Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

Свистнула стрела, и через мгновение киммериец уже вытягивал наверх свою недвижную добычу. Арбалетный болт пробил птицу насквозь; она уже не трепыхалась, когда Конан освободил от привязи тяжелую тушку. Он вытащил кинжал, отсек голову с массивным, загнутым крючком клювом, отрезал лапы и крылья, затем полоснул по грудине, содрал кожу с торчавшими кое-где перьями и принюхался. Пахла эта тварь довольно аппетитно – не гусь и не утка, разумеется, но все же лучше тигриного мяса или плоти гигантской змеи с бивнем на голове. Конан выпотрошил ее, выдрал несколько пучков травы, обнажив красноватый грунт, и развел в яме небольшой костерок. Свежие прутья, наломанные им с ближайших ветвей, горели плохо, но к тому времени, когда Рина проснулась, киммериец уже с жадностью поглощал полусырое мясо.

Он протянул девушке кусок грудины и усмехнулся, глядя, как она, вырезав кинжалом полоску, осторожно принялась жевать. Потом Рина кивнула головой и, опустившись на колени у костра, насадила грудинку на кончик ножа.

– Похоже на мясо осьминога, – заметила девушка, поворачивая кусок над огнем.

– Осьминога? Тебе приходилось его есть?

– Конечно. Самая лучшая рыба, что ловили отец с братьями, шла сборщикам налогов. Нам оставалась мелочь... ну, еще раковины, съедобные водоросли и эти вот осьминоги...

Конан одобрительно кивнул. Похоже, его спутница, увидевшая свет в бедном рыбачьем поселке, была не слишком избалованной девушкой.

Когда мужчина и женщина странствуют вместе, близость меж ними становится почти неизбежной. Конан, однако, не думал о Рине как о женщине, и в голову ему не приходила мысль заняться с ней любовью. Возможно, она и маячила смутной тенью где-то в подсознании, но Рина прежде всего была для киммерийца одним из неприкосновенных членов ордена Учеников, слуг Митры, хранителей Великого Равновесия. Он догадывался, что не жалость и не тяга к приключениям заставили девушку пойти с ним; причина была иной, более весомой и серьезной. Может быть, симпатия, что родилась в ее душе за те дни, что он провел в пещере наставника? Но только ли симпатия – или более глубокое чувство?

Он не знал этого и не хотел знать. Он был уверен лишь в одном: что не тронет Рину, не коснется прекрасного тела ведьмы с Жемчужных островов, пока на то не будет ее соизволения.

Они находились где-то посередине огромной равнины, поросшей исполинскими пурпурными деревьями, когда Конан впервые услышал далекий протяжный вопль. Этот звук долетел откуда-то снизу и не был похож на рычанье зверя или отрывистые стоны, что испускали птицы с кожистыми крыльями; он казался почти членораздельным и напоминал охотничий зов или боевые кличи чернокожих из страны Куш. Конан, сидевший на краю дупла, настороженно замер, но крик не повторился; видно, неведомый охотник соблюдал осторожность.

– Ты слышала? – Киммериец отыскал взглядом Рину, бродившую по лужайке.

– Да.

– Кто это, как ты думаешь?

Девушка повела плечами.

– Одно из многих созданий, населяющих нижний мир.

– Об этом я и сам знаю. Опасна ли эта тварь? Что говорит твое предвидение?

Рина на мгновение замерла, обозревая поляну.

– У нас будут неприятности, – заметила она, прижав ладошкой к груди два остроконечных клыка гигантского змея, убитого Конаном. Это свидетельство недавней победы, висевшее на кожаном шнурке, уже стало для нее привычным украшением. – Да, у нас будут неприятности, – повторила Рина, – но, к счастью, небольшие. И все кончится благополучно.

– Мне не нужны даже небольшие неприятности, – проворчал Конан. – И потом, что значит – небольшие? Как то отродье Сета, чьи зубы болтаются у тебя на шее?

– Не могу сказать. Да и стоит ли о том беспокоиться? Лучше погляди, какая здесь красота! – раскинув руки, Рина закружилась по лужайке.

