Текст книги "Том II: Отряд"

Автор книги: Мэри Джентл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 47 страниц)

— Ату! – завизжала Джин Шалон. Ее маленькая кобылка цвета соломы вонзала копыта в слой сучков, устилавших землю под каштанами и дубами. Она энергично махнула Флоре:

– Поскачи за нас! Будь моей представительницей!

– Конечно, тетя!

Большая бегущая толпа оттеснила их от женщин на конях, поджарый конь Флоры подобрался ближе к кострецу мерина Аш. С бьющимся сердцем Аш чуть не поддалась и не пришпорила коня, чтобы скакать среди срубленных деревьев и пересеченной местности за бургундцами, участвовать во всеобщей скачке. Она всем телом наклонилась вперед, обернулась к Томасу Рочестеру, Виллему Верхекту и остальным.

– Въезжайте туда, под деревья! – крикнула она им. Взглянув назад, убедилась, что еще больше визиготов – всадников и пеших и их знамя только что появилось на опушке.

– Ату! – крикнула Флора собакам, сорвавшимся с поводка, и неохотно с раскрасневшимися щеками вернулась к Аш. Голые ветки цеплялись за их головы, их скрип под ветром был слышен из-за звуков быстрых шагов и цоканья подбитых гвоздями сапог. Впереди собаки заливались лаем. Бегущая сзади толпа вынудила Аш пойти шагом, ныряя под низко нависающие ветки, осторожно двигаться по неровной земле.

– Кого они рассчитывают загнать? – донесся сзади голос Флоры.

– В такое время дня? – Аш подставила большой палец ветру, солнце было еще низко над горизонтом, светило сквозь деревья, была середина утра. – Да ничего! Отсюда до Брюгге не осталось даже кролика. Скачи вперед, к тетке.

– Нет, я с тобой – потом вперед…

– Томас! – просигналила Аш. – Давай отсылай их. По одному. Сначала на север, потом через лес свернуть на запад.

Солдаты согласно кивнули, неуклюже развернули коней на склонах, поросших увядшим вереском и высохшим золотарником; и, пришпорив их, вернулись в кавалерию отряда. Она выждала несколько секунд, пока они заговорили с командирами копьеносцев.

– Флориан, – она проверила, где ее знамя, увидела, что хвост бегущей толпы исчезает в лесу, заросшем остролистом, грабами и дубами; а штандарт визиготов не виден, остался где-то сзади, на опушке. – Давай, двигай свою жопу поближе к охотникам. Когда вернешься в город, все подготовь для раненых.

Хирург ее не слушала:

– Они возвращаются!

Толпа пеших и конных возвращалась. Пара гончих рвалась в сторону с поводков, их собачники бежали слишком быстро по очень неровной лесной земле.

Аш снесли в сторону, в заросли остролиста, и она переместила тяжесть тела вперед и тронула поводья.

Светлый гнедой повернул. Аш снова откинулась на спинку седла, детали набедренников лат скрипнули друг о друга, и она развернула лошадь. Теперь рядом с ней из знакомых был только сержант Рочестера и знамя, находившийся в одном-двух ярдах сбоку, а все всадники и пешие вокруг нее – чужие. Она рискнула взглянуть направо – и увидела вдалеке спины в форме Льва, въезжающие в густые заросли, – и бросила еще один взгляд назад.

Прямо позади нее оказались два всадника в тяжелых кольчугах из панцирных пластинок, отсвечивающих в лучах солнца, косо падающих между деревьями; где-то позади них в ветвях запутался визиготский штандарт, и там же бежало около полусотни пеших рабов с копьями.

— Им не положено быть здесь! – проговорил кто-то сквозь зубы справа от Аш. Развернувшись в седле, Аш увидела совсем рядом дамскую лошадь Джин Шалон.

– Да и вам тут нечего делать! – добавила дама, правда, не враждебно, но неодобрительно.

Теперь в толпе не было видно ни сестры-настоятельницы, ни Флоры. Аш крепко натянула поводья, а мерин вытаращил глаза и стучал копытами по склону, опускающемуся впереди него.

