Текст книги "Утро"
Автор книги: Мехти Гусейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
Все участники тайных собраний знали о существовании этого хода, но пока им пользовался один Байрам.
Обычно, когда подпольщики собирались в комнате Рашида, Байрам пробирался на крышу соседнего дома и, лежа в укромном уголке, вел наблюдение за улицей.
В случае появления полиции Байрам должен был дать условный сигнал и предупредить товарищей. Все было точно рассчитано. Собравшимся хватило бы времени пробраться на соседнюю крышу к Байраму и замести следы, раньше чем подоспела бы полиция.
По просьбе Мешади, роль второго наблюдателя выполнял Рашид. Собрания проводились в гостиной. А рядом находилась спальня, окна которой выходили на улицу. Здесь и садился Рашид.
Это была единственная комната, которая сообщалась с половиной родителей. И вот однажды...
Любовь к сыну вынудила Рахимбека пойти на уступки. Под благовидным предлогом, что ему хочется в угоду сыну раз и навсегда покончить ссору с племянником; под вечер он снова пошел к Азизбекову.
Племянника не оказалось дома. Тетушка Селимназ встретила деверя очень холодно. Она только ответила:
– Мешади ушел еще засветло. Заходил твой Рашид, и они пошли куда-то в гости...
В этот самый момент Рашид сидел в своей комнате и охранял друзей Мешадибека, собравшихся в гостиной.
В последнее время сын Рахимбека, чтобы не встречаться с отцом, входил к себе не через парадное крыльцо, а со двора, и ключ от черного хода хранил в кармане. Дверь, которая вела на отцовскую половину, была наглухо заколочена гвоздями.
– Если он хоть ступит сюда ногой, – сказал Рашид матери, – я надену шапку, выйду из дому, и тогда... пусть ищет ветра в поле!
Слова Рашида были тут же переданы Рахимбеку, и он не решался заходить к сыну. Зная, что упрямый Рашид может осуществить угрозу, Рахимбек готов был на все. Пожалуй, Рашид мог бы теперь добиться даже согласия на брак с Сусанной. Вероятнее всего, старик сдался бы и сказал: "Ладно, ладно, будь по-твоему. Женись, если тебе так нравится. Но ссору надо все-таки кончить!"
Однако Рашид и не собирался добиваться согласия отца на брак. Ему казалось, что этот вопрос и так был решен. Но с Сусанной ему удавалось видеться все реже и реже. На этом настаивала она сама.
– Мне жаль своего отца, Рашид, – говорила она. – Больно смотреть, как он страдает. Стоит мне задержаться в церкви несколько лишних минут, бедняга ни жив ни мертв.
– Но наше решение остается прежним?
– Конечно, Рашид.
– В таком случае скажи дядюшке Айказу, пусть не боится угроз отца. Мой отец нам ничего не сделает. Не сможет сделать. Будь спокойна.
Но старик Айказ все-таки боялся. Руки его были, как всегда, заняты привычной работой, а мысль о мстительном Рахимбеке ни на минуту не выходила у него из головы. Когда кто-нибудь появлялся у входа в мастерскую л тень от человеческой фигуры ложилась на пол, сердце у сапожника замирало от страха: не Рахимбек ли это? И все же Айказ предоставил дочери полную свободу.
– Делай, как хочешь, – сказал он Сусанне. – Мы, бедные труженики армяне, вовсе не враги азербайджанцев. Но не все так думают. Богатая семья не ровня нам. Но лишь бы ты была счастлива, а мы с матерью подчинимся своей судьбе...
Сусанна молча слушала отца.
– Поступай, как хочешь, – повторил отец, – но так, чтобы обошлось без пролития крови между нашими армянами и азербайджанцами. Хорошо, если убьют только меня. Я безропотно приму смерть. Но могут погибнуть другие...
Во время последнего свидания Сусанна передала Рашиду свой разговор с отцом.
– Вот сейчас мы видим, что бедность не помеха возвышенным человеческим чувствам и побуждениям, – задумчиво произнес Рашид. – Твой отец благородный человек...
