Текст книги "Саммерленд, или Летомир"

Автор книги: Майкл Чабон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Посвящается Софи, Зеку, Иде-Розе

ПЕРВАЯ БАЗА

Глава первая
САМЫЙ ПЛОХОЙ БЕЙСБОЛИСТ В ИСТОРИИ КЛЭМ-АЙЛЕНДА ШТАТ ВАШИНГТОН

Ненавижу бейсбол, – сказал Этан.

Он сказал это, выходя из дому вслед за отцом, одетый в спортивную форму и шиповки. На груди его майки красными буквами значилось «Рустерс», на спине – «Кондитерская Рут».

– Ненавижу, – повторил он еще раз, зная, что поступает жестоко. Отец был страстным любителем бейсбола.

Мистер Фельд, ничего не ответив на это, запер дверь, подергал ручку и обнял Этана за плечи. Они прошли по немощеной дорожке и сели в фургончик-сааб мистера Фельда. Машина звалась Скидбладнир, сокращенно Скид, и была оранжевее чего бы то ни было на всем пятисотмильном радиусе острова Клэм-Айленд, включая заградительные дорожные знаки, большегрузные трейлеры и даже апельсины. Из-за преклонного возраста на ходу она поскрипывала и тарахтела – прямо телега какая-то, а не автомобиль. Все надписи на приборной панели были сделаны на шведском языке, которого не знал ни Этан, ни мистер Фельд, ни кто-либо из Фельдов на протяжении последних двадцати поколений. Со скрипом и лязгом они отъехали от своего розового домика, взобрались на голый пригорок в центре острова и направились на запад к Саммерленду.

– В последнем матче я сделал три ошибки, – напомнил Этан отцу, пока они ехали к дому Дженнифер Т. Райдаут, игрока первой базы, – она им звонила и просила заехать за ней. Вряд ли, конечно, отец позволит ему не участвовать в сегодняшнем матче с «Шопвэй Энджелс», но попытаться никогда не мешает. Этан, если поднапрячься, мог бы объяснить, почему ему лучше остаться дома. Мистер Фельд всегда готов выслушать веские, подкрепленные доказательствами доводы. – Денни Дежарден сказал, что противникам засчитали четыре рана [1]1
  Основные правила игры в бейсбол и словарик бейсбольных терминов см. в конце книги.


[Закрыть]только из-за меня.

– Многие хорошие игроки допускали по три ошибки в матче. – Мистер Фельд свернул на Клэм-Айлендское шоссе, пересекающее остров из конца в конец, – никакое, по мнению Этана, не шоссе, а обыкновенную двухполосную дорогу, ухабистую и почти без всякого движения, как и все прочие дороги на их ухабистом малолюдном островке. – Это случается постоянно.

Мистер Фельд был большой, крепкого сложения человек, с короткой, но неухоженной бородкой, похожей на свалявшуюся черную шерсть. Будучи одновременно недавним вдовцом и конструктором дирижаблей, он не принадлежал к тем людям, которые уделяют пристальное внимание своей внешности и одежде. Летом он никогда не носил ничего, кроме футболки и старых синих джинсов. В дни матчей, вот как сегодня, он надевал майку «Рустерс», такую же, как у сына, только размера XXL, купленную им у тренера, мистера Перри Олафсена. Больше никто из отцов этого не делал, только он.

– Мне противно, что их вообще считают, – стоял на своем Этан. Чтобы показать на деле, до чего ему это противно, он хлопнул своей рукавицей по приборной доске. Это выбило из рукавицы облако пыли, и Этан закашлялся, демонстрируя, что даже пыль, которую он обречен вдыхать на поле Йена (Джока) Мак-Дугала, ему отвратительна. – Ну что это за игра такая? Ни в одном другом виде спорта не выводят ошибки на табло, чтобы все могли полюбоваться. В других играх никаких ошибок вообще нет. Есть фолы, есть штрафные – это игроки даже нарочно могут делать. Только в бейсболе считают, сколько промахов ты сделал нечаянно.

Мистер Фельд улыбнулся. Он, в отличие от Этана, разговорчивостью не отличался, но любил слушать, как его сын кипятится по тому или иному поводу. Его жена, покойная доктор Фельд, тоже имела склонность к бурным словесным извержениям. Мистер Фельд не знал, что Этан только с ним бывает таким разговорчивым.

