355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэри Джентл » Том II: Отряд » Текст книги (страница 41)
Том II: Отряд
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 19:02

Текст книги "Том II: Отряд"


Автор книги: Мэри Джентл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 47 страниц)

Все отправились в отрядный котел, откуда сейчас долетал едва уловимый запах последнего завтрака.

– Генри Брант заначил пару бочек вина, – объявила Аш срывающимся на морозе голосом. – Перед рассветом каждому достанется по глотку!

Среди стоявших поблизости от нее послышались радостные восклицания.

Пройдя к дверям оружейной, Аш окликнула:

– Жан!

– Кончаю, босс, – улыбнулся ей из красноватого сияния горна Жан Бертран. В тени за его спиной в последнем приступе деятельности гремели молоты. Двое подмастерьев безостановочно выдавали готовые наконечники стрел.

Аш, оглушенная звоном кузни, несколько секунд постояла на пороге, отогревая лицо в потоке горячего воздуха. Один из оружейников выравнивал на наковальне помятый нагрудник: от раскаленного металла разлетались яркие искры. Голые руки с вздувшимися мышцами, блестевшие от копоти и пота, искусно и мощно поднимали и опускали молот. Аш вдруг представилось, как те же мощные руки и плечи напрягаются, обрушивая удар в лицо визиготского солдата. Может, всего через несколько часов.

Входя в башню, она отпустила эскорт лучников греться в кое-как отапливавшейся караульной, а сама тяжело потащилась вниз по ступеням в подвальный этаж.

Вонь кала заставила моргнуть и утереть заслезившиеся глаза. Из полумрака возникла Бланш с цеплявшейся за ее юбку стайкой малышни. Аш, прикинув навскидку, сколько голов, подумала: «Почти вся обозная мелочь» и кивнула детям.

– Занималась перевязками, – голос Бланш тоненько взвизгивал. Как и у остальных, щеки у нее запали, и глаза провалились глубоко в темные глазницы. – Все, кто держится на ногах, там, наверху, даже те, у кого плечо или рука в лубках. Для остальных я ничего не могу сделать: колодцы замерзли, даже напоить нечем.

Ряд соломенных тюфяков терялся во мгле. Уже больше двадцати четырех? Аш попыталась пересчитать хотя бы страдавших дизентерией. Тридцать? Тридцать один?

– Сжечи умер, – добавила Бланш.

Аш проследила ее взгляд. У стены иссохший смуглый мужчина заворачивал во что-то тело венгра – рваная мешковина, разглядела Аш, заменявшая, на худой конец, саван.

– Когда закончишь здесь, выходи на сбор, – приказала она. – Завтра разберешься.

Человек затянул узел, уложил покойника и поднялся. Лицо, там, где оно виднелось из-под давно не стриженых волос и бороды, было залито слезами. Он проговорил что-то – она разобрала только: «Убить долбанных визиготов» – и, спотыкаясь, полез вверх по ступеням.

– Постарайся им как-то помочь. Хотя вода нужнее тем, кому предстоит драться. – Аш смотрела на распростертые тела больных лихорадкой. – Если кто-то из них внезапно «поправится», отсылай их наверх.

Бланш с кривой улыбкой покачала головой.

– Хотела бы я, чтоб это в самом деле были симулянты…

Вернувшись в передний зал, Аш застала там целую толпу: Эвен Хью, Рочестер, Кампин, Верхект, Моулет и еще добрая дюжина. :

– Все к Ансельму и Анжелотти: они разберутся. – Она прошла мимо знакомых лиц к лестнице и убежала по крутым ступеням наверх. Стражник отодвинул кожаную занавесь. Паж подошел принять плащ с капюшоном, и оружие.

– Латы снимете, босс? – спросил он.

– Ага. Рикард поможет. К заутрене снова надо одеться. – Она помолчала, разглядывая мальчонку – лет десяти, как ей показалось. – Как там тебя зовут?

– Жан.

– Ладно, Жан. Разбуди меня за пол-отметки свечи до заутрени. Приведешь остальных пажей, прихватите еду и светильники.

Мальчик посмотрел на нее поверх мокрого грязного тюка овчины, сукна и оружия.

– Хорошо, босс.

Она закрыла глаза, как только он вышел; прислушиваясь к звуку его торопливых шагов на лестнице, неразборчивым голосам часовых, на мгновенье представила детское лицо, рассеченное широким наконечником алебарды.