Грустно склонив голову и бессильно опустив руки, Сусанна слушала его, прислонившись к глухой глиняной стене. На безлюдной улице было тихо. Молочно-белый свет луны пробивался сквозь ароматную листву фисташкового дерева и покрыл мелкими бликами платье Сусанны. Рашид стоял так близко, что чувствовал дыхание девушки и ощущал теплоту ее тела. Сусанна торопилась домой, но боялась обидеть своей поспешностью Рашида. Все равно: будь, что будет!
Сусанна тихо сказала:
– Откажись от меня, Рашид, позабудь меня. Лучше мне навсегда остаться в родительском доме, чем допустить, чтобы из-за нас пролилась кровь.
– Убьют только меня, – проговорил Рашид. – Виноват во всем один я. Это я нанес оскорбление родным невесты...
Сусанна не в силах была выговорить ни слова.
– Дорогая, не бойся! – горячо и порывисто схватил ее за руки Рашид. Не бойся за меня!
Но эти слова не утешили Сусанну. Она глубже Рашида чувствовала и яснее представляла себе, к чему может привести эта любовь.
Об этой печальной встрече Рашид рассказал двоюродному брату.
Мешади задумчиво покачал головой.
– Напрасно дядя пытается разлучить вас. В народе говорят: "Что полюбилось сердцу, то и красиво". Армянка, ли она, или мусульманка – какая разница? Пожалуй, я поговорил бы с твоими родителями, постарался бы растолковать им... Но дело не только в них. Братья твоей невесты – очень опасные люди, ярые националисты, фанатики. Они могут убить и тебя и Сусанну. И кто знает, может быть, это повлечет за собой новую армяно-мусульманскую резню! Любой наш промах на руку врагам.
Рашид долго думал над этими словами двоюродного брата.
– Ты прав, – наконец сказал он. – Я никогда не пойду на то, чтобы из-за меня невинная кровь снова, обагрила улицы Баку.
– Наберись терпения...
Рашид терпеливо ждал. Через мать он передал отцу:
– Я могу помириться с ним только на таких условиях: пусть попросит прощения у Мешади и оставит в покое еемью Айказа.
– А твоя невеста? – спросила заплаканная мать.
– До нее мне дела нет. Пусть выходит замуж за кого ей угодно.
Вот почему Рахимбек, испуганный упорством сына, пошел скрепя сердце к племяннику и, не застав его дома, отправился прямо к Рашиду.
Рашид сидел в спальне у окна и следил за улицей. Собравшиеся еще с вечерними сумерками Мешадибек и его друзья горячо спорили в гостиной. Рашид не знал, о чем они там толкуют, и даже не прислушивался к обрывкам фраз, долетавших до его слуха.
Неожиданно со стуком открылась дверь.
Вздрогнув, Рашид поднял голову и, увидев на пороге отца, мигом вскочил с места. В ту же минуту он опустил глаза и, желая показать, что не намерен вести какие бы то ни было переговоры, хмуро отвернулся. Он жалел теперь только о том, что черный ход остался незапертым. Как же это он раньше не позаботился закрыть эти двери!
Рахимбек объяснил дурное настроение сына и холодный прием, оказанный им, ссорой, которая вот уже сколько времени продолжалась между ними. Старик был уверен, что стоит ему только сказать: "Ладно, Рашид, я помирюсь с Мешадибеком и не буду трогать Айказа", – как Рашид перестанет сердиться и лицо его просияет.
– Сын мой, – начал Рахимбек вкрадчиво, – я уж решил уступить тебе во всем... Вот только что я был у Мешадибека, но не застал его дома. Ты не знаешь, где он?
Рашид молчал. Чтобы заставить отца поскорее уйти, он стоял, повернувшись к нему спиной.
– Ну что же тебе, сынок, надо от меня? – продолжал Рахимбек так же ласково. – В угоду тебе я сам, ты видишь, пошел к Мешадибеку. Твоя мать просто доводит меня до отчаяния. День и ночь плачет. У меня не камень в груди, а сердце. Ты досадуешь, что я обидел Мешади. Может быть, ты прав, я действительно обидел его в споре. Не надо было доводить до этого. Он и так обижен судьбой – остался с детства без отца. Но, клянусь аллахом, я желаю ему только добра и счастья. Хочешь, хоть сейчас отведи меня к нему. При тебе же я признаю свою вину, и мы помиримся. Что же касается Айказа, то ты сам наверно, не захочешь, чтобы я, в мои годы, пошел на поклон к какому-то нищему армянину. Мешадибек – это еще куда ни шло, это свой человек. Он мне как родной сын. Согласись он, я давно бы взял его к себе на завод управляющим. Лучше платить ему, чем чужим людям... Казалось, что старик вот-вот расплачется.
