Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

Будто прочитав его мысли, Рина замедлила шаги, поравнявшись с киммерийцем. Хотя тропа не стала шире, они шли теперь рядом; Конан – у полого уходившего вверх склона, девушка – со стороны обрыва, словно предохраняя спутника от падения в пропасть. Она двигалась по самому краю тропинки легко и грациозно, подобно танцовщице на канате; маленькие ноги в кожаных сапожках ступали с уверенностью прирожденного жителя гор. Конан, однако, знал правду: Рина выросла у моря, и скалы, горные вершины и обледеневшие хребты были для нее чужим и незнакомым миром. Тем не менее, она могла бы обогнать его и в горах, и в степи, и в лесу – она владела Силой, а он... он даже не был человеком!

Пальцы девушки коснулись его руки.

– Ты выглядишь печальным, Конан... Почему?

Он неопределенно повел плечами.

– Не вижу поводов для радости, Рина.

– Для радости – возможно... Но ты должен сохранять спокойствие и не терять надежды. Так сказал Учитель.

– Только это меня и утешает... – губы Конана скривились в невеселой усмешке.

– Мы доберемся до храма Пресветлого, – продолжала девушка, – и Он назначит тебе испытание. Я уверена, ты выдержишь его! Выдержишь, и вернешь все, что потерял! Ты ведь такой сильный и смелый... Может, возвратится даже то, чему ты обучился у наставника, как и дарованное самим Митрой.

– Ты добрая девушка, Рина, но не стоит меня утешать. Боги не возвращают отобранных даров... а если б и возвращали, я не согласился бы вновь принять их.

– Но почему? – Серые глаза смотрели серьезно, светлые пушистые брови сошлись в линию. – Почему, Конан? Разве тебе не нужна Сила, которой бог готов поделиться с тобой?

– Теперь – нет, – он вздохнул и вытянул вперед руку с раскрытой ладонью. – Знаешь, когда я в первый раз шел к Учителю, я мечтал о Силе, мечтал исторгать молнии, испепелять врагов... надеялся овладеть могуществом, достойным короля... Но Митра, девочка, ничего не дает даром, а мне дорога свобода! Его сила – не моя сила, у него свои цели, у меня свои! И больше я не хочу божественных даров; пусть возвратится хотя бы то, что принадлежит мне по праву рождения.

– Но все, что ты имел и имеешь, тоже дар Митры, – мягко сказала Рина. – Недаром Его зовут Подателем Жизни...

– Не уверен! – Конан рубанул воздух ладонью. – Мне дали жизнь отец и мать... может, наш киммерийский Кром тоже приложил руку... что до Митры, то я узнал о нем много позже, когда отправился странствовать по южным землям. Долгое время нам не было дела друг до друга – ни ему до меня, ни мне до него. Потом мы заключили сделку, и я не выполнил ее условий... Что ж, я виноват и готов молить о прощении! И больше не будем от этом.

Рина кивнула, и некоторое время они шли молча, посматривая то на иззубренную вершину вулкана, то на далекие пески пустыни, наливавшиеся под солнцем цветом расплавленного золота. Потом Конан перевел взгляд на девушку и произнес:

– Я вижу, ты не взяла с собой меч, только копье и нож. Разве наставник не обучил тебя владению клинком?

Она тряхнула гривой каштановых волос.

– Обучил! Но меч – не женское дело; у меня есть кое-что получше.

Раскрыв висевшую на поясе сумку, Рина вытащила небольшой диск с остро заточенными краями – такие Конан видел в арсенале Учителя; в ее изящных тонких пальцах стальная пластинка выглядела совсем не страшной, похожей на блестящую игрушку, но киммериец знал смертоносную силу этого оружия. Его использовали наемные убийцы на востоке, в Кхитае и Кусане; подобный диск, посланный рукой мастера, мог рассечь и кольчугу, и рыцарский доспех. Киммериец довольно хмыкнул, не сомневаясь, что после уроков наставника Рина владеет этой штукой получше кхитайских убийц.

– Дротик, нож и метательный диск, – произнес он, искоса поглядывая на девушку. – И ты, насколько я помню, жила у моря, так? Видно, привыкла бить рыбу острогой?

– В детстве, когда рыбачила с отцом и братьями. Потом, когда я выросла, то стала ныряльщицей, как все женщины в нашем роду.

