Текст книги "Ученик палача-2 (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Ты кого представляешь на его месте? – он кивнул в сторону потолка с висящим крюком. – Меня?

– А если и тебя? – ничуть не смутившись, ответил палач. – То что? Помечтать уже не могу?

– Хочешь меня высечь вот так, до крови? А кто же мне каждый вечер перед сном поёт про «дорогое сокровище» и обнимает? Я не понимаю!

Михаэлис заставил его убрать пальцы, сжимающие одежду, и усадил перед собой на стул:

– Жан, ты сводишь меня с ума, но я не могу зайти в наших отношениях дальше объятий и скромных поцелуев. Использовать плеть ты мне запретил. Как еще мне успокоить дрожь и распалённую страсть в собственном теле? Я тебе уже объяснял, что зов собственной плоти могу удовлетворять только особыми способами. Ты согласился, я терпеливо жду, хотя еле сдерживаюсь. В чём сейчас ты меня упрекаешь?

Джанно нахмурился:

– Вот так бить плетьми: это жестоко! Это наказание, а не наслаждение. Будто я чем-то провинился: как вор или насильник.

– Господи, дай мне терпения! – Михаэлис возвел глаза к потолку. – Жан, ты опять всё странно переворачиваешь: я не собираюсь проявлять к тебе жестокость. Ну, возьмём, к примеру, твой бредовый сон, который ты мне рассказывал, где тебя насилует демон. Ты его просмотрел и получил наслаждение. Но это же не значит, что ты при реальной встрече с демоном возжелаешь, чтобы он тебя оттрахал. Мы можем грезить о чём угодно, не стыдясь, но в жизни мы этого никогда не сделаем.

– Но ты по правде хотел бы, если бы мог, высечь меня плетьми? – Джанно всё не мог понять, какую грань может перейти палач, или что он сам может ему позволить с собой сделать.

– Жан, успокойся. Один раз я это уже сделал. Захочешь повторить – я не уверен, что соглашусь. Мне переживаний хватило, но в грёзы мои не лезь, пока не начнёшь исправно выполнять свою часть нашего договора. Понятно? – палач плавно перетёк в ипостась разъярённого дракона.

– Да хоть сейчас! Или ты особый день по полнолунию высчитываешь? [1] – саркастически изогнула бровь флорентийская шлюха.

Дракон шумно дышал, готовясь извергнуть огонь, а шлюха томно облизывалась.

– Вот вы где! – Стефанус появился в дверях. – Обедать пойдёте? Я сегодня ведь последний день. – У дракона опал хвост, шлюха убрала жало. На помощника палача с улыбками смотрели его друзья, готовые зацеловать на прощание.

Вечером Стефанус пригласил их отметить этот знаменательный день в таверне «У моста». Сдерживая волнение, поднялся со своего места, с улыбкой оглядев сидящих напротив, уже не совсем трезвых Джанно и Михаэлиса, произнес слова благодарности:

– Я хочу поблагодарить тебя, Михаэлис, от всей души за то, что разглядел когда-то во мне честного человека, выслушал мою историю и помог устроить жизнь так, как я даже не мог и мечтать. Ты понял, что я запутался: мои грехи детства, когда я впервые украл булку с лотка торговца, потянули за собой еще более тяжкие. И только ты, вместо того, чтобы наказать меня в очередной раз, решил помочь – дал работу, поручился перед семьей девушки, которую я любил и люблю, что я буду достойным мужем. Я уважаю тебя безмерно и восхищаюсь, каждый день поминаю в молитвах, когда радуюсь, наблюдая, как мой сын растёт. И если тебя вдруг решат объявить святым [2], я первый подпишусь под свидетельством о твоей праведной жизни…

Михаэлис поперхнулся, услышав эти слова, откашлялся, ударяя себя по спине между лопаток:

– Давай только посмертно, в этой жизни я еще собираюсь много грешить!

