Текст книги "Слишком хорошо (ЛП)"

Автор книги: Майклс Коринн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Глава двенадцатая

Эйнсли

После утреннего психоза, в результате которого я была невероятно близка к тому, чтобы сбежать, сменить имя и никогда не возвращаться в свою нынешнюю жизнь, я взяла себя в руки и вернулась – с кейк-попсами. Я провела большую часть последних четырех лет, пытаясь забыть, каково это – целовать Леклана Уэста, и в этот раз все было еще лучше.

Намного хуже.

Потому что теперь у меня есть новое воспоминание, которое будет годами крутиться в моем глупом мозгу, ненавидя то, что у меня никогда не будет большего. У меня появился новый вкус и запах, на котором я буду зацикливаться. Он испортил для меня мятный и шоколадный вкус, благодаря печенью, которое мы ели.

Теперь каждый раз, когда я буду есть чертово мороженое, я буду думать о его губах.

Он все для меня испортил.

И я ненавижу его за это.

Мы только что завезли Роуз, и я делаю все возможное, чтобы вести себя нормально.

Что бы это ни значило.

– Как долго продлится твоя тренировка? – спрашиваю я, нарушая неловкое молчание, установившееся за тридцать секунд после ее ухода.

– Около часа. А что насчет твоей встречи с Эвереттом?

– Мое интервью может длиться час или больше. Зависит от того, насколько он будет откровенен и что мы будем обсуждать.

Я надеюсь, что смогу получить хорошую предысторию о каждом из четырех парней. Тогда я смогу найти сходство между ними.

– Ты знаешь, что эта твоя история не сработает?

Я вздыхаю.

– Это то, что ты постоянно говоришь. Ты также знаешь, что ты мне не нужен для этой истории, верно? Я могу легко позвонить твоему отцу и поговорить с ним. Он сыграл огромную роль в твоем обучении в колледже.

Леклан фыркнул.

– Да, он думал, что сможет добиться своего.

Меня бесит, что даже спустя четыре года Леклан и его отец так и не нашли пути решения своих прошлых проблем. Когда умерла его мать, Леклан винил его. Если бы отец заботился о ней, был рядом, не позволил ей развалиться на части, когда он ушел, то она была бы рядом.

– Ты должен поговорить с ним, Леклан, – мягко призываю я.

Он поворачивает ко мне голову.

– Нет.

Я жду секунду, пытаясь придумать, что сказать. Отец Леклана и мой отец – близкие друзья. Я слышала разговоры, которые не должна была слышать, но я знаю, как сильно его отец переживает из-за нее. Как сильно он по ней скучает и как сильно винит себя, не считая гнева Леклана.

– Я знаю, что ты сердишься, и я понимаю это, правда, понимаю, но я думаю, он пытался. Я думаю, он любил твою мать и хотел, чтобы она поправилась, но... – я останавливаюсь, когда вижу, как он сжимает руль. Я не могу этого исправить. Я не должна даже пытаться. – Прости меня. Я не должна была ничего говорить.

Его пальцы чуть разжались.

– Я был там, Эйнсли. Я жил в этом доме и видел, как сильно он

старался.

– Ты прав. Моя точка зрения искажена.

Он испускает долгий вздох.

– Ты всегда хотела исправить мир, но некоторые вещи просто не поддаются восстановлению. Они слишком сломаны, и эти отношения были похоронены вместе с ней.

Я протягиваю руку и кладу ее на его руку.

– Она очень любила тебя. Я помню, как она говорила мне об этом, когда каждый год приносила торт на мой день рождения.

Изабель Уэст считала, что ее сын нечто неземное. В ее глазах этот мальчик не мог ошибаться, и я ее понимала, ведь в моей книге было то же самое.

Она была добрейшей женщиной, хотя очень сильно страдала от депрессии, а когда узнала, что у нее рак, решила сдаться. В итоге, когда она сделала этот выбор, она решила, что все кончено.

Я была в доме со своей семьей, когда Леклану сообщили об этом. Я слышала крики и абсолютную агонию, когда он бушевал из-за того, что его отец не сделал достаточно. У меня разрывалось сердце, когда я видела, как он распадается на части.

Леклан на мгновение берет мою руку в свою, прежде чем отпустить ее.

– Она любила печь для всех детей в округе, но особенно для тебя.

– Она была так хороша в этом, и я любила ее.

