Текст книги "Аромат апельсинов (ЛП)"

Автор книги: Меган Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Конечно, она этого хотела. И я мечтала об этом. Мои родители и друзья. И Джонни. Но объяснить природу приступов не мог никто, и мне приходилось мириться с действительностью.

К доктору Гордон меня отвезла мама. Мы хотели устроить день матери и дочери, поэтому я отказалась от услуг Джонни. После визита к врачу мы вместе пообедали, посмотрели какой-то фильм и поехали домой. Мама хотела порыться в моём платяном шкафу, вдруг ей подойдёт что-нибудь из одежды.

В растрёпанных чувствах я смотрела, как мама мерила вещи. Она худела, а я… нет.

Но, несмотря на это, за маму я была рада. Она крутилась передо мной в длинной цыганской юбке, которую я купила на распродаже, но так ни разу и не надела. Юбка не подошла мне по размеру и относилась к разряду импульсивных покупок, когда цвет не тот и материал не радует. Но мама в ней выглядела сногсшибательно, о чём я ей и сказала.

– Ты, правда, так думаешь? – она пригладила юбку по бокам и опять закрутилась перед зеркалом. – Мне нравится, хотя сама бы никогда такую не выбрала.

– Знаю. Наверное, это судьба, что в тот день я увидела её у Маршалла.

Как я и предполагала, мама посмотрела на ценник.

– Я отдам тебе деньги.

– Нет, не надо, – покачала я головой и погрозила пальцем. – Ни в коем случае.

Она вздохнула.

– Эммелин.

– Нет, нет, – я нашла в шкафу подходящую блузку и протянула маме. – Попробуй её с юбкой.

Мама замерла и глянула на меня через плечо.

– О, пока я не забыла, в моем багажнике лежит для тебя пара коробок. Твой папа нашёл их на чердаке, когда мы разбирали вещи для церковной распродажи.

– Я принесу, – бросив остатки вещей, которые собиралась разобрать, на кровать, я схватила ключи от её машины.

Ящики оказались с крышками и ручками, чтобы их можно было легко перенести, но их содержимое весьма тяжёлое. Я поставила ящики в гостиной, оставив входную дверь приоткрытой, чтобы немного проветрить. Между тем, мама уже переоделась в свою одежду и спустилась по лестнице.

– Что это? – я сняла крышку с одного из ящиков и обнаружила в нём стопку бумаг, книги и маленькие игрушки.

– А, это вещи, которые ты оставила.

Я уставилась на маму.

– А ты никогда не думала, что я их оставила, потому что они мне не нужны?

Она закатила глаза.

– Тогда выкини их. Мне дополнительный мусор тоже ни к чему.

Конечно, она имела в виду совсем другое, но эти слова больно ранили меня. Я почувствовала, как передёрнулось моё лицо. Мама тоже это заметила. Она села передо мной и забрала крышку из рук.

– Я имела в виду не это.

– Всё в порядке, – сказала я.

– Нет. Посмотри на меня.

Я не хотела смотреть на неё, так как знала, что сразу же начну рыдать. Такая слезливая реакция на чувства могла произойти только между матерью и дочерью.

– Ах, дорогая, – мама обняла меня и погладила по голове. – Что случилось? Ты опять заболела? Что-то с твоим мужчиной?

Смешно, ведь неделями с её уст слетало «Джонни», но сейчас при одном лишь подозрении, что он явился причиной моих слёз, назвала его «моим мужчиной».

– Нет. С ним всё в порядке. Не знаю, что вы с папой там об этом думаете, но на самом деле всё не так.

– Это неправда, что я не знаю, что о нём думать, – возразила мама. – Я порой задаюсь вопросом, каково это иметь зятя, который по возрасту может быть моим мужем.

Я рассмеялась сквозь слёзы.

– В настоящее время женитьба не относится к теме наших разговоров. Так что, мама, не волнуйся.

Мама фыркнула. Как же мне знакомо такое выражение эмоций!

– Посмотрим.

– В любом случае, дело не в нём. В последнее время у меня нет серьёзных проблем. Напротив. Доктор Гордон сделала ещё одно КТ, но только для проформы. Она не ожидает получить каких-то новых результатов.

– Почему ты тогда плачешь, дорогая?

