Текст книги "Вторая попытка"

Автор книги: Меган Маккаферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Десятое ноября

После того как я проковыряла дырку в его алиби «Я помогаю Лену», Маркус отступил. Тихо и как-то внезапно мы решили использовать в наших отношениях не антагонистичный и не слишком задушевный подход. Мы разговариваем, но как-то не по-настоящему.

– Привет, Джессика, – говорит он.

– Привет, Маркус, – говорю я.

– Как Лен? – спрашивает он.

– Лен в порядке, – отвечаю я.

– Это хорошо, – говорит он.

– Думаю, да, – отвечаю я.

Вот как-то так.

Но в то же время Лен выступил вперед. Это не случайное стечение обстоятельств. Его словно прорвало. Он говорил мне о своих чувствах в классе, на переменах, во время ланча, дважды по телефону Я переборола свою телефонофобию и ответила, едва услышала его имя. Во второй раз он попросил меня о чем-то вроде свидания. Не о настоящем свидании. А о чем-то вроде.

– Ээээ… я знаю, ты сейчас не можешь бегать. Может, просто прогуляемся пешком? А?

Это было так мило, что я согласилась. Мои защитные силы, должно быть, окончательно ослабли.

Так что сегодня, к вящей радости моей матери, мы с Леном долго шлялись по длинным и ветреным аллеям парка. Сейчас действительно самое подходящее для прогулок время года, начинают опадать листья – разноцветные, как фломастеры. И в воздухе разлита хрустальная морозная свежесть, напоминающая о том, что скоро зима и можно запросто отморозить что-нибудь, если не поторопиться. Прекрасная погода для кросса по стране. Я не скучала по своей команде, однако скучала по тому ощущению, которое делало мое тело таким живым и упругим…

Мы с Леном гуляли около двух часов. И разговаривали. Много.

Действительное содержание наших диалогов я приводить не буду, поскольку они все сводятся к заголовкам «Нью-Йорк таймс» (если интересно, посмотрите архив газеты за 7 ноября и 10 ноября 2001 года). Лен заканчивал диалог всегда одним из двух способов: 1) длинно и пространно; 2) коротко и отрывисто. Предсказуем донельзя.

Моя же реакция варьировалась.

Иногда я пропускала туманные вступления и сразу прислушивалась к самой сути. Слушая Лена, я понимала, что его умозаключения потрясающе глубоки и почти научны – он был аккуратен с фактами, как никто. Ни спонтанными, ни эмоциональными они не были. Бледный отголосок мудрых бесед. Я заканчивала разговор, чувствуя себя более информированной о текущих событиях.

Иногда я просто отключалась и любовалась им. Пыталась забыть, что этот симпатичный парень с симпатичной челкой, так симпатично падавшей ему на симпатичные глаза, – Лен Леви.

Еще сложнее было с телефоном.

Довольно часто я думала, что моя жизнь была бы намного легче, если бы я могла безумно, безрассудно и страстно влюбиться в Лена. Конечный результат – наша сумасшедшая любовь – был бы не более чем маскировкой ее корней, лишенных всякой романтики. Безумная и страстная любовь к Лену отлично компенсировала бы тот факт, что я позволила ему войти в мою жизнь, чтобы досадить Маркусу, кто, повторюсь, на самом деле вовсе не хочет, чтобы я была с Леном, ему нужно, чтобы я думала, будто он так хочет,по причинам, которые явно проистекают из его крайнего любопытства и стремления к опытам еще в средней школе.

Где-то в середине нашей прогулки мы ступили на мост Граффити. Я пробегала по нему миллион раз во время тренировок, но до этого ни разу не останавливалась.

– Давай прервемся на секунду, – попросила я.

Мы смотрели вниз, на светящуюся воду, сидя на скамейке. Дерево перил было изрезано инициалами и надписями. Мы с Леном смотрели на воду в уютном молчании, которое может возникать только между хорошими друзьями. Было действительно замечательно. Грязь и опавшая листва делали ручей похожим на темное и горькое колдовское варево.