Стефанус ухмыльнулся и обратил своё внимание на Джанно, который бросал удивленные взгляды на них, ошарашенный новостью, что Стефанус когда-то был вором, но потом исправился:

– А с тобой, друг мой, мы познакомились в весьма необычных обстоятельствах. Ты на меня зла не держи за первую встречу. Ты хороший человек, честный, у тебя доброе сердце. Постарайся сделать так, чтобы этот грешник, – он показал на палача пальцем, – был счастлив. Любит он тебя слишком сильно… мне ли не понять – за что… ну, мы тут все понимаем, – Стефанус опустился обратно на своё место.

Джанно почувствовал, как рука Михаэлиса легла ему на колено. Он накрыл ее своей ладонью и стиснул, прижимая к себе еще крепче:

– Спасибо тебе, Стефанус, я не в обиде на тебя. Ты всегда помогал мне, никогда не унижал и не обижал. Мне жаль, что ты нас покидаешь. Тебя будет не хватать. Я буду очень стараться выполнить твоё напутствие, – Джанно понизил голос, – если этот грешник не будет лапать меня прилюдно!

Стефанус расхохотался, давясь пивом, понимая, что под столом идёт нешуточная борьба: Михаэлис пытается отдёрнуть руку, а Джанно не даёт этого сделать.

– Что-то мне подсказывает, Михаэлис, – заявил он, отсмеявшись, – что как только наш малыш обрёл голос, то обнаглел безмерно. Руки ты, оказывается, не в те места кладёшь.

– Ага, – мрачно отозвался палач, оставив свои слабые попытки выдернуть руку, – потом скажет, что член неправильно сую. Стеф, ты не беспокойся, я ему, стервецу, ещё всё припомню.

– И как я напугался! – подёрнул плечами Джанно, почувствовав, как от количества выпитого пива слабость разливается по его телу, а глаза заволакивает пелена.

Прохладный ночной воздух бодрил. Они проводили Стефануса до дома, не избежали встречи с ночной стражей, но их узнали и сразу отпустили. Михаэлис, оказавшись более крепким перед хмельным напитком, крепко сжимая локоть, довёл Джанно до «их» комнаты и заставил сесть на стул:

– Протрезвеешь, сам разденешься, я тебе не нянька, – он снял одежду, оставшись в одной камизе, склонился над тазом, умывая лицо. Джанно сначала внимательно наблюдал за его действиями, но потом вожделение тела одержало верх над разумом, и к моменту, когда Михаэлис насухо вытерся, он уже стоял перед ним полураздетым: с обнаженным торсом, в брэ и со спущенными шоссами, которые зацепились за башмаки и не хотели сниматься, несмотря на яростные попытки.

– Твою мать, Жан, ты чего удумал?

– Хочу тебя!

– Ты пьян!

– Я и трезвым хочу. Сейчас я смелее. Свяжи и трахни меня, наконец! Хватит ходить вокруг, как голодный кот при виде сметаны.

– А если откажусь?

Джанно, полный решимости, опустился на колени, положил ладони на бедра Михаэлиса, томно взглянув снизу вверх:

– От такого поцелуя не отказываются, – член палача был явно согласен с этим любезным предложением.

– Ладно, – согласился Михаэлис, постанывая от удовольствия и наблюдая, как страстно язык юноши скользит по стволу, а губы крепко захватывают и посасывают набухающую мошонку. – А ты всё разрешишь с собой сделать? Даже плетью?

Джанно уже плавился от предвкушения, подобно куску олова, разогретого на жарком огне, крепко ухватив собственный член, водил по нему пальцами, ощущая, как он живо откликается на ласку, и не хотел останавливаться:

– Да делай уже что-нибудь! Ты мне надоел своими вопросами.

Михаэлис резко отстранил его от себя, поднял с пола, заставил сесть на край кровати в той же позе, еще шире разведя в стороны бёдра, повернув к себе спиной. Крепко обернул живот куском материи, чтобы уменьшить трение веревки, которой он стянул запястья юноши сзади и примотал к поясу, не обращая внимание на его упрёки в медлительности. И понеслось. Сочетание ощущений в растраханном заду, распалённой ударами кожи ягодиц, хорошо отдроченного члена, разгоряченного до дрожи низа живота, бешеного стука сердца, искусанных губ, пытавшихся сдерживать стоны, разрывающихся лёгких, насилуемых прерывистыми вздохами, сведённых до боли мышц, ярких точек-светлячков, то и дело вспыхивающих перед замутнённым взором, довело до такой степени наслаждения, что Джанно перестал чувствовать, слышать и видеть окружающий мир и собственное тело, пребывая в экстазе [3].