– Я просто хочу… – теребила я свои изношенные джинсы. – Я не хочу больше жить с вами, но знать, что ты рада моему отъезду, это уже чересчур… Пойми меня правильно, я очень хорошо знаю…

– Эмм! – вскрикнула шокированная мама. – Как ты можешь так думать? Я радуюсь, что ты больше не живёшь дома? За такие слова… тебе надо влепить пощёчину.

Я преувеличенно вздрогнула, хотя знала, что она никогда бы не ударила меня.

– Да, ладно, мам. Ты же знаешь, что я права.

Она положила руки мне на плечи и посмотрела в глаза.

– Я рада, что ты смогла переехать, чтобы встать на ноги и построить собственную жизнь. Я рада, что ты превратилась в обворожительную, независимую молодую женщину, у которой всё под контролем. Но меня огорчает, что ты с нами больше не живёшь. И если бы тебе когда-нибудь пришлось вернуться к нам, ты бы возненавидела эту жизнь больше, чем я.

Мы обе немножко всплакнули, потом засмеялись.

– Если тебе не нужно барахло из коробки, выкини его в мусор, – посоветовала мне мама. – Там такое старьё, о котором ты уже, наверное, и не помнишь. Но без твоего согласия я не хотела его выкидывать.

Я кивнула и полистала бумаги. Старые справки, валентинки. Я с трудом верила, что они сохранили целую кучу игрушек, которые прилагались к детскому меню в ресторанах быстрого питания. В самом низу первой коробки лежала книга.

– О, Боже! – произнесла мама, когда я её вытащила. – Уже сто лет её не видела.

Я взвесила в руке толстую книгу карманного формата с пожелтевшими страницами. Переплёт ещё держался. Полистала её, заметила, что у некоторых страниц загнуты уголки. Бумага на ощупь казалась липкой и пахла плесенью.

– Это моё?

– На самом деле, это моё. Полагаю, в те времена каждый имел издание этой книги. Я часто её читала, когда была беременна тобой, – мама с нежностью вынула книгу из моих рук. – Стихи Эда Д'Онофрио некоторое время были очень популярны, однако нравились мне лишь некоторые. Ну, а если честно, то одно.

Я подняла на маму глаза.

– Какое?

Мама рассмеялась.

– Конечно, «Она бродит ночью», глупышка. Ты ведь его читала? Правда, Эмм?

Я покачала головой.

– Думаю, в школе мы его не проходили.

Она засмеялась и пролистала до самых зачитанных страниц.

– Нет, дорогая. Видишь? «Она бродит ночью». Тогда впервые я услышала твоё имя. Поэтому мы так тебя и назвали.

Мой желудок сжался, а съеденный обед обжег пищевод. Я так резко встала, что книга упала на пол. Я её не подняла. Мама обеспокоенно посмотрела на меня и тоже встала.

– Эмм, что случилось?

– Ничего, – пришлось сесть обратно и взять книгу в руки. Я пробежала глазами по строчкам. Книжный вариант отличался от того, что читал мне Эд во время приступа. Но сходство бросалось в глаза. – Что удивительно, я его никогда не слышала.

– Думаю, слышала, – возразила мама. – Я даже уверена, что читала его тебе. Но это было так давно, что ты, наверное, уже и не помнишь. Во время беременности я часто читала вслух отрывки из этой книги. Обычно я сидела с ней в старом кресле-качалке, которая досталось мне от бабушки. Когда ты лежала в больнице, я тоже читала тебе эту книгу. Полагаю… ну, да, как я думаю, потом мы её больше никогда не читали. Может, мы никогда и не говорили о ней.

– Довольно странное стихотворение, чтобы читать его ребёнку, ты не находишь? – я провела пальцем вдоль строк. – Конечно, это не Шалтай-Болтай.

Мама склонила голову.

– Дорогая, с тобой всё в порядке?

– Да, всё хорошо, – выдавила я улыбку. – Всё хорошо. Правда. Просто я устала. Мне, правда, приятно знать об этом стихотворении, мама. Спасибо.

– Во времена моей юности Эд был знаменитостью, – мечтательно произнесла мама. – Интересно, кем он стал? Ты не могла бы посмотреть в интернете? И выпустил ли он ещё какие-нибудь книги?

Только после смерти. Если я не ошибалась, он не дожил до выхода даже этой книги. Правда, маме я этого не рассказала. Не надо ей знать о приступах, и о том, что Джонни в те годы был лучшим другом Эда Д'Онофрио.

