Текст книги "Вторая попытка"

Автор книги: Меган Маккаферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Двадцать третье декабря

Книга Хай заставила меня заняться глубоким самоанализом, рыться в себе глубже, чем обычно, чем даже возможно.

Другое замечательное описание Джейн Свит, девушки, которой я хотела бы стать.

«…прет напролом, добьется чего хочет» (с. 57).

«…в ее глазах – успех, на пальце – платиновое кольцо, единственное украшение, которое ей нужно» (ТД, с. 93).

«…не позволяет никому издеваться над собой» (ТД, с. 198).

Осознание того, что я совершенно не такая, – суперуверенная, целеустремленная и независимая от мнения и действий других – слилось в моем сознании с тем фактом, что время подачи документов в Колумбийский университет истекает, и я больше, чем обычно, запаниковала насчет своего будущего.

В поисках ответа я перерыла все мои бумаги, оставшиеся после обучения на Летней программе, и нашла запечатанный конверт от Мака, единственное письмо-рекомендация в Колумбийский университет. Вот что там было сказано. Вашему вниманию.

Как преподаватель Джессики Дарлинг по писательскому мастерству на Летней довузовской факультативной программе по искусству я читал ее работы с удовольствием и даже некоей завистью. Ее дневники пронизаны живым трепетом, энергией и самой жизнью – они излучают сияние молодости. Видя ее в классе, вспоминал собственные молодые годы, когда я был окрылен и беспечен.

Джессика – одна из самых одаренных молодых женщин, которых я когда-либо встречал. Вы, разумеется, знаете, что в Колумбийский университет жаждут поступить очень многие талантливые студенты. Я знаю нескольких, кто получит отличную выгоду от обучения, которое предоставит ваш университет. Блестящая одаренность Джессики меркнет от той безысходности, которая ее окружает. Прочитав ее личные записи, я готов поклясться, что ее глубочайшие наблюдения, будучи забавными, живыми и правдивыми, довольно плоски по своей сути.

Джессика одержима глупыми банальностями, которые составляют неотъемлемую часть школьной жизни, потому что кроме этой жизни она ничего не видела. Ей нужны живые наблюдения, хорошая встряска, которую она, вне всякого сомнения, получит, вращаясь в разношерстном обществе Колумбийского университета и Нью-Йорка. Этот интеллектуальный и эмоциональный «пинок» – мощная жизненная сила, в которой она нуждается и благодаря которой ее заметят и оценят по достоинству. Без этого, боюсь, она на всю жизнь останется «местечковой авторшей» и будет писать «в стол».

Как сказал Конфуций, «подлинное знание – это знать степень невежества другого». Лучшее для Джессики – это если она будет учиться, учиться так, как ей до сих пор было неведомо. И лучшим местом для этого я считаю один из самых великих университетов, расположенный в самом непредсказуемом городе мира.

Искренне Ваш,

                      Самуэль МакДугал.

Так что я была права. Мак считал меня поверхностной. Ну ладно, пусть потенциально талантливой.

Вы можете решить, что меня это обидело. Нет. Завуалированные комплименты – верный путь к моему сердцу. Тот факт, что он был честен со мной, заставлял поверить в его письмо по-настоящему. Он прав. Я поверхностная, но потенциально талантливая. Я ли это? Или Мак написал это специально, как будто Колумбия сделает из меня человека, которым я должна быть? Как Джейн Свит? Есть ли смысл искать «жизненную силу» там, где по телевизору меня могут показать, только если убьют? Или я просто излишне мелодраматична? Я имею в виду, действительно ли следующие четыре года моей жизни заслуживают такого уж пристального внимания? Почему, если я выберу не тот университет, это пустит под откос всю мою жизнь? Особенно, если ставки 1600 к 1, что я выберу не тот университет.

А что, если Колумбия – это то, что нужно? 1 шанс из 1600?

Что бы сделала Джейн? Я чертовски хорошо знаю, что бы она сделала. Но – как радостно указали мне все, кто читал «Тупоголовых девиц», – она – это не я. Я не знаю, кто я, черт побери. Но определенно не Джессика Дарлинг, как раньше. Какая же я Джессика Дарлинг, если я больше не занимаюсь бегом и не пишу для школьной газеты? Может быть, это и были мои отличительные черты? А кто я теперь без них?

