Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)
Глава вторая
Трент позвонил на третий день после похорон. Точнее, позвонила секретарша и сообщила, что он ждет Филиппа у себя в резиденции к шести часам.
Приглашение было кстати: Филипп и сам собирался в ближайшие дни предупредить его, что по семейным обстоятельствам не сможет вернуться в Мюнхен. Он надеялся, что встреча будет короткой и деловой. Чем меньше он пробудет в резиденции, тем меньше вероятность столкнуться там с Амелией. А встречаться с ней не хотелось, тем более после того, как он безобразно сорвался, когда она явилась к нему в день похорон…
Но кому сейчас объяснишь, что он услышал шаги над головой – и на секунду вдруг показалось, что наверху, в мастерской – Линнет. И что и «Форрест Вью», и похороны – всего лишь дурной сон; сейчас он поднимется к ней и скажет: «Послушай, какой мне только что кошмар приснился!» Или нет, ничего не скажет, просто увидит ее… живую…
Еще ничего не соображая, он взлетел по лестнице и увидел, что в мастерской, как у себя дома, болтается эта желтоволосая избалованная кукла. Захотелось убить ее – растерзать, уничтожить… какое право она имеет тут находиться?! И тошно было вспоминать, как она потом, лежа на полу, смотрела на него испуганными глазами…
А еще тошнее стало, когда после ее ухода он обнаружил, что вся кухня уставлена снедью. Позаботиться о нем эта дурища решила, понимаете ли!
Филипп чуть не выкинул все к черту. Но не выкинул – понял вдруг, что очень хочет есть, мельком удивился, что способен думать о еде – а потом, стоя у кухонного стола, прямо руками хватал из пластиковых коробочек мясо, куски картошки и помидоры, и совал все это в рот, и глотал, едва прожевав.
Он не помнил, ел ли что-нибудь с момента приезда. Может, и ел – но запомнился лишь суп…
Прямо с самолета Филипп приехал к Эдне. Она открыла ему – простоволосая, в халате поверх ночной рубашки – и заплакала, впервые за много лет обняла его, уткнувшись лицом ему в грудь. Отвела его на кухню, налила тарелку супа и села напротив.
Он ел суп, а она рассказывала, как полночи пыталась до него дозвониться, рассказать, что Линнет увезли в больницу. Но к телефону никто не подходил, и она оставляла на автоответчике сообщение за сообщением.
А утром оставила последнее сообщение – что Линнет умерла…
Она плакала и рассказывала всё это, а Филипп слушал и ел суп. Наверное, он теперь на всю жизнь запомнит пресный вкус кукурузного супа и его цвет – желтый цвет предательства.
Потому что как раз тогда, когда Линнет умирала в больнице, а Эдна тщетно пыталась до него дозвониться, они с Амелией остановились в небольшом отеле в Австрии и до полуночи сидели в ресторане, пили вино и болтали неизвестно о чем. А потом, в номере, трахались друг с другом – до изнеможения, до того, что еле могли шевелиться… ее волосы, разметавшиеся по подушке, в пробивавшемся с улицы свете фонаря отблескивали желтым цветом, точь-в-точь как этот кукурузный суп…
Словом, причин не хотеть встречаться с баронессой фон Вальрехт у Филиппа было достаточно. И, конечно, она оказалась первой, на кого он наткнулся, войдя в дом.
С улыбкой, чуть ли не вприпрыжку, она сбежала по лестнице и сказала:
– Привет! Ты ужинать останешься?!
– Здравствуй. Я к твоему отцу, по делу приехал.
– Пойдем, я провожу!
Филипп и сам знал, где кабинет Трента, но не говорить же ей «Шла бы ты!» Поэтому они чинно, рядышком, проследовали наверх. Амелия вякала что-то про верховую езду – он слушал вполуха и только в коридоре перед входом в кабинет, решив, что нельзя быть совсем уж свиньей, выдавил из себя:
– Спасибо тебе за… еду за ту.
– Пожалуйста, – улыбнулась Амелия. Добавила, понизив голос и воровато покосившись на дверь отцовского кабинета: – После выпивки всегда есть хочется, по себе знаю!