– Ныряльщицей? – Конан с удивлением посмотрел на нее; такие подробности не были ему известны. – Что же ты доставала с морского дна?

– Все, что угодно... губки, кораллы, вещи с затонувших кораблей... но в основном – раковины, жемчужные раковины. Их много в наших краях.

– В водах Вилайета?

– Да. На Жемчужном Архипелаге.

Киммериец кивнул. Ему доводилось слышать об этих островах, лежавших напротив Шандарата, самого северного из туранских портовых городов, но на самом архипелаге он не бывал. Поговаривали, что князь, его владыка, был человеком алчным и жестоким; подданным его приходилось несладко. Может, потому Рина и сбежала из родных мест...

Он спросил ее об этом, и девушка, улыбнувшись, покачала головкой.

– Нет, Конан, нет... сама бы я не ушла... Что нам до князя? Он высоко... С нами же имели дело сборщики налогов, и мы платили, что полагается – и рыбой, и жемчугом. Конечно, нелегкая жизнь, но к ней привыкаешь... потом, я же была не одна – отец, мать, сестры и братья... снова покачав головой, она решительно повторила: – Нет, сама бы я не ушла!

– Что же случилось?

– Меня изгнали... свои же... те, кто жил в поселке... – Голос Рины дрогнул. – Знаешь, это куда страшней княжеского гнева! Люди, к которым я привыкла с детских лет... соседи... они всегда были добры ко мне... а потом потребовали, чтобы я убиралась! Грозили сжечь наш дом, перебить семью...

Конан, заметив, что она с трудом выталкивает слова, протянул руку и погладил мягкие пышные волосы девушки. Похоже, и у нее жизнь была нелегкой!

– Значит, тебя изгнали, малышка... Но почему? Ты добра и красива... и наверняка была самой лучшей из ныряльщиц на Жемчужных островах!

– Я была ведьмой! – Теперь Рина улыбалась сквозь слезы. – Ведьмой, понимаешь? Дар Митры рос и рос во мне, а потом вдруг пробудился... и никто не мог сказать, благой ли бог послал его или злобный демон... Да и я сама не знала...

– Что же с тобой сделали?

– Продали толстопузому купцу из Хаббы. Я ныряла за раковинами для него... ныряла, пока кожа не сделалась синей... но ему хотелось получить от меня не только жемчуг...

Конан кивнул.

– Да, я понимаю. Ты очень красивая девушка.

Ее лицо словно расцвело от этой похвалы.

– Однажды он полез ко мне, и я пырнула его ножом – тем самым, с которым охотилась в море. Потом прыгнула за борт... к счастью, стояла ночь, и до берега было недалеко... попала в Хаббу... Злой город, злой!

– Злой, – согласился Конан, припомнив гладиаторские казармы и друга Сигвара из Асгарда, сложившего голову в хаббатейской степи.

– Но там мне повезло, – сказала Рина. – Там я встретилась с Учеником, слугой Митры, и он был добр ко мне. Объяснил, что дар мой от светлого бога, что никакая я не ведьма, а избранница самого Митры... Ну, тогда я и решила разыскать наставника. И, видишь, нашла его! А заодно – и тебя!

Она уже совсем развеселилась, махнула дротиком, словно отгоняя прочь дурные воспоминания, и подняла к Конану зарумянившееся лицо. Ноги Рины ступали по самому краю обрыва, но она на глядела вниз; губы ее приоткрылись, серые глаза сверкнули, и киммериец вдруг почувствовал исходивший от нее поток Силы. Да, – мелькнуло у него в голове, Пресветлый щедро одарил эту девушку! Неудивительно, что в родной деревне ее начали бояться!

– Значит, теперь ты довольна, – произнес Конан, покосившись на свою спутницу. – Ты нашла все, что искала, и даже больше! И теперь поможешь мне, – он усмехнулся. – Вдвоем мы непобедимы, малышка! Я буду сражаться мечом, а ты – метать свои стальные диски и молнии...

Рина покачала головой.

– Только диски и дротик, Конан. Молний я метать не умею.

– Кром! Как же так? – Киммериец с удивлением воззрился на нее. – Даже я чувствую твою Силу, девочка... а всякий, владеющий ею, способен на многое! Я сам мог...

Она прервала его, мягко коснувшись могучего плеча.

