Текст книги "Прыжок"
Автор книги: Мартина Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)
– Какие вещи? О чем ты говоришь?
Джорджио небрежно махнул рукой.
– Да не задумывайся ты над этим! Когда он подтвердит, что вещи у него, пошли к нему Дэви. Он знает, что почем…
Донна отбросила прядь волос от лица: она всегда делала так, когда волновалась.
– О чем, в конце концов, ты говоришь?
Джорджио глубоко вдохнул и задержал в груди воздух. Выдохнув, он поцеловал жену в щеку.
– Забудь! То, о чем я тебе говорил, сказано в гневе. У нас с Гарри действительно было несколько делишек. Так, ничего серьезного. Но меня взбесило то, что он перекрыл тебе кислород. У него нет права судить меня, он сам закрутился покруче, чем спираль… Все они такие! Меня от них тошнит.
Донна проследила взглядом, как ее муж распечатывал «Кит-Кат». Своими большими руками он попросту разорвал обертку надвое.
– Успокойся! – нервно бросила она. – Как только будет рассмотрена апелляция, все встанет на свои места.
Джорджио в ответ тихо рассмеялся:
– Ну, конечно, так оно и будет.
Его странный отклик испугал ее; Донну вообще пугал этот новый облик Джорджио. Она никогда не видела его таким – сломленным, издерганным, не контролирующим себя. Это был для нее шок, некое открытие. В первый раз она призналась себе, что теперь, по-видимому, когда суд закончился, Джорджио не питает особых надежд на скорое освобождение. Он еще как-то зависел от оправдательного вердикта, но Уилсон со своей стороны постарался, чтобы Джорджио не получил его. Донна наконец полностью и окончательно осознала, что Джорджио находится в еще более опасной ситуации, чем она думала. Она готова была совсем пасть духом. Поэтому прогнала тревожные мысли из головы и попыталась сменить тему:
– Я начала работать на площадке продажи машин…
Но ее перебил Джорджио: он от удивления поперхнулся вафлями.
– Что ты начала?
Донна улыбнулась в ответ на недоверчивость и повторила:
– Я начала работать на площадке, стала продавать машины. Дэви, Кэрол и все, даже твои родные, в один голос твердили, что мне нужно проявить интерес к бизнесу. Так что этим я и собираюсь заниматься. Это по-настоящему забавно. Я вылизала весь офис, от чего у Дэви едва не случился сердечный приступ. Хотя, наверное, я произвела на него должное впечатление, потому что вчера вечером он вычистил архивную комнату. Она просто вся сияла чистотой, когда я утром пришла на работу…
Она продолжала улыбаться ему. Улыбка приклеилась, просто примерзла к ее лицу из-за ощущения настоятельной необходимости сделать или сказать что-то нужное. Неожиданно Джорджио громко расхохотался. Качая головой, он шутливо сказал:
– Бедный старина Дэви! Держу пари, он даже не понял, что происходит.
Переходя к обороне, Донна быстро, без особых раздумий заговорила:
– Послушай, Джорджио, я же частично владею этим бизнесом, как мне об этом все твердят. И подумала: ты будешь рад тому, что я пытаюсь как-то помочь. Ты ведь можешь управлять своим бизнесом через меня. Не понимаю, почему вы с Дэви находите это таким забавным. – Голос звучал обиженно, поскольку она почувствовала себя какой-то дурочкой.
Джорджио крепко обнял ее.
– Прости, но мне, сам не знаю почему, все это кажется забавным. Смешно представлять себе тебя на автомобильном аукционе. Я понимаю: ты всего лишь пытаешься помочь. Но забудь об этом. Я могу заниматься бизнесом, действуя через братьев. Завтра ко мне приедут Патрик и Марио. Я все с ними обговорю. А ты забудь об этом, любимая.
Донна поджала губы и тихо сказала:
– Взгляни на это с другой стороны, Джорджио. Не так уж это смешно. И на почтовых бумагах аукциона я числюсь в качестве распорядительного директора, и то же самое – в строительном бизнесе. Вчера я просмотрела бумаги у тебя в столе. Мое имя написано на множестве почтовых бумаг. Если Кэрол доверили работать на автомобильном аукционе, то я не вижу причин считать меня настолько глупой, чтобы я не смогла работать там. Вообще-то я не собиралась этим заниматься, но все вокруг утверждали, что мне следует проявить интерес… И даже твои мама и папа… – Она была расстроена.