Его мама пекла самые вкусные торты. Они были странного вкуса, но чертовски хороши. Каждый год она пекла мне фисташково-шоколадный торт. Он был моим любимым, и даже когда она пыталась научить мою маму, получалось совсем не то. После этого миссис Уэст готовила торты для всех. Она делала все с нуля и придумывала сложные украшения, соответствующие году.

– Кроме того момента, когда дело дошло до поцелуя, – напоминает он мне.

Мои щеки вспыхивают, и я закрываю лицо.

– Уф, я пыталась забыть об этом!

– Тебе не следовало говорить ей, что ты целовалась с Джоном.

– Я говорила! Она меня поймала!

Кстати, о позоре.

Леклан тихонько смеется.

– Однажды она зашла ко мне.

Я вздохнула.

– Когда ты занимался этим?

Он кивает.

– Это была... лекция, которую я никогда не хотел бы повторять.

– Ну, учитывая, что у меня была двухчасовая лекция о том, чего на самом деле хотят мальчики, могу представить, что твоя была еще более глубокой.

– Так и было, а потом мой отец вернулся домой, и я получил второй раунд, который был больше о том, через что я заставил пройти свою мать.

Я смеюсь, пытаясь представить, как это было.

– Помню, когда Каспиан собирался на выпускной, мама с папой усадили его на час поговорить о презервативах. Мне кажется, он хотел умереть.

Его взгляд переключается на меня.

– Я был там рядом с ним!

– О! Точно, я помню это. Я никогда не забуду, как мама достала банан и сказала, что мне нельзя его есть, потому что это для Каспиана, чтобы он тренировался, – Боже, какие странные у меня были родители.

– А мне достался огурец. Длинный, – добавляет он с гордостью.

– О, они учили вас подбирать правильный размер?

Он пожимает плечами.

– При этом не говоря ни слова.

Я смеюсь.

– Я узнаю правду, – я хватаю телефон, а Леклан смотрит то на меня, то на дорогу, пока я набираю номер брата.

– Кому ты звонишь?

– Каспиану.

– Как дела, Лютик? – слишком радостно отвечает брат, прежде чем Леклан успевает схватить трубку.

– Эй, а мама научила тебя надевать презервативы в зависимости от размера овощей? Леклан говорит, что у него был огурец, а тебе достался фрукт поменьше?

– Какого хрена?

– Нет!

Они оба кричат одновременно.

– Я спрашиваю, потому что Леклан очень гордится своим огурцом.

– Какого хрена ты обсуждаешь размер своего члена с моей сестрой? – спрашивает Каспиан, и я с ухмылкой откидываюсь назад.

Леклан бросает на меня взгляд.

– Мы не обсуждали. Успокойся, придурок. Мы говорили о постыдном родительском дерьме.

Каспиан вздыхает.

– Выпускной?

– Ага, – глаза Леклана полны предупреждения. – И снова Ягодка создает проблемы.

Ну, теперь я действительно планирую это сделать. Я нажимаю кнопку отключения звука, и Леклан не замечает этого.

– Кас, я просто хотела, чтобы ты знал, что прошлой ночью Леклан прижал меня к себе, поцеловал, и немного потискал.

Леклан чуть не съезжает с обочины, хватаясь за мой телефон.

– Он выключен! – кричу я.

– Черт! Ты что, хочешь, чтобы меня убили?

Я качаю головой.

– Нет, но ты пытаешься убить нас обоих!

– Алло? Лек? Эйнсли? – говорит мой брат.

Я тяжело вздыхаю.

– Прости, я нажала на кнопку отключения звука. В общем, я просто хотела подразнить вас обоих. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, и, пожалуйста, Лек, не говори о своем члене с Эйнсли.

Я закатываю глаза.

– Да, потому что я ничего об этом не знаю. Похоже, мы вернулись в викторианскую эпоху? Может, мне выйти замуж за Леклана? – я ухмыляюсь, любуясь тем, как все закрутилось.

– Клянусь, Эйнсли, с возрастом ты становишься все хуже, – жалуется Каспиан.

– В таком случае, я поговорю с тобой позже, когда папа будет на связи! – я вешаю трубку прежде, чем он успевает пожаловаться, и чувствую гордость за себя.

Леклан паркует грузовик и поворачивается ко мне.

– Ты – любительница неприятностей.

