Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

– Вот так! – наставник ткнул его сухим кулачком в грудь. – Вот так, Секира! Я знал, что ты сумеешь это сделать! – Довольная улыбка промелькнула на его лице, смягчив резкие черты. – А теперь – туда, на дорожку! И помни, ни капли не должно коснуться земли!

Но в тот самый первый раз Конан, разумеется, опрокинул чашу. То же произошло и на следующий день, и на третий, и на четвертый – пока он не понял, что может мысленным усилием накрыть сосуд непроницаемым колпаком. Тогда наступил черед всего остального – бороны с острыми бронзовыми зубцами, что торчали вверх подобно наконечникам копий; камней и толстых бревен, кои полагалось прошибать с одного удара; глубоких ям, над которыми он балансировал на канатах и узких досках; веревок и столбов, безжалостно растягивавших его тело; быстрых капель, что падали из продырявленных чаш их полагалось ловить то ртом, то ладонями или ступнями; дротиков и метательных ножей, свистевших в воздухе словно серебряные молнии; таинственного умения сливаться с камнем или деревом, растворяясь подобно тени... Все, что сулил Учитель, исполнилось, и лишь в одном, вольно или невольно, он покривил душой: высокая мачта, с которой Конану и в самом деле пришлось прыгать, была не самым последним испытанием его мужества и сил. Ему пришлось еще прогуляться по рву, заполненному углями; только теперь они светились словно огненные рубины, и подымавшийся кверху жар мог расплавить бронзовую оковку щита. Но к тому времени Конан научился смыкать вокруг тела незримый кокон, и пламя, пытавшееся лизнуть его босые ноги, уже не страшило киммерийца.

На десятый или двенадцатый день он вышел на учебную арену и встал напротив наставника. В руках у Конана был меч; старец вооружился недлинной тростью из черного дерева толщиной в палец.

– Рази! – приказал он. – Рази, Секира!

Сверкнул клинок, раздался сухой удар дерева о сталь, и лезвие прошло на ноготь от смуглого плеча Учителя. Он отступил на шаг, Конан продвинулся на шаг вперед.

– Рази, Секира, рази!

Посыпались стремительные удары. Киммериец то бил сплеча, то делал коварный боковой выпад, пытаясь достать колено или локоть противника, то посылал меч подобно копью, целя в живот или грудь, то внезапно перебрасывал его из руки в руку в надежде обмануть старца, то на мгновение прятал клинок за спину, намереваясь перейти к внезапной атаке. Многие фехтовальщики во многих странах некогда учили его, а самым главным учителем была жизнь, из года в год висевшая на кончике меча; клинок давно стал продолжением руки Конана. Но...

– Рази, Секира, рази! Быстрее! Еще быстрее!

Сухо щелкала трость из черного дерева, едва заметно касаясь плоскости меча, и разящая сталь проносилась мимо цели. На ноготь, на волосок – но мимо! Это нельзя было счесть колдовством; Учитель не творил заклинаний, не наводил чар невидимости и неуязвимости – лишь размахивал тоненьким жезлом, который можно было переломить одним усилием пальцев. Но жезл сей охранял его лучше стальной кольчуги и тяжелого двуручного меча.

– Рази, Секира!

Они точно танцевали вокруг арены, раз за разом двигаясь по кругу; Конан рубил и колол, пытаясь достать старика, тот отступал, уворачивался, легкими движениями трости парируя удар за ударом. Черная, матово блестевшая палочка летала в его руках, била то по острию, то по середине клинка, окружая наставника незримой броней; Конан не мог пробиться сквозь нее.

– Быстрее, Секира! Рази!

Внезапно зрачки цвета янтаря вспыхнули, и на киммерийца посыпался град ударов. Теперь Учитель не только защищался; он нападал, и черная трость принялась гулять по плечам и ребрам Конана. Этот старец был воистину полубогом – ни одно человеческое существо не могло бы орудовать палкой с подобной скоростью! На каждый удар он отвечал тремя, успевая отклонить меч и чувствительно хлестнуть противника. На коже киммерийца начали вздуваться рубцы.