– Босс…

От камина, где тлели красноватые угли, обложенные для просушки жалкими сырыми щепками, собранными по улицам, отодвинулась фигура Рикарда. Парень перерезал пропитанные воском шнуры, стягивавшие ее наплечники, и Аш снова закрыла глаза, на этот раз от усталости. Она чувствовала, как умелые рук снимают с нее тонкие пластины стали – словно булыжники. Когда Рикард освободил от брони бедра и ноги, она с наслаждением потянулась, приподнявшись на цыпочки, расправляя затекшие конечности, и, снова расслабившись, опустилась на всю ступню.

– Надо почистить, – заметила она, когда Рикард начал развешивать части доспеха на стойке. – Займись этим внизу.

– Если стану чистить здесь, шум не даст вам уснуть, что ли, босс?

Он уже перерос Аш на пол-ладони. Она заметила, что приходится задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Пусть чисткой займется Жан. А ты сходи в Сен-Стефан, ладно?

Она отдавала указания не задумываясь, почти не слыша собственного голоса. Намалеванный на стене красно-желтый шеврон наплывал на нее из мрака, от дыма першило в горле.

– Скажи, чтоб меня не беспокоили, – добавила она и успела заметить его широкую, радостную улыбку, прежде чем парень отвернулся, унося тяжелые латы в главный зал.

Молод он еще для этого дела. Слишком молод для завтрашнего. «Черт, мы все слишком молоды для завтрашнего».

Она не стала тратить время на смену подлатника и штанов, откинула свисавшие с кольчужных вставок ремешки и плюхнулась, накинув старый подбитый мехом кафтан, перед пламенем очага. Положила на угли обломок доски и раздувала его, пока не разгорелся теплый огонек.

Согреваясь, Аш начинала чувствовать исходящий от ее тела запах застарелого пота. Она сонно почесала искусанное блохами тело под камзолом. «Договорилась до обалдения», – подумала она, все еще ощущая ступнями грубые булыжники мостовых и каменные ступени. Пересела на оставленный кем-то из пажей у камина тюфяк и все еще не отошедшими с мороза пальцами принялась яростно стягивать кожаные сапоги. Ее черные до колен рейтузы провоняли навозом.

«И все это может исчезнуть в одно мгновенье – каждый запах, каждое ощущение; та я, что думает об этом…»

Она потянулась к забытой у огня глиняной кружке, сняла крышку и понюхала содержимое. Тухлая вода. Может, с капелькой вина. Только теперь поняв, как хочет пить, Аш в два глотка осушила чашку и вытерла губы рукавом.

– Босс, – весело окликнул мужской голос из-за двери. Аш оторвала взгляд от язычка пламени. Даже этот слабый свет перебил ей ночное зрение, но голос стражника она узнала: один из итальянских стрелков Джованни Петро.

– Пропустите ее.

– Слушаюсь, босс, – и грубо добавил по-итальянски: – Выжмите суку досуха, босс.

Холодный сквозняк ворвался в щель приоткрывшейся занавеси. Аш потянулась за оставленным Рикардом поясом, устало застегнула его поверх полукафтана. Отполированная прикосновениями рукоять кинжала удобно легла в ладонь.

Женский голос спросил от двери:

– Аш? Зачем ты хотела меня видеть?

– Давай сюда. Здесь теплее.

Заскрипели дубовые половицы. Спотыкаясь в смутном свете тонкого фитиля и затухающих углей, придвинулась к камину человеческая фигура, принесла с собой резкий морозный запах и холод промерзшей одежды. Зазвенела железом, подняв руки, чтобы откинуть капюшон, и превратилась в Фарис – на лодыжках и запястьях тяжелые железные браслеты, соединенные короткими, грубой ковки цепочками.

Свет углей окрасил румянцем щеки, еще пухлые от приличного питания, и отразился в блестящих глазах. Аш молча указала ей место на полу рядом с собой. Визиготка огляделась и предпочла опуститься на окованный железом сундук, стоявший по другую сторону очага. Аш собиралась возмутиться, но передумала и только усмехнулась.

А, все равно… Если найдешь там что-нибудь, кроме пауков, бери себе!

– Где?

