рубашку.
– П…пе…
– Чего?
– П…пе…репихнемся?!
– Пошла ты! – Филипп хлопнул ее по руке, чтобы не мешала.
– А че?
– Заткнись! – от души посоветовал он, расстегнул пояс и выпрямился.
Амелия лежала на спине с закрытыми глазами. Похоже, снова отключилась.
Ладно, пусть спит.
Он уже направлялся к двери, когда еле слышный звук, донесшийся сзади, заставил его обернуться. В следующий миг он метнулся обратно – сработало какое-то шестое или седьмое чувство – схватил ее за руку и рванул, переворачивая набок.
Выпучив глаза, Амелия давилась, открывая рот, словно вытащенная из воды рыба. Дернулась, захрипела – и из этого самого рта на пол, на стоящие у кровати домашние туфельки хлынул поток отвратительно воняющей спиртом жидкости.
О господи! Филипп схватил ее за плечо, чтобы не дергалась, положил руку на лоб, придерживая голову в нужном положении. Черт… ему на брюки тоже попало!
Ну, что теперь с ней делать? Оставлять ее одну нельзя – это ясно!
Словно подтверждая его мысли, Амелия опять начала давиться – на этот раз он был готов и сразу повернул ее так, чтобы лицо оказалось над полом, но похоже, в желудке у нее уже ничего не осталось.
Первое короткое ощущение паники прошло, теперь Филипп был способен рассуждать и действовать хладнокровно. В свое время его обучали правилам первой помощи при ранениях, но никому бы, разумеется, и в голову не пришло включать в систему обучения рейнджеров раздел: «Как помочь упившейся и накачавшейся наркотиками баронессе» – оставалось призвать на помощь собственный жизненный опыт и здравый смысл…
Для начала он прошелся по спальне и обнаружил дверь в ванную; подхватил Амелию за плечи и под коленки и понес туда. Про себя удивился: откуда только силы взялись?! – дотащил, посадил на табуретку и начал раздевать.
Баронесса сидела с полузакрытыми глазами. Сняв с нее жакет и топик-маечку, Филипп пустил в ванну воду – прохладную, чуть теплее комнатной; налил воды в стаканчик для полоскания зубов, поднес ей ко рту:
– Пей!
Она сделала несколько глотков – после чего он еле успел приподнять ее и наклонить над раковиной: выпитое сразу же попросилось обратно. Пока Амелия стояла, вцепившись обеими руками в края раковины и тупо уставившись в сливное отверстие, Филипп быстро стащил с нее юбку и колготки.
– Давай-ка! – посадил ее на край ванны, перекинул ноги внутрь; ухватив за плечи, приподнял и опустил в воду. Точнее, плюхнул, выплеснув на себя чуть ли не ведро воды.
В горячке он и не заметил, как содрал с ладони повязку и подсохшую корочку над ожогом – руку теперь дергало и пекло. Но эту, физическую боль заглушала одна pi та же, крутившаяся в голове мысль: «Она могла умереть!»
Если бы он не обернулся или ушел чуть раньше – или его вообще бы не было в доме – возможно, Амелия лежала бы сейчас мертвая. Вот эта здоровая и красивая женщина с белой кожей и золотыми волосами лежала бы бездыханная, захлебнувшись собственной рвотой.
Какой бы она ни была, как бы ему ни хотелось порой ее придушить – он никому не пожелал бы подобной смерти!
Он взглянул на Амелию – та вытянулась в ванне во весь рост; голова лежала на подголовнике, руки безвольно болтались в воде, будто вареные макаронины. Никаких сексуальных эмоций, несмотря на свою наготу, у Филиппа она сейчас не вызывала.
Прямо над ней, на стене, красовалось большое керамическое панно: на голубом фоне – красные рыбки, причудливые раковины, крабы и зеленые водоросли. Неужели тоже она сама сделала?!
Вообще у бабы, судя по дому и по одежке, вкус есть… ну чего же она при этом такая дура?!
Не вставая, он отрегулировал душ на гибком шланге так, чтобы вода была не совсем ледяной, и направил струю Амелии в лицо. Это вызвало немедленное оживление: она начала морщиться и плеваться, попыталась отмахнуться; возмущенно бормоча: «Ты че?.. Ты че?!»
– Да все уже, все! – успокоил Филипп и выключил душ. Встал, наклонился над ней: – Давай-ка, обними меня за шею!
Она послушалась, и он выволок ее на край ванны, не обращая внимания на мокрые губы, тычущиеся ему в лицо – похоже, слово «обними» подействовало на нее определенным образом. Обтер кое-как полотенцем и повел обратно в спальню.
Теперь Амелия уже могла идти, пошатываясь, но «своим ходом». Дошла до постели и грохнулась туда; перевернулась и, глядя на него, заявила:
– Мне холодно… – На губах у нее образовалась кокетливая, по ее мнению, улыбка.
