Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Марлоу прибыла туда, где дороги сходили на нет, исчезая в высокой густой траве на конечной станции, обозначенной как Абсекон. Дальше она двинулась пешком. Маршрут прокладывала по маленькой бумажной карте, которую дал ей знакомый Хани, – на юго-восток от Нью-Йорка, к месту, которое называют Побережьем. Карта понадобилась ей ненадолго. Не заметить массивную цементную подкову, окружающую Атлантис, было невозможно. U-образная стена, надежно отгораживающая бухту от остального штата, на сотни метров вдавалась в океан, разрезая волны. Между оконечностями буквы «U» прыгала россыпь буйков. За ними дрейфовали лодочки мятного цвета с надписью «Береговая охрана Атлантиса» на бортах.

За стеной жались друг к другу башни; старые эмблемы на их вершинах в основном потрескались или отвалились. Марлоу огляделась на людей, идущих вместе с ней. Нетрудно было догадаться, кто, так же как и она, намеревается проскользнуть через границу незаметно. Лица у таких попутчиков были нарочито безучастны, глаза смотрели строго в землю. Они шагали осторожно и размеренно, специально чтобы не привлекать ни малейшего внимания. Марлоу пристроилась позади пожилой пары, слишком проворной для своего возраста. Им было за восемьдесят, и они представляли собой монолит – оба широкобедрые, темнокожие и с густыми седыми волосами. Когда мужчина кивнул Марлоу, она увидела переднюю часть его кепки: лычки всех цветов и вышитое желтым «Корея II». Вместе, но по отдельности Марлоу и старики направились к правой стороне стены, туда, где она изгибалась и уходила в океан.

Вентнор, последний городишко перед стеной, представлял собой странное сочетание курортной безвкусицы и пограничного угрюмства. Бетонные отели справа от Марлоу были исполосованы ржавчиной. С балконов свисали яркие пляжные полотенца. Слева находились крошечные киоски из хрупкого пластика, которые уже закрылись на ночь. Марлоу подошла к одному из них и заглянула внутрь, щурясь от света голой дежурной лампочки. Стеклянные стопки и елочные украшения с изображением все еще новой американской границы – песок, море и возвышающаяся над ними стена, отбрасывающая длинную суровую тень. Футболки с надписями безыскусным шрифтом: «Гуд-бай, любимая, я уехал в Атлантис». Акваручки с плавающим внутри крошечным пограничником с ружьем и в неоново-желтых очках. Марлоу внезапно обернулась, испуганная напоминанием. Но единственный находившийся поблизости человек в форме, казалось, весь сосредоточился на том, чтобы ее не замечать. Когда глаза их случайно встретились, он развернулся и сделал несколько шагов в другом направлении.

До стены оставался еще квартал, когда Марлоу и пара, за которой она шла, оказались в темноте. Марлоу подняла голову и увидела дрона-осветителя, лениво качающегося метрах в тридцати у нее над головой. Когда она сделала еще один шаг к стене, он бросился вперед и тут же отпрянул, словно наткнулся на что-то. Потом повернулся и снова улетел в глубь страны. Марлоу постояла, привыкая к скудному свету уличного фонаря и ожидая, что предпримут дальше ее пожилые спутники. Они помедлили, а затем направились к лачуге в конце улицы. Сначала вывески на ней Марлоу не видела. Вдруг над крышей зажегся свет, три раза медленно мигнул и снова погас. В этих вспышках Марлоу успела прочитать: «Экспресс „С утра пораньше“». Алкокруиз. Пара, оглядываясь, поспешила к лачуге. Марлоу тоже.

За прилавком стояла женщина в гидрокостюме, собранная и приветливая, словно сейчас была середина дня и она вела нормальный бизнес. Она протянула руку ладонью вверх. Марлоу не знала, сколько денег дала ей. Но было темно, а значит, женщина тоже не могла пересчитать купюры. Она сунула их куда-то под разбитый прилавок, на который опиралась.

– Ждите рассвета. Встречаемся на пляже на Дадли-авеню, – сказала она. – Два квартала в том направлении.

