Текст книги "Том II: Отряд"

Автор книги: Мэри Джентл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

– Если умрет Флориан. – Аш снова присела и осторожно погладила жирные седые волосы Аделизы. Женщина настороженно замерла. Аш продолжала тихонько гладить ее по голове и говорила: – Дело в Флориан. Я не могу допустить, чтобы ты угрожала ей. Если ты останешься в живых, и Дикие Машины используют тебя…

– Во время осады я пробовала разорвать связь с machina rei militaris, – призналась Фарис. – Я прибегла к помощи священника-раба, который не мог бы никому рассказать. Да ему и не поверили бы… Он молился, но голос машины оставался со мной.

– И я тоже! – Рука Аш замерла. – Я тоже пробовала! И у меня тоже ничего не вышло!

Обе удивленно рассмеялись, схватившись за руки. Аделиза глазела на них, переводя взгляд с лица на лицо, и вдруг тоже засмеялась каркающим смехом.

– Такая же! – торжествующе выговорила она, указывая то на одно, то на другое лицо. – Такая же!

Аш прикусила язык. Это вышло совсем нечаянно. Ужасно больно, до крови. «Пожалуйста, – думала Аш, – ну скажи, что ты меня знаешь».

Толстая старуха протянула руку и погладила волосы Фарис. Потом потянулась к Аш. У той сжалось что-то в животе. Пухлый мягкий палец коснулся ее лица, погладил по щеке, замер на шрамах и отдернулся.

– Такая же? – удивленно повторила Аделиза. У Аш на глазах выступили слезы, но щеки остались сухими. Она нежно коснулась руки Аделизы и встала.

– Может, и есть еще такие же, как ты, – сказала она Фарис, – но если бы ты вернулась и уничтожила каменного голема… другой machina rei militaris у них нет. Тогда они оказались бы отрезаны. Дикие Машины. И пришлось бы им дожидаться нового Гундобада или Радоника, чтобы построить новую машину. Это потрудней, чем плодить ублюдков.

– Кое-кто пошел бы за мной. Те, кто воевал со мной в Иберии, кто знает меня много лет. Но большинство – нет. А Карфаген всегда готов к встрече победоносных генералов, возвращающихся, чтобы сбросить короля-калифа.

– Могла бы попробовать! – Аш усмехнулась самой себе и горестно тряхнула головой. – Ладно, намек поняла. Но если бы ты уничтожила каменного голема, мне бы не пришлось теперь мучаться, гадая, следует ли убить собственную сестру.

– Нельзя убивать! – сердито вскинулась Аделиза. Аш удивленно опустила взгляд. Виоланта сидела рядом с матерью, обнимая ее и, по-видимому, нашептывая на ухо перевод беседы; полоумная женщина погрозила пальцем Аш, потом Фарис.

– Нельзя убивать! – повторила она.

Аш вздрогнула от физической боли в груди, подумала:

«Что-то у меня неладно с сердцем». Руки, сжатые в кулаки, невольно прижались к пластине нагрудника, словно это могло облегчить боль. Снова толчок острой, сосущей боли.

Она нагнулась и потрепала Виоланту по голове. Девочка отшатнулась. Аш погладила руку Аделизы и, спотыкаясь, вышла из комнаты, нырнула под притолоку, прошагала мимо тощего монаха, молча прошла сквозь эскорт, ожидавший во дворе, молча дошла до дворца и прошла в покои герцогини.

– Мне нужно повидать Флориан.

Яркие как бусины глазки Джин Шалон блеснули из-за резной дубовой двери.

– Она нездорова. Не принимает.

– Меня примет. – Аш уперлась в резное дерево стальным локтем. – Или вы рассчитываете меня остановить?

Тильда, одна из фрейлин, выглянула из-за плеча Джин.

– Она нездорова, мадам капитан. Нам пришлось просить милорда де Ла Марша прийти утром.

– Нездорова? – Аш толчком пришла в себя, мысли прояснились, собрались. Она коротко рявкнула: – Что с ней?

Тильда смущенно покосилась на Джин Шалон, пролепетала:

– Капитан-генерал…

– Я спросила, что с ней? Чем она больна? А, ладно… – Аш протолкнулась мимо них, ворвалась в покои, оставив стаю возмущенных служанок и фрейлин разбираться с эскортом, бросилась к кровати и откинула занавеси балдахина.

