Текст книги "Ученик палача-2 (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Варианты кроватей

http://s018.radikal.ru/i518/1706/9f/269245e0c4fa.jpg

http://s018.radikal.ru/i513/1706/0b/d7727b567cba.jpg

http://s019.radikal.ru/i613/1706/81/9ab74b057986.jpg

========== Глава 4. Труд собратьев по цеху ==========

– Вы что удумали, господин де Мезьер? – Джованни, с вызывающим видом, сложив руки на груди, встал перед рыцарем, когда они остались одни. – Денег на камизу для меня жалеете, а на шлюх – нет?

– Тебе же сказали, повернуться ко мне спиной и раздеться, – ответил де Мезьер, прожигая его властным взглядом. Его рука медленно справлялась с завязками на гульфике. – Я буду смотреть.

Яркий свет, вливающийся в комнату из полураскрытых ставен золотил кожу его пленника, еще тронутую загаром с прошлого лета. На спине явно выделялись множественные рубцы, но они ничуть не портили общего вида стройной фигуры, созданной из рельефа мышц на руках, широких плеч, плоского живота, узких бедер. К этому телу хотелось прикасаться, гладить, чувственно вбирая в себя его возбуждающее совершенство.

– Я понял… – ответил юноша, немного успокоившись, разворачиваясь и принимаясь развязывать собственные шнурки на одежде, – любите наблюдать за групповым соитием и не вмешиваться. Тогда в чём моя роль? – он провел рукой по волосам, откидывая со лба непослушную вьющуюся прядь, вызолоченную солнцем.

– А ты как думаешь? – с интересом спросил Готье, неожиданно открывая для себя, что Джованни ничего не понял из его разговора с мадам. Неудивительно, они же перешли на франкский диалект, родной для выходца из Нормандии, обсуждая дела, но который Гумилиата знала в совершенстве в силу своего ремесла, не будучи уроженкой этих мест.

– Вы что-то говорили про дверь. Проще сказать: либо я сейчас буду кого-то трахать, либо меня. Зачем же еще мы оказались в этом месте? – он тяжело вздохнул, продолжая снимать одежду, занимая себя созерцанием кровати, пока не оказался полностью обнаженным перед слугой короля. – Нравлюсь? – Джованни повернул голову в полоборота. – Даже со шрамами? Что-то Вы зачастили меня раздевать, господин рыцарь. Или разглядывать вот так обнаженное тело – грехом не считается?

– Ты за мою душу не беспокойся, индульгенцию я получил заранее, – у Готье был свой исповедник в Тулузе, отец Бернард, человек проницательный и с безупречной репутацией. – На всё уже совершённое и то, что еще не совершено. Мои солдаты тоже, – Готье увидел Гумилиату, замершую на пороге комнаты, которая приложила палец к губам, призывая к молчанию.

Рыцарь выпрямился в кресле, подался немного вперед. Внешне стараясь оставаться спокойным, он почувствовал, как и его охватывает волнение перед предстоящим действием, которое ему пообещала Гумилиата. Ведь конечной целью обращения де Мезьера к знакомой тулузской шлюхе было не столь важное удовлетворение потребности в получении удовольствия, а способы дальнейшего подчинения воли Мональдески. Как верно полагал слуга короля: пока его пленник держится за призрачную идею внезапного появления своего спасителя – Михаэлиса из Кордобы, пока он думает и вспоминает о нём, произносит его имя во сне, это придаёт ему сил для сопротивления.

К самому же Михаэлису у Готье не было неприязни – они были одного сословия, лишь родились в разных краях, да и наказание, наложенное на палача из Агда, было совершенно справедливым, с чем тот был полностью согласен, когда выслушивал приговор.

Теперь же предстояло показать Мональдески, что своё удовольствие он может получить иным способом, не связанным с Михаэлисом, и распорядителем этого удовольствия станет де Мезьер. Его пленник должен был опять стать обычной шлюхой, не имеющей привязанностей и выполняющей волю своего хозяина. А для этого необходимо было выяснить, чем так привлёк циничного и бесчувственного Мональдески, судя по рассказам тех, кто знавал его в прошлом, мужчина из Агда.