Когда же он «вернулся», то Михаэлис, в равной степени получивший удовлетворение своим собственным страстям, лежал рядом, бесцельно выводя пальцем узоры на животе, обильно залитом спермой.

– Это было… – прошептал Джанно.

– Божественно? Не богохульствуй! Просто совершенно! Я же говорил, что мы оба сможем получить то, в чём нуждаемся, в высшей степени, и оказался прав.

– Да, – согласился юноша, с трудом переворачиваясь на живот и подминая под себя подушку, подставляя натруженные ягодицы под прохладный воздух, – но ты знал, потому что лекарь, замечаешь то, что не видят другие, и можешь этим управлять. Как думаешь, мы сможем сейчас доползти до купальни и не сойти за местных шлюх?

– У тебя ещё есть силы ползти? – с сомнением поглядел на него Михаэлис. – Просто поставь пару вёдер воды на огонь в охранницкой.

– Если доберусь до колодца, то обязательно поставлю. Ты меня чем-нибудь полечишь? – жалобно попросил Джанно. – Заодно и начнёшь рассказывать, что и к чему.

Поначалу искусство лекаря давалось намного легче, чем искусство палача: его учитель начал с изучения тела – как чувствует кожа, сжимаются и разжимаются мышцы, работают суставы, где проходят между ними протоки крови, стучит сердце, вливается внутрь воздух. Все, о чём он рассказывал, ощупывалось на собственном теле и на теле Михаэлиса, слушалось, сгибалось и разгибалось. Но наука о том, как же человек получает наслаждение и познает, что такое боль, стала неизменной прелюдией к их отношениям. Преград в виде недосказанности и недомолвок уже не вставало, а соперничество в виде подначивания внутреннего «дракона» Михаэлиса внутренней «флорентийской шлюхой» его ученика только распаляло страсти.

Свои новые знания лекаря Джанно испытывал на заключённых. Так, ему удалось избавить пару паломников, которые возвращались обратно через Агд от святого Иакова, но показались подозрительными городской страже из-за отсутствия при них писем [4], от язв на ногах, а давнего своего знакомца Петра – от мучительного удушливого кашля. За это он удостоился обещания, что ни один представитель их разбойничьего ремесла, что промышляет в окрестностях Агда, не посмеет причинить Жану из Совьян обиду.

Вот так медленно приближался день праздника Рождества, когда знакомую Джанно Аларассис должны были выпустить из заключения.

Комментарий к Глава 8. Дракон и шлюха

[1] по полнолунию обычно высчитывают день Пасхи и прочие праздничные дни, которые следуют за ней.

[2] virtus morum, virtus signorum – оформившиеся в XIII веке критерии святости.

[3] в понятиях людей того времени, исключительно религиозный термин. Считалось, что этого состояния можно достичь длительной молитвой, созерцанием и размышлениями о страстях.

[4] паломники получали особые грамоты от местных церковных властей о посещении того или иного города по пути следования к св. Иакову де Компостелла.

========== Глава 9. Незнакомцы ==========

Петрона сама приехала забирать свою дочь из тюрьмы. Джанно был несказанно рад вновь обнять ее и расцеловать. В Совьяне дела шли хорошо, управляться с хозяйством ей теперь помогал соседский мальчик, нанятый Михаэлисом и поддерживаемый финансово Джанно. Щели в коровнике, о которых так беспокоился «их Жан», заделали соседи в качестве подарка еще к осенним праздникам урожая.

Аларассис плакала, прощаясь, и не хотела выпускать Джанно из своих объятий, наверно, в сотый раз благодаря за помощь. Тот раскраснелся от стыда, пребывая в благостном состоянии души: воспоминания о доме в Совьяне ласкали тёплой и нежной волной, заставляя вспоминать о запахе свежеиспечённого хлеба, вкусе с любовью выделанного сыра, звуке надоенного молока, льющегося из ведра в глиняный кувшин. В Агде жизнь была наполнена страстями, а там, в Совьяне, – умиротворённым спокойствием.

