Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Вскоре после этого Ли выследила Остина и Крейга в кафе-мороженом и набросилась на сына. Тот обежал прилавок и спрятался за поддонами с топингом. Ли погналась за ним и, когда Крейг встал между матерью и сыном, схватила его за голову и ударила лбом о прилавок. Менеджер выпрямился, высоко задрав разбитый нос; к струйке крови прилипли кусочки сухофруктов. Множество зевак сняли эту сцену на видео, так что режиссеры новостных программ смогли смонтировать практически профессиональный фильм о драке, с крупными планами и разными ракурсами. Некоторые фанаты «Тупой матери-стервы» предполагали, что все это постановка.

Еще не успел зажить нос, как у Крейга возникла идея притвориться, что так оно и было. Изобразить всю деятельность Остина – от ранних роликов на «Ютьюбе» и обработанных с помощью автотюна синглов до презрительных реплик, которые он бросал матери, – как один длинный эксперимент, показывающий связь средств массовой информации и нравственности.

– Только подумайте, – уговаривал он руководительницу своего отдела, – это настоящий художник. Он бросает вызов нашим представлениям о языке и правилах приличия.

Начальница фыркнула:

– Он нахальный неотесанный идиот, и я соглашаюсь только лишь потому, что каждая провинциальная соплячка мечтает у него отсосать. Флаг тебе в руки.

Так что Остин сменил имя на одно из тех, что придумала его мать, – Астон Клипп – и объявил себя художником. Сменил кроссовки «Джордан» на сандалии и стал путешествовать по миру, в основном собирая фенечки. Он сидел с голым торсом на плите мемориала жертвам холокоста в Берлине и приставал к монахам в Тибете с просьбой сфотографироваться с ними. Он отправился в Японию, чтобы разыскать свои корни, но там ему надоели постоянные поклоны, и он начал выдумывать спонтанные танцевальные движения в ответ на них. (А также всюду просил дать ему вилку, поскольку, как он выражался, не хотел «залупаться с палочками».) В путешествии по Южной Африке, находясь на борту своего «лирджета», вылетавшего из Йоханнесбурга, Остин разместил твит: «Сердце кровью обливается, когда думаешь о геноциде здесь, в Руанде, – только представьте, сколько юных девушек (и парней! ЛОЛ) могли бы стать Клипперами».

В конце концов Крейг настоял, чтобы Астон что-нибудь написал: песню, книгу, сценарий веб-сериала – что угодно, чтобы монетизировать его поездки.

– Я думал о стендапе, где я постоянно веду себя как индеец, – сказал Астон, прыгая на «кузнечике».

– Нет, – ответил Крейг, пытаясь представить, какого именно индейца он имеет в виду и какой из них потопит их обоих быстрее. – Ты художник, – напомнил он своему протеже.

Астон кивнул и вдохнул кокаин. Семь минут спустя ему в голову пришла идея: он решил устроить выставку, где будет сидеть в совершенно черной комнате абсолютно голый, но со светящимся в темноте гипсом на обеих ногах, какой он носил как-то на летних каникулах, когда попал под колеса мотовездехода, принадлежавшего его другу. Каждому посетителю будет разрешено провести наедине с ним пять минут, чтобы расписаться на гипсе черным маркером.

– Давай устроим это в музее, – предложил он Крейгу, – в том, который больше всех заплатит.

– Музеи так не работают, – ответил менеджер.

Астон, которому накануне исполнился двадцать один год, пожал плечами и сказал:

– Тогда в сетевом магазине одежды.

Итак, тем вечером Орла и Флосс оказались в магазине на углу Шестой авеню и Четырнадцатой улицы. Они встали в длинную очередь под холщовым козырьком с надписью: «Представляем выдающееся произведение искусства: „Астон Клипп. Мои ноги – ваши холсты. Посвящается лету 2005 года, когда мне было дерьмово как никогда“».

– Он на семь лет моложе тебя, – напомнила Орла Флосс, когда они чуть продвинулись вперед.

– Да, – кивнула подруга. – Но взгляни на него. – Она уставилась на гигантскую черно-белую фотографию Астона в окне. В одной руке он сжимал старый водный пистолет, а другой показывал в камеру средний палец. – Душой он явно старше своих лет, – вздохнула Флосс.