Было странно видеть, что она такая же беспечная, как раньше – будто ничего не произошло, и можно жить, улыбаться, радоваться…
Филипп сухо кивнул и, прежде чем она успела еще что-то сказать, шагнул к двери кабинета.
Когда он вошел, Трент разговаривал по телефону. Махнул рукой:
– Присаживайтесь! – Разъединился, нажал кнопку интеркома: – Кристина, коньяк! – Поднял глаза на Филиппа: – Кофе?
Филипп покачал головой.
Секретарша принесла коньяк и посыпанный сахарной пудрой наструганный лимон и, повинуясь жесту своего босса, оставила их вдвоем.
Когда Филипп позвонил из Мюнхена и сообщил, что вынужден из-за смерти жены вернуться в Штаты, Трент ответил: «Мне очень жаль!». И теперь он снова сказал:
– Мне очень жаль… Если вам потребуется что-то – буду рад помочь.
– Спасибо, – кивнул Филипп. Сейчас был подходящий момент поставить Трента в известность, что он не сможет вернуться в Мюнхен.
Он уже собирался произнести заготовленную фразу, но миллионер заговорил первым:
– Контракт у нас был на год, но, учитывая ваши… форс-мажорные обстоятельства, я, разумеется, не могу настаивать, чтобы вы возвращались в Мюнхен. Хотя, не буду скрывать, мне бы этого хотелось. В последнее время поведение Мелли изменилось в лучшую сторону, и, думаю, ваше присутствие сыграло тут определенную роль. – Трент пристально взглянул на Филиппа, словно ожидая ответной реплики, но отвечать было нечего, не говорить же: «Да, конечно, это моя заслуга!».
На самом деле Филиппа больше интересовало другое: знает или нет Трент об его отношениях с Амелией – тех, которые не предусматривались его, так сказать, «должностными обязанностями»? Впрочем, и это сейчас волновало его лишь постольку поскольку. Эмоций почти не осталось, лишь какие-то отголоски их еле пробивались сквозь толстую скорлупу безразличия – казалось, прикоснись он к собственной коже, и нащупает пальцами твердую бугристую поверхность.
Сейчас он терпеливо ждал, пока Трент договорит, и можно будет наконец ответить: «Да, вы правы, я не могу сейчас ехать в Мюнхен, мне нужно…».
Нужно брать на себя заботу о Линни – а значит, искать кого-то, кто будет присматривать за ней, пока он на работе. Конечно, Эдна, хоть и ворчит про «безответственность», на самом деле была бы только рада, если бы девочка и дальше жила с ней – но не превратится ли в результате Линни в её маленькую копию, такую же брюзгливую и несносную? Нет, нужно самому учиться быть отцом.
Нужно решать что-то с квартирой: продавать ее или нет – и покупать жилье где-нибудь в пригороде, там чище воздух и Линни будет где гулять…
– Когда мы с вами разговаривали впервые, я сказал, что если вы успешно справитесь с работой, то сможете рассчитывать на повышение. – Похоже, Трент решил пустить в ход дополнительное средство убеждения. – Но должность, которую я хотел вам предложить, появится не раньше весны. Так что, если вы не вернетесь в Мюнхен, некоторое время вам придется поработать на прежнем месте.
…И нужно будет, пока он не купит или не снимет подходящее жилье в пригороде, каждый день после работы возвращаться в пустую квартиру. Возвращаться, зная, что Линнет уже никогда больше не войдет в эту дверь, не улыбнется, не скажет: «Я сейчас, сейчас!»…
Трент наконец замолчал. Вот теперь было самое время ответить. Ответить и идти домой. А завтра нужно съездить и забрать из «Форрест Вью» вещи Линнет – платья, туфли… и тот светлый сарафан с открытыми плечами, в котором он видел ее в последний раз…
Слова не шли с языка, будто что-то сжало горло, не давая вымолвить ни звука. Потому что сейчас он скажет их – и останется наедине с этими бесконечными «Нужно… Нужно…».
