Текст книги "Прыжок"
Автор книги: Мартина Коул
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 48 страниц)
Донна заглянула в глаза Алану:
– Ты хочешь сказать… Ты говоришь, что… – На лице ее отразилось полнейшее смятение.
Алан кивнул. Лицо его приняло жестокое выражение. Такое лицо могла Донна видеть, когда Алан избивал Стефана Бруноса.
– Это единственный выход для любого из нас, Донна. Пока Джорджио дышит, мы – в смертельной опасности. Он будет слышать шепот о нас. И поверь мне: сплетничать будут. Особенно целенаправленно будут нашептывать в уши Джорджио. Он проницательный. Он всегда разнюхивал все еще до того момента, как кто-то что-нибудь успевал сделать. Я знаю его… У него есть кое-кто в Ирландии – кто поджидает его и будет поражен, а потом испуган, если он не появится. И этот некто знает гораздо больше о том, что происходит, чем когда-либо знала ты.
– Ты говоришь о Виде, матери его ребенка? – она произнесла это с горечью.
У Алана широко раскрылись глаза от изумления.
– Сейчас я знаю все, – прошептала она. – Я тебе об этом говорила. Кэрол просветила меня насчет нее. А также насчет всего остального.
– Что ж, тогда ты должна знать, что Вида – тот человек, который устраивает финальную стадию прыжка из Ирландии. У меня есть основания считать, что Джорджио намерен оставить тебя ни с чем. Я подозревал его в этом с самого начала.
– Что ж, спасибо, что, наконец-то, поставил меня в известность! – почти выкрикнула она – А у меня было впечатление, что мы – друзья!
Он покачал головой.
– Пока ты держалась за этого греческого сутенера, мне нужно было сохранять с тобой мир, не так ли? Он же мог вышибить Виду из плана! Не думаю, что ему хотелось бы это делать. Но такое могло случиться – по сценарию. Как ты помнишь, я оказывал своему приятелю услугу… И со всем моим уважением, Донна, ты же видишь, что он все же меня достал! Несмотря на все свои грехи, Джорджио был мне приятелем, когда я нуждался в нем. Так вот, теперь мне надо обеспечить, чтобы этот приятель – мой добрый старый приятель – перестал дышать при первой же возможности! Так что не сиди здесь, как сама Британия, черт побери, которая все знает и полна женской силы и прелести! Запомни, что я тоже в этом деле с прыжком по самую шею и что мне после всего этого придется жить в преступном мире…
Донна мысленно должна была признать, что все его слова – истинная правда.
– Так каков же твой план, Алан? Что ты хочешь сделать?
– Всем известно, что Ник Карвелло ненавидит педофилов и растлителей начал Алан. – Некоторое время назад Левис пустил слух, что Джорджио занимался порно с участием детей. Очевидно, Левис знал, что это – чистая правда, потому что вместе со Стефаном всерьез намеревался вытрясти как можно больше денег из Джорджио. Ник поверил всему: он хотел устраниться от прыжка. Я стал тем единственным человеком, кто сумел уговорить его остаться в деле – поручился своим словом, что все это – мура собачья. Видишь ли, в то время я так и думал. И все мы так думали: Джорджио – ненавистник растлителей, Джорджио – настоящий мужчина… Ну, ладно, оставим это. Я теперь по-тихому скажу Нику, что все это – правда. Расскажу ему все, и это для нас – лучший вариант, потому что Ник будет преследовать Джоджо и Джека Кроуна, как маньяк. Он их ненавидит. Он возненавидит и Джорджио за то, что тот поставил его в подобное положение: помогать Бруносу, зная, что он – растлитель! Это приведет Ника в безумное состояние, и ты даже не представляешь, насколько оно будет безумным. Следовательно, когда Джорджио доберется до Ливерпуля, либо Ник будет поджидать его там с двенадцатизарядным обрезом, либо твой муженек, прибыв на место, не найдет никакой помощи, мать его! Там не будет ни тайного дома, ни дороги, ничего… На твоем месте я бы рассчитывал и полагался на этот вариант. Ты должна понять одну вещь: Джорджио необходимо сдохнуть. А если этого не случится, мы с тобой окажемся в такой большой беде, какой ты даже не можешь себе представить. Особенно ты – потому что он определенно выяснит все о твоей поездке в Шри-Ланку. О том, что всю эту заваруху для него устроила его жена…
Донна в изумлении слушала Алана. Все казалось ей полным кошмаром: ее жизнь в опасности, мир рушится вокруг нее… Но вместо того, чтобы бежать от угрожавших ей опасностей, бежать от Джорджио, Донна все равно желала схватиться с ним.