– Другие стихотворения твой отец никогда не любил, – вдруг призналась мне мама. – Только это. Это была его идея назвать тебя Эммелин. Мы не смогли прийти к единому мнению об имени и без конца из-за этого ссорились. Он хотел что-то современное, а я думала, лучше будет старомодное имя. И мы пришли к компромиссу. В классе ты всегда была единственной Эммелин.

– Насколько я знаю, я всегда была единственной Эммелин.

– Да, ты единственная, – сказала мама, обнимая меня.

Позднее, когда мы прощались, а она пообещала мне похудеть и вскоре позвонить, пришёл Джонни. Он принёс с собой, обалденно пахнущую, тайскую еду, и поставил её на стол в центре кухни. Я достала тарелки и палочки для еды, налила нам обоим горячего чая, и пока Джонни открывал контейнер с едой, грела руки о чашку.

Он застукал меня, когда я его разглядывала.

– Что?

– Я просто смотрю.

Он улыбнулся и обошёл вокруг стола, чтобы меня поцеловать.

– И как тебе зрелище, нравится?

– О, даже очень, – я ущипнула его за мягкое место. – И, что я чувствую, тоже.

Он посмотрел через плечо на еду, потом снова перевёл взгляд на меня.

– Ты очень голодная?

– Смотря, какую еду ты хочешь мне подать.

Мужчина взял мою руку, положил её себе между ног.

– Как насчёт этого?

– Меня впечатляет, – заметила я, – что по прошествии стольких месяцев, что мы вместе спим, ты можешь быть ещё таким романтиком.

Джонни очертил моей рукой маленький круг в своём паху, и мы засмеялись. Потом мы долго целовались с закрытыми глазами. Я обняла его и крепко прижалась. Какой сегодня странный день. Присутствие Джонни выделяло его среди череды других дней.

– Что случилось? – бормотал он, опустив губы в мои волосы.

Я ещё крепче прижалась к нему, потом немного отстранилась, чтобы видеть его лицо.

– Я очень молодая?

У Джонни глаза полезли на лоб, а уголки рта, наоборот, опустились.

– Кимми опять за своё?

– Нет. Не Кимми. Я хочу знать, что ты об этом думаешь.

Мужчина с громким вздохом разжал объятия и прислонился к рабочей поверхности стола.

– Ты молодая. Да. Или я слишком старый.

– Тебя это всё ещё беспокоит?

Он смотрел на меня серьёзным взглядом.

– Почему? Или это тебя беспокоит?

– Нет, – я понятия не имела, беспокоило ли меня такое положение вещей или нет. Мне просто хотелось его поцеловать. И прямо здесь и сейчас расстегнуть молнию на его джинсах, взять в рот его член и заставить нас обоих забыть об этом разговоре.

– Эмм, пожалуйста, поговори со мной.

Это хорошо, что он настаивал на разговоре. Лучше всё обсудить, чем замалчивать проблему под маской общественного лицемерия. Как же я его любила, но причину этой любви не смогла бы внятно объяснить.

– Тебя тревожит, что задолго до нашего знакомства я уже много чего о тебе знала?

Джонни развеселился.

– Тебя беспокоит, что ты видела меня голым прежде, чем я перед тобой разделся?

– Да, и это тоже. Как и всё остальное, – он знал, что я смотрела фильмы с его участием и рылась в интернете. Но об этом мы никогда ещё не говорили. – А ты никогда не опасался, что я влезла в твою жизнь только потому, что видела тебя голым?

Джонни снова рассмеялся и приблизился ко мне, чтобы поцеловать.

– Эмм, я хочу, чтобы ты была со мной только потому, что я есть.

– А не из-за того, кем ты был, – пробормотала я.

– Это один и тот же человек, – губы Джонни слегка коснулись моих губ. Он провёл рукой по моим волосам и посмотрел мне в глаза. – Если бы ты знала, сколько охочих до любви девушек… и юношей пытались соблазнить меня из-за того, кем я был тридцать лет назад?

Я наморщила лоб.

– Нет, не знаю.

– Очень много, – всё же сказал он. – Ты одна из них?

– Нет!

Джонни пожал плечами и, прежде чем снова поцеловать, провёл большим пальцем по моей нижней губе. Боже, какие сладкие чувства! Я закрыла глаза и попыталась от него отстраниться, но не получилось.