– Будем надеяться, что охота не будет возвращаться по этой дороге! – Аш улыбнулась миссис Шалон и большим пальцем указала ей на рабов, мчащихся мимо них через вереск и пни деревьев. – Что будет с Бургундией, если оленя убьет визигот?

– Они права не имеют, – Джин Шалон еще больше поджала губы. – Впрочем, как и вы, в ваших жилах нет ни капли бургундской крови! Это вам ничего не даст – никакого титула герцога!

Аш сдержала гнедого. По безлистным деревьям бежали струйки черной воды. Бледное солнце с неба бросало бледный свет на верхние ветви. Впереди мужчины в рейтузах, грязных по бедра, и женщины, подоткнувшие назад юбки с почерневшими от грязи подолами, терпеливо ждали своей очереди, чтобы перебраться через ручеек. Аш еще выше задрала забрало шлема.

Ей прямо в нос ударил сильный запах конского пота – мерин вспотел, беспокойно передвигаясь в толпе людей, – и запах древесного дыма, от дальних костров, и зловоние, исходящее от людей, не часто моющихся и работающих на открытом воздухе: бесспорный запах застарелого пота. На глазах у нее выступили слезы, она встряхнула головой, в глазах у нее помутилось, и она подумала: «Почему? Что со мной?..»

О чем это мне напомнило?

В памяти всплыла картина: старый лес, который лето за летом становился серебряным и высыхал. А через шаг от него – деревянная ограда. Один из больших фургонов с крышей, ступеньки опущены в траву: земля перед ним истоптана до твердости, трава пробивается сквозь спицы колес.

Это какой-то лагерь. Во рту Аш ощутила на миг вдруг знакомый вкус: максимально разбавленный напиток из сброженного одуванчика и цветков бузины, до такой степени разбавлен, чтобы ребенку было не опасно пить. Она вспомнила, как сидела на ступеньках фургона. Большая Изобель – сама еще ребенок тогда, но постарше, – держит ее на колене; а дитя Аш выворачивается, чтобы слезть, убежать за ветром, колышащим траву между рядами палаток.

Запах готовящейся на кострах еды; запах пота от вернувшихся с тренировки мужчин; запах шерсти и льна после того, как их выбили валками на речном берегу и повесили на просушку на открытом воздухе.

«Назад хочу, – подумала она. Не хочу я отвечать за все это; просто хочу жить, как жила раньше. В ожидании дня, когда вместо тренировок начнется настоящая война и пройдет всякий страх».

– Вперед!

Где-то впереди послышался лай собак. Толпа кинулась вперед, через ручей, разбрызгивая воду. Исчезли ее сержант и знамя. Выругавшись, Аш отстегнула под подбородком пряжку и закинула шлем за спину. Сдвинула остриженные волосы с уха назад и, наклонив голову, прислушалась.

Между деревьями раздавалось отраженное от деревьев эхо лая собак.

Это не за запахом – или они его снова потеряли, – но оказалось, что она говорит в пустоту: мадам Шалон тоже исчезла в толпе.

По обе стороны от нее бежали рабы визиготов: практически на каждом был один шлем и темная льняная туника, они неслись босиком по лесной земле, ноги уже были сбиты в кровь. У нее мурашки пробежали по спине. Она не осмеливалась взяться за эфес меча. Сидела с обнаженной головой, ожидая, насторожив уши, когда холодный ветер донесет звук тетивы…

– Христос Зеленый! – сказал голос у ее стремени.

Аш посмотрела вниз. Рядом с ней остановился визигот в круглом стальном шлеме с стержнем вдоль носа, в грязной руке небрежно держит аркебузу; он смотрел на нее, подняв голову. Судя по сапогам и кольчужной рубахе – свободнорожденный; по худому, обветренному лицу видно, что среднего возраста.

— Аш, – сказал он, – девочка, Бог мой, они же говорили о тебе.

В бегущей толпе оба они не бросались в глаза: мерин Аш попятился в укрытие под березу, на которой несколько последних бурых листьев еще скорчились как коконы на сучках; верховой визигот-офицер был слишком занят – пытался построить своих людей в каком-нибудь порядке и заставить их освободить путь собакам.

Аш, насторожившись, сознавая, что доспех ее защищает, запихнула шлем подмышку и смотрела сверху вниз с высокого седла:

– Ты из рабов Леофрика? Я встречалась с тобой в Карфагене? Ты друг Леовигилда или Виоланты?

