Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

– Понимаю. А разве ты не можешь его отпустить?

Киммериец пожал могучими плечами, и его юное безбородое лицо стало хмурым. Он ощущал, как коготки Шеймиса все сильнее и сильнее впиваются в кожу.

– Я-то не против. Только тут какое-то колдовство... он клянется, что обязан служить мне до смерти, иначе великий Митра прихлопнет его, как комара.

Фарал задумчиво уставился на сумку.

– Думаю, твой приятель ошибается. Великий Митра милостив к тем, кто верен своему долгу. Он – благой бог и карает только отступников.

– Тебе виднее. Ты – близкий к нему человек, – буркнул Конан. – Вот и помоги.

– Помогу. – Отбросив плащ, странник неуловимо быстрым движением выхватил оба своих меча и широко развел локти; сталь звонко звякнула о сталь. – Видишь, крест, – произнес он, показывая взглядом на клинки. Крест – древний знак Митры, солнечного бога, и сейчас мы попытаемся испросить у него милости для твоего приятеля. Ты должен коснуться ладонью этого символа, а потом... потом... да, потом ты повторишь за мной некое заклинание... что-то вроде Заклятья Разлуки. Как скажешь его, твой друг сразу попадет туда, где серые скалы и серое море... Не думай, что серое всегда уныло, – неожиданно добавил Фарал. – Я вот люблю этот цвет...

Конан недоверчиво хмыкнул и коснулся пальцами левой руки перекрестья; правая по-прежнему была в сумке. Голубоватая сталь клинков казалась холодной и отливала серебристым лунным светом; Шеймис замер под его ладонью, словно испуганная мышь. Повинуясь кивку Фарала, киммериец сосредоточился; потом начал произносить фразу за фразой, не понимая их смысла, но старательно повторяя все, что говорил его спутник. Язык был ему незнаком; мелодичные хрустальные звуки струились водопадом, и заклинание показалось Конану похожим на песню. Впрочем, не слишком длинную – десяток фраз, не больше.

– Все! – произнес Фарал и, резко выдохнув, забросил мечи в ножны. На миг лицо его стало сосредоточенным, затем руки со странно сложенными пальцами нацелились на сумку, и вдруг Конан ощутил под своей ладонью пустоту.

Шеймис исчез!

Сняв с пояса суму, киммериец заглянул в нее. Пустота!

– Где он?

– Там, куда стремился уйти, – ответил Фарал. – На серых скалах, у серого моря, под серым дождем... Тишина, покой... Словом, все, как ему хотелось.

Лоб Конана разгладился; он уважительно покивал головой.

– Ну, а ты еще не хотел признаваться, что умеешь колдовать! А на самом-то деле! Это твое заклинание... Заклятье Разлуки... такая сильная магия!

– Я бы не сказал, – произнес странник, провожая задумчивым взглядом сумку, которую Конан вновь прицепил к поясу. – Видишь ли, я немного знаю кхитайский... научился, когда пришлось побывать в тех местах... Ну, и... он смолк, затем потрепал Конана по плечу. – Словом, сейчас мы с тобой повторили одну кхитайскую поэму – что-то о луне, плывущей в темных небесах над нефритовыми горами, у подножий которых цветет жасмин... Кхитайцы, они понимают толк в подобных вещах.

– Но слова-то были колдовские?

– Нет, парень, самые обычные. Я же сказал – о луне, горах и цветущем жасмине... Думаю, твой приятель не понимает по-кхитайски, и для него вся эта тарабарщина прозвучала очень торжественно.

Киммериец, разинув рот, с изумлением воззрился на Фарала.

– Значит, никакого чародейства? Как же так? Без всякой магии, раз – и на самый север Вилайета! Да туда же надо добираться целый месяц! И потом, он... он... в общем, он мне говорил, что лишь очень сильный маг может разорвать нашу связь.

– А я и не утверждаю, что дело совсем обошлось без магии, – заметил странник. – Ты собирался его отпустить, он хотел уйти... Вот тебе и магия! Ну, а я подтолкнул его напоследок – вроде как дал хорошего пинка, чтобы забросить туда, куда он так рвался. К этим серым скалам...

