Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Мэнсон Майкл
Конан и дар Митры

Майкл МЭНСОН

КОНАН И ДАР МИТРЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

Решив написать книгу о приключениях Конана-варвара, я оказался в довольно затруднительной ситуации. Этот авантюрист и разбойник мне чрезвычайно симпатичен. Однако я не хотел браться за три или четыре вещи, описывающие проходные и практически не связанные друг с другом эпизоды из жизни могучего киммерийца; мне казалось более интересным создать большой и цельный роман, представляющий Конана читателю на протяжении десяти или пятнадцати лет. Это позволило бы не только живописать его битвы и победы, но и уделить внимание развитию характера нашего героя и взглядам, которые, разумеется, не могли оставаться одинаковыми в пятнадцать, двадцать пять и сорок лет (даже у такого варвара, как Конан-киммериец).

Меня особенно интересовали его юные годы, ибо в период от шестнадцати до восемнадцати лет, описанный в романах Дугласа Брайана, Стива Перри и других, Конан предстает перед нами уже сложившимся человеком, весьма опытным и уверенным в себе, без каких-либо следов присущей юношескому возрасту мечтательности или хотя бы раздумий о выборе пути, о своей дальнейшей судьбе. С подобной концепцией можно поспорить, ибо Конан-подросток должен все-таки отличаться в психологическом плане от взрослого тридцатилетнего мужчины.

Мне стало ясно, что отдельные части задуманного мной романа должны были определенным образом "врезаться" в уже существующие конановские историографию и хронологию, созданные трудами самого Роберта Говарда и его последователей. Это оказалось трудной задачей, особенно при выборе самого первого эпизода – ибо произведения, в которых описаны юность Конана, следуют друг за другом весьма плотно, с крайне незначительным временным разрывом. Напомню, что в романе Дугласа Брайана "Песня снегов", посвященном гиперборейскому пленению Конана, нашему герою около шестнадцати лет; освободившись же из гладиаторского заведения в Халоге, он бежит на юг и, спустя три дня, добывает себе меч ("Страшилище в склепе", Картер и Спрэг де Камп). Затем, на пути в Замору, он оказывается в Бритунии (Говард и Перри, "Конан бросает вызов"), после чего претерпевает целую серию приключений, описанных в романах и новеллах "Конан и повелители пещер", "Золото гномов", "Башня Слона", "Диадема богини", "Меч Скелоса", "Священная роща", "Черный камень Аманара" и "В зале мертвецов". В результате всех этих кровавых передряг и многочисленных стычек с ворами, разбойниками и магами, он приобретает весьма значительный жизненный опыт, превращаясь из шестнадцатилетнего мальчика в мужчину двадцати с лишним лет; тем самым путь описания Конана-подростка оказывается прочно перекрытым.

Учитывая это обстоятельство, я выбрал для первой части своего романа тот период времени, когда юному Конану только-только исполнилось пятнадцать. Согласно примечаниям Говарда, предшествующим его новелле "Башня Слона", нашему герою еще не было и пятнадцати, когда он участвовал в штурме аквилонской крепости Венариум; затем он некоторое время жил в Киммерии, пока, после неудачного набега на Гиперборею, не очутился в гладиаторской казарме Халоги. Можно полагать, что до этого пленения Конан не просто "жил в Киммерии", а принимал участие в различных набегах и военных экспедициях своих разбойных соотечественников; скорее всего, они были направлены против тех же гиперборейцев, исконных врагов киммерийцев. Итак, я предположил, что один из таких походов завершился не слишком удачно, но юный Конан не сразу вернулся на родину, а, влекомый любопытством, совершил странствие к северо-западным берегам Вилайета. Таким образом, в хронологическом отношении "Неудачник", первая часть моего романа, предшествует событиям, описанным в "Песне снегов" Дугласа Брайана.