Из-за угла выполз черный седан-«мерседес», остановился возле них и исторг из своих недр модель. Она неуверенно, словно делала только первые шаги, проковыляла к магазину в своих туфлях на высоченном каблуке и с толстой подошвой из скользкого дерева, прошла сквозь очередь, и человек в блейзере и с гарнитурой в ухе провел ее внутрь.

Позади девушек кто-то произнес:

– Ой, думаю, они встречаются.

Флосс вонзила ногти в руку Орлы. Слезы угрожали испортить ее наращенные норковые ресницы, на которые они обе копили и которые нельзя было мочить.

– Не волнуйся о ней, – сказала Орла. Она подумала, как Кэтрин заговорила с Дэнни первой и навсегда спаяла их судьбы. – Веди себя, точно ее не существует, – твердо продолжила девушка. – Как только он тебя увидит, она уже будет не в счет.

* * *

Орла блуждала по верхнему этажу магазина, прикасаясь к индийским амулетам и прикладывая к ушам серьги в виде колец размером с лицо. Через час она увидела, как Флосс вышла из темной комнаты, где сидел голый Астон, и направилась к ней вверх по лестнице.

Мимо Орлы, задев ее, прошмыгнула та самая модель и начала спускаться, при каждом шаге осторожно ставя на ступень скользкий тиковый каблук. Флосс остановилась, держа руку на перилах, и стала ждать приближения девицы. Сердце Орлы заколотилось. Губы у подруги изогнулись таким образом, что Орла поняла: у нее появилась идея. Когда модель оказалась на пару ступеней выше нее, Флосс с особой нарочитостью вытерла рот тыльной стороной руки.

Модель выругалась и плюнула в нее, тыкая пальцем в направлении соперницы и пошатываясь, но Флосс только усмехнулась и стала подниматься дальше. Как раз в тот миг, когда обе встретились посередине лестницы, нога модели в странных и опасных туфлях подвернулась, девица взвизгнула и начала падать, машинально вытянув руку, чтобы ухватиться за Флосс.

Движение Флосс было таким незаметным, таким быстрым, как вспорхнувшая колибри, и все же сомнений не возникало: она отдернула руку. Модель рухнула вниз. Дважды стукнувшись головой о ступени, она упала на пол в такой позе, что было больно смотреть: рука неестественно подогнулась под тело. Прозвучал испуганный вскрик, громкий, но едва различимый из-за пульсирующей в репродукторах музыки в стиле транс. Флосс беспомощно взглянула на Орлу.

У Орлы отвисла челюсть и пересохло во рту. Она не знала, что издало глухой треск – туфли модели или ее кости, которые буквально просвечивали сквозь кожу, и оттого Орле казалось, что пострадал весь ее скелет. Модель застонала и тряхнула головой. Другие части тела не двигались.

– Паулина! – пронзительно позвал кто-то.

Другой голос крикнул:

– Позвоните в Службу спасения!

Флосс, сверкая коленками из-под подола облегающего платья, взлетела по лестнице. Когда она оказалась наверху, между ней и Орлой уже толпились люди, крича на них, стараясь толкнуть Флосс. Вдвоем они побежали – к двери, на угол, и отчаянно замахали таксистам. Они не видели второго такси, куда набились истерящие девицы, не слышали, как одна из них велела водителю: «За той машиной!» Не видели, как водитель, одурманенный юными декольтированными девами, кивал в ответ на приказы, над которыми обычно посмеялся бы.

– Какого черта? Зачем ты это сделала? – спросила Орла подругу в машине.

– Не знаю, не знаю! – Флосс закрыла лицо руками. – А ты не думаешь, что она хотела ударить меня?

– Нет, не думаю. – Орла согнулась пополам. Ее тошнило. – И ты тоже так не думаешь.

Они не обратили внимания на то, что одновременно с ними перед их домом остановилось еще одно такси и что сидевшие во втором подростки проследили, как Орла и Флосс выбежали из машины и побежали внутрь. Девушки уже разошлись по комнатам, угрюмые и бледные, когда преследовательницы сделали снимок входной двери в здание и разместили фотографию на своих страницах с сердитыми подписями:

Дом паскудной дешевой шлюхи.

