Текст книги "Подписчики"

Автор книги: Меган Анджело

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 23 страниц)

Но до чего? Вот какой вопрос крутился у нее в голове на рассвете, когда Флоренс заваливалась в квартиру и будила ее, и по ночам, когда Орла лежала, уставившись в телефон, вместо того чтобы работать над книгой или хотя бы спать. Больше всего на свете – больше, чем быть писательницей, завести бойфренда, узнать, как дышится, когда у тебя нет долгов на сорок тысяч долларов, – она хотела знать ответ на этот вопрос. Она жила в этом «до» и уже начала от него уставать. Орла и сама понимала опасность своего настроения: она не знала точно, каких перемен желает, и не особенно переживала по этому поводу, а потому приветствовала бы почти любые перемены.

Глава вторая

Марлоу

Созвездие. Калифорния

2051

Утро посвящалось цифрам. Марлоу проснулась в семь часов и приняла таблетку на глазах у – она обратила мысленный взгляд на панель с числом подписчиков у себя в мозгу – одиннадцати миллионов шестисот тысяч зрителей. Она прикрепила одеяло ниже подмышек в двух местах – костюмерши сделали петли на всех постельных принадлежностях и пришили крючки на кружевные края короткой шелковой ночной рубашки, в которой она спала. Потом села и сделала три глубоких вдоха, на последнем открыв глаза. Четыре раза неторопливо моргнула. Дважды улыбнулась. Первая улыбка должна выглядеть сонной и намекать на проясняющееся сознание. Вторая предполагается непринужденной, блаженной, словно Марлоу сразу вспомнила, что жива, и почувствовала себя несказанно счастливой.

Иными словами, нужно создать впечатление, что таблетка работает мгновенно.

Недавно Марлоу добавила к этой улыбке движения – теперь она довольно вздыхала и потягивалась, поднимая руки над головой. Но сеть новшество не одобрила и вчера прислала ей сообщение, напоминая о необходимости сохранять всюду, где возможно, единообразие. Отход от заведенного порядка может восприниматься аудиторией как признак эмоциональных проблем. А у ее подписчиков есть другие заботы.

Этим утром, опустив руки, Марлоу закрыла глаза и тут же увидела комментарий: «Мне показалось или у Марлоу какие-то пухлые подмышки?»

Марлоу взглянула на спящего рядом с ней на животе Эллиса. Спросить у него, не считает ли он ее подмышки толстыми, нельзя. Задать этот вопрос при включенной камере означало бы признать наличие комментария от подписчика, а значит, вообще существование подписчиков, что запрещалось договором с работодателем. Конечно, это полная лажа: зрители в курсе, что она сознательно живет в прямом эфире. Также им известно, что она видит, как они ее обсуждают. Но они хотят, чтобы актеры скрывали данный факт и притворялись, будто просто живут. Им нравится чувствовать себя вуайеристами, и они не желают, чтобы им смотрели в глаза. В договоре так и написано: «Сеть „Созвездие“ проводит политику абсолютной нетерпимости по отношению к разрушению иллюзии».

Марлоу встала и прошлепала через комнату, слушая легкое жужжание следивших за ней камер, спрятанных в обшивке стен.

Сценаристы снова отредактировали гардероб, заметила про себя Марлоу, открыв дверь. Вчера, когда перед ней простирался пустой день, она прислонилась спиной к стенке беседки на заднем дворе, закрыла глаза, спрятанные за солнечными очками, и, чтобы чем-то занять время, лениво перелистывала в мозгу винтажные образы. Просмотр превратился в навязчивое состояние, а одержимость привела к оформлению заказа, который был выполнен в течение часа. Пока Марлоу сидела по-турецки в саронге на подушке сизого цвета и ела салат из шпината с клубникой, с неба спустился дрон и приземлился на деревянную площадку. Вытянув руки, он продемонстрировал металлическую перекладину, на которой висела одежда, заказанная Марлоу: джинсы с рваными коленками и блузки без рукавов развевались на ветру.

Одевшись во все новое, Марлоу улыбнулась в зеркало, чувствуя себя моделью с постера две тысячи десятых годов. Но потом она заметила, что панель перегревается от комментариев.