В лицо ей ударила вонь перегара. Аш закашлялась.

Герцогиня Флориан, во всей одежде, в мужском камзоле, рубахе и штанах, ничком распростерлась на постели. Из открытого рта на простыню стекала струйка слюны. Дыхание пропиталось алкоголем. Пока Аш стояла у кровати, растерянно уставившись на нее, Флориан начала яростно храпеть.

– Она что, была сегодня днем на стене?

Белое личико Джин Шалон возникло совсем рядом с Аш.

– Я ей говорила не ходить. Я ей говорила, что не подобает женщине смотреть на такое, от чего сам Господь отворачивает лик свой. Но разве она меня послушает? Никогда она меня не слушает!

– Очень рада это слышать. – Аш нагнулась и заботливо укутала ноги Флориан волчьей шкурой. – Если не считать сегодняшнего случая. И долго она упивалась до бесчувствия?

– С заката.

«С часа убийства заложников».

– Ну, больше это не повторится, – губы Аш дрогнули. – Выпивка кончилась. Ладно. Если проснется, пошлите за мной. Если нет – не тревожьте ее.

Она вышла из дворца в задумчивости, мельком отмечая болтовню эскорта Людмилы Ростовной, боль в обожженном бедре и натруженных мышцах ног. От усталости все вокруг плавало в смутной дымке. Только ночной мороз, встретивший на улице, заставил ее полностью очнуться.

Ковш успел повернуться вокруг небесной оси. Через несколько часов кончится Рождество и наступит рассвет Стефанова дня.

В темном небе полыхнула яростная голубая вспышка.

Началось!

Снаряд с греческим огнем прочертил над ними крутую дугу, заливая мостовую сполохами адского пламени. В холодном голубом сиянии метнулась человеческая тень, кто-то торопился потушить смолу, пролившуюся у самой стены.

«Зараза! Уже? Гелимер расстался с надеждой заполучить обратно своего генерала и плюнул на перемирие?..»

Еще один снаряд промелькнул высоко в небе и скрылся за стенами Дижона.

– В укрытие, – приказала Аш, поспешно отступая под арку дворцовых ворот. Еще одно ядро, на этот раз каменное, ударило в мостовую. Аш ступнями почувствовала, как содрогнулась земля.

– Мудососы, – пробормотала Людмила, прибавив пару нелестных слов насчет меткости визиготских пушкарей. Отряд согласно заворчал. – Да еще и на самое Рождество! Босс, разве перемирие не должно продлиться до завтрашнего возвращения лорда Фернандо?

Аш прислушалась – всюду тихо, и обстрел прекратился…

«Визиготские осадные машины и боеприпасы, порядок пехотных штурмовых отрядов?» – Аш мысленно сформулировала вопрос и, покачав головой, решила не произносить его вслух.

Какой смысл спрашивать каменного голема – он сам получает донесения через гонцов, а значит, с опозданием на две-три недели.

По крайней мере, значит, и Гелимер не сможет использовать его тактические советы против нас. Может, Дикие Машины и говорят с големом, но Гелимеру от этого толку нет. Да и Годфри бы его услышал. Хоть что-то…

Она застыла на месте.

– Капитан? – окликнула Ростовная, как видно, уже не в первый раз обращаясь к ней.

– Что?

Аш смутно отметила, что обстрел не возобновился – стало быть, это не подготовка к штурму, а просто выходка заскучавшей пушечной команды, возможно, пьяных франкских наемников Гелимера. От этой мысли сразу исчезло облегчение, которое испытала Аш, поняв, что перемирие продолжается.

– Возвращаемся в башню? – Людмила вглядывалась в темноту проулка, обманчиво освещенного брызгами догорающего греческого огня. – Капитан, что с вами?

Аш прошептала непослушными губами:

– Я… только что поняла. Как я раньше не додумалась?!

3

Полосатый поросенок копался рыльцем в снегу, усердно виляя веревочным хвостиком. Аш смотрела, как осколки заледеневшей корки разлетаются над его головой. Вот он прорылся сквозь мягкую белизну под настом. Показались бурые прошлогодние листья. Поросенок захрустел желудями и удовлетворенно хрюкнул.

Человек с бородой цвета спелого желудя откинул капюшон и обернулся, чтобы взглянуть на нее.

– Аш.

– Годфри.