Хоуп считает, что я слишком сильно на себя давлю, потому что очень тщательно подхожу к тому, что делаю. Она совершенно не учитывает социальные параметры, но это не ее вина. Неважно, куда она поступит – в Парсонс или Род-Айлендскую школу дизайна, потому что она найдет способ быть счастливой везде. В этом плане она очень похожа на Глэдди.

Со всей этой кашей в голове я проконсультировалась с Леном. Вы знаете, с моим парнем, с человеком, с которым мы регулярно целуемся взасос, с человеком, который подвернулся мне во время личного кризиса.

С ним был Маркус, я рассказала им, как съездила в кампус Колумбийского университета прошлым летом и почувствовала, что мне там самое место, но почему – я не смогла объяснить. Как после 11-го сентября я струхнула и решила не ехать в самую мишень террористов, и как мои родители ненавидят большие города еще до того, как рухнули башни-близнецы и дали им основание для ненависти, и возможно, они не позволят мне поехать в Колумбийский университет, даже если я туда поступлю.

– Однако несмотря на все это, я думаю, что любой другой университет будет ошибкой.

– Гм. Да. Конечно. – Нет, он все равно продолжал зажиматься, даже несмотря на наши отношения. Лен кашлянул, затем прочистил горло. – Конечно, другой университет – это ошибка, потому что у Колумбийского самые высокие рейтинги в таких уважаемых изданиях, как «Ю. Эс. Ньюз», «Уорлд Рипорт», «Принстон Ревью». И попасть в «Лигу плюща» или, в моем случае, в Корнуэлл – это бесценный вклад в будущее, когда придет время работать, поскольку рекрутеры всегда обращают внимание на…

То же самое он говорил, когда я советовалась с ним в первый раз.

– Я не знаю, Лен, – прервала я его. – Я боюсь Нью-Йорка.

Маркус похлопал меня по плечу. Я думала, он снова начнет изводить меня насчет Глэдди, однако он не стал.

– Если ты не поедешь в Нью-Йорк, это все равно не защитит тебя, – сказал он. – Ты в любое время можешь умереть.

– Это, гм, отвратительно.

– Не совсем, – ответил Маркус. – Как я это понимаю, если ты хочешь умереть, то хотя бы умри счастливой.

– Так бы сказала Глэдди? – спросила я. Это ее философия выбора.

– Возможно, – кивнул он.

Вот так. Аргумент, который убедил меня подать документы в Колумбийский университет. Еще один пример того, почему из меня никудышная девушка.

Тридцатое декабря

Я ЭТО СДЕЛАЛА! Я ПОДАЛ А ДОКУМЕНТЫ!

Подача документов требовала определенных усилий, но я с честью вышла из данного испытания. Панически боясь не успеть, я отправила документы и по электронной, и по обычной почте заказным письмом.

Пути назад нет. Я это сделала. Теперь дело за приемной комиссией. Забавно получится, если после всей этой свистопляски с университетом моей мечты,я туда не поступлю. А вдруг они уже заполнили квоту на зачисление белыми англосаксонскими католиками из Нью-Джерси, поверхностными, но… потенциально талантливыми?

Я отослала письма моим голубым наставникам с Манхэттена, в которых благодарила их за то, что они помогли мне прозреть. Никто не ответил, и меня это удивило. Хотя… может быть, Пол Парлипиано и Мак уже знают что-то, чего не знаю я?! Может, у них там связи? Может быть, интуитивно они понимают, кто годится для «Лиги плюща», а кто – нет.

О боже. Я так и буду болтаться, нервная и перепуганная, пока не поступлю. Дерьмо. Примем это как данность. Результаты теста у меня просто отличные, а я переживаю так, будто у меня ноль баллов, а мне во что бы то ни стало надо поступить в рыбный институт. Когда я действительно чего-то хочу по-настоящему, я просто не могу поверить, что рано или поздно у меня это будет. Наверное, потому, что редко по-настоящему чего-то хочу. Я стараюсь не афишировать свои желания. Если же я отрицаю их, то нет причин бояться разочарования, если желаемое не сбудется, так?

