Текст книги "Нежданный поцелуй"
Автор книги: Мэри Блейни
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
Глава 2
– Прошу прощения, миледи. – Мерион выступил из тени и коротко поклонился. – Вероятно, мне следовало раньше предупредить вас о том, что вы тут не одна.
– Но что вы здесь делаете? – спросила дама с некоторым раздражением.
Герцог едва заметно улыбнулся.
– Полагаю, то же, что и вы. Хотя мог бы, вероятно, просто скрываться от человека, навязывающего мне покупку лошади.
– А это действительно так? – Теперь уже в ее голосе звучало не раздражение, а некоторое любопытство. – То есть если вы заняты тем же, чем и я, то вы, должно быть, скорбите, не так ли? Или все же скрываетесь? Хотя, наверное, возможно и то, и другое, – добавила она с улыбкой.
Мерион ответил не сразу – он старался получше рассмотреть собеседницу. Было совершенно ясно, что эта женщина – вовсе не из сплетниц, которых он встретил у входа в зал. И уж тем более она абсолютно не походила ни на одну из танцевавших недавно девиц.
– Да, пожалуй, вы правы, миледи, – ответил наконец Мерион. – Действительно, возможно и то, и другое.
– О, милорд, значит, вы хотите скрыться также и от меня? Мне очень жаль, что я нарушила ваше уединение. Что ж, я найду другую комнату. Простите за вторжение.
– Вам не следует передо мной извиняться. Уж лучше я сам уйду. Вы гораздо больше нуждаетесь в уединении.
Мерион приблизился к двери и уже положил руку на дверную ручку, но тут женщина вдруг проговорила:
– Мой муж умер восемнадцать месяцев назад. Умер внезапно. Вот он держал в руках скрипку и играл Моцарта… а в следующую секунду уже лежал мертвый у моих ног.
Шумно выдохнув, она снова села на диван – словно эти слова отняли у нее все силы.
– Сожалею, миледи, – пробормотал Мерион. – Очень сожалею… – Он вновь повернулся к незнакомке.
– Благодарю за сочувствие, сэр, – ответила она безо всякого выражения в голосе, но Мерион сразу почувствовал в ее спокойствии приближавшиеся слезы.
Решив, что ему следует побыстрее удалиться, он проговорил:
– Еще раз прошу извинить меня, миледи. Я вас покидаю.
И тут она вдруг протянула к нему руку и тихо сказала:
– Нет-нет, пожалуйста, останьтесь. Останьтесь еще на несколько минут.
Мерион прекрасно понимал, почему молодые леди иной раз желают поговорить с незнакомым джентльменом наедине. Но сейчас были совершенно не те обстоятельства. К тому же эта леди казалась женщиной весьма опытной – так что его, герцога Мериона, подобными играми не заманить в сети брака.
Незнакомка же вдруг робко улыбнулась и вновь заговорила:
– Я думала, что со слезами покончено, но на сегодняшнем вечере услышала, как кто-то играет на скрипке. Эдвард был слишком талантлив для того, чтобы играть в оркестре, и он всегда старался быть на уровне… Так вот, игра этого скрипача пробудила у меня множество воспоминаний об Эдварде. Вот мне и захотелось поплакать… – Женщина снова попыталась улыбнуться, но на сей раз ей это не удалось.
Мерион молча пожал плечами, он не знал, что ответить. И тут он почему-то вспомнил о герцоге Бендасе. Ведь этот мерзавец наверняка уже почувствовал, что справедливая месть опутывает его своими тенетами… Может, он пытается отыграть утраченные позиции? Может, эта незнакомка – его ответный удар?
Мерион пристально посмотрел на сидевшую перед ним женщину.
– Я прекрасно понимаю вашу скорбь, миледи. И весьма сожалею… – Он приблизился к ней на несколько шагов и тихо сказал: – Да, я очень хорошо вас понимаю, потому что моя жена скончалась год назад.
– О!.. – вырвалось у незнакомки.