– Я стараюсь.

– Старайся не быть ею.

Я пожимаю плечами.

– Это не так весело.

– После этого мне нужно будет начать посещать психолога.

– У меня есть парочка на примете, – услужливо предлагаю я.

Леклан выходит из грузовика, и я хихикаю, следуя за ним. Сегодня знойная жара. Я не знаю, как кто-то может добровольно прийти заниматься спортом в такую жару, но трое других парней стоят возле своих машин вместе с примерно десятью новыми ребятами.

Так... это интересно.

– Эйнсли, это остальная часть команды.

– О! – говорю я, подходя к ним. – Привет, я Эйнсли Маккинли. Я пишу статью о четырех пожилых джентльменах из вашей команды.

– Пожилых, – насмехается Леклан.

Каждый из них представляется и пожимает мне руку. Я спрашиваю, как они пришли в команду. Одному из них, кажется, его зовут Тейт, на вид около двадцати двух лет, и он говорит первым.

– Мы все учимся в муниципальном колледже.

Мне интересно, так ли они обосновывают, что это студенческая команда.

Еще один из студентов кивает.

– Да, поскольку все эти ребята учатся в одной группе, это дает нам возможность играть против других команд.

Так, так, я была права.

Я поворачиваюсь к Леклану, Эверетту, Киллиану и Майлзу.

– Так вы все ходите на занятия?

– Для повышения квалификации, да, – отвечает Майлз. – Моя служба в армии дает мне право на бесплатное обучение в колледже, так что... Я его посещаю.

– Понятно. Не хотелось бы, чтобы государственные средства пропали даром.

Леклан хмыкнул.

– Хватит инквизиции. Нам нужно тренироваться, чтобы быть готовыми к следующей неделе.

Они хватают свои сумки и фрисби и отправляются на поле. На этот раз они действительно похожи на команду. Они выстраиваются в разные стороны и начинают игру, перебрасывая фрисби. Бросая? Подбрасывая? Может быть, это что-то другое. Я делаю пометку, чтобы спросить их о правильных терминах.

Примерно через тридцать минут мне показалось, что я поджарилась. Я надела купальник под одежду, потому что знала, что будет чертовски жарко. Как будто включили обогреватель, и теперь я скучаю по тем прохладным утрам. Я стягиваю с себя майку и снова наношу солнцезащитный крем. Не происходит буквально ничего такого, на что мне стоило бы обратить внимание, поэтому я вставляю наушники и наслаждаюсь солнцем.

Как только моя любимая песня о муках поэтов начинает звучать, солнце исчезает.

Я открываю глаза и вижу, что надо мной стоит Леклан.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я, вытаскивая наушники.

– Я собирался спросить тебя о том же.

– Разве это не очевидно? Я загораю.

Он вздыхает и вытирает пот со лба.

– Оденься. Я не хочу сегодня никого убивать.

Я улыбаюсь, а потом прячу улыбку, пока он не успел сильно разозлиться.

– Лек, здесь чертовски жарко. Я наслаждаюсь солнцем, – я оглядываю парней вокруг него, но никто не обращает на меня внимания. – Судя по тому, что я вижу, ты единственный, кого это беспокоит.

– Я не обеспокоен. Я раздражен, потому что вместо того, чтобы сосредоточиться на игре, они все глазеют на тебя.

– Может, всем вам стоит научиться не отвлекаться. А теперь, пожалуйста, перестань загораживать мне солнце, ведь мне еще час ждать, пока все закончится.

Он качает головой, видимо, понимая, что со мной у него ничего не получится, и отправляется обратно на поле.

Я встаю, расстилаю одеяло рядом со своим местом, снимаю шорты и ложусь на живот. Так будет лучше.

Закрыв глаза, я позволяю тексту песни погрузить меня в состояние небытия. Это была изнурительная ночь, я не выспалась, и на меня навалилось множество забот.

– Эйнсли.

Я слышу Леклана и чувствую дополнительное тепло на своем плече.

– Уходи, я сплю.

– Давай, тебе нужно вставать. Ты чертовски обгорела.

– Намажься кремом от загара, – бормочу я.

– Ну, кто-то должен сказать это твоей заднице, так как она довольно красная.

Я переворачиваюсь на бок, но как только я это делаю, то чувствую ожог.

– Боже мой! Я обожгла себе задницу!

