Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Нежелание людей делать свою личную жизнь публичной раздосадовало правительство, как пересохший оазис страдающего от жажды путника, объяснил Астон Марлоу. Министерству информации нужно было, чтобы компании покупали рекламу в интернете, пополняя относительно тощий федеральный бюджет, который им выделялся. Но компании не желали покупать рекламу, поскольку теперь не имели представления, чего хотят пользователи.

«А как они узнавали об этом раньше?» – спросила Марлоу отца. В ответ полился поток непонятных терминов: люди «любили» те или иные вещи, люди «схватывали» какие-то вещи, люди обсуждали вещи вслух, а их смартфоны тихонько лежали себе рядом и подслушивали.

В любом случае, какие бы призывы ни исходили от Министерства информации, американцы держали свои предпочтения при себе и учили детей тому же. Это весьма пугало правительство. Что, если интернет, который они создали, прослужит всего одно поколение? Вот тут-то и появилась Хани. Программа обмена была предпринята с целью выудить подростков из остальных частей страны и перевоспитать их. Если ребенок приезжает в Созвездие и проводит год под камерами, вкушая внимание, высока вероятность, что и дома он продолжит делиться своей жизнью с подписчиками. А может быть, даже начнет пользоваться «Америграмом» и подсадит на него друзей.

Только спустя много лет Марлоу поняла, что название «обмен» звучало издевательски: со своей стороны Созвездие никуда не отослало ни одного ребенка.

Хани клялась, что приехала из городка под названием Война в Западной Виргинии. Там она ходила в жуткую религиозную школу из тех, о которых Марлоу и ее друзья знали лишь понаслышке, – с картинами, изображавшими людей с печальными глазами в коридорах и чудовищными статуями в классах: мужчина на кресте с текущей из бока кровью и женщина под вуалью, чью девственность оспаривали постоянно, даже дети, даже в молитвах. Родители Хани пережили Утечку, но умерли от ее последствий. Когда девочка училась в четвертом классе, они сильно напились на вечеринке и разругались. Отец застрелил мать, потом себя.

После этого Хани и ее братьев забрали к себе бабушка и дедушка. Все мужчины в их роду, включая деда, работали на шахте в Маунтин-Лорел. Теперь она была закрыта и разорена, и на ее месте под землей открыли парк аттракционов, где дед по-прежнему служил. Он носил красную шляпу с надписью «Семейный парк развлечений „Маунтин-Лорел“» и весь день управлял американскими горками.

Марлоу помнила, как на уроке в восьмом классе учительница хотела дать Хани слово, поскольку та много знала об истории Америки: о заводах и подземных городах, о закопченных электростанциях. Хани тогда уставилась на учительницу ледяным взглядом и сказала: «Это для вас история, потому что вы живете здесь и не бедствуете». Ей не улыбалось стать аргументом в защиту чистой энергии. Она приехала в Созвездие в поисках другой энергии – абсолютной власти.

Ее стратегия по достижению цели была в лучшем случае обрывочной, но внешность играла ей на руку. Чего только не сделает новая девочка в городе, когда пешками в игре являются девятиклассники. Особенно обезоруживающе красивая девочка. Спустя годы после запуска программы обмена руководство Созвездия возлагало большие надежды на ребят, которые прошли через нее: они обычно были грубыми, или толстыми, или с бугристыми коленками, покрытыми кожей цвета мертвечины. И неизменно с кривыми зубами.

Но Хани являла собой само совершенство. Бархатная персиково-кремовая кожа, светлые волосы, спадающие по спине густыми кудрями, которые подпрыгивали и блестели, когда она смеялась. Несмотря на ее низкий рост, ноги казались длиннющими, а грудь была сформировавшейся и высокой. Марлоу все еще помнила, какое уважение испытала, когда впервые увидела эту грудь. Она считала, что такие пышные формы означают наличие незаурядных знаний.

Другие красотки из класса рвались стать посредницами между новой королевой и мальчишками. «Хани ненавидит, когда ты так делаешь» или «Хани считает тебя симпатичным, так что можешь рискнуть», – передавали они воздыхателям. Так парни не могли полностью игнорировать их, все еще плоских девчонок, рядом с которыми они выросли.