– Рази, Секира!

Но, едва подав эту команду, Учитель вдруг остановился, вытянул левую длань с раскрытой ладонью вперед, и Конан ощутил, как руки его онемели. Тяжело дыша, он опустил меч и рухнул бы вперед, но некая упругая незримая стена удержала его.

– Омм-аэль! Клянусь Светозарным, так дело не пойдет! – Наставник укоризненно приподнял густые брови. – Ты сражаешься мертвой сталью, северянин, и руки твои мертвы... Ты не используешь Силу! Ни один из тех приемов, которым уже обучился! Почему?

– Что я должен делать? – ответил Конан вопросом на вопрос.

– Вначале успокой дыхание... набери воздуха в грудь... с ним придет Сила... Ты чувствуешь ее? Ощущаешь?

Конан кивнул. Это было уже знакомо: вначале слабое покалывание в висках, потом теплая волна накатывала с затылка, спускалась вниз, к плечам и груди, заставляла трепетать мышцы живота и ног... Вместе с ней приходило успокоение; затем плоть наливалась новой силой, словно после сна или долгого отдыха. Он выпрямился, омытый астральной энергией; сейчас ему казалось, что схватка только-только началась.

– Так, хорошо... – Учитель похлопал его тростью по правому плечу. Хорошо... Ты снова бодр и свеж... А теперь попробуй поделиться Силой с этой своей рукой... – Трость опять хлопнула. – Пусть она течет вниз, к запястью, к ладони и пальцам... Переходит в рукоять... струится вдоль лезвия... все дальше и дальше, к самому острию... вот так... хорошо...

Киммерийцу показалось, что меч Рагара, который он сжимал в руках, вдруг вспыхнул и зазвенел – точно так же, как неким вечером много дней назад, во время привала у руин древней башни, затерявшейся на рубеже пустыни и степи... Глаза его изумленно расширились, но резкая команда Учителя – "Рази!" – оборвала цепочку воспоминаний. Он вскинул клинок и нанес удар.

И снова они танцевали по арене, снова дерево с сухим щелчком отражало сталь, снова звучало неумолимое "Рази!", смешиваясь с тяжким дыханием Конана, снова пот жег глаза и воздух со свистом вырывался из глотки... Круг за кругом двигались бойцы, пока клинок и трость, соединившись очередной раз, не положили конец схватке: вместо привычного щелчка раздался короткий свистящий звук, и обрубленный кончик жезла упал на землю.

– Омм-аэль! – Учитель торжественно поднял руки к небу, и Конан увидел над его ключицей царапину, что наливалась кровью. – Омм-аэль! Ты молодец, Секира! Теперь я вижу, что ты умеешь не только бегать по бревнам с чашкой воды на голове!

Киммериец бросил меч на песок и в немом изумлении уставился на алую черточку. Впервые его оружие коснулось кожи наставника! Его священной неуязвимой плоти! Внезапно странный трепет объял Конана и, опустив взгляд, он произнес:

– Прости, отец мой... Я не хотел...

– Хотел! – Зрачки старца блеснули, словно у завидевшей добычу хищной птицы. – Хотел, Секира, и потому добился своего! А это... – он небрежно скосил глаз на царапину, и кровь вдруг перестала течь, – это пусть тебя не тревожит. Подними свой клинок и давай сойдем вниз... давай прогуляемся по саду, послушаем, как шелестят листья и травы, поговорим...

Прогулка означала очередное поучение, и Конан, сунув меч под мышку, довольно усмехнулся; старик слов на ветер не бросал. Они неторопливо пересекли ристалище, спустились на полукруглую площадку при пещере маленький балкон, прилепившийся к склону горы над широким полумесяцем древесных крон – потом направились вниз, к саду, струившему свежие ароматы зелени. После занятий наставник любил гулять среди яблонь, и Конан не удивился, когда старец свернул прямиком к ним.

