Текст книги "Слишком хорошо (ЛП)"

Автор книги: Майклс Коринн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Ты предлагаешь мне раздеться? Потому что я сниму рубашку прямо здесь, – я встаю, а она хватает меня за руку и тянет вниз.

– Леклан! – ее щеки становятся ярко-красными. – Ты же знаешь, я не об этом говорила.

– Правда? Я думал, ты хочешь меня.

– Хочу. То есть, не хочу! Не так. Боже мой. У нас был совершенно нормальный разговор, а потом все пошло кувырком.

Я ухмыляюсь.

– Забавно заставлять тебя краснеть. Мне нравится.

Я бы хотел увидеть, как она краснеет из-за другого повода. Не то чтобы, между нами, что-то могло быть. Она в Нью-Йорке, а я в Эмбер-Фоллс. Это никогда не сработает, и я не настолько глуп, чтобы думать, что есть способ справиться с этим.

Я переехал сюда, чтобы пустить корни, которых у меня никогда не было. Первые одиннадцать лет своей жизни я переезжал каждые три года. Я не знал, что такое дом. Мой отец поднимался по карьерной лестнице в военно-морском флоте, а значит, и мы следовали за ним. Это было тяжело. У меня никогда не было чувства дома, пока мы наконец не переехали в Норфолк. Как только отец оказался там, мы купили дом по соседству с Маккинли.

Моя жизнь изменилась, потому что папа решил закончить там свою карьеру. Это означало, что я провел семь лет в одном месте. У меня появились друзья и самый лучший из них, с которым мне не пришлось прощаться.

Всю свою жизнь я наблюдал, как люди уходят.

Мой отец – когда уезжал в командировку. Мои друзья, когда им приходилось переезжать. Моя мать, когда она решила отказаться от жизни. Мать Роуз, когда она ушла.

Я никогда не поступлю так со своей дочерью.

Никогда.

Она для меня на первом месте. Она всегда будет моим выбором. Я выбираю ее, потому что знаю, каково это – никогда не быть выбранным. Я обеспечил ей стабильность, и я не собираюсь переезжать в другой город. Также я никогда не попрошу Эйнсли отказаться от своего мира ради меня.

Так будет лучше.

Ее карие глаза встречаются с моими.

– Я рада, что кому-то из нас это нравится, но, если серьезно, я хочу писать более интересные статьи, только пока такая возможность мне не представилась. Надеюсь, эта статья откроет мне дверь.

Я придвигаюсь ближе, вдыхая ее духи и борясь с желанием, которое постоянно витает вокруг нее.

– Никто никогда не получает всего, чего хочет, но если это важно для тебя, если это то, за что стоит бороться, тогда надевай перчатки и выходи на ринг.

– А если я окажусь в нокауте?

– Тогда ты снова встанешь и нанесешь ответный удар.

Она грустно улыбается.

– Надеюсь, однажды ты прислушаешься к собственному совету и будешь бороться за то, чего хочешь.

– У меня есть все, что мне позволено иметь.

Она поворачивается на своем месте и смотрит на экран.

– Они начинают.

И на этом разговор заканчивается.

Глава десятая

Эйнсли

Я не могу уснуть.

Я не могу перестать думать о том, что он сказал о том, какая я.

Он прав. Я никогда не была девочкой, которая сидит и ждет. Меня вырастил отец, который буквально командовал флотом и требовал от своих детей быть лидерами.

Я всегда старалась угодить адмиралу. Я упорно трудилась, чтобы получать хорошие оценки, быть президентом класса, редактором школьной газеты и всем остальным. Награды – вот что привлекало внимание моего отца. Мою маму это нисколько не волновало. Она жила с моим отцом, пока он не вышел на пенсию, а потом ей надоело пытаться быть трофейной женой, которую он держал на полке. Тем не менее я всегда делала все возможное, чтобы мои родители могли мной гордиться. За исключением рождения нескольких внуков для мамы.