Астон + Паулина навсегда. Месть стервозной суке!

Вот где живет шалава, которая столкнула Паулину, – на случай, если кто-нибудь захочет прийти и выколотить из нее дерьмо. Айда, народ!

* * *

На следующее утро Орла проснулась от настойчивой симфонии своего телефона. Она перекатилась на живот, нащупала аппарат под подушкой и провела большим пальцем по экрану, чтобы выключить будильник. Только услышав откуда-то издалека голос матери: «Орла! Алло! Орла Джейн!», девушка поняла, что это был не будильник, а звонок телефона.

Она сунула мобильник между щекой и подушкой.

– Мама?

– Выгляни в окно, Орла. – Голос Гейл дрожал. – Твой дом показывают в новостях. Входную дверь.

– Что ты имеешь в виду? – Орла не могла видеть вход в здание. Он находился со стороны Двадцать первой улицы, а окно Орлы смотрело на авеню. – Это террористы, что ли? – спросила она. – Мама!

– Скажи ей, пусть включит десятый канал! – крикнул Джерри, словно в другой части страны каналы были под такими же номерами. Она нащупала в кровати пульт от телевизора, который сопровождал ее с первого года учебы в университете.

– Орла, – сказала Гейл, – запри дверь. Ты знаешь Адель, мою подругу по кружку аппликации? Ее сын написал в «Твиттере»…

Орла пошла к двери квартиры, чтобы запереть замок. Снаружи доносились приближающиеся голоса.

– Они называют это «твитнул», – услышала она на заднем плане голос Джерри.

– Одна твоя соседка по дому напала на девушку, модель Паулину Кратц, – запричитала Гейл. – Я видела ее в программе «Танцы со звездами». Она пережила цунами, и вот что ей досталось. А она так красиво танцевала с Максом…

– С Вэлом, – поправил ее Джерри. – Она танцевала с Вэлом.

– Так вот, эта женщина из твоего дома столкнула ее с лестницы, – объяснила Гейл. – Можешь себе представить? Во всех новостях только об этом и говорят. Люди в ярости. Кто-то указал в «Твиттере» твой адрес. Они топчутся у двери с плакатами. Управдома расстреляли из маркера для пейнтбола.

Орла закрыла глаза. Бедный Мэнни. Она надеялась, что хотя бы его сын Линус, который ходит за ним повсюду, этого не видел.

– Скажи ей, только что прибыла полиция, – крикнул вдалеке Джерри. – Они ставят ограждение.

И словно по сигналу в дверь стали стучать.

– Мисс Натуцци? – раздался с другой стороны глубокий требовательный голос. – Откройте, пожалуйста. Полиция Нью-Йорка.

– Кто это? – забеспокоилась Гейл. – Ты, конечно, достаточно взрослая, чтобы иметь любовников, но…

– Ой, бога ради, – пробормотал Джерри.

Орла смотрела, как дверь трясется от очередного стука.

– Это не любовник, мама, – сказала она в трубку. – Это полиция. Они ищут мою соседку по квартире. Она как раз и толкнула модель. Мне надо идти. – И Орла нажала на красный кружок на экране.

Флосс в фиолетовой атласной майке и трусах семенила к двери.

– Ты собираешься открывать или как? – спросила она, потирая ладонями глаза.

Орла уставилась на нее. Дверь продолжала сотрясаться от ударов. Поверят ли полицейские Орле, если она будет все отрицать? Если раскроет рот, как испуганный ребенок, и скажет, что всего лишь сдала Флосс комнату в субаренду? Ни один человек в мире не может подтвердить их дружбу. Орла представила, как говорит: «Я вообще ничего о ней не знаю». Она замерла на месте и подумала: «А ведь это правда. Я действительно ничего о ней не знаю». Откуда она на самом деле? Где она жила, пока не переехала в Акрон? Посещала ли колледж? Где научилась взламывать электронную почту? Когда у нее начались месячные? Когда случился первый поцелуй? Есть ли у нее братья или сестры? Друзья? Враги? Водительские права? Приводы в полицию? Вместе они выбирали понравившиеся ей вещи из тех, что приносили им домой, осуществляли ее мечты с помощью банального пособия на тему «Как стать знаменитостью». Они собрали бездушную армию, составляющую большинство ее подписчиков, – ботов, что восхищаются ее фотографиями и распространяют ее мысли, – на веб-странице, которую пришлось переводить с русского. Какие победы и страсти, столкновения и ошибки предшествовали их усилиям? Флосс никогда не рассказывала. Орла никогда не спрашивала.