Некоторое время оба шли в молчании, вдыхая чистый сладкий запах листвы, цветов и плодов. Привычная смена сезонов не имела власти над садом Учителя; здесь одни фруктовые деревья стояли в цвету, на других уже наливались завязи, а третьи плодоносили, раскинув над землей отягченные румяными яблоками, золотистыми абрикосами и персиками ветви. Разумеется, это было чудом – одним из многих и многих чудес, к которым киммериец уже начал привыкать; таким же, как синеватый огонь в очаге или теплые дожди, выпадавшие по ночам. Они орошали сад, но ни одна капля не падала на безжизненные барханы пустыни.

– Где ты привык носить меч? – внезапно спросил Учитель.

– Здесь! – прижав клинок локтем, Конан хлопнул себя по левому бедру.

Его наставник неодобрительно покачал головой.

– Плохо. Плохо по многим причинам. – Он прислонился спиной к стволу яблони, прикрыл глаза и начал свои объяснения – как всегда, скрипучим клекочущим голосом, который в первые дни казался Конану похожим на карканье ворона. – Запомни, Секира, длинный меч у бедра носят только никчемные болваны... олухи, которым оружие нужно, чтобы покрасоваться или творить неправые убийства... придворные щеголи, разбойники с большой дороги, солдаты...

– Солдаты?

– Да, солдаты. Жалкие твари, что сражаются за золото... Но разве они умеют убивать? Ха! – На лице Учителя изобразилось откровенное презрение. Итак, запомни: у пояса длинный меч висеть не должен. Короткий клинок, кинжал, нож – другое дело. Длинному же мечу место на спине!

С этим Конан был полностью согласен. Он любил прямые длинные мечи по-настоящему длинные, позволявшие одним ударом свалить двоих – однако такое оружие никак нельзя было прицепить к поясу. Разве что подвесить на короткой перевязи, но тогда навершие рукояти почти упиралось в подбородок.

Все эти соображения мгновенно промелькнули в голове киммерийца, однако он спросил:

– Почему, Учитель?

Все так же не раскрывая глаз, старец принялся пояснять:

– Ножны меча бьют по ноге – это плохо; ноги во время схватки должны быть свободны... Напомню тебе, Секира, ноги важнее рук – даже для Ученика, владеющего Силой. Ты должен двигаться, ибо движение, стремительное и непрерывное, залог победы. Но чтобы скакать, прыгать, приседать, падать на колени, делать шаги и шажки, нужны ноги. И рядом с ними – или промеж них не должно болтаться ничего лишнего... ничего, кроме дарованного мужчине светлым Митрой...

Конан ухмыльнулся. Его наставник продолжал:

– Подвешенный к поясу меч нельзя быстро пустить в дело. Ты выхватил его, но в этот миг он повернут острием к тебе же самому, к твоему животу и промежности. Надо повернуть и поднять его, чтобы нанести удар – а это время, парень! Время, за которое можно прикончить двоих или самому расстаться с жизнью! Если же меч висит на спине, ты рубишь сразу, с полного замаха. Ты можешь отсечь голову или плечо и, опуская клинок, поразить второго противника в бок, грудь или ногу... Ты, северянин, не вчера взялся за рукоять меча и понимаешь, о чем я говорю...

Разумеется, Конан понимал; неосознанный опыт сотен стычек и десятков сражений год из года накапливался в его памяти, и сейчас наставник лишь приводил эти знания в порядок.

– Теперь представь, что у тебя два меча, – старец, приподняв веки, устремил взгляд в белесовато-голубые, дышащие зноем небеса. – Два меча это очень важно, Секира! Только настоящий воин умеет биться двумя мечами или, скажем, мечом и топором... Искусство, доступное немногим... вот почему я назвал в числе никчемных и наемников-солдат, тех, кто сражается с мечом и щитом. Запомни: в бою ты наступаешь, а не обороняешься, и щит с панцирем тебе не нужны. Лучший способ спасти свою жизнь – убить противника. Убить быстро, стремительно! И если врагов много, для этого нужны два клинка... да, два...

