Текст книги "Вторая попытка"

Автор книги: Меган Маккаферти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Annotation

Наблюдательная, впадающая в депрессии девочка-подросток Джессика Дарлинг проходит через суровые эмоциональные испытания последнего года учебы в Пайнвилльской средней школе. Ее покой смущает не только загадочный Маркус Флюти, но и ее лучшая подруга Хоуп, которая живет в другом штате. Помимо всего прочего родители Джессики против ее выбора колледжа, а беременность старшей сестры Бетани довершает переполох, царящий в доме Дарлингов.

Захватывающая, пронзительная история о самой необычной влюбленной парочке! Искрометный, дерзкий роман, словно глоток ночного воздуха, настоящий электрошок, вызывающий острый приступ нежной ностальгии по детству… Последний год учебы в Пайнвилльской школе, и Джесси окажется на свободе! Но впереди – целая вечность, и вырваться из плена ежедневных сюрпризов и невообразимых приключений нет никаких шансов! К чему приведет ее бурный роман, не знает и сам Господь Бог. Не личная жизнь, а полный аут! К тому же она совершила нечто такое, что лишит покоя ее родителей на десять лет вперед…

Остро, стремительно, свежо Меган Маккаферти воссоздает сумбурный сегодняшний мир вечно спешащих повзрослеть подростков… Glamour

С большой любовью Маккаферти рисует образы Пайнвилльского общества, которые явно несут в себе отголоски ее собственной тонкости и ранимости. Publishers Weekly

«Вторая попытка» – как полет на американских горках. Фантанирующая радость, опасные повороты… С твоей самой любимой антигероиней. ELLEgirl

Вторая попытка

Тридцатое июня

Июль

Первое июля

Второе июля

Третье июля

Пятое июля

Шестое июля

Десятое июля

Семнадцатое июля

Двадцать первое июля

Тридцатое июля

Первое августа

Август

Четвертое августа

Девятое августа

Одиннадцатое августа

Четырнадцатое августа

Шестнадцатое августа

Двадцатое августа

Двадцать восьмое августа

Первое сентября

Сентябрь

Четвертое сентября

Пятое сентября

Седьмое сентября

Тринадцатое сентября

Двадцать первое сентября

Двадцать девятое сентября

Первое октября

Октябрь

Второе октября

Седьмое октября

Двенадцатое октября

Четырнадцатое октября

Семнадцатое октября

Двадцатое октября

Тридцатое октября

Первое ноября

Ноябрь

Третье ноября

Шестое ноября

Десятое ноября

Пятнадцатое ноября

Семнадцатое ноября

Двадцатое ноября

Двадцать первое ноября

Двадцать второе ноября

Двадцать третье ноября

Первое декабря

Декабрь

Пятое декабря

Одиннадцатое декабря

Пятнадцатое декабря

Восемнадцатое декабря

Двадцать третье декабря

Тридцатое декабря

Тридцать первое декабря

Январь

Первое января

Второе января

Пятнадцатое января

Девятнадцатое января

Двадцать пятое января

Двадцать седьмое января

Первое февраля

Февраль

Четвертое февраля

Четырнадцатое февраля

Пятнадцатое февраля

Восемнадцатое февраля

Двадцатое февраля

Двадцать второе февраля

Двадцать четвертое февраля

Первое марта

Март

Четвертое марта

Девятое марта

Пятнадцатое марта

Семнадцатое марта

Двадцать первое марта

Двадцать восьмое марта

Первое апреля

Апрель

Двенадцатое апреля

Пятнадцатое апреля

Семнадцатое апреля

Девятнадцатое апреля

Двадцать третье апреля

Двадцать седьмое апреля

Двадцать восьмое апреля

Тридцатое апреля

Май

Второе мая

Третье мая

Четвертое мая

Пятое мая

Шестое мая

Пятнадцатое мая

Тридцатое мая

Первое июня

Июнь

Второе июня

Пятое июня

Восьмое июня

Десятое июня

Четырнадцатое июня

Пятнадцатое июня

Двадцать первое июня

Двадцать четвертое июня

Двадцать восьмое июня

Тридцатое июня

notes

1

2

3

4

Вторая попытка 

Тридцатое июня

Хоуп!