Я встаю и поворачиваю голову, чтобы посмотреть. Она красная. Очень красная. Это будет ужасно.

– У меня дома есть алоэ, – говорит Леклан.

Сейчас оно мне не поможет.

– Это здорово, но у меня тут обгоревшая задница. Буквально!

Он пытается не рассмеяться, но у него не получается.

– Извини.

Я бросаю на него добрый взгляд.

– Это не смешно. Как, черт возьми, я буду сидеть?

Это будет ужасно. Я осторожно натягиваю шорты и прикусываю губу, когда материал едва касается моей кожи.

Ну и дура же я, что не намазалась чертовым солнцезащитным кремом, когда снимала шорты. Уф.

– С тобой все будет в порядке? – спрашивает Леклан со слишком большим юмором в карих глазах.

– Даже не притворяйся, что тебе это не кажется смешным.

Он поднимает обе руки.

– Я ничего такого не говорил.

Эверетт подходит к нам с огромной улыбкой.

– Ты готова?

Черт возьми, интервью. Мне нужно это сделать, но... как я буду сидеть? Я смотрю на ухмылку Леклана и улыбаюсь в ответ Эверетту.

– Готова. Ты поведешь? Я без машины.

– Конечно, считай это свиданием.

Я оглядываюсь на Леклана.

– Увидимся позже.

И ухожу с такой болью на своей потрескавшейся заднице.

***

– Почему ты стоишь? – спрашивает Хейзел, протягивая мне кофе. – От него пахнет?

– Потому что моя задница обгорела.

Она несколько раз моргает, и я вздыхаю.

– Я лежала, пока они тренировались, и не намазалась кремом от загара.

Она фыркает, а потом пытается прикрыть это кашлем.

– Извини, я не смеюсь.

– Ты точно смеешься.

– Ладно, смеюсь. У меня наверху есть крем от ожогов. Пойду возьму его.

– Ты просто ангел, – говорю я, допивая кофе.

– Это может случиться с лучшими из нас.

Я смеюсь под нос, а затем направляюсь к месту, где сидит Эверетт.

– Эй, еще раз спасибо за это.

– Я рад помочь, и это дает мне возможность попытаться заставить кое-кого заговорить со мной.

Я бросаю взгляд на то место, куда исчезла Хейзел, и он тоже смотрит туда.

– Она сказала, что вы были лучшими друзьями?

– Мы были... мы и есть. Не знаю, кто мы, но эта женщина сводит с ума и держит обиду, как никто другой в мире. Будь осторожна, если нарвешься на нее.

Я ухмыляюсь.

– Я приму это к сведению.

– Я слышала! – кричит Хейзел сзади.

– Ты же не можешь наказать меня хуже, чем сейчас! – Эверетт отвечает ей.

– Вызов принят.

Я хихикаю.

– Никогда не бросай вызов женщине, которая уже в бешенстве.

Он тяжело вздыхает.

– Когда-нибудь я научусь. А пока у меня есть ты, и ты интересуешься моей жизнью.

– Так и есть.

– Ты присядешь?

Я бросаю взгляд на металлический стул и мысленно охаю, но с машиной я справилась, так что придется смириться. Я осторожно сажусь и пытаюсь сосредоточиться на охлаждающем эффекте металла, а не на жгучей боли, и заставляю себя улыбнуться.

– Ладно, поговорим о спортболе.

Он поднимает одну бровь.

– Спортболе?

– Каким видом спорта ты занимался?

Эверетт хихикает.

– Я играл в бейсбол, но во время учебы в колледже трижды выбивал плечо.

– Должно быть, это было тяжело.

– Да, но хуже всего было в последний раз. Я был кетчером, а если ты не можешь бросать, то не можешь делать много вещей.

Я изо всех сил стараюсь понять все нюансы, потому что какое, черт возьми, отношение бросок имеет к тому, чтобы быть кетчером? В описании профессии прямо сказано – «ловить».

– Это похоже на конец карьеры, – блефую я, как будто имею представление о спорте.

– И да и нет. Думаю, все закончилось из-за меня.

– Почему? – спрашиваю я.

Эверетт откидывается назад и вздыхает.

