Текст книги "Конан и дар Митры"

Автор книги: Майкл Мэнсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

Спустя некоторое время они лежали рядом, тесно прижавшись друг к другу. Хотя койка в капитанской каюте "Громовой Стрелы" была длинна и широка, все же ее скроили не по размерам Конана: его босые ступни выдавались за край, макушка же упиралась в переборку. Зато он мог, не вставая, дотянуться до открытого ларя, в котором хранилось отличное аргосское в больших глиняных кувшинах – видно, прежний хозяин пиратской галеры знал толк в вине. И наверняка – как и сам Конан – он испытывал особенную жажду после любовных игр.

Киммериец приподнялся на локте, вытянул из ларя ближайший кувшин и надолго приник к его горлышку. Напившись, он скосил глаз на Каллу:

– Хочешь?

– Нет!

Тон ее показался Конану резковатым. Великий Кром, эта женщина снова недовольна! С чего бы? Только что все было так хорошо... просто великолепно!

Правда, с недавних пор он стал замечать, что его подружка как-то странно поглядывает на Рагара. Благородный аргосский нобиль – или слуга Митры, как он сам себя называл – расположился в соседней кормовой каюте, принадлежавшей раньше первому помощнику. Этот достойный корсар сложил голову в бою вместе со своим капитаном, и Конан пока не решил, кого назначить на его место. Из прежних вожаков в живых остался лишь косоглазый Сандара, отличный кормчий с Барахского архипелага, которому, за неимением подмены, день и ночь приходилось торчать на палубе; он даже спал там, бросив свой тюфяк рядом с рулевыми.

Что касается Рагара, тот вел себя тихо и достойно, не упуская случая выказать благодарность хозяину, коего беседы с аргосцем изрядно развлекали. Пираты – грубые люди; и хотя Конана не волновало, как они пьют, рыгают и опорожняются у шпигатов, говорить с ними было абсолютно не о чем.

Дважды в день, утром и вечером, Рагар поднимался на палубу полуобнаженным, в одних штанах до середины икр, и, расположившись перед мачтой, надолго замирал в странных позах. Зачастую они выглядели совершенно невероятно – например, когда он ложился на живот и сгибал ноги, упираясь ступнями в палубу рядом с плечами. Мореходы, увлеченные даровым зрелищем, какое не на всякой ярмарке увидишь, толпились поодаль, бились об заклад, сколько времени аргосец выдержит, скрючившись кольцом; Калла всегда была среди них, хотя в споры не вступала. Похоже, у нее имелся совсем другой интерес к Рагару.

Конан встал, набросил легкую тунику, одел на голову свой железный обруч и застегнул пояс с кинжалом; затем опять приложился к кувшину. Девушка наблюдала за ним, вытянувшись на постели; ее нагое тело поблескивало от пота.

– Слишком много пьешь, – неодобрительно заметила она.

– Для меня это не много, – киммериец потянулся, могучие мышцы заиграли под смуглой кожей словно змеи.

– Рагар сказал, что пьющий подобен безумцу... и Митра лишает его своих милостей...

– Да? До сих пор мне казалось, что милости Митры тебя не слишком интересуют. Ведь все стигийцы поклоняются Сету.

Калла возмущенно фыркнула.

– Что ты знаешь о стигийцах? Ты, варвар, тупое бревно?

– Достаточно, чтобы не испытывать к ним большой любви.

Девушка резко приподнялась и села на ложе, скрестив ноги. Ее маленькие твердые груди казались в рассветном полумраке опрокинутыми бронзовыми чашами с острыми напряженными ягодками сосков.

– Но ты спишь со стигийкой! – ее кулачки сжались.

– Сплю, – подтвердил Конан. – Потому что тут нет другой девки, из Аргоса, Шема или Зингары. Поласковей, чем ты.

В ответ раздалось шипенье разъяренной кошки. Не обращая внимания на девушку, Конан натянул сапоги и вышел из каюты.

Рагар сказал! Интересно, подумал он. До сих пор ему казалось, что Калла только приглядывается к аргосцу, а теперь выходит, что они еще и беседуют! О чем же? О том, что пьющий подобен безумцу и Митра лишает его своих милостей? Странная тема для разговоров с девушкой, особенно такой, как эта стигийка...