Я повернулась к нему и проговорила:

– Помнишь, как ты разбил мое сердце в третьем классе?

– Гм. Я? Что?

– Ты разбил мое сердце.

Затем я напомнила ему, как подарила ему валентинку, а он ничего не подарил мне в ответ – первое разочарование в моей никчемной любовной жизни.

Он очень серьезно взглянул на меня.

– Прости, что я так сделал. Гм. Теперь я так никогда не поступлю.

Так мило он это сказал… И если бы он хотел поцеловать меня, то сейчас был бы самый подходящий момент. Но он этого не сделал.

Пятнадцатое ноября

Теперь, когда заявления в колледж уже на пути к заветной четверке, мне больше делать нечего, как просто слоняться по школе. Всю свою энергию я прикладывала к тому, чтобы сводная сестра Пола Парлипиано – тихая социопатка – не провалила экзамены.

Я старалась глубже разгадать интригу Маркус – Лен. Маркус, может быть, и не хотел, чтобы мы были вместе, но я не думаю, чтобы можно было бы что-то сделать с его желанием быть со мной. Он должен был сказать или сделать что-нибудь. Почему он вовлек во все это Лена? Так что я продолжала настороженно ждать, что Маркус выкинет что-нибудь эдакое, когда увидит меня с Леном вместе. Но он бездействовал.

Жизнь в школе текла размеренно и плавно. Скука, скука, скука. Я отчаянно желала, чтобы что-нибудь с кем-нибудь случилось, пусть даже и со мной.

Сегодня я получила жесточайшее сотрясение мозга, если можно так выразиться. Теперь мысли пришли в полный разброд. Вроде бы мозг мне сейчас особенно незачем, но все лучше, чем тупо и бесцельно скучать.

Все началось, как любой скандал, с возгласа Сары в своей комнате:

– Боже мой! Ты нашла новый путь вернуться в «Крик чайки»?

– О чем, черт побери, ты говоришь?

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь.

– Цитата – знаменитая скандалистка, чье поступление в колледж оплачено щедрой рукой папочки-мафиози – конец цитаты.

Я рассмеялась.

– Забавно. Кто это сказал?

– Ты.

– Хотелось бы, – вздохнула я. – Но я такого не говорила.

– Боже мой! Да кто еще мог так написать? Кто еще мог назвать Мэнду цитата – псевдофеминисткой, с помощью фелляции проторившей себе путь в эшелоны власти общества средней школы – конец цитаты?

Я снова засмеялась.

– Где ты такое прочитала?

– Письмо по «мылу», – проговорила она, снизив голос почти до шепота, но все равно он бил по мозгам.

Я проверяю свою почту каждый день и даже ночью, ожидая весточки от Хоуп. Тот факт, что я не сижу в сети круглосуточно, явно свидетельствует о том, что я родилась лет на десять позже, чем нужно. Во всяком случае, в моем ящике ничего такого экстраординарного не наблюдалось.

– Какое письмо? Если это большая фотка голой Хэвиленд и Рика Суэва, я не хочу на это смотреть.

Сара шикнула на меня.

– Это рассылка, – проговорила она. – Цитата – Дно Пайнвилля – конец цитаты.

– Синяк, я ей-богу не понимаю, о чем ты.

Она несколько раз громко выдохнула мне в лицо. Она дышала только ртом, это страшно раздражало.

– А разве не ты развела критику? – спросила она.

– Развела критику где?

– На Дне Пайнвилля, – прошипела Сара.

– Что такое Дно Пайнвилля? – я практически орала, привлекая внимание всех присутствующих в комнате, даже Маркуса, который редко когда отрывался от своего блокнота, испещренного песнями «Хаотического Мироздания» – я узнала об этом из уст приближенного. Лена.

– ЗАТКНИСЬ!

Сара выглядела так, словно в течение последних суток перенесла по сердечному приступу в час. После того как она перевела дух, она заявила:

– Я промолчу, пока не найду достаточно доказательств того, что это твоих рук дело. И не упущу ни малейшего шанса.