Конан потер лоб, постепенно начиная осознавать, что раз и навсегда избавился от сумеречного духа. Были в этом свои приятные и неприятные стороны, свои преимущества и потери. Теперь унылая физиономия Шеймиса не будет маячить перед глазами и не придется слушать его вечное нытье, хлебать прокисшее пиво, давиться черствым хлебом, да и таскать в сумке это крысиное отродье... Но кто назовет его, Конана, господином? Хозяином? С кем переброситься ему словом на долгом пути? Да и кислое пиво, и сухой хлеб – не говоря уж о бараньих костях с намеком на мясо! – совсем неплохие вещи, когда от голода урчит в животе...

Что ж, решил юный киммериец, во всем есть нечто хорошее и нечто дурное. Во всяком случае, Шеймису лучше там, где он сейчас пребывает; бесконечные странствия, стычки и поединки с черными магами слишком обременительны для престарелого духа сумерек. Конан представил, как его бывший слуга сидит сейчас на скалах у серого моря, в прохладе и сумеречном свете наступающего утра, прислушивается к шелесту волн и наслаждается покоем... Довольно кивнув, он протянул руку и стиснул локоть Фарала.

– С помощью магии или по доброй воле, но мы расстались. И хорошо! Я тебе благодарен. А теперь...

– Теперь – прощай, Конан-киммериец. – Странник в сером положил ладонь на руку юноши, стиснул его пальцы. – Прощай.

– Может, когда-нибудь свидимся, – нерешительно произнес Конан.

– Нет, вряд ли. Мир велик, киммериец, очень велик.

Кивнув на прощанье, человек в сером плаще, топорщившемся над плечами, зашагал по Туранской дороге, что тянулась вдоль морского берега, уходя к великим городам юга, к Султанапуру, Акиту, Аграпуру и горам Ильбарс. Конан молча смотрел ему вслед. Потом он повернулся на запад, спиной к восходящему солнцу, и сделал несколько шагов, поглядывая то на пыльную ленту Окружного тракта, то на розовеющее небо. В сумке, что висела у него на поясе, что-то звякнуло. Остановившись, киммериец пошарил в ней, вытащил руку и раскрыл ладонь: на ней лежали пять золотых динариев с гордым профилем владыки Ашарата.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАЛЕНЬКИЙ БРАТ

8. ВСТРЕЧА

Южная степь, залитая солнцем, казалась необозримой и бескрайней; только где-то вдалеке, у самого горизонта, таинственно синели горные вершины, за которыми лежал обильный и просторный Хоршемиш, великолепная столица Кофа. По равнине, будто выплывая из жаркого туманного марева, навстречу пологим горным склонам тянулась дорога – прямая, как стрела, пыльно-коричневая лента среди моря изредка волнуемой ветром зеленой и золотистой травы. Рядом с обочиной, заросшей побуревшими от пыли лопухами, высилось дерево, настоящий исполин растительного царства – высокий стройный остролист; здесь, на юге, он достигал поистине циклопических размеров, и казалось, что его неохватный ствол упирается прямо в ярко-синее небо, словно мачта затонувшего в этом бесконечном степном океане гигантского парусника.

Тут, в жаркой степи, повсюду колыхались волны увенчанных пушистыми метелками высоких трав, иногда склонявшихся под легкими дуновениями ветерка; только у самых корней дерева беспокойно шелестящее травяное воинство отступало – здесь всегда была тень, и землю покрывали лишь подушечки буро-зеленого мха. Под низко нависшей кроной царил приятный полумрак, ибо безжалостные обжигающие лучи солнца не могли пробиться сквозь сплетение толстых узловатых ветвей, усеянных огромными перистыми листьями.

Под гигантским остролистом расположился одинокий путник. Сбросив свой пыльный плащ, он сидел на толстом, выступающем из земли корне, прислонясь спиною к стволу; рядом с плащом валялся туго набитый мешок, а поверх его длинный меч в потертых кожаных ножнах. Путник этот явно был воином, о чем свидетельствовали и его на редкость могучее сложение, и оружие; он словно бы дремал, полуприкрыв глаза, но временами сильные пальцы рассеянно поглаживали рукоять меча. С виду казался он молодым – лет двадцати или чуть больше; спадающие до плеч волосы отливали цветом воронова крыла, а покрытая коричневым загаром кожа выглядела свежей и по-юношески упругой.