Марлоу убила час, прислонившись спиной к задней стенке лачуги, наблюдая, как чайки собирают крошки пиццы, и иногда задремывая. Едва небо начало проясняться, она встала и направилась к пляжу.

Качавшаяся на волнах вблизи берега лодка напоминала большую игрушку: бело-голубая, на вид словно пластмассовая, над рубкой вялый флаг с черепом и костями, а на борту рисунок усатого пирата с черной повязкой на глазу. «На абордаж!» – было написано в небрежно очерченном комикс-облаке.

Марлоу сняла обувь и побежала к небольшой группе людей, собравшихся вокруг женщины в гидрокостюме. Женщина бурно жестикулировала, указывая то на лодку, то на спасательный жилет, который держала в руках, но говорила совсем о другом – о том, как они будут пересекать бухту. Экспресс «С утра пораньше» привезет их прямо к песчаной косе и бросит там якорь. Ровно через двадцать минут мимо проследует катер, доставляющий продукты в Атлантис с британской баржи.

– Мы быстро поднимемся на борт, – объясняла женщина, – баржа продолжит путь в Атлантис и доставит нас в док. Я провожу вас к ресторану возле гавани и отведу в подвал, где вы переоденетесь в форму официантов. Владельцы ресторана раньше жили в Коннектикуте. Они так и не смогли смириться с потерей родных, а потому помогают нам много лет. – Она осмотрела группу. – После этого вы действуете самостоятельно.

Тут по берегу подъехал, рыча и взрывая песок, джип, за рулем которого сидел водитель в униформе и с осоловелым взглядом. На дверце было написано: «БЕРЕГОВАЯ ПОГРАНСЛУЖБА ВЕНТНОРА». Увидев машину, женщина развязно вильнула бедрами и визгливо закричала:

– Ну, кто готов надраться с утра пораньше? – Когда джип отъехал, она пробормотала: – Извините, конспирация. – И продолжила инструктаж: – И последнее: информация мелким шрифтом. Полагаю, раз вы здесь, то знаете об этом, но я все равно должна вам напомнить. Государственный департамент США запрещает поездки на территорию, которая теперь называется Атлантис, а раньше именовалась Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси. Выезжать оттуда также не разрешается. Вы должны отдавать себе отчет в том, что совершаете незаконные действия. Вы проникнете в другую страну, с которой у Америки нет дипломатических отношений. Если вас поймают по эту сторону границы, вы попадете в тюрьму. Если вас поймают там, вы никогда не вернетесь домой. – Она мотнула головой, указывая через плечо на конец стены, расположенный в нескольких сотнях метров от берега. – Смотрите, как далеко она тянется, – сказала женщина, и Марлоу проследила взглядом вдоль каменного сооружения, край которого терялся в дали океана. – И все же. – Женщина улыбнулась, и Марлоу увидела, что у нее золотой зуб, совсем как у пирата на борту. – Все же, – повторила женщина. – Мы можем ее обойти, не так ли? У стен есть слабое место: они где-то заканчиваются.

На борту лодки Марлоу стояла на палубе у леера, держа в руках коктейль: все здесь притворялись, что пьют. Когда окончательно рассвело, она сняла парик и бросила его в воду. Потом огляделась, проверив, не узнал ли ее кто-нибудь. Но все пассажиры с бокалами в руках решительно смотрели в небо, делая вид, что любуются рассветом. Это был один из отвлекающих маневров.

Но Марлоу зрелище в самом деле очаровало. Она смотрела, как цвета зари просачиваются сквозь небо на горизонте, и представляла отца в его комнате. Представляла мать, уродливую от рыданий из-за бегства дочери, но сидящую к камере более выигрышной стороной, – и хотя эта мысль должна была вызвать у нее отвращение, она внезапно поймала себя на том, что сильно, до дрожи в коленях, скучает по Флосс. Интересно, поддался ли Эллис на уговоры Хани, не пошатнулось ли его железобетонное мнение о характере Марлоу и не решил ли он в конце концов согласиться на сделку. Она вообразила, как Хани в пижаме стоит в своем роскошном холле и машет руками, спрашивая у водителя: что значит – Марлоу не появилась? Ее мать, и муж, и теперь знаменитая бывшая одноклассница – все они будут думать одно и то же: как это возможно, чтобы Марлоу отправилась куда-то по собственной воле?