И никогда не спросит. В этом-то она была уверена. Уверена с тех пор, как несколько дней назад принесла коробку, которая выглядела как набор очередных рекламных товаров. Флосс, листавшая на диване журнал, даже не взглянула на то, как Орла открывает ее и вынимает из моря невесомого пенопласта вазу – на удивление тяжелую, с толстыми мраморно-зелеными стенками и крепко прикрученной крышкой с золотым ободком. В крышку была вставлена золотая пластина с гравировкой.

– «Бисквит», – вслух прочитала Орла. – Странное название для линии декоративных предметов.

Флосс, которая слюнила палец, чтобы перевернуть страницу, вдруг медленно отвела руку от рта и встала. Подошла и взяла вазу у Орлы. Слегка согнув локти из-за ее тяжелого веса, она сказала:

– Бисквит – это моя собака.

– Что? – К лицу Орлы прилила кровь, пульс участился, как от смущения, словно ее застали за недостойным занятием.

– Моя собака, – повторила Флосс. – Я так понимаю, это ее прах. – На глазах у пришедшей в ужас Орлы Флосс убрала кончики волос с лица и прижалась к урне щекой. – Я просила маму подождать. Она ворчала, что приходится ухаживать за ней. Я обещала, что скоро у меня появятся деньги на билет домой и я заберу Бисквит, но она мне не поверила. Она вообще не верит, что из меня что-нибудь получится. – Флосс вытянула руки и, не веря своим глазам, моргая посмотрела на урну. – Бедная собачка, – проговорила она, повернулась к Орле спиной и заплакала.

Орла облизала губы, приготовившись задать все вопросы, которые напрашивались: «Но почему твоя мама сделала это? Как вообще мама на такое способна?» Однако, прежде чем она успела что-либо сказать, Флосс резко обернулась. Слезы вместе с тушью бежали по ее щекам и черными каплями висели на подбородке.

– Не надо, – надтреснутым голосом сказала Флосс Орле. – Не спрашивай меня ни о чем. Это… – Она подняла урну. – Это означает, что прошлому конец. И твоих сопливых воспоминаний я тоже не хочу слышать.

И потому Орла не раскрыла рта. Она поняла, что имела в виду Флосс: отныне они будут только теми, кем станут начиная с этого момента.

И теперь, стоя перед дверью и слушая все более враждебный стук копов, Орла снова ничего не сказала. Она смотрела, как Флосс надевает халат, туго завязывает пояс и кивает на дверь.

– Давай, – велела она Орле. – Открывай.

Случалось ли такое когда-нибудь в истории? Она стала знаменитой за одну ночь.

Глава восьмая

Марлоу

Созвездие, Калифорния

2051

В смотровой, когда Марлоу села на кушетку, Грейс сказала ей не снимать одежду.

– Мне просто надо было увести тебя из-под камер, – объяснила она. – У меня нет доступа к твоим анализам. Воскресная смена сети мигом это просечет.

– Не могу поверить, что ты пошла по медицинской стезе, – сказала Марлоу. – Помнишь ту кошку?

На уроке биологии в седьмом классе учительница показала детям чучело кошки с распоротым для демонстрации внутренних органов брюхом. Грейс немедленно стошнило в проход между партами, и учительнице пришлось убрать чучело и достать большой мешок опилок.