...Губы черноволосого великана плотно сжаты, на высоком лбу выступили еле заметные капельки пота. Да, и в тени дерева очень жарко! Он трет переносицу и еще шире распахивает на бугрящейся мускулами груди куртку из тонкой, словно шелк, прекрасно выделанной оленьей кожи; под ней виднеется нарядная, украшенная богатой вышивкой рубаха. Затем его глаза чуть приоткрываются – он задумчиво изучает свои поношенные, но все еще превосходные высокие сапоги, прикидывая, оставить ли их на ногах или стянуть; однако ленивая истома берет верх – молодой воин снова закрывает глаза и поудобнее откидывается на жесткий ствол дерева.

Неспешно течет время. Похоже, путника сморил сон: его веки плотно сомкнулись, а руки расслабленно упали на колени. Ничто не движется вокруг, только шаловливый ветер порой то взъерошит небрежно рассыпавшиеся по плечам волосы юноши, то шевельнет завязки его узорчатого пояса. Медленно колышется сухая, опаленная солнцем трава, о чем-то лениво шепчут листья в высокой кроне дерева, над уходящим вдаль степным простором словно невидимое покрывало висит монотонный стрекот кузнечиков.

Однако сон воина недолог. Внезапно он распахивает глаза – синие, как небо на закате, и холодные, словно поверхность сбегающего с горных круч ледяного потока. Правда, увидеть нечто подобное тут, на жаркой офирской равнине, не удастся – лишь на севере, среди холодных снеговых полей, огибая редкие острова покрытых вечным инеем каменных глыб, текут ледяные реки.

Проходит миг, и зрачки молодого путника меняют выражение – в них появляется жесткий стальной отблеск; он вытягивает шею и пристально смотрит на дальний конец дороги, теряющийся среди желто-зеленого травяного ковра. И, словно по волшебству, над этой крохотной коричневой ниточкой, почти неразличимой в струящемся и дрожащем у горизонта мареве, появляется светлое пятнышко. Темноволосый воин покачивает головой, словно не доверяя собственным глазам, и рука его вновь касается потертых кожаных ножен.

Постепенно светлое пятнышко увеличивается в размерах, и вскоре он уже может разглядеть неспешно вышагивающую по дороге странную фигуру. Весьма нелепую, если не сказать больше! И в самом деле, этот второй путешественник являет собой весьма занимательное зрелище: его одежда, обувь, небрежно заброшенное за спину оружие – одним словом, все с ног и до головы – вызывает недоумение у наблюдающего за ним черноволосого синеглазого великана.

На невысокой жилистой фигурке пришельца поверх туники болтается бесформенное белое одеяние – нечто вроде плаща, нижние края которого украшены кокетливыми кисточками из шерстяных нитей. Его сандалии с матерчатым верхом настолько посерели от пыли, что определить, каков был их первоначальный цвет, уже совершенно невозможно; то же самое можно сказать и о повязке, небрежно охватывающей лоб, из-под которой торчат непослушные каштановые пряди.

Но взгляд сидящего под деревом воина, почти не останавливаясь на этих деталях, скользит дальше. Над правым плечом пришельца покачивается рукоять длинного меча, обтянутая вытертой до блеска кожей. Ножны, в которых хранится сие грозное оружие, тоже неимоверно длинны – конец их обнаруживается где-то ниже левого колена путника, так что совершенно непонятно, каким образом он умудряется вынимать из них клинок. Но это далеко не все: за другим плечом владельца огромного меча висит туго набитый походный мешок, почти такой же, как у черноволосого, а рядом с ним торчат колчан со стрелами и лук, тоже совершенно гигантских размеров. Игривый степной ветер, развевая складки плаща, выставляет на обозрение рыцарский пояс на тонкой талии пришельца – великолепный пояс, покрытый серебристыми стальными чешуйками и имеющий с левой стороны специальную накладку под меч. Однако сейчас к пропущенным сквозь нее массивным бронзовым кольцам пристегнут лишь длинный кинжал с рукоятью в виде оскалившегося демона.