– Я был влюблен в спорт. Это была моя жена, любовница и единственная любовь. Я не заботился ни о чем другом, кроме как о том, чтобы попасть в высшую лигу. Бейсбол – это... это трудно объяснить, но он может быть самой удивительной вещью, а может и уничтожить тебя. Большинство парней никогда не попадают в МЛБ. Они проводят свои лучшие годы, сражаясь за шанс попасть в команду. Конечно, есть такие истории, которые мы видим, но это не является нормой. На самом деле мне помогла Хейзел. Она усадила меня после последней операции и задала один вопрос: Стоит ли эта боль возможной награды?

– Хороший вопрос.

Он кивает.

– Точно. И я тут же подумал: разумеется, конечно. Никто не мог сказать мне, что бейсбол не стоит каждой боли, которую я испытываю. Через три дня врач объяснил, что я буду лишен подвижности и силы как минимум на шесть месяцев, а играть в мяч, по его мнению, можно будет не раньше, чем через год. В тот момент я понял, что никакие усилия не помогут мне вернуться к профессиональной игре. У меня оставался год до окончания колледжа, и тренер разрешил мне остаться в составе, так что я продолжил обучение и подал документы в ветеринарную школу.

Его история – определенно не то, чего я ожидала.

– Если бы кто-то сказал мне на первом курсе колледжа, что моя мечта стать журналисткой больше не осуществима, я не знаю, хватило бы мне прозорливости так быстро сменить направление.

Хейзел подходит с бутылкой алоэ.

– Не позволяй ему обмануть себя. Он не справился с этим. У него началась нелепая фаза вечеринок, он неделями напивался до беспамятства.

– Она была там, – добавляет Эверетт. – Я бы не выжил, если бы не Хейзел.

Я улыбаюсь. Видно, что они очень дорожат друг другом.

– Дружба часто спасает нас, когда мы находимся в самом низу, – я изо всех сил стараюсь не думать о Леклане и о том, как тяжело было после нашего разрыва, и, хотя я не очень хорошо знаю Хейзел и Эверетта – я узнаю настоящую дружбу, если увижу ее.

– Я не знаю, почему вы обижены друг на друга, но как сторонний наблюдатель я бы попросила вас обоих хорошенько подумать и спросить себя: если бы завтра что-то случилось с одним из вас, показалась бы эта причина глупой или стоящей того, чтобы обострять отношения?

Хейзел смотрит на него, а он улыбается.

– Ну же, Хейзел, прости меня.

Она закатывает глаза и качает головой.

– Ты был прощен несколько недель назад. Мне просто нравится смотреть, как ты мучаешься.

Он поворачивается ко мне.

– Видишь, с чем я имею дело?

– Да, потому что ты – просто прогулка по парку?

– Я как солнышко и радуга.

Хейзел смеется.

– Скорее, грозовые тучи и торнадо.

– Ладно, – говорю я, перебивая ее, пока она не превратилась в ураган. – Я рада, что вы оба разговариваете. Это из-за Хейзел ты вернулся в город?

Эверетт меняет позу, и я думаю, не задела ли я больное место.

– Частично. Я вырос здесь, а когда я поступил в колледж, моя семья переехала. После того как я закончил школу и стал ветеринаром, я планировал остаться в Техасе, но городу нужна была помощь, и Хейзел убедила меня дать ей несколько месяцев, и вот прошло уже пять лет.

– Могу я спросить еще кое-что о бейсболе?

– Да, конечно.

– Почему ты заслужил полную стипендию в колледже, благодаря тому, что умеешь играть в мяч, а не потому, что собирался стать ветеринаром?

Он прочищает горло и делает паузу.

– Не заслужил. Я просто умел играть в мяч.

Глава тринадцатая

Леклан

Сегодня тот самый день.

День, когда я уничтожу этих маленьких студентов и покажу им, что возраст – это всего лишь цифра.

Когда я захожу на кухню, Эйнсли сидит за столом с чашкой кофе и погружена в книгу. Настолько, что даже не замечает меня.

Она так красива, сидя на моей кухне. Ее темно-каштановые волосы заплетены в косу, которая на самом деле не выглядит как коса, но вполне подходит. Эйнсли втягивает нижнюю губу между зубами, когда переворачивает страницу, как будто проживает это вместе с героями.

Я на мгновение замираю, желая, чтобы обстоятельства сложились иначе, и чтобы это стало моей жизнью, но это не так.

Я давно понял, что в жизни мы не получаем того, чего хотим, и у людей могут быть хорошие намерения, но их желания могут не совпадать, и я пострадал.