Она не произнесла больше ни слова, но в тот же миг придвинулась к нему и легонько прикоснулась к его руке. И в этом прикосновении Мерион тотчас ощутил смятение ее сердца – ее искренность, сочувствие, боль, надежду. Она действительно ему сочувствовала? Или все это – лишь блестящее представление? Но если так, то разыграно оно впустую, поскольку аудитория состояла из одного-единственного зрителя.
– В ваших словах, сэр, я расслышала сердечную боль. Примите мои глубочайшие соболезнования.
Мерион коротко кивнул:
– Благодарю вас миледи – Он сделал шаг к дивану и сел рядом с ней, сел именно на то место, по которому она похлопала ладонью.
Какое-то время они сидели молча, причем она – с закрытыми глазами. В тусклом свете уличных фонарей – шторы были отдернуты – Мерион разглядывал профиль незнакомки. Длинные темные ресницы, чуть полноватые чувственные губы и мерно поднимавшаяся и опускавшаяся грудь…
«У нее лицо мадонны, – подумал Мерион неожиданно. – Нет, скорее она похожа на скорбящую принцессу, прекрасную и восхитительную…».
В смущении откашлявшись, герцог пробормотал:
– Поплачьте, если вам это необходимо, миледи.
Она открыла глаза и, взглянув на него, покачала головой:
– Нет, милорд, плакать сейчас – это слабость. Я и так плакала слишком долго. – Она снова покачала головой, и от этого движения закачались ее прелестные сережки. – Нет, мне не следует плакать. Ведь слезы пойдут во вред моим голосовым связкам. – Немного помолчав, она добавила: – Видите ли, Эдвард уверял, что слезы причиняют неудобство абсолютно всем. Но вы, похоже, из тех редких мужчин, которые способны переносить женские слезы с удивительным терпением.
Мерион заставил себя улыбнуться:
– Видите ли, миледи, у меня богатая практика. Когда моя жена бывала в тягости, она проявляла склонность к слезам.
Собеседница с улыбкой кивнула:
– Да, сэр, понимаю… Скажите, а вы были в Лондоне в ноябре прошлого года, когда умерла принцесса и ее младенец?
– Нет, я в то время находился во Франции. Потом моя сестра мне рассказывала, что здесь все были в трауре. Слезы и траурная одежда были всюду, даже в Дербишире, где она живет.
– Да, я тоже слышала об этом, – сказала незнакомка. Помолчав, заметила: – Но вскоре все о ней забыли. По крайней мере никто больше о ней не плачет.
Мерион пожал плечами:
– Но похоже, что принц-регент хочет именно этого. Ведь он же устроил в феврале торжественный прием. И я не могу его винить, миледи. Он должен дать своим братьям время жениться и обзавестись потомством. Кстати, из всех его детей лучше всего это понимает дочь.
Собеседница долго молчала – казалось, собиралась с мыслями или, возможно, старалась подобрать подходящие слова.
– Что ж, мужчины очень практичны, – сказала она наконец.
– Но это явная лесть, миледи. Моя жена всегда говорила, что я ужасно непрактичный человек. – Криво усмехнувшись, Мерион добавил: – А что касается принца, то мы с вами оба знаем: все дело в том, что он не желает видеть правды, заключающейся в том, что однажды ему придется умереть.
– О, я тоже так думаю! Хотя я никогда с ним не встречалась, но до меня не раз доходили рассказы о его излишествах.
– Зато я не раз бывал в его обществе, – продолжал Мерион. – Поэтому смею утверждать: он думает только об удовольствиях – как будто они могут возместить то, чего ему действительно не хватает.
Сказав это, Мерион невольно отвел глаза; ему вдруг пришло в голову, что он слишком уж резко высказался о человеке, к которому вовсе не испытывал неприязни.
– Да-да, сэр, вижу, что мы с вами одного мнения на сей счет. Кажется, что принц старается вооружиться против ада, даже не сознавая того, что наслаждение – лучший пособник дьявола.
Герцог промолчал, однако вскинул брови, изобразив удивление.
– О Господи, может, вы думаете, что я провела слишком много времени среди папистов? – в некотором смущении пробормотала незнакомка. – А впрочем… Возможно, вы правы. Видите ли, до недавнего времени я жила в Италии.