Я не знаю, как я до такого дошла. И сильно сомневаюсь, что Джейн Свит поступила бы так же.

В отличие от Джейн, я решила сказать родителям о своем решении. Возможно, причиной этому стало позитивное влияние Лена. На следующий день, когда я смотрела телевизор, мне был знак от MTV, чтобы я молчала как рыба: мама вошла в комнату, когда я смотрела «Реальный мир».

Как вы знаете, в десятом сезоне этого шоу показан Нью-Йорк. Когда мы с мамой смотрели, ребята из «Реального мира» как раз пили в баре, который называется «Уэст-Энд» и находится на пересечении сто четырнадцатой стрит и Бродвея – практически рядом с кампусом Колумбийского университета! Я не могла в это поверить. Дыхание перехватило, я молча ждала реакции мамы.

– Не могу поверить, что их родители позволяют им вытворять такое, – сказала она.

Слишком неопределенно. Она могла иметь в виду что угодно: жизнь в Нью-Йорке, участие в шоу, распитие спиртного и все вместе взятое.

– Вытворять что? – невинно спросила я.

– Покинуть дом, чтобы жить в самом опасном городе на свете!

Опа, у нас есть победитель!

– Мам, шоу записано до одиннадцатого сентября.

– И все равно, – упрямо сказала она. – Я не хочу, чтобы мои дети жили там. Ни за что.

По-моему, яснее не скажешь.

Оттого, что я сотворила нечто такое, что лишит покоя родителей на десяток лет, я совершенно не ощущала праздника. Сказать тут нечего. Единственная разница между Рождеством 2001 года и Рождеством-2000 состояла в том, что Хоуп не приехала ко мне. А Бетани готовилась осчастливить мир потомством. И Глэдди не задает бесконечные вопросы насчет моего парня, поскольку уже получила всю информацию – от кого, вы сами знаете.

– Тутти-Флюти говорит, что у вас с этим Леном все серьезно!

– Он так говорит?

– Тутти-Флюти говорит, что при виде вас двоих ему тоже хочется быть с той, кого он любит.

– Правда? Он так говорит?

– Конечно! – Затем она повернулась к Мо, который сидел рядом с ней, как всегда. – Насколько я слышала, Тутти-Флюти сражает девушек наповал, как и ты в свои золотые деньки! – и они оба зашлись хохотом, хлопая себя по артритным коленкам.

– А потом что?

– А потом меня приручила тигрица! – прокричал Mo. Глэдди мурлыкнула. О боже.

– Нет, я имею в виду Тутти-Флюти, – сказала я.

– Он тебе не скажет, – отрезала Глэдди. – Если спросишь, отвечу, что одна глупая девица разбила ему сердце.

Я не могу поверить в то, что сказала эта девяностолетняя жертва двух сердечных приступов.

– Лен такой умный, симпатичный и вежливый мальчик, – пробормотала мама, потягивая «Шардонне» и особенно не вникая в разговор.

Мама права. Лен именно такой. Он подарил мне музыкальные диски и коврик для йоги как знаки внимания и признаки того, что ему самому нравится. ОТЛИЧНО. Я купила ему – о ужас! – галстук. Очень красивый, матовый, синий шелковый галстук из банановой республики – он говорил, что на следующей неделе ему понадобится такой для интервью в Корнуэлл. Но господи, это просто галстук. Я не подхожу на роль девушки, это точно.

Семейное празднество у Лена дома представляло собой уникальное сочетание Рождества и Хануки с обязательным вручением подарков. Папа Лена был евреем. Он работал кардиохирургом и умер от сердечного приступа в возрасте сорока трех лет. Если это не ирония судьбы, тогда, я не знаю, что. Он умер за несколько месяцев до Курта Кобейна, и я думаю, одержимость Лена этой музыкой как-то связана с отцом. Лен не рассказывал мне о смерти отца, как и моя семья молчала о смерти моего маленького братишки Мэтью, а семья Хоуп никогда не упоминала о Хизе. Вот так поколение наших родителей справляется с горем – они его отрицают, отрицают, отрицают! Я знаю, потому что спрашивала Лена, а он очень неохотно мне отвечал.