«Увидев эти портки, я задумалась, не сменить ли мне таблетки. По-моему, у Марлоу от них сносит крышу», – написал кто-то.

В тот вечер, ложась спать, Марлоу слышала, что робот-уборщик шумит больше обычного. После того как он помыл посуду, приготовил еду на завтра и сложил пледы, которые они с Эллисом бросили на диванах, до нее донесся грохот – машина пробиралась в гардероб. И, конечно, наутро вся винтажная одежда пропала.

Марлоу сняла с вешалки худи цвета лайма и такие же легинсы. Если сеть так заботится о том, что она носит, пусть используют спецэффекты.

«Какие ядовитые цветуёчки на этой кофточке, но ей идет! – последовал комментарий через мгновение. – Покупаю!»

Марлоу чуть не вырвало от «ядовитых цветуёчков». Определенно, кто-то в костюмерной стремился ей насолить.

С другой стороны, рассуждала она, направляясь в кухню и открывая холодильник, у нее есть ангел-хранитель в буфете. Последние научные исследования выявили прямую связь кофеина с повышенной тревожностью, и сеть немедленно вознамерилась запретить Марлоу пить на камеру кофе. Но кто-то из буфета пришел на помощь и разработал специально для нее кофе, которому можно придать цвет сока холодного отжима. Сейчас Марлоу открыла пластиковую бутылку с надписью «Морковный сок» на этикетке, отхлебнула жидкость терракотового цвета и посмаковала горькую прохладу эспрессо со льдом. Почувствовав вкус, она тут же расслабилась, с плеч как будто свалился тяжкий груз, сердце забилось радостнее, с лица ушло напряженное выражение. Она ощутила, что производит впечатление довольного жизнью человека, и, словно по сигналу, раздался глухой щелчок. Камера в медной ручке на дверце шкафа, расположенного напротив нее, уловила этот момент и зафиксировала идеальный образ, подходящий для рекламы «Истерила»; он появится в углу экрана через – Марлоу начала считать – три, две…

«Она действительно все время выглядит офигенно довольной, – подал кто-то голос на ее панели. – В следующий раз, когда на „Истерил“ будут скидки, я, пожалуй, его попробую».

«Вам не кажется, что она как-то странно пьет этот сок? – спросил кто-то еще. – Словно смакует каждый глоток. Наверняка это кофе, а нам просто пудрят мозги компьютерной графикой».

Марлоу застыла с прижатым к губам горлышком бутылки. Она осмыслила комментарий, затем запрокинула голову и заставила себя сделать гигантский глоток. Потом осторожно выдохнула, опасаясь выдать ни с чем не сравнимый запах кофе, и постаралась скрыть улыбку: запахи через экран не передаются. Сердце екнуло, как всегда, когда ей в голову приходило что-то новое для списка «Принадлежит только мне», хотя порой она годами его не пополняла. Час между тремя и четырьмя часами ночи, когда вещание прерывается на рекламу. Раздевалки, приемные врачей, уборные в ее доме и по всему городу. Больше всего ей нравилась кабинка туалета в веганском гастробаре в центре – подростком она царапала на его крашеных стенах пилкой для ногтей какие-нибудь крепкие словечки в адрес своих самых противных подписчиков. И вот теперь – запах. Вроде бы ерунда, но зрителям он недоступен.

* * *

Вечеринки Жаклин проходили одинаково на протяжении почти десяти лет. Марлоу садилась у правого подлокотника на диване цвета канталупы, обратившись лицом к восточной камере. Ида, назойливо бубня о чем-то, плюхалась напротив нее в мягкое кресло, обитое тканью с маргаритками. Марлоу нравилось общество Иды, когда та была вульгарной неряшливой пьянчужкой. Но теперь она не пила и сидела дома с детьми, а потому на вечеринках большую часть времени с драматическим надрывом жаловалась на свои аллергии. Она опасливо обходила оттоманку, словно минное поле, и гнусавила: «О боже, это что, мохер?», потом бросалась к окну, закрывала его и хныкала: «Простите, иначе никак – пыльца». Однажды робот-официант, не распознав список аллергий с ее девайса, протянул Иде поднос с коктейлем из креветок. На следующей неделе Ида отправилась в городскую администрацию, произнесла там двадцатиминутную речь о своей крапивнице и настаивала, чтобы сеть вывела из эксплуатации и, кажется, даже «расчленила» провинившуюся машину.

