Текст книги "Ученик палача-2 (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Джанно покорно опустился вниз, прекрасно осознавая, что от него теперь хочет мужчина. Стало еще холоднее. Он бесстрашно взглянул де Мезьеру в глаза:

– Если я откажусь, ты позовешь солдат?

– Возможно. Но тебя за язык никто не тянул, ты сам предложил. Давай, вот и согреешься, и меня порадуешь.

– Я себе скорее яйца отморожу, чем согреюсь, – мрачно заявил Джанно. – Вам нравится власть? – он решил потянуть время, может де Мезьер передумает?

– Я ее обожаю, «во всех ее проявлениях». Будешь медлить – совсем замёрзнешь, у нас впереди еще долгий путь, а ты к своей работе еще не приступил. – Слуга короля немного откинулся назад, опираясь на вытянутые руки, и раздвинул пошире колени, чтобы дать возможность юноше расположиться между ними.

– Может быть, я в ваших глазах выгляжу как простая шлюха, – пальцы Джанно начали медленно развязывать шнуровку. Он взглянул в лицо де Мезьеру, обида нарастала: в этот момент ему очень хотелось быть самим собой в глазах окружающих его людей и забыть о прошлом навсегда, – но я больше не занимаюсь этим ремеслом. В Агде я не только выгребал нечистоты. Я теперь умею читать и писать на латыни, подсчитывать ежедневные расходы городской казны, составлять документы для нотария и лечить людей. Вы ведь этого не знали? Это невозможно заметить внешне… – он провел языком по стволу и сомкнул губы на головке. Член у де Мезьера был большим, под стать общей комплекции рыцаря, здоровым и чистым, конским потом воняло только от одежды.

– Нам очень нужны такие талантливые молодые люди, – с немалой долей цинизма, ухмыляясь, ответил слуга короля. Он начал получать наслаждение, лицо раскраснелось, дыхание сбилось, и он внезапно принялся болтать и ругаться. – Во всем! Я уже начинаю завидовать Михаэлису из Кордобы, как он ловко тебя пригрел. Знал, сукин сын, на что идёт! Но расставаться с тобой не захотел, даже наказание спокойно понес за то, что не совершал. Хотя нет: было за что – испортили они тебя, памяти лишили. Я, твою мать… даже у профессоров в Парижском, грёбаном… университете узнавал… эти козлы бородатые мне все подтвердили, уроды… что ты, сволочь, мог… и хрен уже что вспомнишь, ублюдок… сучий сын… ебать твою…

Он сладострастно застонал, схватил Джанно за волосы, прижал к себе и кончил.

«Флорентийская шлюха» привычно сглотнула, осторожно уводя голову вбок, чтобы рот соскользнул с члена, потом выпрямилась, сплюнула под ноги своему клиенту, повертела головой, разгоняя кровь в затекших мышцах шеи, без позволения натянула на себя камизу, верхнюю рубашку, брэ, шоссы, завернулась в плащ, которым укрывалась ночью, и уселась на кровать рядом с полулежащим на ней господином де Мезьером, который приходил в себя после пережитого.

– Если я ни хренА не помню, то на какого хрЕна я тебе сдался? – спросил обозленный до крайности всей сложившейся ситуацией Джанно. Ему хотелось умчаться обратно в Агд, в теплые объятия Михаэлиса, и больше не испытывать такого унижения. – Или слуге короля денег на дорогих шлюх не хватает? Или шлюхи у вас в Париже все перевелись? И вы теперь к нам зачастили?

– Придурок, – сквозь зубы зашипел на него де Мезьер, продолжая валяться на кровати и поглаживать свой член, – я тебе, хитрожопому засранцу, жизнь спасаю. Это ты ничего не помнишь! А все кругом прекрасно всё знают, как ты всех наебал и исчез с золотом.

– Так ты не того ищешь, – пожал плечами Джанно, – тебе нужен Жак Тренкавель, а не я. Вот у него точно с памятью всё в порядке.

– Кто? – Готье де Мезьер резко вскочил с кровати и очутился перед юношей. Тот не ожидал такой прыти от рыцаря, который раза в два был его тяжелей. – Имя мне знакомо. Точно – это же мой человек! Его выпустили из тюрьмы Агда, а потом он исчез.