А она здесь. Разрезает волнующиеся мутные воды, удаляясь от всех них и приближаясь к правде. Ее научили, что существование в реалити-шоу ее кормит, что нет лучшего образа жизни. Но на тротуарах Нью-Йорка она видела никому не известных счастливых людей, которым не надо круглосуточно бороться за повышение рейтинга. Они были толстоваты, что-то бормотали себе под нос, но выглядели более живыми, чем актеры Созвездия, и их вид заставлял Марлоу жалеть Флосс и Эллиса с их нескончаемым спектаклем, и Хани с ее армией невежественных адептов. Даже если они получат всех поклонников на свете, то никогда не перестанут искать новых.

Марлоу больше не будет жить под прицелом тысяч глаз. Теперь она сама наблюдала и наконец видела мир по-другому. Любуясь рассветом, она разглядела все цвета, которых таблетки лишали ее многие годы: обожаемый ею оранжевый; желтый, напоминавший о том времени, когда он был ее любимым цветом; розовый, оказавшийся не таким уж и пошлым. И еще в той части сознания, которую обычно заполнял ее девайс, она слышала новый голос, убеждавший ее идти вперед.

Марлоу перегнулась через леер, подставила лицо брызгам и прислушалась к этим увещеваниям. Она была почти уверена, что это ее собственный голос.

Глава двадцать первая

Орла

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2016

Следом за управляющим Мэнни Орла вышла из лифта и направилась к его квартире 1-А.

– Большинство жильцов разъехались по домам на Рождество, – сказал он. – Так что у нас достаточно места для тех, у кого нет часов. Думаю, нам всем лучше соблюдать меры предосторожности и держаться вместе. Похоже, что вырубило весь квартал.

– И ни одни часы не работают? – спросила Орла. – Ваши показывают то же самое?

Мэнни кивнул.

– Если их включить в розетку, будет черт знает что.

Тогда Орла вспомнила о своем телефоне, нащупала его в кармане на животе и вынула.

– Но ведь можно пользоваться… – начала она, но тут же умолкла, взглянув на экран. Обои – фотография ее и Флосс годичной давности – заменилась странным расплывчатым изображением. Экран был покрыт белыми квадратами со скругленными углами – обитая мягким материалом стена, догадалась Орла, какие бывают в психиатрических лечебницах. Не было ни времени, ни даты, ни иконок – только белые квадраты, которые запирали их снаружи, а не внутри.

– Взгляните. – Орла показала экран Мэнни.

Он скривился.

– Да, они все так выглядят. – Он открыл дверь.

Войдя, Орла заметила, что он запер замок.

Вид кухни вызвал у Орлы дежавю. Она была такой же, как кухня в ее квартире в первые два года, пока ее не обновили: желтый свет еще хуже, чем скупой белый, появившийся позже, шкафы с фасадами из фальшивой сосны.

Орла сделала несколько шагов вперед. Около десяти соседей сгрудились вокруг кухонного стола, двигаясь, чтобы дать друг другу место на диване винного цвета. В середине развалилась злая пожилая женщина, которая обычно целыми днями сидела на скамье с кожаным сиденьем в холле и приставала с болтовней к швейцарам.

– Шпана хулиганит, или какой-то сбой, – бормотала она сейчас, ни к кому конкретно не обращаясь. – Не нужно паники.

На зеленый в крапинку разделочный стол оперся сосед со второго этажа, мужчина за пятьдесят, чей бостон-терьер носил в зубах свернутые трубочкой газеты.

– Вот именно, – сказал сосед. – Я жил в центре, целый год дыша мертвечиной. Так что не знать времени – это еще не конец света.

В гостиной сидели дети с четвертого этажа, мальчик и девочка непонятного Орле возраста; в лифте всегда валялись детали от их ярких игрушек. Оба уставились в телевизор, на экране которого – пульс у Орлы помчался вскачь – были те же белые квадраты, что и в ее телефоне. Их мать, в такой же пижаме карамельного цвета, как и ее отпрыски, повернулась к ней и сказала:

– Так уже давно. Но мы на всякий случай не выключаем.