Но сегодня без всяких объяснений Иду заменили. Новая девушка – лощеное лицо с бронзовой помадой, оливковая кожа, выдающиеся скулы и две черные косы – сидела на ее месте, подобрав под себя голые ноги, словно была здесь всегда.

Марлоу взглянула на Жаклин. Та стояла посередине толстого ковра песочного цвета, держа в руках предмет под названием «скранч», а по сути обтянутую тканью резинку для волос. На этих вечеринках Жаклин продвигала вещи и продукты, которые, как она уверяла, изменили ее жизнь: устройства для укрепления мышц пресса, смузи, уродливые стеганые сумочки. При этом Марлоу, как и все остальные, знала, что ничего они не изменили: сеть выбирала их в соответствии с соглашениями со спонсорами, а Жаклин привлекала к этим товарам внимание, расписывая их достоинства десятку реально присутствующих гостей и своим без малого десяти миллионам подписчиков – плюс подписчикам своих гостей. Выбранные сетью предметы отражали вкусы целевой аудитории Жаклин: замужние женщины с детьми со всей Америки в возрасте от двадцати восьми до сорока четырех, которые смотрят канал по будням, около девяти часов вечера складывая высушенное после стирки белье. Хотя Жаклин полностью вписывалась в эту категорию – ей было тридцать восемь, и она растила двух дочерей, – она всегда смущалась, если кто-то упоминал ее поклонниц. «От этого я чувствую себя такой старой и скучной», – посетовала она однажды Марлоу. «Но это лучше, чем мой стрим», – ответила та. Никто не стал бы с этим спорить.

– А где Ида? – обратилась Марлоу к Жаклин, перекрикивая вызванные демонстрацией скранча ахи и охи.

Жаклин пропустила реплику мимо ушей. Она натянула резинку на запястье и повела рукой, чтобы все видели.

– И еще она прикольно смотрится как браслет, – сказала она.

– Жаклин! – не отступала Марлоу. – Ида что, на каникулах?

Ее вопрос потонул в звоне разбитого стекла. Женщины повернулись и увидели робота-официанта, склонившегося над осколками винного бокала. Марлоу заметила, что лилии в стоящей на журнальном столике вазе изогнулись в ту же сторону и их алые пестики вытянулись, направив крошечные камеры на место происшествия. Она могла поклясться, что робот специально уронил бокал, чтобы заглушить имя Иды.

Когда она снова взглянула на Жаклин, та кивнула ей и дотронулась до своих губ. Это был сигнал, означавший «я скажу тебе за камерой».

Через час Марлоу проходила мимо туалета, и Жаклин вытянула оттуда руку и затащила ее внутрь.

– Ида сбежала, – сообщила она, закрывая дверь.

– Как это? – Марлоу посмотрела на себя в зеркало. Один из роботов-парикмахеров, служивших у Жаклин, щелкая серебряными когтями около ее уха, прицепил на ее темные волнистые волосы нелепую заколку в виде банта.

– Вот так, – ответила Жаклин. – Взяла и бросила Майка и детей. Просто смоталась. Уехала из штата. – Она нарисовала в воздухе невидимую дорожку. – Посмотри по карте. Она в Денвере. И ради бога, Марлоу, не упоминай ее больше при камерах.

– А как же контракт? – спросила Марлоу. – Мне казалось, они с Майком в этом году на мели. – Она отцепила заколку и помассировала голову, не обращая внимания на протестующее фырканье Жаклин.

– Вроде бы на нее даже не объявили охоту, – сказала Жаклин, закрепляя на виске жемчужный гребешок. Потом, втянув щеки, посмотрела на себя в зеркало. – Черт знает что. Такое впечатление, что им наплевать на побег. На самом деле, я думаю, сеть рада возможности выпустить на замену новую девушку. Этническое многообразие и все такое.