В любом случае мама Лена, Сандра – католичка. Я еще не была знакома с миссис Леви – слишком много времени возилась с подачей документов, – но я познакомлюсь с ней завтра утром, прежде чем мы отправимся на новогоднюю вечеринку Сары. Группа «Хаотическое Мироздание» наделала столько шуму на антитанцах, что она снова их пригласила. Мне повезло – я девушка гитарного бога. Так мне говорили молоденькие девочки. Кроме того, Лен сказал, что его мама очень хочет знать, с кем встречается ее сын. Елки. Меня это пугает, потому что становится слишком реальным.

Проглядывая записи за прошлый месяц, я вижу, что про Лена я тогда так много не писала, у меня не хватало слов, чтобы описать нашу цветочно-конфетно-романтическую идиллию. Хотя нет, это неправда. В том, что я не стремилась документировать отношения с Леном, была другая причина: я неспособна писать не только о счастливых моментах, но и вообще обо всех моментах, которые попадают под категорию волнующих меня. Все нормально. Мы встречаемся и занимаемся…

Физический аспект наших отношений мало-помалу прогрессировал. Глубокие поцелуи стоя. Глубокие поцелуи лежа. Руки на бюстгальтере. Руки и губы – под бюстгальтером. Руки на моих трусиках. Под… Все.

Я испытываю облегчение, что дело дошло только до этого, потому что у меня нет никаких идей, как документально подтвердить мою дефлорацию. Я не могу углубляться в детали такого рода, когда дело касается меня. Звучит более грязно, чем на самом деле. Плюс, когда я описываю это в обычных терминах, это показывает, насколько я скована в вопросах секса. Я позволяю Лену делать все за меня. Ему и в голову не приходит, что в этом – мое преимущество над ним. Разве не гордилась бы мною Мэнда?

Кстати, о моей безумной однокласснице: она уверена в том, что мы с Леном так и топчемся на месте и никуда не продвинулись. В последний школьный день перед каникулами, после того как мы с Леном нежно поцеловались на прощание перед уроком французского (у меня) и финансовой отчетности (у него), Мэнда подлетела ко мне и спросила:

– Вы еще не трахались?

– Это не твое чертово дело, – огрызнулась я.

– Они еще не трахались, – удовлетворенно произнесла она невидимой аудитории тоном Сары, которая маячила позади нее. Затем Мэнда снова повернулась ко мне.

– Вам лучше заняться этим поскорее. Чем дольше вы тянете резину, тем сложнее будет потом. Ты можешь пожалеть об этом. – Отвернувшись, Мэнда пошла по коридору, виляя бедрами.

Как бы ни противно мне было осознавать это, я не могла не думать о словах Мэнды. Позже я рассказала об этом Бриджит.

– Может быть, она права, – подытожила я. – Может быть, мы слишком долго решаемся.

Бриджит нежно погладила меня по плечу.

– Когда человек – тот, что нужно, можно и подождать.

– Откуда ты знаешь? С Бэрком ты долго не церемонилась, да и он был явно не тот, что нужно.

Вместо ответа Бриджит пожевала кончик своего хвоста. На ее лице отражалось все, что она думала о сексе в этот момент.

– Ты считаешь, что Лен – тот, кто нужен? А он тоже этого хочет? – спросила я. – Как ты говорила, мы оба умные, симпатичные, озабоченные девственники.

– Ладно, Джесс. Только ты можешь дать ответ на свой вопрос.

Она права. Но, как свидетельствует история, все мое понятие о любви летит псу под хвост. Я не знаю. Он мне нравится. Очень нравится, даже если не принимать во внимание оригинальный способ вербально выражать свои мысли. Мои отношения с ним надежны, легки, верны. Лен не причиняет мне беспокойства, вот я и не могу писать о нем. С ним мне не нужно подкармливать своих демонов свежей писаниной. Но я не порву ни одного дневника, посвященного моей тошнотворной одержимости им, в этом я уверена.

Тридцать первое декабря

Дорогая Хоуп!