– Беспокоиться всегда стоит. Кто беспокоится, тот дольше живет, буркнул киммериец, оглядывая полянку. Вид и в самом деле был чудесным: среди огненно-алой травы пламенели резные чаши колокольчиков. Почему-то их оказалось тут гораздо больше, чем на встречавшихся раньше висячих лугах, и выглядели они не темными, почти черными, а багряными и пурпурными, цвета лучших ковров Турана.

Рина принялась собирать букет; Конан же, пошарив за поясом, извлек заветную фляжку. Зелья в ней оставалось немного – половину или даже две трети порошка он уже использовал. Мрачно насупив брови, киммериец вдохнул живительный бальзам и плотно закупорил сосудик. Успеет ли он добраться до храма? Или запас арсайи кончится где-то на половине дороги, и он, беззащитный, обреченный на беспамятство, сгинет в этих пурпурных лесах, пропадет в нижнем мире, никогда не увидит вновь света солнца? Если случится такое, он может рассчитывать лишь на Рину... Не потому ли Учитель, мудрец, провидящий грядущее, отправил с ним эту девушку? Спутницу и помощницу, способную довести до святилища Митры лишенное разума и памяти существо... Но под силу ли ей это?

Звонкий смех прервал его мысли. Рина стояла перед ним, погрузив разгоревшееся лицо в охапку пурпурных колокольчиков, и пряди ее пушистых волос мешались с цветочными стеблями.

– Ах, какой запах! – воскликнула она, протягивая свой букет Конану. Слаще, чем у роз и сирени... Вдохни, и ты очутишься на медвяном лугу!

Невольно улыбнувшись, киммериец втянул воздух; ноздри его затрепетали. И в самом деле, эти странные цветы чем-то отличались от привычных растений верхнего мира; их пряный и сладкий аромат не походил и на запах арсайи. Вендийский бальзам взбадривал и пробуждал; пурпурные же колокольцы словно клонили в сон. В радостный и легкий сон, в котором сбывается все, о чем мечтаешь наяву...

Конан вновь вдохнул медовый запах, подумав, что от этих цветов кружится голова – столь же сильно, как после кувшина доброго вина. Ощущение было знакомым и таким приятным! Прикрыв глаза, он впитывал чудесный аромат, изгонявший и все тревоги, и мрачные мысли, и осторожность, и заботы о будущем. С каждым мгновением ему становилось все лучше, все легче, пока белоснежные стены великого святилища не сомкнулись вокруг него, и глас Митры, долетевший от сияющего алтаря, не возвестил прощение всех грехов.

Впрочем, голос тот принадлежал не богу и толковал вовсе не о грехах; очнувшись на миг от сладкого наваждения, Конан понял, что Рина сидит рядом с ним и тянет букет к себе.

– Ты жадный! Дай же и мне понюхать!

– Мне кажется, ты собрала столько цветов, что хватит нам обоим... пробормотал киммериец.

Девушка рассмеялась; в серых ее глазах вспыхнули огоньки. Теперь они вдвоем приникли к чудесному букету и, чтобы было удобнее, Конан приподнял Рину, усадив к себе на колени. Теперь он чувствовал себя словно в раю аромат волшебных цветов смешался с пьянящими запахами девичьего тела, а нежные лепестки и бархатные пальцы девушки ласкали его щеки. "Что со мной? Что с нами?" – мелькнула тревожная мысль и тут же канула без следа. Конан был весел и пьян; его прелестная спутница – тоже.

Она казалась сейчас очаровательней всех женщин земли, и киммериец внезапно понял, что они с Риной, крепко обнимая друг друга, лежат в траве, а изголовьем им служит охапка пурпурных цветов. Медвяный их запах придал особую сладость первым поцелуям; потом они стали обжигающими, как огонь, и губы девушки раскрылись, как два лепестка. Под ладонью Конана набатом билось ее сердце, набухал и распускался сосок на упругой груди, такой нежной, такой желанной... Он приник к нему ртом, ощущая, как дрожит, как трепещет тело девушки.

Тихий возглас, волнующий, призывный... Руки Конана ласкали стройные бедра, гибкий стан, плечи, сиявшие теплотой розового мрамора... Они уже не лежали в траве; они парили над ней, погруженные в алую прозрачную дымку, невесомую и ласковую, что нежила их подобно волнам южного моря. Их кожу овевал ветерок, их плоть трепетала в предвкушении счастья, дивная мелодия разливалась вокруг – то звенели, играли хрустальные колокола, повелевавшие ходом звезд и движением человеческих сердец.