Он задумался, медленно кивая головой, словно эти слова нуждались в подтверждении. Конан терпеливо ждал, тоже прислонившись спиной к шершавому и теплому стволу; от цветущих яблонь накатывались тягучие и плавные волны энергии, не будоражившей, а, наоборот, умиротворявшей душу – словно неторопливые океанские валы, покачивающие двух людей, старого и молодого, в своих ласковых объятиях. Покой, тепло, свежий аромат листвы, тишина, нарушаемая лишь птичьим посвистом да жужжанием пчел... Среди этой благодати странно звучали слова о том, как быстрей и лучше прикончить человека. Конан, однако, внимал им едва ли не с благоговением; к тому же, речь шла об убийстве, совершаемом по воле бога, во имя торжества Великого Равновесия.

– Два меча... – повторил Учитель, похлопывая себя по сухим мускулистым бедрам. – Если держать их здесь, сын мой, то вытащить оба разом нелегко... вдобавок, руки пойдут наперекрест, и ловкий мечник отрубит тебе обе кисти одним ударом... А за спиной – куда удобнее! Неуловимо быстрым движением руки старика взметнулись вверх, к плечам, затем он выбросил их вперед, словно рассекая невидимыми клинками врагов. Конан невольно вздрогнул, сообразив, что ему не удалось бы парировать этот выпад – ни с одним мечом, ни с двумя, ни с помощью чудодейственной Силы Митры, которую он начал постигать. Впрочем, мастерство Учителя не вызывало у киммерийца ни зависти, ни страха, одно лишь восхищение; все-таки этот старец был почти что богом, и смертному не стоило мечтать о том, чтобы с ним сравниться.

Он вспомнил недавнюю схватку – меч против трости – и невольно скривил губы. Удалось ли ему в самом деле пробиться сквозь защиту наставника? Или тот поддался, пропустил удар, чтобы вселить уверенность в ученика?..

– Если встретишь воина с двумя клинками за спиной, – внезапно произнес старец, – это будет, скорее всего, один из наших. Не скажу наверняка, но скорее всего так... Пошли ему призыв, частицу своей Силы, и тогда узнаешь...

Конан кивнул; перед мысленным взором его проплыли строгие лица Фарала и Рагара, потом их сменила лукавая улыбчивая физиономия Маленького Брата. Кажется, бритунец таскал за спиной меч и лук? Огромный меч и огромный лук, едва ли не больше его самого...

Вздохнув, Конан улыбнулся и прикрыл глаза; аромат цветущих яблонь и тихий шелест листвы нагоняли дрему.

Но сад Учителя служил не только местом прогулок и бесед; иногда они занимались здесь, и всякий раз Конана ожидало новое чудо.

В первые дни его нередко охватывало сомнение, можно ли назвать садом этот зеленый оазис, прилепившийся на безжизненном каменистом склоне. Фактически, эта обширная роща – почти две тысячи шагов в длину и две сотни в ширину – состояла из нескольких садов, и все деревья, кусты и травы, что росли тут, поражали огромными размерами и цветущим видом. Это казалось странным, ибо единственный родник, бивший из скалы в западной части сада, рядом с маленьким огородиком, явно не предназначался для орошения; его воды попадали в неглубокую округлую выемку в камне, и ни одна струйка из этого озерца не тянулась к пышной растительности и сочной изумрудной траве.

Когда Конан спросил наставника о причинах столь удивительного благоденствия, царившего в саду, старик поднял глаза к палящему безоблачному небу и сообщил, что на то была – и есть! – воля всемогущего Митры, посылающего ночами теплые дожди. Великий бог пожелал, чтобы на этом клочке земли меж гор и бесплодной пустыней все цвело, росло, плодоносило, благоухало – и, промыслом его, так и случилось. Омм-аэль!

В истинности этого утверждения сомневаться не приходилось – как и в том, что никто не сумел бы счесть всех молчаливых обитателей зеленого оазиса на склоне горы. Их количество казалось беспредельным! И росли они в весьма причудливом порядке.