...Этот неторопливо шагавший по пыльному тракту человек тоже выглядел молодым – возможно, всего двумя-тремя годами старше обладателя черной, как вороново крыло, гривы. По его загорелому, покрытому светлой щетиной лицу блуждала безмятежная улыбка, а жилистые тонкокостные руки покоились на кожаной перевязи, что поддерживала ножны.

– Привет! – произнес он, дружески кивнув темноволосому великану, затем сошел с дороги и вступил под сень раскидистой кроны гигантского остролиста. На полных его губах по-прежнему играла улыбка, в прищуренных глазах с яркими карими зрачками танцевали веселые искорки. – Привет, и да будет с тобой милость Митры! – повторил он. – Интересно, приятель, а что у тебя в мешке?

Темноволосый, лениво смахнув упавшую на лоб прядь, внимательно оглядел пришельца; на его скулах заиграли желваки, в глазах таился ледяной холод.

– Клянусь Кромом, – медленно произнес он, – что я достану меч и снесу твою глупую башку куда раньше, чем ты вытянешь из ножен свою оглоблю и зарежешься с ее помощью. Готов поспорить на половину груза из моего мешка, коль он тебя интересует. Согласен?

Карие глаза быстро пропутешествовали к мечу синеглазого, рукоять которого торчала у самого хозяйского колена, и опять остановились на его лице. Полные губы растянулись в ухмылке еще шире.

– Хорошо, спорим! – Правый пропыленный сандалий оторвался от земли и начал старательно чесать левую ногу. – Ну, начали! Раз, два, три – и ты проиграл! – Со змеиным шелестом сияющее лезвие выскочило из ножен и устроилось на плече черноволосого, в опасной близости от горла.

Тот, даже не пытаясь парировать выпад (ибо собственный его меч был обнажен едва ли наполовину), скосил глаза и замер, с восхищением разглядывая блестящий прямой клинок, необыкновенно длинный и слишком тонкий для тяжелого рыцарского меча. Сияя полированными гранями и радуя глаз превосходной заточкой, этот меч производил совсем иное впечатление, чем клинки аквилонских и немедийских рыцарей – изящество и воздушная легкость вместо внушительной тяжеловесности. Однако он не был похож на шпагу, совсем нет; и синеглазый великан понимал, что таким оружием можно не только рассечь противнику горло, но и пробить кольчугу.

Эта обоюдоострая и сверкающая полоса была для него словно бы живой, и, очарованный волшебным блеском стали, темноволосый воин потянулся к ней навстречу, как будто собираясь погладить холодный металл. Пальцы его нависли над клинком – там, где отточенная кромка лезвия переходила в острие.

– Эй, осторожнее!

Путник в белом плаще поспешно отдернул меч, увел странным образом одушевленное оружие подальше от раскрытой ладони темноволосого.

– Осторожнее, – повторил он, – а не то эта штука может и укусить.

Звук чужого голоса заставил великана очнуться; он выпрямился, тряхнул головой и скрестил на груди могучие руки. Его синие глаза уставились в лицо стоявшего перед ним человека, но теперь холод в них стал постепенно таять.

– Кром! Как же ты ухитряешься с такой быстротой вытаскивать меч? Он же длинней тебя самого, приятель!

– Ааа... Тебе тоже интересно... – Путник в белом плаще рассеянно махнул рукой. – Знаешь, у меня там сверху в ножнах есть щелка... вот поэтому... Клянусь рогами Нергала! Вложить его обратно куда труднее! Натужно пыхтя, он провел правой рукой у себя за спиной, и меч с лязгом встал на место. – Кстати, как тебя зовут? – На его губах вновь заиграла улыбка. Лук и колчан вместе с тяжелым мешком полетели в траву, а их хозяин, удовлетворенно вздохнув, опустился на мягкую моховую подушку рядом с черноволосым путником.

– Конан, – ударив себя кулаком в грудь, гордо произнес великан. Конан из Киммерии! И хотя ты здорово обращаешься со своей острой игрушкой, меня ты нисколько не напугал!