– Жаклин, – твердым голосом произнесла Марлоу. С тех пор как ей исполнилось тридцать пять, она старалась использовать такую интонацию как можно чаще – ей казалось, что к такому возрасту человек непременно должен стать сильным и научиться владеть собой. Окончательно сформироваться. – Охота – это выдумка, – сказала она.

– Ничего подобного, – заявила Жаклин тоном, который без усилий взял верх над голосом ее собеседницы, и Марлоу не стала спорить. У Жаклин по любому поводу имелось категоричное мнение. Это Марлоу нравилось в ней больше всего. Не терпящая возражений самоуверенность подруги придавала ей чувство защищенности.

Жаклин на мгновение отвела глаза и кивнула. Ее девайс что-то ей сообщал.

– Мне пора, – сказала она. – Поговорим позже.

Оставшись одна, Марлоу потеребила ароматические палочки, стоящие в стакане на раковине, и закрыла глаза. «Найти Иду Стэнли», – мысленно произнесла она.

Перед ее внутренним взором Калифорния скукожилась и рухнула вниз, отчего у Марлоу захватило дух, словно она падала. Карта поменялась, помутнела, прочерчивая полосы мимо сотен символов, означавших соседей, и привела ее в Денвер. Над городом парила иконка Иды, всегда нагонявшая на Марлоу тоску, – красная туфля на шпильке. Вот куда она гордо удалилась – Марлоу приблизила изображение, чтобы вспомнить, где находится Денвер, – в штат Колорадо. Марлоу представила себе Иду на горе, поросшей сиреневыми цветами. Стоит и чихает.

Черный камень слегка кольнул запястье. «Я получила сообщение с производства, – прозвучал голос в голове. – Я должна вернуться под камеры. Я за пределами камер уже пять минут. За это время я потеряла семьдесят семь зрителей».

Марлоу увидела в зеркале, как вспыхнула от чувства вины. Словно бы сеть знала, о чем она думала в тот момент: вот было бы занятно тоже удрать.

«За время, проведенное вне камеры, я потеряла восемьдесят девять зрителей», – продолжал голос в голове.

Восемьдесят девять – это ерунда. В среднем аудитория Марлоу составляла больше двенадцати миллионов. Вот почему Ида смогла сбежать без последствий, подумалось ей, а она не может. У Иды примерно миллион-полтора подписчиков. Она не являлась любимицей публики, особенно после того, как превратилась из тусовщицы в обыкновенную домохозяйку. У нее даже спонсора не было. Марлоу же, напротив, самая популярная женщина на платформе, представляемой крупным рекламодателем – «Истерилом». Подписчики, наблюдающие за каждым ее движением, – люди из разных частей Америки, принадлежащие к различным расам и возрастным группам. Общее у них – груз проблем. Именно так сеть представляет ее на рынке – как олицетворение неблагополучия, знаменитость из «Созвездия», которая сталкивается с теми же трудностями, что и аудитория. Сеть раскапывает общедоступные данные, выискивая взрослых, чьи девайсы фиксируют частые слезы или обжорство, детей, чье сердцебиение выдает панику во время уроков физкультуры. «Познакомьтесь с Марлоу, – гласит реклама, которую сеть направляет прямо в их девайсы. – Она вас понимает». Грустные люди, которые рады, что с ними кто-то заговорил, сразу же регистрируются и начинают следить за ней. Они видят, что она не унывает и живет нормальной жизнью, а время от времени им напоминают, что это целиком заслуга «Истерила». Рассказывать американцам, что им купить, чтобы быть счастливыми, – это работа Жаклин. А работа Марлоу – рассказать, что для этого нужно принимать.

Желая потушить румянец, она успокоила себя перед зеркалом.

«Я должна вернуться под камеры», – твердил голос.

Волосы у Марлоу выглядели спутанными и лохматыми, а потому она снова стянула их заколкой, на этот раз потуже, и вернулась на вечеринку.

Глава третья

Орла

Нью-Йорк, Нью-Йорк

2015

Клуб, куда Ингрид отправила Орлу, находился в жутком квартале. К грязному красному ковру, брошенному у входа, пристал мусор. В дверях стоял вышибала и смотрел прямо перед собой, словно намеревался отгородить взглядом склад-магазин, расположенный непосредственно справа от него.