Приятная истома охватила Конана. Сквозь наплывающее забытье он слушал шепот Рины, почти не понимая слов; кажется, она просила о чем-то? Нам нельзя торопиться... не надо, милый... не здесь, не сейчас... Он точно знал, что все произойдет здесь и сейчас, если... если у него хватит сил справиться с блаженной дремотой. Сон наплывал на него сладостным дурманом, покачивал, уносил в небесные выси – туда, где все тише и тише пели хрустальные колокола. Он чувствовал еще, как локоны Рины щекочут шею, ощущал приникшее к нему тело, сильное, гибкое и желанное, но необоримое медвяное забвенье надвигалось, укачивало, баюкало...

"Цветы, – подумал Конан, погружаясь в дремоту, – волшебные цветы... Запах... Рина... Какие у нее нежные руки... какие..."

Сколько же он проспал? По-видимому, недолго; и пробудили его не ласковые прикосновенья девушки. Руки, что быстро, но осторожно ощупывали киммерийца, были жесткими и грубыми, поросшими волосом, и пахло от них не медом и вином, а едким звериным потом.

Конан застонал, пытаясь открыть глаза, потом, внезапно ощутив сильную и бесцеремонную чужую хватку, нанес вслепую удар кулаком. Он сел, судорожно нашаривая свои мечи, но их не было; и рука, привычно потянувшаяся к поясу, не нашла рукояти кинжала. Ремень тоже исчез; под пальцами вместо гладкой кожи бугрилась смятая ткань холщовой туники.

Это заставило его окончательно проснуться. Вскочив, Конан бросился вперед, к маячившим перед ним двум или трем фигурам – бросился, не думая ни о мечах, ни об арбалете, ни о прочем своем оружии, ибо в мыслях у него было только одно: фляга! Бронзовая фляга, его разум, его душа, упрятанная в потайной кармашек пояса!

Что-то мягкое подвернулось под ноги, и киммериец упал в алую траву, не дотянувшись на половину ладони до ближайшего вора. Когда он поднял голову, похитители исчезли.

24. ПЛЕМЯ ТИИ'КА

Конан ругался и ревел, как дикий зверь, наступая на съежившуюся в испуге Рину.

– Кром! Небольшие неприятности! Все кончится благополучно! – Взмахнув огромным кулаком, он набрал побольше воздуха в грудь. – Благополучней некуда! Проклятый лес! Проклятые ублюдки! Они украли все, все!

– Не все, – робко возразила девушка, и это было правдой; до арбалета и колчана похитители не добрались. Но дорожные мешки, припасы, оружие Рины, драгоценные Рагаровы клинки, а главное – пояс с бронзовым сосудом! исчезли. Кроме арбалета, у Конана остался только кривой засапожный нож; у его же спутницы не было ничего, кроме одежды – да и та находилась сейчас в изрядном беспорядке.

– Я почти догнал их! – снова рявкнул Конан. – Если бы не ты... – он со злостью сплюнул.

– Кто же виноват, что ты запнулся о мою ногу! – Серые глаза Рины наполнились слезами. – Надо было глядеть, что там лежит на земле!

– Лежит!.. На земле!.. – Киммериец никак не мог успокоиться. – Все твои цветы! Если б не эта пакость, никто бы и не улегся на землю!

Он принялся яростно топтать букет, превращая хрупкие чаши колокольчиков и цветочные стебли в слизистое крошево. Рина некоторое время глядела на него, потом вдруг шмыгнула носом, вытерла глаза и улыбнулась.

– А все-таки как было хорошо! – мечтательно произнесла она. – Как хорошо! Я словно летала в небесах в твоих объятьях...

– Хорошо, – согласился Конан; выместив гнев на чародейных цветах, он немного пришел в себя. – А сейчас – еще лучше! Когда же кончится время сна, все будет просто замечательно! Я превращусь в безгласного скота, и ты поведешь меня на веревочке прямо в храм! Интересно, что я скажу Митре? Как вознесу мольбы о прощении? Мне не удастся даже замычать или залаять! Я лишусь памяти и речи, стану глупее распоследнего осла!