Но Хани не хотела иметь дело с популярными в школе воображалами. Ее привлекали те, кого любила аудитория сети. Хотя в восьмом классе Марлоу и ее лучшая подруга Грейс считались серыми мышками, в тот год они пользовались большой известностью в стране. Как обычно, трудно было сказать почему; в то время как поклонники взрослых звезд проявляли относительную последовательность в предпочтениях, несовершеннолетние зрители отличались меньшим постоянством, совершенно непредсказуемо приобретая и теряя интерес к юным актерам. Всплеск популярности Грейс мог объясняться тем, что она перепевала, дыша в прямо в камеру в своей спальне, композиции для акустической гитары, но тем же самым занимались десятки других детей. Марлоу же, хотя и делала все возможное, чтобы обособиться от Флосс, сетевой приколистки с пикантным декольте, – красилась черной помадой, носила ботинки в стиле милитари и безжалостно туго заплетала две косы, – ее рейтинг всегда рос вместе с материнским, резко взлетая, когда Флосс была в своем репертуаре, например заваливалась по пьяному делу в куст или покупала обнаженную скульптуру для лужайки перед домом. Выкинув очередной вульгарный фортель, мать сразу же проверяла количество просмотров у себя и у Марлоу и, как сумасшедшая мамаша, бормотала: «Сегодня мы с тобой просто молодцы, детка».

В первый день во время ланча Хани с подносом в руках подкатила к Грейс и Марлоу, остановилась рядом и стала переводить взгляд с одной на другую, ожидая, кто заговорит раньше. Марлоу не отрывалась от своего тофу. Ее не интересовала Хани Митчелл. Не хватало ей развязной и самоуверенной, как и ее мать, ровесницы; одна только ее грудь порождала у Марлоу комплекс неполноценности.

Но Грейс подвинулась на скамье – довольно глупо, поскольку, кроме них, за столом никто не сидел. Хани глянула на шипы на ботинках Марлоу, потом подняла глаза на застенчивую щербатую улыбку Грейс. Нетрудно было заметить, какая из подруг была податливее, из какой легче что-нибудь вылепить.

Хани села. Она потыкала свой тост с авокадо и заговорила о том, что произошло в классе раньше, пока Марлоу была в туалете, – у одного мальчика треснул голос, и он заговорил, как их директорша. Рассказывая об этом, Хани глядела исключительно на Грейс, и Марлоу оставалось только смотреть ей в ухо. Когда Марлоу попыталась вступить в разговор, Хани выгнула брови и сказала Грейс:

– Слышала бы ты это.

После уроков в тот день Хани ушла с мальчиком, чья семья взяла ее к себе жить, – играющим на пианино застенчивым юным дарованием, которого Марлоу жалела: надо же, довелось спать в комнате по соседству с обладательницей таких буферов. Марлоу и Грейс двинулись в другом направлении. Хани бросила через плечо:

– Пока, Грейсик!

– Грейсик? – удивилась Марлоу.

– Ну да, она меня так называет. – И подруга стала изучать землю под ногами.

К следующему утру Хани и Грейс сплотились в союз, в котором Марлоу не было места. По выходным она видела издалека, как пара входила в спа-салон или выходила из кафе-мороженого. В школе она не обращала внимания на их шутки, происхождения которых не знала. Грейс выглядела виноватой, только если сталкивалась с Марлоу одна, как в тот раз, когда они вдвоем оказались в туалете и Марлоу солгала, с чего все и началось.

Она мыла руки у раковины, когда Грейс вышла из кабинки позади нее. Их глаза встретились в зеркале. Грейс посмотрела на бывшую подругу, и Марлоу заметила про себя, что скорее утопится в унитазе, чем станет с ней разговаривать.

– Можешь пойти сегодня с нами, если хочешь, – произнесла Грейс, но Марлоу видела, как сильно та надеется на отказ.

И она сказала, что у нее не получится, и добавила первое, что пришло в голову: она договорилась провести вечер в другой компании.

– С кем? – поинтересовалась Грейс.

Марлоу почувствовала тревожный толчок в груди.

– С Евой, – не задумываясь, ответила она. Это имя было отчеканено на прикрученной к стене над раковиной емкости с розовым сопливым мылом.

Грейс бросила взгляд на диспенсер и снова посмотрела на Марлоу.

– С какой Евой?