– Этан! – Мистер Фельд, горестно вздохнув, положил руку на плечо сыну. Скид при этом шарахнулась влево, задребезжав, как таратайка из старого вестерна. Из-за своего цвета и манеры вождения мистера Фельда машина за тот короткий срок, что Фельды прожили на Клэм-Айленде, успела стать местным пугалом. – Ошибки – это часть нашей жизни, а штрафные и фолы, в общем-то, нет, – попытался объяснить он. – Поэтому бейсбол ближе к жизни, чем другие спортивные игры. Иногда мне кажется, что я в жизни только это и делаю – веду счет своим ошибкам.

– Ты, папа, взрослый, а в детстве все живут по-другому. Ой! Осторожно!

Теперь Этан стукнул по приборной доске обеими руками. На западной полосе дороги находился какой-то зверек не больше кошки, и они неслись прямо на него. Еще секунда, и они размажут его по асфальту. Зверек даже не пытался убежать – он стоял на месте, остроухий и рыжий, как осенние листья, и смотрел на Этана большими, круглыми, черными глазами.

– Стой! – завопил Этан.

Мистер Фельд ударил по тормозам, машина содрогнулась, и мотор заглох. Ремни безопасности у Скид были сделаны из плотного сетчатого шведского материала, который, наверно, и пуля бы не пробила, а пряжки напоминали висячие чугунные замки. Поэтому Фельды не пострадали, но рукавица Этана врезалась в дверцу панельного ящика, и оттуда посыпались карты Сиэтла, Колорадо-Спрингз, Филадельфии и шведского города Гётеборга (очень старая). Вместе с ними вывалились коробочка из-под пластыря с серебряной мелочью и бейсбольная табличка Родриго Буэндиа.

– Где оно? Что это было? – спрашивал мистер Фельд, озираясь по сторонам. Он даже протер изнутри ветровое стекло, но на дороге никого не было, и в лесу по обе ее стороны – тоже. Этану еще не доводилось видеть места более пустого, чем Клэм-Айлендское шоссе в этот момент. Тишину нарушало только позвякивание ключей в замке зажигания. – Что ты видел, Этан?

– Лису, – ответил Этан, но тут же почувствовал: нет, не лису. Мордочка у зверька была правда лисья, как и пушистый рыжий хвост, но стоял он на дороге как-то совсем не по-лисьи. Он присел на задние лапки, как обезьянка, а передними едва касался земли. – То есть мне так показалось – но если подумать, это был лемур.

– Лемур? – Мистер Фельд снова завел машину, потирая плечо, в которое при торможении врезался ремень. У Этана плечо тоже побаливало. – На Клэм-Айленде?

– Угу. Знаешь, кто это? Бушменчик.

– Бушменчик, значит.

– Угу. Они живут в Африке и питаются насекомыми. Еще отковыривают кору с деревьев и едят смолу. – Этан недавно видел передачу про бушменчиков на канале «Фауна». – Может, он сбежал из зоопарка. Или кто-то на острове держит бушменчиков.

– Возможно – но скорее всего это просто лиса.

Они проехали мимо Зала Ветеранов, мимо обелиска, поставленного в честь пионеров Клэм-Айленда, мимо кладбища, где лежали родные и близкие почти всех жителей острова, кроме Этана с отцом. Мать Этана похоронили в Колорадо-Спрингз, за тысячу миль отсюда. Этан вспоминал об этом почти каждый раз, когда они проезжали мимо Клэм-Айлендского кладбища, и подозревал, что отец тоже вспоминает. На этом отрезке дороги они всегда молчали.

– Я все-таки думаю, что это был бушменчик, – сказал наконец Этан.

– Этан Фельд, если ты еще раз скажешь слово «бушменчик»…

– Извини, папа. Я знаю, ты на меня сердишься, но… – Этан набрал воздуха и задержал его в себе. – Мне что-то не хочется больше играть в бейсбол.

Мистер Фельд, не отвечая, смотрел на дорогу, чтобы не пропустить поворот к Райдаутам.

– Мне жаль это слышать, – сказал он немного погодя.