Рина озабоченно нахмурила лоб.

– Этого не случится, Конан, не тревожься! У нас еще есть время. И предчувствие меня не обманывает: все закончится хорошо.

– Во имя милостей Митры!.. Перестань повторять это, женщина! Перебросив за спину арбалет и колчан, киммериец направился к зарослям, обрамлявшим край полянки. – Похоже, эти ублюдки исчезли где-то тут... пробормотал он, срезая ножом гибкие прутья, чтобы расчистить проход. – А! Погляди-ка! Дыра! Дыра и лианы!

Перед ним зияло небольшое отверстие – лаз, светлевший среди плотно переплетавшихся ветвей; к сучкам попрочнее были привязаны две лианы. Конан продолжал работать ножом – для него этот ход на нижние ярусы оказался слишком тесным.

– Не слишком-то умны эти вороватые твари, – буркнул он. – Не догадались сбросить лианы...

Рина подошла и встала за его спиной, внимательно разглядывая отверстие.

– Ты заметил, как они выглядят?

Конан, врубаясь в заросли, покачал головой.

– Почти ничего не разобрал... глаза слипались после этого дурмана... – Он плюнул на ближайший цветок. – Недаром я всегда предпочитал вино! Честное вино лучше любого колдовского зелья! Если б не это твое...

На алых губах Рины мелькнула загадочная улыбка, потом ее рука ласково пригладила взлохмаченную гриву киммерийца.

– Давай не будем ссориться, ладно? Я не так уж виновата, и ты не столь уж безгрешен... – щеки ее полыхнули румянцем. – Сейчас спустимся вниз и нагоним наших грабителей. Наверняка они ушли не слишком далеко. Найдем их след...

– В таких-то зарослях? – Конан раздраженно ткнул в дыру ножом.

– В каких угодно, – с уверенностью заявила девушка. – Мне ведь не надо высматривать отпечатки их лап или ног – я вижу след их ауры! Дрожит прямо в воздухе, Конан, словно цветная радуга... – всматриваясь в нечто, заметное ей одной, Рина прищурила глаза.

– Ну, и что скажешь?

– Ты прав – они не слишком-то умны. Значит, мы найдем их и перехитрим.

– Я хитрить не буду, – киммериец яростно взмахнул кинжалом. – Мне бы только добраться до глоток этих тварей!

– Они – люди, – с внезапной строгостью сказала Рина, – а Митра не любит зряшных убийств! Я давала обет...

– Я тоже давал, – буркнул Конан и полез в дыру.

Они спустились на три сотни локтей, потом девушка уверенно двинулась вперед по тропе, основанием которой служила гигантская ветвь; вскоре путники стояли у нового лаза со свисавшими по краям лианами. Тут Конан обнаружил клочья бурой шерсти и, принюхавшись, различил едкий запах похитителей. Если они и опережали погоню, то совсем ненамного.

Спуск по лиане, недолгий путь к очередной дыре, и снова вниз... Вниз и вниз, сквозь розоватый полумрак и пурпурную листву, мимо птиц с кожистыми крыльями, метавшимися в теплом воздухе, мимо висячих полян, на которых копошились какие-то мелкие твари, мимо неохватных ветвей, становившихся все толще и толще, вдоль бурых стволов с кроваво-красными трещинами, напоминавших горы... Они преодолели полторы или две тысячи локтей, но земли все еще не было видно; луга с алой травой и буйная листва по-прежнему скрывали почву, вскормившую этот исполинский лес. Конану казалось, что он спускается прямо в преисподнюю.

Их путь закончился на чудовищной ветви, по которой проходила уже не тропа, а целая дорога шириною в двадцать шагов. Прелая листва и мох были хорошо утоптаны, и это навело киммерийца на печальные размышления. Похоже, они приближались к селению или стойбищу, обитатели которого могли дать пришельцам отпор. Возможно, думал Конан, эти волосатые твари не слишком-то сильны и храбры, но если их наберется сотня-другая... Он с горечью вспомнил о своих клинках; лучше бы эти отродья Нергала украли арбалет и стрелы!