Кто бы знал, как ей в голову пришла столь нелепая фамилия.

– Три, – услышала свой голос Марлоу и молча произнесла все возможные ругательства, какие вспомнила.

– Ева Три? – Грейс вынула из кармана блеск для губ мандаринового цвета. По рекомендации Хани она теперь красилась им каждый день.

– Ты ее не знаешь, – сказала Марлоу. Она наклонилась над раковиной, пытаясь скрыть от зеркала свое горящее лицо. – Мои родители дружат с ее предками. Она только что переехала в Пизмо-Бич. Из Парижа.

Через неделю после того, как Марлоу выдумала Еву Три, в школе состоялась первая в году дискотека. Марлоу не хотела идти, но Флосс настояла.

– Моя обязанность – воспитать тебя сильной, – сказала она. – Я не позволю, чтобы ты сидела в четырех стенах из-за того, что Грейс такая гадюка. – Железная материнская логика. Однако Марлоу заметила панику в глазах Флосс: девочка знала, что у матери были планы на вечер, и она совсем не хотела, чтобы дочь их нарушила.

И потому Марлоу пошла на танцы и стояла в стороне одна, прислонившись спиной к щербатой стене спортзала. Вошли Хани и Грейс в одинаковых нарядах, выбранных Хани: платья из ткани с розовыми индийскими огурцами, на бретельках и с тремя перламутровыми пуговицами на груди.

Когда за час до окончания вечеринки Грейс подошла к Марлоу, та уже знала, что ей следует сказать. Злоба копилась у нее в душе весь вечер, и пора было выпустить ее подышать воздухом.

– Такое же платье, как у Хани? – проговорила она, целенаправленно глядя на плоскую грудь подруги, подчеркнутую глубоким вырезом. – Подозреваю, это была не твоя идея.

Грейс опустила глаза на носки белых кроссовок, оформленные в виде раковины.

– Я хотела спросить, не согласишься ли ты продолжить вечер после танцев, – сказала она. – Можно пойти к тебе?

Так они проводили пятничные вечера до появления Хани: лежали на кровати Марлоу, свесив головы и подметая густыми длинными волосами ковер, и писали мальчишкам дразнящие сообщения. Сердце у Марлоу сжалось от неожиданной надежды, и она дала слово той стороне натуры, которую пыталась задавить.

– Ладно, – ответила Марлоу. – У нас полно чипсов и прочей ерунды. Я готова идти в любой момент.

– Супер, – сказала Грейс. Она подняла глаза, и Марлоу увидела в них вину.

– Супер, – повторила Хани, появившись словно из-под земли, и взяла Грейс под руку. – Я скажу парням. – И добавила: – И Еву Три тоже пригласи.

Они впятером пошли к дому Марлоу. Она впереди. За ней два мальчика, всеобщие любимцы, которые никогда не замечали Марлоу и Грейс до приезда Хани. Каждый из них некоторое время шел рядом с Марлоу, оценивая, представляет ли она интерес. Но ее тошнило от страха, а потому не хотелось ни улыбаться, ни флиртовать, и скоро оба отстали. Один раз Грейс прикоснулась к руке Марлоу, и та обернулась, чтобы услышать, что подруга скажет в свое оправдание. Но Хани тут же заканючила: «Грейсик, иди сюда», и Грейс снова пропала в тени.

Дошли до дома Марлоу, и все выстроились полукругом позади нее на ступенях крыльца. Марлоу скользким от пота пальцем набрала код на панели. Что скажет ее отец, увидев дочь в такой компании: Грейс с помадой странного цвета, мальчики, которых он не знает, и почти зрелая женщина из Аппалачей?

Но в доме было темно. Со сведенным судорогой животом Марлоу обходила с пультом в руках комнаты, включая свет. Странно, что Астона не было: она слышала, как родители договаривались, что он останется дома. Она была уверена, что, заметив выражение ее лица, он найдет причину вышвырнуть гостей вон. Она на него рассчитывала.

Когда Марлоу неслышно вошла в кухню, парни стояли у широко раскрытого холодильника, лившего призрачный свет и распространявшего холодок, доставали отцовское пиво и рассматривали этикетки.

– Уйма стариковского эля, – пробормотал зеленоглазый, театрально закатывая глаза. Его звали Тейлор. Качок, как и второй – Энджел, подстриженный высоким ровным «ежиком». Он закрыл холодильник и передал бутылку Хани.