Он вытащил из-под нее одеяло, набросил сверху – возможно, она имела в виду нечто другое, но ему общества баронессы фон Вальрехт хватило на сегодня с лихвой.
– Все, спи!
К счастью, возражать она не стала – закрыла глаза и повернулась набок.
Филипп уже буквально валился с ног: под ложечкой сосало, ладонь пекло, голова гудела и сил оставалось только-только до своей комнаты добрести. Утешала его лишь одна злорадная мысль: к утру и сама Амелия наверняка будет чувствовать себя не лучше.
Увы, он недооценил свою подопечную.
Проснувшись часов в десять, Филипп позвонил на кухню, поинтересовался, завтракала ли уже госпожа баронесса (по его прикидкам, она должна была продрать глаза хорошо если к обеду), и не поверил своим ушам, услышав, что она позавтракала час назад – и сразу уехала.
«Как уехала?! Куда?!» – чуть не спросил он, но понял, что фрау Зоннтаг не может об этом знать, и принялся лихорадочно набирать номер телефона в машине.
Дитрих отозвался сразу; сообщил, что в данный момент он едет в мойку – госпожа баронесса высадилась у клуба верховой езды и велела ему вернуться к двум. После чего, не дожидаясь вполне естественного вопроса: какого черта он не позвонил?! – объяснил, что баронесса приказала не беспокоить господина Берка, сказав, что он себя неважно чувствует…
Часам к четырем Филипп окончательно понял, что сегодня «не его» день. Для начала он опоздал в Хольцкирхен: решил, что раньше двух ему там делать нечего, а посему можно спокойно позавтракать. Спустился на кухню, под безобидную болтовню фрау Зоннтаг съел белковый омлет с тостами, но совершенно не учел тот факт, что до Хольцкирхена, конечно, езды меньше часа – но не тогда, когда на шоссе образуется пробка.
Около клуба верховой езды уже, естественно, никого не было. Филипп снова позвонил Дитриху. Трубку на сей раз взяла Амелия и с легким оттенком злорадного ехидства сообщила, что направляется в Тутзинг – у нее там деловая встреча на стекольной фабрике – после чего вернется в Мюнхен. Что будет делать дальше, еще не знает.
Следующие три часа Филипп провел в кафе неподалеку от Мариенплац. Выпил несчетное количество чашечек «эспрессо», прочел от корки до корки случайно оказавшуюся среди газет «Бостон Глоб» – и каждые минут двадцать снова набирал номер.
По телефону отвечал Дитрих. Именно от него Филипп узнал, что госпожа баронесса все еще на фабрике…
…заехала на цветочный рынок в Старнберге…
…остановилась попить кофе в придорожном кафе…
…просила не звонить каждые пять минут и не беспокоить ее, а оставить свой номер телефона (на заднем плане был слышен вопль Амелии: «Не смей переиначивать мои слова – так и скажи: чтобы кончал плешь мне проедать! Я от него свихнусь скоро!»).
Филипп дал Дитриху номер телефона кафе, заказал еще «эспрессо» и уставился в окно, размышляя: интересно, утреннее указание Амелии не беспокоить его – это забота о его персоне, или очередная попытка ему насолить?
Первоначальное раздражение сменилось постепенно чувством, похожим на восхищение: вот чертова баба! Нормальный человек бы после вчерашнего в лежку лежал, а эта болтается по окрестностям, верхом ездит – и хоть бы что!
Телефон зазвонил через час. Дитрих сообщил, что стоит у кинотеатра «Крокодил», а госпожа баронесса пошла на шестичасовой сеанс.
Через полчаса Филипп был у кинотеатра. Из интереса глянул, что именно смотрит Амелия – оказалось, мексиканскую мелодраму, на афише была изображена умопомрачительная красавица в цветастой юбке и красавец в мундире с аксельбантами – и занял позицию у выхода.
Амелия появилась одной из последних, в руке – бумажное ведерко с попкорном, вид мечтательный. Увидев его, сказала как ни в чем не бывало:
– А-а, это ты… (Интересно, а кого она предполагала увидеть? Красавца с афиши?) Попкорна хочешь? – качнула ведерком.
– Нет.
– Я еще на один фильм пойду сейчас, в другом зале.
– Что за фильм-то хоть?
Не дай бог, опять мелодрама…
– Ужастик – говорят, очень страшный!
Ничего особенно ужасного в фильме не было – все эти потоки крови и полуразложившиеся трупы, на взгляд Филиппа, могли вызвать лишь отвращение. Но Амелия вздрагивала, ахала, а в самом страшном месте судорожно вцепилась ему в руку и лишь потом, опомнившись, отпустила.