Этан не раз слышал от мистера Фельда, что первый научный эксперимент, который тот проделал в возрасте восьми лет, когда еще жил в Филадельфии, была попытка сделаться леворучным питчером: он вычитал, что у мальчика, который умеет бросать с левой руки, больше шансов попасть во взрослую лигу. Он подвесил на бабушкином заднем дворе старую покрышку и все лето тренировался кидать мяч сквозь нее левой рукой. Отработав сильные броски, он научился подавать трехпальцевый мяч, который в полете не вращается и опускается на отбивающего медленно, порхая, как мотылек на цветочную клумбу. Но трехпальцевый у него получался не очень хорошо, и когда он попробовал эту подачу в настоящих матчах, другие игроки запросто его отбивали. При этом нестандартное движение мяча очень заинтересовало маленького Фельда, и он стал задумываться об очертаниях разных вещей и о том, как воздух обтекает круглые, очень быстро движущиеся предметы. В конце концов он бросил бейсбол и занялся аэродинамикой, но и по сей день помнил, до чего это здорово – стоять на маленьком буром холмике посреди зеленого поля и держать в руке предмет, способный летать.

– Папа!

– Да-да, – с легким раздражением отозвался мистер Фельд. – Если ты не хочешь больше играть, я возражать не стану. Я понимаю. Кому приятно проигрывать каждый раз?

Команда «Руте Рустерс», если говорить честно, проиграла все семь первых матчей этого сезона. По мнению большинства игроков, а также их тренера мистера Перри Олафсена, этому в немалой степени поспособствовал Этан Фельд. Почти все сходились на том, что более бестолкового игрока на Клэм-Айленде еще не бывало. Трудно было определить, почему это так. Роста Этан был среднего – немного коренаст, пожалуй, но не увалень, и бегал он неплохо, когда убегал, например, от пчелы. Но всякий раз, когда он надевал спортивную форму и выходил на пыльное поле Джока Мак-Дутала, все сразу шло наперекосяк.

– Но я боюсь, сынок, что на сегодняшний матч тебе нельзя не являться, – продолжал мистер Фельд. – Команда на тебя рассчитывает.

– Ну да?

– Мистер Олафсен на тебя рассчитывает.

– Рассчитывает на мои три ошибки.

У дороги показались ветхие почтовые ящики, отмечающие въезд во владения Райдаутов, и Этан почувствовал, что время его на исходе. Когда в машину сядет Дженнифер Т., от сегодняшнего матча увильнуть уже не удастся. Дженнифер Т. не станет с таким же терпением выслушивать доводы Этана, какие бы веские доказательства он ни приводил. У нее на все свое мнение, и действует она согласно ему, особенно в том, что касается бейсбола. Если Этан хочет добиться своего, надо спешить.

– Бейсбол – дурацкая игра, – заявил он, решившись пойти напролом. – Нудьга, и больше ничего.

– Нет, Этан, – грустно возразил отец. – Ты заблуждаешься.

– А по-моему, нудьга.

– Скучно бывает только…

– Да знаю я, знаю. Скучно бывает только людям, которым все безразлично. – Этан слышал этот отцовский девиз много-много раз. У мамы девиз был другой: «Люди могли бы многому поучиться у лам». Мама была ветеринаром. Когда Фельды жили в Колорадо-Спрингз, она занималась умными, свирепыми, бдительными сторожевыми ламами. Пастухи в Скалистых горах пользуются ими для защиты овечьих отар от собак и койотов.

– Верно, – кивнул отец, сворачивая на длинную раздолбанную гравиевую дорогу к усадьбе Фе Райдаутов. – В жизни нельзя быть безразличным, и в бейсболе тоже.

– В бейсболе ничего не происходит. Медленно все, просто жуть.

– Правильно. В жизни раньше тоже все было медленно, а теперь все быстро. Вопрос в том, стали ли мы от этого счастливее?

Этан не знал, как на это ответить. Когда отец управлял одним из своих больших, медленных воздушных китов, плывущих неведомо куда с максимальной скоростью тридцать пять миль в час, с его лица не сходила улыбка. Если ему когда-нибудь удастся продать идею цеппелина как общедоступного семейного транспортного средства, то исключительно благодаря этой улыбке. «Тише едешь – веселее будешь» – вот лозунг компании «Фельд Эйршип».