Второй эпизод (встреча Конана с Маленьким Братом и уничтожение чудовища в ущелье Адр-Каун) происходит на границе между Офиром и Кофом, когда Конан пробирается из Коринфии в Туран, чтобы поступить на службу в войско Илдиза Туранского. В хронологическом отношении вторая часть романа врезается между новеллами Говарда и Спрэг де Кампа "Багряный жрец" и "Рука Нергала"; в первой из них Конан убивает в Коринфии жреца Набонидуса и бежит в Туран, во второй он уже находится на службе в войске Илдиза и сражается с конницей мятежного Мунтассем-хана. В это время Конану уже более двадцати лет (предположительно – двадцать один-двадцать два). Прочие части романа относятся к тому периоду жизни Конана, который практически не описан в публикациях на русском языке. Так, в небольшой повести Говарда и Спрэг де Кампа "Сокровища Гвалура" киммерийцу около двадцати пяти лет, а в новелле Говарда "Родится ведьма" – уже тридцать три. В связи с этим "провалом" в биографии Конана я приурочил действие четырех последних частей к тому моменту, когда нашему герою тридцать лет – немного меньше или немного больше, так как описанные мной события занимают около года.

Необходимо также отметить, что третья часть "Усмирение огня" определенным образом связана с другим моим романом о Конане и волшебнице Дайоме – так, у меня упоминается некое поручение, выполненное могучим киммерийцем по приказу этой чародейки, повелительницы далекого острова в Западном океане.

Многие местности, страны и города, встречающиеся в моем романе, читатели встретят впервые. К их числу относятся: город и порт Шандарат, расположенный на берегу Вилайета (у самой северной границы Турана); Жемчужные острова, лежащие в море к востоку от Шандарата; порты Хабба и Хот, находящиеся на юго-восточном побережье Вилайета (примерно напротив Аграпура); города Селанда и Дамаст, между которыми простирается плоскогорье Арим – вся эта страна лежит на половине пути между южной оконечностью Вилайета и державой Меру; горная цепь к северу от Дамаста, ограничивающая Гирканскую пустыню (место, где живет Учитель); и, наконец, подземный мир, в котором путешествует Конан в последней части романа.

В заключение я хочу принести глубокую благодарность Кристоферу Гранту и Полу Уинлоу, оказавших мне большую помощь в датировке различных эпизодов из жизни Конана, и своему сыну, принявшему самое активное участие в создании этого романа.

Майкл Мэнсон. Марчентер, 1995 г.

ПРОЛОГ

Конан Киммерийский, величайший из героев, когда-либо державших в руках меч, родился на поле битвы, под звон клинков, яростные клики сражающихся и рев боевого рога. Ему было назначено стать воином, и он им стал; но, кроме того, ему пришлось овладеть множеством иных искусств и умений, небесполезных как для простого солдата, так и для великого правителя.

Жизнь в северных странах, среди диких гор Киммерии и снежных равнин Ванахейма, Асгарда и Гипербореи, не привлекала Конана; подростком он мечтал о благодатных южных странах, о могучих и обширных королевствах Аквилонии и Немедии, Заморе, Офире, Зингаре и Аргосе, о жарком Туране, таинственной Стигии, стране колдунов, и далеком Кхитае. Тогда он еще не знал, что будет делать в южных землях, какой путь изберет, однако его не покидала уверенность, что добрый клинок и твердая рука помогут ему завоевать место под солнцем. И он отправился на юг, на изобильный и богатый юг – в поисках своей судьбы, своей державы.

Но до этого было еще далеко. Времена зрелости еще не наступили, и пока что Конан являлся одним из многих авантюристов, одним из тысяч северных варваров, искавших счастья и добычи среди равнин и гор юга.

В юности и в молодые годы он был вором, обучившись этому ремеслу в Заморе, контрабандистом, разбойником с большой дороги, пиратом, плававшим в Западном океане у берегов Зингары, Аргоса, Шема и Стигии или скитавшимся по водам огромного внутреннего моря Вилайет. Несколько месяцев Конан провел в войске Илдиза Туранского, дослужившись до капитана; потом дезертировал, поссорившись с одним из влиятельных военачальников. Свою карьеру наемника он продолжил в Немедии и Офире; затем, под именем Амры, пиратствовал у Черного Побережья, после чего перебрался на восток, в степи и горы на границе с Вендией, где командовал то шайкой мунган, то разбойниками афгулами. Конану было уже за тридцать пять, когда он вновь вернулся к ремеслу моряка, плавая под вымпелами Зингары или под черным корсарским флагом, но роль капитана пиратов уже не удовлетворяла его – он жаждал власти, славы и великих деяний.