Очень расстроена. Многие годы она пребывала на заднем плане, в тени Джорджио. От нее другого и не ждали. А теперь это рыцарское отношение мужа, которым тот пытался смягчить удар от сознания ее некомпетентности, вызвало обратную реакцию, неожиданно поразив ее в самое больное место. И еще Донна поняла, что эта боль таилась в ней долгие годы.
Джорджио зажмурился и провел себя рукой по лицу.
– Прости меня, мой ангел. Мне, честно, глубоко жаль. Дело не в том, что ты, дескать, на это не способна. Просто ты никогда не работала. Тебе никогда и не нужно было работать. И, конечно, ты не нуждалась в деньгах. Причем каждый пенни, что лежит у нас в банке, заработан честным путем. Они не смогли доказать, что дома, машины да и все прочее были куплены на ворованные деньги. Вот главная штука во всей этой ситуации. Каждый год из тех, что я отбываю, припаяли мне со слов Уилсона. Они не смогли доказать и то, что я вообще занимался сомнительными сделками хотя бы раз в жизни. Весь мой бизнес законный. Так что продолжай жить, как жила раньше. А бизнес предоставь мне.
Донна низко опустила голову, и Джорджио, взглянув на блестящие каштановые волосы, вздохнул: «Во многом она такой ребенок! Эта вот ранимость и привлекла меня к ней…»
– Но что же мне делать, Джорджио? – тихо спросила она. – Чем мне заниматься целыми днями, пока ты здесь? Наши друзья относятся ко мне так, будто я или мы разносим чуму. Или, лучше сказать, твои друзья. Мне никто из них не нравится. Я постоянно выслушиваю от них сентенции о людях, возвращающихся с лесоповала. Это выражение Дэви, а не мое. Все наперебой внушают мне, чтобы я занималась делами мужа. Так скажи же мне, Джорджио, что мне делать, а? Должна ли я сидеть дома, как Золушка, одетая и причесанная, хотя мне некуда идти? Или как? Вчера я поняла, что мне нужна какая-то работа. Я не могу каждый день сидеть в своем доме и ждать, когда ты мне напишешь письмо или когда пора будет ехать к тебе на свидание. Ты же больше не приходишь домой, не забывай! Я одна. Совершенно одна, за исключением Долли. У меня даже нет ребенка, чтобы тот занимал мое время. А теперь я пытаюсь проявить интерес к бизнесу, а ты смеешься надо мной, как над глупой девчонкой. Так скажи мне, любовь моя, что мне делать?
За последние двадцать лет Джорджио никогда не слышал, чтобы его жена так говорила. Раньше она всегда высказывала лишь то, что он хотел услышать. Он понял, что девять месяцев, предшествовавшие суду, стали временем серьезных испытаний для нее. И неожиданно посмотрел на жену новым взглядом, словно бы со стороны: как она красива, как стройна. Увидел ее глазами других: очаровательной женой Джорджио Бруноса. Она служила ему украшением, а страсть, которую он к ней испытывал, настоящая страсть, сглаживалась домашней фамильярностью… Вот она стоит сейчас рядом с ним, и он должен быть благодарен ей за это. Другие жены в ее положении быстро набили бы себе карманы и вырвались прочь из дома раньше, чем состоялся бы суд!
Джорджио очень глубоко вздохнул. Впиваясь мягким взглядом карих глаз в жену, нежно произнес:
– Прости меня, Донна. Ты права. Я слишком много думаю о себе. Я всегда занимался только собой. Это плохая привычка, но она у меня с детства. Мне мои грехи известны, как никому другому. Делай все, что считаешь нужным для себя. Просто я не хотел, чтобы ты надрывалась, когда в этом нет особой необходимости.
Она с трудом сглотнула, но в горле остался комок слез: «Что-то в последнее время у меня глаза постоянно на мокром месте».