Когда, как ты получишь это письмо, я уже буду учиться на летней довузовской факультативной программе по искусству. Это такая специальная программа, которая призвана помогать развитию талантов.

Пока я психовала по поводу того, что мне придется еще одно лето проторчать в забегаловке на побережье, подавая еду клиентам, я не могла избавиться от мысли, что я мошенница. Меня совершенно не интересовало «развитие творческих, интеллектуальных и социальных активностей, интегрированных в успешную карьеру в искусстве», как говорится в брошюре. Моя мотивация проста: я знаю только один способ пережить выпускной год в Пайнвилльской средней школе – для этого я должна избегать всех, кто связан с ней, так долго, как только смогу. Вот почему мои летние каникулы – это добровольная ссылка.

Я все лето проболталась бы здесь, на побережье, если бы ты решила приехать и навестить меня в Нью-Джерси, вместо того чтобы ехать в Европу. Если бы ты не была моей лучшей подругой и я не любила тебя так сильно, я бы возненавидела тебя. Не за твое решение, а за привилегию принять его первой.

Я знаю, что наша ежедневная переписка может сойти на нет, пока ты не вернешься в Теннесси. Но я буду тебе писать чаше чем раз в месяц, если будет настроение. Даже если ты будешь жить от меня за тысячи миль, в другой стране, помни: все еще действует закон сохранения отношений, полностью свободный от чувства вины. С особым упором на свободный от чувства вины.

Завистливо твоя,

                            Дж.

Июль 

Первое июля

Не могу поверить, что мне приходилось это делать почти каждый день или даже ночь. В предрассветные часы, когда небо становится пурпурным, а дома́ тихо вздыхают во сне, я склонялась над своей потрепанной черно-белой тетрадкой для записей. Я писала, вымарывала, снова писала, пока не начинала болеть сперва рука, а потом сердце.

Писала и писала – но однажды перестала.

За исключением писем к Хоуп и заметок в школьную газету, я за несколько месяцев не написала ничего стоящего. Вот почему я сама была в шоке, когда меня включили в летнюю программу. У меня не было иного выбора, кроме как начать все заново, потому что, согласно пункту «развития писательских способностей», я обязана вести дневник. Но он будет другим. Совсем другим. Или меня упекут в дурдом.

Мой последний дневник был лишь свидетельством каждого моего поражения, каждой глупости, которых было предостаточно в годы обучения в начальной школе. А потом я уничтожила все свои душевные пережевания. Страницу за страницей я скормила дневник отцовскому бумагорезательному аппарату, превратив свою исповедь в стыдливое конфетти. Я хотела устроить ритуальное сожжение дневника в камине, но мама не позволила: она боялась, что чернила при горении будут выделять особо токсичный газ, который убьет нас всех. Даже в своем безумии я понимала, что это был совершенно ненужный мелодраматический штришок.

Я уничтожила дневник, потому что в нем было много такого, о чем я даже лучшей подруге не рассказывала. Я уничтожила его в первый день Нового года, в тот день, когда я увиделась с Хоуп, перед тем как она уехала в Теннесси. Мое решение было простым: пора прекращать изливать душу бумаге и начать снова рассказывать ей все. Все, что включало произошедшее между мной, Хоуп и Тем, Кто Должен Остаться Неизвестным.