– Клянусь именем Аллаха, я не хотел бы ссориться с Мешадибеком. Ведь это он повлиял на тебя, и ты перестал просаживать деньги в казино. Выходит, человек желает добра и тебе и мне. Хорошо, помирюсь я с ним, и что бы он ни сказал, будет для меня законом...
"Надо его отсюда увести, не то он услышит голоса", – подумал Рашид и направился к балкону, выходящему на улицу.
Отец последовал за ним, как тень. Он, должно быть, хотел сейчас же, немедля, покончить ссору с сыном, помириться с Мешадибеком, посидеть с ними обоими в семейном кругу, поболтать, посмеяться, вкусно поужинать.
– Все, что я нажил, – твое, – говорил отец, приближаясь к сыну. – Не возьму же я все с собой в могилу. Ты предлагаешь – раздай рабочим. Ты молодой. Ты многого не понимаешь. Как раздать, когда и раздавать-то почти нечего? Если так пойдет и дальше, то годика через три-четыре и мне и тебе придется стать чернорабочими. Уж лучше мне не дожить до этого дня. Ведь завод не дает ни копейки прибыли, одни расходы и только. Не я один, но и солиднейшие фирмы города не в силах справиться с рабочими. Давно уже закончились стачки и забастовки в Москве и в Петербурге, а у нас в Баку все эти безобразия продолжаются. И кто знает, до каких еще пор-будут продолжаться! Ходят слухи, что здесь появился еще какой-то опасный грузин. Будто он собрал вокруг себя рабочих и только и знает, что твердит: давай, давай! Но сколько можно давать рабочим прибавки? Ведь надо же думать и о том, что и нам, промышленникам, тоже надо жить!
– Ты все время околачиваешься около Мешадибека, – продолжал отец, – а Мешадибек дружит со всякими опасными людьми. К родне он даже не заходит.
Сын еще больше нахмурился.
– Ну чего ты сердишься? – Рахимбек подошел вплотную к сыну и осторожно погладил его по плечу. В то же время он потянул ноздрями воздух, хотел проверить, – не пахнет ли от сына вином. – Ну, а куда девался Мешадибек?
– Чего ты пристал ко мне? – сердито крикнул Рашид. – Он же не маленький, не спрашивается у меня...
– Ну-ну, не сердись. Я же ничего такого не сказал... Хороший, душевный разговор, какого хотел отец, не удался, и примирение не состоялось.
Расстроенный Рахимбек вошел обратно в спальню. Но вдруг до его слуха донесся из гостиной голос. Кто-то громко кому-то грозил. Ступая на носки, Рахимбек медленно направился к выходу, а сын следовал за ним по пятам. Было заметно, что старик насторожился. Рашид не спускал с него глаз. Стараясь сбить отца с толку, он топал ногами и чуть ли не кричал:
– Сейчас придут мои гости! Я пригласил и Мешадибека, и неудобно, чтобы он застал тебя здесь. Увидит тебя – ни за что не войдет. Приходи через час, когда все выпьют и будут навеселе – я вас помирю!
Рахимбек, однако, пропускал слова сына мимо ушей и прислушивался к тому, что происходило в гостиной. Но там вдруг стало тихо. Топание Рашида было условным сигналом.
– Разве кто-нибудь из твоих гостей уже здесь? – удивленно спросил Рахимбек.
– Нет еще.
– Но я слышал голос.
– Откуда?
– Из той комнаты.
– Тебе померещилось, отец. Там еще никого нет. Я только успел расставить бутылки на столе. – Рашид посмотрел на часы. – Еще нет и девяти. Придут через четверть часа.
Какой-то внутренний голос подсказывал Рахимбеку, что сын лжет. "А что, если заглянуть туда?" – подумал Рахимбек, пристально глядя на сына. Его так и подмывало уличить Рашида во лжи. Но в гостиной действительно было тихо.