– В сундуке с отрядной казной, – пояснила Аш, изучая сидящую напротив женщину. Свет играл на оковах. – По правде сказать, деньги теперь без толку. Что на них купишь? И даже в самые лучшие времена я не зарабатывала столько, чтоб хватило подкупить короля-калифа!

Фарис не улыбнулась. Она оглянулась через плечо в темную пустоту зала. Стены и балки были теперь невидимы, и окна в нишах угадывались только по стуку ставней на ветру.

– О чем ты хочешь говорить? – повторила женщина.

Аш повысила голос:

– Паоло?

– Да, босс?

– Вали этажом ниже. Меня не беспокоить.

– Слушаюсь, босс, – из темноты донесся смешок лучника. – Позовите нас с ребятами, когда закончите с ней – у нас для нее кой-чего есть!

Холодный воздух обжег лицо Аш; под мышками выступил пот. Память звучащих над ней мужских голосов, выражавших ту же презрительную усмешку, пронзила тело.

– Вы будете обращаться с ней по-людски или попробуете плетей – ясно?

После заметной паузы послышалось бодрое:

– Да, босс!

Аш медленно остывала.

Прислушалась. По лестнице звучали удаляющиеся шаги. Она снова взглянула на Фарис.

– Все, что ты могла рассказать, я узнала из рапорта Ла Марша. Ты здесь, потому что мне нельзя поговорить с ним, — она указала туда, где только что стоял Паоло. – Или с Робертом. Или с Анжелотти. Ни с кем из отряда. По тем же причинам я не могу поговорить с Ла Маршем или с бургундским епископом. Доверие… палка о двух концах. Вот так…

«Флориан уехала. И Джон де Вир с ней.

Годфри мертв».

–…поэтому – ты.

– Разве мы не все сказали?

Ее поразила глубина чувства в неправильном выговоре женщины. Аш пошарила среди чашек и тарелок, выискивая еду, которую должны же были оставить для главнокомандущей бургундской армии. Больше ощупью, чем взглядом, она откопала флягу, в которой еще булькала жидкость, и вытащила ее на свет.

– Мы вообще ни разу не говорили. Мы с тобой. Всегда мешало что-то еще.

Визиготка сидела как статуя. Вытертый кафтан покрывал ее мешковатый камзол и белые от холода руки. Почувствовав на себе взгляд Аш, она шевельнулась, протянула пальцы к теплу.

– Тебе следовало давно приказать меня убить, – наконец сказала она на карфагенской латыни.

Аш плеснула мутноватую воду в две более или менее чистые кружки и привстала на колени, чтобы протянуть одну Фарис. Женщина добрую минуту смотрела на нее, прежде чем неуклюже протянуть навстречу сразу две скованные руки.

– А герцогине, твоей женщине-мужчине, – добавила Фарис, – теперь следовало бы убить тебя.

Аш сказала:

– Я знаю.

Почему-то ее встревожила необходимость вести себя так, словно Флориан все еще в городе.

Огарок замигал и выпустил густую струйку черного дыма. Аш, не желая звать пажа, поднялась, морщась от боли в затекших ногах, и, прихрамывая, потащилась через комнату искать новую свечу-маканку и обратно – зажигать ее от огня в камине. Всего в ярде от огня стоял стылый холод.

От красного пламени волосы Фарис казались не серебряными, а красновато-золотистыми. «И мои, должно быть, мои тоже», – сообразила Аш. Грязь на лице в этом освещении казалась выпуклой. «Войди сейчас кто-нибудь, сумел бы он разобрать, где она, а где я?»

– Слишком уж много времени мы потратили, спасая друг другу жизни, когда обстоятельства этого не требовали, – усмехнулась Аш. – Флориан, ты, да и я… Хотела бы я знать, зачем?

Фарис ответила, словно давно обдумала этот вопрос:

Потому что у моего квахида Лебрии один брат погиб на войне, а другой живет в Александрии, и еще сестра замужем за кузеном амира Чильдерика. Потому что бургундский лорд де Ла Марш через браки породнился с половиной Франции. А у меня только ты, а у тебя, Джунд Аш, только я. – Она помедлила и невыразительно договорила: – Аделиза, и Виоланта.

«Это и есть семья?» – спросила себя Аш.