– Да, миледи, понимаю… Ведь в Италии великое множество римских католиков. Так что вы при всем желании не могли бы избежать встреч с ними, – заметил герцог с веселой улыбкой. – Но если серьезно, то в основном я с вами согласен. Вероятно, Принни считает, что найдет счастье, расточая свое богатство и бросая на ветер деньги, которые мог бы истратить гораздо разумнее.
– Но, сэр, как бы человек ни тратил деньги, он едва ли сможет купить на них то, в чем по-настоящему нуждается.
– Да, миледи, конечно. Но все же ваше платье сшито вовсе не из мешковины, не так ли?
Она рассмеялась:
– Как мило, что вы это заметили, сэр. Однако вам следует признать, что мы с вами, похоже, не из тех, кто ищет развлечений в поисках того ускользающего и эфемерного, что зовется счастьем.
Мерион снова улыбнулся:
– Не могу с вами не согласиться, миледи. Слово «ускользающее» – очень точное определение счастья. Мне случалось иногда добиваться удовлетворительных результатов теми или иными действиями, но надеяться на счастье – такое никогда не приходило мне в голову. Кроме того, мне никогда не нравилась эта головокружительная суматоха, которую называют «сезоном». А теперь балы и званые вечера нравятся мне еще меньше.
– Мне они тоже совершенно не нравятся. Я скорее предпочла бы долгие часы практиковаться в игре на арфе – а я терпеть не могу арфу, – чем наблюдать, как встречаются на балах мужчины и женщины, которые воображают, что нашли свое счастье.
Мерион посмотрел на нее с искренним удивлением.
– Значит, вы не верите в возможность счастья? – До сих пор ему не встречалась женщина, которая отрицала бы такую возможность.
– Напротив, я верю в счастье. Слишком уж сильно верю, сэр. – Она тихонько вздохнула. – Я обрела счастье в браке, а теперь… Мне очень тяжело переносить эту утрату.
– Но утрата – это рана, которая со временем заживает, – заметил Мерион.
– Вы так считаете? – Тут взгляды их встретились, и какое-то время они пристально смотрели друг другу в глаза. – Неужели вы действительно так считаете?
– Полагаю, нам следует в это верить. Следует верить хотя бы для того, чтобы продолжать жить.
– Да, наверное, вы правы. – Она опустила голову.
– Мы действительно должны в это верить. Только для этого надо научиться лгать самим себе.
Снова воцарилось молчание. Мерион отчетливо слышал тиканье часов, стоявших где-то в комнате. Но эта тишина была вовсе не тягостной, скорее – дружелюбной. Правда, собеседница его по-прежнему сидела, глядя на свои руки. Мерион, тоже смотрел на них, и в какой-то момент он вдруг заметил, как на ее пальцы закапали слезинки. Через несколько секунд она наконец-то подняла голову и прошептала:
– Правда состоит в том, что в какой-то момент все у тебя хорошо, а в следующий… Увы, в следующий смерть перечеркивает все наши надежды.
– Для меня смерть Ровены стала кошмаром и одновременно облегчением, – пробормотал Мерион.
– Ваша жена долго болела?
– Она умерла во время родов.
– О, как наша принцесса…
– Да, если не считать того, что наш ребенок, наша девочка, к счастью, выжила.
– В таком случае, сэр, у вас есть хоть какое-то утешение. Ведь ваша дочь и сейчас жива, не так ли?
– Да, миледи. И теперь у моего сына есть сестра. Ровена пожелала, чтобы я назвал ее Алисией. Это была последняя просьба моей жены. – Уставившись в потолок, Мерион ждал, когда высохнут слезы, внезапно навернувшиеся на глаза. Потом тихо сказал: – На этой неделе Алисия начала ходить.
– Вам очень повезло, сэр, что с вами осталось так много от вашей жены, а вот я… – Она ненадолго умолкла. – Иногда я думаю, что зря приехала в Лондон. Мои воспоминания об Эдварде не связаны с этим городом.
– Воспоминания не всегда приносят утешение.