– Позвони сейчас же Нику Карвелло! Я подожду, пока прыжок завершится. Но я предупреждаю тебя, Алан: если он доберется до Ирландии, я пойду в полицию и расскажу им все, что знаю. Все равно пускай они хоть запрут нас и выбросят ключи! – мне надо, чтобы этот ублюдок, за которым я была замужем, света божьего не взвидел.
Алан молча кивнул, сжав зубы, подавляя в себе сильное желание придушить эту женщину, без которой ничего подобного с ним не случилось бы. Но, даже пребывая в ярости, он не мог не восхищаться ею: «У Донны Брунос больше решимости, чем у любого из тех, кого я встречал в своей жизни. Она будет бороться до конца…»
И он надеялся на лучшее и молился перед Богом, чтобы она, в конце концов, своего добилась.
Левис ласково улыбался Сэди, глядя, как тот пьет из небольшого стаканчика виски с содовой.
– Итак, Сэди, что это за большой секрет, который ты собираешься мне поведать?
Сэди посмотрел на Дональда Левиса и глубоко вздохнул.
– Вы знали, что до шестнадцати лет я был глухим, мистер Левис?
Дональд покачал головой.
– Откуда, мать твою, я мог это знать? Почему меня это должно было интересовать?
Сэди нервно облизнул губы.
– Ну, так вот, до шестнадцати лет я вынужден был читать по губам. Вы же знаете, какую жизнь я вел, Дональд. Все это знают. В детстве я страдал от гнойного отита. И был совершенно глухой, прямо как пень. Но зато я выучился читать по губам. И могу делать это сейчас…
Сэди заметил, как Левис прищурил глаза. И отпил еще виски, прежде чем закончил фразу:
– Я кое-что незаметно прочел по губам. И, думаю, вы должны об этом знать, мистер Левис.
Дональд Левис прищуренными глазами посмотрел на Сэди и негромким голосом подбодрил его:
– Продолжай, дорогой. Говори, что у тебя на уме. – Он долил виски в стакан Сэди и уселся поудобнее в ожидании дальнейшего рассказа.
– Это касается Джорджио, мистер Левис. Джорджио и Бивиса с Батхедом.
– Продолжай! – кивнул тот.
На этот раз Сэди залпом выпил виски. Ему потребовалось изрядное мужество, чтобы продолжить.
– Это было в комнате для отдыха, недавно. Джорджио подошел к ним и подсел за их стол. Я наблюдал за ними из любопытства, вы понимаете? Я часто делаю так. Благодаря этому мне становится известным многое из того, что происходит. И это охраняет меня. Мне совсем не светит впутываться в проблемы других людей, я просто хочу отбывать свой срок спокойно и не собираюсь кому-нибудь наступать на мозоль.
Левис тяжело вздохнул.
– Ну ладно, Сэди, мы уже установили, что ты никого не закладываешь. Ну а теперь ты мне скажешь, в чем дело, мать твою?!
Сэди нервным движением провел ладонями по волосам.
– Джорджио присел к ним за стол и сказал: «Если вы разинете пасть про меня, ребята, про Шри-Ланку и товар, я вырежу вам сердце». Я не смог разобрать их ответ, потому что их лица были от меня скрыты. Но потом Джорджио произнес: «Это был наш бизнес, наш бизнес». И еще он добавил, что все равно им никто не поверит, потому что он – последний человек, которого могли бы принять за растлителя.
Сэди заметил отсутствующий взгляд Левиса и быстро проговорил:
– Я хорошо понял то, что прочитал по губам, мистер Левис. И не пришел бы к вам, если бы это было что-то другое. Судя по выражению лица Бруноса и по его словам, он с ними заодно, это точно. Джорджио их предупреждал о последующих событиях. Предполагалось, что он должен будет прибить их утром, чтобы попасть на пересылочный пункт… Вы еще многому удивитесь. Чего я только не читал по губам в этой тюряге! Так что лучше поверьте мне, мистер Левис, потому что я кладу на кон свою жизнь.