Рахимбек решил прибегнуть к простой хитрости. Он направился к гостиной, не переставая в то же время украдкой наблюдать за сыном.
Если бы Рашиду удалось сейчас подавить волнение я сделать вид, что он не удивлен возвращением отца, Рахимбек, пожалуй, уверился бы в своей ошибке и ушел бы обратно в спальню. Но Рашид с быстротой молнии очутился перед ним и, широко раскинув руки, загородил ему дорогу.
– Туда нельзя, отец. Там человек.
– Какой человек? Хотя было тихо, но у Рашида зазвенело в ушах от волнения.
– Кто там? – допытывался Рахимбек, показывая на дверь гостиной. Он сдерживался, чтобы не закричать во весь голос. – Я спрашиваю: кто там? Какой человек? Я знаю его?
– Отец, – уже не сердито, а почти ласково произнес Рашид, – ну зачем тебе знать, кто там? До каких пор ты будешь мучить меня?
Куда только девалось высокомерие непокорного Рашида! Рахимбек теперь уловил нотки беспокойства и страха в его голосе и решительно двинулся вперед, попытавшись оттолкнуть сына и вломиться в дверь.
– Не пущу! – растерянно и испуганно завопил Рашид.
Ведь Мешадибек несколько раз предупредил его: "Не пускай сюда никого, даже своих". Но как не пустить отца?
Старик больше не просил и не молил. Он рвался вперед, пытаясь во что бы то ни стало проникнуть в гостиную.
– Кто там, я спрашиваю?! – уже кричал Рахимбек. – Это мой дом. Я должен знать, кто там...
Момент был решительный и требовал решительности, стиснув зубы. Рашид прошептал:
– Там женщина... Сусанна...
У Рахимбека опустились руки. Съежившись, вне себя от стыда и горя, он молча стоял перед сыном, который посмел сойтись с негодной армянкой и привести ее к себе в мусульманский дом без смотрин, без разрешения родителей, без свадьбы.
Рашид слышал прерывистое дыхание отца.
– Ну, спасибо, сынок, уважил-таки меня... – еле выдавил из себя Рахимбек. – Значит, все, что мы с матерью говорили, входило тебе в одно ухо и выходило в другое? Значит, ты положил-таки свою голову на одну подушку с дочерью гяура?.. Спасибо, уважил старика...
Отец повернулся и вышел.
Но ему все же не верилось, что в гостиной у сына могла быть Сусанна. "Рашид врет. Там был кто-то другой. Мне послышался мужской голос, а не женский... Нет, надо было обязательно посмотреть самому, кто там", – думал он и, чтобы рассеять свои сомнения, решил было вернуться.
Но мысли его тут же приняли другое направление. "А не Мешадибек ли там со своими приятелями? Наверно, они. Кто еще может быть? – размышлял Рахимбек. теряясь в догадках. Это предположение казалось ему все более вероятным. – Там именно Мешадибек. Я ведь понимаю, что племянник встречается со своими единомышленниками. Где-нибудь им надо встречаться. Но неужели он избрал для этого мой дом? Какая наглость! Неужели Аллах не заступится за меня? Если это они, я совсем пропал..."
Бек дрожал, как в лихорадке. "Тайное собрание в моем доме! Возможно ли это? Не сон ли это? А что, если сообщить полиции? – Он заколебался. – А вдруг усачи нагрянут и застанут у моего сына – армянку? Что тогда? Позор на весь город?"
Рахимбек не знал, как быть, и поплелся к жене.
– Ну, как? Помирились? Будете кушать вместе, как все люди? – спросила жена, когда он вошел.
– Постой, жена, не до еды мне сейчас.
– Что случилось?
Высунув голову за дверь, Рахимбек крикнул так, что его можно было услышать на первом этаже:
– Эй, ты, Гейдарали!
Слуга прилетел, как птица.
– Слушаю, хозяин.
– Сбегай в жандармское управление. Скажи, чтобы пришли с обыском.
– А чего искать, хозяин?
– Не твое дело! Сказали – значит беги!