– Я так и не смогла решиться убить тебя. Хотя должна была, – Аш вставила свечу в подсвечник и снова уставилась в огонь камина. – А Флориан… не смогла убить меня. Она рискнула тысячами жизней, чтобы спасти одну. Тысячами тысяч.

– Плохо. – Фарис быстро вскинула взгляд. – Я была не права. Когда ты во время охоты оказалась среди моих людей, я не хотела смириться с тем, что должен умереть один человек. Мой отец Леофрик, machina rei militaris – они могли бы сказать мне, насколько это неправильно, – и были бы правы.

– Ты это говоришь, но сама себе не веришь, верно?

– Верю. Иначе разве я могла бы посылать людей в бой? Даже если я побеждаю, люди-то умирают.

У Аш выступили слезы на глазах. Она закашлялась, отмахиваясь руками от тонкой струйки свечной копоти, подняла чашку, отхлебнула. Кисловатая вода смыла комок в горле.

«Люди-то умрут…»

– Как ты с этим живешь? – спросила Аш и вдруг тряхнув головой, рассмеялась. – Господи! Вальзачи спрашивал меня тогда в Карфагене: «Как ты живешь со своим ремеслом?», а я ответила: «Меня это не беспокоит». Меня это не беспокоит!

– Аш…

– Ты здесь, – резко проговорила Аш, – потому что я не могу спать. И напиться не могу – вина не осталось. Так что можешь, черт тебя возьми, посидеть здесь и ответить в конце концов: как я живу со своим ремеслом?

Она ожидала задумчивого молчания, но голос Фарис без промедления отозвался из тени:

– Если Господь будет к нам милостив, то жить с этим нам осталось недолго. Гелимер казнит тебя завтра утром, едва ты сложишь оружие. Я только молю бога успеть добраться до него раньше – или чтоб успел мой отец, лорд-амир Леофрик, – и убедить подождать с казнью герцогини Флоры, пока ты не будешь мертва.

Фарис склонилась вперед, в освященный пламенем круг; ее глаза спокойно смотрели на Аш.

– Ты могла бы, по крайней мере, послать меня к нему завтра рано утром. И молиться, чтоб он выслушал меня, прежде чем казнить.

У Аш вырвался короткий смешок. Она вытерла рукавом лицо и снова присела на корточки, покачивая в ладонях пустую чашку.

– Ты, стало быть, слышала, что мы сдаемся. Что с осадой покончено.

– Люди разговорчивы. И священники тоже люди. Фер… брат Фернандо говорил с монахами.

Аш, уловив запинку в голосе собеседницы, пробормотала себе под нос:

– Можно было ожидать! – И добавила вслух, не дожидаясь вопроса: – Плевать мне, что будет завтра! Пока еще не кончилось сегодня. И я хочу понять, как я живу, когда люди, которых я знаю… друзья… умирают.

– А что, – встрепенулась Фарис, – ты не собираешься сдаваться без боя?

Холод кусал за пальцы, колол иглами ступни, и Аш обрадовалась предлогу хоть ненадолго уклониться от пристального невеселого взгляда Фарис, скорчившись, чтобы снова натянуть скукоженные холодные сапоги. На мгновенье она словно в первый раз ощутила все это: слабое тепло нагретых огнем подошв, боль в сведенных мышцах, тупое сосание голода под ложечкой…

– Может, и не собираюсь, – отозвалась она, чувствуя, что ей не хочется лгать, пусть даже молчанием. «Да и все равно: все будет кончено раньше, чем ты успеешь проговориться кому-нибудь».

– Может быть, – повторила она.

Фарис аккуратно сложила скованные руки на коленях. Не отводя глаз от бледного подобия пламени, сказала:

– Ты ведь живешь, зная, что будешь убита на войне.

Это другое дело!

– И в мирное время многое могло бы убить их: пьянство, чума, лихорадка, тяжелая работа…

– Я знаю этих людей… – Аш запнулась, начала сначала: – Я знаю этих людей. Многих знаю долгие годы. Я знала Герена аб Моргана совсем сопливым. Я знала Томаса Рочестера, когда он не понимал ни одного языка, кроме английского, и парни убедили его, что его имя по-фламандски значит «задница». Я встречала в Англии двух внебрачных сыновей Роберта – хрен знает, живы ли они теперь и вспоминает ли он о них! Он ничего не говорит, просто держится, и все. И эти парни на лестнице и внизу – чуть ли не всех я помню еще с Англии, с поля под Туксборо. Если я отдам приказ атаковать, они умрут.