– Понятия не имею, кто и чей человек, но вот этот шрам, – Джанно пальцем ткнул в живот, – его подарок. Тренкавель управлял повозкой с золотом, когда все тамплиеры, что нас сопровождали, разъехались. Мы были с ним вдвоем. А теперь ты мне расскажешь, как случилось, что шлюха из Марселя получила белый плащ и оказалась замешанной в истории с золотом?

========== Глава 11. За что дали плащ? ==========

– Что же в тебе все находят? – Готье де Мезьер нависал над ним, вглядываясь в глаза, заставив опрокинуться на кровать. – Лицо только смазливое…

– А то ты не догадываешься! – Джанно постарался отползти, но слуга короля навалился сверху, оказавшись у него между согнутых ног, и, обхватив за плечи, не давал протиснуться дальше. Его член утыкался в пах с явным намёком, что активная работа губами шлюхи из Марселя была лишь прелюдией. Юноша упёрся ладонями в грудь де Мезьеру, стараясь оттолкнуть от себя эту незыблемую скалу. Они смотрели друг другу в глаза: Джанно с отчаянием, а де Мезьер с нескрываемым интересом, облизывая взглядом.

– Ну, чего замер? Раз считаешь, что кроме траханной дырки других достоинств у меня нет! – в сердцах воскликнул юноша.

– Ты не торопись. Это твоё достоинство у меня еще будет время изучить во всех подробностях. Ты сейчас целиком в моей власти, – он плотоядно оскалился, точно хищник над трепыхающейся жертвой.

– А если сбегу? – выдохнул Джанно, собрав остатки мужества.

– Куда? В Совьян или Агд? Захочешь подвергнуть близких тебе людей унижению? Нет, – покачал головой рыцарь. – Ты теперь без моего указания даже вздохнуть не сможешь! Твоя служба нашему королю еще не закончена.

– Моя служба? – юноша нахмурился, к горлу подкатил колючий комок. «Интересно, он сначала меня отымеет, а потом расскажет, или наоборот?» Воли к сопротивлению совсем не осталось: лишь осознание, что этот человек, облечённый властью и привыкший брать всё, что пожелает, может сделать с ним всё, что захочет – отдаст на потеху своим солдатам, накажет плетьми, уморит голодом, запихнёт в каменный мешок в подвале замка, лишив света на долгие годы. Но что-то внутри настойчиво билось в его разум, уговаривая не терять надежду на лучшее. «Господь, помоги мне!» – воззвал Джанно к небесам и опять ухватился сознанием за спасительную «флорентийскую шлюху». Она не умела отказывать напрямую, но имела способность соблазнять. – И долго ты свой член об меня греть будешь? Или суй или дрочи. Я и так под твоим весом уже дышать не могу! Ты рассказывать будешь или нет?

Готье привстал, опёршись на руки, и перекатился на бок. Однако свой полувозбуждённый член в гульфик не убрал, наоборот, гладил, заставляя оставаться в тонусе. Джанно сразу же подскочил и сел рядом, поджав под себя ноги.

– Для тебя всё началось четыре года назад, такой же ранней весной, – довольно поэтично начал свой рассказ де Мезьер, тоже поднимаясь и присаживаясь на край кровати. – Ты в это время зарабатывал тем, что подставлял свой зад любому, кто платит, и ни о чём ином не помышлял.

– А как я оказался в Марселе?

– В это время ты как раз и был в Марселе, сбежал туда откуда-то из-под Флоренции. Не думаю, что ты в своей жизни занимался иным ремеслом. Был невежественен, неграмотен, происходил из какого-то увядшего рода из Урбеветери [1], который переехал во Флоренцию. Кстати, твоя семья живёт сейчас там, – Готье притянул к себе подушку и прилёг на неё, опираясь локтем.

«Чёрт, сидим рядышком, как два полюбовника!» Джанно обхватил себя за плечи, теснее укутался в плащ. То, что у него где-то есть семья, ничем не отозвалось в сердце.

