Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– Что же дальше? – Рина, придерживаясь за гибкие стебли, склонилась над провалом. – Пойдем к стволу и спустимся на землю? А потом разыщем какую-нибудь расселину в скале, по которой можно спуститься?

Конан с сомнением хмыкнул. Отсюда, с нижней ветви, он мог уже разглядеть обрывавшийся вниз край пропасти, эту уходившую в туман белую стену, совершенно гладкую и блестящую. Странный камень, подумалось ему. Похож на полированный мрамор, однако сияет и переливается, словно самоцвет под лучами солнца... Он не видел никакой расселины, ни самой мельчайшей трещинки; поверхность казалась ровной, без выступов и карнизов, и спуститься по ней можно было лишь на веревке.

Однако это выглядело сущей бессмыслицей: отвесная стена провала тянулась вниз на тысячи локтей, длина же веревки была не больше пятидесяти. Возможно, мелькнуло в голове у Конана, в этом белом сияющем камне все-таки есть трещины и выступы, что послужат опорой для рук и ног? Отсюда он не мог их разглядеть; они с Риной стояли на самой середине ветви, нависавшей над пропастью, и до ее края было далеко – не меньше двух-трех полетов стрелы.

Девушка молчала, не мешая ему размышлять, и настороженно поглядывала вниз; видимо, тревога вновь овладела ею. Еще раз осмотрев склон, испускавший серебристое свечение, Конан направился в огромному цветку, уцепился за толстый стебель и, свесившись над бездной, попробовал разглядеть противоположную сторону. Но там царила тьма, и бездна под его ногами странным образом как бы делилась на три части: светлое пространство у гладкой белой стены, узкая зона сумерек – и мрак. Непроглядный мрак, густой и вязкий, какого ему не приходилось видеть никогда.

– Не знаю, как туда спуститься, – наконец признал Конан. – Может, просто спрыгнуть? – Он невесело усмехнулся и сплюнул в пропасть. – Если пресветлый Митра решил погубить меня, так погубит; а захочет спасти – так спасет... Как ты думаешь, малышка?

Пушистые брови Рины сошлись на переносице.

– Спрыгнуть? Нет, – она покачала головой. – Даже тот, кто владеет Силой, не способен летать... быть может, лишь Учитель... Нет, мы должны придумать что-то другое.

Их руки переплелись на толстом стебле цветка, что плавно покачивался вверху – огромный, сияющий, прекрасный; символ жизни, яркий ее огонек, что мерцал над бездной неведомого.

– Ах, если б у нас были крылья... – со вздохом сказала Рина.

– Тогда бы мы стали птицами, а не людьми, – сильные пальцы Конана сжали кисть девушки, словно киммериец боялся, что она выпустит сейчас стебель и ринется в пропасть. – Не надо мне крыльев. Вот от лестницы или веревки в десять тысяч локтей я бы не отказался!

– Мне кажется, что в бездне под нами побольше десяти тысяч локтей, заметила Рина. – И эти белые скалы выглядят как-то странно... Знаешь, у меня такое ощущение, что они живые...

– Живые? – Конан приподнял бровь. – Кром, что ты хочешь этим сказать? Хмм... живые... И опасность, которую ты чувствуешь, исходит от них?

– Нет, оттуда, из темноты, – девушка вытянула руку с дротиком к противоположной стороне провала. – Оттуда, Конан! Но давай пока забудем о ней. Нам надо решить, как спуститься вниз.

Отступив от края пропасти, киммериец поднял голову. Огромный цветок сиял над ним, едва заметно покачивался в потоках теплого воздуха, струившегося из бездны. Треугольные лепестки, окружавшие нижнюю часть карминово-красной сферы, были величиной в человеческий рост; под ними висела густая сеть стеблей толщиной в руку, похожая на небрежно сплетенную корзинку.

– Странно, – заметил Конан, – тот цветок, который мы видели в лесу, был другим... поменьше и не таким ярким.

Ухватившись за стебли, Рина легко подтянулась вверх, проникнув внутрь живой корзины, и положила ладонь на лепесток. Пальцы ее порозовели, озаренные алым сиянием; прикрыв глаза, девушка глубоко вздохнула и замерла.