Однако приходилось довольствоваться тем, что есть, и Конан, перебросив свое оружие на грудь, вложил в него стрелу и щелкнул рычагом. Он подумывал, не стоит ли остановиться и вырезать дубинку поувесистей, но затем решил, что тяжелый, окованный бронзой арбалет куда смертоносней в рукопашном бою, чем деревянная палица.

Ах, если б у него было время! Он выкрал бы и свою фляжку, и дареные Рагаровы мечи и все остальное – и оружие, и припасы, и снаряжение... Но времени для такого сложного дела не оставалось. Конан не знал, сколько они с Риной проспали – четверть, треть или половину обычного срока – но путешествие по лианам и ветвям было довольно долгим. Скоро, совсем скоро у него начнет мутиться в голове... Нет, он не успеет придумать какой-нибудь хитроумный план, как предлагает Рина... не сможет ни украсть, ни обмануть, ни перехитрить... Оставалось одно – драться!

Впереди послышался слитный далекий гул голосов – верный признак того, что поселок, к которому они приближались, был велик и многолюден. Похоже, подступы к нему не охранялись, но Конан с удовольствием бы убрался с дороги, если б мог. Однако передвигаться в окружавших тропу зарослях было никак нельзя: стволы, стволики и прутья, отходившие от основной ветви, росли на удивление густо. Сквозь эту чащу не проломился бы даже вендийский носорог, мелькнуло в голове у Конана.

Шум сделался громче; теперь в нем можно было выделить рев, протяжные вопли и завывания, словно существа, испускавшие все эти звуки, отмечали некое торжество или делили добычу. Чувствуя, что впереди лежит обширное открытое пространство, киммериец приостановился, разрядил арбалет и перебросил его на спину. Затем он срезал несколько огромных пурпурных листьев и протянул два из них Рине.

– Дальше поползем – тут, под кустами, у самой обочины. Прикрой листьями голову и плечи и постарайся не шуметь.

Девушка кивнула. Судя по близким воплям, ползти им предстояло недолго; тем не менее Конан досадовал и злился из-за вынужденной задержки – время его было на исходе.

То ползком, то на четвереньках путники преодолели оставшийся путь и, тесно прижавшись друг к другу, залегли на опушке, под защитой непроницаемой для взгляда листвы. Ни сторожа, ни часовые им не встретились; обитатели стойбища либо чувствовали себя в полной безопасности, либо идея насчет охраны поселка не приходила им в головы.

Отогнув краешек большого листа, Конан приподнялся и осмотрел простиравшуюся перед ним поляну.

Она была покрупнее тех, что встречались странникам прежде, и простиралась на добрых сто пятьдесят или двести шагов, считая от конца тропы до гигантского древесного ствола, бурой колонной уходившего вверх. Как всегда, поляна эта кольцом охватывала дерево и, если не вспоминать о тысячах локтей пустоты под ногами и над головой, напоминала обычный луг с торчащим посередине утесом. Однако эту просторную луговину покрывали пурпурные мхи и травы огненного цвета, а скала тянулась слишком высоко и имела слишком правильную форму – оба эти обстоятельства нарушали сходство. Вдобавок, здесь царила полутьма, вечные сумерки нижнего мира, придававшие пейзажу туманную ирреальность, будто и красная растительность, и бурые ветви, и гороподобный древесный ствол находились не в воздухе, а под зыбкой поверхностью моря.

Эти подробности, однако, не интересовали киммерийца; его внимание было приковано к странным существам, сгрудившимся на поляне. Коренастые, невысокие и широкоплечие, они заросли бурой шерстью и двигались хотя и быстро, но довольно неуклюже, иногда опускаясь на передние лапы. Тем не менее, Конан счел их людьми – хвосты у волосатых тварей отсутствовали (как, впрочем, и одежда), а на их толстых шеях болтались ожерелья из ярких перьев, просверленных орехов и звериных когтей. Было у дикарей и оружие дубинки и заостренные рогатины, без каменных наконечников и необожженные в огне.