– А что, я похож на чертова визигота? – в грубом голосе прозвучала обида и насмешка. Он заткнул аркебузу под мышку и поднял руки, снял шлем. Длинные локоны белых волос висели вдоль лица, бахромой обрамляли лысину, занимавшую почти всю макушку, и он рукой со вздувшимися венами отбросил назад свои желто-белые волосы. – Христос Зеленый! Девочка! Ты меня не помнишь.

Лай собак удалился. Сотен людей рядом так же могло не существовать. Аш смотрела в черные глаза под грязно-желтыми бровями. И молчала: человек был вполне узнаваем, но в то же время она совершенно не могла установить, откуда. «Да, я тебя знаю, но откуда я могу знать кого-то из Карфагена?»

– Девочка, ведь готы тоже нанимают наемников; пусть ливрея тебя не одурачивает.

Глубокие морщины прорезали его лоб, спускались вниз от краешков рта; ему от пятидесяти до шестидесяти, видно брюшко, несмотря на кольчугу; зубы плохие, на щеках белая щетина.

Она почувствовала вокруг себя пропасть, глубокую, уходящую в самое детство; долгое падение в свои ранние годы, когда все было другим, и все было в первый раз.

– Гийом, – сказала она. – Гийом Арнизо.

Он стал меньше, не потому, что она сидела на коне высоко над ним. У него, конечно, появились неизвестные ей шрамы и раны, но он в сущности остался тем же – хоть и стал седым и старым, но он был до такой степени тем же пушкарем, которого она знала по отряду Гриф-на-золотом-фоне, что она задохнулась; так и сидела, уставясь на него, а мимо бесшумно мчалась охота.

– Я так и думал, что это должна быть ты, – кивнул сам себе Гийом. На нем, как и раньше, была короткая широкая кривая сабля; замызганный искривленный клинок в ножнах привешен к поясу, хоть у него было и европейское ружье, изготовленное визиготами.

– Я думала, ты умер. Когда они всех казнили, я думала, что и тебя.

– Да нет, я снова поехал на юг. За морем климат здоровее, – он глядел на нее снизу вверх и щурился, как будто смотрел на свет. – Мы ведь тебя когда-то нашли на юге.

– В Африке. – Он кивнул, и она наклонилась с седла и схватила его за руку, за обе руки; он протянул ей свои руки в кольчуге, она была в стальных варежках. Смеясь, она улыбалась во весь рот: Дерьмо! Ни ты, ни я не изменились!

Гийом Арнизо быстро глянул через плечо и отодвинулся под редкую тень ветвей. В тридцати футах позади визигот в тяжелом снаряжении яростно осыпал непристойностями знаменосца, у которого орел со штандарта запутался в ветвях граба.

– Для тебя это имеет какое-то значение, девочка? Хочешь узнать?

В его голосе не было ни злобы, ни насмешки; вопрос был задан серьезно, с печальным осознанием, что ближайший сержант может тут же должным образом покарать его за такое несоблюдение служебных обязанностей.

– Еще бы! – Аш выпрямилась в седле, глядя на него вниз. Резким движением надела шлем, не застегивая, и спрыгнула с седла. Обмотала поводьями мерина ближайшую низкую ветвь. Оказавшись в безопасности, незаметная за головами бегущей мимо толпы, она обернулась к пожилому воину: – Скажи. Сейчас это уже не так важно, но знать-то охота.

– Мы были в Карфагене. Лет двадцать назад, – он пожал плечами. – Отряд Гриф-на-золотом-поле. Как-то ночью мы, человек десять-двенадцать, надрались там в гавани на чьей-то украденной лодке. Йоланда – ты ее не знаешь, она была стрелком, сейчас уже умерла, – услышала, как плачет ребенок на какой-то лодке с медом, заставила нас подгрести туда и спасти его.

– Баржа с отходами?

– Ну да. Мы их называли «лодки с медом».

Совсем близко прозвучал резкий звук горна. Оба они одновременно подняли головы: бургундский дворянин с собакой поперек луки седла скакал мимо, а потом – ускакал, исчез в толпе, все еще перебирающейся через поток.