Джанно долго стоял на мосту, прощаясь с исчезающим за поворотом возком, уносившим воспоминания прочь, погружённый в собственные мысли. Мимо него медленно, будто двигаясь в вязком киселе, проходили люди, празднично одетые, с площадей слышалась музыка, повозки везли пузатые бочки с вином и пивом, но он их будто не замечал, сосредоточенно бредя по улице в сторону тюрьмы. Не заметил, как перед ним появилась лошадь, резкий толчок отбросил его в сторону, шапка упала прямо в грязь мостовой, его подхватили чьи-то руки и хорошенько встряхнули:

– Ты чего под копыта лезешь? – спросил его незнакомец. Они проводили взглядом всадника, выезжающего за городские ворота. Мужчина выпустил его из рук и начал протягивать шапку, одновременно пытаясь стряхнуть с неё уличную грязь. – Меня Антуан зовут. А тебя?

– Жан, – Джанно уставился на мужчину, не понимая до конца, что же произошло. Антуан был чуть выше его ростом, сухощав и жилист, вся видимая кожа была покрыта тёмным загаром. В каштановых волосах серебрились пряди поседевших волос, над переносицей залегали две длинные морщинки, темные глаза смотрели насмешливо и изучающе. Незнакомец широко и дружелюбно улыбался, не говоря ни слова, но продолжал удерживать Джанно за рукав. Наконец он спросил:

– Ты местный?

– Да, – от незнакомца веяло теплом, он чем-то вызывал доверие, располагая к себе.

– А я – ваш гость! Я проводник, вожу паломников до Компостеллы и обратно. Знаю все пути, люблю гостить в разных городах, знакомиться с людьми. Давай выпьем, я угощаю!

– Ой, нет! Простите, но меня ждут дела, – начал вяло отбрыкиваться Джанно, праздничные люди вокруг стали реальными и вспомнились праздники в Совьяне и Сериньяне, как там было весело.

– В такие дни дела подождут. Не убегут, если им ноги пообрывать. Пойдём, у вас тут таверна есть, просто загляденье! Наверно, уже полгорода там сидит, и пиво вкусное, прямо такое холодненькое, из подвала, темноватое, и так густо пенится, что прямо тает во рту, а какой медвяный вкус… – разглагольствования о всех прелестях местного хмельного напитка продолжались, пока Антуан не завел покорного его воле Джанно в пивную «Приют апостола» и не подвёл к высокому свободному столу в уголке.

Людей было много, они сидели за длинными столами, толпились у стойки рядом с хозяином или стояли рядом, прижавшись из-за тесноты друг к другу, оставив между собой место только чтобы поднять и опустить кружку.

Антуан помахал кому-то рукой. К ним протиснулся светловолосый парень, одетый как щёголь.

– Это мой друг, Луциано. Знакомься, это Жан! – Парень протянул Джанно руку для рукопожатия и сильно стиснул его ладонь, но быстро отпустил. Джанно готов был поклясться, что уже где-то его видел, только не помнил где. – Он из Флоренции, – добавил Антуан, дружески похлопывая парня по плечу. «Вот незадача! Главное, не выдать себя, что знаю его язык», – с досадой подумал Джанно, но Антуан уже протягивал ему кружку с пивом. Слуга таверны сразу принёс три кружки, хотя они с Антуаном ещё не успели ничего заказать:

– За встречу! – провозгласил Антуан, поощряя всех попробовать хмельного напитка. – Вкусно у вас тут варят, – на его губах застыла белая пена. – Рассказывай, Жан, где тут в городе можно хорошо отдохнуть веселым друзьям и сытно поесть? – он подмигнул.

– Ты о шлюхах? – напрямую спросил Джанно, прекрасно поняв намёк.

– О них, родимых, – со смешком ответил его новый знакомый.

– Ну, мне как-то неудобно говорить… – Джанно вдруг вспомнил, что Жану из Совьян не пристало обсуждать прелести продажных женщин, тем более перечислять городские заведения, где их можно найти. Он постарался перевести разговор в другое русло: – У нас тут стараются блюсти нравственность. Город маленький. Наверно, в других местах не так…

– Да брось ты… – Антуан похлопал и его по плечу, – во всех городах они есть, я, например, прекрасно знаю марсельских!

