Текст книги "Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin "

Автор книги: Майк Вол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)

В первую очередь огромная разница заключалась в грандиозном звучании ударных. «Она всегда была электрогитарной блюзовой песней, – рассказывал Джимми, – но я не мог себе представить, что, когда Джон Бонэм поставит свою ударную установку наверху, в большом зале [Хэдли], звук будет таким фантастическим». Известный как «Галерея Менестрелей», зал в Хэдли «был высотой в три этажа и таким образом напоминал зал собора. [Бонэм] просто начал играть на своей установке, и это звучало настолько потрясающе, что мы поспешили – давайте сделаем ‘... Levee Breaks’. Мы попробовали, и получился этот невероятный звук...»

Запись была сделана с использованием двух внешних микрофонов MI60, которые были закреплены на пролете лестницы и направлены к месту, где Бонзо сидел за своей установкой, в то время как Энди Джонс находился снаружи в мобильной студии и писал звук через два канала, которые он потом сжал, использовав итальянский прибор для создания эха под названием Binson, принадлежавший Джимми и применявший стальной барабан вместо обычной ленты. Как правило, на запись добавлялся отдельный микрофон для басового барабана, но и без усилителей удар Бонзо, эхом звучавший в огромном зале, был настолько мощным, что микрофон не потребовался. «Помню, как я сидел там и понимал, что это звучит крайне поразительно, – вспоминал Джонс. – Поэтому я выбежал из грузовика-студии и сказал: „Бонзо, ты должен это услышать“. Он крикнул: „Эй, вот оно! Вот, как я слышал это!“» (И именно это последующие поколения продюсеров и звукорежиссеров будут слушать с тех пор, считая это лучшим образцом звучания ударных.)

У тебя все идет хорошо в Сети Мамаши Рейган, ты поешь и прыгаешь вокруг, тебе шестнадцать, и ты уже подцепил несколько девчонок. Когда миссис Рейган наняла тебя на должность конферансье в Oldhill Plaza, ты даже заработал несколько шиллингов, выходя на сцену в своем костюме и делая все объявления. Одним из лучших моментов было представление Малыша Стиви Уандера, когда ‘Fingertips’ были в чартах, – тем вечером они отставили свои стаканы с пивом и обратили внимание на сцену! Нет, это было не так хорошо, как быть в группе, но близко к тому, ведь все смотрели на тебя и слушали, что ты говоришь. Потом ты выскакиваешь, натягиваешь джинсы и полосатую футболку и становишься модом, ходишь вокруг с важным видом и красуешься. И по-прежнему время от времени играешь.

Как-то субботним вечером, после двадцатиминутного выступления с Crawling King Snake ты заметил этого крепкого парня, который стоял впереди со стаканом пива и смотрел на тебя. Когда ты увидел, как он проходит к сцене после завершения сета, ты сперва подумал, не значит ли это, что приближаются неприятности. Такое порой случалось: какой-нибудь девчонке так сносило крышу, пока она смотрела на тебя, что ее трусики намокали, и в следующий момент ее чертов парень уже хочет на тебя наехать. Но этот парень подошел, сказав: «Я знаю, кто ты. Ты довольно хорош, но твоя группа – дерьмо. Тебе нужен кто-то столь же опытный, как я». На что ты ответил: «Ну, начало неплохое, так что у тебя за история?» Он сказал, что он ударник. Сказал: «Если хочешь, я приду сыграть с тобой, и посмотрим, что ты думаешь». Он был с тобой одного возраста, но выглядел старше, больше похож на одного из тех, с кем бы мог общаться твой отец, хотя твой отец, конечно, не стал бы общаться с паршивцем вроде этого.

