Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

Когда Орла и Дэнни вышли из ресторана, беспечно размахивая пакетами, девушка подумала, что они вернутся в дом Иэна, чтобы проверить, как там Кэтрин, но Дэнни вздумалось покататься. Сев наконец-то на переднее сиденье, Орла коснулась рычага коробки передач и сказала:

– Жаль, что я не умею ездить на механике.

Она вовсе об этом не жалела, ей вообще было наплевать, но она всегда искала способы казаться интересной.

Не отрывая глаз от дороги, Дэнни накрыл ее руку своей и не убирал, время от времени передвигая рычаг. Орла не говорила ни слова, не шевелилась и не дышала. Он гнал машину слишком быстро, слишком близко прижимался к обочине и беспечно лихачил на серпантине. Но она никогда в жизни не чувствовала себя в большей безопасности.

Потом они вернулись к дому Иэна и, усевшись на крыльце, стали есть и разговаривать. Некоторое время назад Орла дала Дэнни книгу – плаксивый подростковый манифест, который в то время воспринимала как священное писание.

– Мне очень понравилось, – признался Дэнни. – Я пытался заставить Кэтрин прочитать, но вряд ли она что-то поняла.

Он смотрел куда-то вдаль, словно за перилами крыльца расстилался роскошный вид, хотя всю перспективу загораживал находившийся через дорогу дом, с карниза которого все еще свисала новогодняя гирлянда с наполовину перегоревшими фонариками.

– Это будет нашим с тобой общим впечатлением, – произнес Дэнни.

Войдя в дом, они обнаружили, что Кэтрин глубоко спит. Дэнни провел рукой над ее ртом, проверяя, дышит ли она, и забрался в кровать рядом с ней. Уставшая Орла легла на полу, и Дэнни вытащил из-под своей головы подушку и бросил ей.

– Ты будешь помнить нас, Орла? – тихо спросил Дэнни.

Сердце у Орлы чуть не выпрыгнуло из груди, и у нее мелькнула мысль: может, она была неправа, оставаясь храброй, чистой и мудрой, и не нужно ли ей забрать заявку из престижного колледжа в горах или попробовать уговорить Дэнни поступать туда вместе с ней? Будучи семнадцатилетней девушкой, она верила, что у него отличные задатки, которые не заметны никому, кроме нее.

– Кого это – вас? – спросила она наконец.

Дэнни, уже засыпая, ответил:

– Всех нас. Ну, знаешь, ты будешь где-то жить, станешь писательницей, и… – Он замолчал и длинно и громко зевнул. – И я буду хвастаться приятелям: «Я ее знаю».

На следующее утро, после того как выступили директор и председатель ученического совета, предстояло произнести речь Орле. На выборах в органы самоуправления она была единственным кандидатом в заместители председателя и, по настоянию Гейл, ради строки в резюме для поступления в колледж исполняла эти обязанности. Стоя на сцене с распечаткой набранного через один интервал текста, переполненного метафорами, не особенно имевшими успех, Орла говорила медленно, надеясь, что Дэнни и Кэтрин появятся хотя бы к концу. Но когда она завершила выступление, их места все еще оставались пустыми.

Через несколько часов после церемонии в доме Орлы зазвонил телефон. Это была Кэтрин. Хотя к тому времени обе девушки уже имели мобильники, они по привычке звонили друг другу на домашний, следуя одновременно формальному и интимному обычаю – гордому свидетельству их долгой дружбы. Кэтрин всю трясло от чувства вины. Все утро ее тошнило после вчерашнего, объяснила она. Потом она поехала с Дэнни на автомойку и ждала его, пока ему тщательно отмывали машину – по пути из дома Иэна ее стошнило прямо на пассажирское сиденье.

– Я опозорилась на вечеринке? – спросила Кэтрин.

– Да нет, – деликатно ответила Орла, словно Кэтрин действительно осрамилась и подруга не хотела говорить ей правду.

– И мне так стыдно, что я пропустила твою речь, – дрожащим голосом, словно вот-вот заплачет, добавила Кэтрин. – Ты не обиделась?