– С чего бы? Кто станет меня бояться? – Человек в белом наигранно передернул плечами и снова ухмыльнулся. – Я всего лишь богобоязненный поклонник великого Митры, светлого и милостивого... одинокий пилигрим, бредущий в...

– Ну, хватит чушь-то болтать! – назвавшийся Конаном высокий юноша раздосадованно тряхнул головой, и теплый степной ветер тут же взъерошил его черную гриву. – По этой дороге, приятель, не бродят богобоязненные пилигримы! Или трактирщик в Батрее забыл предупредить тебя? Может, его куриные мозги совсем заплыли жиром, и он посоветовал тебе не тот путь, а ты взял да и послушался этого недоумка? – Тут великан выдержал недолгую паузу, а затем, положив руку на плечо соседа, заявил: – Ну, коли ты уселся без разрешения под моим деревом, да еще и предложил знакомиться, то почему бы и тебе не назвать свое имя?

– Слишком много вопросов сразу, – пришелец невозмутимо расстегнул пряжку на кожаной перевязи. – Выбери какой-нибудь один, будь добр.

– Ну хорошо, приятель! Ответь мне сначала, как тебя зовут! – Конан нетерпеливо пнул древесный корень, зарывшийся в землю под самыми его ногами.

– Как меня зовут, как меня зовут... – словно силясь вспомнить, забормотал парень в белом. – Нет, не так... и не то... и это не годится... Погоди-ка! – Он внезапно щелкнул пальцами. – Пожалуй, ты можешь звать меня Маленьким Братом... Лайтлбро, как говорят у нас в Бритунии, ага?

– Ага, – судя по физиономии Конана, ему было абсолютно все равно, как называть попутчика.

– Ну и прекрасно! А теперь, я думаю, нам не помешает перекусить! – с энтузиазмом заявил Лайтлбро, довольно потер руки и принялся выгружать из своего мешка всевозможную снедь.

Конан путешествовал из Коринфии в Туран. Собственно говоря, Коринфия, куда его занесло после службы в отряде немедийских конных лучников, являлся самой начальной точкой его маршрута, а Туран – самой дальней; там он хотел поступить в гвардию Илдиза Туранского (по слухам, грозного, но щедрого владыки) и добиваться военной карьеры. Однако до Аграпура, Илдизовой столицы, оставался еще не день и не два пути, так что ближайшей целью молодого киммерийца был сейчас Хоршемиш, величайший из городов Кофа.

За десяток дней Конан пересек внутренние области Офира, добравшись от богатой и обширной Ианты до Батреи, небольшого поселения на краю степи. От него к горам, за которыми лежали земли кофитов, тянулись две дороги: превосходный торговый тракт, который шел сначала на запад, к наиболее удобным перевалам, а затем на юг и восток, уже по территории Кофа; и более старый путь, более короткий и прямой, уводивший сразу к юго-востоку, к ущелью Адр-Каун и находившейся за ним седловине. Как сообщил Конану болтливый трактирщик в Батрее, старой дорогой почему-то не пользовались не то бандиты пошаливали в степи, не то в ущелье происходили какие-то неприятности. Может быть, там случился обвал, хотя и маловероятно: Адр-Каун на офирском означало "Ровная Стена", и это название было очень древним. Трактирщик из Батреи бормотал еще что-то невнятное о колдовстве, но Конан ему не поверил.

– Выходит, этому толстопузому ублюдку не удалось тебя напугать? длинным ножом киммериец разрезал копченую индюшку, протянул половину Лайтлбро и моментально вцепился зубами в свою порцию. – Я уж было решил, добавил он, прожевав огромный кусок ароматного мяса, – что окончательно рехнулся от жары. Клянусь Кромом! Чтобы кто-то еще шел по этой дороге... Невероятно! Там, в Батрее, они запугали друг друга разными байками, так что и вполне нормальные люди начинают им верить.

– Про себя я этого бы не сказал, – Маленький Брат досадливо поморщился. – Скользкий человек этот трактирщик! Сначала чуть не со слезами уговаривал меня остаться у него на пару дней и выйти с очередным караваном. Когда же я поинтересовался, по какой дороге пойдет караван, он посмотрел на меня как на сумасшедшего и ответил, что, разумеется, по обходной – на запад вдоль горного хребта – она, дескать, еще и охраняется офирской стражей.