И ты ответил – да, конечно, – и он пришел на следующую репетицию. И разрази меня гром, если он не был поразительным, фантастическим, невероятным – и громким. Но чертовски умелым – ты раньше никогда не слышал такого ударника. Но у вас уже был ударник, а этот парень... ну, он еще и был крикуном, не так ли? Почти таким же, как ты, и ты про себя подумал: «Погоди-ка, тут будет борьба. Этот пареньчересчур строптив». Он был из тех, кто не боится высказать свое мнение, а тебе этого не хотелось. Поэтому, когда он сказал, где живет, ты ответил: «Извини, дружище, это далековато, чтобы забирать тебя», – даже несмотря на то, что вы с друзьями жили всего в десяти милях от него в Киддерминстере. Он все же оставил тебе свой номер телефона, а ты сохранил его на всякий случай.

Следующее, что ты помнишь, – это как позвонил ему. Группы приходили и уходили так легко, и было чертовски трудно найти подходящего ударника. И он пришел – ты надеялся, что, может, он немного поутих, но нет, без шансов, – и вы выступили вместе на нескольких концертах: в The Plaza, паре пабов и всех обычных забегаловках. Потом вы снова раскололись, но в этот раз не ты его бросил, это все он! Нахальный придурок! Но Джон постоянно уходил из групп в те времена. В половине случаев ты даже не знал, что он ушел, пока он просто не прекращал появляться на репетициях и все такое. Этот козел имел обыкновение проворачивать такой трюк: он говорил, что хочет забрать барабаны их грузовика домой, чтобы почистить их. Это было знаком для тех, кто был в теме. Он не вернется. В общем-то это было довольно забавно. Он поступал так со всеми, прыгая, словно огромная толстая жаба с кувшинки на кувшинку. Это было довольно забавно, пока он не проворачивал этот трюк с тобой.

После этого вы время от времени натыкались друг на друга, как это в те времена происходило и с остальными из этого круга. Теперь он, правда, был уже женат на своей подружке Пэт Филлипс. Ты с трудом мог в это поверить, ведь ему было – тебе было! – еще только семнадцать. Но таким был Бонзо: никогда не угадаешь, что дальше произойдет с этим негодяем. А потом он стал отцом! Не то чтобы он остепенился. Однажды, когда он как раз снова собирался дезертировать – теперь из Nicky James & the Diplomats, – ты встретил его бегущим по улице с зажатой под мышкой бас-гитарой. «Скорее, – сказал он, – мне надо засунуть это в угольный сарай мамаши Пэт!» В этот раз он не только забирал свои барабаны, но стащил и чертов бас тоже! Но он был не особо искусным вором. Бас-гитара несколько недель лежала в сарае матери Пэт на Прайори Эстейт в Дадли. Но все знали, что она у него, и в конце концов Ники сказал ему подобру-поздорову вернуть ее, и он так и сделал. Никто ничего не сказал. В другой раз он бродил по клубу Cedar в этой дорогущей оранжевой замшевой куртке, которую он где-то стащил, и в итоге он продал ее по крайней мере трем разным людям, каждый из которых заплатил по десятке. «Черт возьми, Бонзо!» – смеялся ты. Иногда вы просто шли вместе по улице в западной части Брама, и люди переходили дорогу, чтобы избежать встречи с ним. Тебе ничего не оставалось, кроме как смеяться. Смеяться или плакать...

Порой ты был среди тех, кто избегал его. Хотя в конечном счете вы всегда снова сходились. Ты познакомился с Пэт, и она оказалась славной. И его мама с папой тоже были славными, даже несмотря на то что у их сына нечасто бывала нормальная работа, а ты был очередным длинноволосым бездельником, с которым он вечно шлялся, рано поутру воруя бутылки с молоком с порогов. Вы всегда были полны этим, определенно, были командой...

Записав ударные, группа смогла свободно катиться, занимаясь привычным делом и полностью контролируя это: напряжение нарастало со скрипучими риффами слайд-гитары Пейджа, а прерывистый вокал Планта прорывался стонами и вскриками сквозь стихийный зверский гул, гармоника певца помогла создать эффект водоворота, к которому Пейдж позже добавил призрачное обратное эхо – по общему мнению, все замедлилось еще сильнее на стадии сведения, – чтобы создать наркотического блюз-рокового монстра. «Я скажу вам, что это было, – говорил Пейдж. – Это была попытка сделать по-настоящему гипнотизирующий рифф, по-настоящему гипнотизирующий, гипнотизирующий, гипнотизирующий, чтобы заманить тебя прямо внутрь. Как мантра, знаете?»