Те, что с громкими воплями толпились на лугу, выглядели довольно мускулистыми и крепкими. Самцы, догадался Конан и бросил взгляд на дерево. В стволе его зияло множество дупел-пещер, из которых вниз свисали лианы; в темных же отверстиях торчали мохнатые головы самок и подростков. Вероятно, им полагалось наблюдать за сборищем и дележом добычи издалека, чтобы не крутиться под ногами у мужчин; подметив это, киммериец негромко, но одобрительно хмыкнул.

Рина подтолкнула его локтем в бок, шепнув:

– Мне кажется, они спорят из-за наших мешков и оружия. Не могут поделить, что ли? Как ты думаешь?

– Скоро им придется делить собственные шкуры, – сквозь зубы пробормотал Конан, вытягивая из-за плеча свой арбалет.

– Подожди, не стреляй! – Рина положила теплую ладошку ему на плечо. Я надеюсь, мы сможем договориться...

– С этими бесхвостыми обезьянами? – Киммериец раздраженно сбросил ее руку. Он чувствовал, как подступают головная боль и звенящая пустота, и это не улучшало его настроения. – Я готов потолковать с ними – когда мечи и фляга с бальзамом будут у меня. Но не раньше!

Незачем спорить, надо действовать, решил он, лихорадочно обдумывая план нападения. Дикарей было всего лишь десятков семь или восемь; они сгрудились вокруг нескольких волосатых молодцов, нагруженных похищенным добром. Конан не сомневался, что сумеет до них добраться – внезапная атака давала ему преимущество. О, если б у него оставалось время! Он перестрелял бы всю эту шакалью свору, даже не выходя на поляну!

Однако знакомое покалывание в висках и боль в затылке заставляли поторапливаться. Арбалет не лук; при всем желании он сумел бы выпустить лишь одну стрелу за время четырех глубоких вздохов. Слишком медленно! Конан не успел еще подумать об этом, а пальцы уже сами ослабляли тетиву. Окованное бронзой ложе арбалета станет дубиной, а стальная метательная скоба – убийственным клювом, которым он раздробит черепа врагов! Можно бить хоть тем концом, хоть другим – результат один: мозги наружу!

Преодолевая головокружение, киммериец начал подниматься.

– Подожди! – Рина дернула его за полу туники. – Я хочу поговорить с ними!

– Как? – Толпа дикарей на поляне ссорилась и гомонила все громче, но речь их оставалась для Конана абсолютно непонятной. Зато он разглядел теперь свои мечи, переходившие из рук в руки, и два распотрошенных мешка.

– Я смогу с ними договориться, – настаивала девушка. – Не надо проливать кровь, Конан! Подожди!

Он попытался вырвать полу из ее пальцев, но Рина держала крепко.

– Мне некогда ждать! Отпусти!

На поляне, под невнятные крики и вопли, вовсю шел дележ их скарба. Похоже, начиналась драка.

– Дай же мне попробовать, Конан! Не спеши!

Но тут над толпой взлетел широкий кожаный пояс, стиснутый в волосатой лапе, и терпение киммерийца иссякло. Взревев, он отшвырнул девушку и ринулся вперед, вращая свое страшное оружие; слегка изогнутая метательная скоба делала его похожим на боевую кирку. В десяток гигантских прыжков Конан преодолел расстояние до замерших в ужасе дикарей и вскинул свою увесистую палицу – уже зная, чей череп треснет первым.

Но опустить приклад арбалета он не успел; тьма сомкнулась над ним, и огромный варвар со стоном рухнул на землю.

Запах арсайи коснулся его ноздрей. Свежий острый аромат бальзама обжигал, словно раскаленный воздух, наполняя мозг палящей и пронзительной ясностью, пробуждал, вытягивал к свету жизни из темного омута небытия... Конан закашлялся и раскрыл глаза.

Голова его лежала на теплом округлом бедре Рины, пальцы девушки гладили щеку, серые глаза смотрели на него с тревогой и нежностью. Он чувствовал виском ее шелковистую кожу; аромат юного женского тела заставлял позабыть про обжигающее прикосновение вендийского бальзама. Пряди каштановых волос касались лица Конана, и от них тоже приятно пахло морем и свежим ветром. Воистину, о лучшем пробуждении не стоило и мечтать!

