Текст книги "Утро"
Автор книги: Мехти Гусейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)
– Отец! – Рашид так заорал, что вбежала мать, подслушивавшая разговор из соседней комнаты.
– Опомнись, сынок! – закричала она дрожащим голосом. – Опомнись, прошу тебя. Не срами нас на весь город! Открыты окна...
– Он не смеет называть тварью порядочную девушку, проговорил сын, показывая на отца. – Не смеет! Но отец перебил его:
– Не ты ли будешь меня учить, как говорить со своим сыном? После подобной дерзости мне остается только сбрить усы и надеть на голову женский платок. – Рахимбек дернул себя за отвисшие концы усов. – Кто я тебе, отец или дворняжка, которая тявкает у твоих ног?
Казалось, что Рахимбек вот-вот зарыдает от обиды.
А Рашид снова закричал:
– Что тебе, в конце концов, от меня надо? Мало ли ты измывался когда-то над Мешади и вдовой своего родного брата? Мало ли ты мучил своих конторщиков и рабочих? Теперь ты на меня взъелся? Нет, этого я не потерплю! Никогда не потерплю. Я буду подлейшим человеком в мире, если еще когда-нибудь ступлю ногой сюда, в этот дом! – Рашид выпалил это одним духом и, хлопнув дверью, выбежал из комнаты.
Глава девятая
Зажав между колен натянутый на колодку мужской ботинок, дядя Айказ вытачивал рант. В душной сапожной мастерской, кроме него, никого не было. С обросшего жесткой щетиной лица старика струился обильный пот.
Задняя дверь мастерской вела в квартиру, где жила семья сапожника. "Доченька, принеси стакан холодной воды!" – не отрываясь от работы и даже не оборачиваясь к двери, бывало скажет негромко Айказ и через минуту утолит жажду.
Айказ вставал рано. Дворник только начинал подметать и поливать улицу, а сапожник уже отпирал свою мастерскую и садился за работу, опустив предварительно над окнами брезентовый тент, которым защищался от знойных лучей солнца.
Несмотря на жару, Айказ работал усердно. С юных лет у него выработалась привычка – точно в срок выполнять принятые заказы. Чтобы не терять драгоценного времени, он частенько завтракал и обедал у себя же в мастерской.
Не ожидая никого так рано, Айказ старательно тер тряпкой подошву ботинка и прислушивался к мерному постукиванию швейной машины, за которой работала в квартире его дочь.
Вдруг за брезентовым тентом промелькнула длинная тень. Айказ поднял голову и замер от удивления. Нет, он не ошибся. К нему шел сам Рахимбек. Что бы это могло означать?
Обычно, когда надо было заказывать обувь, Рахимбек вызывал сапожника к себе. Но сегодня почему-то пришел к нему сам. Это не только поразило, но и несколько испугало Айказа.
Положив ботинок и наспех вытерев заскорузлой рукой струившийся со лба пот, Айказ с удивительной в его годы проворностью вскочил на ноги.
– Пожалуйте, бек! – засуетился он. – Заходите. Очень рад. За что мне такая честь? К чему вам было
утруждать себя? Послали бы вашего мальчика, и я сию же минутку прибежал бы снять мерку с вашей ножки.
Рахимбек махнул рукой и хмуро улыбнулся.
– Не беспокойся, Айказ. Не затем я пришел, чтобы заказывать обувь. Надо сказать тебе несколько слов, – Рахимбек оглянулся по сторонам и, пригнув голову под тентом, шагнул в мастерскую. – Здесь нам удобно будет поговорить? Или...
– Где угодно, бек.
– Лучше бы с глазу на глаз...
– Пожалуйста!
Рахимбек пропустил Айказа вперед. Сгибаясь перед богачом, сапожник указал на узенькую дверь, ведущую в квартиру.
Войдя в комнату, Рахимбек сразу же заметил тонкую, стройную девушку, которая, сидя за швейной машиной перед настежь распахнутыми окнами маленькой застекленной галереи, делала заготовки.
Услышав шаги, девушка быстро встала и, взглянув на гостя, опустила глаза.
Рахимбек смерил ее с ног до головы пристальным взглядом. "Не иначе, как это она, свиное отродье, вскружила голову моему Рашиду", – подумал он. И оценил: "Сказать по совести, недурна... "
Сусанна хорошо знала Рахимбека, но за последние несколько лет ни разу не видела его. Поймав на себе пытливый взгляд нежданного гостя, девушка уловила в его глазах выражение холодной неприязни и поняла, что он пришел не с добрыми намерениями.