Женщина тихо прошла мимо и оказалась позади юноши. Заставила его встать на колени на кровать и немного расставить ноги. Джованни кожей чувствовал, что народу в комнате прибавилось, но не успел повернуться: Гумилиата приказала закрыть глаза и завязала их плотной лентой. Он ослеп, обратившись в чувства.

– Разведи руки в стороны! – она ласково поглаживала и целовала его спину, успокаивая, пока он не оказался привязанным за запястья к столбикам кровати. Джованни подёргал путы: они были крепкими и хорошо растягивали его тело, не давая сесть на колени, отзываясь болью в суставах, если он попытался бы опуститься вниз.

Его оставили ненадолго, видимо решая, с чего начать. Джованни осмелел: покрутил и поиграл бедрами, нарочно бодро произнёс:

– Ну, и что нового собратья по цеху в Тулузе смогут показать флорентийской шлюхе? Кроме как устроить групповое соитие?

Гумилиата коснулась его шеи губами, тщательно вылизывая твёрдым и слегка шершавым кончиком языка, а юноша почувствовал, как птичье перо заскользило по его бокам и рёбрам, вызывая приятную щекотку. Ощущения накапливались, превращаясь в дрожь во всём теле. Кто-то спереди прильнул к его губам в жарком поцелуе, лаская пальцами грудь, легко похлопывая и слегка прищипывая за соски. Это явно была женщина: маленькие и нежные руки гладили его, притягивали к себе, заставляя тело прижиматься крепче к упругим полукружиям грудей, а наливающийся силой член как раз оказался слегка прижатым между бедер. Она заставила своего любовника двигаться, медленно покачиваясь, будто кружась в танце, потом немного приподнялась, и, не прерывая поцелуев, пропустила между своих ног незримую третью, которая умело завладела членом Джованни, активно облизывая ствол, посасывая яички, оттягивая ладонью и обнажая головку.

В голове всё помутилось, по телу разливался знакомый жар, сердце опять начало отплясывать в груди в бешеном ритме, Джованни тихо застонал и покрылся липким потом, словно лягушонок. Но Гумилиата или еще кто-то за его спиной, пошли в своих ласках дальше. Перо продолжало расчерчивать узоры на боках, но поцелуи спустились ниже, ягодицы оказались широко раздвинутыми и к кольцу ануса приник чей-то горячий язык.

Джованни уже не сдерживался, отвечая на удовольствие, стонал в голос и принялся двигать взад и вперед бедрами, вколачивая свой наполненный до краёв, возбуждённый член кому-то в глотку. Но его наслаждение четко контролировалось: сначала мошонку сильно оттянули назад, а потом и вовсе перевязали лентой, чтобы не дать возможность выплеснуть всё наружу, заставив продолжать накапливать внутри себя.

– Вот сволочи тулузские! Ну и пожалуйста! – возмущенно простонал Джованни, двигаясь навстречу двум хорошо смазанным пальцам, растрахивающим его зад. Он уже ничего не соображал, пребывая в состоянии оглушения. Губами ощутил перед собой возбуждённую головку члена и принялся активно посасывать, вбирая внутрь себя.

Тот член, что был подготовлен к соитию, осторожно пристроился сзади, плавно входя и задевая то, что Михаэлис как-то назвал «орехом счастья» внутри мужского тела, а его место во рту занял новый. На закоулках сознания промелькнула предупреждающая мысль: де Мезьер! Но уже заглоченного – не выплюнешь, тем более, что кому-то, тому, что трудится позади, он уже отсосал.

Губы Джованни опять были перехвачены нежным поцелуем, поглощающим все последующие громкие стоны, поскольку де Мезьер, в свою очередь, войдя в него, был более активен, хлёстко вбивался бедрами в ягодицы, создавая характерный звук удара плоти о плоть, крепко держал за живот. После того как он закончил и вышел, ленту, стягивающую яички, быстро сняли, член покрыли поцелуями, и Джованни сразу излился, в изнеможении повиснув на веревках.