Я все еще была убеждена, что Сара шутит. Однако это не остановило меня – когда прозвенел звонок, я сорвалась с места и рванула за Маркусом.

– Ты знаешь, о чем она талдычила? – спросила я.

– Обычно знаю, – ответил он. – Но на сей раз ничего не понял.

Я поняла, что, даже пытаясь примириться с прошлым, Маркус не до конца честен со мной. Так что вопрос был не к месту. Я решила найти другой, более верный источник информации.

– Бриджит, – громко сказала я, привлекая ее внимание в переполненном холле, – что такое Дно Пайнвилля?

Она шикнула на меня еще громче Сары.

– Ты так и не поняла?

– Вроде нет.

– Ох…

– Что?

– Слушай меня, Джесс. Не говори ни слова об этом, пока не придешь домой и не проверишь почту.

– Так ты тоже получила это письмо? Почему ты ничего не сказала утром?

– Потому что, типа, не могла, – ответила она. – Не хотела, чтобы все было еще хуже. Это все, что я могу сказать.

– Какого черта, что происходит? Что за конспирация?

– Я серьезно! Больше ни слова, – она нервно улыбнулась, оскалив зубки. – Иди домой, проверь почту, а затем мы, типа, поговорим. Может быть.

Это начало раздражать. Единственное, что мне оставалось сделать, это потрясти одного человека, который не стал бы ничего от меня утаивать, пораженный в самое сердце моей неотразимой женственностью и все такое. Пусть я ухлопаю уйму времени на то, чтобы вытянуть из него информацию, но я готова на такие жертвы.

– Привет, Лен. Скажи, слова «Дно Пайнвилля» для тебя что-то значат?

Я уяснила ответ еще до того, как он прочистил горло. Его пустое лицо говорило, что для него это тоже тайна.

– Ладно, забудь, – сказала я, прежде чем он открыл рот. Я была уже почти готова развернуться и бежать в класс, как он окликнул меня:

– Эээ… Джесс?

– Что еще, Лен?

Прозвенел звонок.

– Позже.

– Хорошо.

Остаток дня был очень странным. Словно бы Мэнда, Сара, Скотти и все остальные лезли из кожи вон, чтобы вести себя нормально, как обычно. Насквозь фальшивыми казались разговоры о поездке домой и футбольном матче на День благодарения. Это выглядело так, словно настоящие люди играли вымышленные роли. Как если бы все играли самих себя, но не слишком убедительно.

Чертова паранойя. Никто не знает, кто знает, что я еще ничего не знаю.

Перечитайте последнее предложение. Вот что сделал со мной выпускной класс!

Единственный класс, в котором было все нормально, был французский, и то потому, что там в основном все были маленькие. Очевидно, единственным из младших учеников Пайнвилля, кто знал о «Дне Пайнвилля», был Пепе. Классная штука: мы с Пепе могли свободно болтать на французском, и никто из остальных учеников нас не понимал – не тот уровень. Это одно из несомненных преимуществ нашей дружбы. Я рада, что выучила язык, в противном случае такого бы не было.

– Tu l’as écrit! (Ты написала это!)

– Quoi? (Что?)

– Pinevile Bas. (Дно Пайнвиля.)

– Il n’est pas moi! Je ne l’ai pas écrit! (Это не я! Я ничего не писала!)

– Eh. (Эх.)

– Qù est – ce que tu l’as vu? (Где ты это видел?)

– Bridget m’a montré. (Бриджит мне показала.)

– Oh! (Ох!)

Я должна признать, что почуяла неладное. Пепе я знала в течение трех лет. Он был моим другом, а не ее. Однако она показала это письмо ему. Я уверена, что они даже пошутили на этот счет. Это очень похоже на то, как если бы кто-то, кто в тебя влюбился, пригласил бы тебя на свидание, а ты отказалась бы по единственной дурацкой причине: он недостаточно совершенен для тебя.

