Текст книги "Стеклянные цветы"
Автор книги: Мери Каммингс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 27 страниц)
– А из-за чего бы ты бросил?
– Что?
– Из-за чего бы ты мог бросить любимую женщину? – нетерпеливо пояснила Амелия.
– Не знаю… – Он даже растерялся. – Из чувства долга, может быть… Но не из-за денег.
Она презрительно хмыкнула, смерила его взглядом и вышла.
Не из-за денег – а из-за чего?
Шаги Амелии в коридоре давно затихли, но Филипп не двигался с места. Понимал, что она вот-вот позвонит, начнет возмущаться, почему он еще не готов – но продолжал сидеть, глядя перед собой.
Лучше бы она не спрашивала…
Потому что не сделал ли он в свое время именно это – не уехал ли от любимой женщины из-за денег? Конечно, из-за денег, нужных, в первую очередь, для нее самой… но все же из-за денег.
А может, дело было вовсе не в деньгах? Может, он на самом деле хотел уехать и ухватился за первую же возможность, убедив себя самого, что это единственный выход? Хотел, потому что не мог больше выдержать выходных в «Форрест Вью» и ощущения беспросветности, которое потом преследовало его всю неделю?
Эта поездка – какая гротескная, нелепая ситуация! Линнет мечтала о новой выставке, строила планы, прикидывала, какие картины взять… А сейчас он едет на другую выставку, с другой женщиной, словно то, о чем они с Линнет когда-то мечтали, сбылось – насмешкой над тем, что могло бы быть…
Глава девятнадцатая
Выставка, выставка, выставка!..
Когда прошлым летом Эрика впервые произнесла это слово, для Бруни оно прозвучало примерно как «Святой Грааль» – нечто прекрасное, желанное, но недостижимое. И даже теперь, когда мечта стала реальностью, все еще не верилось до конца, исподволь пробивался иррациональный страх: а вдруг в последнюю минуту что-то сорвется?
Еще месяц назад Бруни думала, что когда она наконец приедет в Париж на свою выставку, то будет испытывать такое же великолепное, ни с чем не сравнимое ощущение триумфа, какое почувствовала в тот миг, когда раскрыла журнал и увидела заголовок «Стеклянные цветы баронессы».
Но триумфа не получалось. Все время что-то мешало, беспокоило и отвлекало – то одно, то другое, то третье…
Где что должно стоять и висеть, в какой витрине будет «выставка цветов», а в какой – набор крошечных вазочек и флакончиков – все это было обговорено и утверждено заранее. Оставалось только расставить, развесить и разложить вещи по местам, и этого Бруни не собиралась передоверять никому, попросила лишь найти ей пару помощников – аккуратных и ответственных людей.
Когда на следующий день после приезда она пришла в галерею, работники ее уже ждали: двое парней – худосочных коротышек и девица – вертлявая брюнеточка в джинсах.
Того из парней, что повыше, именовали Арман, второго, светловолосого – Жери. Девушку звали Белль. Все трое были студентами Сорбонны и уже не первый год подрабатывали в этой галерее, когда нужно было что-то распаковать и расставить. По словам владельца галереи – «настоящие профи».
Бруни отнеслась к его словам скептически, особенно после того как один из «профи», вставая, запнулся о стул и чуть не упал. Но выбора особого не было, да и расставлять все по местам она собиралась сама, от помощников же требовалось в основном ввинчивать в нужных местах крюки и убирать пенопластовую крошку.
И кроме того, был еще Филипп. Ему она доверяла куда больше, чем всем троим студентам вместе взятым – в том числе и потому, что за все время их знакомства он ни разу ничего не уронил и не разбил. Ему даже не потребовалось говорить, что нужно делать – сам снял пиджак, закатал рукава и принялся, ловко орудуя топориком, распаковывать ящики.
Единственное, что Бруни крайне не понравилось – это то, как Белль уставилась на его руки. Понятно, поглядеть там было на что: его предплечья, мощные и загорелые, были толще, чем бицепсы у иных задохликов – но не ее это дело!