Конспиративное собрание длилось уже около двух часов. Табачный дым, вился сизыми кольцами в просторной комнате. Большой стол был накрыт белоснежной скатертью с красными узорами по зеленой кайме. Бутылки вина, приготовленные Рашидом, выстроились в ряд посередине стола. При ослепительном свете свисавшей с потолка массивной люстры матово блестело столовое серебро. Мешади Азизбеков сидел между откинувшимся назад Алешей Джапаридзе и спокойным человеком с мягкими чертами лица, с широким открытым лбом, с задумчивым взглядом глубоко посаженных голубых глаз. Это был Степан Шаумян, умело ведший заседание. Его густые темные волосы были тщательно зачесаны назад. Теребя тонкими пальцами небольшой клинышек черной бороды, он внимательно прислушивался к каждому слову, которое здесь произносилось. Когда он смотрел на кого-нибудь из окружающих, казалось, что его взгляд проникает в самую глубину мыслей того, на кого он смотрит.
Степан Георгиевич Шаумян появился в Баку недавно. Не только в партийных кругах, среди большевиков, но и, среди многих рабочих он успел завоевать авторитет. Те, кто давно знали его, не удивлялись силе его влияния на рабочих. Шаумян был на редкость скромен, приветлив и прост в обращении, обладал удивительной чуткостью и отзывчивостью.
Шаумяна не раз избирали делегатом на партийные съезды. Он принимал живое участие в издании виднейших большевистских газет, был острым публицистом. Выступления Шаумяна на митингах были полны внутренней силы.
Он учил терпеливо, никогда не навязывал своих мыслей, умел заставить собеседника задуматься.
Своей спокойной убежденностью Шаумян умел внушать веру в правоту великого дела и помогал людям видеть далеко вперед.
Сейчас Шаумян слушал Алешу Джапаридзе. Алеша горячился. Впрочем, его никто никогда не видел тихим или спокойным. А когда Алеша говорил, его большие глаза горели особенно ярко.
Особенно его любили в рабочих кварталах. Алеша умел незаметно и быстро сближаться с людьми. Частенько после затянувшихся собраний, на которых он звучным голосом с характерным грузинским акцентом произносил взволнованные речи, ему приходилось оставаться ночевать у своих друзей рабочих. В их семьях он чувствовал себя, как дома, сидел, поджав ноги, на истертых ковриках, играл в нарды, забавлялся с детьми. Суровый по натуре, требовательный к себе, он был в то же время по-настоящему добр. Он хорошо знал, как изнурителен труд на нефтяных промыслах.
В момент, когда Рахимбек входил с балкона в комнату, говорил Алеша. Его голос и услышал Рахимбек. Но стоило Рашиду топнуть ногой, как Алеша моментально прервал свою речь и все сидевшие в гостиной, дожидаясь сигнала Байрама, стали прислушиваться к разговору в комнате Рашида. Когда спор между отцом и сыном прекратился, Алеша с прежним пылом продолжал свою речь. Обычно он пускал в ход свое особое умение смешить друзей удачной шуткой или метким сравнением. Но сегодня Алеша выглядел хмурым и суровым.
Обсуждали очень важный вопрос.
Напуганные железным единством действий бакинского пролетариата, черносотенцы и бакинские кочи начали кровавую расправу с отдельными рабочими. Как никогда остро встала необходимость противодействовать силам реакции с оружием в руках.
– Да, мы против индивидуального террора, – горячился Алеша, – но мы не можем отказаться от вооруженной самообороны! Очень жаль, что мы распустили дружину "Алое знамя", созданную в свое время Мешади Азизбековым. По-моему, следует возродить эту дружину и усилить ее за счет новых людей. Пусть черносотенцы знают, что в случае надобности рабочие могут ответить оружием на их кровавые дела. Десять ударов за один – так и только так мы должны ставить и решать вопрос!
Не дожидаясь, пока Алеша закончит речь, обеспокоенный Азизбеков тихонько поднялся с места и спросил Рашида:
– В чем дело? Кто это приходил?
– Занимайтесь своим разговором, – небрежно махнул рукой Рашид. – Здесь был твой дорогой дядя. Все рвется к тебе. Мириться захотел.
Кочи – наемные убийцы, бандиты.
Мешадибек улыбнулся и вошел обратно в гостиную. В глазах присутствующих он прочитал тот же вопрос: кто приходил?