Усталость удерживала ее на самой кромке сна. Совсем не трудно было одновременно сознавать себя лежащей на соломенной подстилке у очага в отрядной башне, слышать перешептывания пажей и оруженосцев, становившиеся все глуше по мере того, как сон овладевал сознанием, и вслух обращаться к голосу, звучащему в сновидении.

Сон принес и образ, ясный и точный: крупный широкогрудый человек, узловатые ступни виднеются под длинным подолом зеленой рясы. В косматой бороде появились белые волоски, а у губ и вокруг глаз пролегли глубокие морщины. Обветренное лицо и прищур глаз, привычных к зимнему ветру и летнему солнцу.

– Когда мы с тобой встретились, ты был не старше, чем я сейчас, – тихо проговорила Аш. – Христос Иисус, я чувствую себя столетней старухой.

– И выглядишь соответственно, готов поспорить.

Аш фыркнула.

– Годфри, ты не слишком почтителен!

– Какое уж почтение к голодной ободранке-наемнице!

Годфри в ее сне присел на корточки, не обращая внимания на облепившие подол рясы комья мокрого снега, и оперся на ладонь, до запястья утонувшую в снегу. Аш смотрела, как он пригнул голову (плечи внизу, седалище задрано кверху – вот-вот кувырнется), чтобы заглянуть между ног рывшегося в снегу трехнедельного поросенка.

– Годфри, что ты, прах тебя побери, вытворяешь?

Сновидение отозвалось:

– Смотрю, вепрь это или свинка. У свинок характер помягче.

— Годфри, я все равно не поверю, что ты провел детство в Черном Лесу, заглядывая в задницы кабанам!

– Свинка . – Снег вспучился, и показалось перемазанное рыльце дикого поросенка. Золотистые глазки подозрительно оглядывали окружающий мир из-под невероятной длины соломенных ресниц. Годфри-сновидение тихо и бесконечно долго приговаривал ласковые словечки. Аш уплывала все дальше в забытье. Наконец священник очень осторожно и плавно протянул руку.

Свинка снова зарылась пятачком под снег. Пальцы человека нежно почесали то местечко за ухом, что даже зимой не обрастает грубой щетиной, а покрыто только мягкой пушистой шерсткой. Рыльце вздернулось и послышалось короткое фырканье, сменившееся на удивление тонким повизгиванием. Годфри почесал смелее, его пальцы скребли горячую серую шкурку. Поросенок шлепнулся на бок, прямо на снег, и лежал, довольно похрюкивая, пока пальцы человека ласкали и чесали щетинистую шейку. Узелок хвостика радостно вилял.

– Годфри, я готова поверить, что тебя, как Господа нашего, вскормила дикая свинья.

Не переставая ласкать кабаненка, Годфри Максимилиан повернулся к ней:

– Благослови тебя Бог, детка, я же чуть не всю жизнь занимался спасением диких животных, — В соломенной шевелюре священника, так же как и в бороде, блестели белые нити. Свободной рукой он погладил вересковый крест на груди. Широкая, покрытая шрамами ладонь: мозолистая рука труженика. Темные, золотистые как у того поросенка, глаза… каждая подробность не виденного долгие месяцы лица явственно стояла перед Аш.

– Кажется, что запомнишь лицо навсегда, – шепнула Аш. – А на самом деле это первое, что уходит.

– Всегда кажется, что еще будет время.

— Хочешь удержать в памяти… – Аш разметалась на соломе. Ясный образ Годфри, сидящего на снегу, уходил, как вода в песок. Она пыталась удержать его и чувствовала, что теряет.

– Аш?

— Годфри!

– Я не знаю, сколько прошло времени с нашего последнего разговора.

— Несколько дней, – Аш перевернулась на спину, прикрыв глаза локтем. Послышался голос Рикарда, объяснявший кому-то, что капитан-генерал не может принять их в ближайшее время – подождите еще хоть час.

– Сейчас вечер Христовой Обедни, – пояснила Аш, – или самое начало Стефанова дня: я не слыхала, звонили ли к заутрене. Я боялась заговорить с тобой, потому что Дикие Машины… – она запнулась. – Годфри, ты их еще слышишь? Где они?

– Ад молчит.

— К черту ад! Мне нужно знать, что затевают Дикие Машины. Годфри, говори со мной!

– Прости, детка.

В голосе послышалась сдержанная усмешка.