Скоро стало ясно, что одним взглядом дело не ограничилось. Студенточка явно принадлежала к числу женщин, которым нравились мужчины, по выражению Иви, «похожие на шкаф», и не привыкла тратить зря время. Атака проводилась почти в лоб: Белль то подзывала Филиппа помочь переставить ящик, то просила, чтобы он передвинул ей стремянку, то у нее якобы переставал работать пылесос. При этом она мило улыбалась, томно поглядывала и при любой возможности терлась об него, как кошка.
Филипп, правда, на ее намеки не обращал ни малейшего внимания. Он вообще с самого отъезда из Мюнхена пребывал в меланхолическом настроении – вроде делал все, что нужно, но мыслями витал где-то далеко.
Зато Бруни все эти ухаживания не только бесили, но и не давали нормально сосредоточиться. В результате она поручила Арману ввернуть три крюка на левой стене вместо правой – хорошо, спохватилась прежде, чем парень начал сверлить не там, где надо, дырки!
В конце концов она поручила Белль работу, где помощь Филиппа явно не требовалась: разобрать три ящика флакончиков и вазочек; каждый предмет отряхнуть, протереть тряпочкой, чтобы ни в какой выемке не осталось пенопластовой крошки, и аккуратно поставить в витрину.
Вечером дня, предшествующего официальному открытию выставки, должна была состояться презентация для особо именитых гостей. К этому времени, естественно, все должно было быть готово – включая и саму Бруни. Ведь перед гостями нельзя предстать в том же виде, в котором она распаковывала ящики и расставляла экспонаты – нужно и прическу сделать, и руки в порядок привести, и вообще – выглядеть так, будто все, что находится в этих залах, не стоило ей ожогов, царапин, сил и нервов.
Отец позвонил, сказал, что не приедет. Объяснил, что дел много, добавил, словно оправдываясь:
– Да и зачем я сейчас там нужен? Это твое шоу, детка. Удачи тебе!
Если честно – Бруни не знала, огорчаться этому или радоваться. Ведь понятно, что если он приедет, то для всех это сразу станет «выставкой дочери Майкла Трента». А ей не хотелось, чтобы ее запомнили как «дочь Трента», хотелось быть самой собой, Амелией фон Вальрехт.
И Рене сказала, что не приедет – вот это было действительно жаль. Бруни, посылая ей приглашение, предвкушала, как будет водить ее по выставке, все ей показывать – и как они вместе похихикают, вспоминая школу, те свечки, которыми она чуть не сожгла спальню, и вазочки из украденных в кабинете химии колб…
Ну и кроме того, если совсем уж честно говорить, то имя Рене Перро в гостевой книге выглядело бы как вишенка на торте. Репортеры светской хроники непременно это бы отметили.
Хотя Рене, конечно, тоже понять можно – после того, что сделал Тед, ей о Париже думать тошно!
Ох, как жалко, что ее не будет…
Зато мамаша обещала, что приедет всенепременно.
Утром в день презентации в галерею приехала бренд-менеджер «Светской жизни» Тесса Мадзелли – пожилая тощая грымза с волосами мышиного цвета и брюзгливо поджатыми губами, зато имеющая «вес» в мире искусства – хозяин галереи выскочил ей навстречу, как капитанишка при виде генерала.
Она молча прошлась по залам. Все, включая Бруни и студентов, почтительно следовали за ней.
– Что ж, неплохо, – вынесла она наконец вердикт. – Только столик для гостевой книги поставьте справа от входа. А вы, моя милая, – обернулась к Бруни, – на презентацию оденьтесь поярче и поэлегантнее, а завтра, на открытие – в деловом стиле и желательно в желто-коричневой гамме.
Бруни покорно кивнула, хотя снисходительное «моя милая» взбесило ее с полоборота.
Сморщенные губы Тессы скривились в подобии благосклонной улыбки.
– Фотограф сегодня приедет на час раньше – поснимать, пока народ не мельтешит. Вы тоже приезжайте, сделаем пару фотографий на фоне витражей.
С тем, чтобы сделать прическу и маникюр, в «Хилтоне» проблем не было. Оставался главный вопрос: что надеть на презентацию: алое шелковое платье с глубоким вырезом или длинное золотистое, оставлявшее открытым одно плечо и с разрезом от бедра.
Надев алое, Бруни покрутилась перед зеркалом, потом переоделась в золотистое, примерила, как с ним будет смотреться браслет из опалового стекла – и в конце концов позвала Филиппа советоваться.