– Ой ли? – подхватил Луциано, прихлебывая из кружки. – Еще скажи, что не только с лица, но и с тыла! А ты чего покраснел, Жан?

Джанно удивленно вылупил на него глаза. Вот он уж точно не краснел при слове «шлюха»:

– С чего ты взял?

– Значит, пиво забористое, – невозмутимо ответил Луциано и слегка ударил по боку его кружки своей, – на здоровье!

– Так где же нам развлечься? – продолжал допытываться Антуан.

Джанно смилостивился:

– Вы где остановились?

– «У Моста». Но там всё как-то благообразно.

– А нужно в «Красного оленя» зайти, за рыночной площадью, и хозяина поспрашивать. Но только как стемнеет.

– Поможешь? – заговорщицки понизив голос, спросил Антуан.

– Я? – Джанно удивленно пожал плечами. – Моё дело подсказать, а дальше вы сами, уже взрослые. Опыт есть, судя по разговорам.

– Да ты не понял… – Луциано панибратски положил ему руку на плечо, но сразу отдернул, встретившись с взглядом, полным закипающего гнева. – Извини, больше не буду! Я как-то привык с друзьями обниматься…

– Извини его, брат, – Антуан бросился спасать положение, – у этого знойного и смазливого флорентийца на родине так принято: если сразу не осадить, то после пары кружек доброго эля он тебя не только всего облапает, но и расцелует во все места. Верно говорю, Луций?

Тот вздохнул, только смешно бровями повёл и облизнулся:

– Ох, верно! Всё забываю, где нахожусь! – Он взглянул на дно своей опустевшей кружки. – Давайте еще выпьем, теперь я угощаю, – Луциано поспешно отошел в сторону барной стойки. А Антуан опять завладел вниманием Джанно.

– Забыл у тебя спросить, а ты здесь в городе, чем занимаешься? Про себя я уже всё рассказал еще при встрече. Мне интересно!

«Людей пытаю и мучаю. Палачу помогаю», – открыл было рот Джанно, но вовремя прихлопнул: с одной стороны, хотелось напугать, чтобы больше не лезли со своими обжиманиями, с другой стороны, люди, вроде, открытые и честные, даже вызывают симпатию.

– Писарь я, при городском совете.

– Ух ты! – восхитился Антуан и с нескрываемым интересом, потирая подбородок, как-то по-новому начал рассматривать Джанно. – И грамоту хорошо знаешь, и читать умеешь?

– Да.

– Ну, ты… талантливый. Я всё думал, что монахи да богатеи грамоту знают, а ты вроде как простолюдин… Да? Как так получилось, расскажи!

– Учителя хорошие, – уклончиво ответил Джанно, стараясь опять не ступить на скользкий путь откровений, тем более, что одну кружку пива он уже опустошил, а вторая неминуемо приближалась в руках довольного собой Луциано.

– Я еще жареный сыр заказал, сейчас принесут, – произнес флорентиец, ставя налитые доверху бурлящей вкусной пеной кружки. – Не заскучали тут без меня? – и, высунув язык, принялся тщательно слизывать пену с ободка своей кружки. Джанно невольно сглотнул: зрелище было каким-то странно волнующим, возбуждающим. Луциано поймал его взгляд, улыбнулся, но не прекратил свою забаву. Он размазал пушистую пену по губам, а потом облизнулся, стирая начисто следы. – Нравится?

Джанно смерил его оценивающим взглядом. «Очень умело!» Но постарался не выходить из образа не сведущего ничего в науке любви Жана:

– Вкусная пена?

– Попробуй так, тебе тоже понравится.

– Не-е… я так не умею! Язык короток, – Джанно посмотрел на него в упор. Длинные волосы хорошо расчесаны, брови выровнены, ресницы длинные, лицо чисто выбрито, ухо проколото, но без серьги, губы чувственные – ну просто красавец.

– А ты губами, будто… девушку целуешь, – без тени смущения выдал свой совет Луциано, продолжая игриво сверлить его глазами.

