Текст книги "Утро"

Автор книги: Мехти Гусейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Вот именно, – подтвердил Мешади. – А Ленин хочет сделать так, чтобы не цари, а сам народ управлял страной. Рабочие и крестьяне должны быть хозяевами мира. Он говорит: – кто не работает, тот не ест. Вот я и иду по его стопам, мама. У Ленина бесчисленное множество друзей в России. И у нас, в Баку, много есть друзей. И все они сговорились свергнуть с престола царя, прогнать помещиков и капиталистов и. освободить народ от насилия и притеснений...

Азизбеков замолчал. Он испугался, что мать заплачет, вспомнив, сколько лишений вынесла, пока сын учился в Петербурге, и вот теперь, когда она дождалась возвращения сына, он...

Но старая Селимназ сказала неожиданно:

– Но если вас много, людей, которые думают одинаково, так чего же ты боишься, сынок?

– Я? Нет, мама, я не боюсь. Я хочу, чтобы ты не боялась. Ленина преследовали, не раз сажали в тюрьму. А он от своего не отрекся!

– Таким и должен быть настоящий человек, – приподымаясь и садясь на постели, сурово сказала Селимназ. – Настоящий человек не отрекается от своих слов.

Услышав это от матери, Мешади решил теперь не утаивать от нее свою революционную работу.

– Мы действуем тайно, мама. Помни: что бы я здесь ни делал, кто бы сюда ни пришел, какие бы здесь ни велись разговоры – все должно остаться в этих стенах.

– Я и без твоих предупреждений знала об этом, сынок. Но послушай и моего совета. Будь осторожен. Не открывай душу каждому встречному. Врагов у тебя много... – После некоторого колебания Селимназ прибавила: – Даже не всем родственникам надо доверяться...

– Спасибо, мама...

На этом оборвалась ночная беседа сына с матерью.

Придя к себе в спальню, Мешадибек лег и закрыл глаза, но уснуть не мог. В мыслях еще, еще и еще раз возникал все тот же вопрос: "С чего же мне начать свою работу в Баку?" Наконец он решил – с самого утра пойти на завод дяди Рахимбека. Пусть дядя получит первый подарок от почтительного племянника...

Глава, третья

Подложив под локоть подушку и растянувшись на ковре, Рахимбек лежал у себя на открытой веранде, перебирал янтарные четки и не сводил глаз с разгоравшихся в жаровне углей.

Для него собирались приготовить шашлык. Этим обычно занимался слуга Гейдарали, но не иначе, как в присутствии самого хозяина. Таков был заведенный в доме порядок, который, впрочем, никого не удивлял. И члены семьи и соседи знали о причудах и осторожности Рахим-бека. Правда, он не примечал за Гейдарали ничего такого, что могло бы навести на подозрения: а не польстится ли слуга на чужое добро и не проглотит ли исподтишка несколько жирных кусков? Но, с другой стороны, никому доверяться нельзя. Всякое может случиться. "Имущество человека должно быть перед его глазами", – частенько повторял Рахимбек и превратил эту поговорку в правило, которому следовал неизменно.

Пока угли разгорались, Гейдарали нанизывал в кухне на шампуры замаринованную с вечера баранину. Но вдруг он прервал свое занятие и появился на веранде. Шампуров, так нетерпеливо ожидаемых Рахимбеком, в руках у него не было.

– Хозяин, – почтительно сказал слуга, – вас спрашивает человек.

– Что еще за человек? – сердито бросил Рахимбек, ни на мгновение не переставая перебирать четки. -Не дадут спокойно покушать! Выбрал время!

– Он говорит, что вы сами ему велели прийти... Как будто насчет работы в конторе...

Не успев произнести готовую было сорваться с языка брань, Рахимбек кивнул, провел пухлой, с коротенькими пальцами рукой по аккуратно подстриженной и подкрашенной бороде. Собрав в ладонь всю нить янтарных бус, положил четки в карман архалука.

– Зови, будь он проклят! Зови, посмотрю, что за птица!

Гейдарали привел посетителя на веранду и сам скрылся за дверью. Перед Рахимбеком предстал среднего роста, худощавый молодой человек с тоненькими усиками. Он снял парусиновую кепку и, произнося слова приветствия, учтиво наклонил голову. Молчаливым жестом хозяин указал на краешек ковра. Юноша сел, неловко скрестив под собой ноги.