– А это ты сама решай, – ухмыльнулся он. – Хочешь, чтобы на тебя все глазели – тогда красное надевай, с вырезом этим… до пупа. А если хочешь, чтобы все-таки иногда и по сторонам смотрели, тогда лучше что-то поскромнее.
Слава богу, в последнее время он вроде бы пришел в норму, улыбаться понемногу начал. Впрочем, Бруни было не до того, чтобы особо раздумывать над его настроениями, и так хлопот хватало.
На презентацию Бруни в конечном счете пошла вообще не в платье, вместо этого надела тот самый белый комбинезон, который купила перед Новым годом. В меру экстравагантно – и вполне элегантно, и стеклянная голубая лилия с золотистым напылением смотрелась в вырезе так, будто специально к этому комбинезону была сделана.
Приехала она заранее, как велели.
На входе стояла служительница, но больше в зале не было ни души. Все выглядело идеально – просто идеально. Даже не верилось, что это по-настоящему, что это – ее. Ее выставка…
Тесса сидела в кабинете владельца галереи. При виде Бруни кивнула.
– Да, белое – это именно то, что надо! Теперь идите фотографироваться, пока народ не набежал. Фотограф где-то в зале, поищите.
Фотограф обнаружился в предпоследней комнате и тут же принялся за дело – поставил Бруни перед витражом, потом рядом с букетом гладиолусов, потом велел взять в руки вазу и встать у окна…
Она терпеливо выполняла команды: «Голову вверх… подбородок ниже… Улыбнитесь… станьте боком…», – и то и дело украдкой поглядывала на часы. Осталось всего десять минут до начала… пять… а вдруг никто не придет?! Почти никто, мысленно поправилась она, услышав вдалеке шаги и голоса.
Пригласительных билетов было разослано всего пятьдесят, каждый на две персоны, но Бруни от волнения казалось, что народу пришло куда больше.
Тесса держалась неподалеку, знакомила ее то с одним человеком, то с другим. Бруни улыбалась, кивала, что-то говорила… хватала с подноса проходившего мимо официанта бокал с шампанским, делала глоток пересохшим ртом – и снова говорила и улыбалась.
Порой она находила глазами Филиппа. Он стоял у окна, вроде бы ничего не делая – но само его присутствие почему-то внушало ей уверенность в себе.
Потом Тесса куда-то исчезла, и Бруни понемногу начала приходить в себя. В конце концов что особенного – это же вечеринка, обычная вечеринка, на каких она бывала сотни раз! Неужели эта старая грымза действует на нее так угнетающе?!
Она перешла в другую комнату, прислушиваясь, что люди говорят. Удалось уловить несколько восхищенных «ахов» и даже одно «Ой, какая прелесть! Ты мне это купишь?».
В толпе мелькали полузнакомые лица – вроде бы где-то и видела, но непонятно, где и когда. Появился Гарольд – вот кого она действительно была рада видеть! Они немного поболтали, прошлись по залам; Бруни показала самое удачное, что сделала за последний месяц: розовые цикламены в черно-зеленой керамической подставке-вазе и зеленовато-опаловую вазу классической формы – там «играл» сам материал.
Хотела показать еще византийскую мозаику, но тут появилась Тесса и, бесцеремонно прервав их разговор, снова повела ее с кем-то знакомиться, еще нашипела по дороге:
– Я же просила вас не отходить далеко от входа!
Уже под самый занавес, когда гости начали расходиться, приехала Иви – не одна, с компанией. Всего их было восемь человек, включая Макса с Кристиной и Грега. Пригласительный билет у них был один на всех, и Бруни пришлось вмешаться, чтобы их пропустили. Они обступили ее, начали болтать наперебой – выяснилось, что отец Макса одолжил сыну на уикэнд свой самолет, вот они и решили слетать в Париж, а заодно и к ней на выставку зайти.
Иви отпустила несколько реплик по поводу выставки – вроде бы и похвалила, но слова «прикладное искусство» произнесла таким тоном, что ни у кого из присутствующих не осталось сомнений: по ее мнению, это все же нельзя сравнивать с «настоящим» искусством – то есть с живописью.
«Зелен виноград, милочка – сначала пусть тебе кто-нибудь выставку в Париже предложит, а потом говори!» – ехидно подумала Бруни и назло ей сделала глазки Грегу.