Левис бесстрастно спросил:
– А почему ты это делаешь, Сэди? Тебе-то что за выгода?
Сэди невесело рассмеялся.
– А какая может быть выгода для таких, как я, мистер Левис? Но я имел дело с этими двумя мерзавцами много лет назад, когда еще был ребенком. Они – мразь, мистер Левис. Они убивали маленьких детей. Насиловали, пытали, а потом убивали их. Это я сказал Джорджио, кто они. Я хотел прийти прямо к вам, но он остановил меня. Теперь я понимаю почему. И я также знаю, что у Джорджио есть отель в Шри-Ланке. Или, по крайней мере, какой-то бизнес там. Их случай – это международные педофильные круги, мистер Левис. Они лжесвидетельствовали против других в этом деле. Вот почему они оказались здесь. Никто не видел их лиц ни до, ни после суда. А теперь Джорджио боится, что они могут сорвать с него защитный покров. Не знаю, что заставило его так думать или что они могли ему сказать. Все, что я знаю – я прочитал по его губам. И вы должны что-то с этим сделать. Вы единственный человек, кому я доверил это. А теперь, мистер Левис, моя жизнь в ваших руках. И мой дар отныне в вашем распоряжении. Я так это понимаю.
Левис кивнул, признавая логичность слов Сэди: этот дар, как выразился Сэди, был сейчас Левису весьма кстати.
– Но все же, Сэди, почему ты мне это рассказываешь? Скажи правду. Ну, давай, Сэди, я же тебя знаю! Что на самом деле стоит за всем этим? Ты давно был привязан к заднице Джорджио, и я считал тебя лучшим другом.
Сэди опрокинул в себя остатки виски из стакана и сильно закашлялся, глаза его наполнились слезами из-за непривычки к большим дозам алкоголя.
– Они меня жестоко изнасиловали, когда мне было двенадцать лет. Они покалечили меня, и очень сильно. Я не пожелал бы никому, чтобы с ним случилось такое, мистер Левис. Особенно с маленьким ребенком, скажем, трех лет. Ведь и вы не стали бы мириться с подобным, не правда ли?
Психопат и социопат Дональд Левис – жестокий и порочный человек, сгусток противоречий и собрание извращенных понятий о том, что хорошо и что плохо – не мог ни при каких обстоятельствах смириться с чем-то подобным. Во всяком случае, в тюрьме это точно было невозможно. Никто из нормальных мужчин-заключенных не мог позволить спокойно находиться в тюрьме такого рода извращенцу, кто бы он ни был. На подобные тюремные понятия и опирался в своем поступке Сэди.
– Ты хорошо сделал Сэди, дорогой, – задумчиво произнес Левис. – И, как ты верно подчеркнул, твой маленький дар может оказаться весьма ценным для меня. Теперь я за тобой присмотрю. Ты отныне под моей защитой. Я с этим разберусь, и больше не забивай этим свою маленькую головку.
– Спасибо, мистер Левис, – улыбнулся Сэди.
Он вернулся в комнату отдыха. Джорджио подмигнул ему, когда Сэди сел смотреть фильм «Эммендейл». И Сэди нежно улыбнулся Джорджио, а потом отвернулся к экрану.
Однако Сэди видел перед собой не телеэкран… Ему виделись двое мужчин в темной, вонючей комнате; он ощущал смрад фекалий и крови, смешанный с резким запахом пота, слышал шумное мужское дыхание, насыщенное перегаром от бренди и табачного дыма, а затем – детский плач, в котором были боль и ужас ребенка. Этим ребенком был он, Сэди.
Дэви пришел домой в одиннадцать тридцать вечера полупьяный и очень усталый. Он стянул с себя кожаный пиджак и повесил его на перила лестницы. Зевнув, Дэви прошел в прихожую.
Кэрол ждала его, сидя в кресле. Она не накрасилась, что само по себе стало шоком для Дэви: ему редко доводилось видеть жену без макияжа. На ней была махровая ночная рубашка. На полу, возле кофейного столика, стояли два чемодана.