– Вы можете произнести эти слова, но ваше сердце с ними не согласится. Иначе зачем бы вам, сэр, понадобилось это укромное место, где можно посидеть в одиночестве?
– Я зашел сюда по ошибке и собираюсь уйти отсюда, – заявил Мерион и с вызовом посмотрел на собеседницу.
– Я рада, сэр что вы не ушли. Возможно, мы с вами сумеем хоть как-то помочь друг другу. Потому что каждый из нас говорит о своей утрате с человеком, способным это понять.
«Похоже, я и в самом деле понимаю»… – промелькнуло у Мериона. Ему хотелось произнести эти слова, но он сдержался.
– Так вот, много месяцев назад я решила, что должна сделать все возможное, чтобы позаботиться о тех, кто жив, – продолжала собеседница. – И я решила использовать в качестве вдохновения свою любовь к Эдварду. Но произносить это вслух – как-то бестактно, верно?
– Нет, вовсе не бестактно. Скорее благородно.
– Однако я не знала, как доказать, что его смерть принесла хоть что-то хорошее.
– Яуверен, миледи, что вы из тех, кто сумеет найти что-то хорошее даже в самой тяжелой ситуации.
Она тихо рассмеялась.
– Ваше замечание, сэр, звучит довольно цинично.
– Прошу прощения, миледи… Вы о чем?
– Вы прекрасно поняли, что я имела в виду. Поэтому признайте, что цинизм – самый легкий способ покончить со спором, которого вы хотели бы избежать.
– Я не собирался с вами спорить, – ответил Мерион, пожав плечами. Но если даже их беседу назвать спором, то он мог бы покончить с ним любым способом и в любой момент. Причем покончил бы таким образом, что они оба забыли бы, о чем, собственно, спорили и что обсуждали.
Например, он мог бы ее поцеловать.
Глава 3
Поцеловать ее? Мерион решил, что эта безумная мысль пришла ему в голову лишь потому, что все его чувства были взбудоражены. И еще, наверное, из-за того, что в последние несколько месяцев в его постели не было женщины.
Молчание затягивалось, и Мерион уже решил нарушить его, но тут собеседница вдруг спросила:
– А как долго вы были женаты?
Она задала вопрос так внезапно, что он вздрогнул бы от неожиданности, если бы в этот момент не смотрел на нее.
– Ровена умерла через месяц после нашего одиннадцатилетнего юбилея.
– А мы с Эдвардом были женаты девять лет. Семь из них мы были по-настоящему счастливы, а два следующих года были не очень-то счастливыми. Война на год разлучила нас. Он думал, что я уехала домой, а я опасалась, что он найдет себе любовницу и предпочтет ее мне. После этого еще год нам потребовался для того, чтобы восстановить подлинное доверие, сущность счастливого брака.
– Мы с Ровеной всегда доверяли друг другу, – заявил Мерион. Вспомнив о своей любовнице Элизе, он едва не поморщился. Но ведь Ровену он действительно любил, безумно любил…
– И что же вам больше всего нравилось в вашей жене? Герцог криво усмехнулся:
– Возможно, ее доверие ко мне. Вернее – вера в меня. Она смотрела на меня так, будто я знал все на свете, мог ответить на любой вопрос…
«К тому же она рискнула жизнью – только бы быть уверенной в том, что герцогство Мерион перейдет к моему сыну», – добавил он мысленно, тяжко вздохнув.
– И это все? – удивилась собеседница.
– Думаю, этого вполне достаточно. Пожалуй, даже слишком много. – Мерион с минуту помолчал, потом вдруг улыбнулся и добавил: – Кроме того, она очень любила нашу собаку. Знаете, в те дни собака меня ужасно раздражала, а теперь я постоянно с ней разговариваю. И временами мне кажется, что она так же одинока, как и я. – Снова вздохнув, Мерион откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
– А собака отвечает вам, когда вы с ней говорите? – спросила женщина с улыбкой.
Открыв глаза, Мерион взглянул на собеседницу и вдруг понял, что ему очень нравится ее улыбка.