– Мы собираемся сейчас в «Гараж» закатиться – ты как, с нами? – спросил Макс.
Ехать ей, честно говоря, никуда не хотелось. Но отговориться тем, что она не может уйти с презентации, было нельзя – гости уже тянулись к выходу, мероприятие вот-вот должно было закончиться. Напрямую отказаться тем более было нельзя – еще подумают, что зазналась. Поэтому, незаметно вздохнув, она кивнула:
– Да, конечно.
Следующие два с лишним часа Бруни провела скучно и бездарно;
Больше всего ей хотелось оказаться в номере «Хилтона», упасть на кровать, закрыть глаза и мысленно еще раз пережить все, с самого начала. Просмаковать как следует и восхищенные взгляды, и вкус шампанского, и волнение, и слова, подслушанные украдкой: «Вот здорово, а! Прямо как настоящие, ты можешь в это поверить?!» – и даже шипение Тессы.
Но вместо этого приходилось слушать скучную болтовню ни о чем, не менее скучные шутки Макса, терпеть скучные ухаживания Грега – даже пойти с ним танцевать, чтобы позлить Иви.
Единственный за весь вечер светлый момент – это когда Иви вдруг вытаращилась на Филиппа так, будто у него на лбу вырос третий глаз. Бруни присмотрелась – вроде ничего особенного он не делает, с официантом разговаривает, объясняет что-то про вино… Лишь через несколько секунд до нее дошло, и она чуть вслух не хихикнула: Иви ведь до сих пор не знала, что Филипп говорит по-французски! Наверняка решила, что тогда, на яхте, ей этого нарочно никто не сказал, чтобы поставить ее в идиотское положение!
Мамаша не обманула – приехала на открытие. Ахала, бурно восхищалась, явно стремясь привлечь к себе побольше внимания – и через полчаса умчалась.
Перед этим отозвала Бруни в сторону, попросила:
– Если Родди спросит, ты меня прикрой, скажи, что мы с тобой всю неделю вместе были.
Бруни хихикнула, мысленно посочувствовав Родди – похоже, бедняге светила участь рогоносца. Но, как выяснилось, сочувствовала зря: оказывается, мать собиралась втайне от мужа провести неделю в косметической клинике под Дижоном и «кое-что подправить на лице» – нетрудно было догадаться, что речь идет об очередной подтяжке.
Вскоре ушла и Тесса. Перед этим подозвала к себе Бруни, сухо пошутила:
– Ну вот, праздники закончились, теперь предстоят будни. – Поджав губы, добавила: – Вы, моя милая, тоже, пожалуйста, не крутитесь здесь все время. Для публики в личности художника должен быть некий элемент сакральности.
С чего это вдруг?! Бруни как раз наоборот, хотелось побыть еще – послушать, что говорят люди, как смотрят, как реагируют… Она уже открыла рот, чтобы огрызнуться… и, сама не зная почему, смолчала. Все-таки, что ни говори, а присутствие Тессы действовало на нее угнетающе.
Про себя решила, что будет крутиться на выставке столько, сколько хочется – и плевать ей на сакральность! В конце концов, как правильно сказал отец, это «ее шоу»!
Все вещи на выставке делились на три группы: то, что Бруни привезла только показать; то, что должно было стать предметом торга на аукционе, и то, что посетители могли купить – разумеется, забрать свое приобретение они могли лишь по окончании выставки. В этом случае рядом с экспонатом стоял ценник.
Когда в первый день выставки, вернувшись после обеда, Бруни увидела, что возле небольшого зеркала в овальной рамке из голубых лилий висит табличка «Продано», то сначала даже не поняла, что это. Потом – удивление, восторг: «Купили! Все-таки купили, понравилось!» Подозвала Филиппа, кивнула:
– Смотри! Смотри, купили!
– Ну что ж – поздравляю! – улыбнулся он – по-доброму, без своей всегдашней иронии. – С почином тебя!
А ведь действительно – впервые в жизни кто-то захотел заплатить деньги за то, что она делает…
Отзывов в прессе было немного – три небольшие заметки. Но зато все в хвалебном тоне. В одном месте ее назвали «талантливым дизайнером», еще в одной заметке хоть и упомянули папашу, но зато назвали выставку «сказочной феерией».