Он привстал на локте, оглядывая древесную пещеру, и решил, что немного поторопился с этим выводом. Кроме Рины, тут не было ничего приятного – разве что их мешки да оружие, сваленные у стены. Напротив входа сидело пятеро дикарей, косматых, как медведи киммерийских гор, и несравненно более уродливых; на шеях у них болтались пышные ожерелья из длинных и острых тигриных когтей. Теперь Конан мог рассмотреть их лица поподробнее, и это зрелище отнюдь не повергло его в восторг. Челюсти у хозяев стойбища выдавались вперед, мощные надбровные дуги затеняли крохотные глазки, из буйной поросли на щеках выглядывали вывороченные ноздри. Нос как таковой почти отсутствовал; губ тоже не было видно, зато клыки и передние резцы поражали своей внушительностью. Эти пятеро самцов довольно старых, судя по седоватому, вытертому на плечах меху – казались жуткими уродами, монстрами, дьяволами, вылезшими в мир из чрева самого Нергала. И рядом с юной пленительной Риной они выглядели еще омерзительнее.

Один из них ковырял в ноздре, засунув туда чуть ли не весь палец, трое обгладывали кости с ошметками мяса, вытягивая их из груды, лежавшей на полу, пятый дикарь же смотрел прямо на Конана. Мех у него был не грязно-бурого, а скорее рыжеватого оттенка, и левую щеку пересекал ужасный шрам – видно, местный тигр приложился своей когтистой лапой. Несмотря на подобное украшение, этот рыжий показался киммерийцу поприглядней прочих то ли глаза у него были умней, то ли клыки поменьше.

Внезапно дикарь со шрамом заерзал на месте и что-то забормотал; остальные четверо, бросив свои важные дела, уставились на него. Конан, с неохотой расставшись с теплым бедром Рины, сел, опираясь на кулаки, и прислушался. Речь волосатого была невнятной и состояла из странных звуков, то отрывистых, то протяжных; нечто среднее между воем гиены и лаем шакала. Конан не понимал ничего.

– Вождь тии'ка просит у тебя извинения, – вдруг произнесла Рина.

– Ты уверена? – Киммериец покосился на девушку – не шутит ли она, но милое личико Рины было совершенно серьезным.

– Разумеется, уверена. Я ведь неплохо понимаю их.

– Ты выучила язык волосатых, пока я валялся в этом дупле? – Конан приподнял бровь.

– Зачем? Мне и так ясно, что они хотят сказать. Знаешь, это гораздо легче, чем предсказывать грядущее или лечить раны.

– Вот как? Что ж, придется тебе поверить. – Конан встал, опоясался ремнем и сунул в потайной кармашек фляжку с арсайей; так он чувствовал себя гораздо уверенней. Стараясь не глядеть на пятерых дикарей, он сделал шаг к стене, потом – другой, наклонился и поднял свои мечи. Никто ему в том не препятствовал.

Рыжий со шрамом снова разразился речью, широко разводя руками и выпячивая нижнюю челюсть; казалось, он кого-то ругал. Рина, склонив каштановую головку к плечу, внимательно слушала.

– Вождь говорит, что лишь такие негодяи, как Йотомакка, Вуулкайна и Неодигми, могли напасть на грозного воина, победителя Рогача Кро'вара, произнесла девушка, когда рыжий закончил. – Они – не дети тии'ка, они отродья подлых такир'дзеннов! И по ним давно плачет дубина, которой дробят кости непокорных.

– Подожди, малышка, не торопись, – Конан сел, положив на колени оба клинка. Теперь он чувствовал себя совсем хорошо – разве что хотел есть. Но сначала ему хотелось разобраться в обстановке.

– Итак, – спросил он, жадно поглядывая на груду мяса перед пятеркой волосатых, – кто такие Йотомакка и прочие мерзавцы, о которых ты говорила? Кто такой рогач? А также тии'ка и эти самые такиры?

– Такир'дзенны, – поправила его Рина. – Это звери, которых ты назвал летающими тиграми. Помнишь, мы отбили у них дупло? Тии'ка их очень не любят.

– Тии'ка – это они? – Киммериец протянул руку к пятерке волосатых.

– Да. Йотомакка с двумя приятелями – молодые охотники, которые не слушают никого, бродят там и тут, хватают, что плохо лежит. Вот набрели и на нас...