– Да, иногда отвечает по-своему, то есть по-собачьи. И самое главное, что она всегда говорит именно то, что я хочу услышать. Наверное, в этом-то и состоит то удивительное, что свойственно домашним любимцам, не так ли?
– Да, пожалуй. – Она едва заметно кивнула и снова улыбнулась. Ее улыбка гипнотизировала, казалось, очаровывала, притягивала. Но потом она вдруг тихонько вздохнула и вновь заговорила: – Я очень любила Эдварда, хотя едва ли его можно было бы назвать образцовым супругом. Временами он ужасно меня раздражал. Раздражал своими… капризами, если можно так выразиться. Например, он часто слонялся по дому, криками призывая своего камердинера, хотя у нас были слуги, которые могли бы вместо него найти камердинера. Кроме того, он частенько выражал неудовольствие каким-нибудь блюдом. И было особенно неприятно, когда это происходило в гостях. Однако мне кажется, что все это – лишь досадные мелочи. Вы со мной согласны?
– Да, наверное… – пробормотал Мерион. На мгновение ему представилось, что Ровена сейчас сидит рядом с ним, – О, если бы она была жива, я бы постарался сделать ее более счастливой…
Неужели он произнес это вслух? Что ж, очень может быть. Откровенность его собеседницы вынуждала и его быть правдивым. Но почему вынуждала?.. Неужто эта женщина околдовала его?
– Да-да, сэр, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду. А если бы я могла вернуть Эдварда… О, мне хочется думать, что я всегда могла бы быть такой женой, какая ему была нужна. Я никогда бы не раздражалась, не выходила бы из себя, не жаловалась бы…
– Говорить о том, что мы могли бы сделать, – прямой путь к безумию, – пробурчал Мерион. – Мне жаль, миледи, что я не могу облегчить ваши душевные страдания.
– О, сэр, пожалуйста… – Она вдруг всхлипнула и протянула к нему руки. По щекам ее струились слезы, но теперь ее это уже не смущало. – Сэр, скажите мне, пообещайте, что когда-нибудь моя боль пройдет, что что-нибудь излечит меня!..
Мерион чуть придвинулся к ней обнял и поцеловал. Прижавшись губами к ее губам, он ощутил солоноватый вкус слез, все еще струившихся по ее щекам, но почувствовал также и сладость ее чудесных розовых губ. Кроме того, он ощутил страсть этой женщины, страсть, которую не могли заглушить даже страдания. Ему хотелось, чтобы поцелуй этот длился как можно дольше, но все же он заставил себя отстраниться – отпрянул в тот самый момент, когда понял, что его поцелуй становится чем-то большим, чем знаком сострадания и желанием утешить.
Теперь глаза его уже вполне привыкли к темноте, и он мог лучше разглядеть сидевшую рядом с ним женщину. И вновь его поразили ее губы – чуть припухшие, чувственные, манящие…
– Благодарю вас, – прошептала она. Произнесла только эти два слова, но было ясно, что ей хотелось сказать гораздо больше. «Вы действительно думаете, что этого достаточно?» – вот что услышал он в ее интонациях.
Нет, этого было явно недостаточно. Поцелуй заставил его осознать, что их случайное свидание зашло слишком далеко. Разумеется, было глупо с его стороны целовать эту незнакомку… но что же теперь?..
– Значит, нам обоим, каждому по-своему, предстоит бороться со своим горем и утешаться… как получится, – сказала она очень тихо, почти шепотом.
Как понять эти ее слова? Как приглашение? Он внимательно посмотрел на нее, но не смог разглядеть выражения ее лица – она снова уставилась на свои руки. И так же тихо продолжала:
– То, что у нас было, – такое очень редко встречается. Это дается немногим. К тому же следует это заслужить. Полагаю, мой Эдвард и ваша Ровена знали, как сильно мы их любим.
Мерион промолчал. Интересно, знала ли Ровена, что он ее любил? Он даже не мог припомнить, говорил ли ей когда-нибудь о том, что любит ее. Нет, едва ли говорил…
Тут собеседница подняла голову и опять ему улыбнулась. Мерион хотел улыбнуться ей в ответ, однако сдержался. Поднявшись на ноги, он сказал:
– Доброго вечера, миледи. Прошу принять мои извинения за то, что я поцеловал вас. Полагаю, мне не следовало так делать. – Герцог направился к двери.