Мускулистый латиноамериканец, который раньше выходил по утрам на работу одновременно с Орлой, помогал сыну Мэнни Линусу задвинуть рождественскую елку в угол, чтобы освободить побольше места. Орла кивнула Линусу, но мальчик не встретился с ней взглядом. Она подумала, что его пугал ее огромный бюст, но потом он поднял голову, и девушка увидела его красные от слез глаза. Он боялся.

Подошел Мэнни и положил руки на плечи сыну.

– Итак, пока ничего не известно, – обратился он ко всем присутствующим. – Электричество есть, но что-то произошло со временем. На всех часах шесть-шесть-шесть. Интернета нет, телевизор не показывает. Всякие гаджеты просто… зависли. Телефон случайно ни у кого не ожил?

Все жадно поводили пальцами по экранам телефонов и покачали головами. Нет.

– К счастью для всех нас, – бодро сказал Мэнни, – я старомоден и еще пользуюсь стационарным телефоном. Вызову копов, пусть разбираются, что происходит. – Он приложил к уху трубку висящего на стене телефона, нахмурился и тихо повесил ее обратно.

– Мисс, – мягко окликнул Орлу мужской голос, – хотите сесть?

Орла обернулась. В каминном кресле с накинутой на спинку кружевной салфеткой расположился широкоплечий белый мужчина со спокойными, широко расставленными глазами за очками в серебристой оправе. Из расстегнутого ворота мятой белой рубашки выглядывал край пожелтевшей майки и рыжеватые курчавые волосы на груди. Орла не сразу узнала его: это был украинец из пентхауса, в чьем садике они с Флосс когда-то давно пили – Флосс придавала уверенности безупречная задница, а Орле придавала уверенности Флосс. Она поблагодарила украинца и села в предложенное кресло.

Послышался слабый стук в дверь. Все обернулись. Мэнни посмотрел в глазок и, качая головой, отпер дверь. Орла услышала, как он говорит:

– Извините. Я пускаю только жителей этого дома.

– Понимаю, – ответил женский голос. – Но я ненадолго, только погреться. Я живу на Статен-Айленде и не могу попасть домой. Транспорт не ходит. Ни автобусы, ни метро. Туннели и мосты тоже закрыты. Никому не разрешают выходить на улицы.

– Правда, что ли? – прошептал кто-то позади Орлы. – Ужас какой.

– Не могу, – ответил Мэнни.

– Пожалуйста.

Голос женщины показался Орле знакомым. Она встала и посмотрела, кто это. Увидев пушистые крашеные волосы над флисовой повязкой, девушка подошла к двери и коснулась плеча Мэнни.

Миссис Сальгадо без выражения, ничего не ожидая, взглянула на нее.

– Она со мной, – сказала Орла.

Мэнни недовольно скривил губы.

– Мы не можем принять всех, – проговорил он, но потом вздохнул и, оставив без внимания красноречивый взгляд жены, впустил мать Анны.

* * *

Они провели вместе всю ночь в ожидании каких-то перемен.

Когда взошло солнце, Мэнни вышел на улицу и вернулся с нарезанным хлебом, арахисовым маслом и невнятными новостями, собранными у полицейских и дерганых кассиров, вынужденных подсчитывать сдачу в уме. Все копы использовали одну формулировку: тотальный взлом. Сигналы джи-пи-эс прерваны, все кабельные сети, телефонные компании и интернет-провайдеры выведены из строя, резервные копии уничтожены. Один коп рассказал Мэнни, что в тихом городишке на севере штата, где некоторые еще пользуются услугами местного провайдера, паре человек удалось выйти в интернет, они набрали адреса всех известных им сайтов и обнаружили, что ни один из них не действует, а другие и вовсе исчезли.

