Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

* * *

Подписчики, конечно же, были в восторге. Они любят детишек.

На следующий день Марлоу и Эллис подъехали к круглому зданию цвета румянца, где когда-то у нее взяли яйцеклетки. Приемная «Либерти» не изменилась. Мебель была из матового пластика, который использовался повсюду во времена ее юности – представления прошлого о будущем, теперь совершенно пожухшие.

– Вы уже определились с полом? – поинтересовалась жизнерадостная медсестра в смотровом кабинете.

Она выдала супругам шесть комплектов пробирок для сбора генетического материала – для каждого из них и для их родителей. Вернуть пробирки нужно было с образцами волос и грязными ватными палочками, чтобы дизайнеры начали описывать генофонд Марлоу и Эллиса, отмечая черты, которые они хотели бы передать своему ребенку, и удаляя нежелательные. Это была вторая стадия: дизайн.

– Пока нет, – сказала Марлоу, и одновременно с ней Эллис произнес:

– Мальчик.

Сестра улыбнулась.

– Не бойтесь, – обратилась она к Марлоу. – В смотровой нет камер, спойлеров не будет.

– Я и не боюсь, – ответила Марлоу, выразительно глядя на мужа. – Мы еще не закончили обсуждение.

Эллис ненадолго прикусил язык.

– Конечно, это особый случай. – Сестра положила ладони на стол, растопырила локти и посмотрела в планшет. – «Истерил» волшебное средство, но он небезопасен для ребенка. Так что мы будем постепенно отменять его, Марлоу, пока не имплантируем яйцеклетку.

– Но она все равно останется лицом кампании, – вставил Эллис, как будто для сестры это было важно и вообще имело какое-то значение. – Она сделает короткий перерыв, но продолжит представлять препарат. Мы обкатываем новую рекламу, которая сосредоточена на младенце, вроде: разве это не счастливый исход для девочки с проблемами – превратиться в совершенно нормальную мать?

Пока он говорил, Марлоу смотрела на его профиль. Уши у Эллиса были красные. Он, казалось, усердно добивался одобрения сестры.

– Ты мне этого не говорил, дорогой, – прошептала она. – Я не имела представления, что отдел маркетинга уже решил, какой исход меня осчастливит.

Эллис не повернулся к ней.

– Видите, какая она шутница? – обратился он к сестре. – С ней все будет хорошо.

Сестра смущенно кивнула.

– Итак, – проговорила она, – исключительно важно, – она замолчала, словно слушая свой девайс, потом снова кивнула и, прищурившись, грозно взглянула на Эллиса, – чтобы в этот период Марлоу полностью избегала стресса. Иначе иммунная система даст сбой.

В тот вечер робот-домработница с жужжанием впорхнул в их спальню и оставил на тумбочке для Марлоу только половину таблетки. Оба супруга уставились на пилюлю. Эллис похлопал по одеялу рядом с ногой жены.

– Не волнуйся, – сказал он. – Ты должна только тщательно заботиться о себе. От тебя требуется всего лишь быть счастливой.

* * *

Через неделю «Истерил» полностью вышел из организма, и блюдце на тумбочке возле кровати Марлоу опустело впервые с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать.

– Хорошо себя чувствуешь? Ну и молодец, – каждое утро говорил Эллис, потягивая кофе и внимательно присматриваясь к жене, когда она заходила в кухню.

Поначалу Марлоу действительно чувствовала себя неплохо. Потом стала ощущать нечто странное, словно она увеличивалась в размерах, набирая площадь слишком быстро, чтобы успеть освоиться со своей новой топографией. Эмоции возвращались к ней, как игрушки, которых она не видела с детства, и она неуклюже их обнимала, словно не знала, что делать с ними взрослому человеку.

Мелочность – по крайней мере, это слово, как казалось Марлоу, лучше всего отражало ее самоощущение – овладевала ею, как голод, по нескольку раз за день.

Однажды, принимая ванну, она вдруг встала и голой пошлепала в спальню, выудила заначку Эллиса из-под кровати и запихала все до последнего кусочка в измельчитель пищевых отходов. Несколько дней спустя она сбежала с викторины – ежемесячной встречи с друзьями Эллиса, – дав неправильный ответ.