– Сэр, постойте! Подождите! – Она последовала за ним. – Может, я что-то не так сказала?
– Вы не сказали ничего особенного, – ответил Мерион, обернувшись. И тут же понял, что солгал. – Но если честно, то я предпочитаю, чтобы мне не напоминали о моих потерях, – добавил он со вздохом.
– Но вы должны о них помнить, разве не так?
– Нет, не должен. Желаю вам хорошо провести вечер. Мерион поклонился и вышел из комнаты.
Елена Верано вернулась к дивану. Немного помедлив, снова села и прижала ладонь к губам. «Должно быть, я чем-то обидела его, – думала она. – Но чем именно?» На этот вопрос она не могла ответить. Казалось, они так сочувствовали друг другу… Когда же он говорил, то будто читал ее мысли.
А его нежнейший поцелуй подарил ей надежду на исцеление, на то, что боль пройдет, по крайней мере утратит остроту. Впрочем, одного поцелуя было для этого недостаточно. Или – почти недостаточно. Но очередного поцелуя следовало дождаться. Таково уж свойство поцелуев – их все время ждешь…
Поднявшись с дивана, Елена прошлась по комнате. Остановившись у окна, выглянула на улицу. Там было тихо, совсем тихо. Лишь время от времени негромко переговаривались кучера, собравшиеся в небольшие группки.
Ждать, ждать и ждать… Сплошное ожидание с той самой минуты, как она приехала в Англию. Она ждала, что ее мир восстановится и что она обретет новую цель в жизни. И теперь ей казалось, что эта встреча, возможно, станет началом…
В нем было нечто намекающее на положение в обществе и богатство, нечто такое, что она видела и в своем брате, когда встречалась с ним в последний раз. В полумраке она не видела глаз своего собеседника, но была уверена: если считать, что глаза действительно зеркало души, то при более ярком свете она непременно увидела бы незабвенную боль, терзавшую его душу. Впрочем, об этом и без всяких глаз можно было догадаться – не зря же он так долго носил траур.
Внезапно раздался стук в дверь, Елена подумала, что это вернулся ее собеседник. Но она тут же сообразила, что он не стал бы стучать. Через несколько секунд послышался знакомый голос:
– Елена, вы здесь?
– Да, Уильям. Входите.
Дверь тут же отворилась, и в комнату вошел виконт Уильям Бендасбрук. Виконт был невысок ростом, однако имел вид человека, с которым следует считаться. Нисколько не удивившись темноте, царившей в комнате, он подошел к Елене и тихо сказал:
– Когда вы спросили, нет ли здесь пустой комнаты, я сразу понял, что вам хочется побыть в одиночестве. А потом мне пришло в голову, что вас, возможно, надо приободрить. Кроме того, уже скоро ваше выступление. Вы не забыли?..
– Нет, Уильям, не забыла. Но мне кажется, у меня в запасе еще минут двадцать… по крайней мере. Не беспокойтесь, я скоро к вам присоединюсь.
Но виконт, проигнорировав ее намек, с улыбкой проговорил.
– Вот мы с вами снова наедине. Может, вас беспокоит ваша репутация? В таком случае я могу зажечь свечу. На случай если сюда кто-нибудь зайдет. – Он нашел кремень и зажег свечу, стоявшую на каминной полке.
– Как будто горящая свеча помешает сплетникам заниматься любимым делом, – пробормотала Елена с усмешкой. Она снова уселась на диван. – Вы плут, Уильям. И вы прекрасно знаете, что я очень рискую.
– А может, все-таки будем правдивы? – Виконт сел рядом с ней. – Может, не стоит это скрывать?
– Не стоит скрывать, что вы – мой племянник? – Она со вздохом покачала головой. – Нет-нет, Уильям. Подобное признание вызовет новую боль, неужели не понимаете? И вообще я хочу забыть об этом.