– Теперь погладь и приласкай, – разобрал он голос Гумилиаты, пробивающийся сквозь толщу мерцающего черного облака, в котором он содрогался, словно под ударами молний. Когда повязка с глаз была снята, они снова были втроём в комнате. Гумилиата развязывала верёвки, а де Мезьер сидел в кресле, удовлетворённо оглаживая собственный член. Джованни упал ничком на кровать, не находя в себе сил подняться. А мадам уже надиктовывала свои советы:

– Прежний хозяин связывал и долго ласкал тело. Тщательно готовил. Лучше использовать свежее оливковое масло. А когда войдёшь, активней двигайся. Не обращай внимания, что у него нет грудей, как у женщины…

– Это всё интересно, но… – перебил ее де Мезьер, – я этим сам заниматься не буду. Давай договоримся так, если в следующий раз я предпочту этот зад лону женщины, то опять приведу юношу сюда. Но как узнать, исполнена ли моя просьба?

Гумилиата легко забралась ему на колени, ласково поглаживая пальцами подбородок:

– Оставь мальчика нам на пару дней, мы из него сделаем послушного любовника, и тогда тебе не придётся вообще прилагать никаких усилий!

– Видишь ли, солнышко, – Готье одарил ее поцелуем, – я не могу оставить этого мальчика без своего присмотра ни на миг.

– А если мы его свяжем и не будем развязывать? – уста Гумилиаты источали мёд и обещали райские кущи.

– Без своего присмотра, – строго повторил де Мезьер.

– Ну, тогда ты заглядывай к нам почаще, мой лев, а мы, между делом, твоего мальчика будем приручать.

– Воркуете как два голубка! – подал голос Джованни, – Ты уже, милая, просчитала, сколько солидов с каждого клиента получишь за мой зад, пока господин рыцарь будет отвлечён прелестями твоих товарок? – он с трудом сел на кровать свесив ноги вниз. – Всё было прекрасно, ты про меня точно рассказала, но только у него, – он пальцем указал на де Мезьера, – есть какое-то, грёбанное, на меня право. А имели меня сегодня двое. Так что, Готье, если она потребует двойную плату, не соглашайся.

Гумилиата повернулась к нему и надула губки:

– Какой ты жадный! А чем за собственное удовольствие расплачиваться будешь? Ты же, мой сладкий, весь обстонался от счастья, когда почувствовал, что тебе зад лижут. Бьюсь об заклад, твой прежний владелец на такое не расщедривался. Так что – возьму как с клиента.

– Тогда только с одного, с меня! Готье сегодня не прикоснулся ни к одной из твоих подружек! – не уступал Джованни, услаждая себя словесной перепалкой с мадам.

– Как же вы хорошо считаете мои деньги! – удовлетворённо заявил де Мезьер и успокаивающе погладил Гумилиату по спине. – Я же тебе говорил: наглая и своенравная шлюха. Вы поладите, не сомневаюсь. Так смогу ли я им управлять?

– Ну же, милая, соври уже чего-нибудь! – Джованни, сообразивший, наконец, что де Мезьер всё это затеял не только ради чувственного удовольствия, опять вмешался в их разговор. – Или признай, что ни он меня не хочет, ни я его. И никогда его ко мне не притянет с поцелуями, а меня к нему – тем более!

Но в глазах Гумилиаты зажглись недобрые огоньки:

– Подойди сюда, встань к нам боком. Вот так, мой сладкий, этот ларчик так открывается, – Джованни помедлил, но подчинился. Женщина одной рукой активно заскользила по стволу его члена, вновь, приводя в возбуждение, а пальцы другой ввела в анус. Джованни застонал от удовольствия, когда она умело начала ими водить внутри, – укладываешь его рядом. Вводишь сначала один, вот так, – юноша почувствовал, как палец де Мезьера, поощряемого Гумилиатой, вторгся в его зад, и подавил в себе ощущение гадливости. – Чувствуешь, как мальчик от твоих поглаживаний начинает плавиться? И за это он тебе, радость моя, сделает всё, что пожелаешь, всё свое искусство покажет.

– Сука! – выдохнул Джованни, понимая, что все сладкие ощущения прервутся, как только де Мезьеру надоест эта игра, и в этот раз ему кончить уже не дадут.