Даже себе не взял, заметила Марлоу. Жалкое подобострастие. Некоторое время назад она увлекалась Энджелом, и сейчас ее так и подмывало вызвать в голове дневник, чтобы смахнуть оттуда все пассажи, касающиеся его гладких бицепсов и глаз орехового цвета. Она постоянно редактировала свой дневник.

Марлоу взглянула на Грейс. Она была занята тем, что всегда делала сразу же, как только входила в дом к Марлоу: забиралась на высокий табурет у стоящего в центре кухни стола и перекладывала фрукты в низкой деревянной миске. Встречаться с Марлоу взглядом она избегала.

Хани приложила гофрированный край крышки от пива к столу, наклонила бутылку к себе и основанием ладони сильно ударила. Крышка отскочила и упала на пол. Одновременно дождем посыпались мелкие кусочки столешницы.

– Ну так как, – произнесла она над струйкой пара, – Ева присоединится к нам или что?

Марлоу села на разделочный стол и отрывисто проговорила:

– Я написала. Она не может. Застряла дома, присматривает за братом. Билли, – добавила она, чуть не смеясь над собственной беспечностью. Где, черт возьми, отец?

– Без проблем, – сказала Хани. Не отрывая глаз от Марлоу, она подняла бутылку и начала жадно пить из нее. Прошло десять секунд, двадцать, а она все не останавливалась. Пиво текло из уголков рта Хани и струилось по щеке к декольте. Глаза Тейлора алчно следили за ручейками, но зато Марлоу заметила, что Энджел нахмурился и отвернулся. В тишине кухни раздавались только размеренное приглушенное бульканье, словно некое крошечное существо умирало в каком-то мешке. Марлоу не сразу сообразила, что это ритмичные глотки Хани.

Наконец бутылка опустела. Хани отняла ее от губ и рыгнула с такой силой, что по лицу пробежала дрожь. Тейлор заржал, словно ничего смешнее в жизни не слышал.

– Давай поедем к ней домой, – заявила Хани.

– К кому? – спросила Грейс. Казалось, никто не помнил, что было до того, как Хани вылакала пиво.

– К Еве, – нетерпеливо пояснила Хани. Она швырнула бутылку в раковину и пересекла кухню. Не спрашивая, какая дверь ведет в гараж, она сразу схватилась за ручку, словно бывала в доме много раз. Видимо, давняя подписчица, подумала Марлоу. Преданная поклонница.

* * *

Хани выбрала одну из любимых машин Астона. Еще бы, черт возьми: серебристый винтажный «лендровер», оснащенный системой автоматического управления.

Сама Хани взгромоздилась на сиденье, которое все еще называлось водительским. Грейс хотела было сесть рядом, но Хани поколебала устои выстроенного ею мира, жестом прогнав Грейс и поманив Марлоу. Так что Грейс оказалась на заднем сиденье, между Энджелом и Тейлором, которые положили руки на обивку так, что их мизинцы касались бедер девушки.

– Поехали, – приказала Хани машине. И спросила у Марлоу: – Где она живет?

Марлоу запаниковала. Она не отрывала глаз от закрытой двери гаража.

– Марлоу.

Она почувствовала кончики пальцев Грейс на своем плече.

– Просто скажи правду, – тихо произнесла Грейс. – Скажи, что Евы не существует.

– О чем это она говорит, Марлоу? – Хани прижала ладони к рулю и выпрямила руки. Она ждала.

Марлоу потянула на себя ремень безопасности.

– Я не знаю точного адреса.

Грейс вздохнула.

– Посмотри по карте, – ответила Хани.

– Она… – Марлоу выпрямила спину. Она уже зашла далеко, и ей понравилась мысль, пришедшая в голову в следующий миг. – Ева не отмечает свое местоположение на карте. Во Франции так не принято.

Тейлор на заднем сиденье заржал.

– Ладно. – Хани медленно тронула машину.

У Марлоу сильно застучало сердце. Датчики у двери гаража уловили движение, и дверь поднялась. Хани свернула с подъездной дорожки налево и выехала прямо на автомагистраль.

– Грейс говорит, что, по твоим словам, она живет в Пизмо-Бич. Пизмо-Бич, – громко сказала она навигатору.