– За это время – сколько, ты говоришь, прошло? Месяц или больше? – ни одна человеческая душа не обращалась к каменному голому. Сперва великие Дьяволы горько сокрушались об этом, затем рассердились. Они оглушили меня, детка, их гнев, протекая сквозь меня, оглушал. Я думал, ты слышишь, но, быть может, их гнев был направлен на Фарис. И с тех пор они молчат.

— Господи, неужели правда?

Аш потянулась. Она спала не раздеваясь, на случай ночной тревоги. На мгновение приоткрыла глаза, взглянула на балки потолка в полутьме, за пределами света угасающего камина.

– Они не могли отказаться от Фарис, просто выжидают. Годфри, и никто не пользовался каменным големом? Даже король-калиф?

– Рабы калифа Гелимера говорили с ним – как говорят люди, не так, как Фарис, Задавали вопросы, касающиеся тактики. Если ты меня спросишь, они смогут вычислить, чего ты опасаешься. Он в большой тревоге, детка: все в этом вторжении пошло не так, как он рассчитывал. Он сейчас словно всадник, потерявший власть над боевым конем. Я хотел бы найти в своем сердце жалость к нему, но не могу не радоваться его неудачам. Не уверен, что он хотя бы понимает ответы своего голема.

— Надеюсь, ты прав. Годфри, чему ты так радуешься?

– Я соскучился по тебе, Аш.

В горле у нее запершило.

– Ты клялась, что вернешь меня домой, спасешь от этого… Детка, я знаю, ты не заговорила бы со мной, если бы не придумала способа. Ты пришла вывести меня из ада, верно?

Аш с трудом приподнялась на локтях, отмахнулась от бросившегося было к ней Рикарда. Она куталась в меха и покрывала, извиваясь так, что едва не угодила ногами в огонь.

– Я много в чем клялась, – хрипло проговорила Аш. – Клялась добраться до Диких Машин, когда они тебя убили тем землетрясением… А ты в зале коронаций клялся никогда не оставлять меня, но это не помешало тебе умереть… Все мы даем обещания, которые не можем исполнить.

– Аш?

— По крайней мере, я никогда не клялась вернуть назад твое тело для похорон. Я знала, что это невозможно.

– Когда я пытался вывести тебя из камеры во дворце Леофрика, прежде чем сумел отыскать Фернандо делъ Гиза, я поклялся, что ты никогда не будешь одинока. Помнишь? Это обещание я сдержал. И сдержу дальше, детка. Ты слышишь меня и всегда будешь слышать. Я никогда не оставлю тебя, будь уверена.

В горле застрял тугой болезненный ком. Аш потерла глаза костяшками пальцев и усилием изгнала из сознания боль и горечь.

Горячие слезы полились из глаз, красное сияние углей в камине расплывалось. Она ощутила мертвую пустоту в груди и вонзила ногти в ладони. Слезы лились ручьем, она всхлипнула…

– Аш?

– Я не могу тебя освободить. Не знаю, как…

Молчание.

– Думаю, я как-нибудь прощу тебе одно не выполненное обещание.

Голос Годфри гулко отдавался в голове.

– Помнишь, я говорил, что как бы дорого ни пришлось заплатить за то, что оставил церковь и ушел к тебе, все равно дело того стоило? Тогда я любил тебя любовью мужчины. Теперь я – только дух, без тела, но я все еще люблю тебя. Аш, ты этого стоишь.

— Никогда я этого не заслуживала!

– Не о том речь, хотя ты была верна, добра и отдавала мне тепло своего сердца, но я любил тебя не за это. Без причин, просто за то, что ты – это ты. Я полюбил твою душу прежде, чем начал думать о тебе как о женщине.

— Ради Христа, заткнись!

– Я говорил уже: я ни о чем не жалею, разве что о том, что ты все еще не доверяешь мне до конца.

— Доверяю я! – Аш закрыла лицо руками, склонив голову к коленям в сырой теплой темноте. – Доверяю! Я знаю, что если попрошу тебя что-то сделать, ты сделаешь. Оттого-то так трудно… невозможно… просить…

– Разве ты можешь попросить о чем-то, что я не хотел бы исполнить?

В его голосе звучит горестная усмешка.

– Хотя я теперь мало что могу, детка. Но проси, и я сделаю все, что сумею.