Больше всего людей пугало вторжение в электрораспределительную сеть: это означало, что хакеры – виртуозы своего дела. Они сумели вмешаться в систему подачи электрического тока. Вот почему даже самые старые и замшелые приборы, включающиеся в розетку, больше не отсчитывали время правильно. Мэнни слышал, что руководство полиции Нью-Йорка и ФБР, мэр и губернатор – все они обосновались на Центральном вокзале под старыми часами с четырьмя опаловыми циферблатами. Кроме того, подтвердились слова миссис Сальгадо: транспорт находился в коллапсе. Таймеры светофоров вышли из строя. Поезда стояли неосвещенные и бесполезные. Самолеты или бездействовали на аэродромах, или кружили в воздухе, ожидая, когда диспетчеры сверятся с бумажными картами.

Город практически пуст, сообщил Мэнни. Люди просто сидели по домам и пережидали, как делали бы в любом случае, учитывая долгий обильный снегопад. Правда, признался Мэнни, часто пожимая плечами, чтобы не слишком напугать своих гостей, ему пришлось идти в магазин на соседней улице, поскольку ближайший продуктовый «немножко грабили».

Потом погас свет. В комнате воцарился такой же голубовато-серый сумрак, как и за окном, где стояло хмурое утро.

Все долго молчали, словно, если не упоминать о тьме, свет мог снова зажечься. Но в конце концов пришлось признать факт отключения электричества, и украинец со вздохом сказал, почесывая ухо:

– Вообще-то сегодня Рождество.

* * *

Все чувствовали, что жену Мэнни стесняет толпа народу в доме. Она стала собирать стаканы из-под воды и складывать их в раковину. Поэтому все начали шептаться о том, чтобы вернуться ненадолго в свои квартиры, помыться и отдохнуть, пока за окном светло, а на закате снова собраться.

Орла так привыкла, что миссис Сальгадо ходит за ней, что не сразу осознала: женщина намеревается идти к ней домой. А куда еще? Сначала Орла предложила ей принять душ и выдала легинсы и фуфайку, чтобы переодеться.

Миссис Сальгадо взяла одежду и взглянула на распухшие лодыжки Орлы.

– Лучше ляг и подними ноги повыше, – посоветовала она. – Когда тебе рожать?

– Сегодня, – сказала Орла. – Но сегодня это не случится. Я не ощущаю ничего особенного. – Она произнесла это твердо, желая, чтобы ребенок ее услышал. Она была настроена держать Марлоу внутри, пока все это не закончится. А когда вернутся на свои посты фотографы и заработает интернет, люди отвлекутся от аварии и смогут услышать ее заявление: Флосс пытается украсть у нее дочь.

Миссис Сальгадо взглянула на нее и скривила губы.

– Ты думаешь, все случится так просто? – спросила она. – Однажды утром ты проснешься и почувствуешь себя матерью?

– Я только имею в виду, что схваток нет, – ответила Орла.

– К твоему сведению, ничего особенного не будет, – продолжила миссис Сальгадо, словно не слышала ее. – Ребенок рождается, а ты все ждешь, когда почувствуешь, что твоя жизнь изменилась. Годами. Всегда думаешь: вот однажды я проснусь и почувствую себя… – она пощелкала выключателем в ванной, но света не было, – способной, – сказала она, – способной защитить это маленькое сокровище. Но этого никогда не происходит. И ты всегда боишься не справиться. И потом однажды так и происходит.

Орла взглянула ей в лицо – сухое, изборожденное морщинами, с черными кругами под глазами – и подумала: какие следы переживаний появились при жизни Анны, а какие после ее смерти? И за какие в ответе она сама?

– Зачем вы ходите за мной? – спросила Орла.

Миссис Сальгадо повернула голову и стянула со спутанных волос повязку. Она так сморщилась, словно смотрела на солнце.

– Я не хотела верить, что ты чудовище, – объяснила она. – Я видела тебя только по телевизору и подумала: если увижу, как ты идешь по улице, или едешь в метро, или покупаешь еду в магазине, не знаю, может, даже наступаешь в лужу, то ты покажешься более реальной. Я пыталась отнестись к тебе как к чьей-то дочери.

У Орлы сжалось сердце. Она подумала о родителях, которые заканчивали полуторамесячный тур по Европе, подаренный Орлой, несмотря на то что это почти удвоило сумму долга (противные красные цифры) на ее кредитном счете. Путевки она заказала много месяцев назад, желая отослать мать с отцом из страны на время последнего триместра, чтобы они никогда не узнали о ее беременности и родах. У Гейл возникли сильные подозрения – «тридцать семь лет совместной жизни – это не юбилей, дорогая», – но она приняла подарок.