Вместо того чтобы возненавидеть меня за такие странные отношения между мною и Им, Хоуп неустанно доказывала, что она – моя лучшая подруга. В тот январский день она сказала мне и повторяла это потом миллион раз, что у меня есть полное право выбирать себе друзей. Она уверяла меня в этом, хотя Его действия косвенно привели к смерти брата Хоуп, который схлопотал передозировку, и из-за этого родители увезли ее за тысячу миль от Пайнвилля, дабы избежать дурного влияния. Однако в тот холодный день Нового года она уверяла меня, что в смерти ее брата виноват только он сам. Никто не вводил смертельную дозу в его вену, Хиз сделал это сам. И если я чувствую с Ним настоящую связь, сказала она мне тогда и неустанно повторяла потом, я не имею права так резко ее обрывать.

Я же, в свою очередь, миллион раз говорила Хоуп, что порвала с ним не из уважения к памяти Хиза. Я делаю это просто потому, что в моей жизни ему не место. Особенно после того, как он не перемолвился со мной ни единым словом, когда в прошлый Новый год я послала его ко всем чертям.

Хотя это не совсем так. Он говорил со мной. Между нами было нечто худшее, нежели просто молчание: ничего не значащие разговоры. Обычно мы болтали обо всем на свете – от стволовых клеток до экономических отношений в Ираке. Теперь же самое глубокое его изречение в мой адрес было таким: «Пожалуйста, убери голову, я не вижу доску» (2 сентября, первый семестр, Мировая История).

СТОП!!! Я же не хочу сжечь этот дневник еще до того, как начну его писать.

Второе июля

А вот забавная запись, и отнюдь не психованная!

Сегодня я получила фантастический подарок: семьсот восемьдесят баллов за словесность и семьсот шестьдесят за математику.

Благослови Бог тесты на успеваемость!

Из этого следует, что к математике у меня меньше способностей. Йо-хо-хо!!!

Я сделала это – выписала себе билет из Пайнвилля в один конец. Готова признать, что если бы мне светила стипендия за атлетические достижения, я бы уже нарезала круги по стадиону, но, к счастью, у меня все же имелись мозги. И я так счастлива, что не подписалась на этот кросс по стране!

Несмотря на протесты со стороны некоторых колледжей вроде Принстона об отмене экзаменов, я абсолютно против того, чтобы упразднить тесты. Это единственный способ доказать приемной комиссии, что я умная. Блестящие рекомендации, высочайший IQ и первый номер в рейтинге класса ничего не значат, когда ты подаешь документы вместе с такими же отличниками из других школ.

Конечно, с такими баллами моя проблема состояла не в том, поступлю ли я в колледж, а в том, какой из 1600 вузов, заявленных в «Принстонском обзоре», мне выбрать. Я мусолила идею о том, что в колледже непременно найду людей, которые меня понимают. Я понятия не имела, существует ли Университет Утопия. Но было одно утешение. Даже если я выберу не тот вуз, а ставки 1600 к 1, что я так и сделаю, хуже, чем в Пайнвилле, мне не будет.

Собственно, я не провалила тесты, потому что я гений. Во время ознакомительного визита в Гарвард я уяснила разницу между гениальными безумцами и остальными учениками. Нет, мои баллы не отражают моей гениальности в той мере, в какой они демонстрируют мою способность запоминать всякие маленькие трюки для прохождения того или иного теста. Для меня эти тесты были неизбежным злом, но не такой уж большой травмой, какой они являлись для большинства учеников средней школы. Были вещи и похуже, чем тесты, точно вам говорю. Пока я не уничтожила доказательства своих поражений, давайте посмотрим:

ТОП-ЛИСТ ТРАВМ

ДЖЕССИКИ ДАРЛИНГ

ИЗДАНИЕ 2000–2001

Травма № 1. Моя лучшая подруга переехала за тысячу миль от меня.После того как ее брат Хиз умер от передозировки, родители Хоуп увезли ее из Пайнвилля в крошечный южный городок, где моральные устои были крепче бетонных стен. Я не могла винить Уиверов в том, что они пытались защитить ее невинность, поскольку Хоуп – самое прямодушное и бесхитростное существо на свете. Ее отъезд застал меня в разгар учебного года, за девятнадцать дней до моего Горького Шестнадцатилетия, аккурат перед началом нового миллениума. Человечество пережило компьютерный кризис, но мой мир был разрушен безвозвратно.