– Но вернёмся обратно в Марсель: вас подобрали, нескольких таких мальчиков, для одного человека. Этот человек, конечно, не догадывался, зачем ему подсовывают шлюх для постельных утех, в которых он ничего не смыслил, но именно ты ему приглянулся. Нет, между вами ничего не было, ни тогда, ни позднее, однако было очевидно и всем понятно, что ты ему нравишься. И из тебя быстро «сделали» молодого рыцаря. Никто же не знал, кроме узкого круга лиц, что Мональдески – это всего лишь полустёртый герб и ничего больше, а не замок с охотничьими угодьями под Флоренцией.

– Но плащ действительно был? – дрогнувшим голосом спросил Джанно.

– Да, Джакомо де Монтеккуо, магистр Ломбардии, вручил тебе его лично.

– И в чём же заключалась моя роль во всей этой истории?

– Подставлять свой зад всем желающим, зачем ещё нужна шлюха? Добыть свидетельства, что тамплиеры поклоняются идолам, плюют на распятие, занимаются содомией. Ты такой был не один, но ты понравился тем, кто возглавлял орден. По крайней мере, платонически, – де Мезьер опять приподнялся и схватил его за подбородок, начал рассматривать лицо с различных ракурсов.

– А что потом? – Джанно постарался мягко отвести от себя руку слуги короля, но вместо того, чтобы пресечь его попытки «потрогать за лицо», оказался в цепком захвате и был насильно приставлен к действию «потрогай мой член». Пришлось придвинуться ближе.

– В конце года тебя арестовали вместе со всеми [2], – невозмутимо продолжил Готье де Мезьер удерживать его руку. – Да, да – пришлось и в тюрьме немного посидеть… с год. Но тебя не допрашивали, как остальных. Вмешался понтифик, тамплиеров начали потихоньку отпускать. Ты два раза представал перед папской комиссией в Пуатье и в Париже, клятвенно доказав и пройдя освидетельствование, что не занимался содомией.

– Так вот почему я сопротивлялся, когда в Агде инквизиторы подвергли меня насилию, чтобы доказать обратное! – воскликнул поражённый Джанно, ему удалось высвободить ладонь и спрятать обе руки за спиной.

– Ага, ты же прекрасно понимал, что если это свидетельство сравнят с предыдущими клятвами, то это повторное впадение в ересь или ложные клятвы перед Святым престолом. Тебя осудят и сожгут без промедления. И никто не сможет уже помочь – это будет вне власти короля.

– Как же я оказался замешанным в историю с золотом? – Прошлое раскрывалось ужасными тайнами, но воспоминания, запертые внутри разума, не желали свободы. Даже сейчас, когда слуга короля объясняет ему суть событий, происшедших с ним, Джанно казалось, что он слышит о них впервые.

– О том, что где-то хранится часть казны, было известно давно, но кто хранители – нет. Два года назад, в ноябре, когда собралась комиссия в Париже, главный магистр ордена Жак де Моле понял, что все его усилия оправдаться тщетны, поэтому было решено перепрятать золото в надёжном месте, чтобы им мог воспользоваться еще один беглец – магистр Франции Жерар де Вилье, скрывающийся от правосудия со своими приближёнными у короля англов. Тогда и понадобилось всё твоё обаяние, чтобы в тебе разглядели единственного человека, которому можно довериться. Так что убирать тюремные нечистоты – это твоё призвание, ты с этим неплохо справлялся и в Париже, и в Шиноне, – де Мезьер умолк, наблюдая, как сосредоточенно Джанно хмурит брови, пытаясь вспомнить.

– Нет… – юноша вздохнул и покачал головой, а рыцарь продолжил:

– Тебе удалось получить всё: и имена, и полномочия. Вот только золото своё тамплиеры защищали очень хорошо. Те, что тебя наняли, не успевали за вами, хотя и шли по пятам. Орлеан, Лимож, Кагор, Тулуза, я понимаю, что ты один против пяти рыцарей ничего бы не сделал, не смог бы остановить их быстрое продвижение, ты только заставил их открыть тайник, а потом увязался вместе с ними. Но в Тулузе вас уже встретил мой человек – Жак Тренкавель. Но что случилось дальше, не совсем понятно: по какому-то божьему провидению, рыцари доверились только вам двоим.

– Двум людям короля. Забавно! – Джанно улыбнулся, но опять помрачнел. Всё, конечно, было здорово, но он согрешил – обманул людей, которые поверили в его честность.