Слегка прищурив маленькие, кругленькие, загадочно поблескивающие глазки, Рахимбек бесцеремонно изучал гостя. В свою очередь, и юноша; не отрывал глаз от хозяина дома. Волнуясь и не зная, с чего начать, он то и дело проглатывал обильную слюну. Молчание длилось довольно долго.

– Чем могу служить тебе? – наконец заговорил Рахимбек.

Веки молодого человека вздрогнули. В глазах его появилось выражение такой мольбы и тревоги, словно вся его жизнь зависела от ответа на просьбу, с которой он собирался обратиться.

– Я слышал, бек, что вам в контору требуется служащий. Примите меня, если сочтете это возможным. Даю слово работать усердно. Буду служить вам, как родному.

Рахимбеку понравились почтительность и волнение молодого человека. На губах его появилась едва заметная довольная улыбка. Однако он не торопился с ответом, взял в руки кочергу, нагнулся над жаровней и стал ворошить угли. Вспыхнули струйки пламени, искры с треском рассыпались прямо перед носом Рахимбека. Он даже вздрогнул от неожиданности и отшатнулся.

"Холодно ему, что ли, в такую жару?" – подумал юноша, с любопытством разглядывая хозяина.

Но Рахимбек с непроницаемым лицом отложил в сторону кочергу и тихо, будто думая вслух, промолвил:

– Что ж?.. Попробуем. Попробовать можно. Собственно, такого мне как раз и надо... – Затем он посмотрел подобревшими глазами на юношу, который с нетерпением ждал, его слова:

– Скажи-ка, сынок, где ты учился? Как тебя зовут?

– Турабом, бек. В мае этого года я окончил коммерческое училище.

– А почему до этого времени не поступил на службу?

Молодой человек заметно волновался. Не зная, куда девать руки, он сунул их в карманы парусиновой куртки и невзначай вытащил пачку папирос. Спохватившись и сразу заметив свою оплошность, он покраснел и тут же спрятал папиросы в карман.

Рахимбек благосклонно заметил:

– Не стеняйся, кури, если хочешь.

Тураб посмотрел на хозяина полным благодарности взглядом. Он взял из пачки папиросу и начал разминать ее между пальцами. Только теперь он ответил на вопрос, предложенный Рахимбеком.

– Отец не разрешал. "Ты устал, говорит, от занятий. Погуляй, отдохни лето, а осенью поступишь". Но я уже отдохнул. Да и не люблю я, по правде сказать, слоняться без дела. А тут еще семья... Надо же помогать...

– Стало быть, ты бухгалтер? – спросил Рахимбек, хотя знал, что это так.

– Да, бек, бухгалтер.

– Молодец! Я очень рад, что и среди наших мусульман появляются образованные люди. Ты знаешь моего племянника Мешади?

– Как же! Знаю, бек! – восторженно сказал Тураб. – Трудно сыскать в Баку жителя, который не знал бы его... Один раз я даже видел Мешадибека. Это было на Кубинке. Он произносил речь перед народом. Говорят, что Мешадибек скоро окончит ученье в Петербурге.

– Он уже здесь, – не без гордости сообщил Рахимбек, снова принимаясь перебирать четки. – С недельку, как приехал. Стал инженером. На днях, я слышал, даже писали о его приезде в газете. – Он опустил веки, задумался и после недолгого молчания добавил: – Другие времена! Нам наши отцы вот не дали приличного образования. Научили кое-как грамоте, на том и успокоились... Так мы и остались невеждами. Э! – отмахнулся Рахимбек. Стоит ли об этом горевать? Что было, то прошло. Теперь уже не поможешь...

Однако в тоне, которым были произнесены эти слова, не чувствовалось сильного огорчения. Рахимбек придерживался убеждения, что состоятельным людям незачем годами мучить своих детей в школе. В этом он не видел проку. "Научился держать в руке перо, – и хватит. Главное, чтобы умел хорошо зарабатывать деньги".

Между тем угли уже стали перегорать.