– Да, этот цветок другой, – ее рот удивленно приоткрылся. – Другой, Конан! Он созрел и несет в себе семя новой жизни...

– Не значит ли это, что ему пора в путь? Что семени надо подыскать подходящую почву? – Киммериец постучал носком сапога по толстому центральному стеблю. – Я думаю, этот цветок – не первый, который падает с ветви в пропасть... Может, он и нас прихватит с собой?

– Но выдержит ли он такую тяжесть? – с сомнением произнесла Рина.

– Смотри, как велик этот шар! – Конан, внезапно преисполнившись надежды, протиснулся меж стеблей и встал рядом с девушкой. – Видишь, теперь цветок идет вниз... да, идет вниз, но совсем медленно... Не эти ли крылья, – он звонко шлепнул ладонью по огромному лепестку, – посылает нам Митра? Шар опустится на самое дно, и мы вместе с ним... Клянусь Кромом! Как это не пришло мне в голову раньше? Лететь куда лучше, чем лезть по отвесной скале, по веревке или лестнице! И гораздо быстрее, а мне стоит поторопиться!

– Отличная мысль, – согласилась Рина, – но не повредим ли мы ему? Ведь он – живой!

Конан ухмыльнулся.

– Живая скала, живой цветок... Ну, раз он живой, спроси у него!

– Спрошу, – глаза Рины вдруг стали серьезными. – Спрошу... Сейчас...

Ее лицо напряглось, потом на губах заиграла улыбка, и пальцы нежно погладили упругую плоть лепестка; казалось, она и в самом деле ласкает живое существо – любимую кошку или собаку. Конан снова усмехнулся.

– Ну, я вижу, твой цветок не возражает! – и, выхватив меч, он сильным ударом перерубил центральный стебель.

Огромный карминовый шар вверху покачнулся, затем поток воздуха подхватил его, увлек за собой, протащив наискось по ветви; в следующее мгновение Конан и Рина повисли над бездной. С замирающим сердцем киммериец ждал, что произойдет – рухнут ли они в пропасть или вознесутся к небесам. Но древесный цветок опускался – опускался медленно, неторопливо и плавно, скользил вниз в серебристом сиянии, парил, словно один из тех волшебных летающих ковров, о коих складывали сказки в Туране.

Пьянящее чувство полета охватило Конана. Он выпрямился во весь рост, стиснул в обеих руках толстые стебли – надежные, как корабельные канаты и заревел, зарычал во всю силу могучей глотки.

– Кром! Владыка Курганов! Мы летим! Летим! А-хой!

Обхватив рукой его колени, Рина свесила ноги вниз, просунув их меж стеблями; Конан ощущал ее горячее взволнованное дыхание. Черты девушки разгладились, тревога растаяла в серых глазах – видно, это плавное скольжение в теплом воздухе доставляло и ей огромное удовольствие. Гигантская ветвь нависла над ними, потом медленно ушла вверх; промелькнул край обрыва, округлый, странно сглаженный, и красная сфера цветка начала опускаться в пропасть. Легкий ветерок относил ее к белокаменной стене, пока до гладкой сияющей поверхности не осталось с полсотни локтей.

– Наверно, мы можем снять мешки, – сказала девушка.

– Да, пожалуй.

Конан вытащил веревку, затем помог Рине освободиться от тюка и привязал их поклажу к стеблям – пониже, так, чтобы на мешках можно было сидеть. Копье и свои мечи он тоже обкрутил веревкой, закрепив рядом с грузом, но арбалет не снял, инстинктивно чувствуя, что в воздухе стрела лучшая защита. Теперь они с Риной расположились спина к спине, придерживаясь за верхнюю часть стеблей; Конан сел лицом к белым утесам, девушка наблюдала за противоположной стороной пропасти, тонувшей в вязкой и непроницаемой тьме. Красные лепестки трепетали и изгибались над ними, словно большой зонт с вырезным фестончатым краем.

– Что ты видишь? – спросила Рина.

– Скалу, – ответил Конан, – огромную белую скалу. Она гладкая, словно полированные стены стигийских пирамид, и светится, как драгоценный камень. Тут нет никаких расселин, – добавил он мгновением позже, – и я думаю, что мы не сумели бы спуститься по ней. Кром! Тут просто некуда поставить ногу...