Ревности Конан не испытывал, одно лишь любопытство, ибо Калла ничего не значила для него; не больше, чем Синэлла, офирская принцесса, Ариана из Немедии и все прочие, включая и Карелу, Рыжего Ястреба. По крайней мере, стигийка не пыталась его убить, как эта неистовая предводительница разбойников с Кезанкийских гор... Но теплых чувств Конан к ней не ощущал; Калла являлась для него просто еще одной женщиной, попавшейся по пути, с которой можно разделить постель. Пожалуй, даже Дайома, владычица далекого острова, была ему ближе: та хотя бы любила его и желала, чтоб он остался с ней навсегда... Нет, решил киммериец, из-за Каллы не стоит устраивать никаких ссор с аргосцем. Пусть болтает с ним сколько угодно; важно лишь, в чьей постели она спит. А может, подарить ее Рагару? Когда совсем надоест?

Усмехнувшись, он вышел на палубу и поднялся на кормовую надстройку. У руля стоял Крол; рядом храпел на своем тюфяке Сандара, еще человек шесть следили за парусом, развалившись у шпигатов. Остальные спали внизу, на гребной палубе, ставшей слишком просторной для малочисленного экипажа галеры. Конан, кивнув одному из пиратов, распорядился:

– Подними-ка Хафру, пусть ленивый пес принесет чего-нибудь поесть. И поживее!

Горизонт был пустынен. Правда, за три последних дня им попалось несколько неуклюжих купеческих барков, ходивших вдоль побережья Аргоса и Шема до огромной реки Стикс, за которой лежала Стигия; скорее всего, они перевозили амфоры с маслом и вином или еще какой-нибудь громоздкий товар, не слишком ценный и не стоящий серьезного внимания. Но Конан не собирался их преследовать даже в том случае, если б палубы барков выстилали золотые монеты и кхитайские шелка: ветер нес "Стрелу" прямо на запад и был он на диво устойчив – верный знак, что Дайома советовала поторопиться.

Край солнечного диска вынырнул из-за темных вод, и сразу же предрассветный сумрак сменился мягким золотым сиянием раннего утра. Воздух стал прозрачным, небо налилось голубизной, и по морской поверхности, зеленовато-синей, в белых кружевах пены, протянулась светлая дорожка прямо к корме корабля. Митра, Податель Жизни, вновь явил миру свой божественный лик, посылая людям свет, тепло и надежду, что новый день принесет новые радости – или, по крайней мере, окажется ненамного хуже вчерашнего.

Конан, прижмурив веки, с усмешкой глядел на солнце. У него были свои отношения с богами – и с тем светозарным, что в победном сиянии вставал сейчас над миром, и с прочими, обитавшими на севере или юге, в небесах или под землей. Лучшим из всех был, разумеется, Кром, Владыка Могильных Курганов, чьим именем клялись воины-киммерийцы; он не требовал поклонения, не отличался ревностью и вообще не влезал в людские дела. Лишь однажды глаза бога обращались к человеку – в миг, когда тот впервые появлялся на свет, впервые вдыхал воздух, готовясь испустить первый младенческий вопль. Дитя, которое выдерживало этот взгляд, оставалось в живых, что тут же доказывали его громкие крики; слабые же и увечные от рождения умирали, не успев пискнуть.

Кром не мстил, если рожденные в его землях уходили в другие страны и начинали поклоняться там иным божествам; это ему было безразлично. А посему Конан мог без страха призывать на помощь всех богов, коих считал полезными, проклиная тех, к которым не испытывал приязни. Очень нужным богом являлся Бел, покровитель воров, и киммериец нередко поминал его, занимаясь в юные годы воровским ремеслом в Заморе; столь же необходимой была и Иштар, будившая страсть в сердцах мужчин и женщин, осенявшая своей благодатью любовное ложе. Конан не имел ничего против Аримана или Великих богов Асгарда; однако ледяного великана Имира, которому поклонялись в Ванахейме, и старого Игга с сонмом беспутных сыновей, владыку Гипербореи, он недолюбливал. Как, впрочем, и мерзостного Нергала, и стигийского Сета!