– Что? Ты опять меня покидаешь, Кэрол? – спросил он ее полушутливым тоном, но с некоторым беспокойством.
Кэрол встала с кресла. Сложив руки на груди, она широко улыбнулась.
– Нет, Дэви, я не покидаю тебя. Я вышвыриваю тебя вон. – Она с удовольствием понаблюдала за его потрясенным лицом, за тем, как он, опомнившись, заскрежетал зубами от злости.
– Послушай, Кэрол, я сегодня не настроен шутить, дорогая. На самом деле я от этого очень далек! – Он сложил указательный и большой палец так, чтобы получилась буква «о». – Далек от того, чтобы ты треснула меня. А если ты будешь настаивать на этом, то я сам не только тресну тебя, но и врежу так, что у тебя будет синий, нет, черный фонарь, мать твою!
Кэрол уперлась кулачками в бока.
– О, правда? Что ж, Дэви Джексон, а я все-таки на это настроена. – Она изобразила пальцами такую же букву «о». – Я даже могу ткнуть ножом в твое вонючее, грязное, развратное сердце! А теперь забирай свои чемоданы и уматывай отсюда, пока я не выполнила своей угрозы. И вот еще что: я думаю, тебе следует нанять адвоката – без него ты вряд ли получишь доступ к Джеми и другим детям. Потому что после того, что мне стало известно, я не разрешу тебе видеться с ними иначе как в моем присутствии или в присутствии другого доверенного лица!..
Она наносила ему удар за ударом и наслаждалась этим. И когда Кэрол увидела по выражению лица мужа, что до него дошел смысл ее слов, она снова широко и злорадно улыбнулась, хотя сердце разрывалось от боли у нее в груди.
– Кэрол… Кэрол, дорогая, выслушай меня!
Дэви сделал шаг к ней, но она отпрянула.
– Нет, Дэви, больше я тебя слушать не буду. Ты втянул меня в такое, какого я даже во сне не могла себе представить, как и то, что ты на такое способен. «Несколько фильмов про гомиков, – говорил ты. – Ничего особенного. Мы даже снабжаем этим товаром легавых». Помнишь? Ты мне лгал, мерзавец! А теперь разворачивай свою задницу и убирайся. Мы с тобой закончили, Дэви, хватит. Я мирилась с твоими оскорблениями, с твоим нравом, с твоим распутством и твоими тюремными приговорами. Но это небольшое дельце!.. Это конец, приятель. Только это я и хочу сказать, клянусь тебе. Убирайся! И занимайся своими шлюхами, возвращайся к какой-нибудь своей глупой птичке – делай, что хочешь, мать твою! Но убирайся из моего дома!
Дэви посмотрел на женщину, на которой его в свое время заставили жениться. Эту женщину он по-своему любил в течение долгих лет. Она вырастила его детей, стирала ему одежду, готовила еду и, наконец, навещала его в тюрьме. Мысли об этих давно прошедших прошлых днях опять вернулись к нему, и Дэви окатила холодная волна страха.
– Кэрол, дорогая, послушай меня… Пожалуйста, позволь мне объяснить…
Она услышала в голосе мужа слезы, увидела его перевернутое лицо – и нарочито громко щелкнула пальцами. Перед мысленным взором Кэрол вновь прошли фото детей в порнографических журналах – эти мерзости, появившиеся там при активном участии Дэви… Она вихрем налетела на него: из нее сочился яд ненависти, а в руки вливалась бешеная сила; Кэрол с криками и воплями проволокла Дэви по коридору до выхода, одним толчком отворила парадную дверь и вышвырнула его через ступеньки на дорожку.
Слегка очнувшись, она услышала, как в глубине дома заплакала Джеми: тоскливый плач ребенка доносился с верхней ступеньки лестницы. Девочка видела все, что происходило, разбуженная громкими голосами и напуганная затем их стычкой. Но Кэрол еще не могла уделить внимания маленькой дочери.