Мистер Фельд, брызгая гравием из-под колес, затормозил перед домом, где жила Дженнифер Т. вместе с братишками-близнецами Даррином и Дирком, бабушкой Билли Энн, двумя двоюродными бабушками и двоюродным дедушкой Мо. У них в доме все были либо старые, либо малые. Отец Дженнифер Т. здесь не жил, только показывался время от времени (он вообще нигде не жил подолгу), а мать уехала на Аляску вскоре после рождения близнецов – уехала поработать на лето, да так и не вернулась. Этан нечетко представлял себе, кто живет в трех других домах, раскиданных по зеленой поляне, но все они тоже были Райдауты. Райдауты жили на Клэм-Айленде очень давно. Говорили, что они происходят от индейцев, коренных обитателей острова, хотя в школе Этана учили, что, когда первые белые поселенцы прибыли на Клэм-Айленд в 1872 году, здесь вообще никого не было – ни индейцев, ни кого-либо еще. Когда миссис Клатч, преподавательница социологии, сообщила им об этом, Дженнифер Т. так разозлилась, что перекусила карандаш пополам. На Этана это произвело сильное впечатление – не менее сильное, чем Мо Райдаут, дедушка Дженнифер Т. Мо был самый старый из всех знакомых Этану людей и чистокровный индеец-салиш. Дженнифер Т. говорила, что он когда-то давно играл в Негритянской лиге и три сезона провел с «Сиэтл Рей-ниерс» из старой Тихоокеанской лиги.

Сигналить мистеру Фельду не пришлось – Дженнифер Т. дожидалась их на шатком крыльце. С громадной спортивной сумкой в руке она понеслась вниз, перескакивая через две ступеньки. Ей всегда не терпелось убраться куда-нибудь из своего дома. В жизни Этана бывало время – например, когда у них в доме умирала мама, – вызывавшее у него такое же желание.

Форма Дженнифер Т. как всегда сияла чистотой. Ее трико, майка и носки всегда были почему-то белее, чем у всех остальных (Дженнифер Т., о чем не уставал напоминать Этану мистер Фельд, сама стирала все свои вещи). Длинные иссиня-черные волосы она связывала хвостом и пропускала в заднюю прорезь бейсболки, где пристегивается пластиковый ремешок.

Она закинула сумку на заднее сиденье и сама забралась туда. В машину она принесла с собой запах бабушкиных сигарет и жвачки – Дженнифер Т. употребляла измельченный сорт, имитирующий жевательный табак.

– Привет.

– Привет.

– Здравствуй, Дженнифер Т., – сказал мистер Фельд. – Сейчас я тебе расскажу, чего добивается от меня мой сын.

Как раз этого момента Этан и боялся.

– Я бушменчика видел, – торопливо сообщил он. – Африканского. Сначала я думал, что это лиса, но он ходит, как обезьянка, и я…

– Этан говорит, что хочет уйти из команды, – сказал мистер Фельд.

Дженнифер Т., щелкая жвачкой, расстегнула свою старую спортивную сумку, подклеенную скотчем и всю перепачканную травой за долгие годы службы. Из сумки она достала рукавицу игрока первой базы, которую тщательно смазывала загадочной субстанцией под названием «копытный клей», обертывала эластичным бинтом, а в кармашке, чтобы сохранить его форму, держала теннисный мячик. Рукавица была значительно старше самой Дженнифер Т. и сохранила подпись некоего Кейта Эрнандеса [2]2
  Бейсболист, игравший в командах «Сент-Луис Кардинале» и «Нью-Йорк Метс».


[Закрыть]. Дженнифер Т. бережно размотала бинт, и в машине крепко запахло студнем.

– Не выйдет, Фельд, – кратко заявила она, снова щелкнув жвачкой, и это положило конец дискуссии.

Клэм-Айленд представляет собой маленький, зеленый и сырой уголок мира. Известность ему создают три вещи. Во-первых, это моллюски, которые здесь добываются. Во-вторых, катастрофа 1943 года, когда обрушился гигантский мост через Клэмский пролив. Вы могли видеть по телевизору старый фильм об этом событии: длинное стальное покрытие моста сворачивается, как огромный шнурок, а после разваливается на куски и падает в холодные воды залива Поджет. Впрочем, островитяне никогда особенно не дорожили мостом, соединявшим их с большой землей, и не особенно огорчились, лишившись его, – просто стали опять ездить на пароме, который и раньше предпочитали мосту. На мосту тебе кофе или суп из морепродуктов не нальют и про болезни своих родственников или кур не расскажут. Время от времени поднимались разговоры о восстановлении моста, но настоящей необходимости в этом, как видно, никто не ощущал. Острова всегда были местами странными и даже магическими, и переправа на остров, даже если она длится совсем недолго, всегда должна оставаться маленьким приключением.