Аш не сдержавшись, громко всхлипнула и прижала ладонь ко рту, чтобы заглушить звук.

– Ты… еще… не понимаешь…

– Босс?

Она открыла глаза и увидела присевшего на корточки Рикарда, глядевшего на нее с нескрываемой тревогой и сочувствием. По щекам Аш текли слезы. Глаза жгло. Она пыталась заговорить, но помешал стоявший в горле ком.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил Рикард, беспомощно оглядываясь. – Что сделать, босс?

– Оставайся у двери. Никого… – слова застревали в горле. – Никого не пускай, пока я не скажу. Все равно, кто бы ни пришел.

— Положитесь на меня, босс! – Темноволосый юноша выпрямился. На нем были латы с чужого плеча, обгоревший бригандин, снятый с одного из раненых, а у бедра позвякивал меч с круглой гардой. Но не одежда, а выражение глаз делало его много старше, чем он был полгода назад под Нейсом.

– Спасибо, Рикард.

– Зовите меня! – свирепо проворчал он. – Как только что понадобится, зовите меня. Босс, может, мне…

– Нет! – Она нашарила мешочек у пояса, выудила грязный платок и вытерла лицо. – Нет. Я сама должна решить. Я позову, когда ты будешь нужен.

– Вы говорите со святым Годфри?

Вот тут слезы хлынули ручьем. «Почему? – недоуменно соображала Аш. – Почему я не могу перестать? Это уже не я; я не плакса…»

– Уйди, Рикард.

Она смяла промокший платок в ладонях и промокнула глаза.

– Клянусь тебе, детка, ты не можешь попросить ничего такого, что я не исполню с радостью.

Голос Годфри Максимилиана в ее сознании звучал с настойчивой искренностью. Слишком открыто. Аш сильнее прижала к глазам платок. Через мгновенье она сумела выпрямиться и уставиться на подернутые золой угли.

– Ага, а ты просил меня о помощи, не забыл? А я не могу помочь… Годфри, я правда хотела попросить… если тебе так легче, считай, что я приказываю.

– Ты плачешь? Аш, маленькая, что с тобой?

– Просто слушай, Годфри. Просто слушай. Она прерывисто вздохнула, удержалась от всхлипа и, сжав в кулаке платок, овладела своим голосом.

– Ты теперь – machina rei militari – или ее часть.

– По-моему, мы с ней теперь переплелись, как уток и основа в ткани, – я долго над этим размышлял. Аш, отчего такое горе?

— Помнишь, что ты сказал мне, когда мы ехали по пустыне?

– Что именно?..

Аш судорожно вздохнула и не дала ему договорить:

– Это была шутка. Я попросила тебя совершить чудо, «крошечное чудо – помолись, чтоб каменный голем развалился на куски» – что-то в этом роде, не помню точно. Потом у меня на уме была только Фарис: как убить Фарис, как остановить Дикие Машины.

– Она не говорит с Дикими Машинами, хотя, мне кажется, она слышит, когда они обращаются к ней.

— Это не важно. – Аш открыла глаза и только тогда поняла, что искала убежища в темноте под веками. Она наклонилась к очагу, выгребла головню и закопала ее поглубже в красноватые угольки. – Фарис следовало бы убить для пущей надежности, но я не могу. Может, ее все равно казнят. Не важно. Дикие Машины могут внушить семье Леофрика вывести новую Фарис, а может, они уже начали. Гораздо важнее – каменный голем.

Голос Годфри в ее сознании молчал, но Аш чувствовала, что он ждет, готовится впитать каждое слово.

– Мы должны уничтожить Дикие Машины. Военная сила нам тут не поможет – это займет не меньше года, а столько ждать нельзя. Мы могли бы убить мою сестру, – Аш почувствовала, что голос снова дрогнул, – но и это не поможет выиграть время, а между тем Бургундия превратится в пустыню.

– Молчи! Если великие Дьяволы слышат…

– Ты слушай, Годфри. Каменный голем – это ключ. Через него они говорят с Леофриком и его семьей. Через него они говорят с моей сестрой. Это канал, через который они вытягивают силу солнца для своего чуда.

– Да?

В ответе прозвучало осторожное недоумение, но не было протеста. У Аш тряслись руки. Она вытерла перемазанные в золе пальцы о зеленую штанину. Почти без участия воли, ее голос продолжал звучать спокойно и властно.