– В чем дело? – убийственно ровным голосом спросил Эллис, догнав ее на парковке.

– Ненавижу викторины, – ответила Марлоу. – Я никогда не угадываю.

Эллис медленно провел пятерней по волосам. Такая привычка была у него с молодости, только теперь волос осталось втрое меньше.

– Ты не угадываешь, потому что не жульничаешь, – сказал он, – а все остальные играют нечестно, знаешь ли.

Марлоу уставилась на него.

– В каком смысле?

Эллис показал запястье.

– Мы пользуемся девайсами, – объяснил он. – Просто задаем им вопросы, и кто быстрее…

И тут Марлоу обуял гнев, несоразмерный с ситуацией. Она представляла его черным сморщенным существом, выглядывающим отовсюду, где раньше «Истерил» его скрывал, – из-за розовых органов тела, между серыми извилинами мозга. Перед каждой игрой ведущий викторины ясно предупреждал: «Никаких девайсов. Пользуйтесь остальной частью мозга!»

– Неужели все мухлюют? – удивилась Марлоу. – А в чем же тогда интерес?

– В том, чтобы выиграть, – ответил Эллис. – Да брось, – резковато добавил он. – Не расстраивайся.

– Я не расстроена. – Марлоу отвернулась от окна бара, чтобы друзья не видели ее лица, хотя двенадцать миллионов подписчиков внимательно наблюдали за ней. – Я взбешена.

Эллис пожал плечами, сунул руки в карманы джинсов и спросил:

– Почему же ты тогда плачешь?

Он протянул ей платок. Марлоу взяла его. Она не знала, что плакала.

В другой раз она пошла к Жаклин на вечеринку, посвященную грязевой маске, и в середине презентации у нее вдруг сдавило грудь, в мозгу загудело осознание, что она впустую тратит здесь жизнь, глядя, как Жаклин размазывает по лицу всякую гадость. Марлоу тихо ретировалась к входной двери и вышла из дома. По пути к машине она остановилась во дворе Жаклин возле ряда винтажных садовых фигур в виде фламинго.

– Какой в вас смысл? – прошипела она, обращаясь к пластиковым птицам и со злостью глядя в их черные глаза-пуговицы. Руки так и зачесались разбить их. Марлоу знала, что ее ждет, если она поддастся порыву: проснувшись, она получит болтающееся в мозгу сообщение от сети, предупреждающее: «На моем канале замечено непредсказуемое поведение, для маскировки которого пришлось вставить рекламу, и в будущем мне настоятельно рекомендуется не позволять себе подобных выходок в эфире».

Марлоу размахнулась, нанесла удар каждой из пластиковых птиц и, поскольку они не упали, ощутила дикую обиду. Надежно закрепленные в земле фигуры только спружинили, сверкая клювами в мутном бледном свете, исходившем от висевших в небе дронов. Один из них зафиксировал человека, шагающего в темноте, и нырнул вниз, освещая дорогу. Издалека он был похож на метеорит. Марлоу вспомнила, что в детстве действительно принимала их за падающие звезды – еще одно милое заблуждение.

Она переключилась на комментарии, чтобы посмотреть, что говорят подписчики.

Наша тихоня опять съехала с катушек. И правильно, покажи этим одноногим уродцам, где раки зимуют!

Что эти славные птички тебе сделали, Марлоу? Ржунемогу.

НЕ-Е-Е-ЕТ! НИКТО НЕ ХОЧЕТ БОЛЬШЕ СМОТРЕТЬ РЕКЛАМУ ТАБЛЕТОК – ЛУЧШЕ ПОКАЖИТЕ НАМ СНОВА, КАК МАРЛОУ ВАЛТУЗИТ ФЛАМИНГО!!!

И еще:

Я не догоняю, чего это у нее крышу снесло из-за беременности, как будто это какая-то неожиданность. Ежу понятно, что для нее готовили такой сюжет, раз Эллис получил тот проект и все прочее, да и вообще ей уже хренова туча лет. Я сто лет как жду этого «внезапного поворота».

Вот что значит быть мышью в лабиринте, подумала Марлоу, когда фламинго перестали трястись и снова застыли. Положение, в котором она оказалась, стало неожиданностью только для нее самой.