– Эй, ты, Гейдарали! – закричал Рахимбек, посмотрев на жаровню и увидев, что жар постепенно тает и покрывается тонким слоем пушистого пепла. – Долго там будешь еще возиться? – Затем он обернулся к юноше. – Ну, ладно, ступай домой, а с завтрашнего дня придешь на завод и приступишь к работе. Первый месяц, пока пройдешь испытание, поработаешь бесплатно. Сам знаешь, так уж заведено...

В глазах Тураба засияла радость. Не зная, как унять волнение, он вдруг зажал папиросу в зубах и, чиркнув спичкой, начал закуривать.

Выражение лица Рахимбека мгновенно преобразилось. Он насупил брови и, сощурившись, впился суровым взглядом в бледный лепесток спичечного пламени.

– Эй, послушай, сынок, – вдруг сказал он сухо, – я совсем позабыл, место уже обещано другому. Я не смогу, пожалуй, принять тебя в контору.

Юноша шарахнулся, точно его обдали кипятком. Горький табачный дым застрял, в горле, во рту пересохло. Бек, разумеется, неспроста так внезапно изменил решение. И когда это дошло до сознания юноши, он совсем упал духом. Угораздило же его закурить при хозяине! Но было поздно. Опрометчивый шаг сделан, и теперь, конечно, ничто не сможет смягчить Рахимбека. Все же юноша решил извиниться.

– Простите меня, бек, – умолял он. – Ведь вы сами разрешили... Иначе я никогда бы не осмелился закурить в вашем присутствии. – Глаза его затуманились, тонкие синеватые губы задрожали. – По правде сказать, я отнесся к вам, как к отцу...

Рахимбек помрачнел, как туча.

– Ты, оказывается, просто глуп. Я разрешил тебе закурить. Это верно. Но разве в этом дело? Зачем было зажигать спичку, когда перед тобой полная жаровня горячих углей? Если хочешь знать, я не выношу расточительности, особенно в тех, кому и разбрасываться-то нечем. Послушай, Гейдарали! крикнул Рахимбек. – Тащи сюда шампуры и выпроводи этого... миллионера...

Вытирая тыльной стороной руки брызнувшие из глаза слезы, Тураб поднялся на ноги. И когда проворный Гейдарали, держа в каждой руке по паре шампуров с насаженными на них кусочками жирной баранины, подскочил к жаровне, "миллионера" уже как ветром смело с веранды.

Глава четвертая

Рашиду, сыну Рахимбека, пошел двадцать четвертый год, а он все еще был холостяком, повесничал, кутил в ресторанах, разъезжал по главной улице на самом дорогом фаэтоне. Это не могло не тревожить набожных родителей-мусульман, которые давно хотели видеть сына остепенившимся человеком, и они сосватали ему дочь одного из своих дальних родственников.

Они уже преподнесли, как полагалось по обычаю, обручальное кольцо невесте и теперь с нетерпением ждали того дня, когда Рашид приведет в дом молодую жену и заживет солидно, по-семейному. Со своей стороны, отец с матерью делали все. Оставалось только назначить день свадьбы и подготовиться к торжествам.

Однако Рашид и слышать не хотел о женитьбе. Всякий раз, когда заходила об этом речь, он упорно отнекивался. Споры между отцом и сыном с каждым днем становились ожесточеннее. Рахимбек был в полном отчаянии. Он считал, что если Рашид будет продолжать упорствовать, то скандала не миновать. И родителям жениха и родителям невесты грозил неслыханный позор.

– Не женюсь, – и все! Кто говорит со мной об этом, тот мой враг! яростно отвечал Рашид, когда кто-нибудь отваживался уговаривать его или объяснять ему, в какое неудобное положение он ставит достойную девушку.

Он уперся на своем, и никто не знал толком, в чем причина.

А причина заключалась в том, что Рашид был влюблен в другую девушку, Сусанну, – дочь армянина Айказа, простого сапожника, который жил и работал по соседству. Вообще говоря, Рашиду ничего не стоило бы признаться в этом и открыть свою тайну даже сердитому отцу. Он обладал независимым характером, умел постоять за себя и никому не позволял вмешиваться в свои дела. Однако он не хотел навлечь беду на Сусанну. Это и заставило его таиться даже от ближайших друзей и приятелей.