– Помимо других причин, я мало думала о каменном големе, потому что он остался в Карфагене, за спиной гелимеровского войска. Налет не удался, и я решила, что нечего и пытаться добраться до него второй раз. Я просто выкинула его из головы.

Над непрогоревшим угольком вспыхнуло пламя, послышалось влажное шипение. Аш вздрогнула, сжавшись всем телом от загривка до пяток, потерла лицо грязной ладонью.

– Годфри, с каменным големом можно справиться. Мне до него не дотянуться, и никому из нас, но ты уже там… Ты – его часть!

– Аш…

«Я стану думать о нем как о лишенном тела обломке, как о неуспокоенной душе, только не как о человеке, которого любила всю жизнь сильнее, чем любят отца или брата!»

– Сделай хоть маленькое чудо, – говорила Аш. – Уничтожь каменного голема. Разорви связь между ним и моей сестрой. Призови молнию – и преврати все в бесполезный песок и стекло.

В той части души, что принадлежала не только ей, царило молчание. Оно длилось недолго, всего несколько ударов сердца, отдававшихся во всем теле.

– О Аш…

В его голосе звучала боль. Аш потерла кулаком ноющую грудь. Боль не отступала. Она очень спокойно произнесла вслух:

– Ты священник. Ты можешь призвать молнию.

– Самоубийство – грех.

— Потому-то я приказываю тебе, а не прошу. – Дыхание перехватило то ли всхлипом, то ли безрадостным смешком. – Я знала, что ты это скажешь. Я все продумала. Я не желаю гибели твоей души. Как только я поняла, что делать, мне стало ясно, что это должно быть сделано по чьему-то приказу. И я приказываю, я беру ответственность на себя.

По полу от двери к очагу потянуло холодным сквозняком. Аш поглубже зарылась в меха. Из-за двери слышался скрежет метала – Рикард зацепил мечом камень. С винтовой лестницы отдаленно доносились голоса.

В голове было тихо.

– Еще одна причина, почему я не додумалась раньше, – тихо сказала Аш, – это потому, что я чуяла, чем это кончится. Я знаю тебя. В Карфагене ты погиб из-за того, что решил вернуться за Аннибале Вальзачи, черт тебя подери, а здесь не одна жизнь поставлена на карту.

– Да, это важнее жизни одного человека.

– Я не о твоей… – Аш осеклась. – Я… да, о твоей. Это полностью отрежет Дикие Машины. Они не смогут использовать Фарис, не смогут даже говорить с визиготами. Они будут немы и бессильны, пока кто-нибудь еще не построит такую же машину. Может быть, не один век. Так что это действительно важнее одной жизни, но… если бы не твоей!

Ветер стукнул ставнем. В щелку пробился мерцающий свет звезды, вместе с тлеющими углями осветил привычную мебель командирской палатки: стойка для доспехов и оружия, сундук, запасное снаряжение. Одиночество грызло сильнее ночного мороза.

– Мне приходилось посылать людей на посты, где, они знали, их ждет верная смерть, – ровным голосом сказала Аш. – Я только сейчас осознала, как это было мучительно. Неужели мало было потерять тебя один раз?

– Я не знаю, получится ли. Но я призову милость Божью и попытаюсь.

— Годфри…

Ту часть души, которую Аш делила с ним, затопило смятение, страх и храбрость: ужас, который он не в силах был скрыть, и столь же осязаемая решимость.

– Ты не оставишь меня.

— Нет.

– Благослови тебя Бог. Если он любит тебя, как я люблю, он обязательно даст тебе новую жизнь, в которой не будет столько горя. А сейчас…

— Годфри, подожди!

– Ты хочешь, чтобы я взял грех на себя? Если я промедлю, у меня уже не хватит смелости. Я должен сделать это сейчас, пока еще могу.

Ей хотелось крикнуть: «Черт с ним, мне плевать, что будет. Я придумаю способ освободить тебя, сделать снова человеком, и какое мне дело до целого мира? Ты – Годфри!»

Сияние углей затуманилось. По щекам у нее текли слезы.

«Что я могу сделать для тебя теперь? Только одно – то, что могу. Я могу взять на себя ответственность».

– Призывай молнию, – сказала она. – Давай.