Я встаю с кровати, беру ноутбук и отправляюсь на кухню. В такие вечера единственное, что может успокоить мой мозг – это писательство. Чтобы писать, я должна быть сыта. К счастью, по дороге домой с танцевального конкурса мы заехали за продуктами. Я тихонько открываю шкафчики, пытаясь разглядеть, куда он засунул мои шоколадные лакомства. Когда я открываю ящик, где, как мне кажется, они находятся, вываливается пакет с чипсами. Я замираю, оглядываясь по сторонам, чтобы проверить, не разбудило ли это кого-нибудь. Не то чтобы это было очень громко, но в ночной темноте все звучит в десять раз хуже. Никто не шелохнулся, я с облегчением вздохнула и продолжила поиски контрабанды. Наконец я нахожу шоколадки в четвертом по счету ящике, и, когда я уже собираюсь достать их, на кухне загорается свет.

Я вздрагиваю, прикрывая рот рукой, чтобы не закричать.

– Что ты делаешь? – глубокий голос Леклана заполняет тишину.

– Пытаюсь избежать сердечного приступа, – мое сердце колотится. Господи, он напугал меня до смерти.

– Почему ты не спишь?

– Я хотела перекусить.

– В три часа ночи? – спрашивает он с явным разочарованием.

– Я не знала, что перекусы зависят от времени.

Он подходит ближе.

– Это так, если ты громко себя ведешь.

Я сморщила нос.

– Я не шумела. Я тихая, как мышь.

Может, конечно, я немного больше, чем мышь, но все же я не разбрасывала вещи.

– Твоя версия тишины и моя явно отличаются.

– А может, ты слишком чутко спишь, – говорю я, предлагая другой вариант.

Леклан вздыхает и идет на кухню, направляясь к шкафу прямо за мной. Я стараюсь, чтобы мое сердце не ускорялось от его близости, но я поняла, что никогда не смогу сдержаться.

Его голая грудь прижимается к моей, и я жалею, что на мне нет какого-нибудь чертового свитера или куртки, чтобы мои соски не были направлены прямо. Как только он откидывается назад, я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть этот маленький намек на то, что я чувствую.

– Пойдем, выйдем на задний двор, чтобы не разбудить Роуз, пока ты ешь, – предлагает он.

Я остаюсь здесь, не уверенная, что хочу куда-то идти, кроме как в свою постель, где я могу обдумать свой жизненный выбор.

Он стоит, подняв пакет с чипсами, и что-то прячет за спиной.

– У меня есть закуски.

Я поджимаю губы.

– У тебя есть шоколад?

Леклан хмыкает.

– Пойдем и узнаешь.

У него точно есть, а если нет, я найду способ его наказать. Я выхожу за ним на задний двор, и он направляется налево, где стоит большая кровать-качель.

– О, Боже! – говорю я, быстро двигаясь вперед. – Обожаю их!

– И Роуз тоже. Это наше любимое место, где мы проводим время.

– И не зря.

Он щелкнул выключателем двух обогревателей над качелью.

– Устраивайся.

Я не спорю. Моя квартира современная и замечательная, но мне не хватает уникальности дома моего детства. У нас не было модной бытовой техники или нового напольного покрытия, но у нас был старый шарм. Адмирал установил качели на крыльце, бассейн и баскетбольное кольцо, чтобы нам с Каспианом было чем заняться в доме. Нам все это нравилось, но больше всего мы любили укромные уголки в нашем доме.

Под лестницей была маленькая комнатка, которую родители разрешили мне превратить в убежище. У меня были подушки, светильник и книги, сложенные в углу. Она была крошечной, но это было мое безопасное место. Часами я пряталась там, погружаясь в выдуманный мир, где могла притворяться, что спасаю невинных людей от темноты.

Я тоскую по этому уголку по сей день. Или по соседнему саду. Туда я ходила, когда хотела почувствовать солнце и увидеть мальчика по ту сторону забора.

– Ты выглядишь так, будто находишься где-то далеко, – говорит Леклан, отвлекая меня от воспоминаний о доме.

Я улыбаюсь и пожимаю плечами.

– Скорее, в прошлом.

– И что там?

– Я думала о том, как хорош этот дом для Роуз. Когда мы были детьми, наши дома были особенными. Я плохо помню, как переезжала с одного места на другое, но Каспиан говорил, что последнее было ужасным.