– Двум людям, но хозяева у вас были на тот момент разные. Хотя все мы служим одному королю! – невозмутимо заметил Готье де Мезьер.

– Как? Я не понимаю… – это было невероятным открытием: если Жак Тренкавель – человек де Мезьера, то чей же он человек? Кто его нанял? Джанно невольно отпрянул от Готье, но тот крепко ухватил его за край камизы.

– Слушай меня внимательно: пока ты про Тренкавеля не рассказал, я тоже был уверен, что только тебе одному известно, где золото. Все так решили. И твой хозяин – Гийом де Ногаре, по чьему приказу тебя наняли в Марселе.

– Так почему же ты здесь, а не он?

– Потому что ты с этим золотом и полной потерей памяти его так в дураках выставил, что знать он о тебе больше не желает. А если встретит, то пеплом по ветру развеет. Это его люди вовремя за вами не поспели, не смогли перехватить по пути. А меня уже потом послали разгребать всё ваше дерьмо!

Джанно недоверчиво его разглядывал, покусывая губы. «У кого же я теперь на службе?»

– А что же они так медлили? Мы бы еще долго скрывались в Совьяне, и вообще – уплыли бы на Майорку.

– Не думаю, – Готье де Мезьер продолжал держать Джанно за камизу, притягивая всё ближе к себе. – Во-первых, если ты помнишь, долго стояла непогода. Всё завалило снегом. Во-вторых, кто к вам стражников за собой привёл? Жак Тренкавель! Знал, сукин сын, что инквизиторам про золото вы ничего не расскажете, но не учёл, что тамплиеров будут держать в тюрьме до решения их участи в Сансе, думал, что вас быстро осудят и сожгут. А значит, только он единственный будет знать о том, где спрятано золото.

– Да, голова у тебя работает намного лучше, чем моя, – согласился юноша, внимательно выслушав доводы слуги короля. – Но он знает, что я жив. Пытался убить, а потом затаился.

– Знаю я эту историю. И вот что скажу: то, что ты жив и потерял память, теперь известно слишком многим.

– И что? – пожал плечами Джанно.

– Предложу варианты, но они тебе вряд ли понравятся, – улыбнулся в ответ де Мезьер и опять нагнал страха. – Не помнишь или прикидываешься, но ты всех обманул и казну тамплиеров похитил, за это нужно убить. Не помнишь, но можешь вспомнить, нужно или убить, или вылечить твою память длительным заключением или пыткой. И, наконец, – всё помнишь, но прикидываешься, здесь можно сразу начинать с пытки, а затем – убить. Как видишь, при любом раскладе – ты не жилец.

– А откуда стало известно, что я жив и потерял память? Мне казалось, что обо мне уже не вспомнят. Кроме Тренкавеля… – Джанно показалось, что всё вокруг захолодело и покрылось инеем. Страх за собственную жизнь вновь сковал его сердце. Он с надеждой взглянул на де Мезьера, может, он просто хочет напугать, чтобы еще больше подчинить его своей воле?

– Ты с кем на Рождество в таверне пиво пил? Антуан – твой сутенёр, а Луциано тебя ещё по Флоренции знает. Я сначала хотел послать только Антуана, но он прихватил с собой твоего дружка, чтобы вернее было. И это только те, о которых я знаю! А то, что на входе дома в Совьяне написано большими буквами для тех, кто обучен грамоте: «Джованни Мональдески жив. Добро пожаловать в тюрьму Агда!», ты забыл? А гости приходили, – слуга короля сделал многозначительную паузу, – к соседям семьи Буассе. Ты же там теперь, как местная легенда: мальчик Бастьен за денье наизусть прочитает то, что вы с Михаэлисом написали, и отведёт на место, где тебя ранили ножом, расскажет, сколько дней ты был в бреду, как в дом забрались грабители, а потом исчезли бесследно, только утром на ограде остался кровавый отпечаток чьей-то ладони, а ещё он видел красную лужу позади дома, но она исчезла после дождя.

Джанно покраснел, вспоминая рождественские праздники, а при упоминании Михаэлиса совсем сник. Он не понимал, чего от него хочет Готье де Мезьер, почему похитил, почему удерживает в плену, если уже и так всё знает?