– А будет проявлять строптивость – свяжешь и выпорешь плетьми, – уверенно заявила Гумилиата, прекрасно зная, что рыцарь прислушается к ее совету. – После этого можешь вообще сразу вводить свой член, без предварительных ласк. Прежний хозяин это тоже практиковал, так что мальчику твоему будет не впервой.

– Врёшь ты всё! – возмущенно выдохнул юноша и ярость полыхнула в его глазах. – Опытную из себя строишь? Ничего ты не знаешь и не понимаешь. Между нами не было насилия! Это первое и самое важное условие, – он сделал шаг вперед, выскальзывая из удерживающих его рук, и отошел в угол, где оставил свою одежду.

Готье де Мезьер проводил его тяжелым взглядом, что-то сопоставляя в своей голове:

– Значит, мы вернулись туда, с чего начали: если между нами не будет насилия, то ты будешь мне добровольно подчиняться?

Джованни замер, пораженный глубиной пропасти непонимания, отделяющей их друг от друга, но решил, что стоит ответить:

– А разве Вы не замечаете, господин де Мезьер, насилие в любой форме – это единственное, что Вы ко мне применяете? Я Вам вынужденно подчиняюсь из-за страха, что Вы от угроз перейдёте к действиям. Сейчас Вы уже не знаете, что ещё придумать, чтобы заставить меня бояться ещё больше.

========== Глава 5. Очередное испытание на прочность ==========

Они вернулись обратно в дом, сохраняя мрачное молчание. Было видно, что обычно спокойный Готье де Мезьер сильно раздражён, это чувствовалось в изменившемся взгляде, походке, даже в звуке, с которым его башмаки ступали на мощенную камнями улицу. Радости в сердце Джованни было не больше – к нему пытались подобрать ключ и не оставят попыток сделать это вновь, и чем яростней он будет сопротивляться, насилуя своё естество, подставляя душу и тело под удары, тем сделает себе еще хуже. Тело, претерпевшее сегодняшним утром столько испытаний: от нежных ласк до грубого вторжения, отзывалось болью при каждом шаге, поэтому все мысли сосредотачивались на тёплой воде и целебной мази. Пока он возился на общей кухне, согревая себе ведро горячей воды, и подготавливал лохань, набирая туда холодную, за ним присматривал Жерар.

Отчуждённо проследовав в одной камизе через кабинет, не повернув головы ни к Готье, ни к Гийому, которые сидели там и о чём-то совещались, Джованни вошел в спальню, с шумом захлопнув за собой дверь. Рубашка полетела на пол, он лёг на живот, обнял подушку, уткнув в неё лицо, и с головой завернулся в одеяло. Нутро болело, отчаяние сковывало сердце, подушка сырела от пролитых слёз. Юноша не считал времени, которое он пролежал вот так, превозмогая тупую тяжесть в висках и смежив припухшие веки.

Из забытья его вывели прикосновения: одеяло было сдернуто вниз, на ноги, и разгорячённой кожи коснулся прохладный воздух. Джованни поднял голову, посмотрев через плечо, из-под полуопущенных ресниц. Рядом с ним сидел Гийом, он принёс мазь. Этот человек не вызывал к себе неприязни, наоборот, притягивал своим внимательным участием, желанием проявить заботу о пленнике. Он был самым молодым из охранников де Мезьера, но имел с ними неуловимую схожесть, как выходец из тех же земель: вытянутое лицо с высокими скулами, но широким подбородком, прямой нос, высокий лоб и серые глаза. Свои тёмные длинные волосы солдаты обычно стягивали позади в конский хвост, шутили, каждый раз выходя из цирюльни, где брили бороды, что потеряют свою мужскую силу, если позволят к ним притронуться.