Я жду, когда Лен заедет за мной и мы отправимся на новогоднюю вечеринку Сары. Пока я жду, я занимаюсь фигней, которая поможет мне чувствовать себя чуточку лучше.

Шесть целей на выпускной год, которые хоть немного скрасят мое существование (издание 2002 года):

Теперь, когда я подала документы в Колумбийский университет, я не поддамся всеобщей истерии по поводу выбора колледжа. Я точно знаю, что мне нужно. Больше никакой паранойи. Ни за что.

Я попытаюсь писать если не счастливые, то хотя бы менее несчастные заметки. Если мне повезет и я не избавлюсь от них в моменты помутнения рассудка, я, может быть, даже сохраню их для потомства.

Я буду вести себя помягче с Бриджит, а также с другими несчастными личностями, которые по непонятным мне причинам дружат со мной, невзирая на нашу, казалось бы, полную несовместимость.

Я буду игнорировать Бестолковую Парочку. Это требует героических усилий, поскольку их приключения вечно появляются на первых страницах выпуска «Дна Пайнвилля».

Теперь, когда я прочла так называемый роман поколений мисс Хайацинт Анастасии Вэллис «Тупоголовые девицы и сборище дураков», я попытаюсь стать более… храброй, что ли. Подача документов в Колумбийский университет – хорошее начало, но мне нужно большее.

Я попытаюсь оценить по достоинству своего парня, если только он а) не гей и б) не Тот, Чье Имя Должно Остаться Неизвестным.

Твоя бестолковая,

                             Дж.

Январь 

Первое января

Ой.

Ой. Ой. Ой. Ой. Ой.

Как же болит лицо.

ОООООООЙ.

Сейчас 4.32 утра. Отсвет часов тяжело пульсирует в моей голове.

ООООООООООООООООЙ.

Я лежу на своей кровати. Как я сюда попала, я не знаю. На мне все еще надета та одежда, в которой я была прошлой ночью.

Прошлой ночью?..

О боже, я потеряла лифчик. Ого.

Слишком рано звонить Лену. Может быть, эсэмэску послать?

ОООООООООООООООООООООЙ.

Ох, тошнит… во рту вкус такой, словно вся школа промаршировала по моему языку в грязных носках.

Я просто попыталась встать. И кое-что уяснила насчет сложившейся ситуации.

Я все еще здорово косая.

ОООООООООООООООООООООООООЙ.

Вместе с литром колы я влила в себя мультивитамин и ибупрофен. Полегчало.

В ванной воняло блевотиной. А я говорила, что у меня лифчик исчез?

О боже. Что я делала ночью?

ООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООООЙ.

Что бы это ни было, я разберусь позже. Ой.

Что случилось со мной прошлой ночью

Нижеизложенное расписание с трудом восстановлено в памяти из случайных флэшбеков, очевидных доказательств и прочих форм проявления случившегося, таких как, допустим, потерянное нижнее белье.

19.30.Приезжает Лен и разговаривает с моими родителями. Слово «Корнуэлл» вылетает из уст моей матери примерно дюжину раз. Папа улыбается и ласково щиплет Лена за руку. Подтекст этого аллегорического дружелюбного жеста таков: никаких сексуальных развлечений с моей дочерью сегодня.

19.45.Лен везет меня к нему домой. Мы разговариваем о тесте по физике, который проходили перед каникулами. На это способны только адские ботаники.

20.00.Мы встречаемся с мамой Лена. Я замечаю, что у миссис Леви плохая фигура – сверху мало, снизу больше, чем нужно. Я едва не делаю ошибку, упомянув Колумбийский университет, потому что побаиваюсь слухов, которые могут поползти среди родителей. Но и без этого я завоевала ее расположение своим нечеловеческим очарованием (тут самоирония, конечно же).

20.15.Мы едем к дому Сары. По дороге я тихо радуюсь, как мне удалось завоевать расположение матери Лена.

20.45.Мы приезжаем к Саре. Огромная сцена, только нет Пепе и Бриджит (Бриджит в Лос-Анджелесе с отцом, Пепе пропал куда-то). Неудивительно, ведь это эксклюзивная вечеринка. Тэрин и Пола тоже нет.