Последнее, чем известен Клэм-Айленд помимо своих превосходных моллюсков (если вы их любите) и рухнувшего моста, – это дожди. Даже в той части света, где люди привыкли к осадкам, Клэм-Айленд считается необычайно сырым местом. Говорят, что дождь здесь идет не меньше двадцати минут ежедневно, как зимой, так и летом. На острове Сан-Хуан, в Таксме и Сиэтле в этом уверены, но сами островитяне знают, что это не совсем так. Еще в детстве они узнают, что на западной оконечности Клэм-Айленда летом никогда не бывает дождей. Ни минуты. Там, благодаря какой-то климатической аномалии, на протяжении всех трех летних месяцев всегда сухо и ясно.

На карте Клэм-Айленд напоминает бегущего на запад кабана. Его большая морда под названием Вест-Энд заканчивается единственным торчащим клыком. Большинство местных жителей называют этот мыс, где летом никогда не бывает дождя, Кабаньим Зубом, Западным Зубом или просто Зубом, но есть у него и другое название – Саммерленд, или Летомир. Именно на Зубе проводит островная молодежь свои летние каникулы, на нем устраиваются клубные пикники и барбекю, там играются летние свадьбы, там островитяне особенно любят играть в бейсбол.

Игры начались, как только на остров прибыли пионеры, в 1872 году. В городке, в магазине Харли, висит фотография, где кряжистые лесорубы и рыбаки, усатые, в старомодных фланелевых костюмах, стоят с битами в руках под развесистым земляничным деревом. Надпись на фотографии гласит: КЛЭМ-АЙЛЕНДСКАЯ ДЕВЯТКА, САММЕРЛЕНД, 1883.

Бейсбол процветал на острове так долго, что спортсмены успевали родиться, вырасти и умереть. Здесь существовало с полдюжины лиг для всех возрастов, как мужских, так и женских. Остров в прошлом знавал лучшие времена. Люди тогда любили сырые устрицы и мидии больше, чем сейчас. Простой американский рабочий запросто съедал во время ленча три-четыре дюжины соленых, скользких моллюсков. Устричный бум и всеобщая любовь к бейсболу шли рука об руку много лет. Теперь устричные отмели загрязнены или заросли планктоном, а клэм-айлендская молодежь, как это ни грустно, не слишком увлекается бейсболом, хотя некоторые совсем неплохо бегают, отбивают и ловят. Одни предпочитают баскетбол, другие вседорожные велосипеды, третьи довольствуются тем, что смотрят спорт по телевизору. В том сезоне, о котором я собираюсь вам рассказать, клэм-айлендская лига «Мустанги» насчитывала всего четыре команды: «Шопвэй Энджелс», «Дик Хелсинг Риэлти Редс», «Большеногие таверны Бигфута» и «Рустерс», проигравшую, как уже упоминалось, все семь первых матчей. В масштабе Вселенной семь проигрышей в начале сезона – не такое уж важное дело, но игроки «Рустерс» воспринимали это очень болезненно, и Этан был не единственным, кто собирался уйти из команды.

– Вы что, ребята, – сказал мистер Олафсон в тот день, собрав «Рустерс» вокруг себя перед игрой. Он был очень высокий, худой человек с волосами, как пожелтевшая газета, и грустным выражением лица. Это выражение появилось еще до начала сезона, поэтому Этан знал, что мистер Олафсон грустит не по его вине, но все-таки чувствовал себя виноватым всякий раз, как смотрел на тренера. Кайл Олафсон, тренерский сын, играл на третьей базе и был, кроме того, лучшим после Денни Дежардена питчером «Рустерс». Он подавал довольно сильно для своего возраста, но не очень хорошо контролировал свои подачи и всегда пребывал в дурном настроении, поэтому противники его побаивались. Вечное недовольство и буйный нрав были, пожалуй, самыми ценными качествами Кайла как питчера.