– Нет, конечно, – сказала Орла. И больше ничего. Она слушала прерывистые вздохи на другом конце провода – Кэтрин явно ждала от подруги утешения. Но Орла думала только о том, как Кэтрин заблевала в машине Дэнни кресло, в котором она сидела ночью. Прижав трубку плечом, она скупо молчала.

Закончив разговор, Орла увидела в дверном проеме Гейл с накрытым крышкой пластиковым тазиком, который в Лихайском университете будет жить у нее под кроватью.

– Тебе так много дано, Орла, – сказала мать. – Оставь Кэтрин то, что у нее есть.

Лето прошло мимо, и Орла искала поводы не встречаться с Кэтрин. Перед отъездом в колледж они сдержанно попрощались по телефону. Орла не солгала Кэтрин: она не обижалась и не сердилась – просто не видела причин оставаться подругами. Ее чувства к Дэнни получили обоснование: «Я буду хвастаться приятелям: „Я ее знаю“». Он хочет увидеть ее произведения в печати. Неважно, как дальше сложится жизнь, подумала Орла, Кэтрин обречена быть всего лишь сноской.

Именно в колледже девушка начала следить за ним, потому что там она впервые была одна. По непонятным для Орлы причинам другие первокурсницы в общежитии смотрели мимо нее, словно сговорились. Соседка по комнате пробормотала что-то про проблемы со сном и куда-то переехала в октябре, всего через пару недель после того, как они с Орлой условились, куда повесить постеры и поставить маленький холодильник – не обошлось без старых как мир препирательств двух девочек, не привыкших делить с кем-то комнату. После того как вывезли мебель соседки, Орла весь день клялась себе, что подойдет к одной из студенток в коридоре и скажет: «Я теперь живу одна, так что, может, выпьем у меня сегодня вечером?» Но – вероятно, потому что они сталкивались, в основном когда голые тела были обмотаны полотенцами, – она так и не набралась смелости.

К началу осенних каникул компании уже сколотились и закрепились. Орла слышала, как группы друзей проходили мимо двери, которую она уже перестала держать приглашающе открытой, как посоветовал ей педагог-куратор. Слышала, как они опаздывали на завтрак без нее, слишком рано шли на ужин без нее, шумной толпой направлялись на вечеринки, и тоже без нее. Ее одиночество было таким стихийным, таким полным и беспричинным, что она почти надеялась, что кто-то из секретарей университета придет и сгладит его, как исправляют путаницу с размещением студентов по комнатам и накладки в расписании.

Перед самыми зимними каникулами Орла попыталась вступить в женскую студенческую организацию, случайно попав на вводную беседу, где обнаружила двести девушек в почти одинаковых черных остроносых сапогах, чернильно-синих джинсах и клетчатых шарфах. Только одна из них была одета иначе: индианка, с которой Орла посещала занятия по математике (ну, когда посещала). Бойкая блондинка, беседующая с индианкой, громко и отчетливо произнося слова, повернулась к Орле, когда та села. Она окинула взглядом университетскую фуфайку, голубые джинсы и пластиковые «крабы» в волосах.

– А ты из какой страны? – громко спросила она.

К весне Орла стала уходить в изоляцию. Она продала через студенческий сайт свою столовскую карточку и стала питаться крылышками буффало у себя комнате. Смотрела «Секс в большом городе» на дивиди. Писала рассказы, тексты песен, бесконечные сценарии. И, поскольку для этого появлялось все больше и больше технических средств, наблюдала за Дэнни. Садясь писать, каждые четыре минуты она проверяла его страницу в «Майспэйс». Спотыкалась на входе, затем пялилась на его ник в списке друзей в своем мессенджере, глядя, как буквы превращаются из черных в серые, когда он находил занятие поинтереснее.