– Ты – воин, и потому, я думаю, Сила была для тебя щитом и мечом. Мой дар – иной. Я не умею сражаться с помощью Силы... пока не умею... и неизвестно, когда научусь – так сказал наставник.

– Что же ты тогда можешь делать? – Конан скептически приподнял бровь.

– Могу заживлять раны, могу говорить с птицами и зверьми, могу видеть ауру всякого человека... – послушно начала перечислять девушка. – Могу заглянуть вперед... правда, ненамного...

– Заглянуть вперед? Что это значит?

Рина вдруг приумолкла, потом тихо произнесла:

– Знаешь, почему меня изгнали? Однажды рыбаки отправлялись в море... наши, из деревни... а я увидела, как лодки их гибнут, как люди тонут в воде... увидела и сказала об этом... Ну, так и случилось; была буря, и их разбитые баркасы пошли на дно. Меня же обвинили в злой волшбе и чародействе... что я послала им смерть...

– Вот оно как! – произнес Конан. – Выходит, ты провидица, Рина с Жемчужных островов! Ну, так скажи, что ждет нас завтра в той проклятой дыре? – Он вытянул руку, показывая на вершину огромного вулкана.

– Ничего хорошего... Помнишь, Учитель толковал про стража, охраняющего спуск вниз? Он там, и ждет нас.

Киммериец покачал головой.

– Ну, такие предсказания я и сам могу делать. Ты лучше скажи, останемся ли мы в живых?

– Останемся. Хотя сражение будет нелегким, Конан.

– Наверно, ты меня спасешь, а? – Он с легкой насмешкой взглянул на Рину. – Посмотришь на ауру этого стража, поговоришь с ним, потолкуешь... А если что, залечишь мои раны, так?

Он улыбался, но лицо девушки хранило задумчивое выражение.

– Нет, это ты спасешь нас обоих, – серьезно произнесла она. – А раны... Ран не будет, Конан, потому что ты даже не обнажишь своих мечей.

Вечером они поднялись к самому кратеру, устроившись на ночлег под остроконечным утесом, у которого кончалась тропа. Сразу за этой скалой темнела гигантская пасть вулканического жерла, похожая на бездонную драконью глотку; Конан швырнул в нее камень и долго прислушивался, пока не различил звук далекого удара. Покачав головой, он взглянул на солнце. Край багрового диска уже спрятался за горизонтом, а это значило, что пора вспомнить о заветной фляжке с порошком арсайи; киммериец вытащил ее, вдохнул зелье и вернулся к Рине, хлопотавшей над ужином.

На следующий день они задержались на вершине почти до полудня, пока яркие солнечные лучи не высветили кратер до самого дна. Он был не таким глубоким, как показалось Конану в вечерних сумерках; склоны выглядели довольно обрывистыми и неприветливыми, и киммериец прикинул, что кое-где придется пустить в ход веревку с железным крюком. Тем не менее, он не сомневался, что еще до заката они окажутся внизу.

– Пойдем! – Конан махнул девушке рукой и подступил к обрыву. – Солнце стоит высоко; не будем терять время.

Рина, склонив к плечу головку в ореоле каштановых локонов, оглядела стены кратера, уходившие вниз на тысячи локтей. Серый и бурый камень тут и там рассекали вертикальные трещины; кое-где виднелись карнизы и уступы, тянувшиеся иногда на сотню шагов; дно представляло собой овал неправильной формы, заваленный огромными глыбами. Края трещин и карнизов казались сглаженными, словно их обработали напильником и отполировали – когда-то, тысячелетия назад, раскаленное лавовое озеро оплавляло камень, заставляя его течь подобно разогретой смоле.

– Как мрачно... – шепнула девушка. – И пустынно! Я не чувствую там биения жизни, Конан. Ни птиц, ни насекомых, ничего... Одни мертвые скалы...

– Тем лучше для нас. Клянусь Кромом, не хотелось бы мне отмахиваться от мошкары, повиснув на веревке!

Киммериец решительно сделал первый шаг, ступив на узкий карниз; девушка без колебаний последовала за ним. Карниз привел их к трещине, по которой удалось спуститься сразу на восемьдесят локтей; Конан преодолел ее, упираясь ступнями и спиной в противоположные края, потом Рина спустила ему на канате мешки и оружие, и съехала сама, едва касаясь веревки. Казалось, некая странная сила поддерживает ее в воздухе – возможно, невидимые Конану потоки астральной энергии, струившиеся с небес и отраженные скалами. Лицо Рины было бледным и сосредоточенным, но вряд ли ее беспокоил дальнейший спуск; скорее всего, она прислушивалась к тому, что творилось на дне, среди россыпи оплавленных камней.