Рашид опасался не зря. Родственники невесты пошли бы на все, чтобы смыть с себя пятно позора и заодно отомстить Сусанне. Они, не задумываясь, убили бы армянку Сусанну, стерли бы с лица земли всю ее семью. Об этом нельзя было забывать. Старший брат девушки, которую навязывали Рашиду в жены, каких-нибудь два года назад неистовствовал во время армяно-азербайджанской резни, рыскал с револьвером по кварталам, населенным армянами. Его-то Рашид и боялся больше всех.

Он рассчитывал теперь только на совет и содействие Мешадибека – своего двоюродного брата. Рашид почему-то не сомневался, что Мешади поймет его, одобрит выбор, станет на его сторону. Он с нетерпением дожидался возвращения двоюродного брата из Петербурга, чтобы послать того сватом к сапожнику Айказу. Рашид надеялся, что Мешадибек, ученый человек, почитаемый всеми родственниками, поможет ему заручиться согласием родителей на брак с Сусанной.

Вот и настал этот долгожданный день. Мешади Азизбеков, сдав последние экзамены в Петербургском технологическом институте и получив диплом инженера, вернулся в Баку. Узнав о злоключениях Рашида, он сразу спросил:

– А девушка? Любит ли она тебя?

Рашид несколько растерялся. Он как-то не задумывался об этом. Только теперь он понял, что одного его желания жениться недостаточно, надо иметь согласие Сусанны. И он стал искать встречи с ней.

Это не легко было осуществить. Как и девушки азербайджанки, Сусанна редко выходила из дому. Прошли те времена, когда она бегала в школу, и Рашид почти каждый день виделся и разговаривал с ней. Теперь она была занята работой, помогала отцу делать заготовки" Как постоянный заказчик, Рашид частенько заходил к дяде Айказу и во время бесед с самим сапожником и его словоохотливой женой ловко выведывал все, что касалось девушки. Он знал, что Сусанна еще ни на ком не остановила своего выбора, она отказала уже двум армянским юношам, искавшим ее руки. Родители Сусанны очень любили свою единственную дочь и не принуждали ее. "Кого полюбит, за того и отдадим. Ведь она у нас одна", – как бы извиняясь и оправдываясь, объясняли они Рашиду. Но сама Сусанна никогда не показывалась при нем в мастерской.

Рашид стал подстерегать ее на улице.

И вот как-то вечером, едва зажглись на улице фонари, Рашид увидел в их тусклом свете Сусанну. Она возвращалась с подругой из армянской церкви. Он тихо окликнул:

– Сусанна!

Девушки остановились. Ни слова не говоря Сусанне, Рашид обратился к ее испуганной подруге:

– Прости меня, сестренка. И не бойся. Я должен поговорить с Сусанной.

Сусанна окинула Рашида недоумевающим взглядом. За последние четыре года она только мельком видела его. И вдруг он нарушил все правила приличия и остановил ее на пустынной улице, да еще в такой поздний час.

– Разве ты не узнала меня? – дрожащим от волнения голосом спросил Рашид. – Не узнала, нет?

– Нет, отчего же, узнала, – запинаясь, ответила девушка.

– В таком случае, добрый вечер!

–Добрый вечер, Рашид.

Подруга Сусанны сделала несколько шагов и остановилась. Рашид подошел к Сусанне. Он беспокойно оглядывался: нет ли кого поблизости? Никого, к счастью, кругом не оказалось, и, осмелев, Рашид сказал:

– Нам с тобой, оказывается, невыгодно было становиться взрослыми, Сусанна. Не правда ли?

– Не понимаю, к чему ты клонишь.

– Помнишь, когда мы были детьми, то играли вместе, дружили?.. А теперь... Теперь этого уже нет.

– Потому что мы больше не дети, – печально улыбнулась Сусанна. – К тому же, эта ужасная резня, которая произошла... Не нужно, Рашид, чтобы нас видели вместе.

– Я никого и ничего не боюсь, Сусанна.

Хотя Рашид окончил всего три класса русско-татарской школы, он свободно говорил по-русски, и они с Сусанной прекрасно понимали друг друга. Когда Рашид поджидал Сусанну у церковного крыльца, он мечтал, что скажет ей все о своей любви в самых пылких выражениях. Он нашел пышные сравнения для ее черных бровей и выразительных глаз. Но сейчас все приготовленные заранее слова почему-то вылетели у него из головы.