Глава пятая

Орла

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2015

С самого начала все складывалось подозрительно легко. По крайней мере, Орле следовало бы отнестись к мгновенному успеху с сомнением: больно уж просто две девушки завладели вниманием публики, не выходя из своей съемной квартиры в Челси. Ошиблась Орла, однако, в другом: когда увидела в гладком развитии событий знак того, что она на правильном пути.

Они начали как все остальные: стали делиться с миром подробностями жизни Флосс. Она размещала в интернете фотографии: свои, своих вещей, своей еды, причем делала это постоянно, словно трапеза приобретала особое значение только оттого, что тарелка стояла перед ней. Никто ни разу не сказал, как опасалась Орла: «При всем уважении, а чем ты зарабатываешь на жизнь?» или «А кто вообще-то эта свистулька?». Ни на одной платформе у Флосс не было даже внятной биографии, только цитата: «В этом мире нет гарантий, есть только возможности». Она приписывала эти слова Бритни Спирс, пока Орла не погуглила и не обнаружила, что фраза принадлежит генералу Дугласу Макартуру.

Однажды Флосс готовилась разместить в «Снэпчате» видео с рекомендациями, как наносить гель для бровей. «Так что дерзайте, – репетировала она перед зеркалом, проводя щеточкой по надбровным дугам. – Дер-зай-те». Тут Орле в голову пришла мысль, заимствованная из роликов с участием более известных, чем Флосс, персон.

– Знаешь, как лучше закончить? – спросила она. – Скажи, что у тебя нет договора с производителем этого геля. Скажи: «Честное слово, мне за это даже не платят».

– Зачем? – Флосс сунула щеточку в тубу и, глядя в зеркало, потянула кожу у уголков глаз.

– Тогда все будут думать, что другие бренды тебе платят за рекламу, – объяснила Орла.

Этот разговор состоялся в половине восьмого утра. Пока Флосс обдумывала идею, Орла приняла душ и пошла на работу. В 8:45, когда она сидела за своим столом, Флосс разместила видеоролик. «И кстати, девочки, денег мне за это не платят», – послушно пропела она. В 9:03 Орла отправила ролик Ингрид, и через минуту та высунула голову из своего кабинета. Губы у нее были кораллового цвета. В последнее время «Дамочки» заняли твердую позицию: красная помада устарела, теперь популярна коралловая.

– Орла, – окликнула сотрудницу Ингрид, – какое мне дело до того, как эта девушка ухаживает за бровями?

– Это Флосс Натуцци, – ответила Орла. – Звезда «Инстаграма». К тому же ты слышала об этом геле для бровей за сто долларов? Его выпускают корейцы без всяких инструкций. Судя по этому видео, создается впечатление, что Флосс – первая из знаменитостей, кому они отправляют образцы.

Такое впечатление создавалось, поскольку утром, прежде чем войти в лифт, Орла вернулась в квартиру, соскоблила наклейку с надписями со старой тубы из-под помады «Мэйбеллин» и отдала ее Флосс.

– Ладно, – ответила Ингрид и закрыла дверь.

В 9:27 Орла опубликовала пост: «Ита-а-ак, в чем же на самом деле преимущества самого дорогого в мире геля для бровей? Одна девушка из „Инстаграма“ выяснила это». Затем она взяла свой телефон, вошла в аккаунт Флосс в «Твиттере» и от ее имени разместила ссылку на свой пост, добавив тэг «Дамочки». И стала ждать.

Через две минуты Орла получила имейл от Ингрид: «Флосс твитнула наш пост! Вот ведь лапочка. Ретвит от „Дамочек“, пож-та». Ингрид была предсказуема: любой мало-мальски знаменитый человек всегда вызывал у нее отвращение до тех пор, пока не кидал ей кость.

Со своего компьютера Орла вошла в аккаунт «Дамочек» и ретвитнула послание, которое написала от имени соседки. Ей пришлось выключить звук своего телефона, чтобы заглушить сигналы уведомлений о новых подписчиках Флосс. Было ровно 9:30.

Когда в тот вечер Орла пришла домой, Флосс ждала ее у двери вместе с ящиком водки со сливочным вкусом, поддоном с хрустящими диетическими чипсами и дюжиной сорокадолларовых тюбиков помады, разложенных в черной коробке, как шоколадные конфеты.