В этом пестром пантеоне Митра, однако, занимал особое место. Когда-то, совсем еще мальчишкой, киммериец повстречался со странным и невероятно древним существом, демоном, давно лишившимся силы, но сохранившем, по воле случая, жизнь; эта крысоподобная тварь ничего не ведала о Нергале, Иштар, Аримане, Имире и прочих божествах, но помнила и почитала Митру. Сей дряхлый демон утверждал, что все хайборийские боги, полезные и не очень, являются лишь ипостасями великого Владыки Света, Его отражениями, коими Он пожелал населить небеса и подземное царство, дабы поддержать мир в равновесии между Добром и Злом. Или об этом самом равновесии толковал кто-то другой? Конан уже не помнил таких подробностей; в памяти сохранился лишь отзвук слов, но не лицо произносившего их.

– Господин...

Обернувшись, он увидел темное лицо Хафры, вывороченные сероватые губы, блеск белых зубов. На палубе был уже раскатан ковер, поверх которого лежали жесткие волосяные подушки; на бронзовом подносе – сухари, фрукты, нарезанная толстыми ломтями солонина, чаши, и рядом с ними – винный бурдючок.

– Жаркого не осталось? – спросил Конан, с неудовольствием покосившись на солонину. Хафра только развел руками: мол, четвертый день плавания, хозяин, что не съели, то давно протухло... Киммериец скривился, потом велел: – Принеси еще мяса и сухарей! Сандара будет есть со мной, и Рагар тоже.

Шагнув к кормчему, он ткнул его носком в ребра.

– Эй, косоглазый, вставай! Пора приниматься за дело!

Веки Сандары поднялись – как все настоящие мореходы, он спал очень чутко, даже во сне прислушиваясь к песням ветров, шуму волн и поскрипыванию своего корабля. Подобрав под себя длинные ноги, кормчий встал, помочился в шпигат, взглянул на море.

– Вода начала мутнеть, – заметил он, поворачиваясь к Конану, значит, проходим мимо устья Хорота... Самое время подцепить какого-нибудь купца из Мессантии. Ты как полагаешь, Амра?

– Нет. – Конан уселся на подушку. – Я же говорил тебе: сначала мне надо попасть на западный остров. Потом зайдем на Барах и наберем людей. Вот тогда и придет время заняться купцами из Мессантии, Кордавы и Асгалуна.

Он взял ломоть мяса и принялся неторопливо жевать. Сандара опустился рядом на колени и первым делом глотнул из бурдюка.

– Остров... на западе... – недовольно пробормотал он, протирая кулаками глаза; затем один темный зрачок уставился на капитана, другой куда-то в небеса. – Остров, – продолжал бурчать Сандара. – Как мы его найдем? Нельзя уходить далеко от суши... от знакомых мест... слишком опасно...

Конан смерил его насмешливым взглядом.

– Ты все еще не веришь, косоглазый? А ветер, который поднялся, едва мы починили такелаж? Он дует уже три дня и принесет нас туда, куда нужно.

– Да, ветер... – кормчий покивал головой. – Ветер не меняется, это верно... на диво постоянный... несет нас на запад и несет... и унесет к Нергалу в брюхо... насовсем! – внезапно подытожил он. – Потому как вернуться можно лишь при обратном ветре! А откуда он возьмется, господин мой Амра?

– Оттуда же, откуда взялся этот, – Конан небрежным движением руки обозначил направление бриза. – Слушай внимательно, Сандара, и больше не приставай ко мне со своим нытьем: ветер будет держаться до самого острова, потом стихнет. Когда же я закончу свои дела, он понесет нас куда захотим к Зингаре, Кушу или в Ванахейм...

– Нет, не надо в Ванахейм, – рассудительно заметил кормчий, прожевав сухарь. – Слишком там холодно... мерзко... в океане плавают ледяные горы... и никакой добычи! Тут, – он махнул вправо, где за горизонтом лежало аргосское побережье, – лучше всего! Самые богатые, самые прибыльные места... Зингара, Аргос, Шем, Стигия... четыре земли и четыре реки... Черная, Громовая, Хорот и Стикс...

– И еще четыре города, – напомнил Конан.