Айказ снял на ходу кожаный фартук и, отбросив его в сторону, провел Рахимбека в маленькую, со сверкающим крашеным полом, столовую.
– Здесь никто нам не помешает. Присядьте, пожалуйста, бек, – сказал он и плотно прикрыл дверь.
Рахимбек молчал. Красивая девушка все еще стояла у него перед глазами, он даже причмокнул губами и в ту же минуту вытащил из кармана четки. Держа их обеими руками, покоившимися на животе, он начал сосредоточенно перебирать янтарные зерна. Айказ суетился по комнате, переставляя в замешательстве стулья и хватаясь за все, что попадалось ему под руку.
– Садись, Айказ. Не вертись, пожалуйста, как собака, ловящая собственный хвост, – нетерпеливо произнес Рахимбек.
Чуть отодвинув стул от обеденного стола, Айказ сел напротив богача и, скрестив на груди руки, уставился на него. Лицо гостя, не предвещало ничего хорошего. Мастер все больше тревожился.
– К добру ли ваш приход, бек? – наконец спросил он, слегка коверкая азербайджанские слова. – Вчера, только вчера был у меня ваш сынок Рашид. Заказывал ботинки. Не желал бы я его сглазить. Он стал совсем взрослым. Просто жених. Настоящий жених...
Пасмурное лицо бека, кажется, еще больше помрачнело.
– Эх, сосед, – промолвил он грустно, – в наше время не приходится ждать ничего хорошего от своих детей.
– Почему так, бек? Такой красавец сын... Такой умница...
Рахимбек перебил его, показав глазами на закрытую дверь:
– Это была твоя дочь?
– Да, бек.
Рахимбек засопел, потом вздохнул.
– А ты знаешь, мой негодяй Рашид в нее влюбился.
Худое, скуластое лицо Айказа вытянулось. На сероватых щеках выступили красные пятна.
– Бек, я – скромный и бедный ремесленник. Разве моя дочь может быть достойной парой вашему сыну!..
Рахимбек глубоко вздохнул.
– Клянусь Аллахом, о твоей дочке ничего плохого не скажешь. Но ты сам знаешь, что у Рашида уже есть невеста. Не сегодня-завтра мы думали сыграть свадьбу. Если вдруг он возьмет и самовольно, против нашего желания, женится на армянке, тогда кровопролития не миновать...
– Нет, нет! Что вы, бек? Ни за что в жизни моя дочь на это не пойдет! Ни за что, поверьте моему слову...
– Вот видишь, – Рахимбек поднял толстый палец, – Я и сам говорил вчера своей жене: "Сурайя! Айказ – хороший человек. Он собственными руками задушит дочь, если узнает что-нибудь нехорошее. Но девушка..." Ты хорошо это знаешь, Айказ. Девушка по молодости не понимает, что делает. Она дала обещание моему сыну.
Айказ вскочил со стула.
– Не может этого быть! Разве она не понимает, что Рашидбек нам не чета? Каждый должен рубить дерево по себе. Не может этого быть! Я не могу поверить...
Рахимбек решительным взглядом снова усадил сапожника на стул.
– Теперь, Айказ, у нас один выход: или я должен покинуть эти края, или ты... Другого выхода нет.
– Ну к чему это? – жалобно проговорил сапожник. – Мы все и так уладим. Я ей скажу: дочь сапожника не должна попадаться сыну богача на глаза... Умоляю вас, бек, и вы прикажите вашему Рашиду оставить Сусанну в покое... Вы ведь можете запретить...
– Нет, Айказ, запреты уже не помогут. Должно быть, ты ничего дальше своего носа не видишь? Они давно сговорились жениться. А Рашид сказал, что скорее умрет, чем отступится от нее. "Или женюсь на ней, или не женюсь вовсе!" – вот его подлинные слова, которые он, негодяй, не постеснялся произнести при мне...
– Суса, Сусанна! – позвал Айказ.
– Не надо, не надо... – запротестовал Рахимбек.
Но Сусанна уже показалась в дверях.
Рахимбек исподлобья посмотрел на ее темные глаза, сверкающие из-под тонких, словно выведенных кисточкой бровей.