– И как? Получилось? – спросила Орла у миссис Сальгадо.

Женщина взяла Орлу за руку, похлопала ее, погладила. Потом ответила:

– Нисколько.

* * *

После душа Орла заснула неглубоким и беспокойным сном, в котором слышала собственный стон. Когда стемнело, миссис Сальгадо разбудила ее, и они снова пошли на первый этаж. По пути к двери Орла заметила, что одна из книг богатой наследницы, оставленных Флосс при переезде, лежала на кухонном столе. Миссис Сальгадо заложила ее меню доставки из ресторана, словно собиралась вернуться.

В рождественскую ночь толпа соседей была меньше: за столом сидели только Орла, ее преследовательница, пожилая женщина, украинец и семья Мэнни. Ели запеченную свиную ногу с рисом и голубиным горохом, которую жена Мэнни приготовила на газовой плите. Она все время бормотала, что этого недостаточно на всех, откуда ж ей было знать, и все постоянно бормотали в ответ, что вполне достаточно и, конечно, она не могла знать, но все равно очень вкусно. Украинец принес водку и разлил ее всем, кроме Орлы, даже Линусу. Мальчик посмотрел на мать, и она удивила всех, сказав:

– Если сможешь выпить – давай.

Она надела украшения, которых утром на ней не было, – цепочку с кулоном, серьги в виде капель, широкий браслет, – и они, кажется, немного подняли ей настроение. Хорошо, что Мэнни заранее позаботился о подарке, с одобрением подумала Орла.

Убирали со стола все вместе. Орла вытирала тарелки, пока миссис Сальгадо не забрала у нее полотенце и не велела сесть. Украинец отвел пожилую даму, полусонную и раскрасневшуюся после ликера, к дивану.

Все уселись, думая, как заметила про себя Орла, определенно об одном и том же: что делать теперь? И вдруг все услышали доносящийся с улицы рев. Он звучал волнами, усиливался и стихал, и была в этом звуке устрашающая сила. Но люди не столько испугались, сколько устали от неопределенности, а потому зажгли вынутые женой управляющего из шкафа свечи и вышли на улицу.

Оказалось, это было пение.

На Восьмой авеню собрались люди. Задрав головы, они глядели на человека в сувенирных рождественских очках, который опасно свесился из окна третьего этажа невысокого дома. Он широко жестикулировал, дирижируя поющей толпой. В одной руке он держал огромный бокал с мартини, то и дело выплескивая напиток, в другой – огромный пурпурный фаллоимитатор с подсветкой. Размахивая им, мужчина руководил исполнением гимна «О, святая ночь».

– Какая прелесть, – заулыбался Мэнни.

Его жена, сурово глядя на вульгарный жезл, возразила:

– Ничего прелестного не вижу.

Орла оглядела квартал. «Старбакс» был разгромлен. Диск с изображением русалки, который обычно качался на штыре над дверью, теперь валялся на тротуаре лицом вниз с торчащими из задней поверхности проводами. Чуть дальше к северу, на здании «Медисон-сквер-гарден», молчаливо чернели рекламные мониторы. Погасшая башня Эмпайр-стейт-билдинг разрезала темным шпилем луну. Звуки, к которым Орла привыкла, – автомобильные гудки, сирены, рев моторов – исчезли. Она почти обрадовалась, когда мужчина с диким взглядом протолкался на углу Двадцать шестой улицы через толпу, горланящую про Иисуса.

– Слишком поздно! – говорил он поющим. – Слишком поздно!

Дойдя до Орлы, он остановился и, машинально сделав шаг назад, уставился на нее.

– Вы промокли, – произнес он совершенно будничным голосом.

– Что? – Орла стала хлопать себя по бокам и бедрам.

– Я говорю, у вас брюки все мокрые, – уточнил незнакомец.

Она подумала, что он имеет в виду сырой низ штанин, замызганных в уличной слякоти, но миссис Сальгадо опустила свою свечу.