Словно почувствовав его настроение, Трент сказал:
– Лучше не отвечайте сейчас, позвоните мне в понедельник. Теперь вот что я хотел спросить – что вы думаете относительно увлечения Мелли всеми этими стеклянными штуками?.. – Достал из под бумаг и продемонстрировал журнал со знакомой обложкой с красными буквами…
В машине, по дороге в Бостон, Филипп вспоминал и добавлял к списку новые и новые «нужно».
Нужно что-то делать с картинами, не могут же они до бесконечности пылиться в мастерской! Может, передать их какому-то музею – с сохранением, разумеется, за собой права собственности – а себе оставить только самые любимые? Наверное, и родители Линнет тоже захотят взять что-то на память…
Нужно разобрать шкаф – вещи, которые она носила… или так и не успела поносить. Там, на полках, между стопками свитеров и пакетами с бельем лежат деревянные шарики, пахнущие ландышем – Линнет покупала их, она любила этот запах.
Покупала… любила…
Линнет… О господи, Линнет – ну почему все так?!
Впереди на шоссе образовалась пробка – машины двигались еле-еле. Справа высветился указатель: через полмили – поворот на запад. Филипп включил поворотник и начал перестраиваться в правый ряд. Через четверть часа он уже мчался в сторону Спрингфилда.
Эдна, разумеется, буркнула, что вежливые люди не являются по ночам без предупреждения (было всего девять вечера). Филипп не стал спорить – молча прошел на кухню.
– Ужинать будешь? – спросила она.
– Не хочется мне супа.
– Есть тушеные овощи и пюре. Линни его любит на завтрак есть.
Это тоже нужно будет выучить – что она любит, что не любит…
– Я поднимусь к ней, ладно?
– Мне только ее удалось угомонить! – сердито мотнула головой Эдна – Но ты же все равно по-своему сделаешь! Долго у нее не засиживайся – я не могу ее потом полночи успокаивать, мне завтра рано вставать.
«Между строк» так и слышалось: «Я даже не буду говорить, почему мне завтра рано вставать – тебе, разумеется, мои дела до лампочки!»
– Почему тебе завтра рано вставать? – терпеливо спросил Филипп.
– У меня одна из продавщиц взяла свободный день, мне придется самой магазин открывать. Руки помой! – велела она, увидев, что он встал. – И не гаси ей ночник – она боится в темноте спать.
И это нужно знать…
Линни не спала – обрадовалась, протянула ручки.
– Папа!
Филипп подошел, перегнулся через сетку и дал обнять себя за шею. Девочка мокро поцеловала его в щеку и повторила:
– Папа…
– Давай, ложись, а я тебя по спинке поглажу.
– А ты не уйдешь?
– А я тебя по спинке поглажу… – повторил Филипп.
Девочка послушно перевернулась на живот и зажмурилась. Он знал, что Линни любит, когда ее гладят по спинке, и от этих монотонных движений быстро засыпает. Действительно, не прошло и минуты, как она начала ровно посапывать.
Филипп продолжал гладить ее, пытаясь вызвать в себе то же чувство нежности, которое возникало, когда он прикасался к Линнет – но в душе не было ничего, кроме тоски и усталости. Нет, он ни в чем не имел права винить девочку, но не мог отрешиться от мысли, что если бы ее не было, вся его жизнь… их с Линнет жизнь сложилась бы иначе.
Линнет хотела ребенка – хотела куда больше, чем сам Филипп. Говорила: «Хочу, чтобы у нас был мальчик – такой же, как ты, упрямый и со светленькими волосами!» Он обычно отвечал: «А если будет девочка – такая, как я?» Для мужчины такая внешность, как у него, еще куда ни шло, а для девушки…
Филипп до сих пор до мельчайших подробностей помнил то утро, когда она позвонила ему на работу и сказала: «Приезжай, мне, кажется, уже пора». Он примчался, Линнет встретила его бледная от боли – и радостная. Потом она сидела на стуле, а он стоял на коленях, застегивал ей сапожки и повторял: «Ты потерпи, я сейчас!» – молнию заело, и ему было не по себе от того, что из-за его неуклюжести ей приходится ждать.
Но она смеялась, хоть ей и было больно, говорила: «Все хорошо, не бойся!», хотя это он должен был ее утешать.