Один семестр следовал за другим, и ничего не менялось. Однажды Орла заметила в студенческом клубе индианку, которую видела на заседании женской организации. Она направилась к девушке, и в голове у нее сама собой сложилась приветственная фраза: «Помнишь тот вечер? С ума сойти. Мы что, упустили случай получить буклет какой-нибудь модной компании?» Но, когда она подошла ближе, откуда ни возьмись выскочил изможденного вида рыжий парень и дружески похлопал индианку по плечу. Пара нашла столик, и оба расстегнули куртки. Орла обратила внимание, что девушка была в правильном шарфе, правильных джинсах и сапогах. И в фуфайке с глухим воротом и с логотипом женской студенческой организации.

Приезжая домой на каникулы, Орла иногда поглядывала на диск родительского стационарного телефона. Но после годового молчания Кэтрин начала писать ей сообщения. По праздникам она присылала Орле затасканные здравицы – поздравляю с тем или этим, привет родителям, – и девушки интересовались одна у другой, как дела. Что тут можно сказать? Дважды Орла обрывала переписку словами «Ничего нового!» со смайликом. «Фейсбук» еще не добрался до затрапезного колледжа, который посещала Кэтрин, но Орле этого было и не надо; она могла себе представить успехи соперницы. Орла видела будто наяву, как ее подруги по футбольной команде с подтянутыми животами и чистыми лицами крутятся вокруг Дэнни, когда он приезжает к ней первый раз. Как они дразнят Кэтрин по поводу ее неумения пить и бережно укладывают ее в кровать, когда она доказывает, что так оно и есть. Орлу интересовало только одно: сколько Кэтрин с Дэнни будут вместе.

Ожидаемый ответ она получила вскоре после окончания университета. Орла вернулась в Миффлин, чтобы выполнить условия заключенного с родителями договора: она обещала в течение года жить дома и работать поблизости, чтобы накопить денег для поездки в Нью-Йорк. Поэтому девушка устроилась в местную газету, которую доставляли всем жителям города к крыльцу, освещать собрания городского совета.

Однажды вечером, за неделю до начала работы, Орла наткнулась на Кэтрин, покупая еду навынос в сетевом кафе. (Джерри любил говорить, что жареная курица в соусе «Джек Дэниелс» из этого заведения – лучшее блюдо на свете, а «вы» – кто эти «вы», он никогда не уточнял, – «можете есть вырезку в своих пафосных ресторанах».) Когда их взгляды встретились, Орла держала в руках отцовскую кредитку, а Кэтрин – стакан с изображением переливающейся мошонки, погруженной в лед.

– У меня девичник! – похвасталась она, схватившись за локоть Орлы, чтобы удержаться на ногах. – Через месяц мы с Дэнни женимся. – Глаза у нее расширились, и она вцепилась в руку Орлы. – Останься! – умоляюще попросила она. – Пойдем со мной.

Орла позвонила домой, надеясь, что родители потребуют привезти еду, но Гейл радостно настояла, чтобы дочь пошла веселиться.

Подруги Кэтрин по футбольной команде – их было трое – выглядели в точности так, как Орла их и представляла: шустрые, пышущие здоровьем, с развитыми мускулами, покрытыми загорелой веснушчатой кожей. Волосы их напоминали дешевые парики, нахлобученные ради торжественного случая, – чересчур длинные, слабые на вид, какие-то влажные, но при этом в общем-то привлекательные. Кэтрин превосходно вписывается в их компанию, подумала Орла, хотя у ее бывшей подруги ради разнообразия была хорошая прическа. Коса исчезла и сменилась симпатичным каре; когда Кэтрин говорила, золотистые концы прядей лезли ей в рот.

– Это Орла, – представила ее Кэтрин, и от Орлы не укрылась реакция девушек: при упоминании ее имени они прищурились, переглянулись и выпрямились. Было очевидно: раньше они уже слышали во всех красках, кто она такая.

Орла взяла соломинку в виде пениса и выдержала поток шуток для своих. Весь вечер она украдкой поглядывала на часы. Кэтрин в большей или меньшей степени игнорировала ее, пока празднество наконец не закончилось и самая нахальная подружка-футболистка не забренчала ключами.

– Ладно, – сказала девица Кэтрин, забирая у нее стакан. – Отвезу тебя домой.

Кэтрин помотала головой.

– Тебе не по пути, – отказалась она. – Меня Орла отвезет.