Хладнокровно, словно и не была она пленницей, Фарис посоветовала:

– Не думай об этом.

– Интересно, каким образом?

Неуверенно, после секундной паузы, Фарис прошептала:

– Может быть, это не для нас. Брат Фернандо сказал…

– Что? Что он сказал?

– Он сказал женщине намного труднее быть воином, чем мужчине: женщина дает жизнь, и потому ей много труднее отнимать ее.

Аш схватилась за живот, поймала взгляд Фарис и закашлялась в приступе сухого пронзительного смеха. Визиготка прижала ладонь к губам, широко распахнула темные глаза и вдруг откинула голову и тоже взвизгнула.

– Он с-сказал…

–…да…

– Сказал…

– Да!

Во дает! Ты сказала ему, какое дерьмо?..

– Нет. – Фарис утерла глаза краешком ладони. Брякнула цепь. Она не могла скрыть просветлевшего лица. Высморкавшись, она пояснила: – Не сказала. Я подумала пусть поговорит с моими квахидами, если я выживу. Они сумеют объяснить этому франкскому рыцарю, насколько легче мужчине, когда по нему стекает кровь и мозги лучшего друга…

Смех замер, не оборвался, но стих постепенно, когда две женщины задохнулись, глядя друг на друга.

– В том-то и дело, – сказала Аш. – В том-то и дело.

Визиготка вытерла лицо, ее пальцы скользнули по грязной, но гладкой коже.

– Со мной всегда был отец, или квахиды, или machina rei militaris – тебе было труднее, Аш. И все равно я видела, что война творит с людьми, с их сердцами, с их телами. Ты видела больше меня. Странно, что тебе все еще так больно.

– Но и для тебя они были не просто пешками на шахматной доске?

– Конечно, нет! – обиделась Фарис.

– А, ясное дело. Потому что если ты не видишь в них людей со всеми их слабостями, как ты решишь, на что они годны в бою? Ага, в том-то и дело. А мы что такое? Мы вроде каменного голема. Хуже. У него-то нет выбора.

Она откинулась, сцепив руки на коленях.

– Никак не могу привыкнуть, – сказала она. – Если задуматься, Фарис, ты, быть может, обязана жизнью тому, что я никак не могу привыкнуть. Может быть, я спасла тебе жизнь из обычной сентиментальности.

– А твоя герцогиня, она не убила тебя тоже из сентиментальности?

– Возможно. Откуда мне знать, в чем разница между сентиментальностью и… – Аш не договорила. Слово тяжело засело в ее мозгу. Даже про себя она не могла выговорить:

«…любовью».

– Проклятье, терпеть не могу осады! – воскликнула она, обводя глазами темный холодный зал. – В Нейсе под конец было достаточно паршиво, они там ели собственных младенцев. Знать бы тогда, в июне, что шесть месяцев спустя я окажусь по другую сторону стены…

Стальные звенья зазвенели, словно пролилась вода, когда Фарис соскользнула с сундука, чтобы усесться на пол и устало опереться на него плечами. Аш инстинктивно напружинилась, хоть и видела, что цепи – по ее же приказу – были укорочены настолько, что ими нечего было и думать задушить кого-нибудь.

Она машинально подобрала под себя ноги, и рукоять кинжала снова легла в ладонь; приподнялась на корточки, краем зрения удерживая сидящую рядом женщину – в том состоянии духа, когда малейшее движение служит сигналом обнажить оружие.

– Никогда не забуду, как увидела тебя в первый раз, – тихо проговорила Фарис. – Мне говорили – двойник, и все равно это было так странно. Среди франков… как вышло, что ты не знала, где родилась?

Аш дернула плечом.

Женщина продолжала:

– Я видела тебя в броне, среди верных тебе людей – тебе, а не твоему амиру или королю-калифу. Как я завидовала твоей свободе.

– Свободе? – фыркнула Аш. – Свободе! Господи помилуй!.. И зависть не помешала тебе отправить меня багажом в Карфаген, верно? Хоть ты и знала, что сделает со мной Леофрик.

– Вот. – Фарис нацелила на Аш тонкий грязный палец. – Вот. Вот в чем дело.

– В чем дело?