Он поступает на службу к Немедидесу, королю Аквилонии, крупнейшей и могущественнейшей державы хайборийского мира, и, спустя пару лет, сам оказывается на аквилонском троне. Отныне он – владыка и повелитель, властелин над тысячами и тысячами, предводитель огромных армий, сокрушивших мощь Немедии и Стигии, уничтоживших злобных магов Черного Круга и Белой Руки. На это ушли годы и десятилетия; и, возможно, лишь к концу жизни Конан осознает, что выполнил свое предназначение, одолев силы тьмы – в том месте и в то время, где и когда было заповедано бессмертными богами. Хотелось ему того или нет, но он стал борцом Великого Равновесия, карающей рукой Митры, солнечного бога, прародителя людского племени, коего знали и почитали под разными именами во всем хайборийском мире.

Итак, разбойник и авантюрист сделался королем и божественным помазанником, основателем новой династии. Однако это случилось не сразу и не вдруг; года скитаний и возмужания пролегли между тем временем, когда четырнадцатилетний Конан штурмовал с ордами киммерийцев пограничную крепость Венариум, и его сороковой годовщиной, когда он воссел на аквилонский трон. Больше четверти века! Долгий путь, пестрая мозаика приключений, битв и погонь, успехов и неудач, побед, грабежей, потерь и бегства. Дорога, залитая кровью...

В те славные и беспокойные времена случилась с ним некая история, отличная от прочих. Отличие же состояло в том, что растянулась она надолго, начавшись одним солнечным утром близ города Шандарат, что стоял на северной туранской границе, и закончившись на пустынных горных склонах, неподалеку от Вилайета. От начала ее до конца прошло пятнадцать или семнадцать лет – вполне достаточный период, чтобы мальчишка-варвар, невежественный, суеверный и жестокий, превратился в многоопытного мужа, в бойца с твердой, как сталь, душой.

По сути дела, это история не только о Конане, но и о людях, встретившихся ему – о воинах Митры, хранителях Мирового Равновесия, и об их наставнике, обучавшем своих учеников Великому Искусству Убивать. Это история о том, как Конан получил божественный дар, как он распорядился им и как его утратил, совершив грех ненужного убийства. Это история об искуплении греха – искуплении, свершившемся как бы помимо воли Конана; он так никогда и не узнал, что умилостивило гнев грозного солнечного бога. Наконец, это история о пресветлом Митре, великом Подателе Жизни, у которого есть множество способов управлять людскими судьбами – даже в том случае, когда избранник Его проявляет строптивость и непокорство.

Итак, Конан и Дар Бога.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕУДАЧНИК

1. СОСУД

В ту ночь Конан спал беспокойно.

Пара протертых и рваных ковров, служивших ему ложем, не делали мягче каменный пол пещеры, но это не слишком заботило его – как и прохладный ветер, задувавший с просторов моря Вилайет. Дома ему случалось ночевать на нарах из неоструганных досок или просто на полу, в грязи и нечистотах; киммерийцы не слишком баловали своих детей. Не меньшие тяготы он перенес и на долгом пути сюда, после неудачного набега на Гиперборею – первого, в котором он участвовал после разгрома Венариума. Так что здесь, на морском берегу, Конан чувствовал себя почти что богачом: у него имелся нож, а также самодельный лук с тремя стрелами, огниво, полуразбитый глиняный кувшин – ну и, разумеется, два ковра. Правда, меч его остался на поле боя, но, главное, он сохранил жизнь и свободу!

Казалось бы, никаких причин для беспокойства, но утром он встал в мрачном расположении духа. Всю ночь юному киммерийцу грезился штурм Венариума, единственная серьезная битва, в которой ему довелось участвовать, первое сражение, в котором его клинок отведал вражеской крови. Конан вновь шел на приступ в плотных рядах сородичей, лез на стену вслед за широкоплечим воином с огненно-рыжей бородой, пробирался меж зубцами парапета, вздымая меч... Опускал его! И видел, как острая сталь с противным чмокающим звуком перерубает ключицу аквилонского солдата, входит в грудь, достает сердце... Неприятное зрелище! Но Конан не сомневался, что еще не раз увидит его. В тот день, на стенах и залитых кровью улицах Венариума, он стал мужчиной, а какой же мужчина боится заглянуть в мертвеющее лицо сраженного им врага? Киммерийцы, во всяком случае, при этом не испытывали страха...