А кто совершенен? Кто?

Никто.

Я размышляла об этом, когда в конце урока к моему шкафчику подошел Лен.

– Гм, Джесс, могу я поговорить с тобой? Гм. Сейчас?

– Конечно.

В течение следующих сорока пяти минут Лен просил меня сходить с ним на танцы в честь каникул, которые начнутся на следующей неделе.

Нет нужды вдаваться в детали, поскольку его речь изобиловала извинениями за то, что он просит меня о таком ничтожном одолжении, и коли я не соглашусь, он непременно поймет, потому что эти танцы – совсем не то, на что стоит обращать мое драгоценное внимание. Вам важнее знать, что в итоге я согласилась.

Вы шокированы, не так ли?

Я подумала: а почему бы и нет? Я уже ходила на такие танцы в течение трех лет – и ничего. Почему бы и сейчас не пойти? Я уверена, что в костюме Лен будет неотразим. Если музыка будет достаточно громкой, может быть, нам даже не придется разговаривать.

Придя домой, я проверила почту. Меня обошли, естественно. Никакого письма.

– Почему я не получила это письмо? – пробормотала я себе под нос.

Мой отец сидел в кабинете, занимаясь какими-то техническими штучками.

– Какое письмо? – переспросил он, и эти слова за два с лишним месяца были единственными, не связанными с бегом.

– Да так, одно письмо, которое все в школе получили, а я нет, – ответила я наигранно-весело.

– А ты проверяла папку со спамом?

– А?

– Я установил высокую степень зашиты, так что письмо могло угодить туда.

Затем он вежливо покинул комнату, возможно опасаясь, что удача его покинет, если он пообщается с дочерью чуть дольше обычного.

Я кликнула мышкой на папке «Спам» и там, среди порнографического мусора (РАЗВРАТНЫЕ ЛЕСБИЯНКИ, НАСТОЯЩИЕ ЖИВЫЕ НИМФЫ, XXX. ДЖЕЙ ЛО, XXX!) было письмо, которое я искала. Заголовок: «Дно Пайнвилля». Отправитель: Бланк. Сообщение:

Я ВСКРЫЛ ГНОЙНЫЙ НАРЫВ, ОБНАЖИВ ТУ ГРЯЗЬ, КОТОРАЯ СКЛЕИВАЕТ ЭТУ ШКОЛУ.

Затем шли десять коротких заметок, анонимных, однако настолько детальных, что сразу становилось ясно, о ком речь. Среди наиболее ярких (кроме тех, которые упомянула Сара) были следующие:

КАКОЕ ТАКОЕ ВИДЕО УБЕДИЛО ЭТУ КРОШКУ В ТОМ, ЧТО ВСЕ МАЛЬЧИКИ ПАЙНВИЛЛЯ У ЕЕ НОГ, И КТО ОТВЕЧАЕТ ЗА ЭПИДЕМИЮ ГОЛУБЫХ ПОМПОНЧИКОВ СРЕДИ НАШИХ ДЕВИЦ?

Бриджит!

ЧТО ЗА ПОПУЛЯРНЫЙ КЛЕВЫЙ ПАРНИШКА ТАК ВПЕЧАТЛИЛ ПРИЕМНУЮ КОМИССИЮ КОЛЛЕДЖА СВОИМИ УСПЕХАМИ, ОДНАКО ТАК И НЕ СУМЕЛ СЕКСУАЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЬ СВОЮ ТОГДАШНЮЮ ДЕВОЧКУ?

Скотти!

ЗА КАКОГО БОТАНИКА-МАНЬЯКА МЫ ГОЛОСУЕМ, ЧТО ОН РАССТАНЕТСЯ С ДЕВСТВЕННОСТЬЮ НА ТАНЦАХ?

ЛЕН!!!

Намекая и на меня тоже, следовало чудное и одновременно грозное предостережение.