– Вот как ты с этим справляешься, – пояснила женщина. – Верно, я знала… и не знала. Тебе могли найти применение, оставить в живых. Так и в сражении – люди могут остаться в живых, не всех же убивают. Кто-то наверняка останется в живых. Тут главное – не признаваться себе…

– Но я признаюсь! – кулак Аш глухо ударил но тюфяку. – Теперь – признаюсь. Я не могу избавиться от этого… знания.

Треск расколовшегося уголька заставил ее подскочить, и Фарис тоже. Янтарная искорка вылетела за каминную решетку, быстро поблекнув и почернев на кафтанчике Аш. Она смахнула уголек на почерневшие камни у очага, покрутила носом, чуя запах прожженного бархата.

– Предположим, – заговорила она снова, – мы без боя не сдадимся. Предположим, меня гоняли в Генуе, и в Базеле, и в Карфагене, и через половину южной Европы, и, предположим, мне это надоело и я собираюсь хоть раз огрызнуться.

Фарис протянула ей деревянную чашу. Аш машинально подлила ей мутной воды. Женщина опустила глаза на скованные запястья и, держа чашу обеими руками, поднесла к губам.

Понимаю. Завтра ты будешь драться, чтобы погибнуть, – сказала она холодно, с ноткой той властности, которая отличала ее, когда она, в полном вооружении, командовала своими армиями. – Так ты лишишь Ferae Natura Machinae плодов победы. Даже если у тебя есть и другая цель, я знаю тебя слишком хорошо, чтоб сомневаться, что тебе известен твой настоящий враг.

Аш выпрямилась, с болью разгибая затекшие мышцы. Тепло огня растаяло, деревяшка прогорела дотла. Она лениво задумалась: подкинуть дров или оставить на завтра? и тут же опомнилась: в любом случае беречь уж нечего.

– Фарис?..

Холод выстудил пальцы и уши, лизал рассеченные шрамами щеки. Она еще раз потянулась, теперь разминая занемевшую шею. Стол на козлах стоял поодаль от очага, одинокий огарок не в силах был осветить наваленные грудой бумаги, списки, наброски планов и карт на его дальнем конце. Кто-то – скорее всего, Ансельм – углем начертил прямо на досках контуры стены от северо-восточных до северо-западных ворот и расположение визиготской армии против этой части города.

– Самоубийство больше по твоей части: сдаться врагам в надежде, что тебя казнят. Если бы я считала это необходимым, я бы не стала сдаваться Гелимеру, а просто шагнула с вершины этой башни – четыре этажа до каменной мостовой. – Аш резко взмахнула руками.

– Но ты что-то задумала, верно? Аш… сестра… скажи мне. Я была у них командующей. Я могу помочь. «Все так и рвутся помочь. Даже она…»

– Я на твоей стороне, если это ради уничтожения Диких Машин. – Фарис поднялась на колени, ее чистое лицо казалось совсем юным. Она взволнованно добавила: – Король-калиф Гелимер не сможет командовать так, как я… вернее, как я, – с помощью machina rei militaris…

Имея в распоряжении пятнадцатитысячное войско, можно обойтись без особого искусства.

– Но… ты могла бы выпустить меня в поле – не как командира, а в качестве твоего двойника…

– Я не нуждаюсь в твоей помощи. Мы уже выкачали из тебя все, что можно. Ты не понимаешь, Фарис.

Чего?

Аш подвинулась вперед, села на край сундука, на таком расстоянии, что женщина, сидевшая теперь у ее ног, вполне могла бы при желании дотянуться и ударить утяжеленными цепью руками.

Глаза жгло. Она потерла их кулаками, чувствуя запах сажи на пальцах. Горячая тяжелая вода собралась на нижних веках и выплеснулась на щеки.

– Не понимаешь, что мне некому больше сказать, как мне страшно. Кому еще я могу признаться, что не хочу, чтоб моих друзей убивали? Даже если нам каким-то чудом и удастся победить, сколько моих друзей умрут за это?

Ее голос не дрожал, но слезы текли и текли. Другая женщина подняла взгляд и увидела в свете камина красное, залитое слезами и соплями лицо Аш.

– Но ты же знаешь…

– Меня уже тошнит от этого «знаю»! – Аш закрыла лицо руками и прошептала в мокрую потную тьму: – Я – не – хочу – чтоб – они – умирали! Чего тут, на хрен, не понять! Или мы завтра начинаем бой, и они умирают, или мы остаемся здесь, и они все равно умирают. Господи, чего тут не понять!