– Мне нужно что-то делать, – вновь заговорила она. – Дом такой большой и пустой без тебя. И, помимо всего прочего, я раньше ждала, что вот ты приедешь вечером домой, и хранила этот дом для тебя, а не для себя. А теперь чувствую себя как в тюрьме. Вероятно, в тюрьме иного рода, чем твоя, но все равно в заключении. Брожу по дому, касаюсь разных вещей. Долли содержит дом в чистоте; он почти стерилен как операционная. Немного занимаюсь садом, иногда читаю журнал или книгу. Ложусь спать в девять, предварительно выпив снотворного и стакан шотландского виски. Ты такой жизни хочешь для меня, Джорджио? Так я буду медленно умирать от тоски, тревоги и сожаления. Впервые за двадцать лет супружества я предоставлена самой себе, и мне это вовсе не нравится. Я это ненавижу! Но дела сейчас обернулись так. Как только ты возвратишься домой, мы вернемся к нашему прежнему образу жизни. Однако сейчас я хочу работать. Думаю, это лучший выход для нас обоих.
Он кивнул:
– Прости, девочка моя, я открыл рот, не подумав. Поступай так, как считаешь нужным. На самом деле, я буду рад, даже если ты будешь больше заниматься делами. Если я не могу довериться тебе, то тогда кому же мне доверять?
Донна улыбнулась сквозь слезы. У нее появилось ощущение, что она выиграла что-то в этом споре. Она не могла пока точно определить, что именно. Но поняла: отношение мужа к ее словам по-настоящему задело ее за живое. И еще: она почувствовала, что теперь у нее появилась сила. Может быть, даже власть над Джорджио. В первый раз она настояла на своем, вела себя как более или менее самостоятельная женщина. То, как это происходило, конечно, обижало ее, с одной стороны. С другой стороны, какая-то часть души Донны была удовлетворительна. Она станет специалистом в бизнесе! Пусть этим она и обязана новому выражению мужниного лица. В первый раз за долгие годы она удивила его, и Джорджио обратил на нее реальное внимание. Муж нянчился с ней, ухаживал, но очень редко проявлял к ней настоящий человеческий интерес. Теперь он смотрел на нее с удивлением, и некое ревнивое уважение светилось в его темно-карих глазах.
Одно только это стоило всех усилий.
Маэв въехала на дорожку, ведущую к дому, и со скрипом затормозила. Она поглядела на внушительный дом старшего сына и вздохнула. Дом сейчас стоил почти миллион, хотя десять лет назад Джорджио построил его почти за бесценок. В отличие от других современных домов в окрестности этот был выстроен с размахом. Сложенный из кирпича, в нарочито георгианском стиле, дом имел при себе еще и теннисный корт, и бассейн, которые располагались на площади в три акра. В доме было шесть спален, три ванные комнаты и отдельная «бабушкина квартира», где жила Долли. Оранжерея на заднем дворе в длину составляла пятьдесят футов и в ширину – двадцать. Одна она стоила дороже, чем весь домик Маэв в Кэннинг-таун.
Маэв выбралась из своего «Фиата» и захлопнула дверь. В машине было полно мусора: старые обертки из-под мороженого регулярно разбрасывали внучата, окурки сигарет торчали из всех пепельниц. Машина выглядела побитой, ржавой, но Маэв любила ее. Джорджио же видеть не мог мать, за рулем «Фиата» и безуспешно предлагал ей купить новую машину. Поэтому Маэв всегда с особым издевательским удовольствием визгливо тормозила на его дорожке. Но теперь это удовольствие улетучилось, покинуло ее вместе с Джорджио.
Повесив через плечо потрепанную кожаную сумку, Маэв грузно зашагала по гравию мимо гаражных блоков, направляясь к парадному входу. Долли уже ждала ее. Женщины обнялись.
– Привет, Долли, дорогая. А где твоя подопечная? Где эта женщина?
Лицо Долли сморщилось от улыбки:
– Она скоро придет. Я сказала ей, что ты намерена приехать. И приготовила отличную запеканку.
Они прошли на кухню, и от аппетитного запаха у Маэв чуть не потекли слюнки. Как большинству поварих, любая еда, которой угощали и которую ей не нужно было готовить самой, казалась Маэв амброзией. Она ворчливо признавала, что готовить Долли умеет.
– Как она, Долли?