– И четыре города... ах, какие города! – Сандара закатил глаза и облизнулся. – Кордава, Мессантия, Асгалун, Кеми... богатые гавани... барки, шхуны, галеры... таверны, кабаки, лавки, базары... дома с веселыми девками... полно купцов, полно товаров, полно вина... Где найдешь еще такие берега?

– На востоке есть и не хуже. Слышал о море Вилайет?

– Ну?

– Оно, пожалуй, не так велико, как Западный океан, но там есть гавани и побогаче Кордавы с Мессантией.

– Это чьи же? – зрачки у Сандары, старого морского разбойника и бродяги, хищно блеснули.

– Туранские.

– А... Этот аргосец, которого мы подобрали в лесу, болтал нам всякие небылицы про Туран...

Внизу скрипнула дверца, и Рагар, словно дожидавшийся упоминания о своей персоне, появился на палубе. Был он обнаженным по пояс, босым, с волосами, связанными сзади плотным пучком. Отвесив поклон капитану и кормчему, аргосец подошел к привычному месту у мачты, сделал ловкий кувырок и встал на голову, чуть балансируя вытянутыми руками. Рагар никогда не садился за еду, не проделав пять-шесть своих головоломных трюков; да и ел он на удивление мало, а пил и того меньше.

Конан уставился на него, взвешивая сказанное Сандарой. Выходит, аргосец развлекает не только капитана "Громовой Стрелы", но и весь ее экипаж – с Каллой ведет беседы о милостях Митры, а остальным рассказывает про туранские чудеса... Впрочем, почему бы и нет? Он многое повидал, много где побывал – разумеется, и в Туране тоже...

Через Туран и море Вилайет, по словам Рагара, лежал путь к таинственному Учителю. Теперь, после разговоров с аргосцем, Конан хорошо представлял эту дорогу, тем более, что самая долгая ее часть оказалась неплохо ему знакомой. Можно было подняться по Стиксу до Птейона, перевалить через горы и выйти к Замбуле или Кутхемесу, а потом – к Аграпуру, Шангаре, Хоарезму, великим туранским городам на побережье южного Вилайета. Туда вели и другие дороги – через Аргос и Шем; а путь по землям Аквилонии, Немедии, Коринфии и Заморы выводил к Султанапуру и Шандарату, откуда тоже не представляло труда перебраться на восточный берег моря, к портовым городам Хабба и Хот, и дальше, к Селанде и Дамасту, стоявшим у Великого шелкового тракта, что вел в Меру и в Кхитай. Где-то там, не доходя Меру, следовало повернуть на север, в степи, за которыми начиналась пустыня, и идти по сыпучим жарким пескам много дней до гигантской горной гряды. Там, на склоне потухшего вулкана, и жил Учитель.

Место это, на границе пустыни и бесплодного скалистого хребта, представлялось Конану весьма неуютным и малоприятным, но аргосец толковал что-то о большом и прекрасном саде, якобы зеленевшем и плодоносящем неподалеку от жилища Учителя. По словам Рагара, на горном склоне друг за другом располагались три серповидные террасы, словно три ступени, ведущие к кратеру вулкана; на нижней и был разбит чудесный сад.

Сандара закончил есть, сыто рыгнул и надолго присосался к бурдюку. Вино тонкими струйками лилось из уголков рта, стекало на обнаженную грудь шкипера; наконец, довольно крякнув, он отложил мех, вытер губы и поднялся.

– Странный ветер, – его левый глаз обежал туго натянутый парус и напряженные снасти, правый же замер на вымпеле, что полоскался на верхушке мачты. – Да, странный... В это время года ветра не отличаются постоянством.

Конан ухмыльнулся.

– Магия, говорю тебе!

– Хмм... магия... – Кормчий недоверчиво покачал головой. – Чья, хотел бы я знать?

– Великого Митры и моей подружки с далекого острова. Сейчас они действуют заодно, а вот когда мы пройдем Барах, все может перемениться... так, во всяком случае, думает Рагар.

– Перемениться? Почему?

– Видишь ли, от Бараха нам плыть по-прежнему на запад, а Рагару надо поворачивать к северу – по велению Митры, как он говорит. Тут-то и выяснится, чье колдовство сильнее.

Сандара снова с сомнением оглядел парус левым глазом.