Преодолев еще несколько расселин и выступов, Конан тоже заглянул вниз, но там было все спокойно. Базальтовые глыбы отбрасывали причудливые тени, походившие то на дремлющих чудищ, то на очертания причудливых башен и замков; но там ничего не двигалось, не шевелилось, не шуршало. Пустынно и мрачно, как сказала Рина; мертвые скалы и мертвая тишина.

Он повернулся к спутнице.

– Тебя что-то беспокоит, малышка?

– Нет... да... пожалуй, да... – Она замерла в нерешительности, прижав ладони к камню и словно бы прислушиваясь к тому, что творится за непроницаемой для глаза стеной базальта.

– Ты чувствуешь опасность? На дне? Среди этих валунов? – Конан вытянул руку в сторону каменной россыпи.

– Нет, в одной из пещер. Видишь, там входы?

– Вижу.

Они преодолели уже добрую треть спуска, и теперь киммериец мог разглядеть отверстия в стенках кратера, темневшие у самого дна. Вероятно, то были проходы в глубь горы, о которых говорил Учитель. Им предстояло избрать один из этих мрачных тоннелей, на чем и завершалась ведомая старцу часть пути; дальше странников ждала неизвестность.

– Сторож? – спросил Конан, взглядом показывая вниз.

Рина, не отрывая ладошек от скалы, повела плечами.

– Может быть... Но это не живое... определенно, не живое... Я никак не могу разобраться... – Девушка прикрыла глаза, и лицо ее страдальчески сморщилось.

Киммериец осторожно потянул ее вперед.

– Идем! Какая бы тварь ни пряталась в этих пещерах, живая или мертвая, нам ее не миновать. Возможно, это призрак или бесплотный дух, поставленный тут на страже... Я встречался с такими и не боюсь их. Идем!

Они продолжили спускаться, то осторожно двигаясь по карнизам, то повисая над бездной на веревке, то скрываясь в полутьме глубоких расселин. Уже три или четыре раза им пришлось обойти кратер по спирали; дно, тем не менее, приближалось, а солнце стояло еще высоко. Еще виток-другой, прикинул Конан, и они окажутся внизу, среди первозданного хаоса базальтовых глыб, у темных отверстий тоннелей. Он уже мог оценить их размеры – большинство выглядели слишком мелкими для человека его роста, но были и огромные, способные пропустить всадника на коне.

Спуск закончился раньше, чем ожидалось – очередная трещина, протянувшаяся до самого дна, позволила путникам быстро преодолеть последнюю сотню локтей. Они разобрали оружие и поклажу; Конан, прежде чем взвалить на спину свой увесистый мешок, вытащил из него пару факелов и запалил их. Взглянув на тени, падавшие от камней, он направился к восточной стене, до половины освещенной солнцем; нижняя ее часть уже оделась полумраком.

– Взгляни! – раздался за спиной зов Рины. Он повернул голову и увидел, что девушка показывает вверх.

Там, меж остроконечных утесов, обрамлявших кратер, трепетал в потоках жаркого воздуха бледно-голубой клочок небес – словно последний привет светлого верхнего мира, который они покинули совсем недавно. Его усеивали неяркие точечки, слабо светящиеся огоньки, и Конан вначале не понял, что это такое.

– Звезды... – прошептала Рина. – Добрый знак! – Раскинув руки в стороны, она замерла на мгновенье, наслаждаясь струившимся сверху светом и теплом, затем отбросила назад волосы и взглянула на Конана. – Ну, я готова!