Рашид все твердил:

– Ты не забыла меня, Сусанна?

Девушка отрицательно качала головой.

– И я никогда не забывал тебя, Сусанна. И никогда не забуду... Ты, конечно, поняла, почему я так часто прихожу к твоему отцу... Но чего же мы стали?

Они пошли рядом.

На улице было безлюдно. Но каждую минуту мог появиться прохожий, и тогда могло случиться всякое. Это волновало и страшило Сусанну. Как только они попадали на освещенное фонарем место, девушка низко склоняла голову и прятала лицо. Наконец они свернули в темный переулок. И только здесь Сусанна заговорила:

– Рашид, ты хочешь что-то сказать. Говори же скорее!

Рашид заметил, что девушка боится. А подруга Сусанны трусила еще больше. Она то поспешно уходила вперед, то замирала на месте, испуганно оглядываясь по сторонам. И это все из-за ужасной недавней армяно-азербайджанской резни, о которой и сам Рашид не забывал ни на минуту. Он сказал прямо:

–Ты говоришь, что могут быть неприятности, если азербайджанца и армянку увидят вместе?

– Да, Рашид. Ты сам это знаешь.

– А помнишь, когда... в тот год... никто не тронул твоего отца?

– Помню. Но ведь отец никому в жизни не причинил зла.

– Не то, Сусанна. Не в том причина.

– А в чем?

– Ты знаешь моего двоюродного брата Мешадибека?

– Мешадибека? Знаю!

– Это он и такие люди, как он, его товарищи, приостановили резню. Они сказали народу, что есть сила, которая натравливает братьев, простых людей, друг на друга. Против этой силы, нужно повернуть оружие...

– Я слышала то же самое и от отца. Мешадибек говорил, что трудящиеся люди – и русские, и армяне, и азербайджанцы – братья, хотя и разной веры. Вражда нужна только богатым.

– Мы всегда жили как добрые соседи. И теперь я мечтаю только об одном, Сусанна. Я хочу, чтобы мы были и добрыми соседями и близкими родственниками. Самыми близкими...

Сусанна остановилась и круто обернулась к Рашиду. Она не понимала его. Глаза ее широко раскрылись.

– Самыми близкими? Разве это возможно?

– Ты не веришь, Сусанна, что я, азербайджанец, могу от всего сердца полюбить армянку?

Девушка опустила голову. Даже в темноте Рашид видел, как кровь прилила к ее лицу. Она прижала к груди руки.

– Значит, ты...

– Да, Сусанна...

Оба они не договорили. Все было ясно и так. Сусанна только спросила:

– Ты приходил к отцу из-за меня?

– Конечно. Он сшил мне столько обуви, что хватит теперь на всю жизнь.

– На всю жизнь... – повторила взволнованная Сусанна. – На всю жизнь! И вдруг спросила: – Ты слышишь, Рашид, как бьется мое сердце? Оно будет теперь всю жизнь биться для тебя одного...

Они дошли до перекрестка и приближались к своей улице. Страх, который сковывал их, как-то незаметно улетучился. Правда, Сусанна не призналась, что Рашид царил в ее мечтах все эти годы, что из мастерской отца она подолгу смотрела на него в дверную щелку и любовалась им – какой он стал красивый и нарядный. Они принялись вспоминать детство, забавы, черепаху, которую поймал для нее в камнях Рашид. Кому не дороги чудесные воспоминания далеких детских лет?!

Когда Сусанна и Рашид расставались, девушка посмотрела на него долгим взглядом. И Рашид прочитал то, что без слов, говорили ее сияющие глаза: "Я на все согласна".

На следующее утро, проснувшись, Рашид увидел у своей постели мать.

– Хватит упрямиться. Пора сыграть свадьбу, – только и успела произнести она, как сын резко оборвал ее:

– Мать! Если не хочешь, чтобы я навсегда ушел из этого дома, не говори мне о свадьбе. Знай, что я скорее решусь удавиться, чем женюсь на девушке, которую вы мне выбрали, не спросив меня.

Не слушая упреков матери, он наскоро оделся, вышел из дому и направился к Мешадибеку. Но двоюродного брата дома не оказалось. Еще рано утром он куда-то ушел. Тетушка Селимназ поставила перед Рашидом стакан чаю.