Затем:

ТЕБЯ ВЫБРАЛИ, ЧТОБЫ ТЫ ПОЛУЧИЛА ЭТО ПИСЬМО, ПО ОПРЕДЕЛЕННЫМ ПРИЧИНАМ, ПОКАЖИ ЕГО ВСЕМ, И ТЫ СТАНЕШЬ ИЗГОЕМ, ИЛИ БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ. ДО ВСТРЕЧИ. МОИ ГЛАЗА И УШИ ВЕЗДЕ.

Я почти слышала смех Винсента Прайса, который звучит в конце песни Майкла Джексона «Триллер».

Я знаю, что это звучит дико, но мне казалось, будто на радаре Пайнвилля я почти не отображаюсь, что за мной никто не следит. Однако, как мне кажется, по своей природе человек не хочет быть абсолютно незаметным. Мне, собственно, было не о чем беспокоиться. Мне нечего скрывать. За исключением того эпизода, когда я пописала в баночку из-под йогурта, чтобы доказать, что Маркус не употребляет наркотики, моя биография чиста. Никто не знал об этом инциденте, кроме Маркуса и меня, и я сомневаюсь, что кто-то поверил бы ему, если бы он вдруг решился об этом рассказать. Пунктик в том, что пока я веду безгрешную скучную жизнь, я вроде бы никому не нужна.

Безгрешную. Я не думаю, что автор этого письма говорил о Лене всерьез. Я имею в виду, Лен вряд ли мог набраться храбрости, чтобы заговорить со мной, и профукал прекрасную возможность поцеловать меня, так что я сомневаюсь, чтобы он строил на меня какие-то страстные планы. Это просто кто-то пошутил. Я решила: Лен заслужил того, чтобы узнать, что кто-то над ним прикалывается. Так нужно сделать, даже если ваши отношения формальны. Может быть, стоит проконсультироваться у Бриджит насчет этикета?

Семнадцатое ноября

Утром я позвонила Лену, чтобы рассказать ему о Дне Пайнвилля. Ему нужно знать, что я от него ничего не хочу. Плюс к тому мне было интересно знать, что он об этом думает.

– Гм. Дико. Я удивлен, что ты мне это прислала. Гм.

– Ну, я думала, ты имеешь право знать.

– Гм. Верно.

– Так что не переживай об этом, ладно?

– Я не переживаю. Гм.

– Мы все равно молодцы.

– Ага.

После этого разговора я позвонила Бриджит. Хотелось узнать: кто бы мог все это написать?

– Признайся, Джесс. – сказала она. – Ведь это ты сама написала, правда?

– Точно так же говорил и Пепе! – крикнула я.

– Я знаю, – отозвалась она. – Мы с ним говорили об этом и знаем, на что ты способна, и, типа, уверены, что это ты.

– Бриджит! Это не я! Почему все думают, что это я?

– Взгляни на доказательства, – ответила она.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Автор – очевидно, не из тех, кто перечислен в письме («Тебя в письме не упомянули», – сказала Бриджит).

Чтобы сохранить инкогнито, автор должен был исключить из своего списка тех, кого считает друзьями, или написать о них помягче («Как я, – сказала Бриджит. – Обо мне написано не так уж откровенно и шокирующе. А сексуальные планы Лена тебя вообще вознесли на высоту»).

Автор крайне умен, и у него есть доступ к неким компьютерным ноу-хау, которые скрыли бы его имя («Привет, Мозговитая! А твой папочка – компьютерный гений», – сказала Бриджит на манер всезнайки Сары).

Автор дружит со словами («Все знают, что ты непризнанный гений письма»).

Ненавидит аристократов.

И нуждается в аудитории («Кто только что лишился колонки в школьной газете?»).

К концу ее анализа я была наполовину убеждена, что это действительно написала я. Может быть, я писатель-лунатик, как те, что уничтожают запасы в холодильнике по ночам, не выходя из «спящего режима».

– Бриджит, клянусь тебе, это не я. Я найду того, кто это сделал.

Это правда. Кто бы это ни написал, я докопаюсь до истины.