– Ну, говори! – настаивала Аш.

Он взглянул на нее печально:

– А чего еще говорить? На горле у тебя был разрез, большой такой, и кровь текла, так что Йоланда снесла тебя к какому-то доктору из крысоголовых, разрез зашили. Наняли тебе няньку. Мы хотели оставить тебя там, но Йоланда хотела притащить тебя назад с собой, ну вот, я и возился с тобой на корабле, пока плыли до Салерно.

Морщинистое грязное лицо Гийома Арнизо сморщилось еще больше. Он утер вспотевший лоб.

– Ты так много плакала. Нянька твоя умерла от лихорадки в Салерно, но Йоланда взяла тебя в лагерь. Потом она потеряла к тебе интерес. Я слышал, ее изнасиловали и убили в поножовщине позже. А я потом потерял твой след.

Аш стояла с открытым ртом. Она как онемела и ощущала только слой опавших листьев под ногами и тепло конского бока у плеча; все остальное для нее умерло.

– Ты говоришь, ты между прочим спас мне жизнь, а потом меня бросил.

– Видишь, мы очень много надирались, а иначе не случилось бы этого, – его осунувшееся посиневшее от холода лицо чуть порозовело. – Через несколько лет я был абсолютно уверен, что ты – тот же ребенок, ни у кого больше не было таких волос цвета чертополоха, вот я и постарался наверстать немного.

– Христос Зеленый!

Все это мне знакомо или сама догадалась. Почему оцепенели руки и ноги? Почему голова закружилась?

– Теперь ты большой начальник, – Гийом говорил как бы скептически, но и с ноткой лести в голосе. – Этого и следовало ожидать. Ты всегда была толковой девчонкой.

— Что, должна благодарить тебя?

– Я тебя старался научить ни от кого не зависеть. Всегда быть бдительной. Смотри, мои уроки не пропали даром. А теперь ты сестра этого генерала, и сама не промах, говорят, – его морщинистые щеки раздвинула улыбка. – Тебе не пригодится старый солдат в твоем отряде, девочка?

На ней надето целое состояние: кованый и закаленный металл, на который Гийому Арнизо за всю жизнь не заработать. Да он в жизни своей не мог купить себе доспеха. А ее доспех оказался у нее как треть выкупа, полученного за врага: треть пошла человеку, который поймал его, треть – его капитану, и треть – ей как командиру отряда. Но в данный момент для нее это – ничто, просто тюрьма из металла, которую она бы сбросила и побежала бы по лесам так же свободно, как бегала когда-то.

– Ты и половины всего не знаешь, Гийом, – сказала Аш. И добавила: – Конечно, я благодарна. Нечего тебе делать из этого событие. Просто случайно совершил поступок, в нужный момент, – поверь, я тебе от души благодарна.

– Ну так вытащи меня из этой чертовой армии рабов!

«Так много за бескорыстные сведения».

Ветер над головой шевелил голыми ветвями. Со дна ручья вверх поднимался аммиачный запах развороченного слоя листьев, черная вода превратилась в серую грязь из-за прошедшей тут толпы. Мерин Аш переступил ногами. Людей теперь вокруг стало меньше, визиготский орел сверкал под зарослями вечнозеленого остролиста.

– Я для любого бы это сделала – для любого наемника – если бы он попросил меня в эту минуту.

– Снимай снаряжение, – она руками в варежках стала разрывать завязки своего форменного плаща и мантии, которую носила поверх доспеха. К тому времени, как завязки ослабели, она подняла глаза и увидела, что изготовленное в Карфагене ружье улетело невесть куда, шлем зашвырнут через плечо в ручей, а на лысеющей голове Гийома плотно натянута грязная льняная шапочка.

Она впихнула ему в руки свою короткую мантию и смятую сине-золотую форму, повернулась, вспрыгнула в седло, не замечая тяжести доспеха.

– Бургундец! – прокричал хриплый голос.

Аш пришпорила мерина, выбралась из-под низко нависающих ветвей и сучков березы. У ее стремени бежал анонимный мужик в короткой мантии и форме Льва, прихрамывая от застарелой раны. Кольчуга на нем была и кривая сабля: никаких сомнений, просто какой-то очередной европейский наемник.