– Мешади вчера спрашивал про тебя, – сказала она. – Думал, что ты зайдешь.

– Вчера никак не мог, тетя.

– К свадьбе, наверное, готовишься?

– Да, что-то в этом роде...

– Когда же с божьей помощью будет свадьба?

– Это, тетя, зависит не от меня, а от Мешади. Он должен быть моим сватом.

– Сватом? Как же это так? Ведь невеста у тебя, мне сказали, давно сосватана.

– Сосватана, да не та! Я люблю другую, тетя.

Тетушка Селимназ остолбенела. Не зная, что сказать, она удивленными глазами посмотрела на Рашида.

– Не удивляйся, дорогая тетя. Это уже решено. Я женюсь на другой, попытался успокоить ее Рашид. Он поднес к губам стакан с чаем, сделал несколько глотков и нетерпеливо поднялся со стула. – Интересно, куда ушел Мешадибек?

– Право, не знаю, сынок. Ничего мне не сказал, – ответила не пришедшая в себя старая женщина.

Рашид вышел на улицу и побрел к армянской церкви. Стал в сторонке и, ища глазами Сусанну, разглядывал толпу, высыпавшую на паперть после богослужения.

Простояв тщетно до тех пор, пока не опустела церковь, Рашид отправился на приморский бульвар, побродил там до обеда, раза три наведался к двоюродному брату и, снова не застав его, злой и хмурый, побрел домой.

В дверях он столкнулся с Турабом, который, вытирая платком заплаканные глаза, торопливо выводил из их дома.

– Что это, дружище? Слезы?

– Нет... вам показалось... Что вы! – ответил юноша, пытаясь прошмыгнуть мимо.

Рашид загородил ему дорогу.

– Постой, скажи правду: чем обидел тебя мой отец? Юноша ответил не сразу. Он взглянул на добродушное лицо Рашида, затем опустил голову и произнес глухо:

– Я хотел поступить бухгалтером в контору. Бек согласился взять меня, но потом отказался.

– Причина?

– Сказал: не надо было зажигать спичку, когда перед тобой горячие угли.

Рашид даже не улыбнулся. Он хорошо знал нрав отца. Схватив Тураба за рукав, он силой потащил его к отцу.

– В своем ли ты уме? – с горячностью спросил он отца. – То не нахвалишься на своих "братьев мусульман", а то обижаешь человека из-за какой-то дрянной спички! Постыдился бы...

Рахимбек любил и немного побаивался сына. Он не перечил ему, даже когда был уверен в своей правоте. Тем более теперь ему не хотелось с ним ссориться. Однако Рахимбеку не, хотелось показывать этому ничтожному бухгалтеру в парусиновой куртке, какую власть забрал над ним сын.

Он молча пожевал губами, не зная, как выйти из затруднительного положения.

На веранде неожиданно появился человек.

– Бек, – выпалил он, тяжело дыша, – пожалуйте поскорее на завод...

– Что там случилось?

– Мешадибек, ваш племянник, мутит рабочих!

Бросив сердитый взгляд на палочки с румяным шашлыком, Рахимбек молча направился к двери. "Вот тебе и образованный родственник! Нечего мне было ждать от него добра. Давно уже подсказывало мое сердце, что он и на моем заводе выкинет какой-нибудь фокус".

В это время Рашид успокоил Тураба:

– Ты, дружище, будешь принят на службу. За это ручаюсь я! Приходи завтра.

Глава пятая.

Когда молодой мужчина с густой черной бородой, в форменной инженерской фуражке, пришел на чугунолитейный завод "Корпорации братьев Азимбековых", глаза чуть ли не всех рабочих с недоумением устремились на него. "Кто он?" шопотом спрашивали друг у друга. Даже убитый горем Байрам тоже с интересом глядел на красивого инженера.

А инженер, как ни в чем не бывало, медленно прохаживался между станками. Поровнявшись с каждым из рабочих, вежливо здоровался, внимательно вглядывался в лица, будто искал знакомых.

– Это Мешадибек, племянник хозяина, – наконец вспомнил кто-то из стариков.

Шопотом это сообщение стали передавать от одного к другому. Так и Байрам узнал, кто же этот непонятный пришелец.