– С моей стороны только темнота... темнота и мрак... Мне кажется, это серебристое сияние от скалы тянется на четыре или пять сотен шагов, потом тонет в сумерках, а за ними – тьма... И я чувствую, Конан, что в ней копошатся какие-то твари.

Полуобернувшись, киммериец ободряюще похлопал девушку по плечу.

– Вряд ли порождения мрака рискнут выбраться на свет, – заметил он. Ну, а если так случится, угостим их стрелой или одним из твоих дисков.

Край провала, оставшийся вверху, был уже не виден – его заслоняли огромные лепестки. Над ними нависла карминовая сфера цветка, отсекая пурпурный лес, небо и тучи; теперь они видели только серебристый свет с одной стороны и тьму с другой. Казалось, белое и черное смыкаются где-то в вышине, не то сражаясь, не то лаская друг друга; кроме этих красок в мире не существовало больше ничего. Снизу, со дна пропасти, доносились шорохи и отдаленное громыханье.

– Как ты думаешь, насколько мы спустились? – произнес Конан.

– Ненамного, – голос Рины был напряженным и чуть хриплым. – Может быть, на тысячу или полторы локтей.

Они замолчали. Нахмурив брови, Конан разглядывал медленно уплывавшую вверх белую стену, от которой исходило призрачное сияние. Этот чудовищных размеров утес, простиравшийся на тысячи локтей, и в самом деле был отполирован не хуже камней стигийских пирамид, но, в отличие от их откосов, он не выглядел ровным. Поверхность отвесного склона будто бы состояла из округлых впадин и выпуклостей, и каждое из этих образований тянулось по вертикали на добрый десяток полетов стрелы, одновременно уходя влево и вправо на значительно большее расстояние. Впадины и выпуклости чередовались и шли чуть наискось; казалось, их нанесла поперек скалы огромная растопыренная пятерня, сперва пробороздившая гигантские канавы, а потом сгладившая их. Размеры впадин и округлых уступов меж ними были слишком велики, чтобы их представлялось возможным разглядеть с близкого расстояния; человек, рискнувший спуститься по белой стене, наверняка ничего бы не заметил. И, разумеется, они не помогли бы скалолазу добраться до дна.

Такого Конану еще не приходилось видеть. Он родился среди гор и провел в них детство; он не раз странствовал в горах, то выслеживая добычу, то скрываясь от погони; он знал и любил горы. В его представлении они являлись надежным убежищем, и чем круче и неприступней были их склоны, тем безопасней он себя чувствовал. Он был горцем, сыном гор, плотью от их твердой и несокрушимой плоти, и до сих пор полагал, что не найдется человека, который смог бы обогнать его, запутать и обойти в лабиринте ущелий и скал, среди заснеженных вершин и крутых перевалов. Но горы в его представлении были совсем не такими, как эта титаническая белая скала, что бесконечным чередованием впадин и уступов тянулась сейчас перед его глазами. Горы были гигантскими глыбами дикого камня, вознесенного к небесам; ни руки богов, ни людской труд не сглаживали их склонов, прорезанных трещинами, ущельями и каньонами, покрытых бесформенными валунами и выступами, засыпанных обломками и щебнем. Эта же белая скала, превосходившая высотой величайшие пики киммерийских хребтов, казалась Конану неестественной.

Тем не менее, она ему что-то напоминала. Что-то очень знакомое, но никак не связанное с горами и утесами, с осыпями и расселинами, с перевалами и ущельями. Почти инстинктивно он сунул руку за глубокий вырез туники, провел ладонью по мощной выпуклой пластине грудной мышцы, потом пальцы его спустились к ребрам. Выпуклость, впадина... округлые, закованные в панцирь твердых мускулов, прикрытые гладкой кожей... Забавная мысль!