– Как же, охраняется! Вранье! – отшвырнув в траву обглоданную кость, Конан вытер губы тыльной стороной ладони. – И там разбойники грабят и режут всякого, кто под руку попадется.

– Тогда я спросил трактирщика, – продолжил Лайтлбро, пропустив слова Конана мимо ушей, – а как насчет короткого пути? Разве нельзя отправиться им? Я, видишь ли, очень тороплюсь в Хоршемиш... И слышал, что по старой дороге туда можно добраться за пять дней. Всего пять дней, и ты на месте.

– А что тебе надо в этом Хоршемише? Ты, как я понял, бритунец... и на торговца не похож... Верно?

– Верно, бритунец, – Лайтлбро не без гордости вздернул голову. – А в Хоршемише у меня личные дела... поручение от моего Учителя, можно сказать...

– Учителя? – Конан приподнял брови; некое смутное воспоминание промелькнуло у него в голове и погасло. – И чему он учит, этот твой Учитель?

– Ну, к примеру, вовремя вытаскивать меч, – ухмыльнулся маленький бритунец. Он покончил с индейкой и принялся грызть сочное яблоко. – Но я-то рассказываю тебе не о нем, а про этого трактирщика из Батреи. Значит, стал я его расспрашивать насчет короткого пути, а этот толстопузый мне и говорит – нельзя, никак, мол, нельзя! Везде бандиты, чудовища, мертвецы, встающие из могил... Не рискуй, мол, благородный рыцарь, своей молодой жизнью, останься у меня, благородный рыцарь...

В коленки мне повалился, жаба поганая, а с ним половина постояльцев его грязного кабака. Вторая половина и так лежала – упились до зеленых демонов. Тьфу! Но я еще не совсем выжил из ума, чтобы переться три недели в обход... И, кстати, – яблочный огрызок отправился вслед за индюшачьей костью, а Маленький Брат, глубоко вздохнув, принялся за следующий плод, ответь мне честно, что у тебя в мешке? В конце-то концов, я выиграл наш маленький спор!

– Да что ты заладил, приятель! – Брови Конана сошлись на переносице. – Какая тебе разница, что у меня в мешке?

– Какая разница? – буркнул Маленький Брат. – А вот какая: когда вчера утром я собрался покинуть этот вшивый притон, то спросил трактирщика, не соизволит ли он дать мне на дорогу кувшинчик-другой хорошего винца, голос его постепенно становился все громче и громче, – которого так приятно хлебнуть, волочась весь день по жаре. Понимаешь?

Лицо Конана моментально приняло озабоченное выражение.

– Ну так вот, он мне ответил, что нет у него больше хорошего винца. Кончилось, мол, все хорошее винцо, еще прошлым вечером кончилось. И медовая брага тоже! Отличная брага, прозрачная, как слеза младенца... Был тут, мол, незадолго до тебя один парень, варвар с севера, наглый такой, скверно воспитанный щенок, и все выпил, абсолютно все! А что не выпил, то унес с собой – и хорошее вино, и брагу! Так что осталась одна кислятина, которую даже ослу стыдно поднести! – Теперь Маленький Брат уже вопил чуть ли не во весь голос, колотя мечом в потертых ножнах по мягким моховым подушкам. – Кислятина, понимаешь! Так что этот кусок жирной требухи мне во флягу воды накапал, простой воды, чтоб его Нергал проглотил! Ну? Лайтлбро, слегка успокоившись, уставился на Конана. – Теперь ты понимаешь, зачем я торопился тебя догнать? Так покажи мне, наконец, что у тебя в мешке!

После того, как содержимое объемистого меха с отличным офирским вином нашло последнее пристанище в желудках путников, солнце показалось им уже не таким палящим, а дорога – не столь пыльной и однообразной. Отдохнув в тени дерева еще немного, они нехотя рассовали по мешкам остатки пиршества, вновь понавесили на крепкие спины оружие и остальной груз и двинулись дальше – к туманным, синеющим на юге горным вершинам.