– Я знаю, некоторые из вас немного повесили нос после прошлой игры, – продолжал мистер Олафсон. – Мы было потерпели тяжелое поражение. – Этан всем нутром и даже зубными пломбами чувствовал, как старается мистер Олафсон не смотреть на него и три его ошибки своими бледными, грустными глазами. Этан был благодарен тренеру – ничто не могло доставить Этану Фельду большего счастья, чем сознание, что никто на него не смотрит, – но все равно краснел. – Наш счет в этом сезоне 0:7 – я понимаю, что при таком раскладе трудно не вешать нос. Но что такое счет? Просто циферки на бумаге. Он ничего не отражает – ни какие мы люди, ни какая мы команда.

– Вообще-то, если информации достаточно, – сказал чей-то басок, – каждого человека можно представить в сериях цифр и координат на бумаге.

Игроки «Рустерс», слушавшие мистера Олафсона с определенным доверием, надеждой и желанием, чтобы его слова оправдались, дружно заржали, а мистер Олафсон нахмурился и с заметным раздражением повернулся к Тору Уигнатту, стоявшему, как всегда, вне круга.

Тор возвышался над всеми прочими членами команды «Рустерс», хотя и был их ровесником, – он вообще был самым высоким из одиннадцатилеток Клэм-Айленда. В девять лет он тоже был выше всех своих сверстников, и в пять лет, и в два года. Головой он почти доставал до ключицы мистера Олафсона, а в плечах был даже пошире его. Он рос во все стороны сразу, голос у него звучал, как камни в железной бочке, на верхней губе и щеках пробивались темные волосы. Он носил тяжелые темные очки и считался крутым, но сам себя почему-то считал искусственным гуманоидом по имени Дубль-3. Тор постоянно талдычил всем, что Дубль-3 – самая сложная и совершенная модель во Вселенной, но, как все искусственные гуманоиды, больше всего хотел быть простым, как все, человеком. Такой образ мыслей, как вы можете себе представить, не лучшим образом сказывался на отношениях Тора с другими ребятами. Со своими могучими руками и плечами он выглядел идеальным игроком с битой, но на деле, как правило, вылетал после трех подач.

– Тор, – сказал мистер Олафсон, – я ведь просил тебя не перебивать меня своими смехотворными бездоказательными заявлениями!

На прошлой игре Тор отвлекал всех своей теорией насчет того, что прямо под Зубом расположен действующий подземный вулкан – потому-то здесь летом и сухо. Он утверждал, что способен улавливать сейсмические колебания своими «сенсорами». Его трепотня о том, что на днях «эта штука рванет и разнесет весь квадрант на атомы», раздражала мистера Олафсона почти так же, как плохая игра Этана.

– Можешь ты чем-то доказать свои слова, Тор? – настаивал мистер Олафсон. – Можешь представить, например, меня на листке бумаги?

Тор поморгал. Он стоял прямо позади Дженнифер Т., которая была единственным человеком в команде, а может, и на всем острове, относившимся к нему как к более-менее нормальному человеку. Она даже бывала у него дома, где, по слухам, чудовищно толстая миссис Уигнатт живет в прозрачной пластиковой палатке и дышит воздухом из баллона. По ее словам, никакой палатки и никакой матери-великанши там не было и в помине.

– Это правда, – сказал наконец Дубль-3. Он всегда упорствовал в своих убеждениях, как, по мнению Этана, и полагалось искусственному гуманоиду – они ведь все запрограммированы. Этан дружил с Тором больше всех после Дженнифер Т., но никогда не относился к нему, как к более-менее нормальному человеку – ему было ясно, что Тор ненормальный.

– Ты принес нам какие-то таблицы или графики, Тор? – нажимал мистер Олафсон, явно решивший побить Тора его же оружием. – Есть у тебя доказательства или нет?

Тор, помедлив немного, потряс головой.

– Тогда я попрошу тебя занимать свой процессор исключительно вычислениями, касающимися мячей и бит.

– Да, сэр.

– Итак. – Мистер Олафсон взглянул через поле на команду «Энджелс». Их тренер, мистер Гэнс, раздавал каждому из своих игроков по паре браслетов. Цвета «Энджелс» – красный и синий, и браслеты были такие же. Игроки «Энджелс» говорили, что получают браслеты за то, что победили во всех семи матчах сезона. На каждом браслетике был изображен Родриго Буэндиа, великий бомбардир взрослых «Энджелс» из Анахейма. – Вот чего я жду от вас сегодня. Я хочу, чтобы вы сосредоточились…

– Пап!

