Текст книги "Государство Печали (ЛП)"

Автор книги: Мелинда Салисбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Я не готова, – сказала она. – Я не готова к этому.

– Печаль, – голос Шарона был нежным, темные глаза были полны жалости. – Не важно. Важен только Раннон, никого больше нет. Ты, и больше никого.

5

Плохая кровь

Иррис следовала за Печалью, пока они шли к комнатам Печали, никто не говорил. Дворец был всегда тихим, а теперь казался зловещим из-за смерти Алиссы. Из звуков был только трепет штор, когда девушки проходили мимо, масляные лампы дымили от ветерка, который они поднимали. Печаль с трудом удерживалась от бега, чтобы не убежать из дворца, из Раннона. Из этого места, от власти, которую она не хотела. Она не хотела ни сейчас. Ни когда-либо еще.

Но разве у нее был выбор? Шарон был прав, никого не было. Ее семья отвечала за это веками. Ее предки были умными. Хитрыми. Они платили аристократам, что выжили во время чистки королевских семей – Мизилам, Блу, Маршанам и другим – покупая их поддержку землями и титулами, и они вместе избавлялись от тех, кто не присоединялся к ним.

То было время революции, народ голодал, королевичи пировали. Когда семья Вентаксис и ее поддержка восстали и свергли короля, они стали героями. И они настояли, что не будут править без законных выборов, они не хотели повторять ошибки монархии.

Они говорили людям, что они будут выбирать своего нового лидера. Почти как короли, избранная семья будет править все время, свободная от неуверенности других стран, где лидеры менялись каждые пять лет. Но семья Вентаксис настаивала, что это важная разница – их присутствие было демократичным. Люди сами выбирали, когда канцлер умирал.

Даже когда в списке было лишь одно имя, и оно всегда было Вентаксис.

Выбор, как говорили, был у людей. И люди верили.

Иронично, но лишь у Печали выбора не было.

Ее служанка поправляла постель, когда они с Иррис вошли в ее покои. Они прошли в приемную, а потом в гардеробную. Служанка поспешила к ним, Печаль отпустила ее.

Дверь за ними закрылась, она повернулась к Иррис и глубоко вдохнула.

– Что дальше? – сказала Печаль.

Иррис не мешкала.

– Отец созовет Йеденват на встречу завтра, сообщит, что наследница Вентаксис хочет участвовать в выборах, и они проголосуют, что нынешний канцлер не может править. А потом они вызовут тебя, сообщат вердикт и выберут тебя.

Печаль сглотнула.

– А если не сработает?

– Сработает, – Иррис печально улыбнулась.

– Вряд ли я смогу, – но Печаль знала, что это бесполезно. Увидев отца, она поняла, даже если не хотела признавать, что времени не осталось. Что бессмысленные надежды на будущее умерли. – Я не хочу делать это, – сказала она. – Не сейчас. Так не честно. А как же мое желание? А как же… – она не закончила.

Иррис с любопытством посмотрела на нее.

– Что ты хочешь?

– Не знаю даже, – Печаль потерла лоб. – Но мой отец стал канцлером в тридцать два. Он был женат и с ребенком, был образован, побывал в Меридее, Скаэ и Нирссее. Мне семнадцать, – сказала она. – Я даже в своей стране видела не все части, не была в других странах. Я не знаю народ. Как я могу быть канцлером? Я едва знаю Раннон.

– Хочешь путешествовать? – спросила растерянно Иррис.

– Да. Нет. Я не о том, – Печаль замолчала, пытаясь объяснить бурю тревоги, гнева и ужаса внутри нее. – Одно дело – знать, что будет буря, но другое – попасть в нее. А я попала в нее. Навеки.

– Печаль, знаю, ты напугана…

– Я не напугана. Я… – она замолчала. – Я была заперта в этом… подземелье, а не замке всю жизнь. И после завтра я не смогу уйти. Из замка. От этой жизни. В семнадцать мое будущее будет предопределено.

– Печаль, я знаю…

– Нет, ты не знаешь, – Печаль раскинула руки, словно указывала на весь Раннон. – Я знаю такой Раннон. Это – Раннон для меня. Никто в здравом разуме не захочет быть во главе этого. Никто не захочет, чтобы правила я.

Правда вырвалась из нее сама, Печаль отвернулась, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы дрожали, и это было сложнее, чем обычно.

– Раннон слишком сломлен, чтобы пережить еще одного бесполезного лидера, – в спешке она оторвала пуговицу, и она отлетела в другой конец комнаты. Печаль сама оторвала другую пуговицу и швырнула вслед за первой. – Чертово платье. И все к черту.

Это было слишком. Вес всей страны на ее плечах. Сломленной темной страны. А если Раннон не оправится после того, что сделал ее отец? Болезнь проникла глубоко, Харун был доказательством.

Иррис коснулась ее руки.

– Печаль, у тебя есть шанс, ради которой любой умер бы. Люди и умирали в прошлом. Ты можешь сделать мир таким, как тебе хочется. Ты можешь исполнить все свои мечты. У тебя есть эта сила, она здесь. Возьми ее.

– А если я не смогу? – она не могла смотреть в глаза Иррис, отдернулась от ее руки. – А если меня не хватит?

Из-за нее умерла мать. Она не удержала Харуна от Ламентии. Как она могла не сделать еще хуже?

Она слышала легенду о своем имени, что это были слова умирающей матери. Это было не имя, а угроза. Печаль, она принесла нам лишь это. Разве Шарону мало этой угрозы? Она была проклята. Она была проклятием.

Порой она была полна тьмы, боялась говорить, иначе тьма полилась бы из нее, утопив все, что она любила. Порой она была в ней, как то, что уничтожал ее отец, как саморазрушение. Она уничтожила свою мать, надежды Харуна. Она бежала к Расмусу, хотя знала, что не может дать ему желаемое, что это сломает его. А если она обрушит это на Раннон? Никто ее не сменит. Никто не остановит.

– А если из-за меня станет хуже? – нечаянно сказала Печаль вслух.

– Нельзя так говорить, – сказала Иррис. – Люди увидят в этом слабость…

– Я слаба, – парировала Печаль. – Это я и пытаюсь сказать. Мне не хватит сил на это. Вы запрягаете не ту лошадь.

– Но других лошадей нет, – сорвалась Иррис. – Хорошо. Ладно. Пусть и дальше правит твой отец. Он умрет, и некому будет занять его место. А потом сиди и смотри, как начнется гражданская война, и лорд Самад или Бальтазар попытаются захватить власть. Или когда Нирссея решит захватить нас, ведь они поймут, что у нас нет денег или отрядов, чтобы остановить их. Или когда Мирен Лоза поднимет своих и убьет всех нас, подавит страну. Ты этого хочешь? Да?

– Ты знаешь, что нет, – тихо сказала Печаль.

– Думаешь, ты – единственная девушка, которой придется исполнять роль, которой она не ожидала, и стараться? – глаза Иррис пылали. – Отложить свои планы и выполнять дело ради общего блага? Помни, Печаль, у меня была жизнь до того, как я вернулась сюда. У меня были планы.

Печаль пристыжено опустила голову. Она забыла из-за своей боли.

Восемнадцать месяцев назад Иррис была в университете Истевара, училась красноречию. Она говорила об этом, сколько Печаль себя помнила, она мечтала стать архивариусом в библиотеке, специализироваться на старых свитках, древней истории Раннона, когда еще семя Вентаксис и их союзники не свергли короля.

Она проучилась три недели, и Харун уволил ее брата Аррана и другого советника, Корама Меллвуда из Йеденвата, выдумав причину. Бальтазар занял место Корама, а Шарон тут же предложил Иррис как замену Аррана. К счастью, Харун согласился.

Иррис легко заняла место брата, и Печаль была так отвлечена новой ситуацией с Расмусом, что даже не думала спросить, жалеет ли она об утраченном.

– Мне жаль, – сказала она. – Иррис, мне так жаль.

– Не важно, – сухо сказала Иррис. – Я поняла, Печаль. Я знаю, о чем ты. Согласна, это не честно. В семнадцать лет не должно выпадать такое бремя. Но… разве есть выбор? Ты можешь бороться, а можешь сдаться и сделать, чтобы это работало. Поверь.

Печаль робко кивнула, и Иррис продолжила:

– Ты знаешь, что твоя бабушка этого хотела бы.

Печаль чуть не рассмеялась, качая головой.

– Разве? Тогда почему она меня ничему не научила? Она рассказала о старых фестивалях и ритуалах, показала цвета, книги, рассказала истории, но не сообщила о налогах, работе и всем, что помогло бы, если бы этот день настал. Разве это ни о чем не говорит?

Иррис вздохнула.

– Она пыталась дать тебе детство. Ты не знала? – Печаль смотрела на нее без эмоций. – Они с моим отцом все время спорили из-за этого. Он хотел, чтобы ты ходила на встречи, а она запрещала, пока тебе нет восемнадцати. Она сказала, что должна тебе это, что хочет устроить тебе юность. Она собиралась обучить тебя после твоего дня рождения. И… – Иррис замолчала, глубоко вдохнула и посмотрела Печали в глаза. – Она обещала отцу, что если твой отец не соберется ко времени, когда тебе исполнится двадцать один, ты его заменишь. Думаю, она согласилась бы, что выбора у нас уже нет.

Печаль была потрясена. Это правда? Она всегда думала, что бабушка держала ее подальше от совета из-за последних слов матери. Печаль не была против, она даже верила в это – и было приятно, что ее любимая бабушка в этом с ней согласна, хоть и не говорит об этом прямо. Но это было не так, по словам Иррис. Но это объясняло, почему вице-канцлер и вдова недолюбливали друг друга.

Иррис печально улыбнулась.

– И, как я и говорила, никто не просит тебя делать это одной. Я с тобой, мой отец тоже. Бейрам Мизил и Тува Маршан поддержат тебя. Больше половины совета. И остальные подтянутся, когда поймут, что это выгодно. Так что… Ты сможешь. Ты это сделаешь. И ты в этом преуспеешь.

Печаль молчала, закончила расстегивать платье и поежилась, когда оно упало на пол, и воздух временно холодил ее кожу.

– Думаешь, они меня примут? – сказала она, вопрос звучал как перемирие.

– Шутишь? – Иррис сделала паузу. – Они будут рады. Хотя лорд Самад не будет в восторге. И Каспира. А Бальтазар не простит тебя так легко за камеру, хотя потеря бедной Алиссы должна ему показать, как Ламентия разрушает. Но все они больше всего ценят свои земли и деньги. Если они подумают, что игра против тебя лишит их мест в совете, они решат поддержать тебя, нравится им или нет.

– Я про народ, – сказала Печаль. – Не про Йеденват. Я знаю там своих друзей. Примут ли люди?

Иррис подняла платье Печали и отдала ей.

– Это будет странно для них. Твой возраст и даже пол кого-то встревожат. Но зато все, что ты будешь делать, их сильно обрадует. Думаю, как только они поймут, что ты не будешь править как твой отец, они обрадуются.

Печаль посмотрела на платье в своих руках.

Когда ей было двенадцать, Печаль ворвалась в спальню бабушки без стука и увидела ее перед неприкрытым зеркалом, прижимающую к себе сапфировое платье. Та испугалась и накричала на Печаль, а потом прогнала к себе в комнату.

– Никому не говори, – заставила бабушка пообещать. – Твой отец сильно разозлится.

– Не скажу, – Печаль потянулась к ткани. – Красивое.

Первая леди-вдова схватила в охапку Печаль и платье.

– Однажды цвета вернутся, – сказала она. – Это не навечно.

Печаль хотела, чтобы цвета вернулись. С того дня она лежала в кровати, не могла спать и представляла будущее, где у нее будет власть. Она фантазировала, как будет править, даже если это пугало ее в реальности. Она представляла будущее, где не нужно прятаться за шторами в летний день. Будущее, где солнцу можно светить в окна. Где радость вернется в страну. Как и обещала ее бабушка.

Печаль оставила подругу, вошла в гардеробную и принялась выбирать из небольшого ряда официальных платьев, все были черными и строгими.

Иррис подошла к ней и посмотрела на одежду.

– Было бы приятно надеть что-то цветное, – сказала Печаль.

Иррис потерла ее руку.

– Что-нибудь яркое. Даже не знаю. Темно-серый? Или даже синий. Тебе подошел бы оттенок сапфира, – Иррис совпала с мыслями Печали. – Он сочетался бы с твоей кожей. А я была бы в розовом. Ярко-розовом.

Печаль попыталась представить подругу такой. Иррис была милой, с лицом в форме сердечка, карими глазами с длинными ресницами, сильным носом и пухлыми губами. В розовом она будет сногсшибательна.

– Почему ты так на меня смотришь? Что-то в зубах застряло? – спросила Иррис, отвлекая Печаль от фантазий.

– Я думала, как ты красивая.

Иррис открыла рот, потом закрыла, ее щеки покраснели.

– Ну, – она пригладила платье, скрывая свое удивление. – Не нужно заигрывать со мной, я-то за тебя проголосую.

Несмотря на свое настроение, Печаль улыбнулась.

– Ты права. Приберегу это для Самада.

Иррис издала неподобающее леди фырканье.

– Точно. Что ж… – она начала рыться в одежде Печали. – Для завтра… Могу я посоветовать… черное?

– А что еще? – Печаль потянулась к тунике и подходящим штанам.

– Почему бы не попросить вина, и я помогу тебе набросать идеи о том, каким мы хотим видеть новый Раннон? – сказала Иррис.

– Мы?

– Ты не должна делать это одна. Я серьезно, – ответила Иррис. – И, чем раньше ты все устроишь, тем быстрее я вернусь в университет.

– Ты уедешь? – новая паника сжала сердце Печали.

Глаза Иррис сверкали, она ответила:

– Будет зависеть от моей зарплаты.

Печаль отодвинула подругу в сторону.

– Может, я издам закон, чтобы все студенты носили розовый и лимонно-желтый, – едко сказала она. – Розовую и лимонно-желтую шерсть.

– Ты не посмеешь, – сказала Иррис.

– Вот увидишь. Если думаешь, что мой отец был плох, дождись сто пятого канцлера.

Надеясь, что ее слова не искушали, Печаль вышла из гардеробной, покачивая бедрами, оставив Иррис тихо смеяться за ней.

Но Печаль невольно желала, чтобы Мэл выжил. Чтобы он стоял здесь и испытывал то же, что она сейчас.

6

Желания и нужды

Лампы догорали, вино кончилось, когда Иррис встала, чтобы уйти, два часа спустя. Они начали неплохо, поговорили о роспуске стражи порядка, о деньгах для университетов, чтобы они учили искусству и литературе снова. Открыть снова библиотеки, театры, танцевальные залы. Но они перестали записывать планы, когда идеи стали глупыми, и Печаль заявила, что будет день пирога, и все будут присылать ей пироги.

– Ты не ела пироги, – сказала Иррис.

– Не важно. Я уже знаю, что мне понравится.

– Это мило, – признала Иррис.

– Как ты… о, конечно

– Я старше тебя, – ухмыльнулась Иррис. – У меня было три года тортов. И тебе понравилось бы. Понравится.

Часы на стене звякнули, Иррис подняла голову.

– Мне пора. Нам нужно завтра встать очень рано.

Девушки обнялись, Иррис оставила Печаль напевать под нос, готовясь ко сну. Она умыла лицо и руки, надела ночную рубашку через голову и забралась под одеяло.

Она сделала это, веселье от Иррис увяло, страх занял его место. Завтра в это время она будет почти канцлером… Готовиться к выборам… В ответе за весь Раннон…

Адреналин выгнал ее из кровати в гардеробную. Она отодвинула в сторону плечики с черной одеждой, пока не нашла то, что искала.

В стене была дырка размером с монету, Печаль сунула туда палец, нажал, пока скрытый механизм внутри не убрал панель, открыв дверь. Через эту дверь Расмус проник в ее комнату ранее, так он и ушел после этого.

Они с Расмусом нашли дверь случайно несколько лет назад, до того, как стали больше, чем друзья. Они баловались в коридоре дипломатического крыла, нашли шкаф со старыми артефактами, что был спрятан от остального замка. Печаль потянулась к жуткой вазе в виде дельфина, но, когда попыталась поднять ее, подвинулся шкаф, открывая проход за ним.

Они прошли туда, держась за руки, двигались, пока не оказались, к их удивлению, в ее гардеробной. Они не поняли, почему так, не хотели спрашивать, чтобы проход не закрыли, хотя Печаль подозревала, что какой-то давний канцлер сделал проход, чтобы сбегать к любовницам. Их веселил проход в детстве, а потом он стал еще полезнее, когда они выросли, и все изменилось. Даже Иррис не знала о нем.

Она быстро добралась до конца, вышла в коридор, где была комната Расмуса.

Он лежал на кровати, все еще одетый, читал, когда она вошла без стука, и он удивленно поднял голову.

– Печаль?

Она сорвала ночную рубашку через голову, бросила ее, освободила волосы от короны. Расмус отложил книгу и встал.

– Печаль, что… – сказал он, но она не дала ему говорить, потянула его рубашку, развязывая шнурки и снимая через его голову. Она прильнула к его телу, теплому и живому, и ощутила в себе умиротворение, растекающееся среди дикости страха и нужды. Она толкнула его на кровать, не дав ничего сказать, и вскоре он перестал пытаться, отвечая так, как ей нужно было. Она знала где-то в глубине, что не справедлива, что должна была сказать ему, что решила, что это значило для них, но она не могла об этом думать.

Она потянулась к выдвижному ящику тумбочки у кровати, вытащила мешочек, и он забрал его у нее, высыпал содержимое в рот и разжевал, его ладони при этом гладили ее тело, его кольца холодили ее быстро нагревающуюся кожу. Он склонился поцеловать ее, его губы были горькими и зелеными, и она слизнула это. Он издал звук горлом, и она закрыла глаза, притягивая его к себе, в себя.

Ее волосы были влажными, когда они разделились, рот устал от поцелуев. Расмус свернулся вокруг нее, ладонь гладила ее спину.

– Ты в порядке? – спросил он, она кивнула ему в грудь.

– А ты? – прошептала она.

Он фыркнул над ее головой.

– Ну… полагаю, да, – она слышала улыбку в его голосе, и ей было больно.

Впервые, когда она увидела улыбку Расмуса, она была в ужасе. Это была не первая улыбка в ее жизни, но первая была широкой, без вины и страха. Такой открытой, что она не сразу поняла, что это улыбка.

Ей было восемь, как и ему, он только прибыл сюда, чтобы жить здесь со своим отцом Веспусом, послом Риллы, после смерти его матери дома. Когда он увидел ее, его лицо изменилось, стало шире, глаза прищурились, а губы растянулись, обнажая зубы. Она ударила его по носу и убежала от него, ее короткие ножки топали по коридору, она старалась оторваться от него. Но его ноги были длиннее, он рос на меде, молоке и свежем воздухе, и он легко догнал ее в старом бальном зале.

– Зачем ты меня ударила? Почему убежала? – спросил он, запинаясь, на ее языке, убирая светлые волосы за заостренные уши. Она молчала и смотрела, сжимала кулаки, чтобы ударить его еще раз, если нужно. – Я хочу дружить с тобой.

Он поднял ладонь, направил длинные тонкие пальцы к потолку, и она постепенно распрямила свою руку, ее пухлые пальцы растопырились, она подражал ему. Он прижал ладонь к ее ладони, и ощущение было искрой чего-то нового в ее теле. Радость, как она поняла раньше, когда он дал ей слово для этого. Умиротворение.

– Теперь мы друзья, – сказал серьезно риллянский мальчик.

– Ты не будешь больше на меня рычать? – спросила она.

– Я и не рычал на тебя.

– Рычал. Как собака. Но без звука.

– Я улыбался. Не рычал.

Печаль покачала головой.

– Нельзя улыбаться тут. Это запрещено.

Он улыбнулся снова, словно она сказала что-то смешное, а потом зажал рукой рот, сиреневые глаза были огромными.

Печаль нахмурилась, кусая губу, а потом решила.

– Покажи мне, – потребовала она.

И Расмус улыбнулся по ее приказу.

7

Йеденват

Печаль выскользнула, когда он уснул. В тусклом свете он почти выглядел как раннонец. Пока его уши скрывались под волосами, не было видно его родства с риллянами.

Они впервые поцеловались чуть больше года назад. Они играли в карточную игру Риллы, которую Рас пронес в ее комнату, она жаловалась, что он обманывает ее. Он объяснял ей сложные правила, а потом ее губы оказались на его, соприкасаясь в застывшем поцелуе.

Они разделились, смеясь, не глядя друг другу в глаза, и продолжили играть, будто ничего и не было. Три ночи спустя Печаль снова целовала его, но уже увереннее, с любопытством и его руками на ее плечах, а ее – на его поясе. Это случилось и следующей ночью. И потом. И так было дальше, пока ее руки вокруг его шеи и близость не стали рефлексом, когда они оставались наедине. Все могло быть иначе, если бы Линсель объяснил ей, что ей не нужна помощь пятнадцатилетнего мальчика, что говорил на раннонском лучше, чем на риллянском. И если бы Иррис не была занята делами за брата в Йеденвате, оставляя Печаль и Расмуса наедине все чаще.

У них не было будущего, они это знали. Законы веками запрещали отношения между раннонцами и риллянами, иначе обе стороны погибли бы у себя в странах. Запрет делал это слаще, еще одной тайной, еще одним мятежом, как смех, игры и открытые окна.

Их отношения углублялись, поцелуи становились долгими, и Печали захотелось узнать, что случилось, когда Адавер Шепот звезд пересек мост в Раннон.

– Он женился на ней? Женщине, для которой построил мост? Раннонцы и рилляне когда-то могли жениться? – Печаль была поражена рассказом бабушки.

– Да, – сказала ее бабушка, потирая переносицу. – Один раз это было. До того, как Адавер построил мост, отношений между нашими народами не было. Мешала река. И Адавер с Намирой – женщиной из Раннона – были первыми. И последними.

– Почему?

– У Адавера был дар, – продолжила вдова. – Способность. Он говорил, что она пришла со звездами, когда он зачаровал их. Потому что после этого его присутствие успокаивало. Рядом с ним было приятно находиться. Но дар был обоюдоострым мечом, он смягчал плохое, но и притуплял хорошее. Дар Адавера был силен, и это довело Намиру до безумия. Все ее эмоции он забрал, сделав ее оболочкой. Она перестала спать в их покоях, ужинать с ним, начала вредить себе, лишь бы что-то ощущать. Ей было больно без него, но только так она могла хоть что-то ощущать. А потом она собрала вещи и убежала в ночи. Вернулась в Раннон, сюда, и, конечно, Адавер пошел за ней. Это чуть не начало войну – некоторые верят, что это была первая причина вражды стран – способности и их власть над нами. Адавер понял, как поступил с женой, вернулся в Риллу и издал закон, запрещающий отношения между его народам и раннонцами под угрозой смерти. Король Раннона издал тут такой же указ.

Все что Печаль знала о «способностях», как звали их рилляне, из того, что рассказал Расмус. Ни Шарон, ни ее бабушка не упоминали, что посол Риллы и его сын могут то, чего не может она. Он, конечно, умел смягчать боль, этим умением она воспользовалась, когда у нее начались месячные. А у его отца был дар с растениями, он мог заставить их расти быстрее или там, где они не росли, или приносить больше плодов, чем обычно.

Но дар Адавера звучал не так, как Расмус описал ей свою способность. Даже опасно. Закон был понятен ей в таком свете.

Но это не мешало ей целовать Расмуса Корригана, когда его губы оказывались рядом.

Печаль вспоминала историю Адавера и Намиры, пока залезала в кровать. Она хотела поговорить с ним, когда они насытятся, сообщить, что она может стать канцлером, что между ними все будет кончено. Что с завтрашнего дня она будет ему лишь другом.

Она ворочалась остаток ночи, мысли в голове не давали ей уснуть. Робкий стук служанок в ее дверь был облегчением, когда они пришли.

– Простите, мисс Вентаксис, но рассвет через час. Ваша ванна готова.

Печаль сбросила ночную оболочку и стала мисс Вентаксис, дочерью наркомана и мертвой женщины, сестрой призрака, что не давал ей покоя. И вскоре – лидером страны.

Печаль была чистой и одетой через полчаса, отказалась от завтрака, желудок и без того мутило. Она не могла ни на чем сосредоточиться, расхаживала по комнате, считая минуты, пока из Круглого зала не прозвенело семь раз, вызывая ее.

Печаль на дрожащих ногах вошла в Круглый зал, Йеденват сидел за столом в центре. Кто-то принес вино, несмотря на время, и их бокалы были полны, даже ее. Слуг в Круглом зале не допускали, как и послов или гостей.

Названный из-за формы, Круглый зал был когда-то жемчужиной в короне Раннона. Стены его были в подробных картах всех стран Лэтеи: Раннон, Рила, Астрия, Меридея, Сварта, Нирссея. Острова Скаэ на севере Нирссеи были так хорошо нарисованы, что в серых морях вокруг них было даже видно яростных русалок. Киты и морские твари были нарисованы в океанах, белые медведи усеивали пейзаж Сварты. Дедушка Печали когда-то нанял команду из пяти художников, и они бесконечно рисовали, стирали и наносили границы, пока его сражения делили земли, то возвращая их, то теряя так быстро, что территория Раннона менялась почти каждый день.

Краска не потускнела из-за штор на окнах. Зубы русалок блестели в свете свечей, пустыня Астрии сияла золотом. Изменением был только шрам на месте моста между Ранноном и Риллой. Печаль не знала, кто это сделал, но кто-то пробрался в зал и бил по стене, пока мост не пропал, оставив куски штукатурки и краски на его месте. Она видела это всю жизнь, а шок меньше не становился. Хотя она знала, почему мост нужно было убрать, даже понимала это, ей все равно было не по себе – единственная связь между их землями была разрушена на карте, и никто не старался восстановить ее. Даже она.

– Добро пожаловать, мисс Вентаксис. Прошу, присаживайтесь, – сказал Шарон.

Ей было не по себе от его формальностей, и она выпрямилась, расправила плечи в ответ. Когда он сказал ей сесть, она прошла к месту канцлера, оказалась спиной к мосту. Пустой желудок сжимался. Она прижала ладони к столу, увидела, что они дрожат, так что опустила их на колени.

Шарон сидел справа от нее, казался выше остальных из-за кресла-каталки, рядом с ним был Бейрам Мизил, торговец и смотритель Северных болот, провинции с Горбатым мостом. Семья Бейрама защищала мост поколениями, она доверяла только ему, помимо Шарона и Иррис.

Справа от него сидела потрепанная морем сенатор Каспира Прекарская, которая, по слухам, произошла от пиратов и воров, была круглой, как жемчуг, что добывали в морях рядом с ее архипелагом на северо-востоке; дальше – лорд Самад, министр Аши, потертый от песков дикой пустыни на юге. Иррис занимала место брата, Аррана Дэя, бывшего сенатора Восточных болот. После того, как его уволил Харум, Арран вернулся к семье, не высовывался, и Иррис представляла семью с тех пор. Последней была Тува Маршан, сенатор Западных болот, граничащих с Меридеей, получившей власть после того, как ее мужа убили на войне.

Пустое место Бальтазара выглядело как выбитый зуб среди занятых. Печаль отвела взгляд от бреши и глубоко вдохнула, когда Шарон повернулся к ней:

– Мисс Вентаксис. Этим утром Йеденват собрался на экстренное заседание обсудить ситуацию с канцлером Харуном Вентаксисом, 104-м канцлером Раннона и первым Смотрителем Сердца. В свете многих недавних событий я, как вице-канцлер, выдвинул сомнения в канцлере из-за его психического и физического здоровья. Указ прошел, пять голосов к одному, один отсутствовал.

Печаль не знала, кто был против. Судя по кислому виду, Самад.

Шарон продолжал:

– Исходя из этого, я выдвинул вас как предполагаемого канцлера, пока не пройдут выборы, и вы не займете место законно. Этот указ отклонили, четыре к двум, один отсутствовал.

Печаль пошатнулась от объявления, эмоции менялись так быстро, что она не понимала, как себя чувствовала. Отклонили? Она не будет канцлером… Иррис ошиблась…

Шарон кашлянул, привлекая ее внимание.

– И напоследок я предложил сделать вас заменяющей канцлера с условием, что Йеденват будет решать вопросы с вами, пока вам не исполнится двадцать один, и вы не будете править самостоятельно. За это проголосовали шестеро. Йеденват Раннона сместит вашего отца, и вы его замените.

В ушах Печали звенело, она моргала, стараясь собраться с мыслями.

Напротив нее сияли Бейрам Мизил и Тува Маршан, и Иррис рядом с ними улыбалась, кивая. Печаль повернулась к Шарону, он выжидающе вскинул брови.

Она поняла, что они ждали ее слов, но ее язык не слушался, в голове не было слов.

– И теперь… – выдавила она.

– Теперь мы пройдем к вашему отцу и сообщим о нашем решении. В зависимости от его… состояния и реакции, мы решим, как продолжать, но важнее то, что мы выбрали вас. А потом мы пойдем к мосту.

– Погодите, – сказала Печаль. – Я прошу подождать с назначением до завтра.

Шарон подавил нетерпение на лице, и она поняла, что он ожидал от нее подобное.

– Печаль…

– Сегодня восемнадцатая годовщина смерти Мэла, – сказала Печаль залу. – Это был бы его двадцать первый день рождения. Если сделать это сегодня, это будет жестоко. Мы можем потерпеть один день, если решение принято и все согласны? – она повернулась к Шарону и тихо сказала. – Я не тяну время, я все сделаю. Но я не хочу, чтобы история помнила меня как девушку, что сместила отца в годовщину смерти ее брата. Я хочу… быть лучше него.

Шарон долго смотрел на нее, а потом кивнул.

– Хорошо. Завтра.

Печаль отодвинула стул.

– Благодарю. Нам нужно готовиться идти к мосту. Я проверю отца, – она подняла бокал, осушила и покинула комнату, пока еще могла.

Она пошла в западное крыло и, пока поднималась по большой лестнице в фойе, пыталась разобраться в чувствах. Она не видела стражей, что открыли ей двери, бормоча слова сочувствия, она ничего не видела и не слышала, кроме грохота своего сердца и лиц Йеденвата, когда Шарон объявил финальное решение.

Что бы ни говорила Иррис, как бы весело ни было ночью, ей все еще казалось, что раскрылся капкан, упал топор. Ее старая жалкая жизнь была закончена.

Если только…

Всегда был шанс, что чары разрушатся. В этом она убеждала себя, пока шла к западному крылу. Может, теперь, восемнадцать лет спустя, когда Мэлу исполнилось бы двадцать один, Харун сможет отпустить его. Он будет слабым, но сможет выбраться. Может, он даже восстановится и займет свое место.

Надежда умерла быстро и жестоко, когда она увидела пажа отца у его дверей, заламывающего руки в ожидании ее.

– Мисс Вентаксис… – он замолк и посмотрел на нее. – Не думаю, что канцлер выдержит церемонию в этом году. Не знаю, откуда это, я думал…

Она не ответила, прошла мимо него и сама открыла двери.

Печаль нашла Харуна лицом в груде порошка Ламентии. Он нанюхался так сильно, что был в ступоре, не соображал, пускал слюни, его глаза были красными от льющихся слез. Печаль смотрела на него, а потом смела Ламентию на пол, создав ядовитое облако, от которого ей пришлось отпрянуть.

Канцлер слабо возражал, пока она уничтожала груду, а потом она повернулась к нему, клубок эмоций стал одним понятным чувством.

– Твоему сыну исполнилось бы сегодня двадцать один, – она шипела, склонившись к Харуну. – И я рада, что он мертв, потому что так он не увидит тебя таким.

Харун не смотрел на нее. Он положил голову на стол и закрыл глаза.

– Наслаждайся этим днем, отец. Завтра все будет по-другому.

И она оставила его там.

– Отец к нам не присоединится, – сказала Печаль Шарону, поравнявшись с ним в коридоре. – И я передумала. Найдите клерка, пусть бумаги будут готовы к нашему возвращению. Покончим с этим.

Она оставила его и Иррис смотреть ей вслед, пока она шла из дверей замка к ожидающей карете.

8

Снова мост

Путь из столицы Истевар к мосту в Северных болотах занял около четырех часов, Печаль терпела дорогу. Иррис читала рядом с ней, Шарон напротив нее листал бумаги, его ноги были накрыты покрывалом, несмотря на жару.

Печаль молчала, даже когда они сменили карту, она сжимала губы, пальцы постукивали по бедру, пока она не села на место и не подумала об отце еще немного. Температура не помогала ее настроению. К полудню под высоким солнцем на мосту будет невыносимо. Все следы вчерашнего дождя пропали, земля жадно впитала их, оставив мир таким, каким он был до этого.