– Можно? – Джованни кивнул, распластываясь опять на постели. Гийом протянул руку и убрал с его лба прядь волос и долго вглядывался в лицо, не решаясь прикоснуться. Потом его пальцы осторожно проникли между ягодицами, потерли анус, распределяя по кругу снадобье, медленно вошли внутрь и юноша внезапно ощутил, что Гийом начал выцеловывать ему поясницу, с того места, где смыкаются полукружия ягодиц, поднимаясь выше по позвоночнику. Губы у мужчины были жесткими, властно прихватывали и отпускали складки на коже, заставляя ту розоветь, наливаясь теплом. Уже обе руки заскользили по бокам, лаская живот и ребра. Волнующая судорога, словно молния, прошлась вдоль спины, рассыпаясь мелкими искрами в кончиках пальцев, он выгнулся, приподнимаясь на локтях. Гийом обнял его за шею, заставляя привстать, и повернул лицом к себе. Джованни встретился с ним глазами: нормандец его хотел, подавляя каждый раз свои чувства в себе, но сейчас светился надеждой на взаимность. В своей жизни юноша помнил разные взгляды, обращенные к нему, большей частью похотливые, раздевающие, изучающие, но Гийом как бы передавал власть над собой в руки Джованни и оставлял решение, ответить взаимностью или нет, на его усмотрение.

Сердце часто забилось в груди, хотелось тепла в этом сумраке безнадёжности, и измученная душа Джованни потянулась к тому, кто стал сейчас ближе всего. Он ответил на поцелуй и запустил руки под камизу Гийома, в свою очередь, одаривая лаской и изучая сильное тело, затрепетавшее в объятиях.

– Сними! – Гийом, повинуясь просьбе, быстро стянул рубашку, прижавшись разгорячённым телом, и продолжил целовать, укладывая на спину. Такие ласки несли в себе еще больше наслаждения, возбуждая новое желание внутри Джованни. Разум не отвращал, а, наоборот, поощрял раскрыться навстречу: справиться со шнурками и почувствовать, как пульсирует чужой налитой член рядом с твоим, не менее возбужденным и оттого прекрасным.

– Можно? – опять задал вопрос Гийом, но юноша уже сам был не прочь закинуть ноги наверх, обхватив и удерживая руками, раскрываясь полностью перед своим новым любовником. – Какой ты гибкий! – заметил тот, медленно одаривая своими поцелуями внутреннюю часть бёдер, совсем рядом со входом. Джованни только застонал, распалённый ожиданием, опустил ладонь на свой член, начиная водить и выдохнул: – Ну же!

Поначалу тело отозвалось болью, но Гийом, проявив терпение, дал ему свыкнуться с этими ощущениями, двигался медленно, без напора, сильно наклонившись вперёд и одновременно старался дотянуться до разгоряченных губ Джованни, с которых срывались то стоны, то вздохи, своими не менее чувствительными губами, поскольку море наслаждения огромной волной накрыло их обоих, омывая своими водами. Но Гийом, заметив уже ничего не видящий взгляд Джованни, пребывающего своим сознанием где-то за гранью разума, внезапно остановился.

– Прости и пойми, если человек не может проявить чувств, это еще не значит, что он тебя не любит! – зашептал Гийом ему на ухо и отстранился, выходя из него. – Теперь повернись и постарайся расслабиться, – он помог юноше быстро перевернуться и подложил ему под живот еще одну подушку, устраивая поудобнее, а сам – слез с кровати, оставаясь рядом.

Сверху на Джованни навалилась тяжелая скала в виде де Мезьера, который пытался распределись свой вес, опираясь на согнутые локти. Юноша, несмотря на эти усилия, всё равно оказался крепко вжатым в подушки, не имея возможности двинуться. Вторжение рыцаря было болезненным, хоть он и старался не проявлять поспешности, чтобы дать растраханному заду своего пленника привыкнуть к размеру большему, чем у Гийома. Джованни задохнулся от боли, пронзившей сердце: какая несправедливость и жестокий обман! Де Мезьер всё-таки добился своего, внушив чувство обреченности перед правдой жизни – только он теперь распоряжается его телом, и можно позабыть о таких рассуждениях, как хочу-не хочу.

Однако начатое с Гийомом теперь невозможно было удержать. Каждое движение Готье вперед не только вырывало из груди Джованни стон, но и приносило приятное чувство наслаждения, смешанное с болью. Мышцы спины откликались, заставляя выгибаться вперед, вскидывая голову, руки, напряженные до дрожи, сминали углы подушки, закрытые глаза увлажнились, невольные слёзы катились по щекам. Внезапно Джованни осознал, что скопившееся в нём огненное наслаждение, распаляемое участившимися фрикциями де Мезьера, готово вырваться наружу.