Он кивнул, сунул ей в руки один из факелов, и, огибая базальтовые обломки, устремился к пещерам. Долгий спуск слегка утомил его, зато Рина выглядела свежей, как весеннее утро – если не считать озабоченного выражения, иногда мелькавшего в глазах девушки. Сила поддерживала и вела ее, Сила вливалась в ее члены подобно живительному потоку, Сила делала ее неутомимой. Постепенно Конан начал привыкать к мысли, что эта юная красавица не станет ему обузой. Если она еще сообразит отвернуться, когда придет время понюхать проклятое зелье... Он никак не мог преодолеть странное стеснение, которое испытывал всякий раз, доставая сосудик с арсайей; он словно боялся увидеть в серых глазах девушки жалость – или иное чувство, более уместное по отношению к человеку, нарушившему свои обеты. Но пока что она – ни в жилище наставника, ни за время двухдневного пути – ни разу не дала понять, что жалеет или презирает его... Однако гордость Конана страдала.

Высоко подняв факелы, они остановились перед грязно-серой стеной, в которой зияли десятки отверстий. Как и предполагал киммериец, некоторые из них были достаточно велики, чтобы в них въехал целый фургон; выбрав один из таких провалов, он ткнул в его сторону факелом.

– Пойдем сюда?

Рина нахмурилась, потом махнула рукой.

– Все равно... _Э_т_о_ скрывается во всех проходах. И тут, и там, взгляд ее скользнул по черным мрачным дырам, усеивавшим склон.

– Что ты чувствуешь? – спросил Конан.

– Ветер... Из всех пещер тянет ветром, от которого подгибаются колени. Тебе заметно это?

Голова киммерийца отрицательно качнулась; он не ощущал ничего, однако не сомневался, что ветер, о котором толковала Рина, был вполне реален. Разумеется, его порождало не движение воздуха, а нечто иное, какая-то странная бестелесная тварь или недобрые чары, заметить которые мог лишь владеющий Силой Митры. Переложив факел в левую руку, Конан вытащил меч и направился к пещере. Рина молча шагала следом.

Через несколько мгновений они погрузились в каменное чрево, в густой мрак, где лишь факелы их мерцали двумя крохотными кострами, бросая неяркие отблески на гладкий базальтовый пол. Хотя свод подземного тоннеля был высок и тонул где-то в темноте над их головами, воздух здесь оказался затхлым и вонючим; от стен ощутимо попахивало серой и еще чем-то кислым и неприятным. Однако ничего угрожающего Конан не замечал; к запаху же можно было притерпеться.

Внимательно глядя под ноги, чтобы не свалиться в какую-нибудь яму, путники шли вперед и вниз. Наклон пола был довольно крут, и киммериец, считавший про себя шаги, вскоре понял, что они опустились намного ниже подошвы вулкана. Теперь со всех сторон на Конана давила земная твердь, огромные груды камня, что держали на своих плечах сказочные исполины – те Первосотворенные Митрой существа, в храме которых он надеялся обрести исцеление. Возможно, оно будет даровано не сразу, но Пресветлый хотя бы возвестит, как искупить грех...

Что бог может потребовать от него? Что ему нужно? Какую плату он захочет? Станет ли ею усмирение злобных демонов, как то сделал аргосец Рагар? Или победа над магом, адептом Черного Круга, чья волшба грозит опасностями Великому Равновесию? Или же по воле Митры придется сокрушить одного из земных владык, чья жестокость истощила терпение божества? Как полагал Конан, Пресветлый потребует от него великих деяний – тех самых, о которых они некогда толковали с Рагаром; подвигов бескорыстия, которые не вознаграждались ни славой, ни богатством, ни властью. Что ж, Митра был в своем праве! Митра даровал ему Силу для усмирения разбушевавшихся стихий, мерзких тварей, порождений Сета и Нергала, могущественных чародеев, страшных духов, обитателей Серых Равнин, прорвавшихся в верхний мир... Митра наделил его почти божественной мощью – уменьем исторгать молнии! А старый Учитель отшлифовал его разум и плоть, добился, что каждый взмах меча, каждое движение, каждый жест стали стремительными и совершенными...

И для чего же он использовал это великое искусство? Да, для чего?! Чтобы пустить кровь десятку пьяных солдат! Но и это не вызвало бы гнева Митры, ибо он, Конан, был в своем праве: он защищался и мог использовать и оружие, и свое мастерство. Напавшего – уничтожь! Но пощади того, кто молит о пощаде! Этот последний воин с черной растрепанной бородой и обезумевшими от страха глазами... Не надо было убивать его...

– Конан! – внезапно вскрикнула Рина, и мысли киммерийца прервались. Конан, ты чувствуешь?..