Медленно прохаживаясь по цеху, Мешадибек подошел к Байраму. Слесарь посмотрел в спокойные, излучавшие мягкий свет глаза молодого инженера, поклонился и, не отрываясь от работы, сказал:

– Добро пожаловать!

Азизбеков пожал Байраму руку и, как старого знакомого, стал расспрашивать его о здоровье и делах. Затем спросил, как бы невзначай:

– Хорошо ли относится к вам мой дядя? Всем ли вы довольны?

– Большое спасибо, – вежливо ответил Байрам и в знак уважения к собеседнику прервал работу. – Мы все довольны беком, да продлит аллах дни его жизни.

Азизбеков с добродушной улыбкой поглядел на Байрама.

– Мой дядя превосходный человек, – говорил он. – И, наверно, платит своим рабочим гораздо больше, чем владельцы других заводов. Не так ли?

Байрам не знал, что ответить. Его теперешний заработок был много выше того, что он получал чернорабочим на нефтяном промысле. Но Байрам побоялся сказать правду хозяйскому племяннику, что заработка ему не хватает на жизнь, и вынужден был солгать.

– Сейчас, слава Аллаху, жалованье неплохое.

Скрестив на груди руки, Азизбеков стоял подле Байрама, разглядывая инструменты на верстаке.

– Вы слесарь? Должно быть, хороший слесарь? Значит, зарабатываете рублей восемьдесят в месяц. Не меньше?

Байрам вытаращил глаза. Уж не шутит ли инженер? "Восемьдесят рублей! Что он – смеется надо мной? Да у нас и старший мастер не получает, столько!" – подумал он и сказал:

– Нет, я получаю сорок.

– Сорок? – удивился Мешадибек. – Как же это так? Не может быть! Слесарь – и всего сорок рублей. Мало, очень мало. Наверно, дядя не знает об этом. Тут какая-то ошибка. И у вас, вероятно, семья? Трое, говорите? В деревне? Ну, а как же вы живете на такое жалованье, да еще на два дома?

Забитый Байрам и не предполагал, что он должен получать больше. Будь он даже недоволен своим заработком, все равно он не стал бы жаловаться незнакомому человеку. Попробуй-ка, догадайся, с какой целью расспрашивает его молодой Азизбеков! А что, если Рахимбек умышленно подослал племянника, чтобы выведать, нет ли среди рабочих недовольных?

Байрам с опаской отвечал теперь на каждый вопрос. Мешадибек больше не улыбался. Он словно угадал опасения Байрама.

– А сколько получают слесари на других заводах?

– Как-то не пришлось узнать, – нехотя ответил Байрам. – Наверное, столько же, а может быть, и меньше. – И, чтобы прекратить опасный разговор, добавил: – Хозяин заботится о нас, как родной отец.

"До чего же ты наивен, бедняга!" – с сожалением подумал Азизбеков. А вслух сказал:

– Разумеется, разумеется. Я того же мнения. Вряд ли мой дядя откажет своему рабочему в чем-либо. Он мусульманин, и вы мусульманин. Дядя всегда с удовольствием вспоминает, как он любит своих братьев мусульман. Но сорок рублей все-таки мало. Трудно при теперешних ценах содержать семью из трех душ на эти деньги. Не так ли? Я скажу дяде, чтобы прибавил вам жалованье.

Байрам насупился. Очень уж мягко стелет хозяйский племянник. Обещать, конечно, легко. "Наживает себе друга одаривая горячей водой в бане", подумал Байрам. И, смутно опасаясь чего-то, проговорил:

– Не стоит вам беспокоиться, бек!

– Чего там? Скажу, обязательно скажу!

Ни в выражении лица, ни в тоне, которым были произнесены эти слова, не было насмешки. Тонкой иронии, сквозившей в едва уловимой улыбке Азизбекова, Байрам не заметил. "Ого! Племянник, видно, имеет влияние на господина Рахимбека", – подумал он.

Азизбеков задал новый вопрос:

– А на вечерних курсах вы учитесь?

– На курсах? – переспросил Байрам и вздохнул. – Годы уже у меня не те, бек. Есть такая поговорка: "Кто учится игре на дудке в восемьдесят лет – тот заиграет уже в гробу". Мне бы хоть сына выучить и сделать из него человека. Да и это не легко.