Вот почему Хоуп была для меня лучшей подругой. Она – единственная, кто понимал, почему я на дух не переношу Бестолковую Команду (так мы называли Бриджит, Мэнду и Сару, пока Мэнда не переспала с Бэрком, приятелем Бриджит). А когда я стала переиначивать слова песен, чтобы повеселиться, Хоуп явила мне свои несравненные артистические таланты, записывая их под свой собственный аккомпанемент на пианино (вот что я называю забавным!), разрабатывая концепции обложки с благодарностями («Большое muchas gracias Хулио и Энрике Иглесиасам за всю любовь и вдохновение, которое вы дарили мне все эти годы. Те amo у te amo ^[1]…»). Я слушала ее хрипловатый голос, поющий песню «Целлюлит» (песня для Сары, поется на мотив песни «Сателлит» группы Дэйва Мэтьюза).

Целлюлит на моих бедрах,

Как студень, трясется, выводит меня из себя

Толстая попа.

Целлюлит, и никаких купальников.

Мне нужна хламида.

Но я не могу видеть свое отражение в примерочной.

Припев:

Кремы и примочки не помогают, забудь!

Мои родители не могут заплатить за липосакцию.

Моя толстая попа требует пересадки.

Посмотри вверх, вниз, вокруг.

Все это он – мой целлюлит!

Разве это не доказательство того, что Хоуп – единственная, кто смеялся над моими шутками и сопереживал моим слезам? Мы все еще общаемся по телефону и переписываемся, но этого недостаточно. И, в отличие от большинства подростков моего возраста, я считаю, что круглосуточное общение по электронной почте никогда не заменит «живого» разговора по душам. Вот еще одна причина, по которой меня считают немного не в себе. И поэтому…

Травма № 2: У меня паршиво обстоят дела с друзьями.Мои родители считали, что у меня есть кем заменить Хоуп, особенно, по их мнению, на эту роль подходила Бриджит. Она – типичная блондинка с огромной задницей и непомерными амбициями. У меня ничего подобного не наблюдалось. У нас не было ничего общего, кроме улицы, на которой мы жили с самого рождения.

Всем было известно, что Скотти, его королевское мужество и большой стервец с «камчатки», положил на меня глаз. Это до сих пор абсолютно необъяснимо, учитывая то, что он вообще не понимал, о чем я говорю. Мне показалось, что перспектива переводить свои слова на доступный ему язык ни к черту не годится. Я не хотела просто встречаться со Скотти, чтобы убить время. С тех пор он постоянно доказывал мне мою правоту тем, что цеплял хорошеньких пустышек, чьи имена с завидной регулярностью напоминали клички детских плюшевых игрушек.

«Дружба» с Бестолковой Парочкой, Мэндой и Сарой, отнюдь не озаряла мою жизнь светом, особенно после того, как Мэнда переспала с приятелем Бриджит, а Сара не смогла перебороть свой врожденный инстинкт болтливости и всем на свете растрезвонила об этом.

И, наконец, добавлю еще одну ложку дегтя: мисс Хайацинт Анастасия Вэллис, единственная девушка, которую я еще могла рассматривать как потенциальную подругу, в надежде обрести репутацию честной журналистки пошаталась по школе первые два семестра, написала обо всем этом книгу, которая была немедленно выкуплена «Мирамакс», едва авторша успела отредактировать последнюю главу, и теперь ее труд продается во всех магазинах исключительно перед Рождеством.