Потом он, поддерживая под локоть, помог ей спуститься по лестнице, готовый снести ее на руках – она была такая легонькая! Линнет села в машину… и больше домой уже не вернулась.
Она так и не узнала, что родилась все-таки девочка. Очень похожая на нее: с такими же волосами, глазами, улыбкой… Порой, когда Линни улыбалась, Филиппу становилось жутковато видеть на ее лице эту до боли знакомую улыбку.
Он медленно убрал руку, встал. Посмотрел на спящую девочку, вздохнул и пошел вниз. Разговор с Эдной обещал быть весьма нелегким.
Глава третья
Бруни догадывалась, что тем, что Филипп возвращается в Мюнхен, она обязана папаше. Как он этого добился, она не знала – он просто вызвал ее в кабинет и сообщил:
– Берк едет с тобой в Мюнхен. На когда вам заказать билеты?
Говорить «Ах, папочка, неужели я тебе уже надоела?!» Бруни не собиралась – ей и самой осточертело по расписанию являться к ужину и вести трезвый и скучный образ жизни.
– На среду.
– Хорошо. Теперь насчет Эрни. Думаю, что с его каникулами вопрос решен, но хочу тебя предупредить – не забудь, что ему всего двенадцать лет…
Ясно – сейчас начнет нудно требовать, чтобы она вела себя как примерная старшая сестра, не подавала парню дурной пример и так далее… Можно подумать, что она собирается при ребенке оргии устраивать!
– И в город он один выходить не должен – только с тобой или с Берком. Впрочем, я его уже обо всем предупредил.
К удивлению Бруни, приготовившейся с умным видом внимать поучениям, про «дурной пример» он не сказал ни слова и никаких моралей читать не стал.
Филипп, как к в прошлый раз, появился в аэропорту за полчаса до посадки – мрачный и хмурый. Она все же попыталась завязать разговор:
– Ну, как дела?
– Нормально.
– Как дочка?
На этот раз он взглянул на нее с чем-то вроде легкого удивления. Вздохнул и сказал чуть помягче:
– Нормально…
Только теперь Бруни заметила, что глаза у него совершенно измученные, будто он несколько дней не спал.
Она думала, что в самолете Филипп сразу заснет, но он сидел, отрешенно уставившись на спинку переднего сидения. Даже когда стюардесса начала развозить выпивку, не обратил на это внимания – той пришлось переспросить его, прежде чем он очнулся и пробормотал:
– Нет, спасибо, ничего не надо.
Когда начали показывать фильм – ужастик про инопланетян, и в какой-то момент Бруни, забывшись, схватила его за руку, он дернулся и взглянул на нее так, словно она совершила нечто недопустимое.
Она решила больше не делать попыток к общению, если он сам к ней не обратится. Но за двенадцать часов полета он так и не заговорил с ней, если не считать за разговор просьбу подвинуться, когда ему потребовалось выйти в туалет.
До самого дома они едва ли обменялись несколькими репликами. Дотащив до спальни ее чемоданы, Филипп хмуро спросил:
– Ты сегодня куда-нибудь выезжать собираешься?
– Не знаю… – Бруни даже растерялась: ну в самом деле – сейчас два часа дня, откуда она знает, что будет вечером?!
Он угрюмо взглянул на нее и пошел к себе.
Кризис разразился вечером, когда, разобравшись с письмами и автоответчиком, поработав несколько часов в мастерской, Бруни спустилась на кухню и позвонила Филиппу, чтобы пригласить его вместе поужинать.
И тут он показал себя во всей красе.
Нет, он не отказался, соизволил придти. Но соизволил вовсе не для того чтобы мирно разъесть вместе с ней пирог с почками и салат, как предполагалось. Вместо этого, заявившись на кухню с каменным лицом, с порога сообщил неприятным голосом:
– Знаете что, госпожа баронесса, давайте-ка расставим точки над Я – ваш телохранитель, вы – дочь моего работодателя. Никаких других отношений между нами… в общем, больше не будет.