– Курьер принес, – объяснила Флосс. – И попросил разрешения сделать со мной селфи.

Чем больше постов Орла размещала в «Твиттере», тем меньше девушки тратили. Скоро она обнаружила, что живет практически только за счет получаемых Флосс трофеев. Квартира заполнилась вещами, которые Орла сама никогда бы не купила: безглютеновыми замороженными блюдами с лицами поп-звезд на упаковке, сапогами с пушистыми голенищами из телячьей шкуры, сумочками из прыщеватой страусовой кожи, – но все это она с удовольствием ела и охотно носила, поскольку товары были получены бесплатно и служили доказательством их с Флосс успеха. Швейцар им больше не улыбался; «Посылка», – устало произносил он снова и снова, поднимаясь со своего табурета, когда одна из них входила в подъезд. Орла иногда совала ему пакеты халявного печенья или чипсов, отклеивая проникнутые надеждой записки от неопытных девушек-пиарщиц. Их почему-то всегда звали Алиссами.

Чаще всего по вечерам у Орлы не было времени писать книгу. Как только она переступала порог квартиры, Флосс пихала ей в руки миску хлопьев – ужин. Потом они садились на паркетном полу по-турецки, открывали ноутбук и работали. Скоро Флосс будут умолять посетить различные мероприятия, по дюжине в неделю, – но пока она нашла способ взломать электронные ящики нескольких агентов, чтобы быть в курсе, какие сейчас рассылаются приглашения, и отправляла их на адрес своего воображаемого агента, которого назвала Пэт Уайт. «То ли мужское, то ли женское и легко забывается», – объясняла она выбор имени. Орла от лица Пэт отправляла Флосс ответ на приглашение, обещая быть на мероприятии, куда ее не звали, в сопровождении еще одного человека. Флосс взяла с Орлы клятву, что та никогда никому не проговорится об этой махинации. «А то у меня будут проблемы», – сказала она. Но Орла знала, что дело не в этом. Взлом программы требует интеллекта, а он не соответствовал бренду.

Обязанностью Орлы было писать о Флосс в «Дамочках», складывать коробки, в которых приходили бесплатные товары, и вести ее аккаунт в «Твиттере». Она меняла пароль дважды в неделю, усердно переставляя местами числа и буквы со звездочками и восклицательными знаками. Конечно же, пароли были бесполезны, уже когда она сочиняла их. Позже, после Утечки, она со смехом вспоминала, как старательно корпела над этими комбинациями. Все думали, что особые символы их спасут.

Однажды Орла вывела Флосс на международный уровень, обрушившись с критикой на корпоративный аккаунт компании, производящей закуски. Сотрудник рекламного отдела компании назвал рецепт брускетты на их пшеничных крекерах «итальянским чудом, не уступающим Сикстинской капелле». Орла от имени Флосс забросала сайт заявлениями, что подобное сравнение оскорбляет ее как представительницу итальянцев, в том числе живущих в Америке, «социальной группы, чье место в культуре по-прежнему недооценивают», – хотя Флосс была всего на одну восьмую сицилианкой, наполовину латиноамериканкой, а что там еще было намешано в ее крови, она, по собственному признанию, не помнила. В то время, когда ее воинственное эго атаковало крекеры, сама Флосс была в спортзале, накачивая плечи под руководством знаменитого тренера, очень дорогого для тех, кто с ним не спал. Орла даже не согласовывала с ней этот трюк. Личность Флосс стала предметом их общего пользования, который они почтительно делили, как обезжиренное молоко из холодильника.

Пока Орла сидела за своим столом в «Дамочках», призывая от имени Флосс объявить бойкот компании, производящей закуски, Ингрид прислала ей по мессенджеру сообщение. «Видела, как Флосс ЗАКИДАЛА ДЕРЬМОМ расистские крекеры? Фурор, – написала она, присоединяя ссылку на дело собственных рук Орлы. – Пиши пост. С ума сойти, ты практически создала ее».