Она вернулась в прихожую, взяла чемоданы и, дойдя с ними до двери, с размаху выбросила их через проем на лужайку перед домом; кожаный пиджак Дэви последовал за ними. Потом, кинув последний взгляд на его умоляющее лицо, Кэрол с треском захлопнула дверь и решительно поднялась по лестнице. Вот теперь она подняла на руки младшую дочь и крепко прижала ее к груди… Она прижимала к себе ребенка, которого родила в сорок один год, чтобы привязать Дэви к дому. Ребенка, которого она любила больше других.
И, присев на ступеньки лестницы с Джеми на коленях, Кэрол горько заплакала.
Глава 42
Джорджио проснулся намного раньше, чем зашевелились другие заключенные.
Он лежал на койке и обдумывал предстоящие события начинающегося дня: «Через двадцать четыре, считая с этого момента, я буду где-то по дороге в Ирландию. Там меня будет ждать Вида. И я исчезну с лица земли. Вместе со своими деньгами». Он улыбнулся в сумеречном утреннем свете, пытавшемся пробиться слабыми лучами сквозь шторы на его окне. Джорджио почувствовал прилив сил от одной только мысли о предстоящем; внутри него непрестанно росли страх и возбуждение.
Он услышал, как забряцали двери: это могло означать только смену ночного караула дневным. Потом началась утренняя перекличка заключенных из разных камер; стали раздаваться взрывы, смех, слышались приступы чьего-то кашля. «Звуки тюрьмы… Эти звуки, – думал Джорджио, – я никогда не забуду. И никогда больше мне не доведется ничего подобного пережить». Зная заранее о своем подготовленном прыжке, он чуть ли не наслаждался характерными тюремными звуками, впитывал, откладывал в памяти, чтобы сохранить, а затем вспоминать, лежа на теплом, согретом солнцем пляже…
Джорджио был готов к выходу и ждал с зубной щеткой в руке, когда двери его камеры открылись. Он вразвалку пошел в душ. По дороге любезно улыбнулся Большому Рикки, а тот улыбнулся ему в ответ – широкой, пустоглазой улыбкой, от которой Джорджио почему-то стало страшно. Однако он быстро подавил это непрошеное чувство: «Менее чем через два часа день для тюремщиков и для растлителей превратится в кошмарную ночь». Джорджио никак не мог дождаться начала задуманной акции.
Сэди видел, как Брунос прошел мимо его камеры. И зарылся лицом в подушку, чтобы успокоить участившееся дыхание… Он почти любил Джорджио, безоговорочно доверял ему, особенно после несчастья, случившегося с Тимми. И позволял Бруносу пользоваться возможностями, связанными с умением Сэди читать по губам. «Но теперь я должен обслуживать Левиса», – так решил Сэди. Зная Левиса, Сэди понимал, что уж тот-то будет использовать его на полную мощность. Но он не мог упустить шанса спрятаться за спину сильного и властного человека, который в принципе способен был использовать в своих интересах любого: детей, жену, других заключенных кто бы его ни окружал. Он даже Тимми навязал свою волю.
В это утро Сэди решил избегать Джорджио как чумы: «Я останусь в камере и подожду здесь, пока не кончится этот день». В душевой Джорджио распевал во весь голос. Он щедро намылился и вымыл голову; нещадно тер себя, желая смыть зловоние тюрьмы: «Мне уже недолго осталось мириться с этой вонью». Джорджио с нетерпением ждал завтрака. Ополоснувшись, он обернулся чистым сухим полотенцем по талии и направился к кабинкам туалета. В дальнем конце туалетного помещения находился шкаф, которым пользовались заключенные, мывшие полы. Брунос решительно открыл шкаф, хотя от смрада, исходящего от мочи и фекалий, у него на глазах выступили слезы. Тем не менее Джорджио хитро улыбнулся и с помощью дощечки хорошенько перемешал содержимое соответствующего черного ведра. Он представил себе, как выплеснет все это в лицо начальнику тюрьмы, и злорадно усмехнулся. Потом закрыл дверь и направился в свою камеру, добродушно улыбаясь направо и налево. В коридоре ему встретился молодой Бенджи, и Джорджио приветственно окликнул его. Однако тот среагировал неожиданно резко и недоброжелательно:
– Отвяжись, Брунос! Я не в настроении общаться с тобой!
Юноша пошел дальше по коридору. Джорджио в легком недоумении проводил его взглядом, пробормотав:
– Интересно, кто его взбаламутил?