– Вам от силы тридцать лет, – ободрил его Азизбеков. Разве, поздно учиться? – И еще спросил: – Ну, а как, по-вашему: нужно ли рабочему читать книги или газеты? Ведь, наверно, хочется узнать новости?

Байрам даже растерялся.

"Ну и странный человек, этот Мешадибек! Кто же учится после тридцати лет? И на что рабочему газета или книга? Бекам или каким-нибудь важным господам, может быть, и хочется поразвлечься, а рабочему человеку это ни к чему. Отстоишь с утра до вечера у тисков, и скорее бы завалиться спать", подумал он. Но вслух этого не сказал. Ответил уклончиво:

– Сказать правду, бек, я еще не задумывался над этим. Мне бы только заработать семье на хлеб, и я буду благодарен Аллаху.

– Зря это вы, зря так думаете. Учиться всем надо. – И Азизбеков с такой укоризной посмотрел на Байрама, что тот, не выдержав его взгляда, опустил голову. – Как бы владелец завода ни заботился о своей выгоде, все равно он обязан научить своих рабочих грамоте. И почему, скажите мне, бакинский рабочий не должен знать о том, что делается на белом свете? Почему бы ему не поинтересоваться, как живут его товарищи в Петербурге, Москве, о чем они думают?

Шум станков мешал Байраму слушать Мешади, но общий смысл сказанного все-таки не ускользал от него. А Мешади, продолжая в том же духе, говорил:

– Я посоветую дяде открыть при заводе вечерние курсы. Ну что ж, сейчас вы работаете двенадцать часов, а если будете еще и учиться, придется работать меньше, – скажем, восемь.

Байрам даже улыбнулся, услышав наивные рассуждения инженера.

– Вероятно, если бы я сам был хозяином, никогда бы не согласился на это! А чем же Рахимбек тогда возместит эти недоработанные на него четыре часа? Так не только не получит прибыли, но и растеряет все, что имеет!

– Что же здесь невозможного? – стоял на своем инженер. – Пригласит дядя учителя. Поучитесь по вечерам часа три-четыре и станете грамотными людями.

"О чем он толкует? Кто же будет работать, если мы начнем учиться?" подумал Байрам и. чтобы скрыть от Азизбекова недоверчивую улыбку, провел рукой по лицу, как будто стирая копоть, и покачал головой. "Кажется, этот молодой бек совсем не знает жизни. Шутка ли, прибавить жалованье такому количеству рабочих, да еще сократить рабочий день на три-четыре часа!"

Азизбеков читал мысли Байрама на его лице, как в открытой книге. Заметив насмешку, которую тому хотелось скрыть, сказал себе: "Ну что ж. Пусть подумает, что к чему, поразмыслит..."

– Вы знаете, товарищ... – произнес он и запнулся. Пожалуй, слово "товарищ", к которому он так привык в Петербурге в дружной студенческой семье, было здесь рискованным. – Вы знаете, дорогой мой, мы живем в такое время, когда мусульманским рабочим нельзя больше отставать от рабочих других наций.

– Отставать? В чем отставать? – И вопросительный взгляд черных глаз Байрама впился в Мешадибека.

"Рано я завел этот разговор, слишком рано. Тут придется начинать с азов, – подумал Азизбеков. – Иначе, я его запугаю. Пропаганду надо вести разумно". Он протянул руку Байраму.

– Мы вернемся к этому разговору в другой раз. Будьте здоровы!

Задумчивый и сосредоточенный, он отошел от Байрама и пройдя между стоящих рядами станков, направился в другой цех.

"Что это с ним? – думал Байрам, все еще продолжая стоять без дела. "Попрошу дядю, скажу дяде", – передразнил он Мешади. – Сказать можно что угодно. Но толк то какой? Ни за что в жизни твой дядя не согласится что-либо изменить. Легко ли, в самом деле? Курсы... Ха-ха-ха! Как говорится – все у нас есть, не хватает только расчески для бороды..."

Зажав болт в тисках, Байрам хотел было приступить к нарезке, но Мешади со своими странными обещаниями не выходил у него из головы. Постороннему наблюдателю могло показаться, что со слесарем случилось что-то неладное: так увлекся он разговором с самим собой – размахивал руками, пожимал плечами и даже горько смеялся.