К концу января, надежно устроившись в студии Basing Street, где они приступили к работе над сведением треков, они имели в своем распоряжении четырнадцать песен на разных стадиях готовности: все восемь, которые в итоге будут использованы на альбоме, плюс незаконченные вещи вроде ‘No Quater’(которой придется дождаться их следующего альбома), ‘Boogie With Stu’, ‘Night Flight’, ‘Down By The Seaside’и ‘The Rover’(все они будут выпущены только через четыре года). Обсуждался вопрос о возможном релизе всех треков на двойном альбоме или даже – более радикально – на серии из четырех мини-альбомов. Однако Грант выступил против этих идей. После неоднозначной реакции повсюду на Led Zeppelin IIIтеперь ему был необходим, как он знал лучше некуда, глубоко прочувствованный, хорошо сделанный, традиционно допустимый одиночный альбом с музыкой, которую поклонники Zeppelin найдут неоспоримой. Слушая, как группа работает над треками вроде ‘Black Dog’, ‘Rock And Roll’, ‘Misty Mountain Hop’, ‘When the Levee Breaks’и даже более сложной ‘Stairway to Heaven’, Грант понимал, что это у них в руках. Ничто не должно было им это испортить, решил он, и Пейдж был счастлив, что его «отговорили» от выпуска двойного альбома.

По рекомендации Энди Джонса Пейдж, Грант и Джонс 9 февраля прилетели в Лос-Анджелес, чтобы начать микширование записей в студии Sunset Sound. Когда самолет приземлился в Лос-Анджелесе, город был в центре землетрясения Силмар, эффект которого ощутился по всему штату, а в Сан-Диего треснула дамба, и строки из ‘Going to California’оказались пророческими: «The mountains and the canyons started to tremble and shake» [«Горы и каньоны задрожали и затряслись»] – и, возможно, это стало знаком трудностей, которые их ожидали. Ведь в тот самый день, когда они приехали, студия Sunset Sound, где ранее Джонс работал с группой под названием Sky, была обновлена и «полностью изменилась». Им пришлось использовать другую, незнакомую комнату, и итоговые результаты оказались не так хороши, как они ожидали.

«Нам надо было возвращаться домой, – рассказал Джонс, который позже признает, что у его желания находиться в Лос-Анджелесе был скрытый мотив – девушка. – Но я не хотел этого и, думаю, Джимми тоже». Ведь последнего никогда не надо было долго уговаривать пожить в Лос-Анджелесе. «Мы неплохо проводили время, понимаете?» Однако когда через неделю они вернулись в Лондон и проиграли результаты работы остальным в студии Olympic, «это звучало отвратительно! Я думал, мне крышка!» Джимми был сбит с толку и взбешен. «По существу, Энди Джонс должен был быть повешен, выпотрошен и четвертован, – свирепствовал он. – Мы потеряли неделю, слоняясь где попало».

План состоял в том, чтобы подготовить альбом к релизу весной, и уже был забронирован мировой тур в его поддержку. Теперь эти планы требовали пересмотра, а Пейджу – опять-таки – приходилось вносить завершающие штрихи в альбом во время тура. Из поездки в Лос-Анджелес выжила только готовая версия ‘When the Levee Breaks’, и впоследствии Джимми описал ее как «один из [своих] любимых миксов», в частности, тот момент, когда песня идет к своей кульминации, где «все вокруг начинает двигаться, за исключением голоса, остающегося неподвижным».