Он поднял факел повыше, пытаясь рассмотреть верхнюю часть стен и высокий свод коридора. Тьма и тишина давили на него; мрак казался таким же плотным, как камень, таким же непроницаемым, тяжким, безжизненным... Но кроме этого он ничего не ощущал. Ничего тревожного, во всяком случае может быть, лишь легкую, едва заметную боль в затылке.

– Сосет... – глухо и непонятно пробормотала Рина, – сосет...

Она поднесла руку ко лбу, и Конан заметил, что лицо девушки начинает бледнеть.

– Пойдем, – он обнял Рину за плечи и подтолкнул вперед. Она сделала несколько робких шагов, прижимая ладони к вискам, потом ее движения как будто обрели былую уверенность и силу.

– Думаешь, это сторож? Та тварь, о которой предупреждал Учитель?

Девушка кивнула, брезгливо передернув плечами.

– Мне вдруг показалось, что тут, под грудью, повисла огромная пиявка... и сосет, сосет... Я стала словно бы пустой, как орех без сердцевины...

– С тобой Сила Митры, – уверенно произнес Конан, пытаясь ее подбодрить. – Защищайся! Наставник обучил тебя, как строить щит? Ну, что-то вроде плаща, обволакивающего тело... Умеешь это делать?

Она слабо улыбнулась.

– Пока еще плохо. Но я попробую.

Они шагали в темноту, судорожно сжимая в руках оружие и наполовину сгоревшие факелы. Подземный коридор был ровным, как древко копья, и по-прежнему высоким и широким. Конан не ведал, какая сила проложила его в горных недрах, недоступных людям; может быть, этот проход был выжжен потоком огненной лавы, некогда ярившимся и бушевавшем тут? Или его вырубили гиганты, что держат сейчас земную твердь на своих широких плечах? Во всяком случае, за минувшие тысячелетия этот тоннель – как, вероятно, и соседние – не остался без обитателей. Были ли они – или оно – в самом деле стражами, охранявшими дорогу в нижний мир, или просто поселились в темных глубинах, явившись из царства мертвых или из других мест, столь же таинственных и непостижимых? Теперь Конан уже не сомневался, что ощущает чье-то злобное внимание: в затылок ему повеяло холодом, а в висках начали покалывать крохотные иголочки.

Рина слабо застонала, что-то пробормотав. Напрягая слух, Конан уловил: "Нет... нет... не дамся..." – и тут же девушка споткнулась, едва не растянувшись на каменном полу. Киммериец успел поддержать ее, но это усилие тяжким гулом отдалось в голове, словно под черепом начали одна за одной рушиться волны океанского прибоя.

Девушка бессильно обвисла в его руках, и Конан остановился. Лицо Рины снова начало бледнеть, веки смыкались, словно необоримый сон вдруг стал одолевать ее, и киммериец подумал, что происходит невероятное. Она же владела Силой! И еще недавно – там, на дне кратера – энергия переполняла ее! Значит, либо ей так и не удалось поставить защиту, либо...

Либо Сила Митры являлась приманкой для невидимой твари, атаковавшей их! Лакомым куском, который она жаждала заглотить!

Конан, прижав меч локтем, взвалил девушку на плечо и мрачно усмехнулся. Если эта догадка верна, то с него много не возьмешь! Ни божественной Силы, ни даже человеческой души... душа его, и память, и разум – в бронзовой фляге... сам же он пуст... абсолютно пуст... как сказала Рина?.. словно ореховая скорлупа без ядрышка?..

Однако он продолжал идти вперед, придерживая легкое тело девушки правой рукой; меч свисал с запястья на петле, факел потрескивал, разбрасывая искры, дротик Рины, который она сжимала в окостеневших пальцах, иногда царапал по камню. Второй факел ему пришлось бросить, но особой нужды в нем не было – мрак словно бы начал сереть, как будто в дальнем конце тоннеля разгоралось некое зарево. Может быть, выход? сквозь неумолчный мерный гул мелькнуло в голове у киммерийца, и он попытался ускорить шаги.

Но это ему не удалось. На Конана внезапно навалилась слабость; затылок оледенел, а гул невидимого прибоя под черепом сменился мертвой тишиной. Он шел, едва волоча ноги, пытаясь преодолеть сонный морок, дремотный туман, что накатывал на него сзади и спереди, сверху и снизу, со всех сторон. Лечь... не двигаться... закрыть глаза... уснуть... забыться... Какое блаженство! Не думать ни о чем... ни о верхнем мире, таком шумном и беспокойном... ни об этой девушке, что болтается на его плече словно подстреленная дичь... ни о старце с янтарными глазами хищной птицы... ни о Митре, пославшем его сюда...