Орла осмотрела землю и нашла крошечный квадратик тротуара, где с трудом уместились бы две ноги, отмеченный ламинированными буквами: «ОРЛА КАДДЕН, DAMOCHKY.COM». Она протолкалась сквозь толпу и встала рядом с нервной худышкой в платье с вырезом до пупа. Сама Орла была одета так, словно хотела, чтобы ее пригласили войти последней. Упитанный латиноамериканец в очках в роговой оправе поднес телефон к худышке и снимал ее, пока она говорила:

– Мы находимся на презентации свитеров для собак от Хиларии Даль. Все знаменитости, любящие животных, пожаловались на это мероприятие.

– Пожаловали, бестолочь! – заорал латинос в очках, словно увидел пожар.

Хилария Даль была судьей в реалити-шоу, которое стравливало излечившихся от рака людей в конкурсе на лучшую выпечку. К тому времени, когда она пробралась к Орле, Хилария успела дать восемнадцать интервью, и в уголках ее рта запеклась слюна.

– Обожаю «Дамочек»! – завизжала она, бренча длинными серьгами.

Орла кивнула и растянула рот в улыбке.

– Итак, одежда для собак! Что вас вдохновило на этот проект?

Хилария переступила с ноги на ногу.

– Ну, это дело мне по душе.

– Какое именно? – уточнила Орла.

– Борьба со СПИДом, – ответила Хилария.

– При чем тут СПИД? – Орла взглянула на агента Хиларии, одетую во все черное женщину в наушниках с гарнитурой.

– Десять процентов дохода от продажи этой линии поступит в фонд лечения СПИДа, – рявкнула агентша.

– А еще я люблю животных, – добавила Хилария. – И мне нравится, что мое имя будет на одежде, которая станет их согревать, ведь они неизменно согревают нас.

Стоявшая рядом с Орлой худышка энергично закивала, прижав руку к груди.

– Пока мы занимаемся только одеждой для собак, – продолжила Хилария, – но я, кроме прочего, питаю слабость к кошкам. Так что мы стремимся расширить сферу деятельности и попасть на рынок одежды для кошек.

Орла не смогла вовремя остановиться:

– А разве кошки не могут носить то, что вы производите сейчас?

Хилария взглянула на своего агента.

– Думаю, они могут носить маленькие вещи, правда? – неуверенно произнесла она. – Например, шарфики из альпаки?

– Кошки могут, – подтвердила агентша, сердито зыркнув на Орлу.

– И все вещи на сто процентов веганские, – выкрикнула Хилария.

– Вы вроде бы только что упомянули альпаку, – заметила Орла. – А это животное, вроде ламы.

– Все, время вышло, – сказала агент и, взяв Хиларию под локоть, повела ее к дверям. Оглянувшись на Орлу, она отчетливо произнесла: – Чтоб тебе провалиться, – и добавила в гарнитуру: – Да не тебе. Хотя, если ты не выяснишь, куда делась Изабель, скоро я и тебя пошлю подальше.

Наступило временное затишье. Худышка пожаловалась роговым очкам, что преподаватель по импровизации считает ее слишком симпатичной для комедии, а тот в ответ помахал рукой перед ее лицом и проревел:

– ЗАТКНИСЬ НА ХРЕН ЖЕНЩИНА ОНА ПРИЕХАЛА.

Орла оживилась и вытянула шею, пытаясь разглядеть подкативший джип. Агентша Хилари наверняка уже отправила Ингрид имейл с требованием, чтобы Орла извинилась. Может быть, Орле удастся искупить вину, коротко переговорив с персонажем, которому роговые очки аплодировали тоненькими восторженными хлопками.

Вспышки защелкали так ярко, что Орле пришлось опустить глаза, и она увидела только пару приближающихся неторопливых ног, намазанных кремом. Худышка наклонилась вперед и произнесла, задыхаясь от благоговения:

– Флосс, это ну прямо величайшая честь.

И тут во вспышке света Орла, стоявшая впереди худышки, узрела свою соседку по квартире. Флоренс.