Голос тускло прозвучал в горькой холодной тьме. У нее хватило времени размазать по лицу слезы и подумать: «Ну и глупо же мы с ним будем выглядеть, если окажется, что все это – впустую…»

В самом сердце ее души Годфри Максимилиан произнес:

– Милостью Божьей и любовью, которую питаю к Твоим творениям, умоляю Тебя услышать мой голос и ответить на мольбу.

Она сотни раз слышала этот голос на обеднях, и вечернях, и заутренях; слышала в лагерях и на поле боя, где люди шли на смерть, прислушиваясь к нему. Тот самый голос, который убаюкивал ее, когда, после монастыря святой Херлены, простая темнота имела власть лишить ее сна и оставить дрожать до рассвета.

– Я здесь, – сказала Аш. – Годфри, я здесь.

Голос в ее сознании звучал глухо, в нем сквозил страх, но молитва не прерывалась:

– И в смерти я не умру, но пребуду с Тобой, Господь мой, и с Твоими святыми. Такова моя вера, и вот я объявляю ее. Господь мой, перед коим бессильна любая броня, сильнейший из всех мечей – пошли огонь!

— Годфри! Годфри!

Ей вспомнилась Молинелла: девочка, следившая за битвой с колокольни, потеряла память в миг разрыва пушечного ядра. Все всплыло потом – и вкус кирпичной пыли во рту, и запах растоптанных маков, и боль в разодранных ладонях… Аш вырвалась из пламени – из пламени горячих углей в очаге отрядной башни. Не итальянское лето, а ледяное солнцестояние бургундской зимы.

Она приподнялась, опираясь на руки, поняла, что лежит ничком, что испачкала штаны и что из прокушенной губы стекает струйка крови.

– Годфри…

Кровь стекала на подстилку, пачкая льняное покрывало. Руки задрожали, не в силах выдержать ее вес. Она упала лицом вниз. Шорох материи громко прозвучал в комнате замка, где не было никакого взрыва. У Аш звенело в ушах; в теле отдавался еще удар, обрушившийся… не здесь.

– Годфри!

— Босс! – Сапоги Рикарда простучали по каменному полу. Она почувствовала его руки на своих плечах, переворачивающие ее на спину.

– Со мной все в порядке. – Она села, пальцы дрожали, ее бил озноб. Парень видал, как бывает в бою, нечего стыдиться его и сейчас. Оглушенная, она обвела глазами стены. – Годфри…

– Что случилось? – мальчишка встряхнул ее за плечи. – Босс?

– Я чувствовала, как он умирает, – голос дрожал. – Все, дело сделано. Я заставила его. О Иисус, это я его заставила.

Страшная боль пронзила грудь. Руки, даже сжатые в кулаки, продолжали трястись. Она чувствовала, как исказилось ее лицо. Громкое рыдание прорвалось сквозь сведенные челюсти.

Она не замечала, как бросился к двери перепуганный Рикард, как вошел кто-то еще… пришла в себя, когда вошедший жестко встряхнул ее за плечи. Рыдающая, воняющая, беспомощная, она не сумела выговорить ни слова, только еще громче расплакалась. Человек крепко обнял ее, прижал к себе. Аш судорожно вцепилась в его одежду.

– Ну-ну, девочка! Отвечай! Что случилось?

– Не…

– Сейчас же! – голос, привычный отдавать приказы. Роберт Ансельм.

– Я в порядке. – Опустошенная, все еще сотрясаясь при каждом вздохе, она оторвалась от него настолько, что смогла сжать его руки в своих. – Ты тут ничем не поможешь.

Дыхание постепенно выравнивалось. Роберт испытующе взглянул на нее. Он был без доспехов, поношенный полукафтан перепоясан на круглом брюхе – как видно, собрался урвать часок сна. Свет очага гротескно играл на его бритой голове и оттопыренных ушах, глаза скрывались в глубокой тени.

– Что там за Годфри? Что такое с Годфри? – проворчал он.

Она не слышала его. У дальних дверей столпились офицеры отряда – Аш не замечала их, она крепко зажмурилась, осторожно коснулась той части сознания, где с того дня под Молинеллой обитал голос.

— Годфри?

Ничего.

Тихие слезы наполнили глаза и пролились из-под век. Она чувствовала, как горячие ручейки струятся по лицу. В горле стояла боль.

– Двухтысячная армия в осаде в укрепленном городе; атакуют силами трех легионов. Предложения?

– Ничего.