Тут были фруктовые деревья, усыпанные яблоками, золотистыми зингарскими апельсинами, гранатами из Аргоса, сливами, персиками, крупными синеватыми фигами... Подобного изобилия Конан не видел даже в тщательно лелеемых дворцовых садах восточных владык! Рядом с яблонями, сливами и финиковыми пальмами тянулись к небу темно-зеленые свечи кипарисов и стройные сосны с киммерийских гор; раскидистые аквилонские дубы простирали свои узловатые ветви над зарослями сирени, акаций и бамбука; мощные стволы вязов и кленов темнели рядом с белыми колоннами берез с Пиктского Побережья; горьковатый запах осин с унылых гиперборейских холмов смешивался с благоуханием цветущих магнолий. Это казалось невероятным, но это было так! Юг и север, запад и восток сошлись в этом забытом людьми краю, мирно сосуществуя под жарким солнцем пустыни!

В расположении деревьев чувствовалась странная система, которую не мог постичь варварский ум киммерийца. К примеру, раскидистые яблони росли на небольшом холме в центре сада, обрамляя его вершину тремя концентрическими окружностями; в их благоуханном кольце был заключен треугольник из десятка персиковых и абрикосовых деревьев. Дубы и буки образовывали плавно изогнутую фигуру, напоминавшую Конану рассеченный сверху донизу бокал; самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не смогли бы обхватить и трое мужчин, рос внутри этого незамкнутого овала. В одном уголке этого странного сада витали пронзительные и чистые запахи смолы и хвои; там высились золотистые столбы сосен и кедров, оттененные седым изумрудом асгардских елей. Неподалеку находилась беседка, увитая виноградной лозой, толстой, высокой и обильно плодоносящей: прозрачно-зеленые и густо-фиолетовые гроздья величиной с человеческую голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.

Существовала в этой необычной роще и каста особо благородных – или, наоборот, отверженных, что занимали либо отдельное место, либо бросались в глаза своим экзотическим и непривычным видом. Сразу за родником и крохотным озером красовалась пара гигантов вчетверо или впятеро выше самых огромных сосен; они уходили в синеву словно две чудовищные колонны, поддерживающие купол небес. Учитель называл их секвайнами, Стражами Неба, и как-то заметил, что в доступном людям мире, от льдов Ванахейма до джунглей Куша, подобных великанов нет. Они росли в какой-то далекой и таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана.

Зато железное дерево, не очень высокое, но мощное, кряжистое, с налитым темной силой стволом, перебралось сюда явно из Куша или Зембабве. Оно стояло в полном одиночестве на восточной границе сада, и почва вокруг него была сухой, лишенной покрова трав и мха.

В остальных же местах и трав, и мхов, а также лишайников, папоротников, кустов и цветов, пышных и ярких или совсем скромных, вполне хватало. Если б Конан еще смог как-то перечесть деревья, то для остального зеленого воинства эта задача казалась неразрешимой. Всевозможные травы и цветы покрывали землю у подножий стволов, торчали меж живописно разбросанных камней, окаймляли узкие песчаные дорожки, теснились рядом с водой, у родника и маленького озера; буйное и необозримое изумрудное королевство, в котором Учитель знал каждый стебелек, каждый лист и каждую ветвь.

Вначале Конан думал, что сад служит старцу местом отдыха и средством пропитания – его плодами можно было бы накормить не один десяток людей. Но однажды утром, когда Учитель направился после трапезы в свой зеленый оазис, киммерийцу довелось узнать об истинном его назначении. Нет, не прохлада и свежий воздух, не сочные фрукты, не цветочные ароматы и даже не красота являлись главным богатством сей удивительной рощи; она предназначалась для более серьезных дел, чем созерцание деревьев и трав или отдых под тенистыми ветвями. Сад, как и все, что окружало наставника, был средоточием астральной Силы.

В один из дней они неторопливо брели по дорожке мимо строя цветущих и усыпанных плодами яблонь, направляясь к гигантскому дубу, чья раскидистая крона торчала над зелеными шапками более мелких собратьев, словно кровля главной замковой цитадели над угловыми башнями и донжонами крепости. Дуб этот стоял посреди поляны, обрамленной с севера овальной линией других дубов и буков; почему-то он казался Конану похожим на камень, заложенный в огромную пращу. С южной стороны поляна резко обрывалась; склон горы, каменистый и безжизненный, отвесно шел вниз. Там, на глубине десяти или двенадцати длин копья, расстилался песок.