– Дорогая, вы полагаете, никто не догадывается, что герцог Бендас – ваш отец?
– А как догадаться? Мне было четырнадцать, когда меня отослали из дома. И тогда я вся состояла из рук и ног… и была худа как палка – ничуть не походила на себя сегодняшнюю. Меня и слуги бы едва ли узнали. Именно поэтому…
– Да, понимаю… – кивнул Уильям. – Хотя я думаю…
– Не перебивай, пожалуйста. Так вот, свой новый дом я никогда не покидала. Даже имя у меня теперь другое. Кто связал бы теперешнюю синьору Елену Верано с леди Эллен Бендасбрук? И еще… – Елена пристально взглянула на виконта, скажите, что здесь делает Роджерс? Он теперь бывает в свете? Миссис Харбисон представила меня ему. И знаете, Уильям… Он меня не узнал!
Виконт усмехнулся и пожал плечами:
– Может, действительно не узнал. Но если так, то ему это позволено. Ведь он теперь секретарь герцога Бендаса. Даже больше чем секретарь. Теперь Роджерс всюду его сопровождает или предшествует его появлению с целью оповестить всех о том, что вскоре появится его светлость.
– О, понимаю… Это как компаньонка у какой-нибудь знатной леди.
Уильям рассмеялся:
– Да, Елена, совершенно верно.
Она тоже рассмеялась, а потом вдруг нахмурилась; ей пришла в голову не очень-то приятная мысль.
– Значит ли это, что нынче вечером здесь появится герцог? Я думала, что теперь он никуда не выходит вечерами.
– Нет-нет, не беспокойтесь. Роджерс сказал мне, что в этом доме собирается слишком много гостей, поэтому герцог едва ли тут появится. Но менее значительные сборища он посещает. И когда-нибудь вы с ним непременно встретитесь.
«К счастью, не сегодня», – подумала Елена с облегчением.
– Дорогая, вы меня слышали? Когда-нибудь вам придется с ним разговаривать. Ведь он – ваш отец.
– Я не считаю герцога Бендаса своим отцом. Не считаю с того дня, как он заставил меня покинуть дом, – заявила Елена.
– Прошу прощения, – Уильям взял ее за руку, – но в какой-то момент вам придется решить, желаете ли вы признать герцога своим отцом или нет.
– Похоже, это вы, Уильям, меня не слушаете. Ведь я же вам уже сказала, что не считаю его отцом. – Немного помолчав, она спросила: – А вы полагаете, он хочет нашей встречи?
– Видите ли, Роджерс постоянно болтает об огромном богатстве герцога. – Виконт пристально посмотрел на свою родственницу. Следовательно, и наследство он оставит очень даже приличное. Скажите Елена, разве вам повредит примирение?
– Я не допущу, чтобы этот человек вмешивался в мою жизнь. Ведь он сделал все возможное, чтобы разрушить ее. Когда-то он сказал мне, что я окончу свою жизнь в борделе. А ведь мне тогда было всего четырнадцать лет. – Елена чувствовала, что нервы ее на пределе. Она готова была закричать и прилагала отчаянные усилия, стараясь понизить голос. – Те его слова ошеломили меня, Уильям. Я была в ужасе… – Глаза ее наполнились слезами, и она, всхлипнув, продолжала: – И если бы не моя крестная мать, то я бы кончила именно так, как он предсказывал. А все потому, что я отказалась петь то, что он пожелал услышать.
– Он не изменился, – заметил Уильям.
– В таком случае не стоит и говорить о примирении. Уильям, казалось, о чем-то задумался. Потом вдруг сказал:
– Елена, я должен вас кое о чем спросить, однако… – Он умолк в нерешительности, потом тихо произнес: – В последнее время по Лондону ходят кое-какие слухи… Слухи о герцоге Бендасе. Говорят, что он убил невинного человека, свидетеля дуэли. И еще говорят, что он якобы рехнулся и не может управлять своим поместьем. А также он пытался жульнически присвоить чужую землю. Последнее, насколько я знаю, – чистейшая правда. Но вся история известна очень немногим.