– Отпусти меня! – Джанно сложил ладони в молитвенном жесте, обращаясь к рыцарю с просьбой. – Я тебя очень прошу, отпусти меня обратно в Агд. Умоляю! Не нужно спасать мою жизнь. Меня там ждёт любимый человек. И на всё воля Господа! Ты уже всё узнал, ищи Тренкавеля. Зачем я тебе?

Готье де Мезьер вздохнул и отрицательно покачал головой. На глаза юноши навернулись слёзы, он закрыл лицо ладонями, внутренне уговаривая себя не поддаваться жалости к самому себе, не падать духом, не рыдать.

– Плачь, стони, кричи, умоляй… но я тебя не за этим тайно вывез из Агда. И не для того, чтобы с тобой поболтать и отпустить на все четыре стороны. Ты теперь служишь мне. Считай, что тебя продали со всеми потрохами. И не надейся на помощь Михаэлиса из Кордобы, он не посмеет встать у меня на пути.

Джанно опустил руки и повернул к де Мезьеру своё припухшее от слёз лицо, злобно сверкнув глазами:

– Михаэлис тоже воин, и он не трус! Не смей умалять его достоинства!

Но Готье де Мезьер оставался совершенно спокойным, лишь сверлил его своим прозрачным взглядом, вымораживая и внушая страх:

– Михаэлис совершил преступление против власти короля. Он скрыл, что разыскиваемый нами человек, вор, на самом деле жив. Его следует наказать со всей строгостью и по закону. И если ты так любишь его, как говоришь, то не захочешь, чтобы он пострадал. А значит, ты будешь делать всё, что я тебе прикажу.

– Ну, давай, давай, приказывай! – Джанно обхватил себя руками за плечи, его трясло, он делал резкие вздохи, забывая про выдох, будто ему не хватало воздуха, слёзы свободно лились по щекам.

– Ты теперь как ценный приз: сундук с казной тамплиеров. Или как крепкий меч, дорогое кольцо, расшитый золотом кошель. Владеть тобой в обход других, кто хотел бы это сделать, согласись, весьма почётно. И первое, что я хотел бы утвердить, так это своё сеньориальное право на твой зад.

– И ты туда же? Очередная муха на мёд… – юноша обречённо рассмеялся, но на душе было черно.

– Не очередная. А с сегодняшнего дня единственная, – спокойно ответил де Мезьер.

– Не зарекайся, что единственная! Вдруг я тебя выбешу так сильно, что ты своих солдат позовёшь? А?

– Сладкий пирог приятно разделить с друзьями. Не зарывайся! Спускай штаны, вставай на колени.

– Я тебя ненавижу! Ненавижу! – громко прокричал Джанно, стоя на четвереньках на краю кровати, уткнув мокрое лицо в сложенные ладони, в ожидании, когда слуга короля сделает свое орудие достаточно твердым, чтобы оно сразу сломило сопротивление мышц кольца входа. – Урод! Сволочь! Чтоб у тебя стручок отсох!

– Говори, говори… – умиротворённо подбодрил де Мезьер, уверенно входя в него, но достаточно неумело, причиняя боль, – горячий мой, меня это только распаляет!

Конец первой части.

Вторая часть появится не так быстро: нужно подготовиться, чтобы не «налажать» с исторической фактологией и эмоциями основных героев, которые сейчас оказались разделены без надежды на скорую встречу. Появятся новые персонажи, которые мне нравятся: всегда хотелось прочувствовать их мысли и устремления.

Комментарий к Глава 11. За что дали плащ?

[1] город Орвьето

[2] октябрь-ноябрь 1307 года. 22 ноября вышла папская булла «Pastoralis premintiae», в которой давалось указание об аресте тамплиеров по всему христианскому миру.

========== ЧАСТЬ II. Глава 1. Акколада ==========

– Я не понимаю, что прекрасного вы находите в содомии, – нарушил молчание Готье де Мезьер, аккуратно нарезая ножом куски запечённого мяса, предложив своему пленнику разделить с ним утреннюю трапезу.