Травма № 3. Мои родители не врубались и до сих пор не врубаются.Как я уже упоминала, мои родители заявили мне, будто я слишком преувеличиваю потерю близкой подруги. Мать считала, что я должна направить всю свою энергию на то, чтобы стать магнитом для противоположного пола. Отец решил, что я должна расходовать энергию на то, чтобы стать легендарной бегуньей на длинные дистанции. Родителям просто не было дела до моей уникальной репутации мизантропа в нашей местечковой школе, поскольку моя старшая сестрица Бетани обладала всем тем, чего не было у меня, а именно: раскованностью, популярностью и привлекательной внешностью.

Травма № 4. У меня бессонница.Хроническая бессонница одолела меня после отъезда Хоуп. (Сейчас каждую ночь я сплю по четыре часа – большое достижение.) Устав от метаний по постели, я выбиралась из дому, чтобы побегать по окрестностям. От бессонницы я стала испытывать нечто вроде катарсиса. В эти часы моя голова была абсолютно свободна от всякого мусора.

В одну из таких предрассветных пробежек я споткнулась о корень и сломала ногу. От моей быстроногости не осталось и следа. Отец был страшно разочарован, но в глубине души я почувствовала облегчение. Мне никогда не нравилось побеждать.

Травма № 5. У меня нет месячных.Они просто пропали из-за бесконечных стрессов, бессонницы, перенапряжения. Во мне было не больше сексуальности, чем в колоде для рубки дров.

Травма № 6. У меня развилась болезненная зависимость от Того, Кто Должен Остаться Неизвестным.Он не был моим парнем, но он был больше, чем просто другом. Я рассказывала ему такое, чем никогда не рискнула бы поделиться даже с Хоуп. Когда я больше не могла заниматься бегом, его голос утешал меня, и я практически готова была снова научиться спать. Вернулись даже мои месячные, сделав меня похожей на всех остальных девчонок пубертатного периода.

Его мотивы не были столь невинны, как я поначалу думала. В наших отношениях проскальзывала фальшь. Я была лишь подопытным кроликом. Ему было интересно, что получится, если молодой отморозок-наркоман из Пайнвилльской школы, который вдобавок был драгдилером для погибшего брата моей подруги, станет встречаться с юной девственницей. Он считал, что его грешные признания в ту роковую новогоднюю ночь помогут мне простить его, но стало только хуже. Я окончательно и бесповоротно разочаровалась в нем – и в себе самой – из-за одной только мысли, что он мог бы заменить мне Хоуп.

Никто не может. И не должен. И не сможет никогда.

Третье июля

Когда я училась в первом классе, моя учительница хотела, чтобы я перепрыгнула сразу через два года и перешла в третий. Я отлично читала, писала и не мочилась в штаны, что ставило меня куда выше моих вечно писающихся однокашников. Мисс Мур говорила моим родителям, что мой интеллект требует нагрузки на уровне третьего класса. А я считала, что она просто хочет поскорее сбыть меня с рук. Я откровенно скучала на ее уроках и всем видом давала ей это понять.

– Мисс Мур, чур меня, чур! Мисс Мур, чур меня, чур! – распевала я снова и снова.

Родители выдвинули идею, что, разумеется, такой прыжок в академическом развитии негативно повлияет на мою социальную адаптацию. Они боялись, что если я окажусь младше своих одноклассников на два года, то буду объектом их насмешек всю оставшуюся жизнь. Так что за исключением пары часов, на протяжении которых я читала и занималась математикой с третьеклассниками-акселератами, остаток времени я проводила с детьми своего возраста, обучаясь тому, как нужно правильно играть.

Скоро я научилась бороться со скукой на уроках о «Мишках и Малышах». Я сжимала карандаш, как микрофон, и разгуливала по классу, беря воображаемые интервью, но не у одноклассников, которые, по моему мнению, были к этому совершенно непригодны. Нет, я вступала в долгие дискуссии с классной доской, цветком в горшке, короче, с любым неодушевленным предметом. «Не щекотно ли вам, когда на вас пишут мелом? Может быть, вы предпочитаете, чтобы вас поливали холодным чаем, а не простой водой?» Так, несмотря на слабые попытки моих родителей утверждать обратное, я окончательно закрепила за собой славу чокнутой.