– Я ненавидел переезды. Я любил свой дом рядом с твоим, – говорит он с тоской в голосе.

– Это был дом.

– Ты переезжал чаще, чем мы.

Каспиан и Леклан на четыре года старше, так что мне удалось насладиться ощущением дома больше, чем им.

Он испускает долгий зевок.

– Да, это было ужасно.

– Я не жалуюсь, я просто говорю, что то, что ты даешь Роуз, лучше, чем было у нас, или... по крайней мере, отличается.

– Я согласен. Я хочу, чтобы у нее были корни. Она не беспокоится о том, что ее друзья уедут после того, как она с ними сблизится, или о том, что она сама уедет. У нас этого не было.

– Нет. Я не беспокоилась о том, что мы переедем, но я помню, как переезжали наши друзья.

Леклан кивает.

– Вот почему эта жизнь никогда не подходила мне. Я перешел от роли ребенка, который уезжает, к тому, что люди вокруг меня всегда уезжают. Военная жизнь – странная штука.

Когда я была маленькой, адмирал уже обосновался в Норфолке, и ему было гораздо легче выбирать места службы, поскольку он был адмиралом.

– Это действительно так. Это не то, что можно легко объяснить людям.

– Нет. Я просто рад, что папа купил дом рядом с вами. Моя жизнь изменилась к лучшему.

Я сдвигаюсь, подтягивая ноги под попу.

– Ну, конечно, ты познакомился со мной.

Он фыркает.

– Да, именно тогда моя жизнь пошла под откос.

– Ты хотел сказать «это стало кульминацией».

– Правда?

Я киваю.

– Ага. Рада, что смогла исправить твою ошибку.

– Да, ты просто святая.

– Приятно, что ты так думаешь, – говорю я с ухмылкой.

Леклан смеется под нос.

– Это была кульминация.

Его признание ошеломляет меня. Леклан никогда не разбрасывался комплиментами без причины.

– Так ты говоришь, что я восхитительна? – спрашиваю я, зная, что в ответ получу умный комментарий, потому что он – Леклан.

– Ты это нечто.

Я улыбаюсь и наклоняюсь к нему, задевая плечом.

– Я так и знала. Я – солнечный свет в твоей жизни.

– Я бы сказал, что этот титул принадлежит Роуз.

– Отлично. Я согласна уступить его ей.

– У тебя его никогда и не было, – говорит он, подталкивая меня.

Я приподнимаюсь, чувствуя себя оскорбленной этим.

– Тогда кто же был его счастливым обладателем?

– Каспиан, – бесстрастно говорит он.

Я смеюсь, потому что из всех вещей, которые представляет собой мой брат, солнечный свет в чьей-то жизни – это точно не он. Он больше похож на темную тучу, которая постоянно обрушивается на твою голову и перемещается туда, куда ты идешь, чтобы выглядеть глупо.

– Не могу дождаться, когда скажу ему, что ты это сказал, – шучу я.

– Сделай это, и ты умрешь.

Я поднимаю руки.

– Я позволю тебе сохранить этот секрет.

Леклан ставит перед нами поднос с печеньем, и мы оба берем по одному. Мы как будто снова стали детьми, и мне так много хочется сказать. Я хочу признаться в том, как сильно я по нему скучала. Как бы я вернулась в прошлое и все изменила, если бы это означало, что он и Роуз снова будут в моей жизни. Но какая-то часть меня не верит, что я действительно сделаю это. Вернуть все назад – значит изменить траекторию своей жизни, и мы не сидели бы сейчас здесь.

– Что случилось? – спросил он, заставив меня слегка подпрыгнуть.

– Ничего. Я просто... дрейфовала.

Он берет еще одно печенье.

– Так почему же ты не могла уснуть?

Это сложный вопрос.

– Просто у меня много забот. Мне нужно писать, а я все пытаюсь выбрать правильный угол для сюжета.

– Может, тогда тебе стоит написать о чем-нибудь другом?

Я смеюсь.

– Тебе бы это понравилось.

– Понравилось бы.

Я поворачиваюсь к нему лицом, скрещивая ноги перед собой.