Табличек «Продано» рядом с экспонатами с каждым днем становилось все больше. Бруни попробовала посчитать, сколько же денег она получит, если так пойдет и дальше – выходила более чем солидная сумма.
С несколькими покупателями ей довелось пообщаться лично – они захотели выразить восхищение художнику. В одном случае пришлось потом долго отнекиваться от настойчивого приглашения вместе поужинать.
За два дня до аукциона позвонила Тесса, сказала деловито-кислым тоном:
– Я вам весь вечер дозваниваюсь.
Наступившая пауза явно подразумевала, что в ответ ее собеседница должна рассыпаться в извинениях. Но, возможно потому, что на расстоянии гнетущее воздействие Тессы ослабело, вместо этого Бруни разозлилась. Какого черта, она что здесь – под домашним арестом?! Или должна о каждом своем шаге кому-то докладывать?!
На самом деле они с Филиппом ходили в кино, а потом ужинали в каком-то кабачке, где подавали восхитительные мидии в сметане – но кому какое дело, хоть бы они даже на оргии были!
Так и не дождавшись ответа, Тесса продолжила:
– Я тут разговаривала с аукционистом, и он хочет включить в аукцион несколько дополнительных лотов. Для публики это будет приятным сюрпризом.
– Что именно? – спросила Бруни.
– Там есть такие оранжевые цветочки в черной вазе – он хотел бы их, потом еще зеркало с тюльпанами, чашу с попугаем на ветке…
Мамбреции? Попугая? Того самого, которого она купила в антикварном магазине? Да, у этого аукциониста губа не дура!
– …и еще розовые цветочки в керамической подставке и два медальона из византийской мозаики.
Еще и цикламены?! Да что они, с ума сошли – самые лучшие вещи забрать хотят!
– Ну, так вы согласны? – нетерпеливо спросила Тесса. – Мне нужно звонить в типографию, чтобы они срочно напечатали буклеты с описаниями новых лотов, мы их вложим в каталог аукциона.
– Зеркало, пожалуй, я согласна продать, медальоны тоже. – Как ни хотелось сказать «нет», в том числе и назло старой грымзе, но здравый смысл требовал пойти на компромисс. – Но об остальном не может быть и речи.
– Мне долго вам объяснять, – Тесса сделала короткую паузу, и Бруни как наяву увидела ее поджатые сморщенные губы, – но, поверьте мне, у аукциониста есть определенные причины предлагать именно эти вещи.
«Да, разумеется – то, что у него хороший вкус», – мысленно прокомментировала Бруни, вслух же сказала:
– Повторяю – об этом и речи быть не может!
Из ванной выглянул Филипп. Она скорчила ему скукоженную брезгливую мину, чтобы объяснить, с кем разговаривает.
– Моя милая, вы, кажется, не понимаете ситуацию… – начала Тесса с легким раздражением в голосе.
Фамильярное обращение взбесило Бруни окончательно. Да кто такая вообще эта Тесса, чтобы подобным образом разговаривать с ней? Подумаешь – служащая какого-то там журнала!
– Мисс Мадзелли, – перебила она ледяным тоном, каким ставила на место нерадивую прислугу, – список вещей, которые должны быть проданы с аукциона, был утвержден заранее. Но, поскольку вы просите, – постаралась, как могла, голосом выделить это слово, – то я согласна выставить на аукцион еще зеркало с тюльпанами и медальоны. Больше ничего.
– Что ж, если… – сердито сказала Тесса и запнулась.
«Давай, давай! – мысленно подзуживала ее Бруни. – Ну что ты мне сделаешь? Выставку закроешь, аукцион отменишь?!»
Конечно, ссориться с аукционистом не хотелось, она не раз слышала, что выручка от аукциона в немалой степени зависит и от него. Но жертвовать любимыми вещами тоже была не согласна. В конце концов, деньги – не самое главное в жизни!
Кроме того, она вовсе не была уверена, что предложение исходило от аукциониста, а не от самой Тессы. Возможно, кому-то из знакомых грымзы приглянулись именно эти вещи – вот она и старается!
– …Если вы измените свое решение, то позвоните мне завтра утром, – продолжила Тесса куда более нейтрально-деловым, почти примирительным тоном. – В противном случае ограничимся зеркалом и медальонами.