Джованни [1] вздрогнул при звуке его голоса и прекратил насильно запихивать в себя кашу напополам с кусками хлеба, которые он отламывал от свежей булки. Есть не хотелось, но памятуя о том, что неизвестно, когда ему ещё предложат пищу, он заставил себя сесть за стол напротив слуги короля и взять в руки ложку.

– Насилие не приносит наслаждения ни насильнику, ни его жертве, – рассеянно проронил он и поднял глаза на слугу короля, осчастливив взглядом, полным презрения.

– Тебе тоже не понравилось? – спросил де Мезьер, поддел кусок мяса кончиком ножа и положил в рот.

Джованни покачал головой и взглянул вниз, на свои руки. Они всё ещё дрожали, выдавая его внутреннее состояние. Он был раздавлен, уничтожен, вымазан черным дёгтем, утоплен с головой в адовом болоте. Внутри болело не только в низу живота, но и в груди, зад полыхал, будто к нему приложили раскалённые угли.

– Зачем ты вообще это сделал, если не знаешь, как? – прошептал он достаточно громко, чтобы Готье его услышал.

– Дело во власти и в подчинении. Я показал, что ты теперь полностью принадлежишь мне, – помедлив, произнёс де Мезьер. – Бери мясо, очень вкусно, – он протянул к его рту острие ножа с нанизанным куском. Джованни осторожно снял его губами. Мяса удавалось попробовать нечасто в его жизни: более того – позапрошлой ночью наступила Пасха, перед которой предписывалось воздержание на много дней. – Нам нужно отправляться в путь. Тебе что-нибудь нужно, пока мы не уехали?

– Скажи дать ведро тёплой воды и бальзам, что мне вчера на раны накладывали.

Слуга короля жестом подозвал к себе трактирного служку и приказал ему как можно быстрее приготовить лохань с горячей водой.

– Ты тоже долго не рассиживайся, – обратился он к Джованни, – на вот, доешь.

Он пододвинул к нему тарелку с тремя оставшимися кусками мяса, а сам встал из-за стола и подошел к соседнему, где их терпеливо дожидались трое его солдат.

Джованни быстро ополоснулся водой в тесной каморке под лестницей, которые хозяева постоялого двора приспособили для этих нужд. «Ублюдок!» – прошептал он, адресуя свои слова де Мезьеру, когда начал пальцами исследовать свой травмированный грубым вторжением анус и накладывать мазь. Юноша был настолько потрясён происходящим, что у него не хватило догадливости остановить рыцаря на полпути и заставить обильно смазать член слюной. А жалобы и стоны о том, что делает больно, де Мезьер просто пропустил мимо ушей, приняв за отговорки. «Михаэлис никогда бы не позволил себе такого совершить! Где же ты? Господь, помоги мне!»

Он вышел из постоялого двора на площадь в сопровождении одного из солдат де Мезьера, где их ждали уже осёдланные лошади. Джованни напряг зрение, пытаясь разглядеть среди рыночной толпы знакомый силуэт, но его попытки оказались тщетны.

– Тебе что-нибудь мягкое на седло положить? – спросил его Гийом, тот солдат де Мезьера, что первым обратил внимание на раны от верёвок на запястьях. Джованни уже знал имена своих спутников: Гийом, Гуго, Жерар. Крепкие воины, тоже родом откуда-то из Нормандии, как и сам Готье де Мезьер. Они выполняли роль телохранителей и охранников, действуя слаженно, как единый организм, соблюдая кем-то предписанный порядок, всегда знающие, что каждый из них должен делать в любой момент. Это и удивляло, и настораживало одновременно: служба подобных людей стоила дорого и была необходима только тем, кто действительно боялся за собственную жизнь.

– Да, спасибо, – ответил Джованни, отмечая еще и проницательность слуг слуги короля. Его охватило чувство стыда: в комнате с де Мезьером они были не одни – с ними незримо присутствовали и эти трое, и сейчас знали обо всём, что там произошло. Юноша еще раз оглядел площадь, задержал взгляд на строящемся донжоне у дворца архиепископа. Это было не единственное, что архиепископ Жиль [2] обрядил в строительные леса: главный городской собор тоже возводился достаточно долго, выступая явным свидетельством неиссякаемости церковной казны.

Через площадь проходила широкая дорога, сложенная из огромных обтёсанных камней ещё в незапамятные времена [3]. Всадники сначала отправились по ней, пересекли мост, но потом свернули вправо, в сторону Тулузы.