21.30.Лен целует меня, затем уходит настраивать гитару. Я оглядываюсь в поисках потенциального собеседника и не вижу никого достойного. Я чувствую себя ужасно одиноко и удивляюсь про себя, как это я умудрилась доучиться до выпускного класса и иметь всего пару-тройку людей, с кем могла бы поговорить.

21.35.Подваливает поддатый Скотти и начинает изливаться на тему того, что «ему наплевать, что там говорит Мэнда» и что он хочет «выбить все дерьмо из этого гребаного подонка Маркуса» за то, что он только думает о его «горячей сочной девочке». Думаю, до конца вечеринки разразится скандал.

22.00.«Хаотическое Мироздание» начинают играть. Лен смотрится чертовски привлекательно. В этот момент меня заводит то, что я его девушка. На футболке Маркуса написано «КИСЛОРОД». Пару минут я напряженно размышляю, потом понимаю шутку. 2002 = ’02 = О ²= химическое обозначение кислорода. Очень умно. Ничего в нем не напоминает мне о прошлом Новом годе. И я обнаруживаю, что думаю о своем личном путешествии к пяти чудесам Пайнвилля: к бутылке из-под шампанского с пропаном, к динозавру из лилового стеклопластика, к Дер Вундер Винер, к белому «жучку», посаженному на крышу магазина запчастей Оги и наконец, в Парк, Который Не Тронуло Время…. А я не могу не трогать. Такая вот ирония.

22.30.Вижу Скотти, который исполняет гетеросексуальную версию дикой пляски, то есть машет руками, шаркает ногами и хлопает невпопад. Он бездумно улыбается и зверски потеет. Должно быть, сегодня он принял «Е».

23.00.Шоу закончилось. Я иду поцеловать и поздравить Лена в очень «девушкиной» манере, но он и остальные члены группы пакуют инструменты. Их во все стороны дергают поклонницы. Среди них Мэнда, и мне хочется уйти. Я не могу видеть, как она размахивает своими сиськами перед лицом Маркуса. Напряжение не отпускает меня.

23.03.Я смотрю на часы и внезапно вспоминаю нечто очень важное: Хоуп переехала в Теннесси ровно два года назад. Семьсот тридцать дней прошло, а я все еще чувствую себя так же хреново, как тогда, когда ее машина выезжала на дорогу. Где бы она ни справляла Новый год, я думаю, она веселится больше, чем я.

23.04.Я абсолютно и бесповоротно одна.

23.05.Я брожу по дому, набитому людьми, липкими от пива, пота и сексуального желания, – и снова натыкаюсь на Скотти, который полностью игнорирует прелести своей подружки.

23.15.Я спрашиваю Скотти, как у него дела, а вместо ответа он крепко обхватывает меня за талию и говорит, что любит меня, и что он всех любит, даже Маркуса и остальных членов группы, которых он прощает, хотя сам любит «Гориллас», особенно ту их песню, которая сейчас гремит из колонок и вселяет счастье. Но что он больше всего любит, так это то, что я прямо сейчас буду с ним танцевать. Я спрашиваю, что с ним, хотя знаю ответ. Только экстази за полчаса может превратить Скотти в такого маньяка. Я смотрю на сцену и вижу, как Мэнда прижимается к Маркусу, а Лен на все это смотрит. Глаза Скотти закрываются, рот приоткрывается, словно он говорит «ааааах», я бы тоже хотела чувствовать себя так же расслабленно, как он. Я никогда раньше не пробовала наркотики. А что бы сделала Джейн? Разок попробовать – я ж не стану после этого Хизом, или Маркусом, или Робертом Дауни-младшим. Это не сделает меня плохой девочкой. Я не стану слабоумной и не поддамся ничьему давлению. Я поддамся лишь собственному давлению – я могу стиснуть свой мозг как теннисный мячик, и оставить внутри кашу из мозгов. Что бы сделала Джейн? «Е» убивает воспоминания, я надеюсь, он поможет мне забыть прошлый Новый год, хотя я знаю, что потеря памяти – это долговременное событие, а не раз – и все. Что бы сделала Джейн? Я спросила Скотти, есть ли у него еще, и он кивнул. Я спросила, не желает ли он разделить со мной любовь, и его рот раздвинулся в белозубой улыбке удовольствия. Он ни слова не сказал, хотя это же я, Джессика Дарлинг, книжная крыса и ботаник, прошу его сделать что-то мне не свойственное. Он протягивает мне таблетку, шепча слоган «Найк»: просто сделай это. И я делаю то, что сделала бы Дженн. Я запиваю таблетку пивом. Я жду. Будущее надвигается на меня…