– Merda! – Джованни распахнул широко глаза, воздуха не хватало, шумно засопел, сделал глубокий вздох и излил семя под себя, мгновенно расслабляясь всем телом. Готье заметил его состояние, вышел и встал на колени, подтаскивая юношу за собой, ухватив за волосы. Джованни губами и ртом довел его до вершины экстаза, и на последних мгновениях поднял глаза на де Мезьера, похотливо, как учили, разглядывая его снизу вверх. Семя у Готье было густым и практически безвкусным.

– Гийом, ты тоже! – Джованни потянулся к другому рыцарю, стоявшему всё это время рядом с кроватью. Слуга короля не стал дожидаться довершения и удовлетворенный стремительно покинул спальню, запихивая свой член в гульфик.

Они опять остались наедине в комнате. «Прости меня! Прости!» – тихо выдохнул Гийом. Джованни понимал его чувства. Солдата де Мезьера, проявившего к нему такое участие и нежность, хоть всё впечатление и было испорчено внезапно появившимся де Мезьером, хотелось обласкать особенно, проявив всё своё искусство. Теперь Джованни с наслаждением наблюдал, как Гийом плавится в его руках, краснеет, бледнеет, дрожит, стонет, выгибается, закидывая голову назад, с благодарностью шепчет ласковые слова и, наконец, пошатывается, не удержавшись на ослабевших ногах, хватая юношу за плечи, кончает, доведённый до безумия. Такие ответные действия ещё раз убедили Джованни, что Гийом искренен в своих чувствах, но тоже вынужден повиноваться чужим приказам. Целоваться с Гийомом было в удовольствие, пока не осталось сил ни у того, ни у другого.

– Мне опять нужно искупаться и смазать целебным снадобьем зад. Поможешь?

– Конечно, – Гийом поднял с пола брошенную Джованни камизу, помог натянуть на плечи, потом надел свою, завязал шнурки гульфика, взвалил себе на плечо страдающего от вновь подступившей боли и с трудом передвигавшегося юношу и проследовал с ним на общую кухню, к выгороженному для омовений месту.

Пока Джованни блаженно отмокал в горячей воде, Гийом сидел позади, разминая ему шею и плечи. Некоторое время они молчали, погруженные в свои мысли и ощущения.

– Скажи мне, Гийом, – Джованни нарушил установившуюся тишину. – Откуда ты знаешь, как нужно ласкать мужчину? Как целовать?

– Много лет походной жизни, – тот отвлёкся от своего занятия, передвинул табурет, присев напротив. – Когда постоянно находишься со своим сеньором, прислуживаешь ему, согреваешь постель, то начинаешь и этому учиться.

– Господин де Мезьер заставил тебя сегодня обласкать меня, чтобы подготовить к соитию? – Джованни готов был расплакаться от горя, если бы услышал положительный ответ, но Гийом, отрицая, мотнул головой:

– Я давно наблюдал, как ты мучаешься, как он себя терзает. И решил помочь. Ты мне тоже нравишься. Понимаю, что ты ненавидишь Готье за то, что он тебя похитил и объявил пленником, но на самом деле он очень умный, благородный и добрый человек!

– Почему же он постоянно мне угрожает и внушает страх?

– Ну, ты же пугаешься? – ответил он с лукавой улыбкой. – Я служу ему уже третий год. И поначалу тоже пришлось несладко: он каждый божий день обещал меня сослать с посольством к язычникам и там оставить, пока я вслух не начал рассуждать, какой у меня там будет большой замок с прекрасным садом. Ты бунтуешь, и ему нравится, а когда лежишь без движения, это его печалит.

– Но он теперь добился своего? Я опять превратился в ту шлюху, которой был когда-то.

– Он всегда добивается, – осторожно ответил Гийом. – Но ты не знаешь, какие именно задачи он ставит, какие цели преследует. Я же сказал – он очень умный. Когда Готье что-то говорит или приказывает, я никогда не думаю о смысле, я действую.