Что-то коснулось ее запястья. Она инстинктивно сжала кулак и резко отмахнулась. Костяшка ударила по железу. Аш выругалась, оторвала вторую руку от лица – глаза плохо видели сквозь слезы – и увидела, что сестра протягивает к ней открытые ладони.

Женщина в отчаянии пролепетала:

– Я не твой исповедник…

– Ты поняла. Ты это сделала – сама знаешь, что…

Фарис приподнялась, скованными руками за пояс и одежду притянула Аш к себе. Аш вдруг поддалась, соскользнула с сундука, тяжело шлепнулась на каменный пол, съежилась, припав к теплому боку Фарис.

– Я не…

Цепь натянулась, цепляя одежду. Аш поняла, что Фарис пытается обнять ее за плечи и, не справившись, крепко стискивает левую руку повыше локтя.

– Я понимаю… понимаю…

Ладони Фарис сжимали плечо, Аш чувствовала теплое, ласковое прикосновение ее тела.

…He хочу, чтоб они умирали! – Аш задохнулась рыданием, замолчала, крепко зажмурив глаза. Горячие слезы пробивались из-под век. Фарис тихо приговаривала что-то на незнакомом языке.

Аш рывком наклонила голову и уткнулась носом в вонючее сукно ее камзола. Она громко всхлипывала, сжавшись всем телом, плача на плече сестры, пока не кончились слезы.

В городе не осталось часов, отбивающих время. Аш моргнула в темноте, распухшими больными глазами уставилась на подернутые серой золой угли.

В спокойном забытьи, визиготская женщина подле нее, с ее лицом, с ее волосами, с ее телом, не просыпалась.

Аш не шевелилась, молчала, сидела без сна… одна.

В комнату вошел паж Жан.

– Время, босс, – сказал он.

Третий день от Христовой Обедни, темный предрассветный час перед терцией.

– Идите с миром, – провозглашает отец Ричард Фавершэм, – и да пребудет с вами в сей день милость Божия!

Он и Дигори Пастон склоняются перед алтарем. Оба в кольчугах и шлемах.

Твердые камни под коленями вбивают металл в кости сквозь стеганые штаны.

Аш перекрестилась и встала: сердце стучит молотом, холод почти забыт. Рядом с ней поднялся на ноги Рикард: молодой мужчина в кольчуге и накидке цветов Лазоревого Льва, с побледневшим лицом. Он заговорил с Робертом Ансельмом, Роберт рассмеялся в ответ.

– Анжели, – она выудила его за локоть из цепочки тянувшихся за ворота аббатства людей. – Все готово?

– Хоть сейчас выходить. – Его лицо смутно белело под высокой аркой, но вот свет факела заблестел на золотых кудрях, высветил широкую бесшабашную усмешку. – Это безумие, мадонна, но мы это сделали!

– Всех предупредили?

Роберт Ансельм сказал, подходя:

– От всех командиров копий посланные доложились: все по местам на стене и у ворот.

Мы почти… полностью развернули силы, – проворчал сотник Лакомб.

– Тогда… пошли, черт возьми!

Приближающийся рассвет подернул небо серой дымкой. Аш прошла по ледяным улицам, захлебываясь в докладах, отвечая двоим-троим за раз, рассылая людей… ее ум работал как машина, без перебоев и без чувств. Доложил о готовности гонец от де Ла Марша – как раз, когда Аш вышла на расчищенную от развалин площадку перед северо-восточными воротами Дижона.

Шлем она отдала понести Рикарду. Холод немедленно вцепился в открывшиеся щеки, выжал слезы из глаз. Аш, смаргивая мешавшие смотреть слезинки, бросала короткие приказы и, не оглядываясь, проходила между своими и бургундскими отрядами к подножию стены.

В нижней части стену освещало золотистое сияние факелов, невидимых снаружи. По ступеням наверх бесшумно передавали из рук в руки пушечные ядра. Аш уступила дорогу пушечной команде, волочившей по булыжникам восьмиствольную пушку-орган. Обитые железом деревянные колеса были заботливо обмотаны тряпьем.