Пессимистично? Может быть, но это честно.

Кроме того, у меня есть ощущение, что день будет хорошим, и я не собираюсь идти по дерьмовой дороге со своими мыслями.

Я прочищаю горло.

– О! Доброе утро, мой маленький очаровательный игрок во фрисби.

Мое хорошее настроение исчезает так же быстро как она произносит эти слова.

– Во мне нет ничего маленького.

Она закатывает глаза.

– Вот это мужчина. Так что за план?

– План?

– На сегодня.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю, какую часть ты имеешь в виду. Мы узнаем о соперниках, затем отправляемся на турнирную площадку, чтобы подготовиться к турниру.

– О, это, типа, на весь день?

– Да, это лучшая часть из трех.

Ее брови взлетают вверх.

– Вы все собираетесь делать это несколько раз?

– Да...

– На месте есть медики? То есть, я не врач и все такое, но вы все немного... ну, знаешь, староваты.

Я хмыкнул, но... да, мы уже позаботились об этом. Не буду врать, я немного волнуюсь, что кто-то из нас может упасть в обморок, пытаясь произвести на нее впечатление.

Ни за что на свете я не позволю ей об этом узнать.

– Да. А ты немного раздражаешь, но вот мы здесь.

– В любом случае, Роуз сегодня у подруги?

– Да, она ненавидит приходить на игры.

– Интересно, почему, – с ухмылкой говорит Эйнсли.

Я хватаю свой массажер, БАДы, телефон и коленный бандаж, что заставляет меня задуматься о том, понадобится ли мне медицинская палатка.

Мой телефон пикает, и я замираю, увидев сообщение Эверетта в группе.

Эверетт: Расписание составлено, в первом раунде мы играем с «Быстрыми пчелками».

Майлз: Интересно, они отмахнутся от нас, когда мы покажем, что мы мастера своего дела?

Я закатываю глаза.

Киллиан: Я даже не буду спрашивать, почему ты говоришь названиями песен.

Майлз: Ну, я директор школы, что, по-твоему, я слышу целый день?

Я: Да, но ты не обязан это повторять.

Эверетт: Кто-нибудь еще собирается указать на то, что Киллиан знал, что это названия песни?

Я: Я оставляю это тебе.

Киллиан: Придурки. Все вы.

Я: Ты просто злишься, что мы тебя поймали.

Майлз: У меня есть отличная идея! Вы, ребята, подумаете, что я чертов гений.

Этого не случится, потому что большую часть времени он – тупица.

Эверетт: О, это должно быть что-то интересное.

Внезапно я чувствую тепло у себя за спиной и поворачиваюсь, чтобы увидеть Эйнсли, заглядывающую мне через плечо.

– Прости?

– Просто слежу за сплетнями. Групповой разговор о фрисби – потрясающе. Ты узнал, с кем будете играть?

– Да, мисс любопытность, узнали.

Она ухмыляется.

– И?

– «Быстрые пчелки» в первом раунде.

Глаза Эйнсли расширяются, и мне очень не хочется произносить это вслух.

– Подожди. У вас есть названия команд?

Я не упомянул об этом, именно по этой причине. Хотя после сегодняшнего дня мы уже никак не сможем скрыть это от нее. Так что я решил гордиться. Конечно, мы старше. Конечно, у нас самое нелепое название, но у нас не было возможности изменить его, потому что Хейзел зарегистрировала его за нас.

– Да.

Она тихо смеется, прикрывая рот, а потом опускает руку.

– Прости, я уверена, что у вас вполне солидное название. Что-нибудь вроде «Малыши», «Братья Фрис» или «Гибкие Диски».

Второе было бы неплохо.

– Нет, оно гораздо более достойное. Мы «Качки Фрисби».

Эйнсли держит себя в руках около двух секунд, что в любом случае больше, чем я ожидал, прежде чем разразиться хохотом.

– Боже мой! Я начинаю по-настоящему радоваться этому. Я имею в виду, что эта статья превращается из скучного рассказа о футбольном Боге, который ушел, в статью, заставляющую задуматься о том, почему школы должны выдавать стипендии больше по заслугам, а не по спортивным достижениям.

– Ты ведь знаешь, что спорт – это то, что приносит деньги колледжам, чтобы они могли выдавать академические деньги, верно? – спрашиваю я.