– Надо же, – ошеломленно бормотал Маленький Брат, вышагивая рядом с мощным киммерийцем, – одни бурдюки с вином в мешке... Сплошные бурдюки, клянусь милостью Митры!

– А у тебя зато полный мешок жратвы, – не моргнув глазом, парировал Конан. Он покосился на маленького бритунца – тот, несмотря на свою основательную поклажу, не отставал. Парень ему нравился – веселый, нахальный, и в драке, видать, не промах! Хороший попутчик, если только его не подослал кто-то из местных головорезов – тот же содержатель кабака в Батрее, к примеру!

Лайтлбро ухмыльнулся.

– Это ты прав насчет жратвы, – заметил он. – Во-первых, я люблю поесть, особенно в хорошей компании, а во-вторых, надо же мне чем-то и с тобой поделиться! Мне трактирщик так и сказал: мол, северянин уволок столько выпивки, что для провизии в его мешке места уже не осталось. Что он там, в голой степи, собирается жрать, один Митра знает... хотя, до еды ли ему? Все равно пропадет парень...

Тут Маленький Брат обеими руками ухватил полу своего белого плаща и принялся энергично обмахиваться.

– Уфф! Ну и жара! И как ты еще не сварился в своей кожаной куртке?

Конан в ответ только невразумительно хмыкнул. Его мешок был еще не настолько опустошен, чтобы удалось засунуть туда еще и всю одежду, поэтому сейчас там лежал лишь походный шерстяной плащ; куртку же приходилось тащить на плечах, отчего кожа под ней постоянно зудела и чесалась. В который раз киммериец завистливо покосился на своего жизнерадостного спутника; тот, прикрытый от палящих солнечных лучей белой хламидой, дурачился, поднимая сандалиями целые фонтаны бурой дорожной пыли.

– Может, поискать и для тебя клочок белой ткани? – с искренней заботой спросил Маленький Брат, заметив взгляды Конана. – Пожалуй, у меня в мешке найдется что-нибудь подходящее. Соорудишь повязку на голову, как носят в Туране.

– Не трудись, – буркнул киммериец и ускорил шаг.

– Я вот о чем все время думаю, – Лайтлбро повернулся теперь спиной к далеким горам и, приплясывая, бежал впереди Конана. – Что мы будем делать, если этот трактирщик не соврал? Я, конечно, не говорю про всяких там чудищ и оживших мертвецов... Просто мне не понравилась морда этой жабы из Батреи... Знаешь, такие мерзавцы и состоят у лихих людей на доверии.

Конан в ответ только выразительно пожал плечами.

– Если я прав, – продолжал Маленький Брат, не обратив никакого внимания на жест своего попутчика, – то сейчас целая банда уже висит у нас на хвосте. В самом деле, отличная пожива – два олуха с толстыми кошельками в степной глуши, где никто не станет их искать...

– Что-то ты много болтаешь, Лайтлбро, – заметил Конан, поглаживая рукоять своего тяжелого меча. – У меня нет толстого кошелька, и я сам не прочь поохотиться за такой дичью. А потом... потом... ради благого Митры, перестань шнырять у меня перед носом!

– Мда? – Маленький Брат невозмутимо продолжал трусить по дороге спиной вперед; получалось это у него на удивление ловко. – Значит, ты мне не веришь? Тогда обернись, мой недоверчивый попутчик! Сможешь увидеть кое-что интересное.

Бросив взгляд на человечка в белом, Конан все-таки последовал его совету, с подозрением ожидая, что Маленький Брат тут же выкинет еще какую-нибудь штуку. Однако, пристально изучив далекий горизонт, он вынужден был признать, что малыш оказался прав: далеко-далеко над морем зеленой и золотистой травы, то появляясь, то снова ускользая из виду, клубилось маленькое облачко пыли.

– Ну и что? Большое дело! – Конан погрозил огромным кулаком расстилавшемуся во все стороны безмолвному степному простору. – В этой проклятой степи клубы пыли могут означать что угодно. Может, стая шакалов обнюхивает наши следы! А разбойники... что разбойники? Если их мало порубим, если много – удерем. Мне к такому не привыкать.