– Я тебя люблю, – призналась я. – Но… честно, не из-за всего этого хлама – фильмов, фотографий, интервью…

Он кивнул.

– Да.

– Не по этой причине я люблю тебя сегодня, – добавила я.

– И не из-за них ты меня любила тогда, – ответил он.

Я замерла. Подняла на него глаза, разыскивая в его лице признаки розыгрыша.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда ты меня впервые увидела в кофейне, – ухмыльнулся он, – ты же не знала про фильмы и фотографии, не так ли? Давай, будем смотреть правде в глаза. Всё дело в моей заднице.

Такого ответа я не ожидала. Я вообще не знала, чего ожидать. И расхохоталась.

– Да. Твоя попа на редкость классная.

На сей раз мне не удалось отвертеться от его поцелуя. Лишь потом я вспомнила о его словах. Он не задумывался над ответами, и, казалось, ничего не скрывал.

Но почему же у меня появилось чувство, что именно так он и делал?

Глава 26

– Слушай, ты ведь знаешь, что в искусстве я дуб дубом, – я отшатнулась от протянутой руки Джонни, сделала шаг назад, и чуть не уронила статую, которая стояла на пьедестале. Но успела подхватить её прежде, чем та упала на пол. – Видишь? Я представляю опасность для произведений искусства.

– У тебя глаз алмаз, и я хочу услышать твоё мнение, – серьёзным тоном заявил Джонни. – И, кроме того, это работа твоей подруги, значит, придётся немного помочь.

– На мой взгляд, они выглядят потрясающе, – я указала на стену, на которой висели три работы кисти Джен. – Там ещё достаточно места для, как минимум, ещё четырёх картин.

– Да, но каких? – в голосе Джонни прозвучали нервные нотки.

– Откуда я могу знать? Сам выбирай, – я разглядывала фотографии в рамках, разложенные на полу галереи. Но ближе подходить опасалась, чтобы не наступить на какую-нибудь.

Джонни кивнул на фотографию Джерада, сделанную в очень мягком свете.

– Эта?

– Мило. Думаю, подойдёт.

Он указал на другую.

– А эта?

– Эта тоже подойдёт! Они все подойдут!

Он расхохотался и покачал головой.

– Да уж, детка, ты и вправду ничего не понимаешь в искусстве.

Я обиделась.

– Я тебе говорила.

– Ты просто вбила себе в голову, что у тебя отсутствует понимание искусства, – возразил он. – Если хорошенько подумаешь, то обнаружишь у себя великолепный инстинкт. Ты видишь многое. Ну, ладно, выберу сам. Не забивай этой проблемой свою маленькую, миленькую головку.

Я показала ему язык.

– Какой ты нудный.

Джонни, как бы защищаясь, поднял руки.

– Ой, ты меня убила.

Он наклонился и переставил рамы по-другому. Я наблюдала за его действиями. С момента нашего разговора на кухне прошло несколько дней, но меня до сих пор мучали сомнения.

– Джонни.

Он не обернулся.

– Да, детка?

– Что заставило тебя стать художником?

Его руки мгновенно замерли. Он присел на корточки. Пару секунд сидел неподвижно, потом бросил на меня настороженный взгляд.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… ты начинал с фильмов, потом, насколько мне известно, сделал перерыв, а впоследствии обратился к искусству…

– Я всегда занимался искусством, – перебил он меня тихим голосом. – Только я никому не показывал. И не пытался создать впечатление, что я художник. Есть разница, решить, что ты художник, или просто признать, что ты им являешься.

– Я знаю, – я слегка прикусила нижнюю губу. – И… когда ты им стал?

Джонни поднялся на ноги, отряхнул ладони.

– Мне надо выпить. Будешь?

Не дожидаясь ответа, он отправился в кабинет, о котором у меня остались не самые радужные впечатления. Входить в него, не думая о неловком поцелуе, когда Джонни меня оттолкнул, не получалось.

Джонни выдвинул ящик письменного стола и извлёк из него бутылку Гленливета (прим. пер.: Гленливет – первая торговая марка шотландского виски). Налил в два стакана и протянул один мне. Я пригубила, скорчила гримасу и закашлялась.

– О, Боже! – произнесла я.

– Нет, – ответил Джонни. – Только виски.