Рикки, выглянув из своей камеры, повернул голову в сторону Джорджио и тихо ответил:
– Кто знает, Брунос? Может, ты сам.
Джорджио был озадачен. Рикки снова улыбнулся своей особенной жутковатой улыбкой, показав безупречные зубы.
Джорджио беспечно рассмеялся: «Это мой день, и ничто не остановит меня. Только не сегодня – в день, когда я выпрыгну отсюда». Насвистывая, он вошел в свою камеру, чтобы одеться перед завтраком.
Ник завтракал кофе и пончиками и по привычке разговаривал с Элби. Глаза Ника злобно сверкали.
– Ты можешь в это поверить а? Джорджио Брунос – и растлитель!.. Продавец детей… Во всех отношениях распутник… Я ненавижу педофилов! Бог знает, как я ненавижу их. Но людей, продающих порно с участием детей, – тех, что снабжают этой грязью извращенцев, я ненавижу по-настоящему. Ты помнишь, как я нашел тебя, Элби? Как я ухаживал за тобой? Отвез в больницу, навещал тебя, вернул к жизни, помог? Сколько тогда тебе было лет?
Элби протянул ему руку с растопыренными пальцами и взмахнул ею три раза.
– Пятнадцать, да? Всего пятнадцать, а над тобой уже надругались и использовали тебя… Трудно поверить в существование этого в стране так называемой демократии. Но здесь все еще существует теневая экономика и торгуют детьми. Торгуют молодыми парнями! Выставляют задницы на продажу!
Элби вздрогнул от таких слов. И Ник печально улыбнулся.
– Меня всегда это расстраивало, ты это знаешь, Элби. А сейчас я решил, что надо сделать с Джорджио Бруносом. Каким образом лучше всего подставить его. Я отозвал бы Эрика, если б мог. Но, как верно сказал Алан Кокс, Эрик в любом случае не откажется от этого проклятого дела. Он устроил бы прыжок Джорджио, даже если бы знал, что тот насильник и растлитель. Эрик хочет получить свои бабки, а он получит их только после того, как Джорджио выпрыгнет… Нет, будет гораздо лучше, если я приберегу мистера Бруноса для себя. Встречусь с ним лицом к лицу. В ситуации, когда нож будет приставлен к горлу. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Элби понимающе улыбнулся.
– А тебе это понравилось бы, не так ли, Элби?
Тот издал невнятный горловой звук, и из-за этого крошки от пончиков рассыпались по столу. Ник с отвращением посмотрел на него.
– Вытри рот, Элби! Ты же знаешь, я не выношу дурных манер за столом.
Элби вытер рот бумажной салфеткой и снова улыбнулся – виноватой улыбкой, как бы прося прощения.
Ник положил себе на тарелку еще один пончик и продолжил размышлять вслух, каким образом лучше всего отплатить Джорджио Бруносу.
Эрик чувствовал возбуждение, душевный подъем и одновременно был как никогда уравновешен. Такое состояние обычно наступало у него, когда работа планомерно двигалась вперед. Он сидел в самосвале и терпеливо ожидал, пока другие люди выполнят до конца свои задачи. Он не волновался на их счет: им были набраны люди надежные, хорошо подкованные в своем деле и к тому же достаточно устрашенные им. Этому методу Эрик выучился, служа в армии, – запугай людей до смерти, и они станут тебя уважать. «Большинство военнослужащих, – думал Эрик, – это те, кто нуждается в дисциплине и порядке. Им просто необходимо по причинам личного характера, чтобы кто-нибудь говорил им, когда есть, когда спать, когда справлять нужду и как не следует отбывать сверхурочные работы». Эрик улыбнулся своим мыслям и в очередной раз посмотрел на часы.
Мимо пронеслась полицейская машина, и он машинально уставился в разложенную на руле газету… Он не должен был покидать двора со своим самосвалом до тех пор, пока не убедится, что каталажка с эскортом находятся уже на переправе. И тогда ему нужно будет тронуться с места и ехать к назначенной точке на Дьявольском мосту. Все было спланировано превосходно. На участке шоссе, где планировалась основная фаза прыжка, шли дорожные работы. Джонни и остальные двинутся за самосвалом в «мерсе»-фургоне, одетые, как рабочие. А муниципальный логотип, специально нанесенный на корпус их машины, обеспечит им беспрепятственный проезд.