– Пойди, дочь моя, прикрой дверь в мастерскую, – попросил Айказ. Пойди скорее.
Сусанна скрылась.
– Все твои расходы я беру на себя, сосед, – начал Рахимбек. – Переезжай на год или два куда-нибудь в другое место. Может быть, они забудут друг друга, может быть, они остынут...
Айказ был так потрясен, как будто кто-то всемогущий уже взял его за шиворот и вышвырнул вон из насиженного отцами и дедами гнезда, из дома, в котором он прожил всю жизнь. Он долго не мог прийти в себя.
– Куда же мне переселяться, бек? – взмолился он сдавленным голосом. Да разве теперь найдешь такое место, где можно было бы рассчитывать на хорошие заработки? Недавно приезжал человек из Тифлиса. Говорил: сапожников – сколько угодно. Больше, чем надо. И все сидят без дела... Нет работы, нет заказов. Пожалей меня, бек, ты человек добрый. Не разоряй меня! Пожалей...
Айказ знал жестокий нрав Рахимбека, знал, что он только сегодня разговаривает так деликатно и ласково, завтра он не побрезгает никакими средствами, растопчет его, уничтожит и развеет его прах по ветру. У сапожника оставался единственный выход – умолять. Но бек был непреклонен.
– Какая тебе разница, Айказ, где жить? Где бы ты ни жил, твое ремесло прокормит тебя...
Он встал со стула. Ухватившись за массивную золотую цепь, свисавшую над круглым, как яйцо, животом, вытащил карманные часы.
– Мне пора, сосед. Я пойду. Все эти дни я и без того сильно озабочен. Бунтовщики на заводе так и норовят насолить мне. На заводе работа стоит, заказы просрочены. Что ни день – новые убытки. А тут еще неприятности с сыном... Ты подумай хорошенько, Айказ. Мы – старые соседи. Хорошие соседи. Лучше не доводи дело до ссоры. Не советую.
Рахимбек ушел. А сапожник, ошеломленный всем услышанным, так и остался стоять на месте.
Из мастерской донесся чей-то хриплый голос:
– Мастер, готовы мои туфли?
– Сию минуту...
Отпустив заказчика, Айказ вернулся в квартиру. Сусанна стояла у швейной машины.
– Дочка, – дрожащим голосом сказал отец, смахивая с воспаленных век крупные капли слез, – хорошие простые люди просили твоей руки... Ты отказала. И вот...
Сусанна подошла к отцу и обвила его жилистую шею руками.
– Отец, – попросила она, – не говори мне ничего больше... Я сразу почуяла недоброе в приходе этого богача.
И девушка заплакала вместе с отцом.
Глава десятая
Хотя на завод ходить теперь не было никакой надобности, Байрам по-прежнему вставал чуть свет и возвращался домой с вечерними сумерками. По поручению стачечного комитета он обходил жилища бастующих рабочих, беседовал с ними и их семьями, выдавал небольшие суммы денег тем, кто особенно нуждался. И во все эти дни он не встретил среди бастующих ни одного человека, в ком было бы заметно хоть малейшее колебание или желание самочинно вернуться на работу.
Однажды, выйдя ранним утром из дому, Байрам услышал громкие голоса и, насторожившись, замедлил шаг. Из соседнего одноэтажного каменного домика доносились в открытые окна злобные выкрики старого мастера Пирали.
Байрам изредка заходил к соседу. Сейчас, решив узнать, не случилось ли какой беды, подошел поближе к окну.
Мастер Пирали, готовый уже наброситься на своего сына Аслана и намять ему бока, усиленно жестикулировал длинными ручищами и вне себя изрыгал проклятия.
– Я тебе покажу, дармоед, забастовку! Подумать только: работает без году неделя, и нате вам – уже бастует. А не говорил ли я тебе: держись в сторонке, не суйся вперед?! Вот я сейчас измолочу тебя так, что костей не соберешь. Какой нашелся забастовщик!
Аслану едва удалось вывернуться из-под занесенной тяжелой руки отца. Одним ударом крепкого кулака парень был бы оглушен и сбит с ног.
– Отец, – сумрачно сказал Аслан, стоя на почтительном расстоянии от взбешенного старика, – у меня тоже есть кулаки. Этого не надо забывать. Но я уважаю тебя, твои годы. Неудобно. Кругом соседи. Не срами себя! Не делай глупости.
