Текст книги "Эйфельхайм: город-призрак"

Автор книги: Майкл Фрэнсис Флинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

XIII
Январь, 1349
Плужный понедельник

Понедельник после Богоявления – называвшийся женщинами Понедельником юбок, а мужчинами Плужным понедельником – знаменовал конец рождественских церковных праздников. Как правило, мужчины деревни состязались в том, кто сможет пропахать фарлонг быстрее всех, но на укрытой снегом земле гонки не проводились. Однако Понедельник юбок отмечался полным ходом, и женщины Оберхохвальда весело ловили мужчин и держали их до выкупа. Название увеселения было обязано каламбуру, ибо слова юбка и месть в немецком звучали очень похоже.

Дитрих попытался – и безуспешно – объяснить смысл веселья Гансу и другим крэнкам; но удовольствие от перемены ролей ускользало от тех, кто был привязан к своему положению инстинктом. Когда Дитрих объяснил, что на День дураков батрак может быть избран править как господин, они взглянули на него с недоумением – и едва ли не ужасом.

Ванда Шмидт поймала Клауса Мюллера и держала его в мужниной кузнице до выплаты выкупа, которого пришлось ждать долго. Некоторые говорили, что они были хорошей парой, ибо мельник и жена кузнеца были одного телосложения и чуть ли не равной силы.

– Верхний и нижний жернов, – пошутил Лоренц, когда его уводила Ульрика Бауэр. – Они бы усердно поработали над подобным мне, окажись таковой между ними.

Все мужчины деревни, в свою очередь, старались быть пойманными Хильдегардой Мюллер. Жена мельника, однако, попросила только пожертвования в пользу нуждающихся. Труда Мецгер увела Никеля Лангермана – ко всеобщему веселью, ибо никто не забыл, что она уже уплатила сама за себя меркет.

Когда Анна Кольман поймала Бертрама Унтербаума, произошла драка. Оливер Беккер, мнивший для себя подобную участь, сбил Бертрама с ног и разбил ему нос. Но вместо того, чтобы побежать за победителем, как, без сомнения, полагал Оливер, Анна бросилась к поверженному юноше и, положив его голову себе на колени, обрекла себя на годы пребывания в чистилище теми эпитетами, которые она обрушила на сына пекаря. Оливер побледнел и бежал от ее языка, как некоторые говорили, расплакавшись сам.

Время спустя, когда Якоб и Берта не могли отыскать своего сына, чтобы затопить печь, обнаружилось, что Оливер вместе со своими скудными пожитками исчез, и Якоб разбранил юношу как bummer.[165]165
  Bummer – глупый, глупец (нем.).


[Закрыть]

Дитрих боялся, что парень может разнести вести о крэнках до Фрайбурга, но Манфред отказался организовать погоню.

– В такой холод, по таким сугробам? Нет, он дурак, что сбежал, и, вероятно, давным-давно уже мертвый дурак.

После сего укора Дитрих простоял на коленях в церкви три вечера подряд, наказав себя самого за то, что беспокоился за собственную судьбу, а не за судьбу потерявшего голову юноши.

* * *

На службу третьего часа, в память о Присцилле Катакомбной,[166]166
  День памяти 18 января.


[Закрыть] Скребун позвал Дитриха и Лоренца в зал к Манфреду, чтобы встретиться с Гансом и третьим крэнком. Дитрих его не знал, но заметил, что на поясе у него висело много любопытных инструментов. Крэнки расстелили на столе пергаменты, густо испещренные замысловатым узором с символами. Изображение было очень четким, но ему не доставало цветистости и великолепия работ французов и богатства ирландцев. «Стебли» расходились под резкими углами и были усыпаны занятными геометрическими «плодами» в форме кругов, квадратов и треугольников, некоторые с подписями. Дитрих подумал, что даже Иоахим, не имеющий склонности к живописи, мог бы с легкостью набросать более изящный рисунок.

– Это изображение, – объяснил Ганс, – представляет собой… Как вы называете то, что начинается и возвращается в свое начальное положение?