– Ты чего?! – опешила она. – Мы же с тобой вроде как друзья…
– Вот именно, «вроде как»! – сухо подтвердил Филипп. – Так что не надо никаких этих, – он кивнул на стол, – совместных ужинов. И ночью ко мне тоже больше не приходи.
Смерил ее взглядом, словно убеждаясь, что до нее дошло сказанное, повернулся и пошел в сторону лестницы.
Первым желанием Бруни было запустить ему вслед пирогом. Но удалось сдержаться, помогла мстительная мысль: что ж – он хочет официальных отношений, он их получит!
– Филипп! – громко и четко позвала она.
Он обернулся с недовольным видом.
– Через полчаса я хочу поехать в город, – распорядилась Бруни и, повернувшись к нему спиной, принялась резать пирог. Не хочет есть с ней вместе – пусть остается голодным! Ей же самой как раз хватит получаса, чтобы поесть и переодеться для дискотеки.
Проснулась Бруни в собственной постели, одна, раздетая и укрытая одеялом. Как она сюда попала, скрывалось в тумане забвения.
Последнее, что запомнилось – это как она танцевала с каким-то парнем, которого пару раз до того видела, но по имени не помнила. Он прижимался к ней и словно невзначай «выруливал» в сторону туалета (имея целью, судя по всему, не просматривающийся из зала тупичок у пожарного выхода).
Но развлечься удалось классно! И наплясалась вволю, и «Манхеттенов» выпила без счета – и даже перехватила у знакомой девчонки косячок и тут же, в туалете, выкурила. Словом, после десяти дней тоскливой жизни у папаши – самое то!
Наверное, это Филипп притащил ее домой и уложил спать. Он тоже там, на дискотеке, присутствовал – стоял у стойки, прилизанный и мрачный, в костюме и при галстуке. И выглядел среди общего веселья как белая ворона.
Вчерашняя обида не проходила – наоборот, стала еще сильнее. Какое он имел право вести себя так, будто она в чем-то перед ним виновата?!
Конечно, у него умерла жена, и ему положено сочувствовать, но и он тоже должен себя как человек вести! И вообще – она ведь тоже меньше года назад овдовела, но не кидается по этому поводу на людей! Правда, отношения с Гюнтером у нее были, мягко говоря, не безоблачные – но все-таки… Все-таки он был ее мужем, и она даже плакала на его похоронах…
А уж не сказать ей, что у него есть жена и ребенок – это со стороны Филиппа было и вовсе хамством. Не то чтобы она имела на него какие-то виды, но все равно должен был сказать, хотя бы для приличия!
Нет, она определенно имела полное право чувствовать себя обиженной и не собиралась делать никаких шагов к примирению.
Погода стояла скверная, почти непрерывно моросил мелкий противный дождик. Таким же унылым было настроение самой Бруни; даже в мастерской работать не хотелось – не было, что называется, «куражу».
Единственное, что хорошо получилось, это темно-багровый, почти черный махровый ирис. Но цветок этот, при том что смотрелся очень красиво, никуда не подходил – слишком доминировал над любой вазой и композицией. А кроме того, при взгляде на него почему-то сразу вспоминались похороны: звуки духового оркестра, бормотание священника – и Филипп, молча стоящий около вишневого гроба…
Она с тоской вспоминала о тех нескольких днях, когда они возвращались из Ниццы, и он смеялся, разговаривал – словом, был похож на человека. Увы, эти дни канули в Лету – он снова стал таким же бесстрастным и отчужденным, каким был, когда только приехал в Мюнхен. Хотя нет – пожалуй, еще хуже… В те времена на губах его нет-нет, да и мелькала еле заметная усмешка – теперь же лицо было застывшим и неподвижным, как у робота.
Порой при виде его мрачной физиономии Бруни охватывало острое чувство жалости – а иногда наоборот, тянуло треснуть его чем попало по башке и заорать во весь голос: «Да приди ты наконец в себя – сколько ж можно?!»
Но не может же он навсегда остаться таким! – утешала она себя порой. Ведь он нормальный здоровый мужик, надо дать ему время, рано или поздно он станет прежним…
За эти дни было только одно приятное событие: белый «Ягуар». Она начисто забыла про папин подарок, а ведь сама цвет выбирала!