Машина у Орлы была еще со старшей школы – приземистый «торес» с кошачьими глазами. Кэтрин рефлекторно открыла бардачок и достала старый альбом с CD-дисками.

– Здесь где-то должны быть «Инкубус», – пробормотала она, листая кармашки.

– Я и забыла о них, – сказала Орла. Она с удивлением обнаружила, что чуть не плачет. Слава богу, Кэтрин была слишком пьяна и, не замечая этого, указывала блуждающим пальцем повороты.

Дом был небольшим кирпичным строением в стиле кейп-код с белыми металлическими козырьками над окнами и изображением запряженной черной лошадью кареты на сетчатой двери.

– Подожди здесь минутку, – попросила Кэтрин.

Она вышла из машины и потопала к дому, ступая в аккурат между голубыми плитками дорожки. Каблуки утопали в земле, щебенка хрустела под ногами. Металлические перила бетонного крыльца пошатнулись, когда Кэтрин схватилась за них.

Он в доме, думала Орла, глядя в окно. Дэнни совсем рядом.

И потом она увидела его – он встал с дивана, стоящего напротив окна, чтобы открыть дверь, и быстро прошел по комнате, потирая глаза. Свет падал ему в спину, и Орла видела только его силуэт, лицо оставалось во мраке. Он открыл дверь и выглянул через сетчатый экран, но Кэтрин оттолкнула его и ринулась внутрь, захлопнув за собой дверь. Орла вцепилась в руль. Ей еще надо ждать?

Через минуту Кэтрин появилась снова и, спотыкаясь, направилась к машине. В руке у нее был конверт, обрамленный черно-белым дамастом. Она снова села в машину и сунула его подруге. Орла включила свет над головой и быстро развернула конверт. Текст на открытке, которую она вынула, начинался словами: «Мы, Дэниел и Кэтрин, и наши семьи…»

– Ой, – сказала она. – Кэтрин, это… Не стоит.

Она повертела приглашение в руках. Даже при тусклом свете было видно, что неровные строчки ползут к правому верхнему краю. Видимо, Кэтрин печатала текст сама. В горле у Орлы встал ком, и она вдруг поняла почему: она не хотела идти на эту свадьбу, она не собиралась идти на эту свадьбу. Но незлобивый жест старой подруги тронул ее; она поступила с Кэтрин жестоко, а та не держала на нее зла. По крайней мере, так она думала, пока Кэтрин не начала снова говорить. Голос ее внезапно прозвучал столь эмоционально, с таким странным напряжением, что Орла невольно подняла глаза, изумленная, словно Кэтрин закричала.

– Ты была на девичнике, – сказала Кэтрин, – так что по всем правилам я должна тебя пригласить. – Она снова открыла бардачок и начала шарить в нем. Скоро она нашла там ручку, передала ее Орле стержнем вперед, ткнув блестящим кончиком в ладонь, и кивнула на приглашение. – Просто выбери закуски, – проговорила она. – Сэкономишь на марках.

Орла вздохнула и посмотрела на дом. Диван теперь был пуст, а в комнате темно.

– Он не выйдет, – произнесла Кэтрин. Она подняла руку и положила ее на раму открытого окна. Провела пальцами туда-сюда по винилу и многозначительно улыбнулась Орле. – Он не выйдет, чтобы повидаться с тобой.

Ком в горле у Орлы сразу исчез, и на нее снизошло спокойствие. Она чувствовала себя так же, как перед экзаменом, к которому хорошо подготовилась. Что бы там ни надумала себе Кэтрин, соответствуют ее догадки действительности или нет, это все же только теория, лишенная доказательств. Орла очень тщательно старалась не оставлять доказательств и не собиралась запинаться.

Она взглянула на Кэтрин.

– Конечно не выйдет, – ровно проговорила она. – Уже поздно. – Она опустила глаза на приглашение и подчеркнула ногтем дату. – На самом деле я не уверена, что у меня получится.

Кэтрин прервала ее смехом и приложила руку ко рту, словно это вырвалось случайно, потом убрала руку и снова захихикала.