Трубку Бруни вешала с ощущением победы. И черта с два она позвонит!
Идти или не идти на аукцион? Вопрос этот мучал ее чуть ли не с самого начала. С одной стороны, пойти очень хотелось. С другой – это будет выглядеть нелепо, словно она собралась покупать свои собственные вещи.
В конце концов Бруни все же решила пойти, но одеться понезаметнее, сесть сзади, чтобы особо не бросаться в глаза – ведь интересно посмотреть, как люди будут торговаться, и какие предметы вызовут наибольший интерес, а какие «уйдут» почти без торга.
Замаскировалась она основательно: надела джинсы и невзрачную накидку-пончо, туфли без каблуков, чтобы казаться ниже ростом. Когда же завязала волосы банданой в черно-золотую полоску, нацепила темные очки и взглянула в зеркало, то сама себя не узнала, Филиппу велела сесть отдельно – его ничем не замаскируешь, таких здоровенных мужиков в Париже нечасто можно встретить.
Казалось бы – обычный аукцион, на каких она бывала сотни раз. Тут и там перешушукиваются, кто-то засмеялся; аукционист выкрикивает привычное: «Номер двенадцать плюс пятьдесят… двадцать восьмой две тысячи…». Но у нее то и дело возникало ощущение, что все это словно бы немного и во сне – потому что на столике перед аукционистом стояли ее стеклянные цветы…
И только теперь, внезапно для самой себя, Бруни до конца осознала, что каждое новое «Продано» означает, что еще одна вещь, сделанная ее руками, знакомая до каждого изгиба и каждого лепесточка, отныне становится не ее. Не ее – чужой. Что вещь эта действительно продана, и продана навсегда… А будут ли с ней хорошо обращаться в чужом доме, не уронят ли, не разобьют? Поймут ли, как лучше поставить, чтобы смотрелось красиво? Будут ли ее любить?!
«Продано… Продано…» – никто бы, наверное, не понял ее сейчас, но ей невыносимо вдруг стало слышать это слово.
Очередным лотом оказался букет из четырех разноцветных георгинов в пузатой вазе. Она делала их в последний момент, но получилось здорово! Какого черта себе их не оставила?! Захотелось зажмуриться, чтобы не смотреть, как их уносят – уносят навсегда, больше она их уже не увидит…
Наверное, это было неправильно – чувствовать себя так, полагалось радоваться, что людям нравится то, что она делает, что они хотят платить за это деньги, и немалые. Но ей все равно было не по себе.
Хорошо хоть мамбреции она не позволила на аукцион выставить, как ни уговаривала Тесса. Их место дома, на мраморном столике – и точка!
На следующее утро Бруни проснулась со странным чувством: ничего не хотелось, на душе было пусто и тоскливо.
Она повернула голову. Филипп мирно посапывал рядом.
Осторожно, стараясь его не разбудить, она вылезла из-под одеяла, прошлепала в гостиную и позвонила, чтобы принесли завтрак – может, хоть от кофе полегчает? Взяла в руки валявшийся на столике журнал, февральский номер «Светской жизни» с анонсом предстоящей выставки. С анонсом… а теперь все уже позади – так быстро, что, казалось, даже не начиналось…
После выставки она собиралась провести еще недельку в Париже: поболтаться по ночным клубам, накупить себе шикарных модных тряпок – Париж все-таки! – словом, развлечься на всю катушку. Но сейчас при мысли о людях, людях, людях вокруг, шуме, запахе сигарет Бруни стало вдруг чуть ли не физически тошно.
После завтрака нужно было идти в галерею – присмотреть за тем, как упаковывают вещи. Белль эта опять начнет вокруг Филиппа крутиться, будто ей больше делать нечего!
Словно подслушав ее мысли, он вылез из спальни – взъерошенный, полусонный, в одних трусах.
– Чего ты тут сидишь?
– Ничего! – огрызнулась она, благо теперь было на кого.
Случайно взгляд ее упал на журнал, который она продолжала держать в руках – на рекламу на обложке: снежные горы, синее-синее небо и надпись «Хотите отдохнуть от всех проблем и забот? Хотите побывать там, где нет ни телефона, ни городской суеты? Хотите почувствовать себя Робинзоном?»
«Хочу!» – подумала Бруни.