– Я не имею дела с кровью и внутренностями, – ответила Грейс. – Я актриса с профессией, научный сотрудник, занимаюсь здесь генной инженерией. Работаю над геномом твоего будущего ребенка. – Она широко улыбнулась, увидев, как Марлоу изумленно раскрыла рот. – Да-да, – прошептала она. – Разговаривать нам не разрешено, но я могу создать тебе ребенка. Прикинь. Похоже, они не подумали об этом обстоятельстве, когда проверяли некоторые договоры. – Грейс взяла с длинной полки, расположенной вдоль стены, докторский планшет с серым экраном без подсветки и провела рукой по заляпанной пальцами поверхности. – Хочу тебе кое-что показать.

Она открыла диаграмму, напоминающую соты из желтых веточек, соединенных синими, зелеными и красными точками. Заголовок наверху графика гласил: «РЕБЕНОК № 1217, ТРИЕСТ».

– Я все ждала, когда можно отправлять прототип, – сказала Грейс. – Но, изучая твои гены, сама не поверила своему открытию. Мне кажется, руководители сети что-то задумали – сенсацию или вроде того. Но сегодня день оплодотворения, да? А тебе так ничего и не сказали.

– О чем? – спросила Марлоу. Извращенная надежда, похожая на нежный росток, стала пробиваться в душе. Что, если обнаружилась отдаленная родственная связь между нею и Эллисом. Тогда придется их развести.

– Это касается твоего отца, – ответила Грейс. Она наклонилась к бывшей однокласснице и все объяснила.

Стараясь учесть пожелания Марлоу и Эллиса, Грейс наткнулась на любопытное обстоятельство. Физические характеристики отца Марлоу, выбранные для ребенка, – карие глаза с монгольской складкой у внутреннего уголка, черные жесткие волосы – не сочетаются с геномом самой Марлоу. Всюду, где должна была присутствовать отцовская наследственность, выявлялись гены совсем другого человека. Того, чьи волосы, ногти и слюну Марлоу и Эллис не приносили в «Либерти».

– Жаль тебя расстраивать, – произнесла Грейс, – но Астон – не твой биологический отец.

– Не может такого быть, – тупо заявила Марлоу. – Проверь еще раз. – Ее дыхание участилось. Это ошибка. Люди постоянно ошибаются.

В голове прозвучало первое предупреждение от сети: «Я должна вернуться под камеры». Марлоу заметила, что и Грейс прислали то же сообщение. Она заговорила быстрее:

– Прежде чем расстроить тебя, я постаралась провести некоторые изыскания. И опять же столкнулась со странностью: я нигде не нашла свидетельства о твоем рождении. Конечно, в наше время в нем, в общем-то, нет необходимости, и все же это подозрительно. – Она ощутила неловкость из-за своих разоблачений и потупилась, рассматривая ногти. – Возможно, эти два факта не связаны, – добавила она. – Учитывая дату твоего рождения, неудивительно, что в документах путаница.

Флосс всегда хвасталась тем, в какой день родилась Марлоу. «Весь мир разделен на тех, кто родился до, и тех, кто родился после, – говорила она иногда. – Мало кто может похвалиться тем, что родился во время».

Грейс придвинула к Марлоу через стол обрывок бумаги. Марлоу удивленно взглянула на него и быстро, почти машинально, забрала, словно скрывала его от камер. Потом она вспомнила, что за ними никто не наблюдает, и разглядела его внимательно. Толстая бумага сливового цвета с золотым рисунком – завитки уходили в края, прятались под подушечками ее пальцев.

– Это кусок обоев, оставшийся от декора моей гостиной, – объяснила Грейс. – Я не знала, на чем еще написать. – Она протянула руку и перевернула клочок.

Там на желтовато-белом фоне почерком Грейс был записан адрес: «Маунт-Синай-Уэст. 10-я авеню, 1000, Нью-Йорк, Нью-Йорк».

– Это больница, где я родилась, – проговорила Марлоу.

– Да, – ответила Грейс. – Адрес я взяла из твоего досье. Возможно, кто-то из сотрудников сможет тебе что-нибудь рассказать. Вдруг там записано, кто твой настоящий… – Ей не удалось закончить фразу.

Грейс никогда не была жестокой, подумала Марлоу, смущенно ощупывая клочок бумаги.

– Ты могла просто прислать мне сообщение, – произнесла она.