– Помолчи, Кайл. В сегодняшней игре следует сосредоточиться на…

– Пап!

– Кайл, если ты не уймешься…

– Мы просто хотели узнать кое-что. – Денни Дежарден и Такер Корр, стоящие по бокам от Кайла, посмотрели на Этана, и он замер. Он чувствовал, какой вопрос за этим последует, – чувствовал, как дверцу западни, открывшуюся у него в животе.

– Хорошо, Кайл. В чем дело?

– Фельд сегодня будет играть?

Мистер Олафсон не мог больше оттягивать этот момент. Его грустный взгляд заколебался, совершил оборот и, чуть ли не щелкнув, состыковался с Этаном. Тренер провел языком по губам. Этан чувствовал, что все ребята в команде ждут, и надеялся, молятся про себя, чтобы его, Этана, оставили на скамейке. Хуже того, он сам молился от всей души, чтобы мистер Олафсон сказал: «Да нет, Этану сегодня, пожалуй, лучше посидеть в запасе». Этан ненавидел себя за то, что надеялся на это. Он бросил взгляд на места для зрителей, где вместе с другими родителями сидел его отец в майке «Рустерс» размера XXL. Мистер Фельд, заметив, что сын смотрит на него, поднял кулак: давай, мол, сделай их, и улыбнулся жуткой, широкой, полной надежды улыбкой. Этан отвернулся.

– Советую тебе помолчать, Кайл Олафсон, – сказал тренер. – Пока сам не уселся на скамейку.

Игроки «Энджелс» вышли на поле. Их соперники, члены команды «Рустерс», соединили руки пирамидкой, а потом разом крикнули: «Разбей!» Так они делали перед каждой игрой – Этан понятия не имел, для чего. Он полагал, что все остальные знают, но стеснялся спросить. На первую тренировку он опоздал – может, как раз тогда об этом и говорили.

Все игроки «Рустерс» сели, кроме Дженнифер Т., которая отбивала первой, и Криса Лангенфельтера, следующего по порядку. Этан примостился на самом краешке, держа бейсболку на коленях, и стал ждать, как решится его судьба.

С его трусливой, постыдной точки зрения игра началась хорошо: они не сумели заработать очко, хотя Дженнифер Т. открыла игру великолепным двойным хитом, который улетел через голову шорт-стопа на левую половину поля. Игроки «Энджелс» во второй половине первого иннинга заработали сразу два рана, и Этан немного расслабился, зная, что мистер Олафсон при таком раскладе ни за что не рискнет вводить его в игру. Он откинулся назад, заложил руки за голову и стал смотреть в голубое саммерлендское небо. Над всем прочим Клэм-Айлендом небо, как всегда в летние месяцы, было скорее серым, чем голубым, – жемчужно-серым, точно солнце завязали тонким бинтом. Но здесь, на Саммерленде, небо окрашивала густая, почти ультрамариновая синева, а пахло здесь сохнущими водорослями и зеленовато-серой морской водой, окружающей Зуб с трех сторон. Этан прикрыл глаза, подставив лицо теплому солнцу. Пожалуй, бейсбол – это такой вид спорта, которым лучше всего наслаждаться со скамейки.

– Ты бы приготовился, парень, – сказал вдруг кто-то позади него. – Скоро придет и твоя очередь.

Этан оглянулся. За низкой проволочной сеткой, отделяющей поле от зрителей, стоял маленький темнокожий человек с ярко-зелеными глазами, стянутыми хвостом седыми волосами и большим умным носом. Цвет его кожи напоминал хорошо смазанную бейсбольную рукавицу. Откровенное безразличие Этана к игре вызывало у него, судя по выражению лица, легкую насмешку и легкое раздражение, но совсем его не удивляло. Это позволяло предположить, что он неплохо знает Этана Фельда.

– Не знаешь, что это за тип? – вполголоса спросил Этан у Тора.

– Ответ отрицательный.

– Он на меня смотрит.

– Похоже, он действительно наблюдает за тобой, капитан.

– Извините, сэр, – сказал Этан старичку с конским хвостом, – что вы сказали?

– Я просто заметил, молодой человек, что ты окажешься в игре быстрее, чем тебе кажется.