– Помнишь, что я говорил тебе о Силе? – насупив густые брови, старик взглянул на своего ученика. – О той божественной эманации, что истекает из вечного астрала? Она дарована всем, и людям, и неразумным тварям, и тому, что растет на земле, на дне океана или в глубине пещер. Даже камни, песок, вода и льды поглощают ее... Но! – Он поднял сухой палец и покачал им перед носом. – Но ты должен знать, что и люди, и камни, и деревья по-разному накапливают Силу. Сейчас я веду речь не о том, парень, что одни умеют пользоваться божественным даром, а другим оное почти недоступно... Старец протянул руку, и большое яблоко сорвалось с ветви, угодив прямо в его ладонь. Он сунул плод киммерийцу и продолжал: – Нет, я говорю не о сознательном владении астральной силой, а о том, что в одних вещах ее собирается больше, в других меньше; одни притягивают ее, высасывают, поглощают, накапливают, другие – отбрасывают, отдают...

Конану эти речи представлялись смутными и не относящимися к главному – к науке убивать. К примеру, поучение о клинках, которые нужно было носить за плечами, выглядело куда более конкретным и полезным! Тем не менее, он решил выказать интерес к словам наставника, пусть не совсем понятным, но, без сомнения, мудрым.

– Отбрасывают? – повторил он, наморщив лоб. – Как, Учитель?

– По-разному, парень. Иногда так, как летит копье и стрела, или так, как движется щит в руках воина, как мчится гонимая ветром волна... Гладко, плавно, непрерывно – или скачком, подобно поднятой в галоп лошади.

И эти слова были непонятными, хотя Конан уже научился ощущать Силу, о которой толковал Учитель. То была не привычная ему мощь собственных мышц, а нечто иное, таившееся в нем самом и в окружающем мире; некая незримая субстанция, которую он еще не умел посылать в цель словно брошенный дротик, но уже мог концентрировать, прокатывать теплой волной от темени до пят, направлять к ладоням, пальцам – и дальше, в клинок или древко копья, которое держал к руках. Он научился чувствовать ее приливы и отливы, напоминавшие бег океанских валов, гонимых из небесного пространства невидимым ветром. Несомненно – как и утверждал наставник – то было божественное дыхание Митры, Великого, Светозарного, Могущественного, способного повергнуть и Сета, Змея Вечной Ночи, и темного Нергала, и Ледяного Гиганта Имира, и, вероятно, даже грозного Крома, повелителя Могильных Курганов... Впрочем, все эти страшные божества могли оказаться лишь разными обличьями Владыки Света, в которых ему угодно было принимать поклонение людей. По словам Учителя, Митра вовсе не являлся вселенским воплощением доброты; он был хранителем Великого Равновесия, необходимыми частями коего были и Добро, и Зло.

Они подошли к огромному дубу, и старец, коснувшись ладонью черной бугристой коры, сказал:

– Ты видишь источник Силы, дарованный нам Митрой... – он поднял руки вверх, на уровень груди, обратив их ладонями друг к другу, и нараспев произнес: – Омм-аэль! Да славится Великий!

– Омм-аэль! – покорно повторил Конан, с интересом наблюдая, как воздух меж ладонями Учителя потемнел, словно там сгущалась крохотная грозовая тучка.

– Омм-аэль! – снова воскликнул старик и резко выдохнул. Теперь перед ним плавало не темное сгущение, а маленький ослепительный шарик, куда более яркий, чем тот, что горел в очаге. Внезапно он вспыхнул еще сильнее, и на юг, в пустыню, метнулась молния – ослепительный столб света, напоминавший чудовищное копье. В лицо киммерийцу пахнуло жаром, он инстинктивно зажмурился, а когда открыл глаза, барханы внизу, в тысяче шагов от него, дымились. Но не только дымом был помечен след огненного потока; там, где он пролетел над пустыней, в лучах солнца блестела стеклянистая полоса оплавленного песка.