– Хмм... Похоже, вождь не одобряет воровства? Ну, ладно... может, я его и прощу, – Конан с нежностью погладил рукояти своих клинков. Кажется, ты говорила еще о рогаче? Как его... Кро'вар?

– О, это их бог! Один из богов. Тот самый змей с бивнем на носу, которого ты перерубил пополам! Очень могущественный демон, и тии'ка его страшно боятся... Но раз ты его убил, значит, ты сильнее! Тии'ка уважают силу.

– Это неплохо, – пробормотал Конан, проверяя, как выходят из ножен мечи. – Значит, я прикончил Кро'вара... И что же, они поверили тебе на слово?

Рина горделиво улыбнулась, огладив свое ожерелье.

– Почему же на слово? Тии'ка – умелые охотники; они сразу догадались, что висит у меня на груди. И они поняли, что эти клыки свежие. Я объяснила им, что ты убил Рогача Кро'вара совсем недавно. Теперь они готовы оказать тебе почести... да и мне тоже.

– Вот как?

– Ну конечно! Ведь мы вместе сражались с Кро'варом... и потом... потом... я – твоя женщина!

– Первый раз слышу об этом, – заметил Конан, но тут Рина широко улыбнулась и подмигнула ему.

Подал голос дикарь, ковырявшийся в носу; киммериец, уже начавший привыкать к вою и лаю, что заменяли волосатым человеческий язык, уловил вопросительную интонацию.

– Почтенный старейшина спрашивает, не голоден ли ты, – перевела Рина.

– Голоден! Скажи этим образинам, чтоб принесли сухие ветки. И побыстрей!

Он с интересом ждал, желая послушать, как Рина залает и завоет, но у нее, оказывается, имелся совсем другой способ общения с волосатыми. Полузакрыв глаза, девушка на мгновение сосредоточилась, и вдруг пятеро дикарей разразились хриплым клекочущим хохотом. Потом рыжий ткнул пятерней в окровавленную груду на полу и что-то произнес.

– Вождь спрашивает, зачем тебе дерево. Разве ты собираешься его есть? Когда тут столько хорошего мяса?

Конан ухмыльнулся.

– Не худо бы его поджарить, а, малышка? Ты могла бы догадаться и сама!

Сохраняя полную серьезность, Рина сообщила:

– Я только передаю слова, от тебя к ним и обратно. Видишь ли, тии'ка почитают мужчин куда больше, чем женщин... Для них ты – великий и грозный воин, а я... я всего лишь твоя девушка. Так что думать мне не положено.

– Что ж, – произнес Конан, – я и в самом деле великий и грозный воин. Скажи рыжему ублюдку, что он в том скоро убедится, если дрова не доставят немедленно!

Опустив веки, киммериец замер, вкушая блаженный покой. Пожалуй, размышлял он, стоит как-то отблагодарить Рину, сказать ей ласковое словцо: в этот раз девчонка выручила его и, к тому же, она была права со своими пророчествами – история с кражей закончилась вполне благополучно. Не первый случай, когда дар Рины выручает их! Теперь он не жалел, что согласился взять ее с собой – нет, совсем не жалел! А коли еще вспомнить сладость ее губ и трепет маленьких упругих грудей под рукой...

Конан не успел додумать эту мысль до конца – два дикаря, вошедших в пещеру, почтительно выложили перед ним целую груду сухих ветвей. Он придвинул к себе мешок, вытащил огниво и высек огонь. Огромный ствол, в дупле которого люди гнездились подобно мелким насекомым, переполняли живые соки, и киммериец не боялся устроить лесной пожар. Он разложил небольшой костерок и, насадив на лезвие кинжала основательный кусок мяса, поднес его к пламени. Пятеро волосатых старейшин, морщась от дыма, следили за ним с благоговейным ужасом. Рыжий вождь робко потянулся к огню, но, почувствовав жар, быстро отдернул руку; его нижняя челюсть отвисла, из безгубого рта вывалился язык. Рина, приложив ладошку к виску, задумчиво поглядела на него, и дикарь успокоился.

– Я сказала, чтоб они не боялись, – девушка повернулась к Конану. Бедняги никогда не видели огня – ведь тут не бывает даже гроз! Только дожди, что падают на верхний ярус джунглей.