– Где же ты будешь? – спросила она. – Я знаю, ты всегда мечтала уехать из этой дыры, но ты здесь. Никуда не делась. – Она снова схватила открытку, потом ручку и стала щелкать кнопкой, выдвигая и снова убирая кончик стержня. – Курица или свинина, Орла?

– Я сверюсь со своим расписанием, – ответила ей бывшая подруга.

Кэтрин фыркнула и поставила размашистый крест напротив слова «стейк». Потом вышла из машины, хлопнула дверцей и просунула голову в открытое окно.

– Я рада, что ты придешь, Орла, – сказала она. – Думаю, тебе важно побывать на свадьбе, чтобы самой все увидеть.

Но Орла не побывала там и ничего не увидела. В понедельник после встречи с Кэтрин она написала редактору газеты электронное письмо, в котором объяснила, что получила исключительно выгодное предложение, от которого нельзя отказаться. Гейл чуть удар не хватил, когда она узнала, что Орла не выполнила взятые на себя обязательства; она сама позвонила редактору и оставила на автоответчике бессвязное сообщение, назвав по буквам свое полное имя, и заявила, что старалась вырастить свою дочь порядочным человеком.

Неделю спустя Орла согласилась снять в субаренду комнату, которой, можно сказать, еще не было, у девушки из Челси по имени Джаннетт. Новая знакомая снова и снова повторяла: квартира с одной спальней, и она собиралась жить там одна, но выяснилось, что аренда ей не по карману и ей нужно разделить с кем-то плату. Понимаете? Придется выстроить посередине комнаты стену, чтобы выделить себе личное пространство. Орла ответила, что понимает, не возражает и осознает, что стена будет построена за ее счет.

Утром в день свадьбы Кэтрин и Дэнни Орла вместе с Джерри повезла на грузовой машине вещи на Манхэттен. Она не спешила звонить невесте, пока грузовик с грохотом не подкатил к Джерси-Сити и справа не показался зеркально-серый фасад города. Бывшей подруге Орла сказала то же, что и родителям: она получила работу на веб-сайте. Вскоре так оно и случилось: через несколько месяцев она устроилась в компанию, которая путем сложных превращений в конце концов стала редакцией сайта «Дамочки». Но тогда Орла лгала. Она оплатила счет, обналичив все свои сберегательные облигации – хрустящие бумажки персикового цвета, подаренные бабушкой, дедушкой и крестными в честь значимых событий ее детства, пришедшегося на последние годы перед миллениумом: крещение, дни рождения, окончание восьмого класса. «Сроки окончательного платежа еще не наступили, – предупредил Орлу банковский служащий. – Вы не хотите немного подождать?» Орла не хотела. Она попросила купить у нее все облигации.

«Оставь Кэтрин то, что у нее есть», – много лет назад сказала ей мать. Но разве не этим Орла занималась всю жизнь? Она позволила Кэтрин завладеть Дэнни, пока сама не оправдает его ожидания. Так тому и быть, заключила Орла: она станет той, кого видел в ней Дэнни, а не Кэтрин. Черта с два она позволит Кэтрин смеяться над собой, сидя в машине на дороге. Черта с два она будет ошиваться поблизости.

– Поздновато предупредила, – сказала Кэтрин, когда Орла позвонила сообщить, что не сможет прийти на свадьбу. На другом конце линии слышалось горячее шипение утюга для волос. – Мы заплатили двадцать шесть долларов за человека, – добавила она.

– Извини, – ответила Орла. – Нужно было въехать в квартиру в определенное время. Здесь, в Нью-Йорке, с этим строго.