Орла увидела, что ее тренировочные брюки мокры в паху и темное пятно сползает вниз по штанинам.

– У тебя отошли воды, Орла, – всплеснула руками миссис Сальгадо. – Нужно отвезти тебя в больницу.

– Нет, – запротестовала Орла. Сегодня еще не пора, это, должно быть, что-то другое. Потом в пояснице появилась острая тянущая боль, отчего в глазах замелькали искры. – Я хочу еще подождать.

Но никто ее не слушал. Миссис Сальгадо уже звала Мэнни, а тот, стараясь перекричать пение, звал полицейского. Его голос вплелся в общий хор, и управляющий стал соревноваться с толпой. «Йо, святая ночь, – нам нужна помощь, – о, святая ночь, – у нас тут женщина рожает. – О, святая ночь».

* * *

Генераторы в «Маунт-Синай-Уэст» уже садились. В приемном отделении было темно, потом вспыхивал ослепительный свет, потом снова темнело, как в ночных клубах, которые Флосс всегда любила, а Орла всегда ненавидела. В сопровождении миссис Сальгадо она пробиралась к регистратуре.

Когда сестра вела Орлу и миссис Сальгадо мимо палаты новорожденных, электричество снова замигало. Младенцы – нет младенцев, младенцы – нет младенцев. Груднички, неотличимые друг от друга в своих чепчиках и хлопчатобумажных конвертах, казалось, не замечали моргания света.

Как только Орла легла на кровать, пришел новый приступ боли.

– Дыши, – приказал кто-то, но она больше не могла вдыхать.

Медсестра вынула из клубка часов, лежащего в небольшой корзине, одни и передала их миссис Сальгадо. Одетые в белые перчатки лапы Микки-Мауса показывали четверть девятого.

– Следите за частотой схваток, – велела сестра матери Анны.

К кровати Орлы подошла врач, держа руки в карманах больничного халата.

– Извини, дорогая, эпидуральной анестезии не будет, – сказала она. – У нас не хватает сотрудников. Но ты справишься. Миллионы женщин переносят роды без обезболивания. Твоя мама с тобой, так что все будет хорошо.

– Мне, вообще-то, сорок шесть лет, – фыркнула миссис Сальгадо.

Врач сунула пальцы внутрь Орлы, которая едва удержалась от вскрика.

– Три сантиметра, – заключила акушерка.

Три часа спустя шейка матки раскрылась только на четыре сантиметра, а сердцебиение ребенка стало замедляться. Врач позвала на помощь коллегу, и они отошли совещаться в угол комнаты, где с потолка свисал сетчатый гамак с шаром для йоги. Обменявшись с коллегой мнениями, врач хлопнула в ладоши.

– Итак, – обратилась она к Орле. – Придется делать кесарево сечение. А это значит, – пропела она мелодичным голоском доброго доктора, – что ты все-таки получишь анестезию. Наконец-то, да?

Когда Орлу завозили в операционную, миссис Сальгадо склонилась над каталкой.

– Если эти часы идут правильно, то сегодня еще Рождество, – сказала она Орле. – Твой ребенок родится до полуночи – ты и не заметишь, как быстро все случится. Мне тоже делали кесарево. – Она осторожно протянула руку и отодвинула кудряшки со лба Орлы.

Свет снова погас. Небольшая процессия, направляющаяся в операционную, остановилась и стала ждать.

– Мне очень жаль, – произнесла в темноте Орла. – Мне очень, очень жаль.

На некоторое время воцарилась тишина. Потом сестра, стоящая за левым плечом роженицы, проговорила:

– Забавно… Обычно тут так говорят мужья.

Когда свет зажегся, миссис Сальгадо уже не было. Орла подняла голову и стала искать мать Анны.

– Ничего страшного, – успокоила ее сестра. – Она будет рядом, когда ты очнешься после операции.

Но ее не было. Миссис Сальгадо хотела остаться, но ей пришлось уйти, когда ее стали терзать мысли об Анне – Анне, вынутой из нее, когда она лежала на точно таком же столе, о первом громком крике Анны, мокрых, колотящих воздух кулачках Анны, красновато-лиловой грудке Анны, делающей первое дыхание. Орле об этом никто не говорил. К тому времени, когда она пришла в себя и Марлоу положили ей на грудь, это было уже не нужно. Она была матерью. И она понимала.