– Не верю я в такие штуки... а если б верил, поставил бы золотой на Митру против медяка за эту твою шлюху... Может, она и настоящая ведьма, но где ей тягаться с самим Светозарным!

– А я так думаю наоборот, – губы Конана растянулись в ухмылке. Митра – он высоко и далеко; что ему до наших дел? Моя ведьма куда ближе.

Правый глаз кормчего пристально уставился на него.

– Хочешь на спор? Твой золотой против моего медяка?

– Десять золотых против десяти медяков, – уверенно заявил киммериец. – Идет?

– Идет, капитан.

Коротко кивнув, Сандара отправился в обход, придирчиво осматривая канаты, реи и туго натянутые леера, поглядывая то на небо, то на воду, озирая далекие горизонты. Он был прекрасным шкипером, отличным собутыльником и опытным хладнокровным бойцом; Конан полагал, что оставит Сандаре "Громовую Стрелу", когда ему самому надоест скитаться по морям.

Рагар, отбыв положенное у мачты, встал на ноги, неторопливо поднялся по трапу на кормовую надстройку и сел напротив киммерийца. Чело его было ясным, темные глаза – безмятежно-спокойными, загорелая кожа выглядела свежей и по-юношески упругой. Конан счел бы его своим ровесником, но, по словам аргосца, ему было уже порядком за сорок.

Улыбнувшись капитану, он протянул руку и взял сухарь.

– Мяса хочешь? – Конан подвинул к нему ломти солонины.

– Нет, благодарю. Немного вина, пожалуй...

Аргосец сгрыз сухарь, запивая его мелкими глотками; съел еще один и принялся за фрукты. Мяса он в самом деле почти не ел; оставалось только удивляться, откуда при этаком скудном питании у него берутся силы. А силы, вне всякого сомнения, имелись, и не малые: Рагар выглядел мощным крепким мужчиной. Может быть, подумал Конан не в первый раз, сам Митра благословляет каждую скудную трапезу своего слуги? Или низводит прямо к нему в живот – или куда там полагается – часть своей божественной ауры? При таких харчах, само собой, можно обойтись и без мяса...

– Если позволишь, хочу расспросить тебя кое о чем, – произнес Рагар, дожевывая яблоко.

– Спрашивай, – Конан кивнул. Начиналась самая приятная часть дня; теплым, но не жарким утром, было так хорошо побездельничать на палубе, поболтать, неторопливо потягивая винцо.

– Этот твой остров далеко в океане... у его госпожи были какие-то неприятности?

– Можно сказать и так.

– Какого же свойства?

Конан повел могучими плечами.

– Она, видишь ли, враждовала с одним чародеем из Черного Круга... опасалась, что он возьмет над ней верх... Ну, я его зарезал.

Задумчиво разглядывая надкушенное яблоко, Рагар произнес:

– Должно быть, тебе пришлось нелегко, капитан. Не всякий справится с таким делом.

– Я получил кое-что в помощь. Вот этот обруч, к примеру, – киммериец коснулся виска. – Он должен был защитить меня от злых чар... Потом кинжал! Волшебное оружие, я полагаю. Им я и прикончил колдуна.

– А что теперь?

– Теперь мне надо отдать кинжал госпоже того острова – в доказательство, что колдун мертв.

Протянув руку, аргосец взял горсть фиников и начал методично кидать их в рот.

– Значит, на клинке остался след? – спросил он спустя некоторое время.

– Еще какой заметный! – усмехнувшись, Конан погладил ножны, изукрашенные самоцветами. Ему было жаль расставаться с такой красивой вещью, но честь и свобода стоили дороже. Он швырнет эту игрушку к ногам Дайомы – там, в ее гроте на берегу островка! Он всегда платил свои долги.

– Можно взглянуть на лезвие? – Глаза Рагара остановились на драгоценном кинжале.

Конан заколебался. С одной стороны, просьба была совсем невинной, с другой – не хотелось снова глядеть на то, что произошло с превосходной честной сталью. Мерзкое зрелище! Нет уж, пусть им любуется Дайома.

Он покачал головой.

– Не сочти за обиду, но мне...

Рагар не дал ему закончить, помахав в воздухе рукой.