Лучшие новости ждали Пейджа дома, когда он впервые стал отцом после рождения дочери в марте – которая была зачата им с Шарлоттой, как он позже объявил, во время их с Плантом рабочего отпуска в Брон-Эр-Айр в прошлом июне, – он назвал ее Скарлет Лилит Элейда Пейдж, «Скарлет» – в честь Алой Женщины Кроули ( англ.Scarlet Woman), «Лилит» – в честь одной из дочерей самого Кроули. Однако времени для празднования было мало, и оно было драгоценным, ведь группа теперь играла их первый за год британский тур, кульминацией которого стала серия преднамеренно негромких, умышленно направленных на повышение репутации клубных концертов в конце марта.

Пока они были в Хэдли, они обсудили идею выступить по-новому, рассмотрев предложение Джи сделать несколько неафишируемых представлений в неожиданных местах вроде лондонского стадиона Waterloo или домашней арены Суррейского крикетного клуба Kennington Oval. Но, в конечном счете, тур «снова-по-клубам» был проще и лучше сочетался с их желанием продемонстрировать, что они воссоединяются с истоками своего творчества. «Зрителей становилось все больше и больше, но они все дальше и дальше отдалялись от нас, – объяснял Пейдж журналу Record Mirror. – Они превращались в пятна на горизонте, и мы теряли контакт с людьми – теми самыми людьми, благодаря которым мы взлетели в первые дни». Поэтому теперь они собирались выступать в «клубах вроде лондонского Marquee для точно такого же количества людей, как в самом начале, чтобы сказать спасибо тем промоутерам и зрителям. Делая так, мы сможем гастролировать по всей Британии и выступать не только в тех городах, которым повезло иметь большие площадки».

Идея была достойна похвалы, но они упустили одну важную вещь: Zeppelin были востребованы куда больше, чем показал сравнительно скромный успех их последнего альбома, и, вместо того чтобы умаслить влиятельный костяк их поклонников (и критиков) «новаторским» шагом назад к маленьким залам, группа только разочаровала и охладила чувства тысяч фанатов, которые просто не могли попасть на площадки – хотя это и не означало, что они не пытались пробиться туда. Результат: пьяные кулачные драки, гражданские беспорядки и плохие заголовки. Или, как позже выразился Джимми: «Мы в любом случае были в проигрыше. Сначала нас обвиняли в надувательстве, а теперь – в том, что мы не выступали в местах, достаточно больших, чтобы все могли посмотреть на нас».

Однако для тех, кто достал билеты, начало тура в Ulster Hall в Белфасте 5 марта 1971 года стало историческим событием. Той пятничной ночью снаружи улицы полыхали стараниями мятежников, которые подожгли бензовоз, швыряя коктейли Молотова. Однако внутри такие же католики и протестанты могли наслаждаться разделенным переживанием, будучи свидетелями первого живого исполнения новых номеров вроде ‘Black Dog’, ‘Going to California’и ‘Stairway to Heaven’со свежего, еще не изданного альбома. Пейдж вспоминал реакцию на новый материал как «слегка вялую, но это было нормально, реакция была довольно хорошей – никто не знал, что это было, да и мывсе еще разбирались в этом». На двойном диске BBC Sessions1998 года, который включал выступление группы In Concert, записанное вживую в The Paris Cinema в Лондоне 1 апреля 1971 года и тремя днями позже появившееся в эфире программы Джона Пила на Radio 1, можно услышать: ‘Stairway to Heaven’, в частности, «была сложной песней, чтобы действительно правильно передать ее. Правильно исполнить все эти движения, все изменения темпа, не ускоряя его, просто удерживая его верным». Тогда Пейдж впервые играл на гитаре с двумя грифами на сцене, и позже это станет частью его фирменного звука, «по сути, началом правильного освоения [им] гитарной гармонии».

За сценой, однако, Джон Бонэм, казалось, был менее обеспокоен изменениями ритма в музыке, чем временем закрытия баров разных отелей. После концерта на Боксерском стадионе в Дублине (как раз там, где надо) на рассвете он развязал ссору, вломившись на кухню отеля в поисках еды. Шеф-повар размахивал перед ним ножом, «достаточно большим, чтобы вырезать инициалы на бронтозавре», и Коул двинул Бонзо по носу, сломав его и залив все вокруг кровью. «Ты мне еще спасибо за это скажешь, когда протрезвеешь», – сказал он ему, но Бонзо так и не сделал этого.