– Как? И ты еще вздумал учить меня, щенок? Мастер Пирали снова двинулся было к сыну, но в этот момент он заметил на улице Байрама и невольно разжал кулаки. Теперь он дал волю своему красноречию, скрестив ручищи на груди.
– Ах ты, осел этакий! – говорил он, глядя на сына. – Ну, скажи мне сейчас же: кто толкнул тебя на этот гибельный, страшный путь? Какой собачий сын научил тебя бастовать? Сейчас же, сию минуту иди к приказчику и скажи, что ты ни в какие беспорядки не вмешиваешься. Понял?
Аслан ничего не ответил.
Явно намекая на Байрама, мастер Пирали добавил:
– Не понимаю, как это кучка голодранцев смогла переполошить весь город? Сидят на корабле и скандалят с кормчим! Сдохнут ведь все с голода, и никто им куска хлеба не подаст!
Байрам подошел ближе.
– Уста, уважаемый мастер, – вмешался он. – Зачем ты обвиняешь парня? Будет он заодно с забастовщиками или нет, от этого хозяину не легче. Завод все равно остановился и будет стоять.
Забыв про Аслана, Пирали набросился теперь на Байрама:
– А ты? Ты тоже заодно с этими смутьянами? – Он ухмыльнулся. – И ты тоже хочешь учиться на вечерних курсах? Ну что ж, вольному воля. Но сейчас или немножко позже ты поймешь, что к чему. – Он похлопал рукой по животу. Когда начнет урчать от голода в брюхе, ты сам побежишь к Рахимбеку на поклон. И тогда узнаешь, что значит быть неблагодарным.
Из уважения к почтенному возрасту мастера Байрам воздержался от резкостей.
– У меня, уста, давно уже урчит в брюхе, – грустно улыбнулся он. – Но за хлебом я к тебе пока не приходил. И, надеюсь, не приду...
В это время на пригорке показался слуга Рахимбека. Запыхавшись, он подбежал к Байраму.
– Хорошо, что я тебя застал, – едва переводя дух и размахивая руками, выпалил Гейдарали. – Сбился с ног, пока лез на эту гору. Хозяин зовет тебя к себе! Иди скорее!
Мастер Пирали снова обернулся к сыну.
– И ты иди! Сейчас же иди к хозяину и скажи: "Пришел с повинной к вашей милости. Каюсь вместе со всеми своими дедами и прадедами и даю зарок – в другой раз так не поступать!" Ступай!
– Не пойду, – заартачился Аслан. – Как все рабочие, так и я! Один я никуда не пойду. Ни за что не пойду!..
Когда Байрам уже спускался вниз по тропинке, Аслан догнал его. Стараясь показать, что слова отца ничуть его не смутили, он произнес с волнением:
– Как это глупо – мой отец все еще считает меня ребенком. Но ты не думай, Байрам, я буду бастовать, как и все... Я никогда не сдамся...
Рахимбек указал Байраму место прямо напротив себя.
– Садись! – сказал он. – Тебя, оказывается, нигде не сыщешь. Такой ты стал теперь важный. Голова твоя делами занята...
Байрам без стеснения молча опустился в мягкое кресло и, сняв папаху, вытер платком горячий лоб. Рахимбек начал беседу издалека:
– Сколько у тебя душ в семье, сын мой?
– Со мной четыре, бек.
– Здесь живут или в деревне?
– В деревне, бек.
– А ты не хочешь переселить их к себе?
– Хочу.
– Почему же до сего времени ты не сделал этого?
– Не могу нанять квартиру, бек.
– Почему?
Байрам невесело засмеялся. Бек ответил вместо него:
– Я хорошо понимаю, почему ты живешь без семьи. У тебя не хватает денег. Ну, а почему до сего времени ты не сказал мне об этом?
Байрам опять промолчал.
Бек открыл средний ящик письменного стола и достал пять сторублевых кредиток.
– Возьми. Не стесняйся. Подыщи себе хорошую квартиру и, если хочешь, завтра же поезжай в Деревню за семьей. Будешь нуждаться в чем-либо, приходи прямо ко мне. Во всякое время приходи. Не стесняйся. Мы – единоверные мусульмане. Только скажи: зачем ты связываешься со всякими подстрекателями и губишь себя, Отойди от этого дела. Ведь ты приличный человек и пользуешься уважением рабочих. Так ведь?
– Рабочие меня любят, бек. Это правда.