Вокруг стола, кроме Шаумяна и Джапаридзе, сидело еще несколько человек. Среди них был и Григорий Савельевич Смирнов.
Шаумян спросил:
– Что ж вы молчите, Григорий Савельевич? Каково ваше мнение?
Мнение Смирнова всех очень интересовало. Создание вооруженных рабочих дружин зависело прежде всего именно от таких бесстрашных и самоотверженных рабочих, как Смирнов.
– Мое мнение? – переспросил Смирнов задумчиво, показывая пальцем на себя.
– Да, ваше мнение, Григорий Савельевич, – приветливо подтвердил Шаумян.
Смирнов выпрямился на стуле, поправил пояс.
– По-моему, Алеша сказал именно то, что давно волнует всех нас. Дружина самообороны нужна нам, как воздух, как вода. Только мы должны создать не одну, а несколько дружин. Возможно, нам придется скрестить оружие не только с полицией, но и с врагами, битыми в теоретических дискуссиях. Мы превосходно знаем, что эсеры и меньшевики все меньше показываются на промыслах. Они боятся открытых споров с нами. Эти господа могут пойти на сговор с черносотенцами, с кочи и с царской охранкой. Они не побрезгают никакими средствами. Когда некоторые рабочие указывали на братьев Шендриковых, на этих апостолов предательства, как на прямых шпионов, многие товарищи сомневались. Они считали Шендриковых идейными противниками – и только. На самом же деле оказалось, что теоретические споры для них – только маска. И меня и многих других именно они выдали охранке. Кого могут обмануть эти подлые ренегаты, для которых сейчас мелкие подачки капиталистов и полиции выше интересов рабочего класса? Не мешало бы этим продажным душам познакомиться отныне с силой нашего оружия.
– В прямом смысле? – тихо спросил, повернув голову к Григорию Савельевичу, рабочий, сидевший с ним рядом. – Уж не предлагаешь ли ты, Савельич, разнести их всех в пух и в прах?
– Да, пожалуй, и в прямом, – улыбнулся, ничуть не горячась, Смирнов и приложил руку к сердцу. – Яша, дорогой мой, поверь, эти подлецы давно уже наблюдают за нами. Они составляют списки нашего актива и передают охранке. И, конечно, чтобы ликвидировать эти списки, придется ликвидировать кое-кого из их составителей.
– Террор?
– Я не боюсь употреблять это слово. Если эти полицейские агенты бессовестно наносят огромный урон трудящемуся люду, чего ради мы в отношении к ним должны быть не в меру снисходительными? Ведь это они сообщили охранке о заседании Бакинского комитета, которое проводилось на Гимназической улице! Они же оказались виновниками и ареста девятнадцати наших прекрасных товарищей. И если смерть предателя является террором, я за террор. Дружины самообороны нам крайне необходимы. Я за предложение товарища Джапаридзе. Может быть, я не прав? Тогда пусть скажет наш друг! – И Смирнов опустил огромную, как львиная лапа, руку на плечо сидящего рядом с ним смуглого круглолицего парня с пышными усами. – Пожалуйста, скажи, Ханлар! Ведь тебе чаще других приходится встречаться с этими гнусными черносотенцами...
Ханлар посмотрел на Смирнова. Глаза у обоих горели. Взгляд был жесткий. О, ни один из них не намерен был отступать перед врагами! И хотя, казалось, Ханлару ничего не оставалось добавить к тому, что уже было сказано, он встал, чтобы поддержать старого друга.
– Товарищ Смирнов, или, лучше сказать попросту, мой друг Гриша, правильно говорит то, что думает каждый из нас.
– Что так тихо говоришь, Ханлар? Смелее говори, – посоветовал один из рабочих.
Ханлар продолжал увереннее:
– После того, как товарищ Азизбеков уехал в Петербург, заканчивать институт, "Алое знамя" распалось. Мы, товарищи, допустили беспечность. Ах, какую непростительную беспечность мы допустили! Скажите, разве мы можем ждать милости от врага? Разве мы не видели зверств жандармов и полицейских?
Ханлар возвысил голос и резким движением правой руки, как клинком, разрубил воздух.
– Нет! Ни в коем случае мы не должны выпускать оружие из своих рук!..