Я предпочитала, чтобы меня перевели в другой класс – я и так не смогла ни с кем общаться. Так что в этом целиком и полностью их вина! А сейчас мне некого винить, кроме себя. Если бы родители позволили мне перейти в третий класс, сейчас у меня за спиной были бы уже первые курсы колледжа, а не маячила грустная перспектива провести полтора месяца на этой дурацкой летней программе.

Никогда еще бетонные стены не были для меня столь манящими! Никогда еще я не была настолько одурманена ароматом индустриальных районов! Никогда еще узкая койка с тонким матрасом не казалась мне такой комфортной! Никогда еще так не увлекала меня идея писать по шесть часов в день, пять дней в неделю! Никогда еще я не была так счастлива, глядя, как мои родители выруливают на шоссе со стоянки!

Отец все еще злился на меня из-за того, что я променяла кросс по стране на эту летнюю программу. С его лысого лба струился пот, когда он пытался осмыслить произошедшее. Он все еще был крепок, как бульдозер, совсем как в те времена, когда он работал телохранителем у звезд, но его манера бегать вокруг кампуса навевала мысли о том, что весь его атлетизм – следствие пивных уикендов в боулинге.

Кросс по стране – это то, что доктор прописал. В буквальном смысле. Мой ортопед сказал, что, регулярно занимаясь, я скоро обрету прежнюю форму, и полностью отрицал то, что меня это больше не интересует. Как капитан школьной команды в течение четырех лет, я была обязана стать лучшей, тренироваться, тренироваться и еще раз тренироваться, превозмогая боль в переломанной ноге – так считал мой отец, снова и снова прокручивая передо мной ту злосчастную пленку с моим поражением на школьном чемпионате.

В свободное от горестных раздумий по поводу моего фортеля время отец шлялся по кампусу, выискивая места, где я могла бы устраивать пробежки. Вот вам чистейший образец родительской тупости: ему было наплевать на то, что мои результаты теста показывали, что мне больше не к чему доводить себя до изнеможения бесконечными тренировками.

– Эти ступеньки отлично годятся для того, чтобы качать верхние мышцы бедер. Периметр двора примерно четверть мили – ты можешь бегать по дорожке. Если будешь есть в кафе южного кампуса, то в день будешь пробегать примерно по шесть миль.

Перед тем как уехать, он вручил мне шестинедельное расписание тренировок, четырех довольно жестких циклов упражнений, которые я должна была как-то ухитриться втиснуть между семинарами. Затем он поцеловал меня в щеку и сказал:

– Если просидишь все лето на заднице, думая об артистах-шмартистах, то в сентябре горько пожалеешь об этом.

Спасибо, папочка. Я тоже тебя люблю.

Я даже не потрудилась сообщить ему, что согласно моему личному расписанию у меня будет очень мало времени, чтобы просто сидеть на заднице. Занятость – верное средство избежать многих проблем. Он-то должен был это понимать, нарезая круги на велосипеде вокруг Пайнвилля, покуда я «испытывала его терпение».

Мама была отличной домохозяйкой, но мне кажется, что ее истинное призвание – дизайн интерьеров. В работу она погружалась с головой. Как в случае с лунатиками, ее нельзя было отвлекать от дела, иначе она начинала психовать и швыряться в меня чем-нибудь. Так что мне оставалось только наблюдать, как она стремительно носится по комнате, белокурые волосы развеваются, возбужденная, словно девочка из команды поддержки – та девочка, которой она была когда-то. Она распаковала мои сумки и развесила одежду так, чтобы «пространство шкафа было максимально оптимизировано». Она не считала, что «свободные места зрительно увеличивают комнату», поэтому переставила местами все кровати и столы – так будет, пока не явится моя соседка по комнате и не возмутится по этому поводу.