– Возьми вот эти деньги и слушайся меня. Тебе не к чему связываться с теми, кто приезжает из России и натравливает мусульманина на мусульманина. Они плохо кончат. Бери, бери деньги!
– А за что, бек, ты даешь их мне?
– Как за что? Я просто дарю их тебе! Это бешкеш. Подарок.
Байрам взял кредитки, повертел их в руках и так и сяк внимательно разглядывая каждую на свет.
В самом деле, с такими деньгами можно было бы нанять превосходную квартиру. Можно было бы привезти в Баку жену – Гезал, мать – Пери и сына Бахадура и долгое время ходить каждый день на базар за бараниной и рисом, вкус которых бедняк давно позабыл.
Байрам все глядел и глядел на кредитки.
На губах бека уже появилась довольная улыбка. Но Байрам не верил в искренность хозяина. "Ты не даришь их мне, бек, от чистого сердца, а просто мажешь мне губы жиром. Ну, что ж, обмазывай, – подумал Байрам. – Давно я собирался переселить в город семью. Не было денег. Вот они и появились. Чего же лучше?"
Новенькие, скользкие бумажки шуршали в его руках, как змеи. Они и холодные были, как змеи. "А товарищи? Мешадибек говорил, что только в единении сила".
– О чем задумался, душа моя?
Байрам вздрогнул, в последний раз с тоской взглянул на деньги. Но теперь, вместо радужных кредиток, он видел худых от недоедания рабочих, лежавших в изнеможении под дырявыми навесами, видел истощенных, полуголодных и босоногих ребятишек, на которых нагляделся вчера, когда обходил рабочие казармы и жалкие лачуги. И только ли вчера? А разве всю жизнь он видел иное?
По телу Байрама пробежала дрожь.
– Бек, – проговорил он медленно, глядя на хозяина, – не знаю, как вы, а я считаю, что допускать низость в отношениях с друзьями нельзя. Таков уж наш обычай.
– Что это значит?
– Это значит, что тот, кто подводит друга, предает его, тот – негодяй. Подлец. Я не возьму. Очень вам благодарен, бек. Страдал пять лет, потерплю еще.
Рахимбек вытаращил глаза.
– Ты что, отказываешься от подарка? От денег? Безумный!
Байрам вскочил с места. Кредитки разлетелись по полу.
– Прощайте, бек! – воскликнул он и бросился вон из кабинета.
Прохаживаясь по улице, Аслан терпеливо дожидался своего мастера.
– Ну как, уста? Он принял наши условия? – живо спросил паренек, увидев Байрама.
Но Байрам как будто не расслышал вопроса. Он сам спросил взволнованно:
–Ты можешь, Аслан, сказать мне адрес Мешадибека?
– Могу. Азиатская, сто двадцать семь.
– Тогда ступай домой и дожидайся меня. Я скоро вернусь, – бросил на ходу Байрам и быстро ушел.
Дверь ему открыла тетушка Селимназ. Не говоря ни слова, она долгим, острым и пытливым взглядом смерила Байрама с ног до головы и, глядя прямо в лицо человеку, которого видела впервые, тихо спросила:
– Кого тебе, сынок?
От ее пристального взгляда Байраму стало не по себе. Он спросил чуть слышно и удивленно:
– Разве Мешадибек не здесь живет?
Женщина все еще с недоверием и опаской глядела на него. Она не знала, как ответить. Байрам понял ее колебания.
– Не бойся, тетя. Я ему друг. Если Мешадибек дома, скажи, что пришел слесарь Байрам. Он все поймет.
Тетушка Селимназ молча стояла на пороге, заслоняя вход. Она не знала, как быть. И прежде чем решиться на что-нибудь, еще раз пристально взглянула на пришельца.
Этот взгляд совсем смутил Байрама. "Чего это она так сердито смотрит на меня? Или я пришел не во-время?" – недоумевал он и, решив отложить свой разговор с Мешадибеком до другого раза, сказал чуть разочарованно:
– Если сейчас неудобно, я приду вечерком.
Не проронив ни слова, женщина чуть приоткрыла створку двери и скрылась за ней. Через минуту она показалась снова.
– Заходи сынок, заходи, – уже дружелюбно зашептала она и взяв Байрама за рукав, потащила внутрь. Плотно закрыв дверь, она пошла впереди, не оглядываясь на покорно шагавшего за ней Байрама, и что-то бормотала себе под нос.