– Меня нисколько не волнует все это, – заявила Елена. – Что же касается его поведения, то я всегда считала его безумцем. Кем еще можно считать человека, воображающего, что любой его поступок оправдан, если он по какой-либо причине желает совершить этот поступок? Но скажите, какое это имеет отношение ко мне?
– А знаете, Елена, от кого пошли все эти сплетни? – Виконт посмотрел на нее с подозрением.
– Нет! Понятия не имею! Я ведь уже сказала вам, что не хочу иметь с ним ничего общего. – Елена встала и пристально взглянула на племянника. – Уильям, как вы могли подумать, что я могу быть связана… с чем-то подобным?
Виконт пожал плечами и пробормотал:
– Дело в том, что слухи начали распространяться сразу после того, как вы приехали в Лондон, Елена.
– Но вы же прекрасно меня знаете, Уильям. И знаете, что я не стала бы распространять такие слухи.
Уильям приподнялся и заглянул ей в глаза.
– Да, Елена, я неплохо вас знаю. И знаю, что вы скорее запустите в кого-нибудь чем-нибудь тяжелым или влепите пощечину, чем станете плести заговор ради мести.
– Едва ли это комплимент… – Она отступила на шаг. – Уильям, я полагаю, что одновременно со мной, то есть в ту же неделю, в Лондон прибыли тысячи людей. И десятки из них, возможно, затаили зло на Бендаса. Почему бы не спросить их?
– Сядьте, пожалуйста. Сядьте, Елена. Прошу прощения. Мне бы следовало довериться своим чувствам и не упоминать о нелепых подозрениях. Но есть и еще одна причина, по которой вам следует все знать. Когда вы присоединитесь к остальным гостям, вы кое-что услышите. Кто-то потрудился найти карикатуру на Бендаса, и теперь она гуляет по Лондону.
Елена снова села на диван, и виконт объяснил ей, в чем заключалась суть карикатуры. Закончил же он свои объяснения следующими словами:
– По-видимому, кто-то хочет создать впечатление, что герцог Бендас выжил из ума.
– Уверяю вас, Уильям, что я никому не сказала ни слова о герцоге Бендасе. Никто даже не предполагает, что я его знаю. Скажите, что вы верите мне и не считаете меня сплетницей.
– Конечно, я вам верю.
– Благодарю вас, Уильям. И я буду еще больше вам признательна, если впредь вы не станете говорить об этом.
– Нет-нет, не беспокойтесь, Елена. Прошу принять мои извинения за то, что я упомянул об этом. – Он встал и, поклонившись, поцеловал ей руку.
Она тоже поднялась.
– До моего выступления осталось еще несколько минут, Уильям. И я хотела бы… поупражняться в одиночестве.
– Да, понимаю, – кивнул виконт. – Я очень вас расстроил? Ах, как это было неосмотрительно с моей стороны.
– Нет-нет, ничего страшного. Некоторое раздражение лишь улучшит мое пение.
– Вот и хорошо, дорогая. – Виконт вздохнул с облегчением. – Что ж, пойду в бальный зал.
Он направился к двери, а Елена вслед ему проговорила:
– Полагаю, вы будете высматривать подходящую для брака партию, то есть даму, свободную от брачных уз.
Уильям обернулся и с улыбкой ответил:
– Совершенно верно. Я веду себя так же, как мой дед. – Махнув на прощание рукой, он вышел из комнаты.
Елена же попыталась забыть обо всех неприятностях и принялась за вокальные упражнения, являвшиеся такой же обязательной частью ее выступления, как и песни, которые она собиралась исполнить. Но в какой-то момент она вдруг в ужасе осознала, что думает о загадочном незнакомце, подарившем ей столь неожиданный и столь сладостный поцелуй.
Что ж, иногда случалось и так, что вовсе не Эдвард, а кто-нибудь иной становился для нее источником вдохновения. Успокоив себя этой мыслью и напевая «Tiamosempre» [2]2
«Ti amo sempre» – всегда люблю тебя (ит.).
[Закрыть] – песню, адресованную мужу, – Елена вышла из комнаты, чтобы дать свой первый концерт в Англии.