– В какую сторону пошла охота?

– Во все стороны! – заорал визиготский назир на карфагенском лагерном говоре. Аш не могла не улыбнуться при виде его огорчения. Он жестом отчаяния развел руки в стороны: – Мадам воин, ради всего святого, что мы делаем в этом лесу?

«Да черт с ними, с бургундцами! Надо отыскать Льва Лазоревого!»

Земля была такой неровной, что мерин мог идти только шагом. Она пришпорила его, перебираясь через ручей, Гийом Арнизо, разбрызгивая воду, шлепал за ней, и, вырвавшись вперед, снова замедлила бег коня. Солнце виднелось из-за деревьев и позволило ей определить ориентировочно, где должен быть юг. «Еще пару фарлонгов, свернуть на запад, попробовать найти опушку и брод на реке…»

– Хреновая какая-то охота, – заметил Гийом, бежавший возле ее стремени. – Идиоты эти бургундцы. Почему бы им не превратиться в перегонные кубы в английской пивоварне.

– Хреновая потеря времени, – согласилась она. При всякой возможности она охотилась с удовольствием: ей нравился шум и всеобщая скачка по неровной территории, почти как на войне. Но сейчас…

Аш снова сняла шлем. Она скакала простоволосой под холодным ветром, который на корню раскачивал деревья. Теперь отсюда слишком далеко, много лиг, до дижонского аббатства, и не услышать колокола – один там удар или два, испустил ли свой последний вздох Карл Смелый. На миг она преисполнилась благоговения.

И слишком была в замешательстве, и когда замелькали в сотне ярдов от нее, между стволами деревьев, собаки, зазвучали охотничьи горны, заорали голоса «Ату!», заржали кони – не могла разобраться, которая из этих толп – основная группа охотников.

— Как игра в солдатики, – Аш проверила, где там сзади визиготские войска. – Пора сворачивать на запад…

Рядом бежал Гийом, и гнедой осторожно ставил копыта между корнями деревьев и барсучьими ямами, Аш скакала по утоптанной лесной земле. На длинных шипах шиповника висели клочки одежд, доказательство, что тут прошли люди.

В фарлонге впереди мелькнула белая собака, озабоченно нюхающая след.

– Ушел! – Гийом Арнизо заорал одновременно с всадником на тощем коне, выбравшимся из зарослей остролиста.

– Вот он! – всадником оказалась Флора дель Гиз, раскрасневшаяся, вставшая в своих стременах, капюшон сброшен, в волосах запутались сучки, – пришпорив коня, она объехала их кругом и указала:

– Аш! Вот олень!

Через пару секунд они оказались в центре внимания: к ним на прогалину со всех сторон набежала уйма всадников, на куртках у них были красные кресты бургундской ливреи; два арифа, орел и тьма рабов в форменных шлемах; двадцать охотников с собаками на поводках шныряли между деревьями; прыгали через упавшие ветви и вереск и трубили в рога. Собаки, спущенные с поводков, сосредоточенно нюхали, лаяли и убегали длинной цепочкой в лес, куда-то вперед.

– Дерьмо! Столько сил потрачено, чтобы только унюхать…

Впереди мелькнул светлый мех. Аш поднялась в стременах. Флора указывала вперед, что-то крича; ее голос утонул в громких звуках горнов, говорящих другим охотникам, что собаки спущены.

– Вот он!

Из-под копыт гнедого вперед вырвались две собаки.Он рванулся, у Аш из рук поползли поводья. Выругавшись, она с бьющимся сердцем натянула их, и почувствовала, что гнедой закусил удила. Он ринулся вперед в толпу бургундских дворян, оттолкнул серую и легким галопом подскочил к каштановой, гладя ее, не позволяя Аш оттянуть его назад.

– Ату! – кричала Флора гончим, скача стремя в стремя с Аш. От холодного воздуха она стала пунцовой. Аш видела, как она вонзает шпоры в тощие бока серой, забыв всякую осторожность, все забыто в дикой скачке охоты. – Олень! Олень!