Молния! Подобная тем, которыми Рагар бился с демонами разбушевавшегося вулкана! Только более мощная, более яркая, более стремительная...

– Отец мой! – Конан, потрясенный, взглянул на спокойное лицо старика. – Я тоже так смогу? Когда?

Тот слабо улыбнулся и опустил руки.

– Так – не скоро... лет через сто или двести, если Митра удостоит тебя долгой жизни... – Наставник протянул руку и потрепал Конана по плечу. – Слушай и не отвлекайся по пустякам, парень! Запомни: дуб собирает Силу собирает и отдает ее человеку. Буки, грабы и клены тоже, но дуб щедрее всех... Видишь, как посажены эти деревья? – Старик кивнул на плавно изгибавшуюся линию темных стволов и зеленых крон. – Они накапливают астральную эманацию и пересылают сюда, своему старейшине... – Ладонь наставника вновь погладила бугристую кору. – А я взял у него все накопленное и выплеснул в пески! Ты сам видел, что получилось, да?

– Да, – подтвердил Конан.

– Омм-аэль! Хорошо! Значит, ты убедился, что Сила годится не только для того, чтобы кипятить воду в котелке.

– Клянусь Кро... – Конан проглотил окончание. – Я никогда так не думал! Ты же знаешь, Учитель, я делаю все, что велено тобой... и я уже чувствую.... чувствую.... – у него не хватало слов.

– Чувствуешь? – Глаза старца сверкнули. – Да, чувствуешь, я знаю! Ты быстро учишься, парень... Ну, теперь ты понял, на что может подвигнуть смертного дыхание Митры? Что может творить владеющий Силой? – Старик вытянул руку, указывая на блестящую полосу, что уходила к горизонту.

– Может разрушить крепость... сжечь город... – прошептал Конан, будто зачарованный.

– Десять городов, если призвать на помощь все это воинство, наставник повернулся и плавным жестом обвел теснившийся перед ними строй дубов. – Для тебя, однако, подобное еще недостижимо; ты должен научиться концентрировать собственную эманацию и принимать помощь хотя бы от одного дерева.

Он вновь двинулся по тропинке, что извивалась по всему саду, от родника и озера на западном конце до железного дерева на восточном. Конан шел следом за наставником, отступив на шаг.

– Итак, запомни: дуб даст тебе Силу, сосна оттянет ее избыток, яблоня разравняет, распределит меж членов тела, погрузит в покой... Яблоня доброе дерево, самое доброе среди всех... запомни это, Секира... поднять холодную сталь на яблоню – все равно, что зарубить младенца... яблони должны умирать сами, как люди... от старости, бури или небесного гнева...

Наставник еще что-то пробормотал себе под нос, но Конан не расслышал. Они поднялись на яблоневый холм и шли теперь мимо фруктовых деревьев, что росли на самой вершине. Старик махнул на них рукой.

– Эти все лечат, посылая целительную Силу в определенные места... Персик собирает ее в груди, абрикос и слива – в животе, фиги в горле; виноград же излечивает тех, кто страдает бессилием.

– А огромные деревья из-за моря? – Конан повернул голову к озерцу, над которым возносились гигантские колонны секвайн.

– О, они любимцы Митры! Если встать между ними в ясный полдень или звездную ночь, можно услышать не только дыхание, но и голос пресветлого бога! Однако я редко хожу к ним... лишь когда Он велит...

– Он? – прошептал киммериец. – Ты хочешь сказать, Учитель...

– Да. Что тут удивительного? Каждый может говорить с богом, и не только мне Митра шлет свои повеления. Одни выслушивают их у алтарей, другие – во сне... а я – тут, рядом с дубом у своей пещеры или около Небесных Стражей... Место не хуже прочих, а?

Конан покачал головой.

– Не думаю, что те, кто бездельничает в храмах и бьет поклоны у алтарей, в самом деле удостаиваются милости Митры. Эти ублюдки наложили бы в штаны от страха, заслышав голос Светозарного! Пожалуй, Учитель, ты единственный человек, с которым Митре есть о чем поговорить!