Он с новым интересом уставился на скалу. Пожалуй, если б не это странное свечение, ее поверхность и в самом деле напоминала бы человеческую кожу. Теперь Конану чудилось, что она не чисто белая скорее, чуть розоватая... смугло-розоватая, если говорить совсем точно... В волнении он снова ощупал свою грудь и бок, словно собственное тело могло дать ему ответ на загадку; потом, вытащив руку, потер лоб. Кажется, Рина что-то говорила насчет этой скалы... что-то весьма удивительное...

Обернувшись, он прикоснулся к плечу девушки, по-прежнему созерцавшей мрак на другой стороне провала.

– Эта белая скала, что передо мной... Что ты о ней думаешь?

Не поворачивая головы, Рина пробормотала:

– От нее не исходит опасность. Надо следить за тьмой... да, за тьмой, Конан. Светлое нам не грозит.

– И все же?

На мгновение Рина прижалась щекой к его ладони, будто бы в молчаливой просьбе не тревожить ее по пустякам. Однако она ответила, и с первых же слов Конан припомнил все, о чем говорилось раньше, – там, на огромной ветви, с которой начался их полет.

– Твоя скала – живая... словно живая, я хочу сказать. Но ты можешь не беспокоиться – она не вырастит зубы и не сожрет нас. Она...

– Погоди, – перебил девушку Конан, – я ничего не понимаю. Живая или словно живая? В этом есть разница, как ты считаешь?

– Вероятно.

– Вероятно! Клянусь Кромом, женщина, ты меня совсем запутала! Цветок, на котором мы летим, живой, и мы с тобой тоже... А скала?

– Она напоминает мне уснувшего человека, – коротко ответила Рина и замолчала.

Конан решил больше ее не тревожить; пусть смотрит в темноту, стережет их от внезапного нападения. Теперь он вспомнил и то, что пропасть Као'кирр'от будила в девушке беспокойство; вероятно, после первых радостных мгновений парения в воздухе, тревожные предчувствия овладели Риной с новой силой. Однако сам он не ощущал пока ничего угрожающего.

Их красный шар плавно летел вниз, и было трудно представить, сколько времени займет спуск. Наблюдая за белой поверхностью скалы, киммериец вдруг понял, что она то приближается к нему, то отдаляется, будто бы попеременно притягивая и отталкивая падавший в пропасть цветок. Подметить это оказалось нелегко, но теперь он не сомневался, что в гигантском провале дует ветер – слабый, едва ощутимый, теплый.

Конан послюнил палец, вытянул руку вверх и замер в неподвижности, отсчитывая время по вздохам. Да, тут был ветер! Тянуло откуда-то сверху или, быть может, от поверхности утеса; воздух медленно, очень медленно колебался, то прижимая их шар к скале, то отбрасывая на полсотни локтей к середине провала.

Странный ветер! Словно дыхание спящего гиганта... И Рина говорила о том же...

Осененный внезапной идеей, Конан вновь сунул руку за пазуху, плотно прижимая ладони к груди. Она мерно вздымалась и опадала; прикрыв глаза, киммериец довольно долго сидел, будто бы прислушиваясь к этим непрерывным колебаниям и сильным толчкам сердца, потом поднял веки и, как завороженный, уставился на белую светящуюся стену. Дрогнула ли она? Или это только ему показалось?

Внезапно за его спиной прозвучал тревожный вскрик Рины, и Конан очнулся.

– Птицы! Смотри, птицы! – Она тянула руку вверх, показывая на темное облачко, оторвавшееся от края завесы мрака. Туча, похожая на клок несомого ветром дыма, опускалась к парившему в воздухе цветку, наискосок пересекая провал. Конан пригляделся.

– Облако, – пробормотал он, – просто облако. Я не вижу никаких птиц.

– Зато я вижу! – Казалось, Рина близка к панике, и это удивило киммерийца куда больше, чем подозрительная тучка. – Бери арбалет, Конан! Вот оно! То самое, чего я боялась! – Дрожащими руками она начала расстегивать сумку с дисками.

– То самое? – окончательно оторвавшись от созерцания белой стены, Конан нахмурился. – Ты хочешь сказать...

– Да, да! Опасность, которую я предчувствовала!

Не задумываясь, киммериец сбросил с плеча арбалет и колчан, потом поднял голову, разглядывая тучу. Она уже распалась на множество точек нет, не точек, а черточек, волнообразно изгибавшихся по краям. Птичьи крылья? Пожалуй... Но вряд ли создания, что преследовали их, отличались крупными размерами.