– Какие обиды, мой капитан! Нет так нет... – отвернувшись на мгновение, он швырнул за борт горсть финиковых косточек. – Кажется, ты говорил мне, что госпожа того острова послала с тобой своего слугу?

– Да.

– А где же он? Ведь ты возвращаешься один?

– Верно. Это... этот слуга... – Конан замялся, – пал в схватке с колдуном. Но жалеть о нем не стоит.

– Почему же? Смерть человека всегда заслуживает сожаления.

– Человека – возможно, но я бы не назвал так этого парня...

Рагар приподнял брови, однако киммериец не собирался продолжать. Вместо этого он сказал:

– Давно я приглядываюсь к твоим мечам. Отличные клинки! И где же ты их раздобыл?

– В Зингаре. Там, в Рибирийских горах, еще остались мастера, которые помнят секреты древних. Они взяли с меня немалую цену! Но клинки того стоят.

– И ты собираешься с их помощью сразить огненных демонов, что колеблют Кардал?

– Нет, конечно же нет, хотя это оружие непростое... В битве с пламенем и огненной лавой я могу положиться только на помощь Митры.

Конан пропустил последнее замечание мимо ушей; сейчас клинки Рагара интересовали его куда больше, чем милости Пресветлого.

– Непростое оружие... – протянул он. – А почему? Чем же оно замечательно?

Аргосец уклончиво улыбнулся и развел руками.

– Прости, капитан... У каждого из нас есть свои маленькие тайны...

– Ладно, – кивнув головой, киммериец сменил тему. – Знаешь, сегодня я поспорил со своим помощником – вот с этим, – он ткнул пальцем в Сандару, придирчиво разглядывавшего какую-то провисшую снасть. – Он на твоей стороне, Рагар; утверждает, что Митра сильнее ведьмы с далекого острова, а потому после Барахского архипелага ветер переменится и погонит нас на север, к Кардалу.

– И он прав, – спокойно заметил аргосец.

– Я так не думаю. Мы побились об заклад...

– Большой? – небрежно поинтересовался Рагар.

– Десять моих золотых против десяти его медяков. Немалые деньги! Конан насмешливо скривил губы. – Когда мы вернемся в Мессантию или Кордаву, на эти выигранные медяшки я куплю две чаши кислого вина и угощу тебя и Сандару.

Рагар с сомнением покрутил головой, скользнул взглядом по туго надутому парусу.

– При таком устойчивом ветре мы будем у Барахов дня через три, верно?

– Может, чуть позже, – согласился Конан.

– Ну, тогда у тебя есть время, чтобы отсчитать эти десять золотых. И потолкуй заранее с Сандарой, капитан: может, в Мессантии или Кордаве он поднесет тебе бурдюк винца послаще. В конце концов, – закончил аргосец, должен же проигравший получить какое-то утешение...

В одну из ночей Конану приснился странный сон. Стоит будто бы он на бескрайней туманной равнине перед тремя людьми, тремя воинами, и слушает их беседу. Говорят о нем; не то судят, не то просто обмениваются впечатлениями, не то решают, что с ним делать. Двое – высокие мужчины в расцвете лет, один – в сером плаще, другой – в шелковом темно-синем камзоле; третий – помоложе, пониже, и плащ у него белый. Тот, что в голубом, смугловатый и темноглазый, напоминает Рагара, но и остальные кажутся знакомыми: может, и виделись когда-то, да только давно.

Все трое говорили негромко, вполголоса, и Конана вроде бы не замечали.

– Мальчишка, – произнес человек в сером.

– Юноша, – возразил тот, что помоложе.

– Нет, мужчина, – не согласился воин в шелковом камзоле.

– Мальчишка, варвар, – высокий в сером пожал плечами. – Ветер в голове... Хочет все получить сразу. Готов грабить, воровать, резать глотки... Хотя неглуп! Неглуп и силен!

Белый плащ заколыхался, когда его обладатель протестующе взмахнул руками.

– Разве всего лишь неглуп? Всего лишь силен? Ты забыл еще кое-что... Отважен, смел! Упорен!