Орла подумала: «Ты даже не представляешь, насколько права». Она чуть не искрила от возбуждения. Все годы, проведенные в этом городе, Орла говорила себе, глядя в зеркало в ванной, что она современная женщина, преследующая современные цели. Но иногда в туннеле метро ловила свое отражение в грязном стекле вагона и смотрела на себя со стороны: еще одна мечтательница в юбке по колено, достаточно длинной, чтобы не привлекать внимания уличных приставал и чтобы коллеги не судили о ее рабочих качествах по внешности. Там, на самых темных участках маршрута, когда поезд чуть ли не соприкасался с составом, бегущим по параллельному пути, Орла ужасалась собственной заурядности.

Но теперь, с помощью только лишь работы, телефона и инстинктов, она обнаружила в себе своего рода суперсилу: сделала человека знаменитым, просто назвав его таковым.

И, что еще лучше, она создала себе друга. Когда девушки собирались выйти в люди, Флосс спрашивала ее, перекрикивая оглушительную музыку: «Что мы наденем сегодня? Ненавижу свой гардероб!» Когда они заказывали китайскую еду, Флосс отдавала Орле свое печенье с предсказанием – она считала все эти пророчества полной чушью и придерживалась мнения, что человек сам хозяин своей судьбы, да к тому же остерегалась лишних углеводов. Но Орла все равно воспринимала это как щедрый жест: с ненужной вещью расстаться ничуть не легче, чем с полезной.

Скоро она вернется к написанию книги, но пока Орла наслаждалась ощущением собственной важности и отсутствием одиночества. Перемены, которых она жаждала, уже забрезжили на горизонте. Она ждала еще только одного.

Дэнни.

* * *

Однажды утром, когда Флосс и Орла еще спали с похмелья, швейцар позвонил по белому телефону, висевшему у них на стене. Орла выковырялась из кровати и взяла трубку.

– Сейчас спущусь, – машинально пробормотала она.

– Это не доставка, мисс Орла. Сегодня воскресенье, – ответил привратник. – Здесь ваши мать и отец, ясно?

– Ясно, – ответила Орла.

Она повесила трубку и бросилась к Флосс, которая съежилась на кушетке; одна грудь вывалилась из черной атласной ночнушки. Орла присела рядом с подругой.

– Проснись. Приехали мои родители. Ты не можешь…

– Родители? – Флосс немедленно проснулась, собралась и помчалась в свою комнату. – На фига? – грубо бросила она через плечо.

Орла внезапно рассердилась – не на соседку по квартире, а на родителей, которые ворвались в их стройную жизнь. Орла повелевала волнами известности; ей было ни к чему, чтобы мама привозила контейнеры с обычными куриными грудками, приготовленными на гриле, и вынимала их со словами «Тебе нужен белок; я же знаю, что сама ты не будешь заморачиваться».

Орла открыла дверь. Гейл и Джерри дернули головами, словно она их напугала, – две пары нахмуренных бровей выражали беспокойство. Так родители приветствовали ее с тех пор, когда встречали со школьного автобуса: словно весь день обсуждали ее вызывающее тревогу поведение.

– Сюрприз! – воскликнул отец, схватил Орлу за плечи и стал их мять.

– Здравствуй, – промурлыкала мама в своей странной официальной манере, протягивая к дочери руки не столько чтобы обнять ее, сколько чтобы слегка похлопать по шее. Она была в темно-зеленой рубашке с длинными рукавами и в жилете в агрессивную клетку, а отец в заношенных брюках цвета хаки, черных кроссовках, которые выдавал за туфли, и старой рубашке с обвисшим воротником – явно одной из тех, которые он разжаловал в повседневную одежду вместо того, чтобы просто выбросить.

– Видела бы ты, как мы сюда добирались, – вздохнула Гейл, приглаживая крашеную челку клюквенного цвета. – На нас наверняка все пальцем показывали.

– Ты имеешь в виду, потому что на улице почти тридцать градусов? – спросила Орла, оглядывая ее жилет.