Конан перевел взгляд на побледневшее лицо девушки.

– Что тебя так напугало? Какие-то мелкие твари... просто птицы, не драконы и не летающие оборотни... Пара-другая стрел отпугнет их.

– Не думаю. – Рина справилась с волнением, и руки ее больше не дрожали. – Они не такие маленькие, как тебе кажется, и их очень много. Ну, и еще одно... Пресветлый Митра! – страдальчески сморщившись, девушка потерла висок, словно пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль. Понимаешь, я не вижу, чем закончится схватка с ними... Не вижу! И это меня пугает.

Киммериец кивнул, наконец-то уразумев истинную причину ее тревоги. До сих пор дар Рины ни разу не подводил их; они одолели сонный морок, стража тоннелей, что вели к лесам нижнего мира, и благополучно добрались до рубежей пурпурной равнины. Вероятно, подумал Конан, мысль, что все предыдущие предсказания исполнились, поддерживала девушку, вселяла в нее уверенность; предвидя грядущее, Рина чувствовала себя зрячей рядом с ним, жалким слепцом. Но теперь и она ослепла.

От темной тучи отделилась одна черточка. Она стремительно падала вниз, все увеличиваясь и увеличиваясь в размерах; Конан видел грязно-серые крылья, мощные, широкие и длинные, вытянутое тело с раскрытым веером хвостом, растопыренные лапы. Он понял, что ошибался – эта тварь не была мелкой. Пожалуй, куда больше орла! Десять локтей в размахе крыльев, массивное туловище, гибкая змеиная шея... Потом он разглядел голову монстра и содрогнулся.

Ничего похожего на птичью! Ни клюва, ни перьев... Скорее, жуткое подобие человеческого лица: огромная пасть с рядами мелких острых зубов, широкие вывороченные ноздри, хохолок на темени, напоминающий прядь волос, большие круглые глаза – глаза, в которых пылало дьявольское пламя! Обличье этой твари было куда уродливей и страшнее, чем мохнатые физиономии тии'ка. В конце концов, племя волосатых все-таки относилось к людскому роду, а жуткий монстр, круживший в полусотне локтей от Конана, явно был порождением Нергала.

– Кром!

Стрела с визгом сорвалась с тетивы, серая тварь вскрикнула, захлебнувшись кровью, и, сложив крылья, канула вниз. Арбалетный болт торчал посреди чудовищного лица – там, где мгновение назад зияли дыры ноздрей.

– Первый, – отсчитал Конан, лязгнув рычагом.

– Боюсь, это их не остановит, – негромко сказала Рина. – Гарпии! Мерзкие твари! И на редкость злобные!

– Но зубы у них мелкие и когти невелики. Не вижу, как они могут нам повредить... Мы прикончим любую из этих птичек на расстоянии ста локтей, а когда кончатся стрелы и твои диски, отобьемся мечом и дротиком. Нет, они до нас не доберутся!

– До нас – возможно, но подумай о нашем шаре! О цветке!

– О цветке? – Мгновение киммериец следил за опускавшейся вниз стаей, потом лицо его посуровело, темные брови сошлись в линию. – Ты думаешь, они повредят цветок?

– Если поймут, что нас так просто не взять, и разозлятся... Только этого я и боюсь, Конан! Они раздерут цветок в клочья, и мы рухнем в бездну!

– Кром! – Стальной болт вспорол воздух, пробив лоб одному из монстров; с пронзительным воплем тот полетел вниз. – Кром! – повторил Конан, торопливо натягивая тетиву. – Ты права, девочка, они могут разорвать шар, на это хватит даже их жалких когтей... Нам нельзя подпускать их близко!

Оседлав мешок, он просунул ноги в сапогах под болтавшиеся внизу стебли, потом вытащил меч и прижал обнаженный клинок бедром. Теперь он был готов к обороне; он мог рубить, колоть и стрелять во всех направлениях, кроме одного – прямо вверх. К сожалению, оно являлось самым важным: там пламенел огромный шар беззащитного цветка. Однако серые твари как будто не замечали этого уязвимого места. Живая плоть двух путников привлекала гарпий гораздо больше; образовав широкое кольцо, они кружили и кружили вокруг них, безгласные и молчаливые, как сама смерть.