Больше Орла никогда не разговаривала с Кэтрин, но то и дело наталкивалась на нее, продолжая следить за Дэнни. Техника выходила из строя, она приобретала новую, и хотя каждый день в изобилии появлялись новые способы связаться с ним, Орла все время только наблюдала. Наблюдала, как он стал лысеть и заведовать холодильным складом в соседнем городе. Наблюдала, как Кэтрин набирала вес, как ее спортивная фигура теряла форму, как она начала продавать косметику для ухода за кожей. Наблюдала, как молодожены отказались от углеводов и отправились путешествовать вместе с друзьями из спортзала, и как им надоела эта поездка, и как они завели блог, где Кэтрин делилась рецептами для тиховарки, а Дэнни – советами по ремонту дома. Орле ни капли не нравился их брак, ни сетевой его образ, ни реальный. Но она была на удивление непреклонна. Теперь, в отличие от периода учебы в колледже, она понимала, что ожидание Дэнни было частью ее жизни. Что она никогда не остановится. Если кто-то из знакомых встречал ее на улице и, кажется, совершенно не замечал, она махала на это рукой и думала: «Зато есть человек, который ожидает момента, чтобы похвастаться знакомством со мной».

И теперь в голове у нее постоянно крутилась обнадеживающая мысль: возможно, затея с Флосс поднимет ее на такую высоту, что Дэнни не сможет ее игнорировать. Туда, где он сумеет легко найти ее и убедиться, что он с самого начала был прав.

Глава шестая

Марлоу

Созвездие, Калифорния

2051

Проснувшись на следующий день после нападения на фламинго Жаклин, Марлоу получила напоминание от девайса, которое породило в ней страх и тоску по таблеткам, приглушавшим тревогу.

Через сорок пять минут она должна была встретиться с матерью и свекровью, чтобы примерить платье для оплодотворения.

Она пошла по Лохан-стрит вместо Питт-стрит, только бы не приближаться к дому своего детства. Достаточно было того, что она видела его за три квартала. Сад на крыше зарос, помертвевшая мешанина бурых листьев и плюща неотличима от аккуратных травяных косичек, которые свисали с края, когда в дом въехала их семья. «У домов тоже есть волосы!» – обрадовалась в тот день Марлоу, когда отец припарковался около обшитого серыми досками здания в колониальном стиле с металлической крышей цвета моха. Она считала себя очень умной, и родители посмеялись над ее шуткой. Однако к концу дня большинство детей уже повторяли ее слова. Хор восклицаний по поводу волос дома разносился над свежим тротуаром – начальные аккорды симфонии города, который за двенадцать часов превратился из бездушного в обитаемый. Марлоу хорошо помнила, как стояла тем вечером на улице, а первый искусственный закат без запинки играл премьеру, и висевшие на фонарях флаги торжественно разворачивались. «Добро пожаловать в Созвездие, – было написано на них, – где известность – наша патриотическая привилегия». Включились камеры. Новые соседи восторженно закричали, представились друг другу. Мать Марлоу с сияющими глазами повернулась к ней. «Ты теперь знаменита, милая, – сказала она и засмеялась, когда Марлоу спросила почему. – Потому что ты здесь, – ответила она. – Теперь жизнь так устроена».

Теперь Марлоу дошла до центра города и обогнула фонтан, чьи струи выстреливали высоко в безоблачную голубизну. Лилии, плавающие в чаше на поверхности воды, были снабжены микрофонами – идеальный способ улавливать разговоры актеров, которые решили здесь посидеть. Перейдя круговой перекресток, Марлоу остановилась и пропустила толпу роботов. Они появлялись днем и ночью, как жизнерадостные служащие, курсирующие между домом и офисом, из бутафорского выхода из метро. Но поезда под землей не ходили. Там находилась только тихая пещера, где роботы ждали вызова на работу. В основном они служили массовкой, заполняя пустые рестораны или места плохо посещаемых вечеринок, и их голоса отключались, когда живые актеры блистали на переднем плане. Настоящий поезд, скоростной, на электромагнитной подушке, останавливался на станции вдалеке от района съемок, у границы города. Каждый день он доставлял с юга домработниц для звезд, которые не желали, чтобы роботы копались в их белье.