Что же касается творческого процесса, несмотря на возвращение в студию Olympic в апреле, а затем в июне, когда сессии втискивались между концертами в Европе, итоговые миксы четвертого альбома были доставлены студию Trident в Сохо для изготовления мастер-диска только в июле 1971 года – шестью месяцами позже завершения записи, – а еще несколько ацетатных дисков было изготовлено в то же время на битловской студии Apple. К тому времени они уже исполняли большую часть альбома вживую и 3 мая даже сделали свою единственную известную попытку сыграть ‘Four Sticks’на концерте в KB Hallen в Копенгагене. «Мы попробуем сделать кое-что, чего никогда раньше не делали, – сказал Плант зрителям. – Вполне возможно, мы провалимся...» Это пророчество практически буквально воплотилось в жизнь на последнем концерте европейского тура, состоявшемся 3 июля на футбольном стадионе Vigorelli в Милане, когда полиция по охране общественного порядка запаниковала, увидев вспышки огня в толпе и ворвалась внутрь со слезоточивым газом и дубинками, оставив множество зрителей окровавленными и избитыми. «Совершенно ужасно, – Пейдж содрогается от воспоминания. – На следующий день в газетах писали, что там кинули бутылку, но полиция просто провоцировала зрителей, и неожиданно это вышло из под контроля так, что вы и не поверите. Там было просто столпотворение, и негде было спрятаться от этого проклятого слезоточивого газа, он задел даже нас. После этого я был ужасно расстроен».

Альбом все еще не был издан, и в Atlantic скептически относились к решению начать в августе седьмой американский тур группы, который стартовал в Ванкувере в двадцать третий день рождения Планта, а один из руководителей компании и вовсе называл его «профессиональным самоубийством». Но билеты на все концерты были распроданы, группа была в ударе, а в Лос-Анджелесе, при выступлении в Forum, им устроили овацию стоя, когда они сыграли ‘Stairway to Heaven’. «Встали не все зрители, – рассказал мне Джимми. – Примерно двадцать пять процентов аудитории, но я подумал – эй, да это довольно неплохо. Они действительно были в движении, и я думал – здорово, прекрасно. На это мы и надеялись – знаете, что люди будут настолько чувствительны к нашей новой музыке. Ведь тогда альбом все ещене вышел...»

Когда процессы микширования и мастеринга были завершены, появилась другая проблема. Как 3 сентября в Мэдисон-сквер-гарден объяснил зрителям Плант, они старались «получить обложку пластинки, которая бы выглядела так, как мы хотим», – что было намеком на все усиливающиеся закулисные споры с Ахметом Эртеганом и его новым первым заместителем Джерри Гринбергом об «идее», предложенной Джимми: конверте, не содержащем совершенно никакой информации и чего бы то ни было еще – упрямой попытке дать сдачи всем известным слухам о «надувательстве», которые преследовали их с самого начала.

Завершив тур двумя шоу в Гонолулу 16 и 17 сентября, группа насладилась несколькими выходными на Мауи, прежде чем улететь в Токио на два выступления в «Будокане», входившими в их первый японский тур из пяти концертов. Эти шоу были намного более длинными и разнообразными, чем любое из отыгранных ими прежде, и включали исполненные экспромтом каверы ‘Smoke Gets in Your Eyes’, ‘Bachelor Boy’и ‘Please Please Me’. «Мы немного издевались, – смеясь, рассказывал мне Джимми. – Для нас было шоком выйти там на сцену и играть для японских зрителей. Они поразительно вежливо относятся к тому, что слушают, и думают, что будет непочтительно шуметь, если музыка просто стала очень тихой, понимаете? В конце каждой песни они аплодировали, а потом неожиданно просто останавливались. Мы не привыкли к этому, приехав из Америки, где весь концерт люди пили, курили косяки и сходили с ума. В Японии на шоу было так спокойно, даже жутковато, что мы начали творить эти странные вещи, просто смеясь и отрываясь. Но в Zeppelin мы могли посмеяться. Мы наслаждались самими собой...»