– Домой, – возразила Марлоу так же громко, и машина притормозила.

– Отменить последнюю команду, – сказала Хани.

Машина снова двинулась с места.

– Хани. – Марлоу оперлась на приборную панель, надеясь, что никто не заметит, как она дрожит. – Не знаю, что ты задумала, – сказала она, – но мы не станем красть отцовский «лендровер» две тысячи четвертого года и не поедем ни в какой Пизмо-Бич. Ты понимаешь, что это опасно? Мы не знаем, как управлять автомобилем.

Играя пальчиками над рулем, Хани повернулась к Марлоу и посмотрела на нее.

– Что именно тебе нужно знать?

Тогда в машине что-то изменилось, и воздух застыл так же, как в ту минуту, когда Хани хлестала пиво. Марлоу знала, что все они – Грейс, и Энджел, и Тейлор, – скорее всего, думают об одном и том же: почему сеть до сих пор не вмешалась? Она прикинула и решила, что, возможно, руководство смотрит иначе на последствия выпитой бутылки пива. Но кража машины? Отдел безопасности не позволит, чтобы это случилось, правда?

Марлоу размышляла, что сказать. Ее ждут неприятности с родителями, их всех ждут неприятности с сетью, если она на камеру упомянет, что их снимают. Но пока Хани выводила машину на шоссе и набирала скорость девяносто километров в час, Марлоу раздумывала, реально ли спасти их жизни, напомнив нахальной девице, что за ней наблюдают.

Потом Хани вдруг взбила волосы руками и подмигнула приборной панели – там находилась встроенная камера.

В животе у Марлоу все похолодело. Хани хочет, чтобы за ней наблюдали, догадалась она. Замысел вздорной одноклассницы теперь открылся ей так же ясно, как дорога впереди. Она представила Хани дома: она сгорает от желания, чтобы ее заметили, но в ее комнате в Западной Виргинии нет возможности добиться этой цели. И тогда она принимает решение захватить самую крупную платформу страны, столицу славы – Созвездие. Она приехала сюда, чтобы стать знаменитостью, и вот настал ее звездный час.

– Домой, – снова приказала Марлоу машине неровным надтреснутым голосом.

Хани взглянула на нее так, словно она была самым скучным человеком на Земле.

– Отключить автоматику, – сказала она, потом схватила руль и нахмурилась. – Фу, какая пыль.

– Слушай, – подал голос Энджел. – Что ты творишь?

– Веду машину, – ответила Хани. – Кое-кто еще знает, как это делается. – И в качестве доказательства она стала выписывать зигзаги, смеясь над тем, как пассажиров швыряет по салону туда-сюда.

Тогда Марлоу заорала и перешла к угрозам. Пообещала вызвать копов, потом отказалась от своих слов и заявила, что уже позвонила им. Астон установил на все машины противоугонную сигнализацию, предупредила она. И уже наверняка знает о краже.

– Ну, значит, он не против, – ответила Хани.

Марлоу отстегнула ремень безопасности. Не раздумывая, она схватилась за руль и потянула его на себя. Передняя часть машины вильнула к краю дороги, а заднюю занесло на середину. Грейс оглушительно завизжала от страха.

Хани сильно толкнула Марлоу в грудь, отпихнув назад на сиденье, и выровняла ход «лендровера».

– Эй, ребята! – воскликнула она, глядя в зеркало заднего вида. – Если не умеешь управлять машиной, очень опасно баловаться на такой скорости. Кажется, у Марлоу истерика. Нужно ее утихомирить, пока мы не разбились.

Марлоу тяжело дышала, прижавшись к дверце.

– Что значит «утихомирить»? – неуверенно произнесла Грейс. – Может, мы просто остановимся?

– Ни за что, – ровным голосом произнесла Хани. – Так что давайте позаботимся о нашей безопасности. – Она снова бросила взгляд в зеркало. – Почему бы вам, ребята, не связать Марлоу своими ремнями по рукам и ногам, для ее же пользы, пока она не угомонится?

– Ты с ума сошла, – дрожащим голосом произнесла Грейс.

– Ничего подобного, – ответила Хани. – Скорая помощь именно так и поступает в подобных ситуациях. Поверь мне. – Она взглянула в зеркало на Тейлора. – У вас ведь есть ремни, парни, правда?