Он вышел из своей крохотной пещерки, потягиваясь, разминая застывшие за ночь мышцы. Утренний бриз гнал к берегу невысокие волны, они с тихим шипеньем накатывались на песок и отползали обратно, словно зеленовато-прозрачные языки, с неторопливой тщательностью облизывавшие берег. Широкий пляж, ограниченный с запада грядой скал, тянулся бесконечной желтой полосой на юг и север, ровный и унылый; на севере не имелось ничего, кроме гор и гирканских степей, на юге же стоял город Шандарат, до которого можно было добраться за треть дня быстрой ходьбы. Косвенным образом Шандарат являлся источником почти всех богатств Конана: и ковры, и огниво, и глиняный горшок он раздобыл на городской свалке.

Прищурив глаза, юноша всматривался в яркий шар солнца, низко висевшего над морем; его нижний край едва оторвался от сине-зеленой поверхности, испещренной серебристыми бликами. Глаза Конана тоже были синими, но не цвета морской волны, а, скорее, напоминавшими небо на закате, когда дневная его голубизна вот-вот перейдет в фиолетовый вечерний полумрак, предвестник ночной тьмы. С оттенком глаз юного киммерийца резко контрастировали черные волосы, обрамлявшие его лицо с сильными грубоватыми чертами; он не был красавцем и знал об этом. Красота, однако, не представлялась ему чем-то значительным и важным. Сила, неутомимость, крепкие кости, умение нанести и отразить удар – вот что требовалось в суровом и неуютном мире, вот что ценили от Западного до Восточного океана, от ледяных пустынь Ванахейма до болотистых джунглей Зембабве. Конан же, которому едва исполнилось пятнадцать, ни ростом, ни силой не уступал любому из телохранителей шандаратского властелина, и редкий боец из северных земель, из Гипербореи, Асгарда или Ванахейма, мог бы скрестить с ним меч с реальной надеждой на успех. Впрочем, сейчас у него не было оружия – ни меча, ни копья, ни дротика, ни доброй стальной кольчуги, ни сверкающего бронзового шлема... Только сточенный нож длиной с ладонь да лук, который он вырезал через пять-шесть дней, удалившись от гиперборейских пределов на почтительное расстояние.

– Ублюдки Нергала... – пробормотал Конан и злобно плюнул в западном направлении – туда, где обитали его недавние противники. Ничего, он еще вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих приятелей! Они выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы мужчинам, а женщин... женщин... С полминуты он раздумывал, что можно сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова сплюнул на песок и направился к пещере; мечты – мечтами, но желудок требовал своего.

Вскоре юноша уже брел вдоль линии прибоя, вооруженный самодельным луком. Нож был засунут за пояс его рваных штанов, сквозь дыры облезлой меховой куртки просвечивало смуглое тело, крепкое, как буковая древесина; игривые волны то и дело окатывали его босые ноги. Здесь, у моря, можно было найти массу полезного: плавник, подходивший для костра, если его высушить на солнце, съедобные ракушки, снулую рыбу, округлые плоские камни, годные, чтобы метать их в чаек. Чайки и составляли его основную пищу, и в первые дни, несмотря на отвратительный вкус, Конан поглощал их с жадностью; в северных гирканских степях не было и того. Возможно, там и водилась дичь, но чтобы добыть ее, требовалось нечто поприличнее лука, который бил едва ли на сорок шагов.

Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару ракушек, раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не очень похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение мелькнуло перед ним – не то зажаренный на вертеле барашек, не то нежная молодая свинья. Желудок отозвался голодным урчаньем, и Конан начал торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.

О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку, не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не редкие женские вопли – в крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было немного. Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал победу. Пир, какой пир! Вино лилось рекой, доброе аквилонское вино, розовое и красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов! И бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан злобно выругался; он чувствовал, что жаждет всего: питья и пищи, оружия, украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это у него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для этого придется перерезать тысячу или две глоток.

Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он был нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая на море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься – к разбойникам или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он мог стать пиратом, наемником, охранником караванов – либо присоединиться к степным молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти на юг, на запад или восток – либо вернуться на север, на холодный мрачный север, чтобы с шайкой лихих молодцов снова нагрянуть в гости к гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.

Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству и славе он уже обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не слишком соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто взял бы стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего клинком? Страж лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с оружием; Конан понимал это своим варварским, еще полудетским разумом, и мысли о карьере при шандаратском дворе быстро улетучились у него из головы.

Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и прибиться к какой-нибудь шайке, то не сейчас. Тот же варварский ум и природная хитрость предупреждали Конана, что и разбойный люд не жалует безоружных бродяг в отрепьях с чужого плеча, отводя им роль не соратников, а, в лучшем случае, жалкой прислуги. Пусть бы он был в этих своих ободранных штанах и рваной куртке, но с мечом! С добрым мечом, с которым взбирался на стены Венариума! А еще лучше, с мечом, кинжалом, секирой и арбалетом! По крайней мере, не пришлось бы выпрашивать оружие у будущих компаньонов, чтобы показать, как он умеет с ним обращаться...

Поскольку и разбойничьи подвиги, и верная служба Ашарату пока отпадали, Конан собирался либо возвратиться домой, либо заняться воровством. С его точки зрения, эта профессия была весьма почтенной, и если не сулила славы, то могла принести богатство. Он слышал, что в Аренджуне и Шадизаре, богатейших заморанских городах, каждый третий житель являлся вором, и среди них попадалось немало состоятельных людей, обеспечивших себя на всю жизнь и продолжавших практиковать чисто из любви к искусству. В Замору Конан и намеревался когда-нибудь попасть, чтобы взять несколько уроков у признанных мастеров; правда, он был готов начать и с Шандарата, города большого, торгового и совсем не бедного. Но уж очень подозрительно он выглядел! Солдаты блистательного Ашарата не пропускали его в городские врата, стены же были высоки и хорошо охранялись, а разбросанные на южной окраине усадьбы местной знати стерегли свирепые гладкошерстные псы размером с теленка. Конан буквально не представлял, с какого конца взяться за дело. С другой стороны, ему очень не хотелось возвращаться домой без оружия и без добычи.

Обобрав последние ракушки с валуна, он зашагал по берегу, угрюмо всматриваясь в воду. Прибило бы сейчас волной покойника... Какого-нибудь купца, из тех, кого спускают за борт лихие морские грабители Вилайета... И был бы он, скажем, в приличных штанах да с саблей в окостеневшей руке... Может быть, даже в сапогах... Тут Конан поглядел на свои ноги и покачал головой. Нет, с сапогами бы ничего не вышло! Народ здесь мелкий, не одну сотню купцов надо перебрать, чтобы найти обувь по размеру...

С другой стороны, при купце мог оказаться кошелек, и это сразу решило бы все проблемы – и с мечом, и с сапогами, и со всем прочим. Пусть даже не кошелек, а перстень... или дорогой камень в наголовной повязке... Предположим, купец бился насмерть у борта, и его продырявили насквозь стрелой либо копьем... мог же он тогда свалиться в море, избежав обыска умелых рук? Да, свалиться и приплыть к берегу, прямо к его, Конана, ногам... Вместе со своим сверкающим камнем...

Юный киммериец внезапно остановился, ибо в морских волнах и в самом деле что-то блеснуло. Что-то округлое, размером с дыню или с человеческую голову!

Купец? Или плывет только его башка, сверкая бритым черепом в лучах утреннего солнца? Во всяком случае, ни сапог, ни сабли, ни штанов не было видно... а без штанов какой же кошель? Их носят у пояса; а те, что поосторожнее, даже затыкают за пояс, поближе к телу... Эти азы воровской науки Конан уже усвоил неплохо, наблюдая за людьми, толпившимися у ворот Шандарата. В основном то была мелкая сошка, караван-вожатые да окрестные земледельцы с телегами овощей, но каждый, в отличие от киммерийского бродяжки, был при штанах и кошеле.

Конан вошел в воду. Тут, в северной части Вилайета, она была прохладной, но лицо юноши не дрогнуло; он мог шагать босиком по снегу и идти так целый день, от восхода до заката. Придерживая лук, чтобы не намокла тетива, сплетенная из собственных волос, он погружался все глубже и глубже, не сводя хищных глаз с блестевшего в воде предмета. Тот был темен и отражал солнечный свет не слишком щедро; скорее всего, не купец, а слуга купца из каких-нибудь дальних краев вроде Пунта или Зембабве, где люди, по слухам, черные, как головешки из костра. Конечно, такой нечисти пираты бы в первую очередь ссекли башку и вышвырнули за борт, подумал Конан с мрачной ухмылкой. Вот и плывет эта башка сейчас прямо к нему, абсолютно бесполезная и ненужная... Уж лучше бы была дохлая рыба! Ту, по крайней мере, можно съесть, коли не сильно провоняла!