– Скорее, упрям, – усмехнулся смугловатый, похожий на Рагара. – Но не в том дело. Был неглуп, силен, отважен... таким и остался, ничего не растерял. И что с того? Авантюрист, бродяга... убийца, если на то пошло... наемник, пират... А годы-то идут! Время проходит!

– Случается, и сильный человек зреет долго, – заметил молодой. – Не каждый находит свой путь в двадцать лет.

– Но к тридцати, пожалуй, можно перебеситься, – на губах смугловатого по-прежнему играла улыбка. – Тридцать – возраст не мальчика, но мужа.

– Разумеется, ты прав, – кивнул воин в сером. – Однако в этом случае я бы не стал делать поспешных заключений. Он – особый человек, не такой, как все... Можем ли мы судить его? Отмеченный богами и подсуден только богам... Лишь они знают, какая участь уготована ему.

– Ну, раз ты так считаешь... – смуглый приподнял брови. – Тогда пусть идет.

– Пусть идет, – подхватил тот, что в белом плаще. – Учителю дано видеть больше, чем нам; мы – всего лишь люди, наставник же – наполовину бог.

– Вряд ли Учитель его примет, – на лице смуглого отразилось сомнение. – Ведь каждому ясно, что он не сдержит обетов... Слишком любит все решать силой...

– Убивать, проще говоря, – высокий в сером кивнул головой. – Ну, пусть Учитель решает сам, стоит ли с ним возиться. Что же касается обетов, то не исполнивший их будет иметь дело с самим Митрой. И примет Его кару!

– Значит... – начал молодой.

– ...пусть идет, – закончил похожий на Рагара.

– Если доберется...

– Да, если доберется...

Проснувшись, киммериец долго лежал рядом с тихонько посапывавшей Каллой, потом поднялся и вышел на палубу. Светало; небо за кормой уже наливалось рассветным багрянцем, устойчивый бриз овевал прохладой лицо, чуть поскрипывала мачта, негромко гудели ванты.

Конан окинул горизонт ищущим взглядом. Ни паруса, ни кончиков мачт... "Громовая Стрела", подгоняемая свежим ветерком, резво бежала на запад, вспарывая хищным острым носом морскую гладь. Три дня по правому борту тянулись аргосские берега, еще столько же судно шло в открытый океан от дельты Хорота, огромной реки, что текла у стен Мессантии. Сандара полагал, что сегодня к вечеру они окажутся на траверзе Барахского архипелага – а значит, тогда и разрешится маленький спор по поводу ветров между пресветлым Митрой и чародейкой с далекого островка в Западном океане. Конан по-прежнему считал, что ветер не переменится.

Посматривая на быстро светлеющее небо, он с задумчивостью покачал головой. Что значил этот странный сон? Речь, несомненно, шла о нем, и прочили ему дорогу к Учителю. Даже не спрашивая на то его согласия! Впрочем, дело это обсуждалось как предположение, и он волен идти или не идти... Тем более, что и добраться туда не просто!

Зато того, кто дойдет до сада у подножия вулкана, ожидали настоящие чудеса. Он мог обрести там великую силу – не только ту, что давало сверхъестественное владение оружием, но и мощь, перед которой склонились бы маги, черные и белые колдуны... Митра – через посредство Учителя наделил бы его властью над молниями, прожигающими камень... Такой человек мог бы стать повелителем мира!

Не стоит торопиться, сказал Конан самому себе и вытер внезапно вспотевший лоб. Да, не стоит торопиться! Посмотрим, поглядим... В конце концов, что за чудеса он видел до сих пор? Когда-то, на берегу моря Вилайет, один человек сразил другого огненным копьем... Как давно это было! Смутная пелена уже подернула это воспоминание... А семь дней назад Рагар сотворил нечто вроде светящегося шара и оплавил молнией песок... Вот и все! Два раза – всего два раза! – ему довелось наблюдать проявление таинственной Силы, которой бог делился с человеком. Но если "Стрела" доберется до Кардала, он увидит схватку с огненными демонами... Должно быть, интересное зрелище, подумал киммериец и ухмыльнулся.

Полюбовавшись на него, на этот магический поединок, и стоит принимать решение. Вот тогда-то и будет ясно, на что способен Рагар, ибо воевать с разбушевавшимся вулканом куда опаснее, чем с песком! Посмотрим, кто победит, и какие силы подвластны этому аргосцу...