Митра... светозарный бог... он знал, что делает... решил, что слуге его пора отдохнуть... навеки отдохнуть... опуститься на пол, на каменный пол, такой гладкий, уютный... отложить меч, смежить веки... пусть гаснет огонь факела... пусть придет тьма, обнимет, успокоит, убаюкает... навсегда... навсегда... навсегда...

Наконечник дротика заскрежетал по камню, и Конан вздернул голову. Проклятая тварь! Кем – или чем – не было бы это существо, пытавшееся наслать сонный морок, оно не желало показаться! Возможно, у него не имелось ни тела, которое могли бы пронзить меч или копье, ни рук или лап, ни когтей, ни пасти и клыков, способных растерзать жертву... Возможно, плоть и кровь вообще не интересовали это порождение мрака; возможно, оно жаждало иного, неизмеримо более ценного, что таится и в человеке, и в звере – самого дыхания жизни, дарованного богом, что теплой трепещущей аурой окружает смертных... Так почему-то казалось Конану, и подобные мысли могли вызвать лишь страх – ведь это значило, что он не сумеет поразить бестелесного врага мечом.

Или же стоило попытаться?

Сон по-прежнему одолевал его; он не мог двигаться дальше, не мог нести Рину. Положив на пол легкое тело девушки, Конан пристроил факел в трещине, змеившейся по стене, и полоснул мечом запястье. Резкая боль на мгновенье отогнала дремотную вялость; выхватив второй клинок, он прижался спиной к камню и вытянул оружие вперед. Сталь поблескивала холодно и мертво, и не хотела оживать – как тогда, у развалин древней башни, в пустыне, в тот миг, когда зубы Инилли подбирались к его горлу... И сейчас он тоже ощущал чьи-то ледяные клыки на затылке; они впивались все глубже и глубже, высасывали мозг, разум, душу, с них струился яд, погружавший в беспамятство, их холодные острия пронзали череп...

– Выходи! – яростно прорычал Конан, взмахнув клинками. – Выходи, тварь, отродье Нергала!

Тишина. Мертвая тишина вечного забвенья...

– Выходи!

Крик его метался под высоким сводом, не порождая даже эха.

– Выходи!

Теперь ему почудился смешок, чье-то мерзкое хихиканье, словно бестелесный демон издевался над ним. Не звук, нет, одно ощущение звука, отдавшегося не в ушах, а под черепом. И сразу сон с новой силой навалился на него. Глухо звякнули мечи, выпавшие из рук, и Конан, теряя сознание, начал медленно оседать на пол вслед за ними.

Спать... в покое... в тишине... во мраке... спать, спать... не думать ни о чем... забыть о грехе и каре, о вине и искуплении, о жизни и смерти... спать, спать... вкусить сладость забвения... не двигаться, застыть на каменном полу и самому превратиться в камень... в прах, который навечно упокоится в этом темном коридоре... спать, спать... уснуть, став бессловесным и немым, бесчувственным и неподвижным...

Немым? Бесчувственным?

Почти инстинктивно ладонь Конана легла на пояс, ногти царапнули грубую кожу, пальцы коснулись маленькой бронзовой фляги, потянули ее вверх, к лицу... Он не сознавал, что стоит на коленях над телом Рины; не чувствовал, как горячая капелька смолы с догорающего факела обожгла кисть; не видел розовеющего вдалеке пятна, от которого в темноту подземного коридора тянулись слабые лучики света... Он не сознавал, не чувствовал и не видел ничего; все его мысли сосредоточились сейчас на крохотном сосудике с порошком арсайи.

Кром, как же он мог забыть про свое зелье! Про снадобье, просветляющее разум! Видно, тьма повлияла на него – тьма и отсутствие солнца, с которым он соразмерял прием бальзама...

Не спи, сказал он себе, непослушными пальцами выковыривая пробку; не спи, и мы еще посмеемся над этой тварью! Над этим бестелесным стражем, над мертвецом, что высасывает души из живых! Пиявка, проклятый морок, отродье Нергала... Подлое, как все ублюдки, что таятся в темноте и нападают исподтишка... Без крови и костей, без тела, которое можно было бы проткнуть клинком... Мерзкая тварь!