– Ой, как худо стало в мире... Друга и то встречаешь, с опаской... только и уловил Байрам из обрывков долетавших до него фраз.
Байрам не знал, по какому поводу и по чьему адресу были произнесены эти слова. Если действительно изменилось к худшему время, то при чем тут он? Кого и когда подводил Байрам? "Наверно, есть и такие, что на них нельзя полагаться", – подумал он. Байрам поднял голову и увидел перед собой Мешадибека и еще одного., незнакомого ему, смуглого мужчину.
Видимо, они только что вели серьезный, задушевный разговор. Оба глядели на вошедшего задумчиво.
– Знакомься, Байрам, – наконец произнес Азизбеков, показав мягким движением руки на сидевшего в. кресле человека.
Байрам неловко поклонился. Незнакомый человек протянул ему сильную, твердую руку. Внимательный взгляд темных, чуть прищуренных глаз почему-то смутил Байрама. Ему почудилась легкая, еле уловимая грусть в этом взгляде. И он решил, что Азизбеков только что рассказал гостю о чем-то очень печальном. "А может-быть, даже обо мне..."
Байрам сел и, прислушиваясь к продолжавшейся беседе, неотрывно смотрел на незнакомца. Он уже уверился в том, что первое впечатление было ошибочным. Нет, в этих глазах не было грусти. Байрам все чаще замечал веселые искорки насмешливости в этих серьезных глазах.
Он в упор разглядывал гостя Азизбекова, который с каждой минутой нравился ему все больше. Байрам продолжал смотреть на него, когда стал рассказывать Мешадибеку о своей встрече с хозяином завода.
Байрам говорил не спеша, с деревенской обстоятельностью, с юмором, стараясь не упустить ни одной, даже самой незначительной подробности. А Мешадибек кратко пересказывал его азербайджанскую речь по-русски.
Когда Байрам рассказал о том, как, не желая подводить товарищей, он отказался от предложенных ему Рахимбеком денег, гость Азизбекова встал, подошел к Байра-му и, опустив руку ему на плечо, воскликнул:
– Молодец! Ах, какой молодец!
Гость многозначительно посмотрел на Азизбекова, потом, продолжая разговор, начатый еще до прихода Бай-рама, стал говорить, чуть подавшись вперед и положив подбородок на согнутую в локте руку:
– Скептики уверяют, что поднять мусульманского рабочего до уровня сознательного пролетария нам скоро не удастся. Эти господа, как всегда, ошибаются. Национальная рознь между рабочими исчезнет вовсе, и презрительная кличка "амшара" будет забыта раз и навсегда. Врагам не удастся больше играть на этом. – Он показал на Байрама: – Эта самая "амшара" сегодня уже отказывается принимать подачки от хозяина, а завтра вместе с другими будет нести в высоко поднятой руке яркий факел революции!
Байрам чувствовал, что, не приняв предложенных ему денег, он поступил так, как следовало бы поступить честному рабочему. Он действовал, как ему подсказывала совесть. Но все-таки сейчас, когда Азизбеков перевел ему то, что сказал незнакомый человек, Байрам порозовел or счастья. Чувство неизведанной до сих пор гордости горячей волной поднялось в его груди. Байрам с благодарностью смотрел на молодого гостя Мешадибека. Ему очень хотелось узнать, какой национальности этот человек в простом рабочем костюме, с густыми, зачесанными назад волосами и открытым взглядом ясных глаз.
Будто угадав вопрос Байрама, Азизбеков сказал:
– Мы верим тебе, Байрам. И ты должен верить нам. Все, что говорится здесь, должно остаться здесь же. Кроме меня, ты не видел здесь ни души. Понял?
Гость догадывался, о чем идет речь, и не ждал, пока ему переведут. Выражение лица и жесты Байрама красноречивее всяких слов и торжественных.клятв говорили, что этот человек не выдаст.
Слегка приподняв густые брови и глядя на Байрама, гость улыбался. Затем он медленно повернулся к Байраму и заговорил. Азизбеков поспешно перевел слова гостя.
– Байрам! Наш гость хочет рассказать тебе про одного стойкого грузинского революционера товарища Телия. Он недавно умер в Тифлисе. Партия рабочих понесла с его смертью большую утрату – у него были изумительные способности, неиссякаемая энергия, глубокая любовь к революционному делу. Он написал много пламенных статей и брошюр. А в недавнем прошлом был такой же неграмотный рабочий, как ты...