Она скрещивает руки на груди.

– Я прекрасно знаю об этом.

– И раз уж ты получила ее за счет тяжелой работы, которую проделали я и мои друзья-спортсмены, я с радостью приму извинения, – говорю я, приподняв бровь.

У меня нет ни единого шанса получить это от нее, но я жду.

И жду.

Эйнсли фыркает.

– Мечтай, дружище.

Я так и думал.

– Как всегда, неблагодарна за мой вклад в твою жизнь.

– Прости, а какой, черт возьми, вклад ты внес?

– Я только что сказал тебе. Моя физическая сила позволила тебе ходить в школу на льготных условиях.

– Ты даже не поступил в Нью-Йоркский университет! – кричит она и вскидывает руки вверх. – У нас даже не было футбольной команды. Господи.

Я пожимаю плечами.

– Семантика.

– Ладно, мистер «Я-такой-спортивный-я-в-сообществе-колледжа», какие именно надежды возлагаются на команду «Качки Фрисби»?

– Победить, – я имею в виду, есть ли вообще какой-нибудь другой вариант? Не думаю.

– Наверное, я пытаюсь спросить, что именно ты надеешься получить от этого.

Я слегка сужаю глаза, гадая, кто это – Эйнсли, моя давняя подруга, или Эйнсли, журналистка, которая пытается продвинуться по карьерной лестнице.

В любом случае я остаюсь тем Лекланом, которым всегда был, и не желаю ничего больше, чем вывести ее из себя.

– Веселье.

С этими словами я хватаю свои вещи и направляюсь в гостиную.

В привычной обстановке Эйнсли не любит, когда последнее слово остается не за ней, и ворчит, бросаясь следом за мной.

– Что это была за гениальная идея Майлза? – спрашивает она.

Уф, я и забыл об этой текстовой ленте. Я открываю ее и вижу еще несколько сообщений, что означает, что я упустил шанс наложить вето.

Майлз: Мы все наденем разные футболки с Тейлор Свифт. Так мы сможем их отпугнуть.

Киллиан: Прости, что?

Майлз: Знаешь, мне нравится эта идея. Моя сестра – большая фанатка, и у нее есть футболки. Уверен, я смогу достать несколько.

Эверетт: Мы все можем стать другой эпохой.

Киллиан: Опять же, о чем, черт возьми, ты говоришь?

Майлз: Послушай, дедуля, может тебе попробовать сделать это первым... раз ты самый старший...

Киллиан: Отвали. Ты самый худший в команде.

Эверетт: Дамы, сосредоточьтесь. Ладно, футболки. Давайте сделаем это. Мы сможем выйти на поле под фоновую музыку.

Майлз: Договорились. Я принесу футболки, а кто-нибудь возьмет магнитолу.

Эверетт: Они еще выпускают такие?

Майлз: Не знаю, но если и выпускают, то у Киллиана наверняка есть.

Киллиан: *средний палец эмодзи*.

Клянусь, они пытаются найти новые способы пытать меня.

Я: Этого не будет. Вы что, забыли, что о нас пишет Эйнсли? Мы ни за что не опозоримся еще больше.

Эверетт: Это было решено. Извини, брат, таковы правила.

Я: Какие правила? Он совсем спятил.

Майлз: Одеть футболки!

Черт возьми. Этот день просто не может быть хуже. Я оборачиваюсь, а Эйнсли уже прислонилась к стене. Начинается самое худшее.

– Его идея – футболки с Тейлор Свифт.

Она начинает улыбаться, но потом поджимает губы. Затем она закрывает рот рукой, чуть не сложившись вдвое. Все ее тело дрожит, а потом она поднимает на меня глаза, позволяя своему смеху вырваться наружу.

Да, я бы сделал то же самое.

– Пожалуйста, можно я выберу, какую из них ты наденешь?

– Нет.

– Пожалуйста? Я обещаю, что она будет хорошей.

Я закатываю глаза.

– Ты совсем спятила, если думаешь, что я позволю тебе выбирать мне одежду.

Она ухмыляется, берет свою сумку и подмигивает.

– Посмотрим, что думают другие парни.

Затем она выходит и направляется к грузовику.

Я стою здесь секунду, стону и готовлюсь отправиться на мероприятие, которое, несомненно, будет настоящим дерьмовым шоу.