Однако не похоже было, что Роберт и Бонзо особо наслаждались собой, когда в тот первый вечер они стояли за кулисами, «вытрясая друг из друга душу», как сказал мне Плант. Это было в конце выступления, и группа решала, что сыграть на бис. Но певец, чей голос сел во время исполнения последней части шоу, был в смятении. «Я сказал: „Я не могу больше, у меня нет голоса“. Бонзо ответил: „Раньше это никогда никого не волновало. В любом случае, ты никуда не годишься. Просто выходи и смотрись хорошо“. И я ему врезал! А потом нам пришлось вернуться на сцену». Так случилось, потому что они знали друг друга настолько хорошо, что могли вот так поссориться и все равно остаться друзьями, настаивал Плант. «Мы никогда не держали зла».

Возможно, и нет, но к тому времени все более непредсказуемое поведение Бонэма во время тура начало становиться проблемой. Когда промоутер Татсу Нагашима привел его в место, которое он с гордостью назвал «самым элегантным рестораном Токио», Бонзо огорчился, что саке подается в малюсеньких чашечках и потребовал «пивную кружку или какой-нибудь ковш!» Позже той же ночью они нанесли визит во впоследствии ставшую знаменитой токийскую дискотеку Byblos, где Бонзо выразил свое неодобрение музыки, помочившись на диджея с балкона. Запихивая пьяного ударника в такси, Коул в конце концов сдался и бросил его прямо на улице всего в нескольких футах от входа в «Токио Хилтон», где они жили. На следующий день Бонзо и Коул купили самурайские мечи и, снова напившись тем вечером, начали разыгрывать поединок на мечах в отеле, рубя и разрезая все, что только могли: кресла, шторы, зеркала, картины. На бис они вломились в номер Джона Пола Джонса и вытащили его, спящего, в коридор, где он и провел остаток ночи. (Служащие отеля были слишком вежливы, чтобы разбудить его, и поставили ширмы вокруг его распростертого тела.) Когда срок их пребывания в отеле подошел к концу, «Хилтон» пожизненно отказал Led Zeppelin в обслуживании.

Настоящее удовольствие продолжилось после тура – по крайней мере, для Пейджа, Планта и Коула, – когда они решили не лететь прямо в Лондон вместе с Джонси, Бонэмом и Грантом. Вместо этого они расслабились до состояния Пейджи, Перси и Рикардо и решили сделать крюк на пути домой, заехав в Таиланд и Индию. Уже через несколько часов после прибытия в Бангкок эта троица превратилась в туристов, покупающих сувениры, когда они посетили Храм Изумрудного Будды, где Пейдж приобрел Пегаса, практически в натуральную величину изготовленного из золота, стекла и дерева. Коул также купил «трехфутового в высоту и трехфутового в ширину» деревянного Будду, которого он в шутку сравнил с Питером Грантом. Той ночью они посетили популярный бангкокский квартал красных фонарей, где, по настоянию их шофера Сэмми, провели вечер, выбирая девушек по номеру и наслаждаясь бесконечно сменяющими друг друга сеансами массажа и секса. Или, как заметил Джимми, возвращаясь домой той ночью: «Пожалуй, именно здесь изобрели понятие „затрахать до смерти“».

Из Бангкока они прилетели прямо в Бомбей, где поселились в отеле «Тадж-Махал» напротив арки «Ворота в Индию», и провели там следующие четыре дня так же, как и в Бангкоке: покупая сувениры, чтобы привезти их домой (в том числе и резные шахматы из слоновой кости для Пейджа), посещая квартал красных фонарей и зависая на местной дискотеке, где Джимми вышел, чтобы поджемовать с несколькими потрясающими местными музыкантами на их сделанных в Японии гитарах. Однако удовольствия неожиданно закончились, когда они уговорили нанятого гида мистера Разарка привести их на обед «туда, где [ он] ест», результатом чего стали «жуткие приступы диареи», как выразился Коул.