Нужно, чтобы Брунос выполнил свою задачу, а уж они-то со своими задачами справятся…
«Вслед за этим Эрик подумал о том, что ему сегодня утром рассказал Алан Кокс. Значит, Джорджио торгует детской порнографией. Большое дело! Мне-то какая разница, черт побери? Алану Коксу следовало бы побывать на вьетнамской войне. Во Вьетнаме детей использовали как живые посылки для переброски оружия и посланий. И они взрывали в качестве камикадзе проклятые дороги. Так что их там использовали не только для секса, приятель. Они же не дети в европейском понимании этого слова – это крошечные взрослые мужчины и женщины, которые к семи годам достаточно продвинуты, чтобы оказывать услуги в обмен на что угодно. А в восемь лет они достаточно взрослые, чтобы продать родного брата или сестру! – Эрик недоуменно покачал головой, поражаясь миру и людям, его населявшим. – Алан Кокс сам ведет себя как взрослая проститутка. Можно ли представить себе такое, чтобы он упустил шанс заполучить сорок тысяч за несколько детей? Это просто смешно! А намеки на то, что Джорджио, возможно, не слишком любит платить долги… Может, так оно и есть. Однако мне он платит исправно. Потому что если бы он мне не заплатил, я начал бы преследовать его. И преследовал бы до полного расчета по всем долгам. Джорджио это понимает. Все, кто знает меня, понимают это… Я ведь перережу глотку за пачку сигарет, если мне очень сильно захочется закурить. Вот почему я стал тем, кто я есть. И вот почему ко мне обращаются преступники, террористы и им подобные. Я никогда не сомневаюсь в своей правоте. И не вижу смысла в том, чтобы бросать затеянное дело на поздней стадии его выполнения. Пусть Брунос продолжает заниматься, чем хочет, хоть порнографией с участием детей, когда выберется на волю, – это не мое дело. Мой интерес в одном: пусть Джорджио, когда освободится, заплатит мне сполна. Вот за этим я прослежу…» Зазвонил мобильный телефон Эрика.
– Да? – коротко ответил он. Несколько секунд он молча слушал.
– Хорошо, Джонни, сделайте перерыв. Убедитесь, что эти машины готовы и могут прибыть через час начиная с этой минуты. Я позвоню, когда двинусь с места.
Он отключил телефон и погрузился в размышления о том, что станет делать с заработанными сорока тысячами… Первой в перечне предстоящих трат стояла одна невысокая и симпатичная сомалийка, на которую Эрик уже давно положил глаз: «Имея сорок тысяч в кармане, я могу купить ее, ее сестер, да и всю деревню, если захочу. Однако для начала хватит и ее. Я нуждаюсь в отдыхе. И мне всегда нравилась анонимность Африки. Африка для меня все равно что второй дом… (При этой мысли он улыбнулся.) На самом деле это – мой единственный дом. В Африке можно затеряться. Там можно купить все что угодно. А можно жить на одни подачки. И неплохо, скажу я вам, жить… (Эрик работал на многие хунты, был замешан в стольких переворотах, что воспоминаний о них хватило бы на целую книгу. И он всегда наслаждался каждой секундой своей работы.) Да, Сомали будет первой моей остановкой в жизни. А потом я, возможно, прокачусь и навещу других моих жен… Южная Америка частенько меня неплохо веселила». Он будто бы грезил наяву. Но глаза его внимательнейшим образом следили за внешним миром. Даже во время сна Эрик прислушивался к тому, что происходило вокруг него. Эта привычка помогла ему сохранить свою жизнь достаточно долго. Дольше, чем это удалось большинству его ровесников.
Маэв читала передовую статью газеты «Сан» и пила из чашки крепкий чай, когда прозвонил дверной звонок. Она вздохнула, встала и начала спускаться вниз по лестнице, раздраженная тем, что ей помешали насладиться традиционным утренним перерывом.
Звонок вновь зазвенел, и она крикнула:
– Да, да, я иду!