– Сейчас бросятся, – вдруг сказала Рина. Она пошевелилась, и диски зазвенели в ее сумке. – Ты...

Девушка не успела закончить. В воздухе вдруг стало тесно от серых тел с растопыренными хвостами, яростно плещущих крыльев, когтистых лап, тянувшихся к повисшим над бездной людям. Конан стрелял и стрелял, чувствуя спиной, как мерно ходят лопатки Рины – она метала диски то с левой, то с правой руки. Хотя это оружие уступало по дальности броска арбалету, его преимуществом являлась скорость: стальные пластинки жужжали в воздухе словно рой разъяренных пчел, и киммериец видел, как серые твари одна за другой исчезают в бездне. У большинства была перерублена шея, и безголовые туловища с распластанными крыльями падали вниз, вращаясь и брызгая кровью.

Ни одна стрела Конана не пропала даром, но он вдруг обнаружил, что их так мало в сравнении с атаковавшей стаей! Колчан стремительно пустел, и киммериец, отложив арбалет, взялся за меч. Он ткнул несколько раз в жуткие морды круживших рядом чудищ, страстно желая очутиться на земле – на твердой почве, где можно было бы как следует размахнуться и по-настоящему пустить кровь этим отродьям Нергала. Воздушный полет, еще недавно так очаровавший его, казался теперь неприятной, едва ли не бессмысленной затеей, а сетка из толстых цветочных стеблей представлялась ловушкой.

Он снова ударил клинком – раз, другой, третий – но твари были увертливы. Тут, в воздухе, все преимущества оставались за ними, и лишь стрела и метательный нож могли уравнять шансы. Зарычав от ярости, Конан опять взялся за арбалет.

Завеса крыльев распалась – он даже не успел выпустить стрелу. Серые твари кружили в двух сотнях локтей от них и, бросив взгляд на жуткую стаю, киммериец не заметил, чтобы она сильно преуменьшилась. Этих чудовищных птиц было много, слишком много!

– Сколько у тебя осталось стрел? – охрипшим голосом спросила Рина.

Конан заглянул в полупустой колчан.

– Двенадцать.

– А у меня – пять дисков... Плохи наши дела!

– Будем отбиваться мечом и копьем.

– Будем. Только бы они не тронули наш цветок!

С ненавистью и тоской взглянув на хищное кольцо, что сомкнулось вокруг парящей в воздухе сферы, Конан сжал кулаки. О, если бы он мог призвать на помощь Силу! Если б он мог как прежде метнуть ослепительную и смертоносную молнию! Если б он мог зажечь жаркий шар астрального огня! Если б он мог...

Воистину, Митра жестоко покарал его! Там, в Ариме – мраком беспамятства, а здесь, в этой проклятой пропасти – бессилием! Он видел врага, он пылал гневом – и был не в состоянии добраться до него. До этих мерзких и наглых тварей, чьи пасти растягивались в глумливых ухмылках!

Скрипнув зубами, Конан снова принялся считать стрелы, потом отбросил колчан и спросил:

– Может, ты сумеешь как-то использовать Силу? Ну, раз у тебя не ладится дело с молниями, так и не надо молний... Но если ты превратишь нас в невидимок...

– Прости, но я не умею ставить защиту. Я ведь уже говорила об этом, голос Рины звучал виновато. – Я могу делать лишь то, что я могу... Лечить и предсказывать... это все, милый.

Милый! Слово скользнуло по краешку сознания Конана, не задев его. Он недовольно пробурчал:

– Если мы чего-нибудь не придумаем, лечить будет некого, детка.

Внезапно серая стая, кружившая около них, стремительно ринулась вниз, потом вверх; сразу десяток тварей повис на стеблях, терзая их зубами и когтями, а одна вцепилась в сапог Конана. Он гневно вскрикнул и начал колоть мечом, стараясь не задеть переплетений сети, в которой они висели над бездной. Рядом девушка била копьем, и с каждым ударом очередной монстр с протяжным предсмертным воплем летел вниз. Вскоре они очистили стебли от летающих тварей, перебив два или три десятка; но сотни серых чудищ по-прежнему окружали шар. Казалось, их не страшила гибель; да и могла ли она испугать отродий Нергала, повелителя смерти?