Прошло два часа с момента заселения, а она все еще не показывалась. Согласно розовой бумажке на двери, звали ее Мари де Паскаль. Я нацарапала свое имя на желтой бумажке и решила почему-то, что Мари де Паскаль – танцовщица. Вот и все, что я знала о человеке, который будет спать меньше чем в метре от меня все шесть недель «обмена идеями с другими талантливыми подростками из Нью-Джерси… сотней актеров, певцов, танцоров, музыкантов, иллюзионистов и писателей, всеми теми, кто сформирует культурный ландшафт нашей страны, кто является нашей надеждой на будущее».

Бриджит – единственная из нашей школы, которая тоже записалась на эту «национальную программу», так что купиться на сладкий бред в брошюре мог только полный идиот. Бриджит скорее сформирует ландшафт своей задницы, чем местной культуры.

Блин! Вам ясна моя незавидная участь?

Бриджит все еще дулась на меня за то, что я отказалась делить с ней комнату. Когда она увидела, что я записалась на курсы, то автоматически решила, будто мы с ней составим очаровательную парочку – великолепный образчик наивности и чистоты в этом циничном мире.

– А тебе не хочется найти себе новую подружку на всю жизнь? – спросила я, нарочно задев самое чувствительное ее место – непреодолимое стремление общаться, общаться и еще раз общаться.

– А тебе?

Аргумент. Но я не собиралась сдаваться. Соседство с загадочной Мари де Паскаль было все же лучше, нежели с Бриджит. Пока я не сошлась с Хоуп, я добрую дюжину лет играла роль придурочной лучшей подружки для королевы Бриджит: будто шут при дворе. Как Лили Тейлор в «Сказать все». Или Лили Тейлор в «Мистической пицце». Или Лили Тейлор в любом фильме.

То, что наши дорожки разошлись, обрадовало меня. В нашем общежитии было сорок комнат и четыре этажа. Однако вот будет сюрприз, если Бриджит поселилась через две комнаты от меня…

– Можешь игнорировать меня, если хочешь, – сказала она обиженно.

Возможно, я должна была больше доверять Бриджит, поскольку бог знает сколько еще не менее тупых идиоток записалось на эти курсы, но я не могла себя заставить. Я злилась на нее за эту непонятную прилипчивость, целью которой было выдворение меня из общества Пайнвилльской школы. Я просто бежала – и это была единственная возможность встретиться с людьми, которые могли бы понять меня. Ради этого я все лето готова была терпеть присутствие рядом всяких уродов, только ради того, чтобы в сентябре оказаться в колледже.

Например (это только пример, одна из возможностей), я могла бы писать эротические опусы и превратить себя в эдакий ходячий образчик развратной невинности Нью-Джерси. Стать, черт возьми, аутентичной особой. Я имею в виду: ну какой еще жаждущий внимания идиот согласится перекроить себя заново только ради этого? Верно. Только тот, кто хочет заполучить жирный контракт на двадцати страницах, сделку с киностудией и приглашение из Гарварда. Никто, кроме эдакой хамелеонистой сибаритки мисс Хайацинт Анастасии Вэллис. Так-то вот.

Патологическая честность Бриджит могла, однако, обратить мой новый имидж в полный пшик. Я просто представляю себе, как она вываливает перед моими однокурсниками все, что знает обо мне. «Джесс – девственница. Что она знает об откровенной, всепоглощающей страсти?»

Пока я не нашла куда деть свою энергию, она уйдет на то, чтобы на протяжении лета игнорировать Бриджит. Я искала любую возможность вырваться из Пайнвилля еще и потому (хотя мне стыдно это признавать, поскольку в этом есть нечто абсолютно девичье), чтобы встретить привлекательного, великолепного парня, который раз и навсегда докажет, что Тот, Кто Должен Остаться Неизвестным, не имеет ничего общего с привлекательностью и великолепием.