Одним глотком он опустошил стакан, но прежде чем отставить его, подержал виски на языке. Затем посмотрел на бутылку, будто решая, налить ещё один или нет, но не налил. И посмотрел на меня.

– Что, на самом деле, ты хочешь узнать?

– Я хочу знать, что с тобой произошло. Или если хочешь, что заставило тебя принять решение стать художником. Почему ты начал выставлять свои работы, а не держать их в альбоме с эскизами.

Мужчина наклонил голову.

– Ты знаешь о моём альбоме с эскизами?

Этот вопрос наталкивал на вывод, что альбом не являлся продуктом моей фантазии. Следовательно, не такая я уж и сумасшедшая.

– Ну, да, разве у художников их нет?

Джонни налил себе ещё.

– Я хочу услышать от тебя лишь это, только и всего. Я не хочу, чтобы между нами были тайны. Я не хочу знать подробности твоей жизни, о которых ты мне не рассказывал. Я не хочу, чтобы ты умалчивал о кое-каких историях, думая, что я их уже знаю. Но даже если это и так, я хочу их услышать от тебя. Не более того.

От такой длинной тирады у меня перехватило дыхание, поэтому я умолкла и сделала глоток виски.

– О чём ты хочешь знать? О вечеринках? Наркотиках, фильмах, сексе? – Джонни вертел в руках стакан с янтарного цвета жидкостью. – Всё это было очень давно, Эмм. Книги и документы впечатлили бы тебя больше.

– Речь идёт не только об этом, – я провела пальцем по пуговицам на его рубашке. – Можешь мне рассказать, что происходило с тобой после 1978 года?

– Что происходило после 78-го года? Насколько мне известно, наступил 79-й.

Я закатила глаза и ткнула пальцем в его грудь.

– Не умничай. Я имею в виду, после того, как Эд Д'Онофрио покончил жизнь самоубийством в твоём доме.

Джонни издал глубокий вздох и задрожал.

– Что, на самом деле, ты хочешь знать, Эмм?

– Ну… раз ты не хочешь мне ничего рассказывать, тогда не надо. Но я знаю про самоубийство. По крайней мере, про то, что написано в фанатских блогах и документах. Но это умозрительные рассуждения, не так ли? – я отставила свой стакан в сторону и положила руки на бёдра Джонни. И посмотрела в его лицо, такое родное, такое красивое, такое любимое. – Они говорят, что ты сошёл с ума.

Джонни грубо рассмеялся.

– Да, можно и так сказать.

– Правда? – прежде чем он смог что-то ответить, я прижала палец к его губам. – Запомни, я хочу, чтобы ты знал, что, если это и так, мне абсолютно всё равно.

Он поцеловал мой палец, нежно куснул его, потом взял меня за запястье и положил мою руку себе на грудь.

– Тебе всё равно, что я сошёл с ума, и меня заперли в психушку?

Я покачала головой.

– Нет.

Джонни вздохнул.

– Проклятье, Эмм. Знаешь, как давно это было? Ты ведь не спрашиваешь меня о женщинах, с которыми я спал. Боже, лучше спроси, правда ли, что я на одном из концертов Элтона Джона опрокинул с ним по рюмочке за кулисами. В отношении таких историй можешь строить предположения.

– Это правда?

Ещё один поцелуй. Я почувствовала на губах вкус виски и ласковое горячее дыхание на моём лице, когда он снова заговорил.

– Возможно.

Я вздохнула.

– Джонни.

Недолгий смех перерос в тяжёлое молчание. Затем он прошептал:

– Если я скажу «да», ты захочешь узнать остальное?

Я кивнула.

– Если ты захочешь мне рассказать, я, возможно, смогу тебя понять. Это не моё дело. Я имею в виду, прежде чем познакомиться со мной, ты прожил целую жизнь…

– Ты тоже, – сказал он. – Целую жизнь. Мы оба её прожили. Только моя была длиннее.

– Но ты обо мне знаешь только то, что я рассказывала, – эти слова прозвучали громче и резче, чем я планировала. Мы оба вздрогнули. Я прижала руку к груди и чувствовала, как бьётся сердце. – Прости.

– Не за что прощать. Это ты прости, что я тебя разбередил. Если ты обо мне что-то хочешь знать, то просто спроси. Я тебе расскажу, хорошо? Если тебе это действительно надо знать.