Орла стала разглядывать ее в профиль. Щека Флоренс так сияла перламутром, что Орла видела в ней свою тень. Флоренс медленно и сонно моргала темными водянистыми глазами с тяжелыми ресницами, похожими на тысячи ног мухоловки. Волосы у нее были объемнее, чем дома, и до смешного плохие – безжизненные наращенные, неестественно блестящие пряди воняли какой-то химией. Флоренс нарядилась так же, как Орла одевалась на официальные мероприятия: бра телесного цвета без бретелек и утягивающие живот эластичные панталоны до середины бедра. Только на Флоренс больше ничего не было.

Она была так красива, что Орле захотелось узнать побольше о ее недостатках, чтобы утешить себя, перечисляя их вслух.

Потом вдруг Флоренс послала худышке прощальный поцелуй и ступила на крошечный участок, отведенный Орле.

– Привет, – гнусаво пропела она. Орла вздрогнула от голоса, которым ее соседка говорила на публике. Он исходил откуда-то из глубин носа. – Ах, – продолжала Флоренс, – обожаю «Дамочек».

– Флоренс, – произнесла Орла.

– Зови меня Флосс! – захихикала Флоренс. Она перекинула волосы через плечо и погладила их, как домашнего питомца.

Обе девушки оказались в безвыходном положении: Флосс не узнавала Орлу, а Орла не имела понятия, кем Флосс тут представлялась. Пока Орла решала, что делать дальше, вперед выскочил агент Флосс – ну надо же, у нее есть агент!

– Я Джорди из «Либерти Пиар», – сказал он. – Вам, конечно, не надо представлять Флосс Натуцци из реалити-шоу «Хижина серфингиста». – Голос у агента был какой-то неуверенно-надломленный, словно он просыпался по утрам, уже не надеясь, что кто-нибудь воспримет его всерьез. Орла так и представила у него на столе недописанное заявление для поступления на юридический факультет. – Она также частый гость на модных показах в Акроне, – добавил Джорди, – где до недавнего времени она жила со звездой «Синих рубашек» Уинном Уолтерсом.

– Простите, вы сказали – в Акрополе? – переспросила Орла.

– Да, пусть будет так, – вздохнул Джорди, и в то же самое время Флосс громко произнесла:

– Нет, в Акроне. Это Огайо.

Джорди мельком взглянул на Флосс, засмеялся и вскинул руки.

– Да, в Акроне, – устало проговорил он. – Преимущественно, э-э, андерграунд. Очень авангардно. Леброн Джеймс… – Он выразительно умолк. Попробуй обвинить его во лжи: он всего-навсего произнес имя знаменитого баскетболиста.

Орла одобрительно кивнула. На юрфаке ему самое место.

Она посмотрела на Флосс, которая, кажется, не слушала, что болтает ее агент: она уставилась на надпись под ногами Орлы, потом снова подняла глаза на соседку. Когда Джорди потянул ее к следующему репортеру, до Флосс вроде бы дошло.

– Подожди, – моргая и оглядываясь, сказала она. – Фигасе.

Орла сдуру помахала ей.

– Иди внутрь, – кинула Флосс ей через плечо. – Я хочу с тобой поговорить. – Она пошатнулась на каблуках.

Орла увидела, как Джорди повернулся к Флосс и снял что-то с ее запястья. Это была принадлежавшая Орле желтая резинка для волос, оставленная утром на раковине.

– Вы что, ее знаете? – услышала Орла угрюмый голос худышки.

Повинуясь какому-то инстинкту, она не ответила. Флосс была всего лишь последней прибывшей в Мидтаун на презентацию одежды для собак, но кто-то явно считал ее значимой персоной, и она пригласила Орлу зайти в клуб. Орле больше не нужно было говорить с худышкой.

* * *

Стоявшую в дверях девушку со списком приглашенных в руках объяснения Орлы не впечатлили.

– Я личная гостья Флосс Натуцци, – повторила Орла. – Она очень расстроится, если узнает, что меня не пропустили.

Девушка просто перевела взгляд ей за спину, жестом приглашая кого-то подойти. Орла отступила в сторону, чтобы пропустить афганскую борзую в берете и ее хозяина.

Орла пошла по Пятьдесят седьмой улице и обнаружила место, откуда можно наблюдать за мероприятием: участники высыпали во внутренний двор, огороженный кованым железным забором. Флосс стояла недалеко от ограды и беседовала с потным коротышкой в почти полностью расстегнутой рубашке.