Они прилетели домой в Лондон через Женеву и немного передохнули перед их британским туром из шестнадцати концертов, начавшимся 11 ноября в ратуше Ньюкасла – тремя днями позже выпуска четвертого альбома Zeppelin в США и неделей раньше его долгожданного появления в Британии. Заглавия не было, и поклонники просто решили, что он называется Led Zeppelin IV. В конце концов, ни один из альбомов Zeppelin не имел называния, только номера. Но никто не понял, пока на это не указали рецензии, что у нового альбома не было даже номера – на складном конверте не было надписей и никакой информации, даже логотипа Atlantic. Британский тур сейчас был в полном разгаре, и нужно было некоторое время, чтобы все значение обложки нового альбома Zeppelin стало предметом обсуждения дома и за границей. Единственным намеком на название были четыре нарисованных от руки символа, лаконично украшавшие внутренний коричневый конверт, и все они теперь воспроизводились в сценических образах, а Пейдж даже носил специально связанный свитер, на котором был изображен его собственный символ – похожий на слово «ZoSo».

Даже более необъяснимым, чем альбом без названия, для некоторых фанатов стало введение нового невероятного акустического сета. Это был новый отрезок шоу, впервые исполненный в США, когда они сидели на стульях, пробираясь сквозь ‘Going to California’, ‘That’s The Way’и ‘Bron-Y-Aur Stomp’. Плант, использовавший акустическую секцию как шанс передохнуть в середине выступления, был вынужден наорать на фанатов: «Заткнитесь и слушайте!» – прежде чем добавить примирительное: «Поцелуйте нас...» Тур достиг своей кульминации, ознаменовавшейся двумя вехами – пятичасовыми концертами в Лондонском Имперском бассейне (теперь – «Арена Уэмбли») 20 и 21 ноября. Они получили название «Электрическая магия», и в этот раз была даже афиша, включавшая Stone the Crows, а также Bronco в субботу и Home – в воскресенье. Фестивальная атмосфера обоих представлений была поддержана исполнением новых цирковых шоу, в том числе с участием свиней (с огромными накрахмаленными воротниками на шеях), фокусников и жонглеров. «Это большое цирковое представление не было моей идеей, – сказал Джимми. – Возможно, это придумал Питер Грант. Я, честно говоря, не знаю, насколько это было успешно. Электрические кролики из электрической шляпы», – ухмыльнулся он.

Люди, однако, вынесли с собой из Имперского бассейна абсолютную силу музыки. Совершенно иное заявление от группы, которая тогда, весной, прошлась на цыпочках по своему новому материалу, – здесь были Zeppelin в своей полной, неостановимой силе. Как Рой Холлингворт написал в рецензии для Melody Maker: «Они не пощадили ничего, просто ничего. Это была не работа. Это был не концерт. Это было событием для всех».

Через две недели после окончания тура альбом занял первое место в британских чартах, и количество заказов на него было столь велико, что вновь образованной компании Ричарда Брэнсона Virgin Records пришлось установить специальные стенды для продажи одного только этого альбома. В Америке альбом добрался до второй строчки, где задержался на пять недель, уступая первое место TapestryКэрол Кинг. Шесть месяцев спустя, благодаря ошеломительному числу проигрываний ‘Stairway to Heaven’по радио (несмотря на то что она по-прежнему не вышла в качестве сингла), он все еще высоко держался в американских чартах. Фактически, пройдет еще три года, прежде чем альбом окончательно выскользнет из американского Топ-Сорок, приближаясь к первым 25 миллионам проданных копий и поразительно влияя на каждое последующее поколение рок-групп – неизмеримо, но несомненно.