Грейс посмотрела на нее долгим взглядом, затем ответила:

– Думаю, лучше этого не делать. Я боюсь, что… – Она посмотрела вниз и покачала головой. – Сеть проводит все наши сюжеты через Отдел информации, – сказала наконец Грейс. – И они явно не хотели, чтобы ты об этом узнала. Если бы я послала тебе сообщение и Отдел информации зафиксировал его, боюсь, они… – Грейс устало подняла брови. – Это отклонение от сценария, Марлоу.

Марлоу охватила жутковатая дрожь. У нее еще никогда не было секретов от сети. У нее вообще никогда еще не было секретов. Она не могла найти в своем мозгу места для них. Ощущение было не из приятных.

«Я немедленно должна вернуться под камеры», – снова твердо напомнил голос в голове.

– Я бы на твоем месте поспрашивала маму, – сказала Грейс. – Попроси, например, показать фотографию твоего отца в больнице в день твоего рождения.

Марлоу уже знала, что снимков, сделанных в тот день, не сохранилось. Она интересовалась ими в детстве – хотела увидеть маму без макияжа. «Я тебе уже говорила, – отмахивалась Флосс. – Мы не могли сделать фотографии. Ни у кого не работали телефоны, и большую часть времени было темно хоть глаз выколи. Кроме того, милая, уверяю тебя, я была накрашена».

Грейс встала.

– Нужно идти, – сказала она, положила руку на ручку двери и обернулась. – Мне очень плохо, Марлоу, – тихо произнесла она. – Из-за всего этого, и из-за Хани тоже. Вот почему я не могла не сообщить тебе – я перед тобой в долгу. Я всегда считала, что это моя вина.

Марлоу почувствовала, что сейчас заплачет, и пощипала переносицу, чтобы остановить слезы.

– Нет, Грейс, – ответила она. – Я так не думаю.

Потом они открыли дверь и вышли в коридор. Грейс громко говорила какую-то наукообразную чепуху о результатах анализов, но все выглядело так, будто переживания были напрасными. Марлоу кивала, подыгрывая ей. Перед глазами стоял молодой отец рядом с ее велосипедом. Теперь она почувствовала, как веревка соскользнула с ее талии.

* * *

Уже из машины Марлоу заметила, что торжество вот-вот начнется. Гости бродили вокруг материнского дома, принимая напитки от робота, который кивал каждому, кто помогал разгрузить поднос. Марлоу посмотрела на крышу. Ленясь пропалывать сад, мать накрыла разросшиеся кусты безвкусной синей тканью.

Эллис нашел ее сидящей в машине. Он дернул дверцу, впустив в салон, пахший кожзаменителем, воздух с улицы.

– Где тебя носит? – спросил он. – Ты же знаешь, что здесь мой начальник?

Волосы у него были совершенно сухие – он утверждал, что на симуляторе серфинга никто не мокнет.

Марлоу позволила мужу отвести себя на кухню, где Жаклин бросала веточки мяты и кружочки огурца в кувшин с водой.

– А вот и знойная мамочка! – пропела она.

Флосс сидела в дальнем конце комнаты на складном стуле. Увидев Марлоу, она встала и направилась к ней. Одно веко было намазано бронзовыми тенями, другое, еще не накрашенное, выглядело беззащитно.

– Где ты была? – требовательно спросила Флосс. – На твою прическу уйдет как минимум час, а гости уже собрались.

Гримерша застыла с кисточкой в руках. Она была единственным живым человеком, которого наняли на сегодняшнее событие: никому не нравилось, когда роботы касаются лица.

– Мне продолжить, миссис Клипп? – спросила она. – Или заняться будущей матерью?

Марлоу выпрямила спину.

– Мне нужно побеседовать с мамой, – произнесла она, стараясь придать тону твердость. Следующую фразу она позаимствовала у Флосс: – Оставьте нас, милочка.

На лице Флосс мгновенно отразилась целая гамма чувств. Это была подлинная мимическая симфония, все скрипки грянули разом, словно у нервной системы сработала сигнализация. Флосс, как сумасшедшая, взбила волосы у корней, сжала губы в плотный бутон, безымянными пальцами прикоснулась к нижним векам. Марлоу знала, что эти ужимки – не простое фиглярство. Однажды мать учила ее такому трюку: «Когда кто-то предъявляет тебе претензии, не отвечай сразу. Выдержи паузу, чтобы успели подключиться как можно больше подписчиков». Сейчас она шумно вдыхала и выдыхала, нагоняя на глаза слезы.