За спиной Конана неслышной тенью возник Сандара. Кормчий зевал во весь рот, но глаза его привычно обшаривали небеса и воды: не идет ли откуда-нибудь нежданный шквал, не маячит ли на горизонте темное облачко, не переменился ли ветер. Но ветер был по-прежнему устойчив, и кончик вымпела на мачте "Громовой Стрелы" указывал прямо на восток.

– Ветер держится, – заметил Сандара. – К вечеру пройдем мимо Бараха.

Конан усмехнулся и ткнул кормчего кулаком в бок – совсем легонько, но тот едва устоял на ногах.

– Готовь медяки, косоглазый краб! Не забыл, о чем спорили?

– Нет, господин мой Амра... Только я думаю, ни пресветлый Митра, ни твоя ведьма тут не при чем. Ветер дует туда, куда ему захочется... то ли на запад, то ли на север... Дело случая, я думаю.

– Вот как? Не ты ли говорил, что ветры у побережья сейчас неустойчивы? А мы шестой день идем будто по ровной дороге... Так?

– Так-то оно так...

– Кром! – Киммериец снова ткнул Сандара в ребра. – Ты не веришь своим глазам, а? Ну, так я тебе повторяю снова: мы будем плыть прямиком на запад, день за днем, ночь за ночью, пока не доберемся до острова моей подружки! И я готов добавить к своим золотым этот корабль со всей командой, что так и будет!

– Со всей командой? – Сандара облизнулся, и глаза его разбежались в разные стороны. – Включая твою стигийскую красотку?

Конан захохотал.

– Ее – в первую очередь! Если проиграю, высадишь меня на берег в Мессантии или Кордаве, и забирай себе эту посудину вместе с девкой!

– Хмм... Клянусь рогами Нергала, щедрое предложение! А что я должен добавить к своим десяти медякам?

– Еще столько же, – хлопнув Сандару по спине и ухмыляясь в предвкушении вечерней забавы, киммериец отправился вниз, досыпать.

Ближе к вечеру команда как всегда собралась у мачты – Рагар давал очередное представление. На этот раз он выгнулся дугой, упираясь в палубу пятками и кистями, потом просунул голову между ног, обхватив пальцами щиколотки. Подобный фокус Конан не раз видел на базарах и ярмарках, где его исполняли бродячие гимнасты, обычно – совсем юные пареньки и девчонки, тощие, сухие и гибкие. Рагар же был мужчиной в расцвете лет, весьма крепким на вид, с отлично развитой мускулатурой, и тощим его никак нельзя было назвать. Однако он выполнял свои головоломные трюки с легкостью двенадцатилетней плясуньи на канате или акробатки.

Калла, разумеется, тоже выбралась из каюты, чтобы поглазеть на аргосца. Она стояла поодаль от кружка моряков, где позванивали монеты, то и дело переходившие из рук в руки. Рагар, казалось, не возражал, что на него ставят, словно на кулачного бойца; такие мелочи его не волновали. Он занимался своим делом, и присутствие зрителей вроде бы даже ему льстило. Во всяком случае, замирая в очередной из своих невероятных поз, аргосец улыбался им, словно желая подчеркнуть, что не таит обиды.

С другой стороны, команда "Громовой Стрелы", четыре десятка дюжих парней, отпетых головорезов всех цветов кожи, относилась к Рагару с неизменным почтением. Эти диковатые и разгульные молодцы никогда не пытались задеть или подколоть аргосца, и дело тут было не только в его благородном облике или неизменном дружелюбии, пробудившем бы симпатию даже в сердцах каннибалов. Нет, не только в этом; всякий, поглядев на могучую стать Рагара, на грозные его мечи и фокусы, которые он два раза в день вытворял у мачты, трижды подумал бы, стоит ли навлекать на себя его гнев. К тому же, хоть никто из экипажа не имел понятия об особых талантах аргосского нобиля, продемонстрированных им лишь капитану, каждому было известно, что плывет он на Кардал дабы сразиться с огненными демонами или заклясть их именем великого Митры. Странно, но его считали воином, а не колдуном, и уважали, но не страшились; для простых душ воин был понятней мага или жреца.