Но не все отзывы, полученные вскоре после релиза альбома, предсказывали его окончательное возвышение. В Британии журнал Soundsназвал его «сильно переоцененным альбомом», где ‘Black Dog’громыхает «с грацией и изяществом деревенской курицы», в то время как ‘Stairway to Heaven’«драматически окутывает мраком, а повторяющиеся части сначала пробуждают скуку, а после – кататонию». Журнал Disk & Music Echoближе подобрался к истине, но все же был только равнодушен, написав: «Если Zep IIIдавал первые намеки на то, что их музыка будет далеко не ограничена тяжелым роком, то этот новый альбом подчеркивает их раскрывающуюся зрелость». На этот раз право оценить альбом досталось Rolling Stone, где будущий гитарист Патти Смит Ленни Кайе описал его как «альбом, выдающийся своей неброской и изящной утонченностью», одобряя его «абсолютное разнообразие... невероятно острый и точный вокальный динамизм [и] самые искусные аранжировку и представление, которые когда-либо делал Джимми Пейдж».

По иронии судьбы, их решимость обойти легкое навешивание ярлыков, сделав конверт альбома настолько анонимным на вид, насколько это было возможно, привела к тому, что огромная часть мифа Zeppelin теперь укоренилась в общем и личном восприятии его истинного «значения». Заключенная в рамку фотография старого седого отшельника – согнувшегося под весом огромной вязанки хвороста, лежащей на его спине, – висит на стене с ужасно облупившимися обоями, следующий фрагмент которой, как можно увидеть при раскрытии внешней обложки складного конверта, разрушен, и через него видны старомодные дома ленточной застройки, над которыми возвышается муниципальная высотка, определяющий символ современности в Британии ранних семидесятых, – взятый с настоящей фотографии нового многоэтажного жилого дома в Ив-Хилл в Дадли, где Бонэм еще недавно жил со своей молодой семьей и который был в конце концов снесен в 1999 году.

«Когда я жил в Пангборне, – рассказывал Джимми, – я постоянно ходил по секонд-хендам в Рединге, доставая там мебель и всякую всячину. Однажды со мной пошел Роберт, и он заметил фотографию с Отшельником. Это произошло в том секонд-хенде на углу. Я не имею в виду антикварный магазин, я говорю о настоящем сомнительном секонд-хенде, где вещи были грудами навалены повсюду, ну, вы понимаете. Роберт заметил фотографию и купил ее. И хорошо заметил, знаете ли. Идея использовать ее на альбоме заключалась в том, чтобы показать прогресс... Это действительно было сделано довольно тонко. Старое разрушается, и строятся новые дома. Теперь они не выглядят такими уж новыми, не так ли? Но тогда выглядели. И старое осталось на стене».

Конечно, разговор о «фотографии Отшельника», символизирующей «старое», неизбежно приводит к дальнейшим предположениям о других мотивах, побудивших Пейджа использовать картинку. На внутренней стороне складного конверта был «рисунок, который нарисовал мой друг» карандашом и золотой краской. На нем была изображена другая, более очевидно оккультная фигура Отшельника, на этот раз стоящего на вершине крутого склона горы. Держа в одной руке свой посох, или жезл, а в другой – высоко поднятую горящую лампу, он смотрит прямо вниз на крошечную фигуру молодого человека, преклонившего колено и широко раскинувшего руки в мольбе, и дальше, на извилистый путь, который тот проделал из своего дома в маленьком городке в отдалении, где видны церковь и едва различимая колокольня.

Хотя на конверте альбома и не был указан автор, иллюстрация была выполнена таинственным другом Пейджа по имени Баррингтон Коулби (не «Колби», как обычно указывается) и озаглавлена «Вид в полумраке или переменном свете». «Рисунок был моей идеей, – рассказывал мне Джимми. – Кое-кто говорит, что там есть аллюзии на [викторианского художника] Уильяма Холмана Ханта, но это не так. На самом деле идея появилась от карты Таро «Отшельник», и, следовательно, восхождения к путеводной звезде и свету истины. Всему свету, так сказать...»