– Да? Куда удерем? У них наверняка есть лошади, не на шакалах же они скачут? – Маленький Брат скептически оглядел расстилавшуюся перед ним равнину. Если раньше она выглядела плоской, как стол, то теперь, когда горы стали чуть ближе, на ней появились небольшие курганчики, заросшие лопухами овраги и даже невысокие приземистые холмы. Тем не менее, спрятаться среди них по-прежнему было нелегкой задачей. – Наверняка у них есть лошади... – пробормотал Лайтлбро, – им же, в отличие от нас с тобой, не надо тащить своих кляч через горный перевал... Может, в траве засесть? Трава высокая... – Он наклонился и провел рукой по макушкам колосящихся степных трав. Колючие стебли с бумажным шелестом разбегались в стороны от его протянутой ладони. – Да, высокая, но сухая, – глубокомысленно отметил он, – сухая, как моя глотка... Ладно, когда припечет, тогда и будем соображать! А пока – гляди! – вон следующее дерево. Если не возражаешь, там и заночуем.

Действительно, в нескольких тысячах шагов впереди над золотистым волнующимся морем показалась темно-зеленая крона очередного остролиста. Вероятно, эти могучие деревья были когда-то высажены цепочкой вдоль всей дороги на расстоянии полудневного перехода друг от друга, чтобы дать усталым путникам место для отдыха в полдень и ночлега по вечерам. Теперь же по старой дороге никто не ходил, и зеленым исполинам приходилось коротать ночи и дни в одиночестве.

Когда блестящий диск порыжевшего вечернего солнца коснулся горизонта, и в остывающем воздухе уже начали ощущаться прохладные токи ночного ветерка, Конан и Маленький Брат, с облегчением скинув свою поклажу, расположились между корнями огромного дерева. Вскоре рядом заполыхал костер, и двое усталых путников, усевшись на расстеленные поверх мха плащи, занялись ужином. У Лайтлбро в мешке оказалась еще половинка жареного гуся, но есть птицу холодной ему не захотелось, и, насадив мясо на кинжал, он осторожно поворачивал его над огнем, время от времени принюхиваясь к аппетитному запаху. Конан же облюбовал большой свиной окорок и не меньших размеров каравай хлеба; вооружившись длинным ножом, он принялся нарезать и то, и другое здоровенными толстыми ломтями.

Хорошенько закусив и расправившись с бурдючком отменного вина, путники завернулись в плащи и, пристроив мешки под головами, улеглись у гаснущего костра. Еще какое-то время между ними текла неторопливая беседа, затем глаза у обоих начали слипаться, и вскоре они уже спали спокойным сном – будто кровожадные разбойники, отвратительные чудища и выползающие по ночам из могил мертвецы были всего лишь досужими байками батрейского трактирщика.

Когда темное ночное небо уже начало сереть в преддверии разгоравшегося утра, некое смутное предчувствие будто бы вытолкнуло Конана из сна. Глаза его широко раскрылись, и первое, что он увидел, был скомканный плащ Маленького Брата, валявшийся у остывшего костра. Киммериец обеспокоенно покрутил головой и тут же заметил ладную фигурку своего попутчика. Вытянувшись, словно почуявшая след гончая, Лайтлбро пристально оглядывал заросший сухой травой склон придорожного холма. Свежий ветерок слегка шевелил ее высокие стебли, и казалось, что старый холм, проснувшись, разминает застывшие ночью мышцы, потягивается, готовясь к новому жаркому дню. Маленького Брата, однако, не волновала таинственная красота степи, встречающей рассвет; замерев, он сверлил взглядом холм, как будто пытался угадать, что скрывается за его низкой вершиной.

– За нами следят, клянусь светом Митры, – наконец чуть слышно процедил он. – Следят, печенкой чувствую и всеми потрохами...

Но Конан уже и без того определил, что в высокой траве на склоне холма таится какая-то опасность. Неясное, едва ощутимое предчувствие угрозы туго натянутой струной повисло в воздухе, заставляя сердце киммерийца стучать быстрее, а руки – инстинктивно тянуться к оружию.