Переходя улицу к магазину одежды, Марлоу увидела, что мать и свекровь уже там. От этого зрелища ее слегка затошнило, но, взглянув на панель с указанием числа зрителей, она обнаружила, что общее количество подписчиков резко растет и составляет почти двенадцать с половиной миллионов. Вражда между матерью и свекровью была единственным спусковым механизмом повышения рейтинга в связи с ее замужеством. Марлоу знала, что в эту минуту множество людей по всей стране, особенно пенсионерки-южанки и геи, затаили дыхание. Сама подготовка вечеринки в честь оплодотворения, на которой будет отмечаться ее грядущая беременность, – празднество, в четыре раза масштабнее, чем свадьба, – значительно повышала рейтинг: матери поругались уже дважды. Первая стычка произошла, когда мать Эллиса предложила использовать вместо скатертей переработанные мешки для кофе, а мама Марлоу ответила, что грань между деревенским стилем и деревенщиной очень тонкая. Во второй раз они повздорили, когда каждая захотела, чтобы будущий внук звал ее «бабулей».

В магазине Марлоу встала перед трельяжем в платье, специально подогнанном по ее фигуре, и поняла, что свекровь была права, когда несколько месяцев назад Марлоу впервые померила его: цвет действительно тошнотворный. Раньше Марлоу могла поклясться, что он напоминает сливочный крем, но теперь, когда она не принимала «Истерил», одним из самых неприятных побочных эффектов таблеток был дальтонизм, когда все цвета отдают бежевым, – она видела, что платье на самом деле зеленовато-канареечного неонового цвета.

– С сожалением должна сказать, – произнесла она, – что ненавижу это платье.

Мать встала, отбросив стул, который прилип к ее широкому заду, и решительно направилась к Марлоу. Она была в остроносых ботинках из телячьей шкуры, меховом жилете с надставленными плечами и легинсах из лакированной черной кожи. Когда мать тряхнула головой, глядя на отражение Марлоу в зеркале, ее паричок съехал набок.

– Ты, пряха-муха, издеваешься? – спросила Флосс. – Ты, муха-пряха, сама его выбирала. Какого мохера? – Давным-давно, после того как она заплатила неимоверный штраф за матерщину в эфире, мать Марлоу приструнила свой инстинкт сквернословия.

Флосс провела пальцами по серебристой вышивке, которая вилась вокруг талии, взбила тюлевый шлейф и расправила его за спиной дочери. Потом ее отвлекло отражение собственного лица. Марлоу наблюдала за тем, как мать бросила свое занятие ради обычных ужимок при взгляде в зеркало: надувания губ и кокетливого поворота головы.

Свекровь Марлоу, Бриджит, одетая в простую белую тунику, закинула ногу на ногу. Для Флосс магазинные стулья были слишком тесными, а Бриджит занимала меньше половины сиденья.

– Представляю, как ты его ненавидишь, – сказала она, словно никто не помнил, что ей с самого начала не нравилось это платье.

Флосс вздохнула.

– Но ведь желтый твой любимый цвет, – рассеянно произнесла она, помолчала и более глубоким голосом предложила: – Мы можем подыскать что-нибудь другое, но твой отец убьет меня за расточительность.

Бриджит привстала со стула и снова села.

– Марлоу, я думаю…

Марлоу кивнула. Она уже протянула руки матери, помогая ей спуститься с покрытого ковром подиума.

– Я держу ее, – сказала она. – Все в порядке.

– С ней ничего плохого не случится? – писклявым от нетерпения голосом спросила Бриджит.

Марлоу быстро представила, как какая-то мощная сила засасывает стул свекрови и она вылетает сквозь окно – дзынь! – и перемещается в какое-нибудь другое измерение. Бриджит не имела права на чванство по отношению к помутнениям Флосс. Когда ее саму и отца Эллиса, Райана, настигало помутнение, роботу-домработнице приходилось немедленно их изолировать. Припадки свекрови были долгими и всепоглощающими и оставляли их в слюнявом ступоре, что пугало проходящих мимо детей, не говоря уже об акционерах сети. Марлоу одна из очень немногих знала, что для родителей ее мужа в подвале была тайно оборудована комната, которая защищала их в такие минуты от самих себя и от чужих глаз. С обитыми мягким материалом стенами, разумеется зелеными, а не белыми. Как и всех американцев определенного возраста, от узора в виде белых квадратов Бриджит и Брайана бросало в дрожь.