– Похоже, сейчас лучше. Когда его в первый раз приговорили, она чувствовала себя ужасно, да пребудет с ней Господь. Но за эти последние две недели немного собралась с духом. Днем она работает на автомобильном аукционе. Хотя по строительному бизнесу ездит советоваться к какому-то парню. Все что-то говорят Донне о Джорджио, в основном – забавное, чтобы рассмешить ее. Передают его любимые выражения. Так мне рассказывала Кэрол. Ну, вроде бы Донна, по-моему, в порядке. Если все как-то утрясется, то это будет замечательно.
Маэв одобрительно кивнула:
– Он мой сын, и я люблю его. Но, Долли, даже он не заслуживает такой девочки. Они веселят ее, Господи ты боже мой! А сам он сидит взаперти в «Паркхерсте», как какой-то преступник. Он велел Марио, чтобы тот не подпускал ее слишком к бизнесу. Девочка ничего не понимает, в том числе в чем замешан мой сынок. Если он такой умный, то от чего же гниет в этой тюрьме? Вот о чем я спрашиваю себя…
Долли ничего не отвечала, просто готовила чай. Маэв нужно было выговориться, сказать вслух, что она думает о Джорджио, и единственное место, где она могла сделать это, – здесь, в его доме. И в отсутствие невестки.
– …Знаешь, говорить подобные вещи – просто ужасно, и если бы мой старик меня услышал, он просто сошел бы с ума. Но я не слишком-то уверена, что мой Джорджио так уж невинен, как утверждает. В течение многих лет у него бывали то падения, то взлеты, и хотя полицейские ничего особенного не смогли доказать, я все равно нутром чувствую: здесь есть нечто большее, чем они знают или догадываются. Донна третьего дня сказала мне, что дом записан на ее имя. Понимаешь, только на ее имя! Ну а почему Джорджио должен был так сделать? Вот она, загадка! А она-то ничего об этом не знала. Он дал ей бумаги подписать, она и подписала. Донна сказала, что у них всегда так было заведено.
Долли тяжело вздохнула и сказала:
– Послушай, Маэв, мы обе знаем Джорджио как облупленного. Знаем, что он изначально был лодырем и воришкой. Но что бы там Джорджио ни сделал, он чересчур дорого платит сейчас за это…
Маэв хотела переспросить, что имела в виду Долли, но ее остановил звук открывающейся двери, и последовавшей вслед за этим веселый возглас «Привет!». Донна сразу прошла на кухню с пачкой книг, которую прижимала к груди.
– Привет, Донна, дорогая моя. Что это?
– Привет, Маэв! О, это книги с автомобильного аукциона. Вот собираюсь просмотреть их, разобраться, смогу ли я свести концы с концами. Привет, Долли! Как насчет чашки чая? Я не выживу, если немедленно не напьюсь чаю…
Долли налила ей чашку чая, одновременно прислушиваясь к ее легкой болтовне.
– …Начинаю втягиваться в работу там, на аукционе. Наверное, это потому, что я стала в ней лучше разбираться. Теперь даже Кэрол порой оставляет меня одну, чтобы я сама управлялась. Пока еще я многого не понимаю, но постепенно разберусь. К тому же Кэрол начала принимать часть звонков прямо на дому, и это частично снимает напряжение. Дэви отныне может сосредоточиться на покупателях и ездить повсюду, подбирая для клиентов нужные машины. Так что, думаю, у нас, и правда, все отлично получается!
Маэв улыбнулась.
– А что за звонки на дому принимает Кэрол? Наверное, нет необходимости и тебе находиться в конторе весь день?
Донна пожала плечами и присела за резной сосновый стол.
– Не знаю. Должно быть, это обычные покупатели – они справедливо рассуждают так, что я могу напутать. Или сделать еще что-нибудь неправильно. Как только наберусь опыта, мне станет легче все решать… Сегодня утром я получила милое письмо от Джорджио. Его определили в «Паркхерст». А через восемь месяцев будет рассматриваться его апелляция. Тон у письма был намного радостнее – я такого не читала уже сто лет!..
Она широко улыбнулась обеим пожилым женщинам, и те улыбнулись ей в ответ. Маэв молча пила чай, все время мысленно спрашивая себя: что за звонки принимает дома Кэрол? И почему эти звонки больше не могут поступать в офис?