На самом деле она понимала, о чем говорит мать. Орла происходила из Миффлина в Пенсильвании – городка, расположенного на одинаковом расстоянии от Нью-Йорка и Филадельфии; ребенком она ездила на экскурсии в зоопарки в оба города. До восьмидесятых годов Миффлин представлял собой поля, принадлежавшие находившимся вдоль шоссе фермам, а затем его заполонили жители вроде семьи Орлы и быстро понастроили облицованные винилом хибары. Их район, с тротуарами и молодыми деревьями, имел высокопарное название, красовавшееся на бетонной коробке у поворота шоссе: Укромные Пруды. (Один полубойфренд, которого Орла как-то привела домой из города, постоял у подъездной дорожки, оглядывая низкую траву и покрытую щебнем дорогу, и изрек: «А эти самые пруды чертовски здорово спрятаны».) И все же родители Орлы притворялись, что не имеют ничего общего с пригородом. Они изображали из себя людей, работающих на земле. Гейл весь год повсюду расхаживала в резиновых сапогах и носила одежду, заказанную по каталогу с дикой уткой на обложке. Отец так усердно копошился на лужайке размером в пол-акра с четырьмя кустами помидоров, словно это была его работа. «Сегодня заморозки», – с грустью говорил он, сертифицированный аудитор, на протяжении всего детства Орлы, как будто они голодали. Гейл обычно звала дочь в дом со двора, звоня в большой колокольчик, который прибила около задней двери. «Шесть часов, пора ужинать!» – кричала она. Дети в соседних дворах замирали с мячами в руках и, моргая, смотрели на Орлу. «Зачем она это делает?» – спросила как-то одна из девочек, когда они с Орлой распутывали волосы своих Барби. «Чтобы я знала, который час», – ответила Орла. Девочка указала на отделенное кипарисовой аллеей здание банка в конце квартала. На табло, висевшем на передней стене, мигали высокие красные цифры 6:01. «Все остальные узнают время там», – заметила она.

Загрузив в холодильник куриную грудку, Гейл оглядела квартиру, обратив внимание на стопку сложенных картонных коробок возле двери.

– Что это такое? – поинтересовалась она.

Орла налила родителям по стакану воды. Отец достал носовой платок, окунул его в воду и протер лысеющую голову.

– Не знаю, – ответила Орла. – Они принадлежат моей соседке.

Флосс беззвучно сидела в своей комнате, даже ее телефон не решался звонить.

Гейл отогнула клапан на одной коробке, пытаясь прочитать этикетку.

– Мама, – прошипела Орла. – Я же сказала, это не мое.

– Я просто проверяю, – проговорила Гейл. – Ты ведь не шопоголик, правда?

– Нет, мама, – заверила Орла.

– Помнишь, как тетя Диана дарила нам всякие странные вещи? Твоему отцу еще досталась жаровня для индейки.

– А что, мне она нравилась, – безучастно произнес Джерри.

– А тебе серьги с черным жемчугом, – сурово произнесла Гейл, – но жемчуг оказался искусственным.

– Я не шопоголик, мама. – Орла начала лихорадочно соображать, стараясь вспомнить поблизости недорогой ресторан без изысков, где подают нормальный хлеб, а не оливковый и не фокаччу. Иначе мама обязательно насмешливо произнесет: «Красиво жить не запретишь!»

– Я к тому, что у тебя дурная наследственность, вот и все, – фыркнула Гейл.

* * *

Спустя десять минут официантка поставила на стол корзинку с хлебом, и Гейл произнесла:

– Красиво жить не запретишь.

Орла вздохнула.

– Это всего лишь булочки.

Гейл указала на плошку рядом с корзинкой, где вместо кубиков сливочного масла оказалось оливковое масло с травами, чтобы макать в него хлеб.

– Как твоя работа? – спросил Джерри у Орлы. – Есть интересные темы?

Отец не имел представления, о чем пишет Орла, и их обоих это устраивало. Он мог говорить коллегам, что Орла «освещает культурные события». Слава богу, он не видел постов вроде «Где найти пикантные джинсовые шортики, как у этой светской львицы».

Гейл, которой нравилось делиться в «Фейсбуке» постами Орлы, замахала на него салфеткой.

– Джерри, это только для девочек, – сказала она, словно речь шла о прокладках. – С тобой ей неудобно это обсуждать. – Мать отщипнула кусочек хлеба. – Кстати говоря, – сменила она тему. – Угадай, кого я видела на днях. Кэтрин. И Дэнни.