– Почему?

– Почему что?

Клянусь, он делает это только для того, чтобы вывести меня из себя.

– Почему ты не хочешь, чтобы я писала о тебе?

Леклан кладет в рот еще одно печенье и, закончив жевать, что занимает чертовски много времени, тяжело вздыхает.

– Потому что я больше не хочу думать о прошлом.

– Дело не в прошлом.

– Нет? Ты не собираешься говорить о наших славных днях? О том, что мы просто кучка тупых спортсменов, которые не могут забыть о том времени, когда были королями?

– Может это и так. Но что в этом такого? Вы были такими. Вы были предназначены для жизни, о которой люди мечтают.

Леклан хмыкнул.

– Это та жизнь, о которой мечтают люди, Эйнсли. Когда у них есть что-то свое. Где они могут создать семью, построить свою жизнь. Наследие заключается в маленьких моментах, а не в больших вещах.

Я не согласна.

– Наследие – это то, что мы оставляем после себя, Лек. Это не мгновения, это все, чем мы являемся. Жизнь, которую мы прожили, дела, которые мы сделали, люди, которых мы затронули. Ты не можешь определять это. Твое прошлое – это то, что сделало тебя тем, кем ты являешься сегодня. То, чему ты научился, то, как ты выбирал разные пути – все это часть большой истории.

Вот почему я люблю писать о людях, а не о модных аксессуарах. В раскрытии слоев жизни человека есть своя тонкость. Все это – часть нитей, из которых сплетается история. Без этих различий и красок у вас получится приглушенная и скучная статья, которая оставит читателя неудовлетворенным.

А я этого не хочу.

– Ты забыла, каким было это время для меня?

Я пытаюсь вспомнить, но все как в тумане. Во-первых, я была так чертовски влюблена в него, что, наверное, не могла разглядеть ничего, кроме сердца, каждый раз, когда видела его лицо. Эти розовые очки были слишком толстыми.

– Наверное, так и было, – признаюсь я.

– Я ненавидел все. Я был так чертовски уверен, что меня выберут. Мне только об этом и говорили. Тренеры, скауты, товарищи по команде, а потом я узнал, что Клэр беременна. Я ушел. Я просто знал, что моя жизнь не может быть такой. Я видел, что делают с ребенком переезды.

– Мне жаль, Лек.

Он качает головой.

– Знаешь, что я ненавидел больше всего?

Я молчу, потому что уверена, что вопрос риторический.

– Видеть твое лицо после того, как я отказался от этого.

При этом я слегка отступаю назад.

– Мое?

Я даже не помню, чтобы он говорил мне об этом. Конечно, я была занята колледжем, но все равно, не знаю, почему я вообще должна была вызывать у него беспокойство.

– Ты считала нас с Каспианом чертовыми героями, а тут я тебя подвел.

Не задумываясь, я придвигаюсь к нему и кладу руку на его руку.

– Ты не подвел меня тем, что не пошел в профессиональный спорт. Давай начистоту. Я не то, чтобы фанатею от какого-то вида спорта. Я хожу на игры с друзьями и ничего не понимаю.

Он хихикает.

– Я знаю.

– Я просто хочу сказать, что тебе не следовало волноваться.

– Я думал, что ты считаешь меня неудачником.

От того, как он это произносит, у меня сжимается живот. Мне нужно вернуть этот разговор к остроумному подшучиванию, которым мы оба славимся. Иначе я скажу что-нибудь глупое, например: «Ты никогда не станешь неудачником, я люблю тебя. Женись на мне. Сделаем детей».

Я возвращаюсь в исходное положение и беру печенье с подноса.

– Ну, ты неудачник, но не из-за футбола. Просто потому, что... ты такой.

Я отправляю печенье в рот, а Леклан делает резкий выпад вперед и ловит меня прежде, чем я успеваю отпрыгнуть. Он притягивает меня за бедра, мы оба смеемся, и он прижимает меня к себе.

– Забери свои слова обратно, – дразнит он.

Я извиваюсь в его руках.

– Никогда.

–Ягодка, возьми свои слова обратно. Скажи: «Ты не неудачник, Леклан, ты потрясающий».