Ноги Аш были вытянуты во всю длину от седла до стремян, и она ничего не могла сделать, только вцепиться в луку седла. Она перегнала Гийома Арнизо. Резкий ход коня заставлял ее подпрыгивать в седле. Доспехи бренчали. Обученный для боя, гнедой позабыл, чему его учили: кинулся вперед полным галопом, и Аш отпрянула назад, когда ветка хлестнула ее по лицу.

От боли она мгновенно ослепла. Сплюнула кровь. Шлем с нее слетел, упал с луки седла. Выпрямившись, натянула поводья изо всех сил, почувствовала, как конь их закусил, и была готова тянуть, пока его морда не покроется кровавой пеной.

Он снова насторожился, когда утих шум охоты. И замедлил бег.

– Черт тебя побери, – с чувством сказала Аш. Оглянулась, не надеясь найти, поискала глазами шлем. Нет шлема.

– Все, в этом лесу полно солдат. Шлема я больше не увижу.

Светлый гнедой покрылся пеной под своим чепраком. Темные пятна выступили на выцветшей голубой льняной ткани. Аш позволила ему осторожно ставить копыта, выбирая путь среди извилистых тропок. Впереди них галька сыпалась вниз с гребня холма. Впереди них поднимался осыпающийся меловой утес, он торчал между деревьями, поросший терновником и кустарником. Он был не выше вершин окружающих его деревьев.

Слабо светило солнце. Аш подняла глаза, ожидая, что через верхушки деревьев увидит облако. Но над голыми ветвями не увидела ничего, только ясное осеннее небо и белое солнце прямо над деревьями. Раскачивающаяся под сильными ветром масса голых сучков и ветвей заслоняла поле зрения. Она подняла руки к лицу и осторожно потерла глаза пальцами в металлических рукавицах.

Солнечный свет стал еще слабее, не то чтобы угас, а стал как-то менее интенсивным.

От страха у нее сжалось сердце. Она была тут одна, охота умчалась Бог знает куда, и она поскакала вниз по откосу. Высокое боевое седло скрипело, когда она откидывалась на него, от раскачивающегося шага лошади у нее заболело в промежности. Набедренники уже немного изменили цвет – были покрыты легким налетом ржавчины, латные рукавицы – тоже. И она с улыбкой представила себе, как в Дижоне Рикард будет гонять полдюжины младших пажей, чтобы они вычистили доспехи.

«Если доберусь назад в Дижон. Если еще что-то осталось от Бургундии».

– Э-ге-гей! – прокричала Аш, глубоким, исходящим прямо из живота голосом. Голос был звучным, хоть ей было страшно. – Ал-ло, Лев! Ко мне! Лев!

Странно, от ее голоса не было эха.

Свет опять изменил свою интенсивность.

«Мы слишком опоздали. Он умирает; делает последние вздохи…»

Теперь между деревьями поднялся холодный ветер, все верхние голые ветви закачались, кора терлась о кору, треща и издавая такой шум, как морской прибой. Поверхность мелового утеса блестела, как блестят бастионы белых облаков перед бурей, когда солнце еще чуть-чуть пробивается и отсвечивает от них.

– Ко мне! – снова прокричала она. И далеко где-то отозвался женский голос:

– Иду!

Неумолчно лаяли собаки. Аш выпрямилась в седле и поглядела как можно дальше в каждую сторону. Невозможно было определить, с какой стороны доносится лай, тявканье и крики. Гнедой, как бы почувствовав ее замешательство, опустил голову и вцепился зубами в пучок травы у подножия утеса.

– Ал-ло! – голосовые связки Аш уже саднило. Она сглотнула, ощутив боль в горле, была слишком испугана, чтобы как следует модулировать звук голоса. – Лев!

– Здесь!

Ей помешал хруст травы, разгрызаемой гнедым. И она не смогла определить, откуда шел крик. Неуверенно она прикоснулась шпорами к его бокам, съехала по откосу. Пока она ехала, деревья перемещались перед ее глазами и не позволяли увидеть, не движется ли кто за ними.

Над ней заорала птица. Раздался шелест крыльев. Гнедой поднял голову.

— Лев!

В ответ – молчание.