У Орлы дрогнуло сердце. Она стала усиленно жевать и, когда обрела голос, спросила:

– И как они?

– Если честно, они кажутся ужасно несчастными, – последовал ответ.

Орла почувствовала, как пошла красными пятнами, и молилась, чтобы Гейл этого не заметила. Она никогда не имела понятия, ни тогда, ни сейчас, много ли мать знает о том времени. Или о нынешнем.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась она. – С чего ты так решила?

Мать не успела ответить: Джерри столкнул локтем вилку со стола и беспомощно взглянул на жену. Вместо того чтобы знаком позвать официантку, Гейл встала, подошла к сервировочной стойке и взяла оттуда новый набор приборов.

– Ну, – произнесла она, разворачивая столовые приборы для Джерри, – они устроили сцену в ресторане. Может, в таких местах это и было бы в порядке вещей… – Она выразительно посмотрела на двух державшихся за руки мужчин за угловым столиком. – Они разругались, и она…

– Что? – Орла даже подпрыгнула, забыв, что нужно изображать равнодушие.

– Она закричала, – продолжила Гейл, – во весь голос.

– Кэтрин вышла из себя? – Орла представила Кэтрин, с ее тугой французской косой, Кэтрин, которая всегда дергала Орлу за рукав, как только они приходили на вечеринку, и скулила: «Пойдем, сейчас копы приедут».

– Очевидно, она хотела, чтобы Дэнни произнес вместе с ней молитву перед трапезой, а он отказывался, – предположила Гейл.

Джерри, не поднимая глаз, усмехнулся.

Когда Орла в последний раз забредала на страницы Кэтрин в соцсетях, она заметила, что та ударилась в религию. Во внутренних монологах Орла использовала именно это слово – «забредала», поскольку оно имело оттенок случайности; будто бы она нечаянно наткнулась на аккаунт бывшей подруги, когда в полутьме, посасывая ложку от мороженого, шерстила все сайты с информацией о Дэнни. Теперь она вспомнила фотографию заката в «Инстаграме», сделанную с заднего двора дома Дэнни и Кэтрин, расположенного всего в нескольких километрах от дома ее родителей, и подпись: «Когда видишь такую красоту, невольно благодаришь Его за этот прекрасный мир. #nofilter».

Внимательно глядя на Орлу, Гейл добавила:

– Когда он ее успокаивал, то сказал: «Вот почему я больше не могу жить с тобой».

У Орлы зачесались пальцы. Нужно было сплавить родителей, вернуться домой и войти в интернет. С тех пор как они с Флосс стали работать вместе, она реже пялилась на Дэнни по вечерам. Но на самом деле не имело значения, сколько времени она проводила, кликая на все ссылки, которые могли рассказать о его жизни, сколько раз набирала его имя в поисковой строке или сколько дней ей удавалось не делать этого. Она все равно всегда ждала.

Джерри потряс маленьким пустым цилиндром и окликнул официантку:

– Соль?

Девушка подошла, чтобы наполнить солонку, и мать тут же нашла слушательницу и завела свою фирменную тираду об аллергиях (у самой Гейл аллергий не было, и она давала понять, что, по ее мнению, нынче люди их изобретают. Нужно приучать организм к арахису и глютену, вот и все). Официантка с просьбой в глазах взглянула на Орлу, но та была рада, что мать отвлеклась. Буквы меню расплылись у нее перед глазами, и она вспомнила последний разговор с Дэнни.

* * *

Они были на вечеринке перед школьным выпускным. Все собирались у парня по имени Иэн, чьих родителей никогда не было дома. Орла и Кэтрин обычно туда не наведывались. Гейлу и Джерри никогда не приходилось разыскивать Орлу: ее лучшая подруга всего боялась. Но в те дни они заканчивали школу, и Орла принялась уговаривать Кэтрин: неужели ты хочешь потом оглядываться назад и вспоминать, что провела последний школьный вечер за приготовлением начос и очередным просмотром «Остина Пауэрса»? «Позовем с собой Дэнни, – добавила Орла, осмелев. – Мы за ним как за каменной стеной». Наконец Кэтрин сдалась, и Дэнни повез их на вечеринку.