Я смеюсь над этим.

– Ты меня хоть немного знаешь?

Он двигается и берет оба моих запястья в одну руку. Другая его рука движется в мою сторону, и я точно знаю, что он собирается сделать.

– Не надо! – предупреждаю я.

– Что не надо?

– Даже не думай щекотать меня. Я закричу.

Он ухмыляется, наклоняясь ближе.

– Тебя никто не услышит.

– Роуз услышит, – напоминаю я ему.

– Она спит.

Отлично. Я пытаюсь вырваться из его объятий, но все, что у меня получается – это прижаться грудью к нему.

Легкое, веселое настроение этого маленького момента меняется.

Я не думаю о том, что нахожусь рядом с ним.

Я не сосредотачиваюсь на его весе надо мной.

Я не представляю, как легко ему будет меня поцеловать.

Я не позволяю своему разуму ничего из этого обдумать. Вместо этого я пытаюсь успокоить свое бешено колотящееся сердце.

Леклан смотрит на меня сверху вниз, его карие глаза полны страсти и чего-то еще. Чего-то, что я уже видела раньше, запомнила и почувствовала – желания.

Оно здесь, переливается по краям.

Поцелуй меня. Поцелуй меня. Пожалуйста, поцелуй меня.

Я мысленно умоляю его, зная, что это должно быть написано на моем лице. Мы в нерешительности смотрим друг на друга.

Однако на этот раз я этого не сделаю. Мы не пьяны. Мы не молоды. Мы оба знаем, что происходит, но это должен быть он.

– К черту.

Его губы прижимаются к моим, и я вырываю руки из его хватки, перебирая пальцами его волосы на затылке. Шелковистые пряди скользят сквозь мои пальцы точно так же, как я помню.

Он стонет мне в губы, руки обхватывают мои бедра, и я хочу, чтобы он поставил на мне синяк, отметив этот момент времени, но он никогда этого не сделает. Я не думаю, что он может причинить мне боль, если только не пытается оттолкнуть меня.

Но этой мысли здесь нет места.

Я открываю рот и чувствую, как его язык скользит по моему.

Боже, это даже лучше, чем я помнила.

Глава одиннадцатая

Леклан

Она ощущается как дом.

Я должен остановиться.

Мне нужно остановиться.

Но, черт, я не могу.

Она сдвигает свое тело, обхватывает ногами мои бедра и целует меня так же сильно, как я целую ее.

Долгие годы я делал все возможное, чтобы не вспоминать, как идеально ее тело подходит к моему. Я притягиваю ее к себе, желая погрузиться в нее, потому что впервые за долгое время я чувствую себя живым. Оторвавшись от ее губ, я целую ее шею, впитывая каждый ее вздох. Еще одна секунда. Еще одна, и я остановлюсь. В эту ложь даже не верится. Эйнсли берет мое лицо в свои руки и снова притягивает меня к своим губам. Мои руки блуждают по ее идеальному телу, вбирая в себя каждый изгиб. Я целую ее глубже, а кончики пальцев задирают подол ее рубашки, желая взять от нее еще больше. Она накрывает одной рукой мою, прижимая ее к себе. Как раз в тот момент, когда я начинаю двигаться выше, я слышу, как открывается раздвижная дверь.

Как будто на нас вылили холодную воду, момент застывает. Мы тут же расступаемся, и я завожу ее за спину, сдвигаясь в сторону, чтобы Роуз, как я надеюсь, не увидела ее.

– Папочка?

– Привет, детка, что случилось?

– Мне приснился плохой сон.

А мне он снится прямо сейчас.

– Ложись спать, я сейчас приду.

Она трет глаза тыльной стороной ладони.

– Хорошо. Я испугалась.

– Я знаю, я сейчас приду.

Роуз возвращается в дом, и я вздыхаю с облегчением, как и Эйнсли.

Черт. Эйнсли. Я целовал ее и... Господи Иисусе. Неужели я ничему не научился в прошлый раз?