– Кругообращение, подобное тому, как Эверард совершает опись владений герра.

– Большое спасибо. Эта опись помогает вести наш корабль по закручивающейся внутрь спирали в иные миры. Или наподобие того, как говорит «слуга эссенции». – С этими словами Ганс указал на третьего крэнка, который носил имя Готфрид. – Его наиболее хитроумные приспособления разбились при кораблекрушении и не могут быть починены, но вот это примитивное устройство может послужить заменой. Эссенция бежит из этой точки, движителя, и возвращается назад по обмотке медной проволоки, оживляя тем самым наши машины.

Эссенция содержится в… «емкостях для хранения», но способность этих емкостей удерживать эссенцию все более снижается из-за отсутствия генерирующей силы. Это приспособление может помочь сохранить необходимый уровень.

Дитрих воззрился на рисунок:

– Это устройство ускорит ваше отбытие? Ганс не повернул головы.

– Оно может и не сработать, – признался он. – Однако попытаться необходимо, или же мы все будем «спасены на манер алхимика».

При сем сказанном Скребун резко щелкнул своими челюстями, а слуга эссенции онемел. Ганс склонился над «описью». Дитрих уже заметил, какое сильное воздействие на его странных гостей произвело самоубийство алхимика. Они стали более подавленными и чаще огрызались друг на друга.

– Эта эссенция, что проходит по меди, – вслух вопросил Дитрих, – земля ли она, вода, огонь или воздух?

Ганс промолчал, поэтому ответил Скребун:

– Мы называем это… «четырьмя подобиями материи». Огонь, я полагаю. Она может гореть.

– Это потому, что атомы огня по форме четырехгранники, со множеством острых концов. Она должна двигаться очень быстро, эта сущность, имеющая свойства огня.

Ганс, до сих пор внимательно изучавший испещренный рисунками манускрипт, при этих словах поднял голову и изогнул мягкие губы в крэнковской улыбке:

– Да, в самом деле очень быстро.

– Огонь всегда стремится к своему естественному состоянию, двигаясь вверх к четвертой подлунной сфере.

– Ну, этот вид огня стремится вниз, – сказал Ганс, – или к своей «потенциальной возможности», как я думаю, сказали бы вы.

– Тогда в нем должно быть также что-то от воды, которая стремится к нижней сфере, – хотя огонь и воду, являющиеся полными противоположностями, нелегко смешать. Итак, ваша огонь-вода должна, следовательно, течь по каналам меди, как вода течет по мельничным лоткам и приводит в движение колесо мельницы Клауса от реализующейся потенциальной возможности. Эти плоды на стеблях обозначают машины? Jа? Но для того, чтобы привести машину в действие, необходим сильный поток. Огромное значение имеет высота запруды, поскольку, чем с большей силой падает вода, тем большая совершается работа.

– Потенциальная «сила воды» в этом контуре очень велика, – сказал Готфрид, слуга эссенции, – равно как и ее ток. Мы достали остаток слитка, оставленный кузнецу во Фрайбурге. Он не восполнит все потери, но его будет достаточно, чтобы создать это устройство.

– Как? – вскричал Дитрих. – Это же было платой меднику за работу!

Ганс махнул рукой:

– Нам она нужней. «Жучок», который путешествовал с тобой, сообщил, где располагается его мастерская. Мы слетали туда ночью и забрали слиток назад.

– Но это кража!

– Это вопрос выживания. Разве блага не распределяются по потребностям, как ты читал из своей книги?

– Распределяются, но не отбираются силой. Ганс, присущая вашему народу гордыня сбивает тебя с пути истинного. Ты видишь какую-то вещь, и, если ты желаешь ее и имеешь достаточно силы взять, ты берешь.

– Если мы останемся здесь, то умрем. Поскольку жизнь есть высшая ценность, она требует величайших усилий; а потому все во благо нашего спасения не может быть названо излишним.

Дитрих вздрогнул:

– Но жизнь – это только величайшее из тленных благ; а потому она не является самым большим благом из всех, которое мы называем Богом. Желать того, что имеет другой, – это значит любить себя больше, чем ты любишь другого, а это противно Charitas.