Двадцатое ноября

В школе снова переполох! Письмо со «Дна Пайнвилля» заняло первую страницу в «Эшбери Парк-пресс». О, да я просто буду счастлива рассказать своим сокурсникам на следующий год, откуда я родом.

Согласно статье, некая «озабоченная мамочка» проводила ежедневную проверку почтового ящика своего ребенка, обнаружила письмо и немедленно разослала его по инстанциям. Разумеется, тем компьютерным гениям, которые тратят месяц, чтобы восстановить взломанный школьный сайт, так что неудивительно, что отправителя так и не нашли.

– Боже мой! Я докажу, что это ты, – шипела Сара.

– Посмотрим, – отвечала я.

И еще новости: Большая прогулка по расписанию шла следом за вечером танцев, и продлится она так долго, как только возможно. Сотни учеников Пайнвилльской средней школы штурмовали двери и заполняли автостоянку, размахивая нарисованными от руки транспарантами: НЕВЕРНО НА НЕВЕРНО – НЕ ПОЛУЧИТСЯ ВЕРНО! И НАКАЗАНИЕ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЮ!

Против чего протестуют эти бунтари? Против войны в Афганистане? Черт побери, нет.

Прислушайтесь к их кличу свободы:

– ЧТО МЫ ХОТИМ?! – кричал Скотти.

– ПОЕХАТЬ ДОМОЙ! – скандировала толпа.

– КОГДА МЫ ЭТОГО ХОТИМ?!

– В ПЯТНИЦУ!

На глаза Хэвиленд навернулись слезы. Слезы отчаяния. Маркус, Лен. Бриджит и я наблюдали за Большой прогулкой из окна класса Хэвиленд на втором этаже. Мы единственные из всех, кто не присоединился к митингу.

Несмотря на это невиданное шоу солидарности, администрация осталась тверда в своем решении впервые в истории школы отменить танцы в честь возвращения домой. Это было возмездие за то, что человек, прячущийся под именем «Дно Пайнвилля», не вышел вперед и не провозгласил себя ответственным за болезненно-публичное унижение, поразившее школу.

Но в любом случае вмешательство администрации, очевидно, не было успешным, так что директор Мастерс применил одну из своих любимых тактик: в преступлении одного человека обвинил всех и каждого. Это повлекло за собой протест. Когда буря была в самом разгаре, Мастерс сделал заявление по громкой связи:

– Каждый, кто не явится в класс до звонка, не будет допущен к занятиям!

Никто не двинулся с места. Всем было наплевать.

– А также – ко всем остальным внеурочным мероприятиям!

Никто не пошевелился.

– Которые включают в себя участие в спортивных соревнованиях, а также к большому футбольному матчу в пятницу против Истленда!

Я никогда не видела, чтобы ученики бегали так быстро, после того случая с Пи Джей, который тестировал непереносимость лактозы, выдув молочный коктейль.

– Нам надо что-то делать с пятницей, – проговорил Маркус, разглядывая толпу.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я, что в действительности означало: «Что ты имеешь в виду под словами „нам“ и „делать“?»

Бриджит встряла:

– Нам надо, типа, организовать альтернативу вечеру танцев.

– Точно, – энергично кивнул Маркус.

– Например? – спросил Лен.

– Лен, я считаю, что «Хаотическому Мирозданию» пора выбираться из подвала.

Лен позеленел.

– Гм. Флю. Гм. Мы не готовы к шоу.

Бриджит запрыгала от возбуждения.

– А какой тогда смысл в группе, если не выступать? – пожал плечами Маркус.

– Мы выступаем…

– В четырех стенах твоего подвальчика. А я говорю о настоящем шоу.

– Я не знаю. Гм, – хмыкнул Лен, поглядывая на меня.

– Я думаю, это замечательная идея, Лен. Я ужасно хочу послушать «Хаотическое Мироздание». – Последние слова я произнесла с ненамеренным сарказмом, заметив, какими взглядами обменялись Бриджит и Маркус. Лен ничего не увидел.

– Гм. О’кей. Где?