– Ну вот, – сказала Рина, откладывая дротик, – атака снизу... Теперь они либо снова бросятся на нас, либо нападут сверху. А до земли еще далеко.

– Далеко, – подтвердил Конан, всматриваясь в мерцавший под ногами туман. Ему почудилось, что громыхание на дне пропасти стало сильней, но кроме далекого и неясного гула ничто не говорило о том, что земля близка. Они могли спускаться в эту бездну несколько дней, и за это время чудовищные птицы обглодали бы их кости до зеркального блеска.

Киммериец перевел взгляд на белую стену, что медленно уходила вверх в сотне локтей от шара. Она была все такой же гладкой, с округлыми выступами и впадинами, и зацепиться там было абсолютно невозможно. Ему показалось, что скала словно бы колеблется – неторопливо и почти незаметно, то приближаясь к плывущему вниз цветку, то отдаляясь от него. Конан встряхнул головой. Возможно ли это? Не чудится ли ему? Но ветерок, которым тянуло от белой стены, бесспорно сделался сильнее...

Он хотел повернуться к Рине, поделиться с ней своим наблюдением, но девушка вдруг вскрикнула и дернула его за рукав.

– Они атакуют! Сверху, Конан! Стреляй! Стреляй, во имя светлого Митры!

Почти автоматически он вскинул арбалет, свистнула первая стрела, и ей ответило басовитое жужжание боевого диска. Воздух снова наполнился плеском крыл и предсмертными воплями падавших в бездну тварей; Конан стрелял, пытаясь не подпускать их к верхней части шара. Но что он мог сделать? Двенадцать стрел поразили двенадцать чудовищных ликов, но десятки других тварей плотным облаком опускались на красный цветок, впивались зубами и когтями в его плоть, терзали и рвали кожистую оболочку. Сфера дрогнула, накренилась под тяжестью облепивших ее серых созданий и быстрее пошла вниз.

– Все, – сказал Конан, – стрелы кончились. Да если б и остались, теперь мне до этих тварей не добраться. Хотя... – Он принялся распутывать веревку с железным крюком, которой были перевязаны мешки.

Рина, ухватившись за стебли, далеко высунулась наружу – видно, хотела разглядеть, что творится на верхней части шара. Гарпии ее не атаковали; похоже, они сообразили, что, разорвав оболочку, доберутся до своей добычи без всяких потерь.

– Их там десятка два, – сказала Рина дрогнувшим голосом. – Я не вижу... не разглядеть... но больше двух десятков на куполе не поместится. Остальные кружат сверху, словно стая воронья над падалью... – Тут она заметила в руках Конана веревку. – Что ты собираешься делать?

– Попробую зацепиться крюком о скалу. Подтянем к ней шар, и я заберусь наверх... Что нам еще остается?

Он выждал момент, когда цветок поднесло ветром поближе к белой стене, и метнул веревку. Крюк глухо лязгнул и скользнул вниз, не оставив ни царапины на блестящей поверхности, и Конан выругался. Если перед ним и в самом деле находилась грудь Первосотворенного, подпирающего верхний мир, то плоть его была тверже камня! Выбрав веревку, киммериец метнул ее снова – с прежним результатом. Над головой его шла лихорадочная возня, и внезапно густая капля цветочного сока капнула на плечо Конана. Она была алой, как человеческая кровь.

– Кажется, пришла пора прощаться, – вымолвил он, поворачиваясь к Рине.

– Кажется... – Она вздохнула, потерла ладошками побледневшие щеки. А жаль! Мне так хотелось взглянуть на величайший из храмов Митры... вымолить прощение для тебя... и еще... еще... – Голос ее стих, но губы беззвучно шевелились. Глядя в ее ясные серые глаза, Конан разобрал лишь одно слово – милый; он потянулся к девушке, чтобы обнять и успокоить ее. Нет, не успокоить – Рина, Ученица, владеющая Силой, была спокойна перед лицом смерти! Значит, ему оставалось лишь обнять и приласкать ее, сделать то, что он давно хотел.