Она сдвигается в угол качели и обхватывает ноги руками. Я поворачиваюсь к ней, чтобы сказать что-нибудь, что угодно, потому что я так чертовски перегнул палку, но Эйнсли заговорила первой.

– Иди проверь ее. А я тут приберусь.

– Эйнсли...

– Не говори ни слова, просто иди.

Она выглядит расстроенной, и я снова облажался. Я не должен был целовать ее. Я потратил годы, совершенствуя свою способность сопротивляться ей, но это... Я не мог этого сделать.

Я стою, чувствуя себя самым большим куском дерьма.

– Мы поговорим об этом, – говорю я ей. – Завтра мы поговорим.

Эйнсли прочищает горло.

– Роуз нуждается в тебе больше, чем мы в обсуждении всего этого.

– Не убегай больше.

Я провожу руками по волосам и направляюсь в дом, чтобы, надеюсь, поступить правильно с одной из женщин в моей жизни.

***

– Папочка, где Эйнсли? – спрашивает Роуз.

– Наверное, спит. Я не знаю.

С прошлой ночи я делал все возможное, чтобы не думать об Эйнсли. Уложив Роуз спать, я вышел поговорить с ней, но она уже ушла. Вместо того чтобы совершить еще одну ошибку, зайдя в ее комнату, я отправился спать, готовый к тому, что сегодня все закончится.

Однако уже почти десять утра, а она все еще не вышла из своей комнаты.

Роуз бежит к дому и кричит в ответ.

– Ее машины нет!

Я испускаю долгий вздох и смотрю на небо. Она, блядь, уехала? Господи. Опять? Неужели мы снова вернемся на четыре года назад?

Я подхожу к ее комнате, открываю дверь и вздыхаю с облегчением. Ее вещи все еще здесь.

Надеюсь, это означает, что она вернется и не просто оставила свои вещи, чтобы я отправил их по почте.

Я поворачиваюсь к Роуз.

– Уверен, она пошла выпить кофе или что-то в этом роде.

Я беру телефон и пишу ей сообщение.

Я: Привет, ты в порядке? Ты ушла, и Роуз волнуется.

Я тоже, но я опускаю эту часть.

Я жду ответа, но она не отвечает.

Отлично.

Не успеваю я начать по-настоящему волноваться, как входная дверь открывается.

– Доброе утро! – голос Эйнсли радостный и оживленный. – Я принесла кейк-попсы!

– Кейк-попсы! – кричит Роуз и бросается к ней. – Я люблю кейк-попсы!

– Потому что они потрясающие, – соглашается Эйнсли и ставит коробку на стол.

Ее глаза встречаются с моими, и я жду, что она сейчас оскалится или скажет, что я долбаный мудак. Вместо этого она улыбается.

– Я принесла нашему жаворонку кофе. Может, это сделает тебя добрее.

– Я всегда добрый.

Роуз смеется.

– Ты всегда злой по утрам, папа.

– Он действительно такой, – соглашается Эйнсли.

– Неправда.

– Правда, – бросает Роуз в ответ.

Я хмыкаю.

Девочки обмениваются взглядами, и я понимаю, почему некоторые животные едят своих детенышей.

– Хватит говорить о моем настроении, которое у меня прекрасное. Мне нужно собираться на поле.

Роуз стонет.

– Можно я пойду к Бекки и поиграю?

Она действительно ненавидит ходить на поле.

– Если мама разрешит.

Роуз поворачивается к Эйнсли.

– Ты тоже хочешь пойти к Бекки?

Эйнсли тихонько смеется.

– Как правило, я бы с радостью согласилась, но сегодня я, пожалуй, пойду с твоим папой. Мне нужно посмотреть на их тренировку.

– Зачем? – спросила Роуз, наморщив нос.

– Ну, если мне нужно писать об их спорте, то я должна наблюдать.

Роуз пожимает плечами.

– Папочка? Можно я воспользуюсь планшетом, чтобы написать Бекки?

– Да.

Она убегает, оставляя меня наедине с Эйнсли. Несколько секунд мы молчим. Ее глаза переходят на меня, а затем она отводит взгляд и вздыхает.

– Думаю, нам стоит поговорить о прошлой ночи.

– Ладно. Ты права.