Свежий и острый запах арсайи отрезвил его, растопив дремотный туман. Ледяные клыки, впившиеся в затылок, исчезли, смолкло и монотонное бормотанье, неудержимо вгонявшее в сон; лишь где-то во тьме прозвучал неслышимый вздох. Не вздох, а отзвук вздоха; однако Конан уловил в нем ненависть и разочарование.

Он поднес горлышко маленького сосуда к ноздрям Рины. Девушка закашлялась и чихнула, потом, резким движеньем подобрав под себя ноги, начала подниматься. Конан, бережно закупорив фляжку, сунул ее за пояс.

– Что... что случилось? – Глаза Рины были полны недоумения. Внезапно она вспомнила и вскочила, выставив вперед дротик и вглядываясь в темноту; губы ее дрогнули. – _Э_т_о_ ушло? Конан, _э_т_о_ ушло? Скажи мне!

Он гулко расхохотался – не над собой и не над страхом Рины – над бесплотной невидимой тварью, что разочарованно скулила в темноте. Теперь он ощущал ее присутствие – не слухом или зрением, а каким-то шестым чувством, пробудившимся еще в те дни, когда с ним была Сила.

– Ты смеешься? – На губах Рины тоже заиграла улыбка. – Смеешься? Значит, все хорошо?

Кивнув, Конан вытащил из трещины свой факел. Он догорал, но теперь киммериец ясно видел впереди расплывчатое розоватое пятно. Свет! Свет и выход! Он показал на него Рине.

– Но как ты с ним справился? – Она все еще не могла прийти в себя. Как? Даже я... даже Сила Митры не защитила нас!

– Кром! – Конан подтолкнул ее вперед. – Рассчитывай больше на себя, а не Митру, малышка! Ну, еще на вендийских мудрецов...

– При чем тут вендийские мудрецы?

Ухмыльнувшись, киммериец погладил свой широкий пояс, за которым прятался драгоценный сосудик. Теперь, когда Рина тоже вдохнула снадобье, Конан чувствовал, что они равны: пусть недолгий миг, но ее душа тоже пряталась в этой самой бронзовой фляге и возвратилась из нее в телесную оболочку.

– Ты помнишь, что Учитель сказал про арсайю? – Он снова похлопал по ремню. – Бальзам, который употребляют вендийские мудрецы! Он-то нас и выручил.

– О! Твое лекарство, что просветляет разум?

– Да, Рина.

Передав девушке факел, Конан подобрал свои мечи, вложил их в ножны; он был уверен, что оружие ему не понадобится. Бестелесная тварь, невидимая и едва ощутимая, пряталась во мраке, жадно поглядывая на них, но не пытаясь повторить атаку. Вдалеке тускло сияло розоватое пятнышко выхода, и киммерийцу казалось, что оттуда тянет свежим воздухом.

– Вперед, малышка?

– Вперед!

Но прежде, чем сделать первый шаг, Конан повернулся и плюнул в темноту подземного прохода.

23. ПУРПУРНЫЕ ЛЕСА

Тоннель оборвался внезапно; еще мгновение назад над ними нависали тяжкие базальтовые своды, и вдруг багровый и алый простор распахнулся во всю ширь, ослепив путников неярким светом. В вышине клубились розовые облака, скрывающие небо; они текли, меняли формы, то вытягиваясь гигантскими колоннами, почти касавшимися горизонта, то образуя пушистые шары или превращаясь в расплывчатые титанические замки с остроконечными или приземистыми башнями, фигурными парапетами и стенами, отливавшими багрянцем. Эти подвижные тучи, мерцавшие всеми оттенками красного, простирались над таким же красным миром, показавшимся Конану бескрайней равниной, заросшей кустарником и странными деревьями, торчавшими вверх и в стороны подобно растрепанным метлам. Их кроны и стволы были бурыми и ярко-алыми, огненными, оранжевыми, кроваво-красными и желтовато-кирпичными; они то наливались угрожающе-багровым, почти черным, то радовали глаз нежными лилово-розовыми и карминовыми красками. Но главным был пурпур: основа и фон, на коем прихотливыми узорами струились прочие цвета.