Орла прижала лицо к железным прутьям и громко зашептала:

– Флосс!

Соседка повернулась к ней. Оставив мужчину, который продолжал что-то ей говорить, она быстро подошла к Орле.

– Что ты делаешь? Я же сказала: заходи.

– Не пускают, – ответила Орла. – Можешь меня провести?

Флосс взглянула на потертые балетки Орлы и пробормотала:

– Наверно, из-за твоего внешнего вида. – Она взяла у официантки бокал шампанского и передала его Орле между прутьями решетки.

– Так нельзя… – начала официантка, но Флосс с холодной улыбкой обратилась к ней:

– А ситуация с устрицами уже разрешилась? Не могли бы вы найти Гаса и узнать? Я подожду здесь.

Официантка спешно удалилась выполнять поручение.

– Кто это, Гас? – Бокал шампанского казался Орле таким хрупким, что она боялась его раздавить.

Флосс закатила глаза.

– Нет никакого Гаса. – Она выпила шампанское и жестом предложила Орле осушить бокал. – Жди здесь, – сказала она.

Через три минуты Флосс направлялась к Орле, по пути ловя такси. Когда машина остановилась рядом, Флосс постояла, моргая, пока Орла не подошла и не открыла дверцу, а затем отступила, пропуская полуголую соседку вперед.

Джорди вылетел из клуба и, скользя по тротуару подошвами длинноносых туфель, бросился к такси и просунул голову в окно.

– И куда, спрашивается, ты намылилась? – спросил он у Флосс. – Ты знаешь, как я умолял, чтобы тебя пригласили на эту вечеринку? Ты ведь пустое место, милочка. – Капля пота выползла из складки на его лбу и упала на бедро Флосс, прямо туда, где телесного цвета шорты исчезали в сапоге выше колена.

Флосс смахнула каплю.

– Если тебе пришлось умолять, – спокойно произнесла она, – значит, ты тоже пустое место.

Загорелся зеленый свет, и такси тронулось. Орла оглянулась через плечо на Джорди. Она думала, что агент смотрит им вслед, взбешенный перепалкой, но он уже говорил по телефону, скользя по направлению к клубу.

Возможно, из-за того что Орла запомнила, как он выглядит издалека – огненные веснушки бросались в глаза даже с почтенного расстояния, – больше чем через год она узнала Джорди на обложке «Нью-Йорк пост»; сама она все еще только шла к такой известности. Она никогда его не забудет. Никто его никогда не забудет. Джорди был первым, кто умер во время Утечки. В рассказе о его смерти не упоминалось, что он работал с Флосс, что поначалу удивило Орлу. К тому времени даже мимолетная встреча с Флосс была самым ярким событием в жизни многих людей, и любому репортеру с мозгами, умеющему пользоваться интернетом, не составляло труда раскопать связи Джорди. Потом Орла вспомнила: журналист, написавший о гибели Джорди, не мог видеть его страниц в соцсетях – и даже поискать его в «Гугле». Ему приходилось опираться на устные рассказы и бумажные издания. В статье приводились слова тети Джорди о том, что его только что приняли на юридический факультет. Прочитав подтверждение своему ехидному предсказанию, Орла буквально завыла и смяла газету в руке. Киоскер, уставившийся на белый экран своего теперь бесполезного телефона, опешил. «С вас доллар?» – сказал он Орле, однако таким испуганным голосом, словно только выносил этот вопрос на обсуждение. Орла бросила газету на землю и пошла дальше, продолжая плакать. Это было в то время, когда события уже повернулись хуже некуда и никто еще не предвидел, что в дальнейшем и вовсе разразится катастрофа. Тогда в вечерних ток-шоу еще шутили по поводу хаоса. И вечерние ток-шоу еще существовали.