– Послушай, товарищ, – снова вмешался тот же рабочий, который раньше прервал Смирнова. – Это принесет нам только вред, а пользы не будет никакой! Мы только озлобим врагов...
Ханлар задумался на миг и потом спросил с иронией:
– А кого ты больше жалеешь: нас или наших врагов?
– Непонятный вопрос. Конечно, я своих жалею! – ответил рабочий.
– Если вы жалеете своих, – сказал Ханлар пылко, – тогда помогите нам оружием! Дайте нам побольше оружия! С одной стороны, мы говорим, что наша задача сейчас – превратить Баку в цитадель революции, а с другой стороны, находятся люди, которые предлагают нам выпустить оружие из рук. Я не понимаю: где тут последовательность? Как можно с голыми руками драться и удерживать цитадель?
Григорий Савельевич смотрел на Ханлара взглядом, полным гордости и восхищения. Последняя фраза Ханлара пришлась, видимо, по душе и Шаумяну, который, как всегда, не торопился высказать свое мнение. Он поддержал Ханлара:
– Метко сказано! – и одобрительно закивал головой. – По-моему, товарищи, сила и мощь партии наилучшим образом испытываются в трудные и решающие моменты истории. А мы с вами переживаем именно такие дни. Настоящая рабочая партия должна уметь и наступать и отступать, когда это диктуется необходимостью. В нынешний момент мы отступаем для перегруппировки сил. Реакция наступает, как бешеный зверь... Если, однако, мы растеряемся, то это будет равносильно гибели нашего дела. Мы должны организовать открытые выступления против буржуазии. Мы должны перейти к тактике открытой вооруженной самообороны! Я хочу напомнить вам важный совет товарища Кобы: все время, до окончательной победы, держать буржуазию под страхом, для чего требуется крепкая массовая организация, могущая повести рабочих на борьбу, и если угодно...
Два коротких и один долгий свисток оборвали речь Шаумяна.
Это сигналил Байрам.
Подпольщики переглянулись.
Азизбеков кинулся к Рашиду.
– Взгляни поскорее: в чем там дело?
Рашид мигом выскочил за дверь и сию же минуту на черной лестнице столкнулся с поднимавшимся жандаремским офицером. "Так... Стало быть, донесли. Иначе пришли бы с парадного хода, а не с черного!" – успел сообразить он и, обращаясь к офицеру, спросил удивленно:
– Что вам угодно, сударь? Уж не ошиблись вы? Это дом моего отца Рахимбека!
В это самое время, подставив лестницу, Байрам помогал участникам собрания спускаться с четвертого этажа на крышу трехэтажного дома и, поторапливая их, шептал:
– Живее, пожалуйста, живее!
Офицер крикнул сопровождавшим его жандармам:
– А ну, живо!
Но когда жандармы вошли в гостиную, там сидел один Азизбеков. Он раскупоривал бутылку и беспечно звал Рашида:
–Рашид, где же ты, брат? Зови скорее наших гостей... Рашид вошел в гостиную вслед за жандармским офицером.
– Это крайняя комната в нашей квартире. Как видите, сударь, вы действительно ошиблись адресом! -заявил он.
– А это кто такой?
Рашид рассмеялся.
– Это? Это мой брат– инженер, господин Азизбеков.
Глава тринадцатая
Жандармский офицер был совершенно уверен в успехе операции. Полагая, что действует наверняка, и не сомневаясь в том, что застигнет врасплох и переловит всех участников тайного собрания, он не принял никаких мер предосторожности и теперь очутился в неловком положении. Редкий случай был упущен. Но так или иначе, нужно было действовать. Обращаясь к толпящимся в дверях жандармам, офицер скомандовал:
– Оцепить дом!
Жандармы бросились выполнять приказание. Только один из них остался в опустевшей комнате. Огорченный и пристыженный офицер, понимая всю несуразность отданного им запоздалого приказа, пытался сохранить внешнее спокойствие, но это плохо ему удавалось. Он несколько раз прошелся по комнате и, вытирая платком вспотевший лоб, приблизился к открытому окну. Жандарм, неотступно следовавший за ним, подошел туда же.