Я заколебалась. «Действительно ли я этого хотела?» В моём мозгу крутились мысли, слухи и обрывки его истории. Они перемешивались с моими фантазиями, созданными, когда я блуждала в потёмках.

– Я хочу тебя узнать, – прошептала я. – Действительно узнать. Больше ничего.

– Ах, Эмм. Ты думаешь, у тебя не получится? – его рука скользнула по моей шее, обняла её. Пальцы легонько массировали шею. Но лицо Джонни оставалось серьёзным.

– Я не знаю, – печально вздохнула я. – Странные чувства.

– Ко мне?

– Да.

Мужчина притянул меня к себе. Я уткнулась щекой в его грудь. Непрерывные удары его сердца действовали утешительно. Также, как и его запах и прикосновение его руки к моей спине.

– Я тебя люблю, – произнёс он тихо.

Я вцепилась в него мёртвой хваткой.

– Я тоже тебя люблю.

– Я расскажу тебе всё, что ты захочешь узнать. Ты только спроси. Хорошо?

– Что случилось в семьдесят восьмом году?

Джонни вздохнул. Его сердце стучало с перебоями. Или это было моё сердце? Мужчина поцеловал меня в макушку.

– Тогда всё было ненормальным. Мы жили все вместе в одном доме. Это был мой дом, но все жили в нём. Кэнди, Беллина, Эд. Пол появлялся каждые две недели, чтобы снимать свои чёртовы фильмы, понимаешь?

– Да, понимаю.

– Он хотел стать вторым Уорхоллом или кем-то на подобие. Короче, знаменитостью. И делать фильмы, которые были бы настоящим искусством, понимаешь? Они и были искусством, – повторил Джонни. – Они всё же были искусством. Я не стыжусь того, чем мы тогда занимались, Эмм.

– Тебе и не надо этого стыдиться.

– С Сэнди мы расстались. Она сидела на наркотиках, и у неё совсем съехала крыша, от всего этого страдала Кимми. Однажды я ей сказал, что она должна оставить Кимми на моё попечение или отдать её своей матери.

Я откинулась назад, чтобы видеть его лицо.

– И что ты сделал? Я думала, ты не был для Кимми тем, кем бы хотел быть.

– Да, не был. Я уверял Сэнди, что хотел ребёнка, но это неправда, понимаешь? Я сам был ребёнком. Глупым, обречённым ребёнком, который находился под кайфом от внимания, которое ему оказывали. Я окунулся в эту жизнь, как в омут с головой. Мне постоянно твердили, какой я потрясающий. И, Боже мой, что мне было делать с ребёнком?

Я и представить себе не могла такую жизнь. Во время галлюцинаций она пробегала перед моими глазами, как кадры киноплёнки, а в реальности не происходила. Но для Джонни она была реальностью.

– И что она тогда сделала?

– К счастью, отдала Кимми своей матери. А через год отправилась в путешествие по Индии, за каким-то махараджей или гуру. Она вернулась исхудавшая и с какой-то инфекцией. Но это было потом. И может… Дерьмо, – вздохнул он. – Возможно, она окончательно свихнулась. Думаю, и мы все тоже. Первым был Эд.

От упоминания его имени мне стало холодно.

– Это его сценарии.

– Да. На редкость блестящий ум. Только… над нами всеми висело проклятие. Мы снимали короткие порнофильмы, изображали дешёвые постельные сцены…

– Они не дешёвка, – возразила я.

Джонни долго смотрел мне в глаза.

– Ты ни черта не понимаешь в искусстве, детка.

Вообще-то я никогда не видела ни одной его работы. О галерее я узнала из интернета.

– Ничего из того, что ты когда-либо делал, не может быть дешёвым.

Мужчина выдавил слабую улыбку.

– Если бы я не взялся за ум, то не стал бы классным художником?

– Вероятно, нет, – лучше не настаивать, пусть Джонни рассказывает сам. Что захочет и когда захочет. Пусть не всё сразу. Мне хотелось лишь подтолкнуть его к этому рассказу. Он уже рассказал о том, о чём я и не догадывалась. У меня даже поднялось настроение.

– То лето выдалось чертовски жарким, – продолжал Джонни. – От этого пекла мы все были… я даже не знаю, как это назвать. Будто жизнь била ключом… Нам хотелось что-то создать. Это чувство охватило нас всех. Всех потянуло на искусство. Кэнди желал заниматься своей стряпнёй, Беллина – театральными постановками, Пол – фильмами.