По откосу она спустилась под березами к другому ручью, берега которого обросли густым и высоким вереском. Гнедой учуял воду. Аш позволила ему напиться, и заметила, что на берегу ручья не было ни следов копыт, ни отпечатков сапог, вода текла сверху незамутненной; по всем признакам, человек тут не проходил. В воздухе вокруг чувствовалась близость дождя: сияющий полумрак в пастельных тонах. Инстинктивно она пересекла ручеек и повернула гнедого, погнала наверх по холму: лучше скакать туда, где светлее всего.

Между ней и покрытым дерном утесом белела тихая дымка. Мелькнула сова, но тут же исчезла. Аш наклонилась вперед, побуждая боевого коня подняться наверх и обойти утес вокруг.

Она поднялась на уступ утеса и смогла окинуть взглядом расстояние донизу и на запад, и вперед. Перед глазами была бледная дымка черно-серых сучков, тут и там прерываемая густыми зарослями остролиста и вечнозеленых деревьев. Вокруг – только макушки деревьев тянутся на целые лиги. Она поднялась на вершину утеса – зрелище то же самое: и на восток – тоже одни деревья: древняя чаща христианского мира.

Ни голосов, ни лая не слышно.

У подножия утеса мелькнуло что-то белое, в том месте, где склон становился пологим и входил в лес. «Опять сова, что ли?» – подумала она. Но пятнышко исчезло прежде, чем она успела рассмотреть. Пробегая взглядом вдоль опушки, она увидела, как мелькнуло пятно другого цвета – бледно-соломенного, золотого, – и она рванула вперед, не раздумывая, отреагировав на то, что ей показалось непокрытой головой то ли мужчины, то ли женщины.

Воздух затрепетал.

Скача верхом с непокрытой головой, без шлема, замерзшая в холодном ветре с востока, совсем одна, она обрадовалась бы, увидев даже солдат-визиготов. Небольшая прогалинка опять перешла в лес, и она снова оказалась в чаще. Она высматривала красно-синие ливреи бургундцев, не блеснет охотничий рог, напрягала слух, чтобы услышать сигнал окончания охоты. «Кто-то, где-то, – думала она, – должен же отвечать за главную свору. Если они выследили оленя, они должны были уже спустить с поводков последнюю смену собак, чтобы его загнать.

Ветер загудел в ветвях.

– Харо! – воскликнула она.

Краешком глаза она заметила движение.

Прямо в глаза ей смотрели влажные карие глаза. Гнедой зафыркал. Аш замерла.

Золотисто-коричневые глаза зверя следили за ней, глядя с удлиненной морды оленя. Над его лбом в воздух вздымались короткие отростки рогов цвета коричневого и слоновой кости. Олень годов двенадцати замер, подняв одну ногу, v него была шкура цвета парного молока.

Аш сжала кулаки. Гнедой отреагировал, попятился, подняв в воздух с подстилки из листьев оба передние копыта. Она выругалась, хлопнула его по шее, и белый олень исчез, пока она не отрывала глаз от земли, устланной опавшими листьями.

– Харо! – заорала она, пришпоривая коня и рванувшись вперед. По ней хлестнули сучки, царапая кирасу, нагрудник и ее обнаженный подбородок. Капля крови упала на нагрудник. Она знала только одно – что единственный олень во всем этом лесу должен был, если охотники правильно послали собак, привести охоту прямо сюда, за ним. Аш изо всех сил пришпоривала коня и мчалась сквозь деревья – и по открытым лужайкам, где углежоги замусорили участки земли своими отходами производства, – мчалась вслед за убегающим оленем.

Ей преградили путь заросли темного остролиста. Пока она его объехала, олень исчез. Она не шевелясь сидела в седле, напряженно вслушивалась и ничего не слышала; и ее вдруг охватила паника – может, она осталась последним живым человеком на земле.

Залаяла гончая. Аш рывком повернула голову и успела увидеть позади себя собаку: та мчалась вдоль того, что могло бы быть проселочной дорогой из лагеря углежогов; из-под лапы собаки грязь из глубоких выбоин летела во все стороны. И через долю секунды собака исчезла, убежала по дороге. Гулкий стук копыт по грязи прозвучал там, куда убежала собака: Аш на миг увидела всадника – капюшон опущен, скачет не разбирая пути – и за ним еще шесть-семь собак, летящих длинной шеренгой, и охотник в запачканном капюшоне, приложив к губам свой кривой рог; и тут же вся эта компания исчезла с глаз.