Через это самое окно и скрылись участники сходки. По лестнице, подставленной Байрамом, они отсюда спустились на крышу трехэтажного дома, оттуда по двум лестницам сбежали сначала на крышу соседнего – двухэтажного и дальше – одноэтажного домика и, спрыгнув в темный и пустынный переулок, пробрались, прижимаясь к стенкам, на широкую и людную улицу, где смешались с толпой.
Когда жандармский офицер отдал приказ оцепить дом, участники тайного собрания были уже далеко.
Жандарм, стоявший рядом с офицером, высунулся в окно и посмотрел вниз. Вдруг он вытянулся в струнку и, желая выслужиться перед начальством и. показать свое рвение, рявкнул:
– Позвольте, ваше благородие, обыскать крышу!
Офицер кивнул в знак согласия. Грохоча тяжелыми сапогами, жандарм прыгнул в окно. И как только очутился на крыше, он заметил тень, отпрянувшую в сторону.
Бросившись вслед, жандарм сбежал вниз по лестнице и настиг неизвестного на крыше двухэтажного дома.
Тут они и сцепились. Схватка была недолгой. Повалив дюжего верзилу и вырвавшись из его цепких лап, неизвестный побежал тем же путем, которым спаслись его товарищи.
Жандарм выхватил револьвер и, выстрелив два раза в воздух, погнался за убегавшим. Сделав еще один выстрел, он, наконец, спрыгнул с крыши на тротуар в переулке.
Привлеченные стрельбой, прибежавшие с окрестных улиц городовые схватили неизвестного.
Крепко связав ему руки, жандарм приволок беглеца в дом Рахимбека и, подтолкнув его к офицеру, став на вытяжку, отрапортовал:
– Дозвольте доложить, ваше благородие. Так что, я настиг его на крыше. Там имеются две лестницы.
Мешадибек и Рашид молча смотрели на арестованного. Это был Байрам.
– Кто это? – строго спросил офицер, обращаясь к Рашиду.
Тот пожал плечами.
– По улицам Баку бродит много всякого народа, сударь. Я, конечно, не обязан всех знать...
Теперь все зависело от того, как поведет себя Байрам. Испытание предстояло серьезное.
Азизбеков посмотрел на него вопросительным и в то же время подбадривающим взглядом. Байрам понял его и попытался унять свое волнение.
– Что ты делал в эту пору на крыше? – грозно спросил хмурый офицер. – И для чего там эти лестницы?
Переводя вопрос офицера с русского на азербайджанский, Мешади вставил свое слово: – Мы не знаем друг друга...
Байрам, как ни в чем не бывало, простодушно ответил:
– Лестницы? Да, там, правда, две лестницы. Жара. Душно в комнатах. Люди спят на крышах. Для того и лестницы.
– Ну, а ты что делал на крыше?
Байрам замялся и опустил застенчиво голову.
На третьем этаже соседнего дома жила Елена Тихонова, делопроизводитель городской управы. Она была членом большевистской подпольной организации. Азизбеков давно познакомил ее с Байрамом. На случай провала, когда Байрам мог попасться на крыше, Елена должна была заявить, что любит Байрама. А Байраму следовало отвечать, что он приходит на свидания с ней по крыше, чтобы не узнали родители девушки.
Вот почему Байрам так искусно изобразил замешательство.
Байрам молчал, а жандармский офицер, предполагая, что уже уличил его, спросил ехидно:
– Чего молчишь? Попался и не знаешь, как выпутаться?
"Не попался бы я, если б не дожидался Мешади", – ответил про себя Байрам и с той же наигранной застенчивостью начал рассказывать любовную историю:
– Я ходил к другу...
– К какому другу?
– К моему сердечному другу... Она живет в соседнем доме, рядом, там, где застекленная галерея. Я поднимаюсь по лестнице и осторожно стучу к ней в окно...
– Ну, а почему же через крышу?
– Чтобы не видели родители. Они против нашей любви.
Азизбеков восхищался, слушая товарища. Байрам правильно играл свою роль. Положение офицера становилось все более затруднительным. Но с прежним гроэным видом он продолжал вести допрос, пытаясь показать, что не верит россказням Байрама.
– Я устрою очную ставку с жильцами дома, которым принадлежат лестницы, и с родителями девушки. Все равно, эти выдумки вам не помогут. Лучше сейчас же признавайся во всем!