Конан протянул к девушке руки, но вдруг зрачки ее расширились – она глядела на что-то за его спиной, полуоткрыв в удивлении рот. Киммериец еще не успел обернуться, как твари, облепившие сверху цветок, загомонили, завизжали и серой тучей ринулись в сторону. Огромная сфера дрогнула, выпрямилась, и спуск вновь стал ровным и плавным.

– Ко-нан, смо-три... – медленно, по слогам произнесла Рина, не в силах справиться с изумлением.

Он повернул голову. В белой сияющей стене разверзлась гигантская пещера, и цветок с торжественной неторопливостью плыл прямо к ней.

26. ХРАМ

Рина, тихо вздыхая, лежала в его объятиях, закинув обнаженную руку Конану на шею. Во сне туника девушки сбилась, открыв округлые колени и бархатную поверхность бедра, но киммериец глядел на юную и чистую ее прелесть без привычного вожделения. Теперь, спустя долгие дни, проведенные вместе, она уже не казалась Конану недосягаемым существом, неприкосновенной служительницей Митры, чьи тело и душа посвящены одной лишь божественной цели. Чудесным образом она вдруг превратилась в женщину, стала дорога ему, но то, что он чувствовал сейчас, нельзя было выразить грубым и плотским словом. Вожделение? Нет... Любовь? Тоже вряд ли... Он был слишком тверд, слишком силен и неукротим, чтобы любить женщину – ибо любовь предполагала самопожертвование. Нежность? Да, это было ближе всего к истине.

Они лежали в большой пещере с высоким куполом – там, где их сморил сон; неподалеку от входного отверстия плавно колыхалась карминовая сфера цветка, и пол под ними казался не каменно-жестким и холодным, а теплым и упругим, словно исполин, приютивший их в крохотной складочке своей необозримой плоти, хотел согреть и убаюкать нежданных гостей. Конан заметил, что стены тут светятся сильней, чем внешняя поверхность утеса. Струившийся из пещеры поток ярких серебристых лучей вырывался наружу, пронзая тьму на другой стороне пропасти, и исчезал во мраке. Вероятно, этот свет и отпугнул вчера гарпий, либо они вообще боялись коснуться тела гиганта; как бы то ни было, мерзкие порождения Нергала исчезли, и ничто не мешало продолжить путь.

Конан пошевелился, и Рина раскрыла глаза. Увидев, что девушка проснулась, он осторожно снял с шеи ее ладонь и сел, приглаживая растрепанную гриву темных волос; потом сунул руку за пояс, вытащил сосудик с арсайей и вдохнул бальзам. Драгоценного вендийского снадобья оставалось совсем немного – лишь на донышке фляги шуршали последние крупинки.

– Я поняла, – вдруг раздался голос Рины, – поняла, почему мне не удавалось рассмотреть все это... – Она тоже села, плавным жестом обеих рук словно охватив огромную пещеру.

– Ты говоришь о своем предвидении? О том, что оно отказало на сей раз?

– Да. Мне был послан сон... вещий сон...

Конан, не прерывая ее, вопросительно приподнял бровь, но Рина покачала головой.

– Я не буду его пересказывать. Просто я поняла, что мне доступно, и что – нет... Понимаешь, я могу предвидеть действия людей – обычных людей, таких, как мы с тобой, – она улыбнулась и, приподнявшись, оправила тунику. – Но кто способен угадать намерения бога? Мечтать об этом было бы слишком самонадеянно и грешно.

– Значит, ты думаешь, что Первосотворенный помог нам по прямому повелению Митры?

– Уверена в том. Мой сон...

Конан вдруг расхохотался, откинув голову и обнажив белые крупные зубы.

– А я считаю, что Митра и не думал нас спасать, – заявил он. – Если помнишь, вчера я пару раз пощекотал гиганта железным крюком... Вот он и проснулся!

– Ты можешь считать так, если хочешь, но я-то знаю истину! – Гибким движением Рина поднялась на ноги и начала развязывать свой мешок. Поедим?