Вода дошла ему до горла, и Конан, не желая пускаться вплавь, остановился. Он ждал, пока волны не подогнали странный предмет поближе, потом снял тетиву, вытянул длинную руку и зацепил предполагаемую голову изогнутой палкой. Она легко крутилась и вращалась в воде и явно не походила на башку чернокожего; да и любая голова не отличалась бы такой поворотливостью. Подогнав предмет поближе, Конан увидел, что перед ним что-то вроде горшка из темного, местами помутневшего стекла; он ухватил его за ручку и медленно побрел к берегу.

Значит, не купец, не голова купца с изумрудом во лбу, и даже не башка его черного слуги... Зато полезная вещь, размышлял он, поглядывая на свою находку. Похоже на кувшин в две ладони высотой и с горлышком в ладонь... в нем можно держать воду... куда удобнее, чем в старом глиняном горшке, найденном на городской свалке... А нельзя ли его продать? Возможно, вещь древняя и ценная... вроде тех, по которым сходят с ума всякие богатеи...

Он выбрался из воды, аккуратно поставил сосуд на песок и, сбросив свои рваные меха, разложил их сушиться на солнце. Штаны Конан снимать не стал, только выжал их прямо на теле; светило уже поднялось высоко, и он не ощущал холода. Покончив со своим туалетом, он снова взялся за горшок; в животе у него бурчало, но любопытство оказалось сильнее голода.

Внимательно осмотрев свою находку, он не сумел прийти к какому-либо разумному заключению. Возможно, эта штука и была древней, но об этом свидетельствовало лишь некое помутнение и без того темного стекла. На нем не имелось никаких знаков или украшений; гладкая поверхность плавно переходила в горлышко толщиной в четыре пальца. Дно оказалось не плоским, а выпуклым и округлым – большой недостаток, как решил Конан; этот кувшин мог стоять только в ямке, выкопанной в песке. Был он довольно тяжел – в три четверти веса боевой киммерийской секиры.

Он попытался разглядеть что-нибудь внутри, но безуспешно. Темно-зеленое стекло почти не пропускало света, и когда Конан поднял свою находку, держа против солнца, ни один лучик не пробился сквозь ее стенки. Ему показалось, что в сосуде клубится туман, но, скорее всего, это было обманом зрения.

Юноша откинул десяток горстей песка, укрепил в ямке кувшин и задумчиво уставился на него. Горлышко сосуда было заткнуто пробкой, вырезанной из дерева и залитой окаменевшей смолой; Конан с большим трудом отскреб ее лезвием ножа, не обнаружив и здесь никаких знаков. Ни привычного начертания северных рун, ни следов иной письменности, ни таинственных символов, коими повсюду, от ледяного Асгарда до жаркого Куша, заклинали нечисть. Самая обычная пробка, туго забитая в горло из толстого стекла и обмазанная самой обычной смолой... Нет, в таком сосуде не мог сидеть демон!

Эта мысль мелькала у него, еще когда он нес стеклянный горшок к берегу. В мире властвовали могучие боги – вроде грозного Крома, Владыки Могильных Курганов, Светоносного Митры, Ледяного Гиганта Имира, Древнего Змея Сета, темного Нергала; но, кроме них, невидимых и всесильных, в лесах, пустынях, горах и морях встречалось немало созданий, способных творить странные вещи, иногда добрые, иногда – злые, но всегда непонятные и потому страшные. Демоны, инкубы и ифриты, оборотни-вурдалаки, карлики добытчики и хранители золота, полулюди-полузмеи, вампиры, заблудшие души, зачарованные в камне статуй, в скалах или в древесных стволах... И это не считая черных и белых магов, колдунов, ведьм, друидов, жрецов и всяческих грамотеев, способных пробормотать пару заклинаний и потому возомнивших себя магами или жрецами! Их могущество и власть казались ничтожными по сравнению с могуществом и властью богов, но их бы вполне хватило, чтобы Конан, мальчишка-варвар из Киммерии, превратился в обугленную головешку – или во что-нибудь похуже.