Но Ганс отмахнулся:

– Иоахим верно обрисовал тебя. – Затем он повернулся к кузнецу. – Лоренц, можешь ли ты вытянуть проволоку достаточного диаметра?

– Медь требует более слабого огня, чем железо, – ответил Лоренц, – и дальше нужный диаметр – это лишь вопрос величины пропускного отверстия. – Он ухмыльнулся ничего не выражающим лицам крэнков. – Не беспокойтесь. Я начну работу, как только мы вступим под влияние Венеры.

– Венеры… – Ганс вскинул руки в жесте, выдававшем неуверенность.

– Эта планета благоприятствует работе с медью, – ответил кузнец на очевидное замешательство крэнка. – Ведь медь сначала шла с Кипра, – словоохотливо добавил Лоренц.

Свое позволение начать предприятие Манфред даровал со зримой неохотой. Однако не потому, что сомневался в благоприятном исходе, а как раз наоборот.

– Если они починят этот свой корабль, – признался он потом Дитриху, – крэнки от нас попросту улизнут, поскольку я сомневаюсь в том, что Гроссвальд понял смысл присяги на верность. Когда ему это окажется угодно, он отбросит ее безо всяких сомнений в собственной правоте.

– И будет в этом очень сильно отличаться от остального человечества, – добавил с иронией Дитрих.

* * *

И затем Лоренц обратил слиток в проволоку, а Готфрид устроил ее на доске, повторяющей рисунок «описи» при помощи магического жезла. Когда крэнк дотрагивался этим жезлом до катушек металла темно-серого цвета, металл тек и капал на проволоку и штыри, моментально вновь затвердевая и намертво скрепляя одно с другим. Мастера по металлу применяли подобный «металл для паяния», но они использовали огонь, чтобы расплавить его, здесь же Дитрих не видел никаких признаков огня. Жезл, который Готфрид позволил ему потрогать, не был даже теплым.

Работа требовала ювелирной точности, и, если она где-нибудь не соблюдалась, Готфрид колотил своих подмастерьев или сцеплялся с Гансом. Даже среди крэнков Готфрид выделялся буйным нравом.

Крэнки беспокоились по поводу «неизолированной» природы проволоки, но значение этого осталось таинственным, ибо в немецком языке не было соответствующего слова.

Когда «контур» наконец был готов, Готфрид испытал его при помощи устройства, которое носил на своем поясе, и – после долгой дискуссии с Гансом, Скребуном и бароном Гроссвальдом – объявил о том, что он удовлетворен.

* * *

На следующий день в неподвижном воздухе закружился снег. Вся компания собралась во внутреннем дворе замка. Закутанный в меха Готфрид затянул на себе ремни упряжи для полетов, к которой в специальном мешке было прикреплено созданное им устройство. Его подмастерье Виттих, вдоволь настрадавшись во время ремонта, теперь должен был доставить к кораблю Лоренца. Кузнец испросил милости взглянуть на корабль своими глазами; и барон Гроссвальд, по настоянию герра Манфреда, дал свое согласие.

Дитрих благословил их предприятие, и Лоренц опустился на колени на обледенелые камни, осеняя себя крестным знамением. Прежде чем подняться на башню, откуда должен был стартовать корабль, кузнец обнял Дитриха и похристосовался с ним.

– Помолитесь за меня, – попросил он.

– Закрой свои глаза, пока не окажешься на земной тверди.

– Я боюсь не высоты, а провала. Я не медник. Проволока не такая тонкая и ровная, как о том просил Готфрид.

Дитрих остался у подножия башни, тогда как остальные принялись карабкаться наверх по узким, бегущим по спирали ступеням. Сразу же на повороте винтовой лестницы крэнки начали спотыкаться. Ганс, оставшийся с Дитрихом, отметил явную безыскусность каменщика.