– Что же ему нужно от меня, может ты подскажешь? – с надеждой в голосе прошептал Джованни.

– Лучше вылезай из воды, я тебя отведу обратно в спальню. Там и поговорим. – Гийом обтёр его тело тканью и опять целомудренно натянул камизу и так и не снял, укладывая на кровать, только задрал подол, оглаживая своими сильными руками ягодицы. Мазь приятно холодила, успокаивая опухший анус, Джованни поймал его руку и слегка сжал ладонь, показывая, что ему приятны такие прикосновения.

– Если хочешь, я посижу с тобой рядом, – предложил Гийом, – но сначала принесу нам поесть.

Когда он вернулся, Джованни уже беспокойно спал, постанывая во сне. Пришлось сообщить господину де Мезьеру, что Мональдески отошел ко сну голодным.

– Гийом, ты достоин награды! Если парень теперь будет думать только о тебе и сам подставлять зад – то двойной! – Готье сидел в кабинете за столом, похлопывая пятернёй по его поверхности, выражая тем самым свою радость.

– Мне он нравится, – коротко ответил Гийом, всё еще ощущая сладкий вкус чужих губ на своих губах.

– Знаю. И на совершение каких-либо подлостей больше толкать не буду. Сегодняшний обман был великолепен. Гумилиата ещё та стерва, но совет дала верный. Я вас хоть теперь вдвоём смогу оставить, не беспокоясь о том, что наш пленник захочет сбежать. Давай так: с завтрашнего дня Мональдески переходит полностью под твою опеку. Можешь, конечно, его из своей постели не выпускать, если он сам того захочет, но по городу прогулять придётся. Зайдёте в постоялый двор, где они останавливались, может, что вспомнит. Хорошо бы вам еще вместе проехать по тем местам, что мы знаем, по пути следования тамплиеров до того места, где они расстались, но пока опасно, я придумаю, как это лучше сделать. Говорят, в городе появились паломники от англов, но пришли они со стороны Нарбонны, – Готье бросил на своего солдата красноречивый взгляд, – а значит, могли и в Агд заглянуть. Жду сейчас известий оттуда. Ищут нашего юного рыцаря, а как прознают, что он здесь, в Тулузе, представляешь, сколько всякой швали в город набежит?

Готье проснулся в рассветный час, ощутив, что трогает ладонью пустоту: его пленника не было рядом. Вообще не было на кровати. Он резко вскинулся и выхватил взглядом коленопреклонённую фигуру в белой рубашке, склонённую в молитве перед распятием, висевшим на стене. Слезы текли по щекам, Джованни тихо обращался к Богу, сбиваясь в своих речах с провансальского на свой родной италийский, но де Мезьеру удавалось понять суть слов, вырывавшихся из сознания его пленника.

– Господь, ну почему же ты оставил меня? – повторял он по многу раз. – Зачем подверг испытаниям? Мои руки были пробиты гвоздями, как и Твои, мое тело подвергнуто бичеванию, как и Твоё, мой бок был пронзён копьём, как и Твой, я умер и воскрес, как и Ты. Меня подвергли поруганию и отлучению от Тела Твоего. Я претерпел страдания, подобно Сыну Твоему. Ты дважды присылал своего архангела Михаила, чтобы вернуть меня к жизни. Я познал грехи мои, на которые обрёк меня мой отец, вольные и невольные, но Ты же сам сказал: «почитай родителей своих», и я проявлял послушание. Зачем же Ты скрыл и вновь открыл мою память? Зачем заставил войти в ту дверь родного дома, в которую я не хотел входить? Когда я вспоминал свою жизнь, по частям, то думал, что это очередное испытание, чтобы я устыдился и захотел измениться. Я очень хотел этого и у меня получалось: выучился грамоте, начал приносить пользу людям, излечивая их раны. Я чувствовал Твою любовь и благодать, верил, что по Твоему скрытому умыслу, всё делаю правильно. Ну почему же Ты опять оставил меня? Снова ввергнул моё тело и разум в похоть, предоставив дьяволу терзать своего агнца, отбившегося от стада? Я смирился во всём и только жду от Тебя благого знака для своей души, что есть надежда на её спасение…

Готье тихо встал с кровати, подойдя сзади, накрыл плечи Джованни одеялом, закутывая и поднимая с колен. Он с лёгкостью оторвал его тело от земли и на руках вернул обратно на кровать, пристраивая голову на своём плече:

– Господь не оставил тебя, не бойся! Это очередное испытание. И ты его прошел, больше не будет. Лучше расскажи мне о Флоренции, я там никогда не был. Как тебе там жилось? Несладко? Всё равно расскажи!