Но потому, что он был варваром и свято верил в подобную возможность, он был и дьявольски осторожен. Осторожен и терпелив! Перед ним находился сосуд, плотно закупоренный и явно не содержавший ни вина, ни масла, ни сокровищ, ни записок потерпевшего кораблекрушение путника; для чего же забили в него эту пробку и залили смолой? Такие вещи не делаются для развлечения, в этом Конан был уверен. А потому он сидел неподвижно до самого полудня, не обращая внимания на голодные спазмы в желудке и не спуская глаз с горшка, вкопанного в песок.

Ничего, однако, не происходило. Никакая демоническая сила не рвалась наружу, сосуд не дергался и не падал набок, и никто не пытался выдавить пробку изнутри. Может быть, дух помер? Или там его никогда и не было? Просто какой-то шутник все же решил поразвлечься в некие незапамятные времена? Закаменевшую пробку вытащить нелегко, семь потов сойдет, пока откроешь, подумалось Конану. Ну, откроешь, перевернешь, а оттуда вывалится кусок собачьего дерьма – тоже окаменевшего, еще лет сто назад... Веселая шутка!

– Клянусь Кромом, – пробормотал он, – таким весельчакам надо выпускать кишки! Или снимать кожу ремнями от шеи до пяток!

По молодости лет ничего более страшного он придумать не мог.

Наконец, встав, Конан подошел к сосуду и ощупал его. Стекло сильно нагрелось на солнце и чуть ли не обжигало пальцы; пробормотав проклятье, он отдернул руку. Вероятно, не имело никакого смысла сидеть тут, уставившись на зеленый горшок с куском старого дерьма внутри, и киммериец, поборов сильное искушение забросить свою находку обратно в воду, решил, что пришла пора действовать. Однако он не потерял осторожности и не собирался искушать судьбу, ковыряя пробку своим ножом; эту штуку следовало вскрыть с максимально далекого расстояния.

Оглядевшись, он приметил невдалеке валун в половину человеческого роста, торчавший из песка. Подняв свою находку, Конан отправился к нему, прикопал сосуд рядом – так, чтобы наружу торчало только горлышко, – затем очертил вокруг камня две окружности. Напрягая память, он попытался изобразить между ними пяток рун – тех самых, которые его отец, коваль и оружейник, обычно высекал на рукоятях мечей; считалось, что они предохраняют владельца от поражений, от ран и прочих бед. Закончив свое нехитрое колдовство, Конан подобрал пару округлых галек величиной с кулак и отступил от валуна шагов на двадцать.

Он подбросил свой снаряд на ладони; его тяжесть действовала успокаивающе. Безусловно, такой булыжник в драке был понадежнее деревянной стрелы без наконечника или короткого ножа со сточенным лезвием. Снова подкинув его вверх, Конан подумал, что с небольшого расстояния сумеет расшибить лоб любому демону – конечно, если тот не будет размером с гору. Ну, тогда одна надежда – на быстрые ноги... Он прицелился, резко швырнул камень и тут же потянулся за вторым.

Удар был точен и сокрушителен; жалобно звякнуло стекло, зеленоватые льдистые осколки взметнулись и опали на песок, верхняя часть горшка вместе с пробкой отлетела в сторону. Сосуд слегка перекосило; теперь обломок горлышка упирался в валун.

Конан ждал, сжимая в правой руке камень и положив левую на рукоять ножа. Долгое время ничего не происходило, и он уже решил подойти поближе и освидетельствовать содержимое сосуда, но тут над ним словно бы взвился легкий парок, от которого потянуло зловонием. Изрядной вонью, по правде говоря; юный киммериец ощутил ее за два десятка шагов и сморщился.

– Все-таки дерьмо, – буркнул он, оставив в покое нож и опуская камень. – Собачье дерьмо, клянусь гневом Крома!

Тем временем белесый парок начал постепенно сгущаться, и Конан, приглядевшись к его медленно вращавшимся завиткам, почувствовал, как по спине пробежал холодный озноб. Пожалуй, он поторопился с выводом насчет содержимого этой штуки; если в ней и была заключена какая-то древняя мерзость, то она явно не относилась к собачьим фекалиям. Он снова взялся за нож и, обернувшись, измерил взглядом расстояние до скал. К счастью, они находились в успокоительной близости, и в невысокой гранитной гряде было великое множество трещин, расселин и узких каньончиков, где можно было скрыться в случае опасности. С привычным и острым сожалением он подумал, что лишен меча; меч в руках был бы куда надежней, чем этот каменный лабиринт за спиной.