– Как раз наоборот, – сказал Дитрих. – Ложные ступени устроены так, чтобы «подставлять подножку» штурмующим башню. Ступени закручиваются по правую руку для той же цели. Вторгшиеся не смогут орудовать своим мечом; тогда как защитники, наносящие удар вниз, могут размахнуться со всей свободой.

Ганс покачал головой – жест, которому он научился у обитателей деревни.

– Ваша абсурдность всегда оказывается хитроумной. – Он указал на небо, хотя и не поднимал головы: – Они полетели.

Дитрих провожал летунов взглядом, пока они не превратились в черные точки. Дозорные на стене тоже следили за ними, хотя они уже достаточно насмотрелись на подобные полеты, и новизна трюка начала пропадать. Они даже видели, как летал Макс Швайцер, хотя и без особого успеха.

– Блицль полон оптимизма, – сказал Ганс.

– Кто такой Блицль?

Ганс указал на ту сторону леса, где скрылись летуньи

– Готфрид. Тех, кто занимается его ремеслом, мы называем «маленькими молниями».[167]167
  От немецкого «блиц» (Blitz) – молния.


[Закрыть] Во время грозы ваше небо рассекают огромные языки огненной жидкости, а Готфрид имеет дело с уменьшенными копиями того же рода.

– Elektronikos!

Лицо крэнка не могло изобразить изумления:

– Ты знал об этом? И ничего не сказал!

– Я вывел их подобие, исходя из философских принципов. Когда ваш корабль упал, огромная волна elektronikosпронеслась по деревне, причинив немалые разрушения.

– Скажи спасибо, что это была лишь легкая рябь, – сказал ему Ганс.

* * *

Впоследствии было трудно восстановить, что произошло. Готфрид находился в другом отсеке судна и не видел. Возможно, Виттих заметил ослабленный провод и попытался его поправить. Но в тот момент, когда он прикоснулся к «неизолированной» проволоке, Готфрид открыл затвор шлюза, пустив elektronikos свободно течь по каналу – и через Виттиха, – и те устремились, как и все жидкое, вниз.

– Лоренц схватил Виттиха за руку, чтобы оттолкнуть его в сторону, – рассказывал Готфрид на устроенном Манфредом расследовании, – и поток побежал и по нему тоже.

Как и по старику Пфорцхаймеру, подумал Дитрих. И по Хольцбреннеру и его ученику. Только сильней, как если бы поток хлынул через человека. «Человек – дни его подобны траве, как цвет полевой, отцветают они, – подумал Дитрих. – Повеет над ним – и нет его, и не узнает места его».[168]168
  Псалом 102 (пер. С. Аверинцева).


[Закрыть]

– Человек по имени Лоренц не знал, что случится, когда он коснулся Виттиха? – спросил Гроссвальд. Он сидел подле Манфреда и Тьерри на судейской скамье, поскольку дело затрагивало его соплеменника.

– Он увидел, что Виттиху больно, – ответил Готфрид.

– Но ты знал? – настаивал Гроссвальд.

Слуга эссенции взмахнул руками, и все могли узреть ожоги на его ладонях.

– Я подоспел слишком поздно.

Барон Гроссвальд медленно проскрежетал:

– Ты не ответил на мой вопрос.

* * *

После того как обгоревшее тело бедного Лоренца упокоилось с миром, а Дитрих как мог утешил Ванду, Грегор пришел в пасторат принести свои соболезнования, «ведь вы оба были так близки».

– Он был милым и кротким человеком, – ответил Дитрих. – С ним было очень приятно говорить, при этом всегда оставалось ощущение, что еще больше осталось невысказанным. Дружба мелка, я думаю, если между двумя друзьями все может быть высказано. Я уверен, он хотел многое рассказать мне, но всегда было время отложить это на потом. Теперь «потом» не настанет. Но печаль Ванды, должно быть, намного тяжелей. Грегор пожал плечами:

– Он ей очень сильно нравился, но они жили как брат и сестра.

– Вот как! Я не знал об этом. Что ж, апостол Павел упоминал о таких отношениях в своих посланиях.