– Как я? – переспросил удивленно Байрам.
– Да, вот именно, как ты. Телия не принадлежал к числу "ученых". Он самоучкой одолел грамоту и стал сознательным. Родом он из деревни, был сначала домашним слугой, там научился говорить по-русски и пристрастился к чтению. Быть слугой ему быстро надоело, и он поступил в железнодорожные мастерские. Там он стал социал-демократом и стойким борцом. В девятьсот третьем году в Тифлисе, хотя полиция преследовала его, он поднял знамя и произнес речь на митинге.
Байрам слушал с большим интересом.
– После этого товарищ Телия работал во всех городах Закавказья. И у нас в Баку бывал. Телия не походил на тех рабочих, которые изображают себя социал-демократами от рождения и кричат: "Нам знания не нужны – мы рабочие!" Он всегда читал и учился. И ты, товарищ Байрам, должен учиться... Все зависит от твоего желания.
Байрам кивнул головой, – как будто хотел сказать: "Понимаю".
А Азизбеков продолжал:
– Он даже в тюрьме учился, этот грузинский революционер. Он до всего хотел дойти своим умом...
В эту минуту кто-то усиленно начал колотить в наружную дверь.
Азизбеков и его гости переглянулись.
Тетушка Селимназ не спеша пошла узнать, в чем дело. Но дверь уже с грохотом распахнулась, в комнату ввалился подвыпивший Рашид. Он сунул руку сначала незнакомому гостю, потом Байраму.
– Мешади! – заговорил он, обнимая Азизбекова. – Честное слово, Мешади... Я даю тебе честное слово. Я своего добьюсь... Добьюсь, чтобы эта старая развалина была закрыта... На, чорта мне сдался этот завод! Чтобы из-за него мой брат Мешали терпел обиду? Никогда!.. Не нужны мне богатства! И если отец не закроет этот проклятый завод, я разделаюсь с ним сам!.. Поверь, не ради удовольствия пил я сегодня. Я пил с горя, брат. Это отец... Это он довел меня... Вот куда он нанес мне жгучую рану! – и Рашид со всего размаху ударил себя в грудь. Лицо его помрачнело. Однако, сообразив, должно быть, что говорить о Сусанне при посторонних неудобно, он умолк.
Байрам смотрел на него с удивлением. И Рашид посмотрел на Байрама.
– Сколько получаешь, друг? – неожиданно спросил он.
– Получал сорок рублей, – усмехнулся Байрам.
Рашид обвел взглядом присутствующих и недоуменно, почти по-детски, спросил:
– Отчего же так все устроено в мире? А? Почему я могу швырять деньгами, тратить сколько моей душе угодно, а вот ты не можешь? Почему же так?.. – Он оглядел себя, свой светлокремовый чесучовый костюм, цветастый галстук, дорогую папаху, которую держал в руках, и еще спросил Байрама: Ну, чем я лучше тебя? Ну, чем? Говори... У тебя, по крайней мере, прекрасная специальность. Ты, я знаю, слесарь. Прикоснешься ты к куску ржавого железа и оно засияет, заиграет, как зеркало. А я? Что я? Наследник Рахимбека... И это все... Почему я ем, а ты должен смотреть и облизываться? Разве рабочий не человек? Разве у рабочего нет никаких желаний? Разве ты не хотел бы прокатиться в фаэтоне, во, т как я? Ты прав, брат, – повернулся он к Мешадибеку, который, болезненно морщась, слушал его разглагольствования. Клянусь своей беспутной головой, если бы я был, как ты, инженером, если бы я умел заработать на кусок хлеба, я давно плюнул бы на все отцовское богатство. Я сказал бы рабочим: "Возьмите все это: оно принадлежит вам, – и делайте со всем этим, что хотите!" Скажи, Байрам, скажи откровенно: хотел бы ты взять мой завод?
Азизбекову стало не по себе. Было стыдно, что двоюродный брат, который нетвердо держался на ногах, привязался с глупыми разговорами к Байраму.
Но уже позабыв о Байраме, Рашид ринулся к гостю.
– Вас я не знаю, мой дорогой, но знаю, что раз вы здесь, вы друг Мешади. А его друг – это моя душа,
моя жизнь! Прикажите, – и я сделаю для вас все возможное и... невозможное!