Тейлор и Энджел переглянулись.

– Я не знаю, нужно ли… – начал Энджел.

– Выхода нет, иначе мы разобьемся, – настаивала Хани. – И потом, для нее так будет лучше. – Она повернула голову, чтобы встретиться с Тейлором глазами в зеркале. – До пляжа уже недалеко, – добавила она. – Жду не дождусь, когда смогу скинуть это платье.

Марлоу услышала, как забренчали расстегиваемые пряжки.

* * *

– Мы останемся здесь, пока ты не свяжешься с Евой, – сказала Хани, выключая мотор. «Лендровер» легко преодолел дюны и остановился на темной полоске песка около воды.

– Просто скажи ей, – в сотый раз прошептала Грейс, наклоняясь к уху Марлоу и держа двумя руками ее голову.

Марлоу не ответила. Она решила больше ничего не говорить. Когда она проверяла последний раз, количество зрителей выросло вдесятеро. Пусть остальные, включая Грейс, выглядят законченными подонками. Марлоу останется спокойной и невинной. Она втянула живот, пытаясь не выглядеть перед камерой как бесформенный мешок, поскольку ее положили на заднее сиденье.

– Все на выход, – услышала Марлоу голос Хани. – Она отдохнет, и ей полегчает.

И Марлоу осталась в машине одна, посчитала, как четыре раза хлопнули дверцы, и прислушалась к доносящемуся снаружи гулу океана. Руки были связаны на животе коричневым ремнем Энджела. Она с усилием подняла ноги, чтобы увидеть их. Черный ремень Тейлора обхватывал лодыжки. Через некоторое время Марлоу села, до боли напрягая мышцы живота, и увидела, что Хани недооценила прилив: волны начали плескаться о колеса, и пена оставалась в бороздках шин.

Впереди на пляже сидела в одиночестве на песке Грейс, обхватив руками колени. Энджел сидел на корточках у края прибоя, опустив голову на грудь и тыкая палкой в песок. Тейлор был в воде вместе с Хани. Верная своему слову, она сняла платье и прыгала в промокшем лифчике и трусах, дрожа всем телом. Тихий океан холодный, идиотка, подумала Марлоу. Она вспомнила, как в третьем классе узнала об Атлантике. Прямолинейный учитель не стеснялся в выражениях, словно океан у Восточного побережья был командой соперников. «Мутный, загаженный, теплый как моча», – с презрением перечислял он уничижительные эпитеты.

Марлоу осторожно подняла руки, наблюдая, как запястья двигаются словно один сустав. Ремень начал натирать кожу. Снаружи Хани вдруг прыгнула на руки Тейлору, и он пошатнулся под ее весом.

Марлоу пришло на ум, что опасно оставлять ребенка в машине с открытыми стеклами. Относится ли это еще к ней? Сейчас она не чувствовала себя ребенком, но была уверена, что никто из них пока не повзрослел. Будь они взрослыми, ничего бы этого не случилось – кто-нибудь один имел бы смелость возразить Хани. Марлоу помнила, как учитель, поносивший Атлантику, объяснял, почему во время Утечки погибло так много подростков. Дело не только в том, что они практически жили в интернете. И не в том, что, в отличие от родителей, не помнили мира в доцифровую эпоху. Ни привычки, ни время рождения здесь ни при чем. Они умерли в основном из-за вечных качеств неоперившихся юнцов, которые не изменились за всю человеческую историю, – еще не сформировавшегося мозга и бешенства гормонов. «Подростки не понимают, что жизнь существует и за пределами текущего мгновения, – говорил учитель. – Знаете выражение „Я скорее умру“? Так вот, тинейджеры употребляют его вовсе не в переносном смысле». В тот же год его уволили за излишнюю откровенность, и он исчез из анклава.

* * *

Марлоу заснула сидя. Через некоторое время она проснулась, услышав прерывистое дыхание. Все снова сидели в машине. Она различала только силуэты: Хани и Тейлор вместе втиснулись под руль и лежали, откинув спинку кресла. Энджел аккуратно сложился на пассажирском сиденье. Грейс сидела сзади рядом с Марлоу, прижавшись щекой к стеклу.