В противоположность им, Флосс повезло, особенно если учесть, как много в молодости она пользовалась старыми телефонами с экраном. Лечащий врач Флосс однажды показал Марлоу график со столбиками, менявшими цвет от бледно-розового до красного, и ткнул в самую темную его часть, отражавшую мозговые нарушения матери. Но помутнения Флосс были короткими и сравнительно мягкими и характеризовались стеклянным взглядом и путешествиями во времени. Человек со стороны мог бы подумать, что она под кайфом или сильно тоскует по прошлому. «Это как эффект от курения, если вы когда-нибудь о таком слышали, – объяснил врач. – Обычно мы можем предсказать ущерб в зависимости от того, сколько человек пользовался смартфонами, но бывают исключения. Вашей маме пока везет».

Что касается отца Марлоу, то тут, конечно же, была другая картина.

Флосс невидящим взглядом смотрела на Марлоу, неподвижно держа руки в руках дочери.

– Он наорал на меня за завтраком из-за «Американ экспресс», – пробормотала Флосс.

– Мама, – осторожно позвала Марлоу, пытаясь бережно усадить ее на стул, – папа не кричал на тебя. Он больше с тобой не живет.

Бриджит уже встала, вся на нервах, и бочком стала пробираться к двери примерочной.

– Давай-ка я принесу твоей маме воды, – сказала она.

– Сначала помогите мне расстегнуть платье, – попросила Марлоу, но Бриджит уже вышла. Флосс откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

Марлоу подняла руки над головой и кончиками пальцев потянулась к молнии платья. Она расстегнула ее так, что смогла высвободить руки из рукавов, но потом застежка застряла между лопатками. Марлоу дергала собачку и крутила платье, стараясь сдвинуть молнию на видное место сбоку, и как раз стащила его с туловища, когда занавески распахнулись и вошла продавщица-робот.

– Одну минутку. – Марлоу закрыла грудь руками.

– Как у вас дела? – поинтересовалась продавщица, опрятная и со смутно азиатскими чертами лица. Марлоу заметила, что изгибы ее фигуры намеренно спилены, чтобы она выглядела менее сексуально, – вероятно, когда-то это был робот-партнер, впоследствии стерилизованный и перепрофилированный для одежного магазина.

– Это платье смотрится на вас роскошно, – разразилась продавщица льстивой тирадой. Ее подернутые дымкой глаза метались между лбом Марлоу и тем местом, где обмякла Флосс, пытаясь вычислить, какое пятно живого тепла исходит от платежеспособного клиента. Марлоу уронила руки, напомнив себе, что в примерочной камер нет, а стесняться машины нет причин, как бы та ни походила на человека. Этот робот – по имени Кендра, как гласила надпись на бейдже, – относился к тому типу, который называли «клиентоориентированный персонал», с легким пушком волос на теле и человеческими движениями мышц. Например, ожидая ответа, он пожевывал изнутри щеку. Но по алгоритму управления Кендра ничем не отличалась от тех, кого называли «подсобными рабочими». Чуть раньше, когда Кендра заходила на склад, чтобы принести платье, Марлоу увидела через открытую дверь жутковатый взгляд одного из них. Прямая фигура имела совсем такие же кисти рук, как у Марлоу, – длинные пальцы, мягкие ладони, даже тусклые ногти. Робот погрузил их в пену белого атласа, вынул оттуда сверкнувшую иглу и снова воткнул в ткань. Но выше запястья руки машины были все из хрома и проводов, а на месте лица блестела линза из черного стекла.

– Правда-правда. Просто изумительно, – прервал тишину голос Кендры. Она повернула и вскинула голову, и механическое жужжание, сопровождавшее это движение, выдало ее натуру. – Выбрали что-нибудь? – с воодушевлением пропела она.

Марлоу решила, что лучше до конца жизни носить каждый день канареечное платье, чем стоять с голой грудью перед этим нахальным роботом. Она вообще не хочет ни оплодотворения, ни связанного с ним праздника. Так какая разница, во что она будет одета?