– Посмотрите-ка на нее! Что она тут делает?! – загремел зычный голос Марка Хэнкока.
Все мужчины одновременно уставились на приближающуюся к ним женщину в белой твердой шляпке и в костюме «от Веллингтона». Ноги ее были туго обтянуты черными то ли бриджами, то ли лыжными брюками. Еще на ней был белый свитер крупной вязки. И вообще женщина имела такой вид, словно у нее, по крайней мере, была назначена с кем-то встреча на скачках. Но явно не на строительной площадке в Илфорде.
– Чем же я могу быть вам полезен, миссис Брунос? – задиристым тоном спросил Марк. Присевшие кто где в предвкушении интересной сцены мужчины захихикали.
Донна приняла его тон как должное и напряженно улыбнулась, хотя уже почувствовала смущение.
– Я так поняла со слов мужа, что фундамент должны были закончить шесть недель назад. Таким образом, выполнение работы отстает от графика, оговоренного в контракте…
Марк грубо перебил ее.
– Я уверен, ваш муж видел из своего нового жилища, какая стояла погода? – раздраженно произнес он. – Все время шел дождь. Ответственный за планирование офицер не разрешил нам погружать бетон, пока фундаментные столбы не выставлены. В любом случае мы не нарушаем графика. Теперь работы возобновились, поскольку установилась хорошая погода. Дома будут построены вовремя, уверяю вас. Ну а что теперь? Ведь это все? – Он в нарочитом недоумении сморщил лоб, отчего высоко поднялись его густые рыжие брови.
Донна почувствовала, как из-за этой явной грубости у нее что-то сжалось в желудке.
Она резко выпрямилась во весь свой небольшой рост и произнесла со всем достоинством, которое сумела призвать себе на помощь:
– На самом деле это еще не все. Я получила счета за цемент, и, как мне представляется, его заказано на триста ярдов больше, чем ожидалось. Поскольку мы строим дома с четырьмя спальнями, а не целое большое поместье, то, возможно, вы будете столь любезны, чтобы просветить меня, точнее, поведать мне точно: куда делся остальной бетон? Ну, а также мне нужны имена и адреса так называемых нанятых подрядчиков. Мы уже заплатили двум фирмам, поставляющим штукатурку. А кирпичи еще не готовы даже в виде сырца. При этом, как я полагаю, за них было заплачено заранее, не так ли? Вы хотите, чтобы я продолжала? Или мы все-таки пойдем в офис и там закончим наш разговор?
Марк некоторое время глядел ей в лицо, и глаза его сверкали от злости. Затем он вихрем пронесся мимо нее, и Донне пришлось бежать вслед за ним, чтобы не отстать. Но она успела услышать, как за их спинами засмеялись рабочие, и поняла, что на сей раз их смех предназначался не ей.
Сердце прыгало, просто билось у Донны в горле от сознания собственной дерзости и отваги. Марио указал ей на несоответствия в счетах и все объяснил. Правда, так, как понимал сам. Была чрезмерно завышена смета расходов, и это касалось разных статей. Донна обещала ему, что разберется с этим. Итак, семья предполагала, что она будет отстаивать интересы мужа. И Донна была полна решимости делать это. Данное обещание придавало ей мужества, необходимого для того, чтобы обуздать людей, подобных Марку Хэнкоку. Донна также знала, что Марио был готов подстраховать ее в любой момент, когда бы ей это ни потребовалось… За последние шесть недель жизнь Донны перевернулась с ног на голову. Хотя здесь имелась и хорошая сторона: она уже начала подумывать о том, что пора выбираться из спячки.
Оказавшись в офисе, она умильно улыбнулась Хэнкоку. И сочла себя вознагражденной тем, что на лице его явно была написана встревоженность.
Глава 4
Пэдди Доновон – громадный мужчина весом почти сто пятнадцать килограммов – без труда носил свою тушу лишь потому, что рост его был скорее семь, а не шесть футов, то есть более чем метр и семьдесят пять сантиметров. Большую львиную голову увенчивала грива рыжеватых кудрей, тут и там отмеченных, словно сбрызнутых, сединой. Длинная кустистая борода тоже начинала уже седеть. Серо-голубые, как сланец или сталь, глаза были окружены желтоватыми ресницами.