Их следующей остановкой был Каркассон. Огромный, величественно возвышающийся замок был виден издалека, но путники не успели достигнуть его затемно, поэтому Гийом зажег факел и ехал впереди, освещая им дорогу. В замке их уже ждали, поэтому сразу провели в приготовленные комнаты и предложили пройти в купальню, чтобы избавиться от дорожной пыли. Две расторопные служанки, ничуть не смущаясь мужской наготы, распределили сброшенную одежду по корзинам, чтобы унести в стирку.

Готье де Мезьер был по телосложению похож на огромную непоколебимую скалу, он возвышался на полголовы над своими солдатами, которые тоже были ему под стать: сильные и тренированные, со шрамами от чужого оружия, что указывало на то, что они не раз побывали в настоящих сражениях. Даже у слуги короля на спине под правой лопаткой Джованни заметил шрам от стрелы или арбалетного болта, еще недавний, багрово-синий, очень контрастирующий с бледной кожей.

– Я в порядке… – пробормотал юноша, краснея, оказавшись главным героем немой сцены: он остался единственным одетым мужчиной в помещении купальни.

– Раздевайся! – приказал де Мезьер, погружаясь в огромную купель с горячей водой, над которой струился пар. Туда же за ним спустились и его солдаты, обсуждая попутно, сколько удовольствия может принести вода тем, кто уже пять дней провёл в седле.

Джованни не нужно было повторять дважды. После второго дня, проведённого верхом на лошади, всё тело ломило от напряжения в мышцах так, что хотелось поскорее растереть его руками и спокойно прилечь. Куда угодно, только чтобы его не трогали. Все присутствующие внимательно изучали каждый клочок его тела, пока он снимал одежду.

– Иди к нам! – Слуга короля сделал приглашающий жест рукой. Им было весело, все четверо смеялись от души, наблюдая, как Джованни, стесняясь собственной наготы, медленно спускается по ступеням на дно купели, а потом замирает, обхватив себя за плечи, и смотрит на всех с недоверием, испытывая страх.

– Бедный ягнёнок пожаловал в гости к стае волков! – заметил Жерар, чем вызвал новый приступ хохота. – Ты что так далеко встал? Подходи ближе! Мы тебя сейчас, такого сладкого, кушать будем.

Джованни заставил себя не обращать внимания на мелкие шутки, коими богат был их воинский язык, погрузился в воду по шею и прикрыл глаза, представляя, как тело расслабляется, тепло обласканное водой.

Служанки появились снова и накрыли стол. В ноздри ударил сладковатый запах поджаренной на вертеле дичи, запечённой рыбы, варёных овощей, свежего хлеба, покрытого зеленоватой ломкой корочкой сыра, острый запах уксуса от солений, а когда женщины наполнили кубки тёмным вином и поднесли гостям, то у Джованни забурчало в животе от предвкушения скорой трапезы.

– Возьми, попробуй, – одна из служанок обратилась к нему, поставив рядом на край купели плоскую тарелку, на которой красовался, источая манящий золотистый сок, запеченный цыплёнок. Джованни одарил ее благодарной улыбкой, взяв из рук кубок с вином, и девушка зарделась, невольно прикрывая ладонью видневшуюся из выреза глубокую ямку между полукружиями груди.

Он пригубил вино, которое оказалось сладким на вкус, и впился зубами в мясо цыплёнка, наслаждаясь, быстро обсасывая тонкие косточки, будто боялся, что у него сейчас отнимут эту восхитительную пищу. Но за ней последовала новая тарелка, наполненная мясом, приправленным овощами, с необычным волнующим запахом, который ему довелось услышать только у лотка торговца пряностями. Рыцари ели и пили вино, обсуждали каких-то своих общих знакомых, любезничали с женщинами и не обращали на своего пленника никакого внимания.

Насытившись, Джованни присел на нижнюю ступень купели, оказавшись по грудь в воде, и на пару вздохов смежил веки, отдаляясь мысленно от гула голосов, окружавших его. Он обратился с мольбой к Богу, чтобы тот послал весточку Михаэлису, успокоил его и рассказал, где сейчас «его Жан», куда он держит путь, удерживаемый своими похитителями. Джованни не желал признавать, что сейчас попал в полную зависимость от Готье де Мезьера, он не понимал, почему тот решил предъявить на него какие-то «сеньориальные права», да ещё таким необычным способом. Он не помнил, что давал какие-либо обеты.