– О, она не давала клятвы целомудрия, отнюдь нет, пока ее мог посещать Клаус Мюллер. Что до Лоренца, то он, похоже, не имел склонности, ибо Ванда та еще Walküre,[169]169
  Walküre – валькирия (нем.).


[Закрыть] чтобы укротить любой мужской порыв.

– Клаус Мюллер и фрау Шмидт! Грегор понимающе улыбнулся:

– Почему нет? Какую радость Хильда принесла с собой в постель мельника?

Изумлению Дитриха не было предела. О распутстве Хильдегарды Мюллер было хорошо известно, но он не ожидал того же от Ванды, женщины отнюдь не миловидной. Он вспомнил теперь, как на Плужный понедельник Лоренц сравнил свою жену и Клауса с верхним и нижним жерновом. Кузнец знал, или, возможно, даже терпел неверность своей супруги?

Запыхавшийся фра Иоахим появился в дверях:

– Вы срочно нужны в церкви, святой отец! Встревоженный Дитрих вскочил на ноги:

– Что стряслось?

– Крэнк Готфрид. – Щеки юноши, красные с мороза, пылали на бледном лице. Черные глаза сверкали. – О, истинно, не одно имя не было так чудесно избрано! Он обратился к Иисусу, и нам нужно, чтобы ты провел обряд крещения.

* * *

Готфрид поджидал в баптистерии, но Дитрих сначала повел его в ризницу и поговорил наедине.

– Почему ты решил креститься, друг кузнечик? – спросил он. – Любое таинство теряет смысл, если значение его не понято. В крещении главное воля, а не вода.

– Из-за Лоренца Кузнеца. – Готфрид медленно потер руками – жест, как заключил Дитрих, означавший глубокомыслие, хотя ритм потирання руками мог указывать на раздражение, замешательство или иное состояние мыслей. – Лоренц был ремесленником, как и я, – продолжил крэнк. – Человек низкого происхождения; к услугам тех, кто был выше его. «По справедливости поступает сильный, когда повелевает; по справедливости поступает слабый, когда повинуется».

– То же самое афиняне сказали мелосцам,[170]170
  «Мелосский диалог» изложен в конце пятой книги «Истории» Фукидида. Афинские послы доказывали жителям Мелоса, что рабство для них будет столь же полезно, как и владычество, так как «о богах мы предполагаем, о людях же из опыта знаем, что они по природной необходимости властвуют там, где имеют на это силу» (V, 105,2).


[Закрыть] – вспомнил Дитрих, – но я полагаю, что слово «справедливость» у вас и у нас значит не одно и то же. Манфред не может обходиться с нами так, как с вами обходится барон Гроссвальд. Он ограничен обычаями и постановлениями манора.

– Как такое возможно? – спросил крэнк. – Если справедливость – это господская воля?

– Потому что есть один Господь над всеми нами. Манфред наш господин только «под Богом», и это означает, что его воля подчинена высшей справедливости Господа. Мы можем не подчиниться плохому господину и не следовать незаконному повелению.

Готфрид схватил руку Дитриха, и тот усилием воли сдержал дрожь от прикосновения шершавых пальцев.

– В этом все и дело! Ваши повелители имеют обязательства перед своими вассалами, а наши нет. Лоренц пожертвовал собственной жизнью, чтобы спасти Виттиха, а Виттих был всего лишь… Тем, кто исполняет все, что бы ни потребовалось, не обладая при этом особыми знаниями ремесленника.

– Батрак. Но если Лоренц увидел, что Виттих мучается, естественно, что он попытался помочь.

– Но у нас неестественно, чтобы высший оказывал помощь низшему. Ремесленник не стал бы помогать простому батраку, только если… Только если ваша charitas не двигала им,

– Если честно, – сказал Дитрих, – то Лоренц не знал, что он рискует собственной жизнью.

– Он знал, – сказал Готфрид, ослабляя хватку. – Он знал. Я предупредил, чтобы он не прикасался к проволоке, когда она приведена в действие. Я сказал ему, что поток может поразить человека подобно молнии. Именно так он понял, что грозит Виттиху. И все же он и не подумал стоять в стороне и смотреть, как тот умирает.