Повисла тишина.

– Есть идея! – провозгласила Бриджит. – Дом Синяка!

Раздались стоны.

– Ее дом самый большой из всех, – сказала Бриджит. – И она единственный человек, который может организовать вечеринку за такое короткое время.

Бриджит была права. Огромный особняк Сары с видом на океан был единственным в районе, который выглядел, как те дома в кино, где устраивают забойные вечеринки. Остальные развлекались в темных сырых подвалах или в сомнительных кварталах, населенных малоадекватными стремными личностями. Синяк была экспертом по части вечеринок. По всему дому она расставляла огромные бочки со спиртным, так что никому не приходилось давиться в очереди, чтобы выпить. Не забывала прикрывать мебель специальными чехлами и стелить коврики на паркет.

Она не забывала запирать ценности родителей в кабинете отца, потому что это была единственная комната, где не было кровати, а все кровати на вечеринках были задействованы, все до единой. Так я слышала. Я давно перестала ходить на ее сборища.

– Ты права. Гм. Но она не согласится.

– Она желала Маркусу смерти от передоза, – встряла я.

Маркус повернулся к Бриджит и сказал:

– Эти двое – прекрасная пара, такие пессимисты…

– Типа того, – согласилась Бриджит.

Лен и я просто тупо стояли, молясь про себя, чтобы их разговор вернулся в прежнее русло. Наконец Бриджит сказала:

– Синяк сделает это, потому что она, типа, захочет спасти положение. Она найдет денег на вечеринку. Будь убедительной – как в своих заметках. А не дурой какой-то.

– Я? Почему я? – Почему тяжелая судьба вечера танцев легла тяжким грузом на плечи самого антисоциального элемента в школе? Есть же Тэрин Бейкер, в конце концов…

– Потому что ты единственная из нас, с кем она будет разговаривать, – ответил Маркус.

В тот момент, когда он произнес эти слова, я знала, что он прав. Конечно, я должна это сделать, поскольку я единственная, кто мог общаться с Сарой на ее уровне, как бы прискорбно это ни звучало.

– Ты должна, типа, хорошенько расцеловать ей задницу.

– Вот уж повезло.

В класс ввалились разгромленные участники митинга.

– Извини, – сказал Лен.

– Да, я тоже прошу прощения за то, что вынуждена целовать задницу Саре.

– Нет. Гм. Я извиняюсь за то, что наши планы сорвались. Вот. Гм.

О, моя скорбная судьбина: меня больше никогда не пригласят на танцы! У него нет ни малейшего представления о том, насколько мне все равно.

– Я действительно ни капли не расстроена, – сказала я. – Думаю, мы еще повеселимся.

– Правда?

Веселье – понятие, чуждое нам обоим. Мы действительно прекрасная пара.

– Слушай, я в прошлом году не ходила, и мне, честно говоря, все равно. Я даже ходила покупать антибальное платье…

Упс. Как только я об этом сказала, то сразу и пожалела. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь из присутствующих вспомнил о синем платье, в котором я была на прошлый Новый год – реликт из древней школьной эпохи.

– Ага. Гм. Мы назовем это «Антитанцы», если ты не возражаешь против моего заимствования.

– Нет, я копирайтов не ставлю.

– Гм. Копирайт. Забавно.

Ничто не звучит менее забавно, чем слово «Забавно», не сопровождаемое ни единым, даже самым захудалым смешком. И здесь у Лена много общего со мной.

– Ты можешь даже надеть. Гм. Свое антибальное платье.

Маркус и Бриджит чуть из окна не выпали, когда он это заявил. Я подпрыгнула.

Бедняга Лен! Он был единственным из нас, кто и понятия не имел, что я отдала это платье в Армию спасения, надев всего один раз. Он понятия не имеет, что я никогда не смогла бы снова надеть его, потому что оно слишком сильно напоминало о той ночи, изменившей мою жизнь, слишком сильно напоминало о… ну, вы знаете. О Нем.

Нет нужды начинать заново, верно?