* * *

Когда девушки приехали на Двадцать первую улицу, швейцар просиял так, что Орла поняла: они выглядят пьяными, – и, улыбнувшись привратнику в ответ, почувствовала себя другим человеком, привыкшим к подобному образу жизни. В лифте Орла протянула руку к кнопке с номером шесть, но Флосс шлепнула ее по руке и нажала на верхнюю кнопку. Последний раз Орла выходила на крышу вскоре после переезда в город. Однажды она поднялась туда вечером с книгой и бокалом теплого белого вина, потому что в свои двадцать два года она еще не знала, как его остудить. Крыша ее разочаровала. С единственной скамейки, стоявшей возле воздушных фильтров, ничего не было видно – перспективу загораживало соседнее новое здание. Пятнадцать минут Орла перечитывала одну и ту же страницу, пока не сдалась и не вернулась в дом, представляя, как люди, чьи окна выходят во внутренний двор, смеются над ней за ужином.

Угол, на который не падала тень от примыкающего здания, принадлежал обитателям пентхауса. Но Флосс прошагала прямо к воротам во дворик при нем, с грохотом открыла их и ступила внутрь, не оглядываясь на Орлу и не интересуясь, идет ли она за ней. Орла шла.

В садике стояли скромный уличный обеденный стол и ряд деревянных цветочных ящиков с хостами. Флосс пнула попавшуюся под ноги красно-желтую детскую машинку и вытащила из одного ящика бутылку виски. Над оградой садика расстилался ничем не нарушаемый вид в сторону Нью-Джерси. Солнце уже село, лишь гаснущее зарево светилось над Гудзоном. За спиной Орлы мерцало что-то еще, она повернулась и увидела за раздвижными стеклянными дверьми огромный телевизор, на котором мелькали новостные кадры, а напротив него – мужчину. Он откинулся на спинку дивана, положив ступни в черных носках на журнальный столик. Он без улыбки поднял бокал, приветствуя Орлу.

– Господи, Флосс, – прошептала она, – он нас видит.

– Ничего страшного. – Флосс отхлебнула виски. – Он разрешает мне приходить сюда. Все равно он здесь только ночует – работает здесь, а живет вообще-то в Делавере. – Она передала бутылку соседке.

– Но… – Орла посмотрела на детскую машинку и снова перевела взгляд на мужчину в пентхаусе: он наблюдал за девушками. – Это как-то странно.

Флосс пожала плечами.

– А что такого? Он, типа, украинец.

Они пили и разговаривали, хотя больше пили, и потому беседа все время буксовала. Орла догадалась, что Флосс хотела сначала напиться и ее напоить, а потом уже сказать то, что собиралась. Наконец, когда Орла ответила Флосс, кто жил в ее комнате раньше – косматая Жаннетт, мечтавшая стать спортивным комментатором, потом застенчивая Прия, к которой бесконечно приезжали родственники, – Флосс прервала ее и призналась:

– Я вообще-то знаю, кто ты. То есть знаю твое имя. Просто мне в голову не приходило, что ты моя соседка по квартире. Если честно, когда мы познакомились, я тут же забыла, как тебя зовут, – ну, как это часто бывает. Я решила, что ты Ольга. – Флосс вытянула вперед руки, покачивая бутылку за горлышко. – А оказалось, что все это время я жила рядом с Орлой Кадден. Я знаю, где ты работаешь.

– Где я работаю? – повторила Орла. Блогерство трудно назвать работой.

Флосс без тени сомнения продолжала:

– Сэйдж Стерлинг. Печально, что она умерла и все такое.

– Грустная история, – согласилась Орла. Как бы глупо это ни звучало, она даже скучала по Сэйдж.

– За прошлый год ты написала о ней сто двадцать три раза, – констатировала Флосс, проведя наманикюренным ногтем по экрану телефона. Орла увидела над списком заголовков свое имя и фотографию. – Здесь, например, ты перечисляешь ингредиенты салата, который она всегда ела, когда ее подлавливали папарацци, – пробормотала Флосс. – Мне это понравилось.

– Этот пост собрал самое большое число просмотров, – заметила Орла. – Даже больше, чем некролог.

Флосс подождала, когда утихнет сирена проезжающей мимо машины, и продолжила:

– Как думаешь, ты сможешь сделать то же самое для меня?

– Ну-у, – протянула Орла, – я просто позвонила в кафе, и мне рассказали, что ела Сэйдж. Ничего особенного, обыкновенный «Кобб» с незрелыми соевыми бобами.