Маэв настежь распахнула двери и увидела перед собой двух полицейских.
– Миссис Брунос?
Маэв почувствовала страх, который нагоняют на всех матерей стоящие перед дверью полицейские.
– Да. Чем могу служить?
Более пожилой полицейский сочувственно улыбнулся.
– Можно войти, дорогая? Нам надо поговорить с вами.
Они поднялись вслед за Маэв по лестнице, громко стуча тяжелыми ботинками по каждой ступеньке. Вошли в небольшую гостиную. Маэв испуганно повернулась к ним.
– О ком-то из моих детей…
Старший мужчина заговорил вновь, на лице его было написано сожаление, и весь облик свидетельствовал о том, что у него припасены одни дурные новости:
– Это о вашем сыне, Стефане Бруносе. Боюсь, что с ним произошло несчастье в Шри-Ланке.
Губы Маэв бесшумно шевельнулись несколько раз, и лишь потом она смогла извлечь из себя три слова:
– Что за несчастье?
Более молодой полицейский осторожно взял ее за руку.
– Может, вы присядете? А я приготовлю нам чашечку чая, ладно? Ваш муж дома, дорогая?
Маэв покачала головой и позволила молодому полицейскому усадить себя в одно из потрепанных кресел.
– Что случилось с моим мальчиком? Скажите мне, что случилось?!
Втайне она испытывала некоторое облегчение оттого, что они пришли из-за Стефана, а не из-за девочек, Марио или Патрика. (Патрик, женоподобный юноша, приходил домой и уходил неслышно и незаметно, как привидение.)
Полицейские снова заговорили. Но Маэв никак не могла понять, о чем они говорят.
– …Британское консульство установило, что это в действительности тело вашего сына. Его паспорт находился в комнате в отеле, и там же была его фотография. Похоже, что он очень много выпил, а потом пошел купаться. Был сильный прилив. Ужасная трагедия!..
Маэв больше не слушала их. Она услышала все, что ей нужно было услышать.
Со скрипом открылась парадная дверь, и раздались тяжелые шаги папаши Бруноса, поднимавшегося по лестнице. И тогда у Маэв выступили слезы, потому что ей стало жаль мужа. Она уже знала, что скажет ему полиция. И как только об этом услышит Па, это станет правдой…
Она потеряла сына, плоть от плоти своей. Он никогда больше не вернется домой. Стефан, самый нелюбимый ребенок, тот, которого ей всегда трудно было полюбить, лежит где-то на тропическом острове, одинокий, мертвый, холодный. Черты его красивого лица уже никогда не состарятся. А его мать никогда не смирится с этой потерей. Хотя она и убеждала себя, что довольна: дескать, лучше уж он, а не кто-нибудь другой.
Па бросил лишь один взгляд на жену и на полицейских и мгновенно понял, что в лоно их семьи ворвалась смерть. Он взял ладонь Маэв в свою руку и молча, без слез выслушал то, что ему рассказал пожилой полицейский.
Джонни нервничал. Пот струился у него по шее несмотря на то, что в фургоне было холодно.
– Ты проверил мотоциклы? – в очередной раз спросил он. Старший из братьев Маканултис тяжело вздохнул.
– Ты успокоишься когда-нибудь, мать твою, Джонни? Все готово двигаться вперед!
Джонни закурил сигарету и глубоко затянулся.
– Терпеть не могу ждать. Нет ничего хуже ожидания. Ты понимаешь, о чем я?
Дэнни кивнул.
– Меня это не колышет. В Шотландии ожидание – это национальное времяпрепровождение. – Он громко рассмеялся. – Особенно в Клайде. Некоторым приходится ждать всю жизнь. Например, мне.
Джонни некоторое время смотрел на него, а потом сказал:
– Вот же повезло мне, что я должен совершать прыжок в паре с чертовым шотландским философом! Слушай, а ты, случаем, женат не на социальном работнике? Я слышал, они здорово запудривают людям мозги, и их великое множество шастает по шотландским тюрягам. Они просто хотят выйти замуж за заключенного, а потом написать об этом книгу.
Дэнни криво усмехнулся.
– А у вас, кокни, странное чувство юмора, Джонни.
Джонни усмехнулся, обнажив длинные зубы.