Дитрих пристально посмотрел на крэнка. – Так же, как и ты, – сказал он после паузы. Готфрид махнул рукой:

– Я крэнк. Разве я мог не сделать чего-то такого, что смог сделать один из вас?

– Позволь еще раз взглянуть на твои ладони. Дитрих взял Готфрида за запястья и повернул ладонями вверх. Кисти крэнка не походили на человеческие. Все шесть пальцев действовали как большой палец у человека, и они были слишком длинными по сравнению с ладонью, которая в итоге казалась не крупнее золотого талера. Огненный поток оставил ожоги на обеих ладонях, к чему физик-крэнк относился с какого-то рода смущением. Готфрид вырвал руки и щелкнул уголками губ:

– Ты сомневаешься в моих словах?

– Нет, – сказал Дитрих. Черные отметины были очень похожи на стигматы. – Имеешь ли любовь к Господу в своем сердце? – резко спросил он.

Готфрид скопировал человеческий кивок головы:

– Если я демонстрирую в своих поступках эту любовь-к-ближнему, то она у меня и в голове, разве нет?

– «По плодам их узнаете их», – процитировал Дитрих, думая одновременно о Лоренце и Готфриде. – Отвергаешь ли ты дьявола и все порождения его?

– А кто тогда этот «дьявол»?

– Великий искуситель. Тот, кто постоянно нашептывает нам любить себя, а не других и тем пытается отвратить нас от благодати.

Готфрид выслушал, что ему перевел «домовой».

– Если меня бьют, – предположил он, – я говорю в своей голове – думаю – ударить другого. Если берут мое, я думаю забрать у другого взамен. Если я хочу получить удовольствие, я не спрашиваю согласия другого. Это ли ты имеешь в виду?

– Да. Эти фразы идут от Сатаны. Мы всегда стремимся к благому, но никогда мы не должны использовать дурные средства для его достижения. Если другие делают нам зло, мы не должны отвечать новым злом.

– Это трудные слова, особенно для таких, как он.

Все голоса, пропущенные через «домового», звучали одинаково, но Дитрих понял, что это сказал кто-то другой. Он обернулся и увидел в проеме Ганса.

– Трудные, действительно, – сказал священник слуге говорящей головы. – Настолько трудные, что ни один человек не может надеяться в точности им следовать. Наш дух слаб. Мы подвержены искушению отплатить злом на зло, искать собственную выгоду за счет остальных, использовать других людей как орудия в своих целях. Вот почему нам нужна сила – благодать – Господа нашего Иисуса Христа. Бремя греховности слишком велико для нас, чтобы нести его в одиночку, и потому Он идет подле нас, как Симон из Киринеи однажды шел подле Него.

– А Блицль – Готфрид – сможет следовать этим путем? Крэнк, известный всем как буян?

– Я смогу, – сказал Готфрид.

– Значит, ты такой слабак? Готфрид вытянул шею:

– Да, слабак.

Костяные уголки губ Ганса растянулись, и его мягкие губы широко раскрылись.

– И это ты говоришь?

Но Готфрид поднялся и двинулся к дверям ризницы, пройдя мимо Ганса к алтарю. Дитрих взглянул на своего друга.

– Ему потребуются твои молитвы, Ганс.

– Ему потребуется одно из твоих чудес. Дитрих кивнул.

– Как и всем нам. – Затем он проследовал за Готфридом в баптистерий. – Крещение, – сказал он крэнку подле медной купели, – это омовение от греха, так же как простая вода смывает грязь. Всякий возникает из воды как заново родившийся, а заново родившемуся требуется новое имя. Ты должен выбрать христианское имя среди тех святых, что жили до нас. Готфрид само по себе хорошее имя…

– Я буду называться «Лоренц».

Дитрих помедлил из-за внезапной боли, защемившей его сердце:

– Ja. Doch.

Ганс положил свою руку на плечо Дитриха.

– А я буду зваться Дитрихом. Грегор Мауэр ухмыльнулся:

– Можно я буду крестным отцом?