Руки Пэдди напоминали лопаты, а плечи остались широкими и мускулистыми. Хотя ему почти стукнуло пятьдесят пять лет. Не существовало ничего такого в управлении строительным бизнесом, чего бы не знал Пэдди. Доновон приехал в Англию в начале пятидесятых годов и устроился в Килбурне. Поднял семью, потерял жену, которую убил рак, – и все время он работал на различных строящихся объектах страны. Если что и оставалось в его жизни незыблемым, так это ежедневно покупаемая газета «Айриш Пост». Хотя он приобретал ее единственно ради похоронных объявлений.
Большой Пэдди предложил опечаленной непорядком в делах Донне провести свою собственную экспертизу – параллельно с расследованием Марио. И она с благодарностью приняла предложение Пэдди. Теперь он инструктировал ее по любому поводу: что нужно говорить на участке, а о чем лучше промолчать и т. п. Если, к примеру, менеджер участка не выдавал Донне то, что Пэдди называл «ее должным», то он грозился составить план, согласно которому менеджер уже вынужден был отчитываться перед ним, Доновоном. Марк Хэнкок стал первым, кто столкнулся с подобным подходом. И сейчас Хенкок, кипя от негодования, в очередной раз пытался утихомирить не только Донну Брунос, эту, по его мнению, «настоящую суку», но и Пэдди Доновона – бывшего кулачного бойца, чемпиона, побеждавшего всех, кто был ниже его ростом. А таковых, по оценкам Марка Хэнкока, набиралось не менее девяноста пяти процентов мужского населения страны.
– Влажная погода закончилась, мы начинаем класть кирпичи через два дня, а штукатурка придет позже. Не знаю, что еще вам сказать, – раздраженно объяснил Марк.
– А как насчет вопроса, куда уплыли деньги? И еще: кто тот бесполезный болван, что заказал цемент?..
Марк почувствовал, что вот-вот рухнет в обморок. Большой Пэдди по обыкновению говорил тихо, но угроза в его голосе от этого не становилась менее очевидной.
Донна взяла в руки папку, чтобы скрыть, как у нее дрожат пальцы. И начала перебирать бумаги внутри папки в ожидании ответа Хэнкока.
– Послушайте, мистер Хэнкок… – Голос Донны задрожал, как трепетало и все дрожал вместе с маленьким, изящным ее телом. Она судорожно сглотнула, прежде чем продолжила говорить. – Мой муж поручил мне управлять всем его бизнесом. И мне на самом деле очень нужно получить ответы на свои вопросы. Тот факт, что за цемент уже заплачено, в том числе и за те триста ярдов, которые ушли на сторону, определенно имеет большое значение.
Марк Хэнкок устало провел по лицу грязной рукой работяги.
– Это нормально, когда в ходе работ цемент перебрасывается на другой объект. Но, поскольку он и там не потребовался, я сам продал его.
– Ха! – В маленькой бытовке строителей восклицание Пэдди прозвучало как выстрел. – Исходя из того, что я знаю о тебе, Хэнкок, у тебя наверняка был уже тогда покупатель, когда ты только принимал заказ. Это старая история. Кот из дома, мыши в пляс… Особенно если кот будет отсутствовать долго. Ну а теперь послушай меня, парень. И хорошенько послушай! Меня наняла эта молодая леди лично, чтобы я проверил ее бизнес, и я намереваюсь сделать это. Ты уже, должно быть, слышал от людей с других участков: вся документация должна быть в порядке, иначе я оторву голову первому же ублюдку, который попытается провести мою нанимательницу. Джорджио дал всем нам работу несмотря на то, что некоторые из нас побывали в заварухе. А теперь ты пытаешься перевирать факты? Что же касается штукатурщиков… Ты заплатил им загодя? Я слыхал много сказок во всем Старом Свете. Им можно было в большей степени верить, чем этой истории! Но раз уже деньги заплачены, они должны работать, и неважно, из чьего кармана. Поверь мне на слово: когда я требую, чтобы штукатурка сверкала, как стекло, то, значит, так и надо сделать работу. В твоих интересах поручить это дело хорошей фирме… А теперь убирайся с глаз моих долой, пока я тебе не врезал!