– Провались ты! – она вонзила шпоры в бока коня и поскакала на дорогу.

Никаких следов.

Несколько минут она безрезультатно металась туда-сюда. Она осадила коня и спешилась, повела его за повод, но ее ищущему взгляду представились только следы ее коня.

– Но ведь они пересекли эту проклятую тропу! – она злобно уставилась на гнедого. Он заморгал длинными палевыми ресницами, в безразличии и усталости. – Христос и все Его святые, помогите мне!

Через несколько сотен ярдов по проселочной дороге старые выбоины от колес оказались заросшими бурой травой. Она шла, ведя коня, и тишину нарушали только топот его копыт и бряцание ее доспеха. Через еще одну сотню ярдов сама дорога перешла в кусты, вереск и поваленные стволы берез.

– Сукин сын!

Аш остановилась. Огляделась, опять прислушалась. У нее все внутри переворачивалось от страха, от понимания: это старая дорога, заброшенная, чаща тянется на лиги и лиги по всей стране, и углубившись в чащобу, человек может умереть и от голода, и от жажды. Она постаралась не думать об этом.

«Это вовсе не чаща. В чаще нам пришлось бы перебираться через стволы упавших деревьев, верно? Ну, пошли дальше», – она твердой рукой погладила гнедого по носу. Он от усталости опустил голову, как будто ему пришлось скакать далеко и долго; и Аш, пытаясь установить местоположение солнца, не могла понять, который же сейчас час дня.

В лесу мелькнуло что-то белое с золотом.

Она отчетливо увидела оленя на фоне черно-зеленой глянцевой листвы остролиста. Его гладкие бока и круп отливали белым. Отростки рожек поднялись, острые и разветвленные; пока она смотрела на него, он повел головой, раздувая ноздри.

«Ветер дует от меня к нему, – сообразила она, – а потом: Христос Зеленый! Спаси Господи!»

На шее оленя находилась золотая коронка. Она разглядела ее во всех подробностях: металлическая коронка удерживалась на верхней части шеи под тяжестью своего собственного веса, оставляя вмятину в белой гладкой шкуре.

На короне висел обрывок разорванной золотой цепи. Последнее его звено было воткнуто в грудь белого оленя.

3

Как будто на листьях остролиста не было затвердевших шипов, белый олень развернулся и прыгнул прямо в заросли и исчез без следа. Листва сомкнулась за ним.

Аш рванулась вперед, не выпуская из рук поводьев, таща за собой гнедого, предоставив ему самому смотреть, куда ставить копыта. Пока она добиралась по неровной земле до вечнозеленого кустарника, у нее в голове не было ни одной мысли, она только пристально смотрела перед собой с тупым недоверием.

Оказавшись возле остролиста, первым делом она проверила шипы – нет, крови на них не оказалось, потом наклонилась и исследовала землю. Никакого помета. Только один след – видимо, от задней ноги, но он ни о чем не говорит. Причем смазанный, так что может оказаться следом кого угодно, хоть кабана, а если и оленя – то оставлен очень давно.

Она попробовала раздвинуть ветки остролиста.

– Дерьмо! – и рывком отдернула руку. Шип с листа проник под рукавицу, проткнул льняную перчатку, и показалась кровь: на ее глазах на ладонь стекала красная капля.

За пологом зеленых листьев так плотно сплетались черно-коричневые ветви, что животное ни за что не могло бы просочиться через них.

Сначала она решила привязать коня, прикрыть лицо руками в латных рукавицах и, понадеявшись на защиту доспеха, пройти сквозь завесу остролиста. Но отбросила эту мысль, не желая оставаться пешей; и повела коня в обход огромной заросли деревьев остролиста, в том направлении, которое казалось ей западным, но в чем теперь можно быть уверенной?

Меньше всего ее беспокоило, что весь провиант, все запасы воды ушли с отделениями ее отряда, предположительно к броду на западной реке.

«Христос, я должна быть там! Они войдут в лагерь даже без меня. Томас и Эвен не дадут им не выполнить приказ. Но они не успеют проникнуть в него настолько глубоко, чтобы суметь убить Фарис. И я это точно знаю!»