Гость улыбнулся. Много он перевидел бакинских и тифлисских повес и хорошо знал их повадки. Навязчивость Рашида, невидимому, его не раздражала.
Но Мешадибек. не мог больше молчать. Он сурово, осуждающе посмотрел на Рашида.
– Пора бы прекратить тебе пить!
– Обещаю, дорогой брат. Больше не буду пить! Ни капли не буду! И отныне мне нет больше пути туда, к отцу. Будь он трижды проклят! Подумать только: из-за каких-то жалких пятнадцати процентов прибавки рабочим он нанес кровную обиду моему брату!.. Может быть, ты думаешь, что и я...
На глазах у него вдруг выступили слезы. Голос задрожал.
– Рашид, дорогой мой, – попытался успокоить его Мешади, – я на тебя не в обиде.
– Потому что ты человек! Че-ло-век! Понимаешь? А мой отец... – он замолк на мгновение, подбирая подходяшее слово, но, видимо, не нашел его и продолжал:
– Нет, мой отец не человек... Что такое деньги? Разве миллионы Тагиева приукрасили его какими-нибудь человеческими достоинствами? Нет, нет и нет! "Наряжай осла хоть в золотую сбрую – он все равно останется ослом!"
Рашид вдруг снова бросился к Байраму.
– Протяни мне свою руку, – попросил он. – Вот так! Хоть и мозолистая, но честная! Я знаю ей цену!
Мешади взял Рашида под руку и потянул в смежную комнату.
– Пойдем, ты устал. Отдохни немного. Успокойся. Ни на кого из ваших я не в обиде...
– Нет, нет! Отец рассказал мне все... – Рашид на ходу крикнул Байраму: – Плюньте на завод! Продолжайте бастовать! Не работайте! Он пойдет на уступки, на него заказчики наседают...
Возбужденный голос Рашида доносился уже из другой комнаты:
– Я хоть и не совсем трезв, но вижу, что правда на твоей стороне, мой брат.
Голос его постепенно слабел, мысли путались.
– Я прошу извинения у твоего гостя. Ты и сам прости меня. Я много болтаю. Ох, будто все горит внутри... Тетушка, стаканчик воды! По всему видно, что это благородный и умный человек. Как его зовут, Мешади, а? Не хочешь сказать? Не доверяешь мне? Не хочешь назвать мне имя своего гостя?
Опустив голову, гость думал о чем-то своем. А Байрам, затаив дыхание, прислушивался к доносившемуся из соседней комнаты разговору двоюродных братьев. Он надеялся, что, может, Мешади назовет имя гостя. Но голоса вдруг затихли. И Мешадибек, вернувшись, плотно прикрыл за собой дверь.
– Сердце золотое у парня, а характера и силы воли нет! Твердых взглядов у него, конечно, не имеется.
– Если бы все богачи были такие, – живо проговорил Байрам, – вот такие, как Рашидбек, не к чему было бы бастовать...
Гость вопросительно взглянул на Азизбекова. Очевидно, он хотел узнать, что сказал Байрам. И когда Азизбеков перевел, гость заговорил совсем другим тоном. Теперь в голосе его звучали металлические нотки.
Азизбеков повернулся к Байраму.
– Наш гость говорит, Байрам, что ты ошибаешься. Каждый хозяин – добрый ли, злой ли – хочет прежде всего получить прибыль. А чтобы получить прибыль, он угнетает рабочего. Только мужество, единство и солидарность рабочих могут противостоять хозяевам...
Гость взял за руку Байрама, накрыл его шершавую руку своей ладонью и, заглянув ему прямо в глаза, произнес какие-то слова.
– Что он сказал? – уже нетерпеливо спросил Байрам у Азизбекова.
– Он сказал, что уважает тебя, Байрам, за то, что ты отказался от денег Рахимбека. Хозяйские подачки – это способ, которым промышленники хотят разъединить наши ряды. Подкупать рабочего, развращать его, сбивать с пути единства рабочих и революционной борьбы – что может быть отвратительнее? Мы должны объяснять рабочим, что подобные "деловые" связи с предпринимателями не способствуют улучшению материального благосостояния трудящихся. Рассчитывать на мелкие подачки хозяина – это значит обрекать себя на вечное нищенство. Единственный вернейший путь – объединиться вам с рабочими промыслов и бороться вместе!