Добравшись до ступеней, почти не замедлив хода, пушкари вздернули орудие, чтоб удобнее ухватиться за лафет, и на себе потащили наверх, на бастионы. За ними поднимались другие, несшие три массивные деревянные рамы катапульты.

Каждый звук отдавался звоном в онемевшем черепе. Приглушенные шаги, ругательства, тяжелое кряхтение тянувших на стену очередную мортиру людей… «Слышно там или нет? В такой тишине на морозе звук разносится далеко!»

– Скажите, чтоб держались потише! – она послала гонца, Саймона Тиддера, передать вдоль стен, а сама развернулась на каблуках и вместе со своим главным штабом начала быстрый обход стен от Белой до Сторожевой башни.

На пути оказалась толпа бургундских лучников и алебардщиков. Аш задрала голову посмотреть на верхушки крыш. Быстро светлеющее небо больше не было серым – на востоке его призрачная белизна окрасилась багровым.

– Сколько еще ждать, провались все на хрен? – горячий выдох застыл белым облачком. – Эти вот опаздывают! И сколько еще? Мы соберемся или нет?

Нам нужен свет, чтоб видеть, что делаем, – возразил Ансельм.

– Но не нужно столько света, чтоб они видели, что мы делаем!

Томас Рочестер хмыкнул. Темноволосый англичанин снова нес ее личный штандарт: почетный пост, за который он возвратил Ансельму свое временное командование пехотой. То ли он сам, то ли кто-то из обоза аккуратно зашил прорех в его ливрейной куртке. Салад сиял свежей полировкой. «Всю ночь не спал. Никто из них не спал, готовились».

– Людей по местам! – Она выбранилась по-бургундски. – Туды вас в душу. Я на стену. Ждите здесь! – Она указала рукой на Томаса Рочестера под знаменем «Леон Аффронт».

Прыгая через две ступени, взбежала она на стену. Напомнил о себе потревоженный ожог на бедре. Аш тихонько замычала от боли. Над крышами хлестал восточный ветер, вырывал дыхание изо рта. Аш замедлила шаг, стараясь двигаться тихо, насколько это возможно в доспехах. На камне блестел густой иней, испещренный следами тяжелых сапог, прошагавших здесь несколько минут назад.

На бастионы упал луч света. Ярко выступили очертания зубцов и бойниц – высокий силуэт Сторожевой башни. Аш повернулась лицом к востоку. Между длинной полосой облаков и горизонтом пробивался желтый луч зимнего солнца.

«Только-только успеваем».

За зубцами, пригибаясь, молча подсчитывая, сколько выстрелов в запасе, стояли канониры в матерчатых куртках. Шлемы сложены у ног, чтобы не выдал блеск стали в предательском свете солнца, пробойники прислонены к стене. Другие команды откатывали орудия от бойниц, забивая в стволы порох, ядра и старые тряпки вместо пыжей. Дальше по стене слаженно трудились команды осадных машин, оттягивая деревянные каркасы смазанными жиром деревянными рычагами.

Справа от нее, за Сторожевой башней, на стене ни души.

– Ну-ну… – Теплое дыхание мгновенно застыло на губах.

Вдали, у маячившей справа Княжеской башни, снова видны суетливые кучки солдат.

На той стороне, за усеянной костями полосой, широко раскинулся между реками лагерь визиготов. Сердце подкатило к самому горлу: над костровыми ямами уже поднимались струйки дымов. За редутами и траншеями высохшим лесом топорщились древки орлов, вымпелов и знамен.

«Какое-то движение?..»

На мгновение вместо палаток и легионеров Седьмого Утики, Шестого Лептис Парвы и Третьего Каралис ей померещилось в разрастающемся утреннем свете огромное строение, пирамида, основанием которой служат безымянные рабы, выше – войско с его назирами, арифами и квахидами, еще выше – лорды-амиры визиготской империи, и, наконец, гордая башня, вершина всего – король-калиф Гелимер. И в ту же секунду она осознала, какая махина поддерживает это строение: инженеры, доставляющие припасы по замерзшим рекам; рабские государства Египта и Ибери, что выращивают пищу; купеческие флотилии, обходящие турецких корсаров, чтобы торговать в сотнях городов средиземноморского побережья, и в глубинах Африки, и в далеком Балтийском море…

«А мы что такое? Жалкие пятнадцать сотен, прикрывающие восемь или девять тысяч мирных жителей».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю