Текст книги "Государство Печали (ЛП)"

Автор книги: Мелинда Салисбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Печаль кивнула, провожая его взглядом.

– Накрой картину, когда будешь уходить, – сказал он с порога. – Она понадобится завтра. О, и, Печаль? – он оставался спиной к ней. – Там… ты же не с ребенком?

– Нет, – ответила она, кожа лица и груди пылала. – Мы были осторожны.

Он молчал, Печаль ощущала, что он скажет что-то ее. Но он кивнул и уехал.

Она накрыла картину и медленно пошла к Крылу королька. Ноги были свинцовыми, сердце – камнем в груди.

Она добралась до комнаты, взгляд упал на открытые двери балкона, занавески покачивались. Она пересекла комнату, закрыла двери, закрылась от звезд, холодного ночного воздуха и шанса на жизнь, которая ей не светила.

Она проснулась от прохладной руки на лбу, открыла глаза и увидела над собой Иррис Дэй. Было все еще темно, Печали казалось, что она проспала чуть больше часа.

– Твой отец здесь, – тихо сказала Иррис.

Печаль попыталась сесть, протирая глаза.

– Который час?

– Чуть больше четырех.

Печаль была права – она упала в кровать в три. Ее голова была туманной, она потянулась, дрожа от предрассветной прохлады.

– Расмус ушел.

Она проснулась, повернула голову и встретила тревожный взгляд Иррис.

– Ты не знала? – Иррис прочитала лицо подруги.

Печаль медленно кивнула.

– Я знала, что он собирался. Твой отец услышал нас, как мы ссорились прошлой ночью. Насчет того, что я стану канцлером. Он понял, что мы были…

Иррис села на кровать рядом с Печалью, ее рот был раскрыт.

– Он не будет наказывать, – продолжила Печаль, удивляясь тому, как спокойно звучала. – Никому не скажет. Но Расмус изгнан, и я его больше не увижу, – в конце ее голос дрогнул.

Иррис молчала, нежно потирала кругами руку Печали.

– Я сказала ему, что ты не знала, – сказала Печаль. – Ты в безопасности.

– Плевать на это, – пылко ответила Иррис. – Я переживаю за тебя.

Печаль прильнула к подруге.

– Я его ранила, Ирри. Он сказал, что я не впускала его. И он был прав, – Печаль замолчала.

Иррис прижалась лбом к плечу Печали.

– О, Печаль, мне так жаль.

Горло Печали сжалось, она просила себя не плакать. Разве она имела право расстраиваться из-за всего, что сделала? Ей нужно было вести себя честно с самого начала, когда он начал намекать на будущее. Она не должна была спать с ним прошлой ночью, нужно было сказать о решении. Она вела себя как отец, прятала голову в песке, игнорируя важное. Это была ее вина.

Она прижала ладони к глазам, зажмурилась, и слезы отступили. Убедившись, что они ушли, она кашлянула.

– Хватит. Нужно разобраться с Мэлом. Где мой отец?

Иррис выпрямилась.

– Переодевается у себя. И… Харун знает.

– Знает? – Печаль уставилась на Иррис. – О Мэле? Как? Я хотела рассказать ему.

– Он прибыл с Бальтазаром. И Самад сказал Бальтазару, а тот, видимо, передал твоему отцу.

Печаль выругалась.

– И что нам делать?

– Мой отец хочет встретиться с советом раньше, чем он увидит Мэла, или кто он там. Грубое пробуждение. Он хочет там весь Йеденват и тебя.

– Хорошо, – Печаль отодвинула покрывало и свесила ноги с кровати. – Сделаем это.

Было еще темно, когда они с Иррис вернулись в комнату, где Йеденват встречался ночью.

Шарон сидел напротив двери, и Печаль первым увидела его. Она с опаской кивнула ему, не зная, как ее примут. Но он держал слово, склонил голову, как всегда делал, скрывая эмоции. Рядом с ним сидела Тува, потом Бейрам. Они кивнули ей, и она ответила тем же. Они с Иррис сели рядом с ними, и тогда Печаль увидела, кто еще за столом.

Справа от Харуна сидел Бальтазар, глядел на нее с пылающей ненавистью, пока она садилась. Самад и Каспира были дальше на той же стороне, напротив них и оказались Печаль и Иррис.

Печаль воспользовалась шансом посмотреть на отца.

Она месяцами не видела его вне комнаты в Истеваре. В Летнем дворце Харун выглядел еще хуже, кожа натянулась как на трупе, он крепко сжимал подлокотники стула.

Его ногти были в пятнах от Ламентии, казалось, что они гниют. Его волосы были тонкими, прилизанными к черепу. Их удерживал гель, от которого они казались мокрыми, и они были так старательно уложены, что Печали стало плохо. Он был выбрит, но кто-то плохо постарался – его борода была неровной.

Кто-то одел его в церемониальный наряд, и только когда он встал, Печаль увидела, как ее отец исхудал. Харун был высоким, широкоплечим, хоть и ненавидел войну, но был с телом воина. Но одежда, что хорошо сидела на нем пару лет назад, теперь висела мешком. Он выглядел как ребенок в костюме.

– Дочь, – сказал Харун слабым уставшим голосом. – Ты пялишься.

Печаль покраснела.

– Прости, отец. Рада тебя видеть.

– Расскажи мне о мальчике, – резко сказал Харун.

Печаль поняла, что за резкое чувство корчилось в ее животе.

Зависть.

Каждый раз, когда она думала о возвращении юноши в Раннон, где он будет Мэлом, ее братом, сыном Харуна, наследником династии Вентаксис, она завидовала. Харун выглядел как ходячий мертвец, но поднялся и нарядился впервые за месяцы, думая, что его драгоценный Мэл может быть жив.

Он даже в глаза ей не смотрел.

– Расскажи о нем, – повторил Харун.

Она сглотнула горечь в горле, взглянула на Шарона, ожидая сигнала, и заговорила:

– Помнишь лорда Веспуса, отец? – Харун нахмурился от имени, Печаль посчитала это узнаванием и продолжила. – Он пришел ко мне на Горбатом мосту во время церемонии. Он заявил, что нашел мальчика. Нашел Мэла, – исправилась она.

Харун окинул ее взглядом, глаза лихорадочно пылали.

– И он нашел?

– Н-не знаю.

– Покажи картину, – сказал он Бальтазару, советник встал, прошел к накрытому портрету у стены. Печаль его и не заметила.

Бальтазар поднял картину, пошатнулся от веса и размера и донес к комоду в конце зала. Он кряхтел, поднимая ее, прислонил к стене. С неуклюжим взмахом он сорвал ткань, открывая картину.

– Ты видела его? – спросил Харун. – Мальчика? – он указал на картину. – Он выглядел так?

– Я… есть сходство, – она вспомнила, что сказал Шарон о планах Веспуса. И слова мальчика об изменении в планах. – Но это вряд ли доказывает…

– Он сейчас здесь? В замке? – он перебил ее.

Печаль опустила голову.

– Да.

– Ваше великолепие, тот мальчик не может быть вашим сыном, – твердо сказал Шарон.

Харун повернулся к нему.

– Почему это?

– Ребенок не мог пережить падение.

– Ты выжил, – от слов Харуна Самад победоносно посмотрел на Туву.

– С трудом. Пострадали обе ноги. Ребенок не выжил бы, – повторил Шарон. – Уверен, мальчик или рилляне не хотят зла, но не давайте своей любви к Мэлу и своему горю затмить правду. Знаю, вы хотите, чтобы это был ваш сын. Но вы должны не отметать и варианта, что он скорее всего самозванец.

Харун кивнул, словно принял слова.

– Ведите его ко мне. Сейчас, – сказал он. – Я пойму, сын это или нет.

Шарон вздохнул, Бальтазар встал.

– Я приведу его, Ваше великолепие, – сказал он, Харун махнул рукой. Бальтазар злорадно посмотрел на Печаль и оставил их, закрыв за собой дверь.

На комнату пал тихий и угрожающий покров, как буря. Печаль видела, как стол делился, почти смешно, на две части: те, кто был бы ей верен, если бы она попросила – Иррис, Шарон – хоть он не должен – Бейрам и Тува, и те, кто по какой-то причине выберет Харуна. Несмотря на их обещания две ночи назад, Каспира и Самад были в их числе. Две ночи назад она была лучшим – единственным – решением. Но теперь появился новый вариант.

Печаль не могла поверить в то, что видела. Они должны были знать, что Веспус делал в прошлом. Что он надеялся достичь. Как они могли теперь доверять ему? Им было все равно, что будет с Ранноном, если Шарон прав, и все это – часть новой схемы?

В дверь твердо постучали.

– Войдите, – сказал Харун, и голос его встряхнул Печаль своей силой.

15

Прекрасный сын

Бальтазар вошел первым, бледный, и занял место рядом с комодом, где стоял портрет.

За ним прошел юноша, и казалось, что портрет ожил. Он был в черном, в тунике и штанах раннонского стиля, словно только что позировал для картины. Тьма его одежды только подчеркивала яркость волос. Сегодня он нервничал. Любопытство и уверенность прошлого дня пропали: его плечи были опущены, взгляд бегал по комнате, с человека на человека. Дольше всех он смотрел на Печаль, просиял, губы начали изгибаться, словно он был рад видеть ее. Она не успела обдумать это, а Харун встал, привлекая общее внимание.

Почти улыбка пропала, когда Мэл увидел изможденную фигуру канцлера Раннона.

Он повернулся к порогу, где стоял Веспус с Афорой и Мелакисом, едва заметно скалясь. Веспус кивнул Мэлу, словно подгоняя его.

Харуну это не требовалось. Его глаза блестели от слез, рот превратился в О, показывая его гнилые зубы. Он шагнул вперед, вытянув руки, вздрогнув, когда юноша отпрянул, не успев скрыть отвращение.

– Мэл? – сказал Харун.

Через миг Мэл ответил:

– Отец.

Его голос звучал сухо, Печаль видела, как он сглотнул, заставил себя шагнуть вперед для объятий, выглядя, как человек, идущий к виселице, а не к давно потерянному отцу. После его красивых слов вчера о возвращении домой она ожидала, что он бросится в объятия Харуна. Она взглянула на Шарона, он мрачно посмотрел на нее.

Самад и Каспира на другой стороне стола кивали, сцепив перед собой руки. Они не замечали колебания Мэла. Печаль взглянула на Веспуса. Он это замечал, сжимал челюсти от эмоций, шея была напряжена, и Печали показалось, что он не дает себе оттащить Мэла.

Мэл был чуть выше Харуна, и канцлер потянулся, чтобы сжать его лицо руками и опустить на уровень глаз. Печаль видела, как трудно Мэлу было допустить это, позволить тонким пальцам прижаться к его коже, и она поежилась, радуясь, что она не на его месте. Лицо Харуна было голодным, он разглядывал лицо юноши перед собой. Он погладил метку на шее Мэла, и она пожалела его.

– Ты помнишь меня, сын? – сказал Харун. – Помнишь свою мать и меня?

– Я… я… – Мэл пытался повернуться к Веспусу, но Харун держал его лицом к лицу. – Нет, – сказал он. – Не помню. Прости.

Харун отшатнулся, словно юноша ударил его.

– Прости! – снова сказал Мэл. Он отвел взгляд от Харуна, но не на Веспуса, а на Печаль, словно она могла помочь ему. Она покачала головой, он помрачнел и повернулся к Веспусу с мольбой.

– Ты ничего не помнишь? – повторил Харун, глядя на свои ладони, как на грязные.

– Он был младенцем, – сказал Веспус от двери. – Кто-то может вспомнить себя в таком возрасте?

Харун ужасно медленно повернулся к бывшему послу Риллы, хмурясь.

– Почему ты здесь? – спросил он. – Разве я не сказал тебе больше не ступать в мою страну? Разве не грозил лишить тогда головы?

– Он со мной, – быстро сказал Мэл. – Лорд Веспус заботился обо мне. Я в долгу перед ним. И перед всей Риллой. Без них я точно был бы мертв.

Харун напрягся, ладони по бокам стали кулаками, Печаль увидела борьбу в отце, он пытался решить, что сильнее – ненависть к Веспусу или желание, чтобы этот юноша был его потерянным сыном.

– Ты звучишь как риллянин, – сказал Харун.

– Да, – не отрицал юноша. – Но лорд Веспус устроил так, чтобы меня учили и раннонскому, чтобы я не посрамил тебя.

Харун долго не говорил.

– Оставьте нас, – его голос дрожал. – Я хочу поговорить наедине с… этим молодым человеком.

Он не использовал имя. Не назвал его сыном. Интересно. Харун еще не был убежден. Печаль взглянула на Шарона, он вскинул бровь, показывая ей, что и он заметил.

Бальтазар шагнул вперед.

– Ваше великолепие, может, я…

– Я сказал, уйдите, – нотка стали вернулась в голос Харуна, Бальтазар опустил голову. – Все вы, – он посмотрел на них, взгляд миновал его дочь. Печаль старалась не замечать боль в груди от этого.

– Я не уверен… – начал Веспус.

– Все хорошо, – сказал Мэл. Он кивнул риллянину, Веспус отошел. Он посмотрел на Харуна. – Почему бы нам не поесть вместе? Мы сможем при этом поговорить, вдвоем. Я бы… был рад.

Немного напряжения пропало.

– Отличное предложение, – голос Харуна был сдавлен. – Мы поедим здесь… если не против, – добавил он.

– Не против, – вежливо ответил Мэл. – Я кланяюсь твоему пониманию.

– Отлично, – сказал Харун. И улыбнулся.

Вид был жутким, его тонкие потрескавшиеся губы растянулись, показывая зубы, за которыми годами не ухаживали. Он выглядел как безумец, страшно скалился, но что-то в Печали открылось, какая-то черная дыра или пещера, одинокое темнее место, где она была всегда. Харун улыбался Мэлу. Она была в стороне. Она всегда была в стороне.

– Где Расмус? – спросил Веспус, имя привлекло ее внимание. – Я бы поел с ним.

Печаль смотрела вниз, Шарон ответил:

– Расмус покинул Раннон. Он отказался от своей должности прошлой ночью.

– Почему? – с подозрением спросил Веспус.

– Он сам расскажет, – ответил Шарон. – Он предложил уйти, я принял.

– Идем, – Иррис шепнула Печали, потянув ее, пока Веспус спрашивал у Шарона, что именно сказал его сын, и куда ушел. – Поедим у меня в комнате. Отец присоединится, – она повела Печаль мимо Йеденвата и ее отца. Мэл улыбнулся ей, когда она проходила, но она этим не ответила. Она отвернулась от него и ушла, словно это было ее решение – покинуть зал.

Харун и Мэл были закрыты часами. Завтрак, обед, а потом наступил ужин, а Мэл все еще был в зале совета с Харуном. К ее удивлению, Шарон сказал Печали, что ничего не поделать, а она могла пока быть в большей части замка. Скрывшись за высокими стенами, Печаль и Иррис почти весь день бродили по садам и ярким зеленым лугам, указывая на цветы, не говоря о Мэле, Харуне Расмусе или том, что происходило в замке, пока они гуляли.

Они сидели на краю фонтана, раскачивали ногами в холодной воде, отгоняя мошек. Они притянули к себе ветви и срывали плоды с деревьев, вытирали липкие пальцы о юбки. Солнце достигло зенита, Шевела принесла им сладкий лед на палочках, и они посасывали его, пока отдыхали в тени деревьев, глядя на бесконечное голубое небо. Сад был домом для красно-зеленых птиц с изогнутым клювом, и они поразились, когда одна такая села на землю в паре футов от них и с любопытством смотрела на девушек. Печаль посвистела ей, и птица ответила тем же свистом, к радости для нее и Иррис.

Это было чудом, но это была иллюзия, и каждый раз, когда Печаль замечала за ветвями замок, он омрачал день; она вспоминала все случившееся и происходящее там. Скоро чары рассеялись, и они пришли обратно, узнали, что Харун и Мэл еще не выходили и никого не впускали.

Так вышло, что все в замке собрались за ужином вместе. Шарон. Бейрам и Тува сидели с Печалью и Иррис за длинным банкетным столом, а Бальтазар, Каспира и Самад были за другим столом – напротив них. Печаль ощутила укол злорадства, видя раздражение Веспуса, не знающего, чем заняты ее отец и юноша. Он сидел с Афорой и Мелакисом на дальнем конце ее стола, они тихо говорили на риллянском, но Печаль замечала, что каждый раз, когда двери открывались, Веспус садился прямее и сжимался, когда входил слуга с хлебом или водой.

Темнело, слуги пришли в зал, включили газовые лампы на стенах, зажигали свечи, чтобы отогнать насекомых. Все задержались, и все было потому, что если один уйдет, он узнает последним, кто узнает, изменилось ли что-то. Шарон был один за столом, хмуро листал бумаги, что-то записывал. Бейрам и Тува нашли где-то старую колоду карт и пытались играть, но никто не помнил правила, и люди тихо ворчали, когда что-то было не так.

Афора и Веспус стояли в тишине в дальней части комнаты, придерживали штору и, казалось, смотрели на ночь, пока Мелакис сидел один.

Бальтазар и его товарищи готовились идти спать, вызвали слугу, чтобы им принесли графин вина и бокалы. Он поглядывал на Печаль, сидя у окон, не скрывая гнев, а потом поворачивался к остальным и ворчал, заставлял их тоже посмотреть на нее.

– Уши не горят? – спросила у нее Иррис, помахивая на себя веером из салфетки. – Мои горят, хотя они точно говорят не обо мне.

– Я не ожидала Бальтазара здесь.

– Как и мы. Я думала, после смерти Алиссы он вернется домой горевать.

– Кто ему сказал? – спросила Печаль.

– Не могу сказать, – пожала плечами Иррис.

– Это должна была сообщить я или твой отец. Мне нужно принести соболезнования, – сказала Печаль.

– Это не лучшая идея, – предупредила Иррис. – Он все обрушит на тебя.

– Не важно. Я была там. И я… должна была сделать это раньше.

Она встала, прошла к столу, и все повернулись к ней с хищным блеском в глазах. Печаль заметила, что все притихли, Шарон не царапал ручкой и не шуршал бумагами. Она глубоко вдохнула.

– Сенатор Бальтазар, мои соболезнования в связи с утратой вами жены. Прошу, дайте знать, если я могу чем-то помочь.

Сенатор уставился на нее.

Все вдохнули, за секунды оливковая кожа Бальтазара потемнела, он прищурился. Он оскалил зубы, и Печаль приготовилась.

Но буря пришла с другой стороны.

Бальтазар не успел ничего сказать, двери столовой распахнулись. В центре стояли Харун и Мэл, держали друг друга за плечи, сияя одинаковыми улыбками.

Печаль и Бальтазара все забыли при виде двух мужчин вместе.

Харун словно переродился, он стоял выше, горделивее, глаза были ясными. Кто-то подстриг его бакенбарды, исправил неровную бороду, его волосы сияли маслом. Тени под его глазами пропали, кожа казалась не такой тусклой.

Но от его одежды сердце Печали замерло и затрепетало в груди.

Харун был в голубой тунике и синих штанах, золотые цепи висели на его шее. Мэл рядом с ним был в бирюзовом с красным узором. Яркость цветов ранила глаза Печали, как и остальным, все моргали и смотрели на пару краем глаз.

– Несите вино, – сказал Харун ясным сильным голосом. – Открывайте шторы и двери. Мой сын вернулся.

16

Много счастья

Шум поднялся не сразу. Сначала в комнате было тихо, все осознавали слова Харуна, двое мужчин стояли на пороге, как в конце пьесы. А потом, словно совет был зрителями, они вспомнили о своей работе, зашевелились, захлопали и радостно завопили.

Бальтазар прошел мимо Печали, оттолкнув ее, стараясь первым добраться до Харуна и Мэла, все направились к канцлеру и юноше. Даже слуги бросили посты и шагнули ближе, держась у края группы.

Только Печаль, Иррис и Шарон не пошли в толпу. Шарон откатился от стола, замер посреди комнаты, Иррис подошла к нему, коснулась плеча. Шарон посмотрел на нее, а Печаль повернулась к Расмусу, нуждаясь в утешении.

Она вспомнила, что он ушел. А Веспус шагал по комнате, улыбаясь, вытянув руки в приветствии, Афора следовала за ним.

Печаль стояла одна.

– Где моя сестра? – крикнул голос, толпа расступилась, и Печаль оказалась перед отцом и якобы ее братом.

– Да, дитя, подойди, – Харун не сводил взгляда с Мэла, пока говорил.

Печаль двигалась, хотя не хотела, шла, чтобы ее обнял Мэл. кто-то похлопал ее по плечу, когда тот, что называл себя ее братом, обвил ее руками. Харун, как поняла она, он все еще прижимал Мэла рукой к себе. Люди вокруг кричали, но не так радостно, когда подошла она.

Она принесла лишь печаль.

Она подняла подбородок, смотрела поверх их голов. Она делала вид, что рада быть здесь. Что праздновала с ними. А внутри было холодно.

«Осторожнее с желаниями, – шепнул голос в ее голове. – Они могут сбыться».

Мэл отпустил ее, но обвил рукой и прижал к своему боку, чтобы трое Вентаксисов стояли вместе лицом к комнате. Шарон и Иррис приблизились с одинаковой жалостью и тревогой на лицах.

– Я был благословлен, – сказал Мэл, не повышая голоса, но болтовня тут же утихла. – Восемнадцать лет назад я должен был, наверное, умереть. Многие умерли, пытаясь спасти меня, а другие пострадали, – он кивнул Шарону, кто-то рассказал ему, как вице-канцлер оказался в кресле-каталке. – Но по воле Граций я выжил и нашел семью и дом в Рилле. Две семьи, – он улыбнулся Веспусу, тот склонил голову. – И сегодня я нашел третью. Свою первую семью. В своем первом доме. Вряд ли было совпадением, что я упал в день, когда был подписан мирный договор между нашими странами. Я думаю, это бы знак свыше. Из-за него я – дитя двух народов. Восемнадцать лет назад мой отец искал мира между Ранноном и Риллой, и я верю, что со мной эта надежда исполнится.

«Уже не такой скромный», – голос снова зазвучал в голове у Печали, и она узнала его. Расмус. На миг ее охватила тоска по нему. По его прикосновению, присутствию. Ей было бы не так плохо или одиноко, будь он здесь. Нет. Это было бы несправедливо.

Харун заговорил:

– Я… – он запнулся и посмотрел на сына. Мэл кивнул, и тот вдохнул и продолжил. – Я… был не в себе какое-то время.

«Преуменьшение», – прошептал воображаемый Расмус Печали.

– Потеря жены и сына потрясла меня, – сказал Харун. – И я остался в темном месте без выхода и утешения.

«Вот только у тебя был еще один ребенок…», – пробормотал призрак Расмуса, и губы Печали дрогнули.

– Я делал то, за что мне стыдно, – сказал Харун. – Вел себя так, как не должен вести себя канцлер великого народа. Я подвел вас и Раннон, и я в долгу перед Йеденватом, умершей матерью, я благодарен за труд в мое отсутствие, за то, что удержали землю.

«О, а я на миг подумал, что он упомянет тебя. Было бы неловко», – пошутил голос риллянина. Но Печаль уже не хотела улыбнуться.

– Я клянусь, что с этого дня я – новый человек. Я буду вести новый Раннон. Ведь мой сын вернулся.

Йеденват хлопал в конце речи, Харун бодро кивнул, принимая их похвалу. Они подошли, чтобы пожать руки канцлеру и его сыну, и Печаль легко отодвинулась к краю группы.

Кто-то просил вина, слуги поспешили, вернулись с графинами и бокалами, наполняли их до краев и передавали.

– А музыка? – спросил Мэл. – Тут… у вас есть музыка?

– Должна быть, – проревел Харун, все поддержали.

Мелакис ушел и вернулся с двумя футлярами, в которых оказались две скрипки из альвуса. Он взял одну, Афора – другую. Они проверили смычки и струны, без слов подняли инструменты к подбородкам и заиграли, словно только ждали возможности.

Печаль еще никогда не слышала живую музыку, только песни, что напевал ей Расмус, и она застыла от мелодий скрипок близнецов, заполнивших комнату. Кто-то дал Печали бокал вина, она взяла его, но не пила, зачарованная звуком. Она поняла, что ощущает музыку диафрагмой и груди, переливы мелодий были частью нее. Мелодия была радостной, это она понимала. Веселой и громкой, а потом были настоящие танцы.

Она не знала, есть ли в Ранноне народные песни. Нужно было узнать. Иррис точно подскажет, где искать. И она вернет их, и они…

Она остановила себя, вспомнив, что возвращать их будет не она. А он.

Она нахмурилась, Мэл поклонился Иррис, что была в ужасе, но приняла его руку и позволила закружить среди столов. Самад пожал плечами Каспире, они встали в официальную позу, напряженно задвигались. Харун посмотрел на Печаль, протянул руку Туве. Та пыталась отойти, но Харун не принял ее отказ. Он притянул ее в неловкую стойку и двигался за сыном по комнате.

Никто не пригласил Печаль танцевать.

Расмус рассказывал, что в Рилле порой проводили такие праздники. Почти каждый раз, когда собиралась группа, откуда-то бралась скрипка, и под музыку люди начинали танцевать и веселиться. Но не она. Ее словно никто не видел.

Она стояла в комнате, что двигалась, кружилась и праздновала, но Печаль могла быть и призраком. Люди танцевали вокруг нее, играла музыка, остальные пили, а она оставалась в центре бури.

Нет, кто-то ее увидел.

– Изображаешь свое имя? – прошипел голос ей в ухо, она повернулась и увидела Бальтазара, покачивающегося рядом с ней.

Она подавила ответ, сохраняя спокойствие. Бабушка всегда говорила, что нельзя спорить с пьяными и зависимыми, и она за последние четыре месяца выучила этот урок.

Но Бальтазар не хотел уходить без драки.

– Я не прощу тебя за то, что ты меня заперла, – сказал он. – И не забуду. И не дам тебе забыть.

Печаль прикусила язык, желая прогнать его, поглядывая вокруг в поисках помощи. Бейрам общался с Каспирой, пока остальные танцевали. Шарона видно не было, она нахмурилась.

– Даже не знаю, что меня радует больше, – голос Бальтазара был не совсем четким, и Печаль все хуже держала себя в руках с каждым словом. – Возвращение Мэла или то, что ты лишилась шанса на власть. Хотя нет. Второе. Плевать, настоящий ли он. Он будет. Потому что мне не придется изображать, что я слушаюсь мелкую стерву, что должна была умереть с ее матерью.

Ярость Печали взорвалась, и она ударила его по лицу.

Шлепок ее ладони по его щеке затерялся в музыке, и никто не заметил, как смотритель Южных болот отшатнулся от силы удара. Грудь Печали вздымалась, она вдыхала, ладонь саднило от удара. Она смотрела, как он удивленно потирает щеку, а потом зло глядит на нее, и она сжалась, когда он поднял руку, сжав кулак для удара. Но он совладал с собой и отошел на шаг.

– Не только я буду рад, что Эпоха Печали закончилась, не начавшись, – сказал он, звуча уже не так пьяно.

Он поклонился ей с ухмылкой, повернулся, взял с подноса новый бокал, служанка отпрянула. Печаль поняла, что дрожит. Тело содрогалось от страха и шока. Она правда думала, что он ударит ее. И кто бы его остановил.

Служанка подошла к Печали, она узнала Шенай с большими от тревоги глазами. Она все видела.

– Вы в порядке, мисс Вентаксис? – спросила она.

– Да, – соврала Печаль, хотя дрожь в голосе выдала ее. Она взяла бокал с подноса и осушила, а потом сказала. – Видела, когда ушел лорд Дэй?

– Как только началась музыка, мисс.

– Спасибо, – сказала Печаль.

– Я могу… вам что-нибудь нужно? – спросила Шенай.

Печаль покачала головой, не доверяя языку.

Музыка остановилась, Шенай ускользнула пополнять бокалы. Мелакис и Афора переглянулись, Афора протянула скрипку Мэлу, а Мелакис – Веспусу. Мэл улыбнулся и с поклоном отпустил Иррис.

Его пальцы легко обхватили шейку, он сунул скрипку между грудью и челюстью, занес смычок над ней. Его песня была мягче, но радостной, она была чище, чем веселье, что играли Мелакис и Афора. Веспус ответил ему, дополнил песню, и было ясно, что они часто играли вместе. Люди окружили их, уже не танцевали, а смотрели на их игру.

Иррис подошла к печали с румяными щеками и слоем пота на лбу.

– А где мой отец? – спросила она.

Печаль собрала остатки сил.

– Ушел. Когда музыка началась.

Ее голос все еще был натянут, и Иррис нахмурилась.

– Ты в порядке?

Печаль не хотела рассказывать ей, что произошло, пока она танцевала, и какой грязной теперь она себя чувствовала. Испачканной. Она призвала сарказм, но слова прозвучали кисло:

– А как иначе? Брат вернулся из мертвых, отец впервые за два года собран. Я просто счастлива.

– Печаль…

– Посмотри на них, – она кивнула на всех, даже Бейрама и Туву, глядящих, как юноша играет. – Вчера в это время они чуть не грызли друг другу глотки. А сегодня танцуют, и я смотрю отсюда.

Слова Иррис затерялись, канцлер подошел к ним, и Печаль застыла. Она годами не говорила с собранным Харуном, и она не знала, помнил ли он их другие встречи. Знал ли он, что она давала ему снотворное. Кричала на него. Угрожала ему.

– Мисс Дэй. Дочь.

Иррис поклонилась, а Печаль сказала, подражая его тону:

– Отец.

Он не заметил.

– Я бы отел поговорить с дочерью, – сказал он Иррис.

– Конечно, Ваше великолепие, – она с уважением склонила голову и оставила их. Печаль проводила ее взглядом до дверей зала, она явно пошла искать Шарона.

Харун встал рядом с Печалью, их разделяла ладонь, он смотрел, как играют Мэл и Веспус. Он молчал, глядя на юношу, тишина затянулась, а сердце Печали билось все быстрее, пока она ждала, что он хоть что-то скажет.

– Мэл сказал, что я должен поговорить с тобой, – выдавил он. – Он думает, что я должен тебе… – он сделал паузу, – объяснение, – сказал он. – За то, как все было.

«Как все было?» – голос Расмуса вернулся, был возмущенным, но Печаль задавила его и заставила себя слушать отца.

– Он сказал, что ты с Шароном и Йеденватом старалась удержать все на месте, особенно, когда моя мать умерла.

Он повернулся к ней, она кивнула, но не могла смотреть ему в глаза.

– Что ж, не переживай из-за этого больше, – сказал он. – Теперь тут Мэл.

Он ушел, оставив ее прислоняться к стене для поддержки, его слова ранили ее снова и снова.

Что это было? Ее благодарность? После восемнадцати лет забытья, жизни в своем облаке, жизни в стране, что была живым кладбищем. Он меньше сорока восьми часов назад был лицом в наркотиках, без ума от них, и так он благодарил ее? За то, что страна держалась, что она прикрывала его, скрывала его зависимость, она получила это?

Он даже не назвал ее по имени. Он назвал ее «дочь».

Ее ладони сжались в кулаки, она поняла это, когда ногти ужалили кожу, и она вырвалась из дымки боли и гнева. Она дрожала, тяжело дышала, пот катился по спине от стараний не дать себе броситься за ним. Печаль думала о боли, отвлекая себя. Бейрам говорил с Мелакисом, с тревогой посмотрел на нее, но она покачала головой, не доверяя контролю, когда даже мелочь могла вывести ее из меня. Она смотрела, как Харун еще раз обнял сына. Он словно не мог нарадоваться прикосновениям. Она ненавидела его. Ненавидела.

– Лучше бы ты умер, – прошептала она в конце песни, когда Харун обнял сына. – Лучше бы ты был мертв, – она даже не знала, кого из них имела в виду.

За комнатой зазвенели часы, она считала удары, по ним восстанавливая дыхание. На двенадцатом она выдохнула. Новый день.

Печаль вдруг поняла, что это был ее день рождения. Она родилась через два дня после случая. Ей было восемнадцать. Она посмотрела на остатки семьи – на отца и якобы брата, стоявших рука об руку, принимающих поздравления и радость ото всех.

Тоска по Расмусу охватила ее, она прислонилась к стене, чтобы не осесть на пол. Будь он здесь, он потанцевал бы с ней, улыбнулся бы, когда она ударила Бальтазара. Он был бы сейчас с ней, поздравил и пообещал бы прийти к ней в комнаты. Сказал бы, что не может дождаться их объятий.

Комок появился в горле, она поняла, что потеряла. Еще и зря, ведь Мэл вернулся, и она уже не была нужна. Ее отец был в себе, но если он угаснет, Мэл будет канцлером. Она закрыла глаза, не было сил видеть их.

Движение сбоку заставило ее открыть глаза.

Мэл стоял рядом с ней.

Она посмотрела на него, окинула комнату взглядом.

Мелакис взял скрипку, они с Веспусом играли что-то приглушенное, Йеденват бродили вокруг, делая вид, что они не смотрят на Печаль и Мэла. Бальтазар заговорил с Харуном, хотя тот поглядывал на своих детей, зависть к Печали была в его резком взгляде.

– Почему ты здесь? Почему не со всеми? – спросил Мэл. – Ты не счастлива?

– Я устала, – сказала Печаль. – Эти дни были насыщенными.

Он кивнул, принимая это.

– Он поговорил с тобой? – Мэл прислонился плечом к стене, чтобы быть лицом к ней.

Печаль осталась лицом к комнате.

– Да. Сказал, что ты теперь здесь, и мне больше не нужно переживать за Раннон.

Мэл тихо цокнул языком.

– Я не имел в виду это, когда просил его.

Печаль повернулась. Она посмотрела на своего нового брата, лицо которого знала по картинам.