Марлоу услышала плеск где-то около бедра: вода, видимо, достигла колесных ниш. Внезапно девайс дернулся в запястье, давая знать, что связь прервалась. Она подумала, что камеры здесь, на мелководье у океана, тоже могут потерять сигнал.

Марлоу выглянула на улицу – это было все равно что закрыть глаза. За окном царила беспросветная темень. Ни огней на берегу. Ни луны. Так вот что значит чувствовать себя брошенной, подумала Марлоу. Она любила родителей, правда. Любить отца было легко, а мать – трудно. Но с раннего возраста, возможно с того раза, когда она выбралась из кроватки, заползла в гостиную, где они устраивали вечеринку, и увидела глубокое разочарование на их лицах, она понимала, что ни мать, ни отец не способны на сильные родительские чувства. Ей все равно удавалось любить их, потому что она знала, что ее защищает кое-кто еще: сеть. Ее подписчики. Когда Флосс говорила, что задерживается по делам и появлялась только через два дня с загаром, полученным явно на яхте, или когда Астон получал сообщение якобы от своей матери, но улыбался слишком уж плотоядно, – Марлоу ощущала, что камеры рядом. То же самое происходило и по ночам, когда родители обычно отсутствовали. Марлоу должна была сама запереть дверь и лечь спать; она долго не могла научиться пользоваться пультом, чтобы не ходить по комнатам в темноте. Но она никогда не боялась, точно так же как, немного повзрослев, не боялась гулять по пустым улицам или на вечеринке оказаться с неподходящим парнем за закрытой дверью. Всю жизнь Марлоу была уверена, что, случись с ней что-нибудь, сеть ее защитит. Но вот она сидела связанная в тонущей машине, и никто не спешил на помощь.

Она убедила себя, что камеры не работают. Иначе и быть не может – сеть не оставила бы ее в беде. Там ценили драматические повороты, но обычно не рисковали актерами. Вещание на ее канале должны были прервать, заявив о технических проблемах, а в это время придумать, как ей помочь.

Вдруг над головой раздался глухой звук – на крышу опустился какой-то предмет.

Остальные пошевелились, но не проснулись. Марлоу прислушалась. Что-то ползло по машине. Сколько ног? Две? Четыре? Нет, пять. Она подняла глаза, как раз когда неизвестное существо прижалось серебристым животом к стеклянному люку. Послышалось звяканье стекла о стекло, и вдруг Марлоу увидела глаз с чернильным зрачком, который наблюдал за ними.

Внезапно вспыхнул ослепительный свет. Марлоу разглядела то, чего не видела в темноте: спутанные блестящие волосы Тейлора и Хани, почти одного светлого оттенка. Покрасневшее лицо Грейс с коричневыми разводами, словно она проплакала много часов. «Ежик» Энджела, топорщившийся над спинкой кресла.

То, что сидело на крыше, имело голос, пророкотавший через стекло:

– Эта машина числится в угоне. Выходите с поднятыми руками.

Остальные зашевелились, побледнели и стали потягиваться. Но Хани в ужасе застыла.

– Что-это-что-это? – кричала она, закрывая глаза.

– Полицейский дрон, – снова и снова повторял Тейлор и в конце концов перешел на бешеный крик. Объяснение, казалось, напугало Хани еще больше.

Дрон соскользнул к окну у водительского кресла, ища виновника, и Хани вдруг бросилась на заднее сиденье и, трясясь, съежилась около Марлоу.

– Отвали от меня на хер, – сказала Марлоу. Выругавшись, она почувствовала, что стало легче, напряжение ослабло, и позволила себе еще одно запретное словцо – настолько была уверена, что ее не снимают. – Развяжи меня, сука, – рявкнула она Хани, толкнула ее плечом, но та только визжала и сильнее прижималась к ней.

Остальные по команде дрона неуверенно вылезли из машины и побрели, подняв руки, к направлявшимся к ним живым копам с ружьями наизготовку. Еще больше полицейских бороздили песок на броневике, утюжа гусеницами пляж. Позади них еле-еле тащился по берегу красный «порше» Астона с низким днищем. Наконец машина стала буксовать и сдалась. Не выключая ни мотора, ни фар, отец выбрался из салона. Морской бриз и ветер, поднятый пропеллером дрона, трепали ему волосы. Через мгновение пассажирская дверца открылась, несколько раз осторожно подергалась, и из машины вышла женщина. Марлоу не могла ее разглядеть, но заметила, что она стройная и ни во что не вмешивается. А значит, это определенно не мама.