– Не смей плакать, – прикрикнула на нее Марлоу. У нее было большое желание хорошенько встряхнуть Флосс, ударить головой о стекло – о, как поражали Марлоу собственные мысли теперь, когда «Истерил» не сдерживал ее порывов, – и ей пришлось на мгновение закрыть глаза, чтобы выбросить этот образ из головы. – Это я должна плакать, – снова открыв глаза, сказала она. – Я.

Флосс пропустила эти слова мимо ушей и издала длинное высокое рыдание.

– Почему тебя так и тянет испортить этот праздник? – спросила она. – Я потратила столько сил на подготовку.

– Ты лгала мне всю жизнь, – прошипела Марлоу. – Мне плевать на твой праздник. У меня, оказывается, другой отец. Кто это? И знал ли об этом папа?

Флосс с трясущейся нижней губой взирала на нее.

– Я все делала только ради тебя, – произнесла она наконец. – И Астон тоже. Это и называется быть родителем.

Марлоу даже стиснула кулаки, услышав эту реплику, такую правильную, такую гладкую и так не согласующуюся с материнской взбалмошностью. Фраза, видимо, была припасена много лет назад и ждала подходящего случая. Эта заготовленная скороговорка навела Марлоу на ужасную мысль, казавшуюся дикой, но вполне очевидную: события не переставали убеждать ее, что реальность, какой она ее раньше видела, вовсе не реальна.

Сегодня она уже один раз нарушила условия контракта. Так почему окончательно не разрушить чары?

– Они выбрали для съемок другого отца? – прошептала она матери. – Неужели они способны на такую подлость?

Флосс ахнула. Она схватила дочь за локоть, потащила по коридору в свою ванную комнату и захлопнула дверь.

– Как ты смеешь? – злым шепотом произнесла она. – Как ты смеешь говорить так о сети, да еще при включенных камерах? Как тебе не стыдно? После всего, что они для нас сделали, после того, как дали нам такую жизнь… – Она замолчала, чтобы перевести дух. Грудь ее тяжело вздымалась под слишком тесным платьем – лайкра беспощадно врезалась в мягкие складки тела. Марлоу впервые заметила на матери ожерелье со вставленными бриллиантовыми буквами «БАБУЛЯ».

Заметила она и другое: душевая кабина была забита вазами с сотнями роз самых разнообразных оттенков розового, от кораллового, как внутренняя поверхность морских раковин, до цвета жгучей помады, которой Флосс пользуется летом. Они сохли и вяли здесь, потому что Флосс не терпелось сделать заказ флористу на праздник оплодотворения и не хотелось ждать, пока Марлоу и Эллис выберут пол. Она заранее заказала и голубые, и розовые цветы, а потом удалила с глаз долой ненужные.

Как ни странно, именно об этом думала Марлоу – обо всех этих цветах, срезанных и умирающих за стеклом абсолютно за просто так, – когда она сказала:

– Вот видишь, мама, потому мы и не хотим, чтобы у ребенка были какие-то твои гены.

Флосс молча подошла к раковине. Она покопалась в коробке с бесчисленной рекламной продукцией, нашла тени для век и стала заканчивать макияж. Осторожно приблизившись к ней, Марлоу заметила, что в глазах у матери собрались настоящие слезы, угрожавшие пролиться. И вдруг они пропали. Исчезли сами собой.

Флосс захлопнула палетку с тенями.

– Пора. – Она протиснулась мимо дочери к двери и вышла в коридор. Через мгновение Марлоу услышала, как стеклянные двери, ведущие на задний двор, со щелчком открылись и с хлопком закрылись.

Когда Флосс с дочерью стали ругаться, Жаклин тактично удалилась, но теперь Марлоу почувствовала, как ей на спину положили руку. Она подняла глаза и увидела в зеркале позади себя подругу, которая держала расстегнутое до колена желтое платье. Марлоу ступила в него, и Жаклин застегнула молнию.