– Хмм... единственный... Это было бы печально, Секира! Тем более, что вряд ли я принадлежу к человеческому роду. Слишком много прошло времени... слишком много... и я наполовину уже там... – Старик поднял глаза к небу, и на лицо его легла печать умиротворения и тихой грусти.

Покинув сад, они начали подниматься по лестнице, что вела к пещере и на тренировочную площадку. Наставник больше не произнес ни слова; молчал и Конан, размышляя над странной обмолвкой своего Учителя.

17. ПОСТИЖЕНИЕ

Тот день запомнился Конану надолго.

Утром он, как всегда, почистил овощи, уже без удивления отметив гигантские размеры моркови и свеклы; что касается капустных кочанов, то ими, пожалуй, можно было бы заряжать катапульты. Странно, но теперь, по прошествии полной луны, ему совсем не хотелось ни мяса, ни вина; вкус овощной похлебки и сладковатых лепешек из плодов хлебного дерева сделался привычным и уже не пробуждал тоску по жаркому. Впрочем, Конану было известно, что мясо, вино и прочие радости жизни не находились под запретом для Учеников – они странствовали в миру и принимали все, чем мир мог одарить их, от чаши хмельного до женских объятий. Членство в незримом ордене слуг Митры не требовало аскезы или нарочитого отказа от плотских удовольствий; во всяком случае, это каждый решал сам для себя – так, Рагар предпочитал умеренность в еде, а Маленький Брат, веселый бритунец, любил поесть и выпить. Ученики были разными людьми и, кроме тайн Великого Искусства, их объединяли только две вещи: служение Митре и обет не совершать напрасных убийств.

Итак, в то утро Конан набрал в котелок воды, бросил в него нарезанные овощи и подвесил к треножнику над чистыми камнями очага. Выпрямившись, он собирался уже отступить в сторону, освободив место для Учителя, который вызывал огонь, но вдруг сильная сухая ладонь старца легла на его плечо. Он снова присел перед котлом, вывернув шею и глядя на своего наставника снизу вверх; тот имел вид торжественный и странный – пожалуй даже, праздничный.

Некоторое время они пристально смотрели друг на друга: взгляд янтарно-золотистых зрачков все глубже проникал в синие глаза киммерийца, пока тот не моргнул в недоумении.

– Готов? – спросил Учитель, и Конан снова моргнул, все еще не понимая, чего хочет старец. Но тут рука наставника повелительно протянулась к очагу, и он сообразил, что его ждет.

Этот молчаливый приказ не вызвал у Конана удивления, ибо в последние дни чувство нерасторжимой связи с астральными потоками все усиливалось и крепло. Теперь, во время долгих своих медитаций, он начал ощущать не только нисходившие с небес волны тепла, но и невидимую энергию, источаемую деревьями, травами, водой и камнями – верный признак того, что дар великого Митры прорастает в плодородной почве. Иногда вибрации астрала заставляли трепетать каждый его волосок, каждую мышцу; плоть изнемогала под бременем сладкой тяжести, и Конану казалось, что еще немного, и что-то мощное, стремительное, ослепляющее вырвется наружу, покинет его тело, умчится в пространство...

Глубоко вздохнув, он повернулся к очагу, расставив руки привычным уже движением: ладони словно бы превратились в две неглубокие чаши, направленные друг к другу, пальцы плотно сжались, расслабленные мышцы ловили первые признаки тепла.

Знакомое покалывание в висках, потом – жаркий вал, накативший с затылка... Он успел мысленно оседлать это неистовое течение; теперь он как бы мчался на гребне огромной волны, странным образом направляя ее своим желанием – туда, к ладоням, к пальцам, к двум чашам из живой плоти! Он чувствовал, как Сила струится вниз, раздваиваясь меж ключицами; он проследил оба потока, что нисходили по предплечьям к локтям и, плавно огибая их, устремлялись в кисти. Словно речные воды, мелькнуло в голове; да, словно речные воды, заполняющие каналы, рвы и совсем мелкие канавки...