Вода стала просачиваться в «лендровер» через плохо закрытую Грейс дверцу. Марлоу посмотрела, как вокруг их ног собирается лужа, и с презрением процедила, обращаясь к Хани:

– Ты что, никогда полицейских дронов не видела?

Шваль деревенская. Ей не пришлось произносить эти слова – тона оказалось достаточно. И Марлоу почувствовала: Хани поняла, что именно ей хотелось добавить.

– Нет, – тихо ответила Хани, и в этот миг она казалась ничуть не старше остальных. Но потом девушка долгим и заинтересованным взглядом посмотрела в окно и повернулась к Марлоу, словно дуло пистолета, в котором осталась одна пуля. – А что это за женщина с твоим отцом? – Она наклонилась так близко, что коснулась своим носом носа Марлоу. На нижнюю губу Марлоу брызнула ее слюна, а связанная девушка не могла ее стереть.

Два копа бежали к машине, лучи фонариков просвечивали золотым светом сквозь кудри Хани.

Прямо в ухо Марлоу она прошептала:

– Интересно, а Астон, вообще-то, тебе отец или кто? Ты на него нисколько не похожа, а твоя мать всегда была еще та шлюха.

Марлоу напрягла руки и ноги, снова стараясь избавиться от ремней. В душе у нее что-то забурлило. Это напомнило ей тот случай, когда через щель в полу подвала в их доме стали подниматься нечистоты. Астон висел над водопроводчиком и говорил: «А нельзя просто закрыть дырку?» Сантехник, прищурившись, посмотрел на него, одним взглядом оценив клиента: богатый, бестолковый, беспомощный в житейских делах, и сказал: «Можно. Но говно найдет другую дорогу».

Кожаные браслеты на запястьях и лодыжках не поддались, и Хани с хохотом откинулась на спинку.

– Еще та шлюха, – повторила она, отодвигаясь.

Марлоу открыла рот, словно хотела закричать, и, схватив зубами щеку Хани, остервенело стиснула их. Зубы погрузились в мягкую плоть между скулой, намазанной румянами, и длинным изгибом челюсти. Хани ахнула, потом дернулась и застыла. Она визжала, выкрикивала что-то невнятное, словно это у нее был занят рот.

– Марлоу, дрянь, прекрати!

Когда она вырвалась, во рту у Марлоу что-то осталось. Все еще стискивая зубы, Марлоу увидела искаженное ужасом лицо Хани, карабкающейся на другую сторону сиденья. На лице у нее выделялось маслянистое розовое пятно с рваными, неровными краями. Кровь не просто текла, а хлестала из него.

Марлоу еще не выплюнула кусок кожи, когда полицейские подошли к машине и стали вытаскивать Хани. Марлоу ждала своей очереди. Окровавленный лоскут в ее зубах тоже ждал, когда она выплюнет его или уж проглотит.

* * *

Выяснилось, что большинство камер в машине не работали. По мере того как Хани увозила их далеко от Созвездия, они теряли сигнал и отключались от Сети. Но в приборной панели была аварийная камера, с низким разрешением и без записи звука, которая все еще передавала изображение. Угол ее обзора не позволял видеть, как жестоко связывали Марлоу. В кадр попала только ее голова, лежащая на коленях у Грейс, – без звука казалось, что подружки просто дурачатся. Однако камера не была так же слепа в тот момент, когда Марлоу накинулась на Хани. Она зафиксировала, как Хани испугалась полицейского дрона, задрожала и прижалась к Марлоу. Потом – как Марлоу в диком порыве, словно в фильмах про живую природу, напала на нее и вцепилась зубами в щеку, а затем укушенная Хани упала назад. Даже Марлоу слегка подташнивало, когда сотрудница Отдела безопасности показывала ей эту запись. Она еще никогда не видела себя на экране – актерам Созвездия запрещалось смотреть производимый ими контент, – так что поначалу Марлоу почти убедила себя, что это другая девушка, просто похожая на нее, посягнула на лицо Хани. Но глубоко в душе она знала, что сама сделала это: она помнила вкус.