– А Эд – поэзией.

– Да, ты знала, он даже написал книги?

Я кивнула.

– Правда, не одну из них не читала.

– Конечно, он не Сэлинджер (прим. пер.: Сэлинджер, Джером Дэвид – американский писатель), но его книги были хороши. Довольно извращённые, но очень хорошие. А его стихи…просто искусство. Настоящее искусство, Эмм.

– Да, искусство, которое я не могу оценить, – пробормотала я.

Перед моими глазами всплыло лицо Эда, когда мы в последний раз стояли в кухне. Вспомнилось, исходящее от него зловоние. Его голос, когда он громко читал своё стихотворение. Мама читала лучше. Почему я не могла его вспомнить?

– Ну, – протянул Джонни. – Продолжай.

– Мама назвала меня в честь героини одного из его стихотворений.

Джонни превратился в соляной столп.

– Правда?

Я посмотрела ему в глаза.

– Да. «Она гуляет по ночам».

Джонни допил второй стакан виски.

– Мама привезла мне книгу, – объясняла я. – Она рассказала мне, что во время беременности регулярно читала это стихотворение. И потом, когда со мной произошёл несчастный случай. Она назвала меня именем героини стихотворения, но я не помню, чтобы мне его когда-нибудь читали.

– Мне нравится твоё имя, – сказал Джонни.

– Но стихотворение некрасивое, – заявила я, наморщив лоб.

– Могло быть и хуже. Ещё не известно, как бы тебя назвали, если бы твоя мама оказалась поклонницей Каммингса (прим. пер.: Эдвард Эстлин Каммингс – американский поэт, писатель, художник, драматург).

– Ты хорошо его знал? – упорствовала я.

– Эда? Его никто не смог узнать до конца. Он жил в своём собственном мире. Зависел от нас, но ни с кем в тесные отношения не вступал. И со мной тоже.

– Но когда он умер, вы все очень испугались, не так ли?

Джонни выглядел очень задумчивым. Я учуяла запах виски в его дыхании.

– Да. Не слишком красивый поступок. Ты об этом хотела узнать?

– Так что же произошло?

– Эд был… полагаю, он сделал своё дело, понимаешь? Мы все сделали своё дело. Но он сидел на наркотиках. На тяжёлых наркотиках. Кололся. Не спал. Слишком много пил. Нёс ахинею. Эмм, я думаю, что однажды он просто свихнулся. И не смог с этим справиться. С жизнью. Со всем этим, – Джонни потёр глаза. – Он слишком много выпил, обкололся, а потом, когда в бассейне никого не было, вскрыл себе вены и прыгнул в самую глубокую его часть. Проклятье, может, он думал, что его спасут. Там всегда кто-нибудь да был. Но не в ту ночь.

– И тогда он… умер.

– Да. Он умер, – Джонни сдвинул меня в сторону и забегал вокруг письменного стола. Туда-сюда. Взъерошив руками волосы, скрестил пальцы на затылке. – Устроил в моём бассейне эту грязь.

Со стаканом в руке я ожидала продолжения, но не пила.

– Ты до сих пор хочешь знать, что тогда произошло? – не глядя на меня, тихо поинтересовался Джонни.

– Если хочешь рассказывать дальше, то да.

Мужчина отвернулся.

– Эд сошёл с ума. Наша компания распалась. Думаю, что и я сам немного рехнулся. Я делал то, что хотели от меня люди, их желания для меня были важнее, чем моя жизнь, настоящая. Чтобы привести в порядок рассудок, мне пришлось на какое-то время скрыться от людских глаз.

Я подумала о Джонни тогдашнем, которого выдумал мой мозг. Мог ли он сойти с ума? Мог ли он, как Эд, решиться на уход из жизни?

– В наркологическую клинику?

Он покачал головой.

– Нет. В сумасшедший дом. В государственную психбольницу, а не в шикарную частную клинику. Туда меня доставили на носилках. Я был не в своём уме, и платить за комфорт мне было не чем. Все деньги к тому времени были потрачены на наркотики. На самом деле, это мама заставила меня заняться собой. Благослови её Господь. Без неё я, наверное, тоже бы отдал концы.

Слова больно резали ухо, но голос звучал буднично, без тени стыда. Мне хотелось его обнять. Поцеловать. Но я не жалела, что спросила его про Эда. Нужно просто переварить в голове эту историю. Отделить правду ото лжи.