– Ну, вы, ублюдки! Я знаю, что вы здесь. Говорите со мной!

Ни давления, ни Голосов, бормочущих на языке времен пророка Гундобада, ни оглушающего гнева, способного сотрясать и разрушать крепости и дворцы. Ни Диких Машин. Пустое немое молчание.

Впервые за свою взрослую жизнь, Аш без Голосов.

Эгоистичная часть сознания заметила: «Я потеряла то, что делало меня единственной в своем роде», и Аш криво усмехнулась, стыдясь этой мысли и принимая ее.

Она открыла глаза, наклонилась и одернула покрывала, прикрывая испачканную одежду, потом выпрямилась и повернулась к стоявшим в дверях офицерам: Анжелотти, Эвен, Герен, Томас Рочестер, Людмила… больше дюжины. На них смотрела молодая женщина, хорошо знающая свое ремесло – войну, примечательная только этим, и ничем другим.

Она сказала:

– Каменный голем уничтожен. Переплавлен в пустой шлак.

Молчание. Люди переглядывались, застигнутые врасплох и еще не готовые верить, радоваться, торжествовать победу.

– Это сделал Годфри, – сказала Аш. – Он призвал молнию на Дом Леофрика. Я чувствовала ее удар. Я… он погиб. Но каменного голема больше нет. Дикие Машины полностью отрезаны. Мы спасены.

4

– Разумеется, – язвительно заметил Роберт Ансельм, – что «спасены» от Диких Машин, а отнюдь не от трех легионов, сидящих под Дижоном!

Почти час она провела в верхнем помещении отрядной башни. Ежеминутно подходили командиры копий, бургундские рыцари и сотники, а Генри Брант с Ватом Родвеем разносили свой бесподобный ликер, обжигавший язык, горло и брюхо. Стихийное празднование перекинулось и на нижние этажи – Аш слышала доносившийся снизу гомон.

– Перемирие еще действует, как я уже говорила. Теперь мы перейдем в наступление и не остановимся, пока не доберемся до самого Карфагена.

Это было сказано скорее в расчете на создание нужного настроения – для Джасси, Лакомба, Лоэкта и де Ла Марша. Аш, отмывшаяся и переодевшаяся в чужие штаны, стоя выпила вместе со своими подчиненными. Она не находила в себе ничего, кроме пустоты.

Праздник разрастался. Стало шумно, лица разгорелись;

Эвен Хью и Герен аб Морган весело переругивались на просторечном уэльском; Анжелотти со своими пушкарями сгрудились у огня, наполняя кожаные кружки; кто-то кликнул Караччи со флейтой; Бальдина с Людмилой Ростовной побились об заклад, кто кого перепьет.

«За них три месяца назад умер Годфри».

Аш тронула за плечо Роберта Ансельма.

– Я буду в Сен-Стефане.

Он нахмурился, но кивнул, не желая отвлекаться от веселой беседы с парой девок из обоза.

Едва оказавшись на улице, Аш задрожала в ознобе. Она поплотнее закуталась в плащ, надвинула капюшон и, сутулясь, зашагала так быстро, что эскорт, пригревшийся в караульном помещении, не мог сдержать тихих проклятий. Мостовую покрыла черная наледь; по дороге к аббатству Аш четыре раза поскользнулась.

В стрельчатых окнах горел приветливый желтый свет. На пороге Аш встретили колокола, звонившие заутреню. Латники ввалились следом за ней, и все пристроились к цепочке монахов, тянувшихся на молитву.

«Ты называл меня язычницей, – мысленно обратилась она к Годфри Максимилиану. – Ты прав. Все это для меня ничего не значит».

Она поймала себя на том, что ждет ответа.

После службы Аш направилась к дому аббата.

– Не надо беспокоить его преподобие, – обратилась она к дьякону, который и не порывался никуда идти. – Я знаю дорогу. Если в трапезной найдется еда, мои люди будут рады.

– Это для бедняков. Солдаты и так получают самый большой паек.

Один из стрелков Людмилы Ростовной буркнул:

– За то, что спасаем им жизни!

Но сник под взглядом Аш.

– Я всего на несколько минут.

Взбираясь по лестнице, Аш не задавалась вопросом, зачем идет сюда. Стоило ей увидеть лицо Фарис, в свете фонаря, отобранного у стоявшего на страже монаха, как она поняла – зачем.