Гийом – http://s019.radikal.ru/i626/1706/e3/6f6b0cf78fef.jpg

========== Глава 6. В стародавние времена ==========

Джованни опять стоял перед дверью дома с железным кольцом. Только сейчас он заметил, как она обветшала: на темной, покрытой сыростью древесине обнажались трещины и следы жуков-древоточцев, каменный портик посерел от плесени и крошился. Он сделал шаг назад и поднял голову вверх. Над дверью висел, размытый дождями и расколотый немилосердной рукой, полустертый родовой герб. Герб его рода, его предков, о которых в семье было не принято говорить вслух. Только вспоминая странные сказки, рассказываемые матерью в темноте для слуха старших, когда она ложилась рядом с ними, обнимая младших, чтобы те спокойно засыпали, Джованни смог приоткрыть занавесь тайны, сотканной его родителями ради защиты благополучия своих детей.

В своих грёзах юноша продолжал разглядывать дом, всё больше осознавая, что он был разрушен уже давно, и пустые окна, на которых ещё удерживались на сгнивших петлях покосившиеся рамы ставен, и глубокие трещины в каменной кладке от верха до низа, и поломанная черная черепица, свисающая с крыши, были тому явным свидетельством. Но дверь притягивала, манила открыть, призывала преодолеть последние капли страха, таящиеся в сердце, говорила с ним чужими голосами на разный лад, что больше не осталось ничего дорогого, с чем он боялся бы расстаться, и падать дальше некуда, когда достиг дна.

Джованни взялся за кольцо и толкнул, открывая противно скрипящую несмазанными петлями дверь.

В стародавние времена, когда дед его деда ещё не был рождён, на италийских землях царила смута. Будто два разящих меча слова Божьего исторглись из Его уст [1], чтобы скреститься в схватке: император [2] и понтифик [3], власть светская и церковная, развернули между собой борьбу. Так началась схизма [4], которая потрясла не только верхи власти, но и весь народ. В Урбеветери тоже появились две стороны: la parte eclesiastica и la parte imperiale, объявившие друг друга еретиками, пока одна из них не изгнала другую из города [5], заставив покинуть свои дома и искать лучшей доли в соседних городах, не менее неспокойных, где одна из партий также брала вверх над другой. И девять долгих лет изгнанники-сторонники императора (fuorisciti), знатнейшие семьи Карентана, Доната, Понция, Армата, Тоста, Велла и другие, поддерживая друг друга в своих скитаниях, не могли вернуться в родной город, пока новый император [6] не осадил Урбеветери и не замирился с понтификом [7], приняв из его рук корону власти. И, хотя всем изгнанникам было обещан возврат их имущества, даже каменных домов, разрешения вернуться в Урбеветери их семьи так и не получили. Семья Мональдески жила в городе и была тогда очень богатой и влиятельной, наряду с еще одной семьёй Филиппески, связавшись с ней крепкими брачными узами.

Но страсти в городе не утихали, даже несмотря на увещевания ярого «борца с ересью» епископа Рикардо, кардинала и племянника понтифика. В Урбеветери появилась и иная «зараза»: бродячие еретики-проповедники, мужчины и женщины, смущавшие разум простых горожан. Doctrina manicheorum учила следующему: таинство евхаристии – ничего не значит, крещение, которое проводится католической Церковью – не ведет к спасению, молитвы и пожертвования, чтобы просить милости, не помогают усопшим, блаженный Сильвестр и все его последователи вечно связаны карающими узами [8]; всё видимое сотворено диаволом и находится под его властью, все благое идет от апостола Петра, а все злое – от Иуды.