От миссис Сальгадо в ее жизни осталась только аккуратная стопка шерстяных вещей, оказавшаяся на стуле в палате Орлы: крошечные штанишки, крошечный свитерок, крошечная шапочка. Орла узнала пряжу: еще недавно это был шарф, который миссис Сальгадо вязала последние несколько недель, сидя около дома Орлы. Но поскольку Гейл тоже умела вязать, Орле было известно, что опытная рукодельница может в любой момент распустить одно изделие и смастерить другое.

* * *

В первый день жизни Марлоу мир был все еще напуган и лишен времени. Но в палате Орлы царила безмятежность. Девочка спала, и переутомившиеся медсестры смотрели на нее с облегчением. Девочка хорошо кушала, и не в меру любопытная консультантша по грудному вскармливанию улыбалась и громко произносила «слава богу». Орла в ответ сияла. Смотрите, что она произвела на свет. Никогда больше она не будет одинока.

В обычных условиях молодую мать не стали бы так надолго оставлять с новорожденным ребенком. В обычных условиях Марлоу бы купали, брали у нее анализы и увещевали бы Орлу соблюдать постельный режим, чтобы глубокий разрез на животе заживал. «Но в нынешних обстоятельствах…» – постоянно повторял персонал, и смысл слов был в следующем: они не следят за состоянием роженицы и младенца. Орле посоветовали вставать осторожно. Ей показали, как снимать и надевать на ноги антитромбозные манжеты. Ей сказали звонить, если она почувствует головокружение, и сохранять спокойствие, если сестра не придет сразу. Кроме прочего, ей предложили прислушиваться к своему телу.

От нечего делать Орла вычислила регулярность перебоев с электричеством. Они происходили каждые двадцать минут и длились около тридцати секунд. Всякий раз, когда темнота и тишина опускались на отделение, сестры бросались с поста к пациенткам, присоединенным к аппаратам жизнеобеспечения. Потом генератор снова включался, подача электричества возобновлялась, и работа отделения возвращалась в привычное русло.

Позже в тот же день, когда Марлоу спала в чистой плетеной кроватке, Орла ясно услышала бодрый ритм рингтона. Она подошла к двери, приоткрыла ее и выглянула в коридор. На посту все сестры скучились вокруг брюнетки, постриженной перьями, которая несколько минут назад просила Орлу подуть в цилиндр.

Брюнетка держала в руках мобильник. По голубой подсветке жирного подбородка женщины Орла поняла, что телефон работает и на экране демонстрируется видео. Позади брюнетки два сестры переглянулись и попятились.

– Что? – вдруг закричала хозяйка телефона, обращаясь к кому-то, хотя на другом конце линии явно никого не было. – Эйва видит это? Что за… Ой нет, о черт! – Она встала. Остальные сестры разлетелись в стороны, как голуби. Брюнетка в бесшумных тапочках подошла к выходу на лестницу и двумя руками толкнула дверь.

– У нее что, работает телефон? – выкрикнула пациентка из соседней палаты.

– Вернитесь все в кровать, пожалуйста, – резко сказала другая медсестра, и Орла поняла, что не одна она подглядывала – все роженицы высунулись в коридор. Она снова легла в кровать и надела на ноги манжеты. Через пять минут незнакомая сестра с детским лицом и мелкими черными кудрями вошла в палату. Не глядя на Орлу, она взяла губку с полочки маркерной доски, стерла с нее имя брюнетки и написала свое. Потом молча вышла и вернулась к остальным, сбившимся в кучу позади высоких перегородок и шепотом обсуждавшим произошедшее.

Орла успела покормить дочь дважды, поменять ей подгузник и снова уложить спать, и тут осознала, что никто из сестер не заходил к ней уже несколько часов. Ей давно должны были принести белую чашечку с таблетками: операционный шов жгло от боли, и под ним в животе все мучительно ныло. Похоже было, что они с Марлоу больше никого не интересовали, словно провалились в какую-то пропасть.