23 с чем-то.Свитер похож на броню. Я размахиваю руками, мне тепло, уютно, хорошо. Так хорошо. Я чувствую музыку больше, чем слышу ее – слышу каждую ноту, пронизывающую мое тело. Я смотрю на мир сквозь призму шампанского и вижу чистые цвета, необычайную резкость, словно края предметов отчеркнули волшебным маркером, а затем закрасили цветными карандашами. Я смотрю на Скотти и благодарю его за то, что он разделил со мной этот благословенный дар. Он обнимает меня, его тело такое теплое, и даже его пот имеет чистый запах – природы, травы, земли – и он перемешивается с моим потом, и теперь мы соединены на молекулярном уровне, и я думаю, насколько же это круто, и он говорит мне, что любит меня, что всегда любил меня, и я обхватываю ладонями его мужественную челюсть, глажу его виски и говорю ему, что потеряла друга, каким он всегда для меня был, и говорю еще: «О, Скотти», хотя больше никто не называет его Скотти, все называют его Скотт, потому что это звучит более мужественно, но он говорит, что ему нравится слышать, как я произношу его имя, потому что я так давно ему ничего не говорила, и я почти плачу, так я счастлива быть сейчас с ним, и я думаю о том, как слезы смешаются с нашим потом, и что люди на 90 процентов состоят из воды, и как это доказывает существование Бога, и…

Полночь.Лицо Лена появляется передо мной, и Скотти исчезает, и Лен берет меня за руку, и я чувствую себя, будто нежусь в джакузи – теплой и игристой, а затем мы идем наверх и смотрим на толпу, и даже я понимаю, что творится полный хаос, вечеринка похожа на кадры из фильма – то ярко замирает, то начинает медленно двигаться, и все быстрее и быстрее, обратный отсчет, взрыв звука и движения, когда Лен целует меня, и его бедра касаются моих эрогенных зон – у меня есть такие зоны, о которых я и не подозревала (например левая ноздря), и я смотрю на Лена, и я люблю его, люблю его, люблю, люблю, люблю его и даже не думаю о Маркусе и о той, кого он целует среди метели воздушных шаров, падающих с потолка…

???Мы с Леном в его машине припаркованной на темной обочине лесной дороги и я слышу как каждый листочек шуршит по коре так же ясно, как слышу дыхание Лена и собственные вздохи удовольствия из глубины моего существа. Моя кожа опалена а его губы влажны и прохладны и они везде и их нет нигде, тело пронизывает дрожь так хорошо хорошо хорошо… и мы вместе не совсем в лесу мы где-то за пределами Пайнвилля за пределами мира, и я так думала, что так произойдет целый год думала и представляла себе и прошлый год связан с этим годом и связан с ним и мы все связаны друг с другом в том что в йоге называется самадхикогда твой опыт становится вселенским опытом и пришла пора сбросить все одежду страхи жалость и просто быть с Леном это случится самадхи самадхи самадхии Лен тоже шепчет что-то я в эйфории это доказательство того что мне нужен Лен что мы с ним связаны и мы делимся мыслями в космосе это случилось с Леном да с Леном а не с Маркусом я свято верила в неизбежность этого все 365 дней прошлого года а Хоуп уехала и я не хочу больше верить я порвала дневник который доказывал что я все еще верю в Маркуса и в себя… мысль ускользнула я понеслась вниз сквозь облака и гигантские звезды и вонзилась в землю, которая ударила меня больно за то что я думаю об этом… потому что когда я очнулась от падения я посмотрела на Лена и увидела грустное грустное грустное лицо я поняла что говорила обо всем вслух и он слышал каждое слово и даже те слова которые я не хотела бы чтобы кто-нибудь слышал…