Через минуту Жаклин повела ее по коридору, и Марлоу поняла, что вечеринка в честь оплодотворения началась. Сразу за стеклянными дверьми, у нижней ступени террасной лестницы, по которой она должна была спуститься, расположился струнный квартет и уже вовсю пилил смычками скрипки. Она услышала музыку.

Жаклин подвела Марлоу к дверям и осторожным круговым движением погладила по спине. Потом она тоже исчезла.

Марлоу осмотрела мизансцену через стекло. Вот оно; она должна быть там. Музыка прервалась и снова заиграла – по традиции перед появлением будущей матери всегда исполняли Брамса. Жаклин заняла свое место впереди сбоку, ее дети окружили шлейф платья, напоминая собравшимся, по какому поводу торжество. Эллис стоял перед толпой, ожидая Марлоу под аркой, украшенной цветками колокольчиков. Он улыбался гостям, отпуская шутки, которые, похоже, никто не понимал. Бриджит изогнулась на стуле в переднем ряду, отмечая про себя, кто смеется над остротами ее великолепного сына, а кто нет. Флосс сидела через проход от Бриджит, глядя перед собой, все намеки на выражение ее лица скрывались за высокой прической.

Если подумать, рассудила Марлоу, дело не только в матери. Она бы не хотела, чтобы ребенок был похож хоть на кого-то из присутствующих.

За спиной Марлоу остался лишь один робот, который раскладывал в кухне бумажные салфетки. Она повернулась, подошла к нему, посмотрела прямо в кристальные глаза и сказала:

– Отойди.

Робот вежливо отступил в сторону, и Марлоу потянулась к спортивной сумке, которую заранее спрятала в углу кухни. Сеть одобрила их с Эллисом путешествие после оплодотворения при условии, что они уедут не дальше чем за мексиканскую границу. Это поможет ей справиться со стрессом, с нажимом напомнила Марлоу чиновнику по соцобеспечению, когда подавала ходатайство о поездке. Она заказала курс акупунктуры в номере и индивидуальные занятия с йогом, специализирующимся на позах, повышающих фертильность. Эллис же должен был научиться скручивать сигары. Вещи были собраны, отъезд запланировали сразу после окончания празднества.

Марлоу сунула полученный от Грейс клочок обоев в кармашек, пришитый внутри сумки.

Осталось сделать только одно. Если она действительно собирается уехать, если действительно намерена сбежать и побороться за возможность избавиться от этой жизни, она не будет поступать как Ида, которая пустилась в бега, но осталась на радарах. Она не хочет, чтобы кто-то следил за ней.

Марлоу неуверенно обхватила пальцами камень на запястье. «Папа, – мысленно произнесла она. – Это Марлоу. Ты меня слышишь?» Он все еще носил девайс, хотя никогда не отвечал, все сообщения пропадали впустую. «Я люблю тебя, папа, – про себя сказала она. – Пожалуйста, старайся что-нибудь есть». Интересно, услышал ли он ее, попытался ли понять, кто она. Ей впервые пришло в голову, что после разговора с Грейс они с Астоном оказались в одинаковом положении: она теперь тоже не знает, кто он.

Марлоу подсунула палец под девайс и стала постепенно выталкивать его то с одной, то с другой стороны, морщась от боли: устройство, накрепко вросшее в руку, стало отделяться, отрывая небольшие куски кожи. Наконец она бросила свой девайс между недопитыми стаканами на разделочном столе. В нос ей ударил сладковатый тошнотворный запах плоти, много лет находившейся под спудом черного камня. В мозгу что-то потускнело.

Скоро ли кто-нибудь явится за ней со двора? Она опоздала уже на минуту. Ее мать, Эллис и все, на чьих картах она отображалась, сейчас, скорее всего, ерзают на стульях, разыскивая ее у себя в голове. Сколько времени пройдет, прежде чем кто-то из них направится в дом, на сей раз полагаясь на интуицию, а не на девайсы?

Скрипачи продолжали играть, положив подбородки на инструменты. Их лица не выдавали никакого недоумения, словно мелодия всегда длилась так долго. Люди терпеливо ждали появления будущей матери, не отрывая глаз от задней двери дома.