Марк Хэнкок выскочил из бытовки настолько быстро, насколько позволяла ему профессиональная гордость.
– Спасибо, Пэдди. Уж и не знаю, что бы я делала без вас, – с искренней благодарностью произнесла Донна.
Доновон усмехнулся, обнажив удивительно белые зубы.
– Послушай, смугляночка! К тому времени, как я закончу твое обучение, ты сможешь управлять громадной строительной фирмой!
Донна смущенно улыбнулась ему в ответ. При этом ей отчаянно захотелось так же поверить в себя, как верил в нее Большой Пэдди. Одна только перспектива разговора с типами, подобными Марку Хэнкоку, приводила ее в ужас. Тем более что в ходе разговора она порой забывала, что именно велел ей сказать Пэдди. Но, как неоднократно подчеркивал Доновон, если она решила для себя добиться от мужчин уважения, то единственный путь к этому – научиться самой вести с ними переговоры; он потом может и подстраховать ее, но мужчины должны привыкнуть к мысли, что она имеет полное представление о работе всех участков.
Джорджио внимательно прислушивался; тело все его было напряжено и насторожено. В темноте он слышал неровное дыхание Тимми Ламберта. И знал, что Тимми не спит. Джорджио насильно заставлял себя дышать ровно, даже регулярно издавал легкий храп. Он широко раскрыл глаза, пытаясь хоть частично восстановить остроту зрения в темноте. Наконец, спустя несколько минут, которые показались ему вечностью, Джорджио почувствовал, как громадное тело Тимми задвигалось на койке второго яруса непосредственно над ним. Он сжал кулаки и с изумлением увидел, как вспыхнула спичка: это Тимми зажег себе самокрутку.
– Ты не спишь, Джорджио?
– Ну да, уже проснулся, Тимми.
– По-моему, нам надо немного поболтать.
– О чем? – Теперь Джорджио говорил тихо, он оставался настороже.
Тимми соскользнул с верхней койки и сел рядом с ним. Все его крупное и круглое, как луна, лицо осветилось, когда Тимми глубоко затянулся тонкой, толщиной со спичку, самокруткой.
– Завтра Левис возвращается в крыло, я слышал, как об этом шептались. Он лишь был во временной отключке, двадцать восемь дней – и все. Я также слышал о тебе, парень, по поводу этого ограбления. Теперь в нашей дыре образовались два лагеря. Один – Левиса и другой – тоже Левиса. Ты понимаешь, о чем я говорю?..
Джорджио не отвечал. Ему отчаянно хотелось убрать свою голову подальше от дыхания этого человека. И отодвинулся от его вонючего тела.
– Еще я слышал, как кто-то шепнул, будто Уилсона скоро должны выпустить. Короче, здесь происходит что-то не слишком кошерное, и я хотел бы точно узнать, в чем тут дело.
Джорджио с силой потер глаза жесткими пальцами.
– Я бы тоже хотел, Тимми. Мне известно только то, что моя рожа попала за решетку по навету Уилсона. Эта мразь подставила меня. А теперь Левис перепрыгивает на сторону победителей, да и все остальные тоже. Что ж, лично он меня не пугает, нам с ним долго идти по одной дороге.
Тимми тихо засмеялся, этот смех жутковато прозвучал в темноте.
– Ты мне не слишком нравишься, Брунос, но порой я восхищаюсь тобой. Если бы Левис гонялся за мной, даже я разволновался бы.
– Даже ты? Что ты хочешь этим сказать?
В голосе Тимми исчезли дружелюбные нотки.
– А это означает, ослиная задница, что я хорошо знаком с Левисом и всей его местной шайкой. Он получил поддержку почти у всех мойщиков сортиров среди тюремщиков категории «А» в этом крыле, а также у большинства рабочих. Я знаю: по его наводке тебя порезали в тюрьме «Скрабс». У него длинные руки, Джорджио, и он очень горяч, а с каждым годом, что он проводит здесь, он становится все злее. Это ограбление как-то коснулось и его, и ты верно сказал, вам долго предстоит идти вместе. Теперь не потребуется даже претендента из «Мастермайнда», чтобы выудить из тебя, что ты – плохой мальчик. Левис это разнюхал. Пока ты у него в черном списке, никто – ни ты, ни твоя семья – не может быть в безопасности. Хочу сказать, что и я сам в опасности хотя бы потому, что мы с тобой соседи по койкам. И когда он решит спалить тебя, то есть шанс, что сгорим мы оба. Короче, если у тебя есть с ним кое-какие делишки, то я должен все об этом знать.