Этан решил, что старикан шутит – или думает, что шутит. Неофициальное исследование, проведенное Этаном, показало, что семьдесят три процента всего, что говорят ему взрослые в течение дня, является, с их точки зрения, шутками. Но тон, которым говорил старичок, чем-то обеспокоил Этана – поэтому он прибег к своей обычной стратегии относительно взрослого юмора и сделал вид, что не расслышал.

В первой половине четвертого иннинга Дженнифер Т. снова вышла отбивать. Тонкую светлую биту она несла на плече, как удочку. Став на площадку дома, она уставилась на свои башмаки. Сразу было видно, что человек относится к задаче вдумчиво. Дженнифер Т. одна во всей команде, а может, и на всем Клэм-Айленде, любила бейсбол по-настоящему. Любила яркие мазки травы на штанинах и звон, который производит бита, когда бьет по мячу. Она умела отбивать вполсилы и в полную силу, умела обратить простой базовый хит в тройной, а тройной – в хоум-ран внутри поля. Она никогда не хвастала своим умением, никогда не выставлялась перед другими игроками, но при этом требовала, чтобы ее называли Дженнифер Т., а не просто Дженнифер или, хуже того, Дженни.

Бобби Блейден, питчер «Энджелс», подал мяч низко и далеко, но у Дженнифер Т. руки были длинные и она любила дальние подачи. Она взмахнула своей тонкой битой и снова послала мяч через голову шорт-стопа на левую сторону. Левый игрок перехватил мяч и ловко передал его игроку у второй базы, но когда пыль улеглась, Дженнифер Т. была уже в безопасности.

– Вот оно, парень, – сказал старик. – Готовься.

Этан снова обернулся, чтобы выразить взглядом то, что он думает о надоедливых болельщиках, но за ограждением, как ни странно, никого не оказалось. Бита снова хлопнула по мячу, и все игроки «Рустерс» вместе с родителями дружно взревели. Дженнифер Т. явно удалось переломить игру. Сингл Троя Кнейдела позволил ей заработать очко, после чего, как позднее выразился мистер Фельд, у Бобби Блейдена «отвалились колеса». Игроки «Рустерс» выходили отбивать один за другим. Дженнифер Т., когда снова пришла ее очередь, заработала прогулку и украла вторую базу. Когда на Кайле Олафсоне случился наконец третий аут, «Рустерс» вел со счетом 7:2.

– Мистер Уигнатт, станьте у третьей базы, – гаркнул мистер Олафсон. Он раскраснелся, и его светлые глаза приобрели слегка безумное выражение. Перевеса в пять очков команда «Рустерс» добилась впервые за весь сезон.

– Папа, ведь это я третий, – возразил Кайл.

– Третий-то ты третий, вот только в чем? Присядь, сынок – ты в ауте. Давай, Уигнатт, выноси свою искусственную задницу на поле. – Мистер Олафсон подтолкнул Тора к третьей базе, но взглянул на Этана и заколебался. – И это… загрузи свою полевую программу.

– Есть, сэр, – бодро ответил Тор.

У Этана забилось сердце. Что, если «Рустерс» удержит свой перевес? И добавит к счету еще несколько ранов? Если мистер Олафсон со спокойной душой вводит Тора в игру с разницей в пять очков, сколько очков понадобится ему, чтобы ввести Этана? Этан ничуть не сомневался в своей способности свести на нет преимущество в шесть, семь и даже восемь очков.

Его опасения крепли при каждом взгляде на трибуну, где сидел его отец с широченной улыбкой на лице. В своей половине пятого иннинга они добавили к счету еще два рана, и Этан начал тихо паниковать. Мистер Олафсон то и дело посматривал в его сторону. За два иннинга до конца игры «Энджелс» ввела нового питчера, и Дженнифер Т. снова вышла отбивать. На этот раз она впечатала мягкий драйв глубоко в траву на левой стороне и в мгновение ока домчалась до базы. Еще два рана – и счет стал 11:2. Этан снова бросил взгляд на трибуну и увидел, что странный старичок сидит теперь рядом с мистером Фельдом и смотрит не на поле, как все нормальные болельщики, а прямо на него, Этана. Старичок кивнул ему, сжал кулаки так, точно держал в руках биту, и взмахнул этой воображаемой битой. Потом указал на Этана пальцем и ухмыльнулся. Этан отвел глаза, и его взгляд, обойдя поле и автостоянку, перешел на опушку леса. Там на поваленной березе мелькнуло что-то рыжее с пушистым хвостом.