На следующий день после приезда из Бостона Филипп позвонил ей и сообщил, что в гараже стоит какая-то незнакомая машина. Бруни не сразу сообразила, в чем дело, и, бросив недоеденный завтрак, помчалась смотреть.
Оказывается, отец решил сделать ей сюрприз: «Ягуар» поставили прямо к ней в гараж, с большим алым бантом, привязанным к рулевому колесу, и подсунутой под него карточкой с надписью «От папы».
Он был великолепен: белоснежный, сверкающий, с кожаными вкусно пахнущими сидениями – мечта, а не машина! У Бруни аж в животе все свело – так захотелось сесть за руль и прокатиться с ветерком. Но при нудном характере Филиппа о подобной поблажке, разумеется, и просить было бесполезно!
Она чуть не сказала ему: «Поедем, покатаемся!» – раз самой за руль нельзя, так хоть рядом посидеть. Но потом посмотрела на хмурящееся низкими тучами небо и передумала. Поездкой на такой машине нужно наслаждаться в хорошую погоду, а не когда по ветровому стеклу шлепают капли.
Знакомые начали потихоньку возвращаться в Мюнхен после летнего отдыха, и каждый считал своим долгом устроить вечеринку по случаю возвращения. Но вечеринки получались все как на подбор, безликие и неинтересные.
А может, на нее так влияло еще и присутствие Филиппа. В самый разгар вечеринки на глаза случайно попадалась его физиономия с безразличным отсутствующим взглядом, и настроение резко портилось.
Правда, взгляд у него был не совсем отсутствующий. Стоило ей на вечеринке у Бориса Ланга закурить заряженную травкой сигарету (больше для проверки, обратит ли он внимание) – как тут же, буквально затылком, она почувствовала: смотрит! Обернулась – так и есть, Филипп уже двигался к ней. Бруни сделала вид, что закашлялась, и выкинула косячок.
Сигареткой угостил ее сам Борис, при этом взахлеб расписывал, какой «прилив вдохновения» подарил ему медовый месяц, проведенный на Гавайях, какие там краски, какие закаты! Его молодая жена стояла рядом, обняв мужа за талию и томно склонив ему на плечо голову, и метала на Бруни ревнивые взгляды из-под накладных ресниц.
Несколько раз Бруни звонила Иви, но та, судя по всему, до сих пор не вернулась из Ниццы. Если бы приехала, наверняка организовала бы что-нибудь веселенькое – хоть душу отвести можно было бы в хорошей компании.
К себе она никого не приглашала, кроме Гарольда – после очередного теннисного матча он намекнул, что не прочь взглянуть на то, что так красочно описано в журнале. Он явился нарядный, как жених, с букетом красно-белых лилий. Бруни думала, что визит его продлится час-полтора, но получилось так, что засиделся он у нее чуть ли не до ночи.
Сначала они прошли по всем комнатам – он восхищался, разглядывал интерьеры, задавал вопросы и снова восхищался. Потом спустились в мастерскую – там тоже было на что посмотреть. А потом сидели в гостиной, пили коктейли и болтали – в основном, об искусстве.
Бруни, словно в шутку, рассказала о замечании Эрики насчет выставки – ей было интересно, как отреагирует Гарольд. Ничего смешного он в этом не нашел – наоборот, спросил, не собирается ли журнал «Светская жизнь» стать одним из спонсоров.
Потом они опять спустились в мастерскую – Гарольду захотелось взглянуть на новый сварочный аппарат (известно, что мужчины любят всякие механические приспособления).
Аппарат тоже получил свою долю восхищения: Гарольд осмотрел его, включил и обжег себе палец, так что остался совершенно доволен. Бруни же, глядя на него, вдруг вспомнила, как когда-то водила по мастерской Филиппа, а потом подарила ему вазочку «миллефиори». Может быть, именно это воспоминание и заставило ее презентовать гостю небольшую посудинку переливчато-бирюзового цвета с ромашками по ободку. Подумала, что Гарольд не курит и, значит, окурки в ней гасить не будет.
Кажется, он здорово растрогался.