– И как долго ты пробыл в клинике? – допытывалась я.

– Год. Я вышел из неё в семьдесят девятом, усохшим и не наркоманом… Но, возможно, всё ещё немного сумасшедшим, – улыбнулся Джонни.

– Ты никогда не был настоящим сумасшедшим.

Его улыбка вышла немного грустной.

– Нет. Я знаю. Врачи хорошо надо мной поработали. Конечно, было тяжело. Что-то из серии люби грешника, а не грех, но не в религиозном смысле. У меня был великолепный врач, который и в самом деле вправил мне мозги. Он заставил меня задуматься о многих вещах, которые произошли тем летом. Благодаря ему, я много чего понял.

– Про Эда?

– Нет, детка, – сказал он. – Про…

Дверь кабинета внезапно распахнулась, появилась голова Глиннис, его помощницы.

– Джонни, тот тип из… О, извини. Я не знала, что ты не один.

Её любопытный взгляд скользнул по моему лицу. Мы с Джонни не держались за руки, стояли по разные стороны стола и не производили впечатления, что нас застукали за чем-то неприличным.

– Всё в порядке, – заверил Джонни. – Что за тип?

– Который с сайта? Блоггер?

– Ах, этот, – хлопнул себя по лбу Джонни. – Я ему сказал, что дам интервью о новой выставке. Глиннис, ты не могла бы… ну, не знаю, пообщаться с ним ещё пару минут? Или показать ему галерею?

– Конечно, Джонни, – она послала шефу робкую улыбку и снова исчезла.

– Прости, – произнёс Джонни. – Мне надо работать.

– Всё нормально. Я рада, что мы поговорили… и между нами кое-что прояснилось.

– А разве было что-то плохо, Эмм? Ты и правда так думала? Я бы тебе всё рассказал в любое время. Просто не знал, что тебя это так интересует. Это старые истории.

– Пойми, я хотела их услышать от тебя, не более того.

Возле кабинета зазвучали голоса. Джонни обошёл вокруг стола и подарил мне страстный поцелуй.

– Всё хорошо?

Я кивнула.

– Да. Всё в порядке.

– Прекрасно, – он поцеловал меня ещё раз.

Я забыла, где мы находились. Не из-за приступа, а удовольствия. И засмеялась, когда почувствовала его эрекцию.

– Прежде чем ты выйдешь, обуздай её. Иначе этот блоггер расскажет о тебе больше, чем ты хотел бы.

– О моём члене не в первый раз говорят, – Джонни шагнул к двери.

Спустя секунду наши пальцы в последний раз соприкоснулись, и он отпустил мою руку.

Глава 27

Смотреть фотографии вместе с Джонни совсем не то, что хихикать над ними с Джен или вздыхать в одиночку. У него был толстый альбом, заполненный фотографиями. Одни аккуратно приклеены фото-уголками, другие просто лежали. Некоторые подписаны, но не только им, а другими людьми с фотографий. На некоторых стояли имена и даты. Часть фотографий – официальные снимки, другие – моментальные, какие-то размером десять на тринадцать, какие-то меньше.

– Я не смотрел их целую вечность, – сказал Джонни, когда из альбома выскользнула пачка фотографий и упала на пушистый ковёр.

Я подняла их и аккуратно рассортировала. Толстая бумага, краски немного потускнели, но по сравнению с семейными фотографиями моих родителей, они сохранились очень хорошо.

– Почему не смотрел?

– А ты пересматриваешь свои старые фотографии, на которых изображена голышом?

– Несколько таких фотографий моя мама повесила на стену, – сухо заметила я. – Фото в ванночке. Мне неловко, что они висят на стенке, и каждый может их разглядывать.

– Когда мы придём в гости к твоим родителям, я обязательно на них взгляну.

Я закатила глаза.

– Это ведь не то же самое, не так ли?

Джонни смотрел на фотографии в моих руках, взял одну. Я тотчас же узнала её. Поза, как у римской статуи. Эта фотография попадалась мне в интернете и, конечно же, появлялась в моих несколько извращённых фантазиях. Но в его руках изображение смотрелось по-другому. Он взмахнул фотографией.

– Нет. Это совсем не то, – Джонни склонился над другим снимком, который я держала в руке. – Что ты видишь, когда смотришь на них?