Джорджио понимал тревогу этого человека. Где-то в глубине души он до смерти боялся того, что могло произойти. Однако у него в запасе был план. И послезавтра он готовился проверить, сработает этот план или нет.
– Послушай, Тимми, я устал. Завтра я увижусь с Левисом. Так что кончай забивать свою безобразную башку этим. Идет?
Тимми потер рукой лицо, и его щетина откликнулась на этот жест скрипучим звуком в тишине камеры.
– Мать твою за ногу, я предупредил тебя, Джорджио. Мне известно: ты – тяжеловес, я это уважаю. Но, в конце концов, все мы тут – крепкие орешки в том или в ином отношении, даже гомики. Через несколько лет особо тяжкие отделят мужчин от сопляков, и давай будем смотреть правде в лицо: ты ведь до этой отсидки не сделал еще ни одной птички. Поэтому держи меня в курсе всего, что происходит. Если уж попадешь на сковородку, парень, то ведь меня-то с собой не захочешь потащить. Дошло?
Джорджио перевернулся на бок. Подложив сложенные ладони под щеку, он ровным тоном громко и ясно сказал:
– Спокойной ночи, Тимми!
Тимми посидел у него на койке еще несколько секунд, а потом полез к себе на второй ярус.
Джорджио слышал, как под огромным телом застонали пружины. Закрыв глаза, он мысленно содрогнулся. Вот уже целый месяц он не мог нормально выспаться. Мысли о Левисе пугали его до потери пульса: «Но завтра, если я разложу карты правильно, все пойдет нужным путем».
Впервые за многие годы Джорджио по-настоящему помолился.
Донна проснулась с первым лучом солнца в состоянии душевного подъема… Если бы кто-нибудь еще несколько месяцев назад сказал бы ей, что она будет с радостью выполнять работу Джорджио, Донна рассмеялась бы этому человеку в лицо. И все же от нее как от его жены каждый из родных и близких ожидал, что она будет «присматривать» за делами ради него. Донна почувствовала настоятельную потребность заняться делом. Теперь же она была рада, что втянулась в это. Даже чисто бумажная работа для строительного бизнеса начинала постепенно приобретать смысл. Поначалу Донне требовалось, чтобы кто-то ею руководил, но с каждым днем управление казалось вовсе не таким трудным делом, как она боялась. В действительности когда она сумела привести в порядок офис, вышвырнув оттуда весь мусор, теперь и управление строительством представлялось ей на удивление простым.
«Когда Джорджио вернется домой, он будет так гордиться мною!» – Она смаковала эту мысль.
Большой Пэдди проследил за тем, чтобы ей представили больше документов, чем «должно». Теперь на строительных участках к ней относились с уважением, даже с благоговением в основном вследствие бдительного и повсеместного присутствия Пэдди. Она, однако, не могла не признаться себе в том, что это происходило.
Донна выбралась из постели и увидела свое отражение в зеркальных дверцах шкафа. Убрала густые каштановые волосы с лица и осмотрела себя. Она стала еще тоньше, чем была после суда, и ребра просвечивали сквозь кожу. Донна отвела назад узкие плечи и тяжело вздохнула. Никакие ухищрения не заставили бы ее грудь выглядеть полнее. Она по-прежнему носила самый маленький размер лифчика, тот же, что и в четырнадцателетнем возрасте. Все ее подруги расцвели, но только не Донна. Она надеялась, что рождение детей хотя бы немного придаст ей женственности. Но этому не суждено было свершиться. Правда, собственные ноги ей нравились. Они всегда ей нравились – длинные, изящные, хорошей формы. Донна хорошо смотрелась в шортах, хотя редко носила их. Джорджио всегда говорил, что у нее миленькие грудки, и называл их «сочными». Она же всегда при этом вспыхивала стыдливом румянцем. Его грубоватые выражения смущали Донну, хотя ей нравилось их слушать.