– Джованни, эй, очнись! – кто-то тряс его за плечи. Юноша с трудом очнулся ото сна и был с головой весь мокрый. Гийом склонился над ним, придерживая на весу своими сильными руками. – Ты у нас плавать умеешь? Вина напился и брык! Ушёл под воду, – он усадил его обратно на ступеньку, пытаясь уловить сознание в мутном взгляде.

Позади громко захохотали.

– Моя постельная грелка совсем промокла! – Джованни услышал насмешливый голос де Мезьера и взвился с места, переполняясь гневом. Гийом еле удержал его и повернулся к своим товарищам, осуждающе покачав головой.

– Ну ладно, – смягчился Готье, – не будем пугать парня. Будешь теперь моим личным слугой, – Джованни заставил себя успокоиться, хотя ноздри трепетали, он шумно дышал, злость переполняла его изнутри. – Хотя по сути – это одно и то же, – добавил де Мезьер, с удовлетворением поглядывая, как у юноши подрагивают губы и он теряет способность сдерживать себя.

– Сукин сын! – выдохнул Джованни свою обиду.

– Нужно сказать: спасибо, господин де Мезьер. – Об эту невозмутимую скалу можно было биться головой, спрыгивать с неё вниз в бездонную пропасть, но вызвать ответные эмоции в этих светло-серых глазах было нереально. Его солдаты тоже примолкли. – За каждого следующего «сукина сына» будешь просить прощения губами и ртом. А если это будет случаться слишком часто, то я решу, что тебе это нравится и придумаю другое наказание. А теперь выдохни и повтори.

Джованни до хруста сжал кулаки. Зажмурил глаза, рвано вздохнул, пытаясь урезонить внутри себя то, что так сильно кипело, но не имело возможности вырваться наружу:

– Да, господин де Мезьер, спасибо за оказанную честь, – глухо, но достаточно громко произнёс Джованни, стараясь смотреть перед собой, но не встречаться взглядом со слугой короля, – я постараюсь впредь избегать подобных высказываний вслух. И… – он сделал короткую паузу, – надеюсь, что вы также будете ко мне относиться со всем уважением, – он почувствовал, как Гийом ободряюще сжал свою ладонь, всё ещё лежащую на его плече.

– Я принимаю твои извинения, юный рыцарь, и буду считать, что впредь ты не будешь забывать о куртуазности, которая как раз и отличает рыцаря от простолюдина. Урок закончен.

Джованни вздрогнул, поняв смысл сказанного, и поднял удивлённые глаза на де Мезьера. Но тот был абсолютно серьёзен, называя его рыцарем. В голове опять всё смешалось: если он приносил обеты ради обмана, если кроме старого герба у него ничего нет, то почему де Мезьер при своих людях называет его рыцарем, не считая это шуткой? Но юноша предпочёл промолчать и оставить свои вопросы при себе, чтобы не провоцировать слугу короля на «ещё один урок», который может стать ещё более болезненным.

Служанки принесли длинные куски ткани и помогли рыцарям стереть влагу с тел, потом надели чистые камизы, и если остальным длинные рубашки были впору, то в своей Джованни просто утонул. Потом он, следуя за де Мезьером, прошёл в отведённую слуге короля комнату. Одна из служанок расправила постель, взбив мягкие подушки и отогнув край покрывала. Джованни мрачно наблюдал, как Готье укладывается в кровать, оставляя одну половину свободной.

– Ложись сюда, – он указал рукой на место подле себя. Юноша, стараясь унять дрожь, обошел кровать и осторожно скользнул под одеяло, повернувшись спиной к де Мезьеру. В комнате было прохладно, а постель после купания в тёплой воде вообще показалась ледяной. Каждый из них тихо прошептал молитву перед сном, а рыцарь задул свечу. В комнате воцарилась тишина и темнота. Дрожь в теле Джованни усилилась, а дыхание из почти неслышного стало просто настоящим судорожным сопением.