Кэтрин скользнула на переднее сиденье, он наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, и убедился, что она хорошо пристегнулась. Орла сидела позади подруги – там, откуда она могла его видеть.

Все было просто: она всегда любила его. Она любила его с первого дня в девятом классе, когда они с Кэтрин, союзницы по средней школе, сели рядом на английском. Дэнни выбрал парту в другом конце класса и сел, сложив бледные мускулистые руки на груди. На нем была простая серая футболка, в то время как все остальные в тот день оделись торжественно, как на собственную свадьбу. Когда он обернулся, чтобы посмотреть, по указанию учителя, на таблицу, объясняющую, как оформлять ссылки на литературу, его синие глаза встретились со светло-карими глазами Орлы, и она навсегда запомнила этот миг: как он не отводил взгляда, тогда как большинство парней до смерти этого боялись. Орла глядела на него, Дэнни на нее, и она мечтала, чтобы учитель вечно вещал про правила цитирования источников.

После урока в коридоре Кэтрин повернулась к Орле, красная как рак, и спросила:

– Видела его?

И Орла ответила:

– Еще бы.

Они разговаривали тихо, потому что он шел прямо за ними: одноклассники волочили ноги к следующему кабинету, стараясь запомнить план школы. Потом Кэтрин быстро оглянулась, словно торопилась успеть, пока не растеряла смелости. Колючая коса задела лицо Орлы.

– Привет, – поздоровалась Кэтрин с Дэнни. – Ты знаешь, куда идти?

Дэнни посмотрел на Орлу, затем кивнул и заговорил с Кэтрин. Опять же, все было просто: Дэнни с Кэтрин начали встречаться в ближайшие выходные и никогда больше не расставались.

Орла могла взбеситься, или закричать, или перестать с ними общаться, но вместо этого она со странным удовлетворением крутилась вокруг них. В течение четырех лет она ходила с ними в кино и в походы и ощущала только легкую боль, когда по ночам они уходили в одну палатку, а она в другую. Она встречалась со многими его друзьями и всегда с удовольствием начинала новые отношения ради того, чтобы Дэнни, улыбаясь, прислонился к ее шкафчику и, положив руку ей на плечо, пошутил: «Ну его-то хоть не обижай». Они проводили последние школьные годы в одних и тех же подвалах с устланными коврами полами и на одних и тех же парковках со звездными потолками, только в объятиях других людей. И даже когда Дэнни и Кэтрин одновременно послали заявки о приеме в государственные колледжи, Орла ничего не предприняла, не попыталась изменить ситуацию и не призналась в своих чувствах. Она уже вписала Дэнни в свою дальнейшую жизнь. Девушка все спланировала: она обоснуется в Нью-Йорке, станет писательницей в модных очках и научится усмирять свои непослушные волосы. В семнадцать лет она ложилась спать, мечтая не о том, как пойдет с Дэнни на выпускной бал, а о том, как однажды он постучит в дверь ее особняка из песчаника. Она увязала его в одну связку с явлениями будущего – успехом и уверенностью в себе, – и способность ждать их позволяла ей чувствовать себя храброй, и чистой, и мудрой, как монах.

Кэтрин часто рассказывала, как они с Дэнни познакомились.

– Он смотрел на меня весь урок английского в первый день в школе, – говорила она, поворачиваясь к лучшей подруге за подтверждением. – Орла не даст соврать. Она все видела.

Орла кивала и бормотала:

– Это правда, я все видела.

Но правда, чистая и непреложная правда, которая помогала ей прожить каждый день, была в том, что сначала Дэнни остановил взгляд на ней.

На вечеринке, устроенной Иэном накануне выпускного, Кэтрин слишком быстро наглоталась крепленого вина из стеклянной банки из-под джема с изображением персонажей «Короля Льва». Дэнни и Орла уложили ее спать в единственной незахламленной комнате в доме, на кровать родителей Иэна, поверх простого темно-синего одеяла. На случай, если ее будет тошнить, Дэнни повернул Кэтрин на бок, подперев ей спину подушками. Когда они с Орлой спустились в гостиную, все уже разошлись по домам или отключились, оставив на карточном столике мигающий стробоскоп. Орле ужасно хотелось есть, и Дэнни предложил поехать в город за сэндвичами-субмаринами.