Эйнсли садится напротив меня, ее глаза полны беспокойства.

– Я думаю, нам стоит пожениться.

Я поперхнулся кофе.

– Что?

– Пожениться. Мы должны пожениться. Я ведь теперь испорчена. Ты должен поступить как подобает джентльмену. Я испорченный товар, и ты должен на мне жениться. Нас поймали, и моя репутация под угрозой.

У меня голова идет кругом, и я даже не уверен, о чем мы говорим.

– Эйнсли...

– Я серьезно, Леклан. Я леди, и ты воспользовался мной. Это влечет за собой последствия. Мы быстро поженимся, и все будет хорошо.

Я смотрю на нее, у меня отвисает челюсть, а потом я потираю виски. Она, должно быть, шутит.

Она начинает снова.

– Сегодня утром я сказала адмиралу и Каспиану, что меня скомпрометировали и нет другого способа все исправить, кроме брака. Они оба согласились. Каспиан будет здесь сегодня, чтобы дать свое благословение, а адмирал прибудет завтра на свадьбу.

– Завтра? Что? – я встаю, отодвигая за собой стул.

Эйнсли кладет обе руки на стол, переплетая пальцы.

– Это единственный выход. Ты поцеловал меня. Ты почти коснулся груди, это... брак, приятель.

Я жду развязки, а может, просто жду, когда ее брат придет и ударит меня, потому что...

Громкий, долгий смех срывается с ее губ.

– Видел бы ты свое лицо! Ха!

Я собираюсь убить ее.

– Что с тобой такое?

– Со мной? Это ты выглядишь так, будто можешь потерять сознание. Расслабься, Леклан. Я прекрасно понимаю, что прошлая ночь была тем, о чем ты сожалеешь, или в чем ты себя убедил. Я в полном порядке. Мы в порядке. Тебе не стоит беспокоиться, что у меня есть какие-то грандиозные идеи о том, что было прошлой ночью. Я не вычерчиваю твое имя в блокноте и ни на что не надеюсь. Это был просто поцелуй.

– Был.

Она кивает.

– Да, и не волнуйся, мой отец не придет. Он понятия не имеет, со сколькими парнями я целовалась или переспала.

От одной мысли о том, что рядом с ней могут находиться другие мужчины, у меня сжимается челюсть.

– Точно.

– Я имею в виду, нам не по восемнадцать. Все нормально.

– Конечно.

Но совершенно не нормально, что другие парни воспользовались ею. Ничего из этого не нормально. То, что я это сделал, тоже не нормально, но я хотя бы люблю ее. Я готов, черт возьми, отдать за нее свою жизнь, даже если мы никогда не сможем быть вместе.

Эйнсли откинулась на спинку стула.

– Давай поговорим о сегодняшней тренировке. Это последняя тренировка перед большой игрой?

От того, что она вот так просто сменила тему, мой мозг не успевает за ней. Однако это Эйнсли, и она всегда была такой. Хотя, наверное, хорошо, что мы не говорим о других мужчинах, целующих ее, потому что мое эго этого не выдержит.

– Да.

– Хорошо. Я буду наблюдать. Я говорила с Эвереттом, и он сказал, что после тренировки мы можем выпить кофе и поговорить, так что я возьму свою машину.

Какого хрена она едет с Эвереттом пить кофе одна.

– Я отвезу нас обоих.

– Почему?

– Так будет лучше для окружающей среды, – я привожу самое ужасное оправдание.

Эйнсли нахмуривает брови.

– Я езжу на гибриде, а ты на пикапе. Я уверена, что нарушителем является твоя машина.

– Неважно.

Мне действительно следует удариться головой о стену, чтобы вбить в нее хоть немного разума. Серьезно, я выгляжу как болтливый идиот.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но останавливается.

– Тогда ладно. Может быть, пока мы будем проводить интервью, ты сможешь дополнять его своими односложными ответами, и это очень украсит беседу.

Вместо того чтобы говорить, потому что я, кажется, не могу сказать ничего умного в ее присутствии, я киваю, встаю и направляюсь в свою комнату, где, по крайней мере, я знаю, что ее там не будет.