– Если бы я так здесь девушек целовал, меня бы их отцы побили, – Джанно опустил взгляд на его пальцы. Да, о руках Луциано заботился: они были мягкими, ухоженными. «Флорентийская шлюха», – чётко сложилось в голове. «Он меня соблазняет?» Джанно захотелось рассмеяться.

– А за юношей здесь тоже отцы бьют? – разговор уже зашел слишком далеко на полусмыслах и полунамёках. Антуан дернул Луциано за край куртки:

– Ну, прекрати! Еще раз прошу прощения за своего друга, этот негодник уже набрался и начал развлекаться.

Джанно повернулся к Антуану – вот с ним точно всё было в порядке: краснобай и любитель женщин. «Откуда эта парочка подобралась на мою голову?» Захотелось вежливо допить пиво и вернуться домой:

– За юношей морды бьют их друзья, – слова были произнесены слишком чётко, и Луциано, поняв их смысл, как-то подобрался и сразу успокоился. Джанно повернулся к своему другому собеседнику. – Ты прав, Антуан, давайте просто поговорим, например, о том, что происходит в дальних странах и городах. Мне интересно. Новости к нам в Агд почти не доходят.

– Да что там рассказывать? – пожал плечами Антуан. – Вот, церковники, говорят, большой Собор [1] готовят с самим понтификом во главе. Чует моё сердце, осудят они храмовников! Вон как за ереси взялись: в начале лета в Париже еретичку одну сожгли [2]. Сейчас многие на странных разговорах истинную веру теряют: всё царствия Святого Духа ждут…

– И конца времен? – подсказал Джанно.

– Это уж само собой! – Антуан поднял свою кружку. – На здоровье, и чтобы сила у нас мужская была такой же крепкой, как и вера. И в мошне позвякивало…

– Проводникам сейчас хорошо платят?

– Ну, пока холодно и снег в горах лежит, мы не водим, зачем яйца зазря морозить? А как солнышко начнет припекать, так сразу верующие и потянутся: кто свои грехи отмаливать, кто чужие, а кто и вообще – чтобы кресты сняли [3]. Столько я уже этих еретиков перевидал, но дело идет хорошо: я столько святых мест посетил, не счесть! Давно сам святым мог бы стать!

Луциано глумливо хохотнул.

– Хватит ржать! Я людям помогаю. Без меня они бы дальше своего прихода нос побоялись высунуть, а тут такие красоты: сначала горы, потом океан, за которым Бездна. Считай, я их на край мира отвожу, чтобы они просветлились и от грехов очистились! Жан, – Антуан заглянул ему в лицо посоловевшими глазами. Джанно уже набрался не меньше. – Пошли с нами, как потеплеет, а? Я тебе такое покажу…

– Антуан, – встрял Луциано, – да хватит уже парню голову морочить! Ты давеча к служанке в таверне так приставал, а потом ей до утра свои красоты показывал. Жан тебе не баба!

– Эх, Луций, Луций, что же ты мне всё дело своим длинным языком портишь, – вздохнул Антуан, – пошли уже, как ты сказал? Красный олень?

– Я провожу, – согласился Джанно. За окнами пивной уже было совсем темно.

Сдав двух денежных клиентов прямо в руки хозяину «Красного оленя», Джанно, слегка пошатываясь, без приключений добрался до двери городской тюрьмы. Правда, новые друзья не преминули его на прощание пообжимать в крепких объятиях, но в целом вечер был необычным: Джанно еще ни разу столько не выпивал пива за всю жизнь, что помнил. Теперь по телу была разлита приятная теплая истома, мысли плыли медленно – но ни одну не удавалось поймать. Он долго стоял перед дверью, пытаясь ключом найти замочную скважину. Но дверь отворилась сама, и Михаэлис втянул его внутрь:

– Молодец какой… – от Джанно разило пивом, оно же и плескалось в глазах по самый верх.

– Я тебя люблю! – юноша кивнул в подтверждение и расслабленно повис на руках Михаэлиса. – И никто мне больше не нужен, никакие красоты мира. Ни горы. Ни океан.

Комментарий к Глава 9. Незнакомцы

[1] Вьенский собор откроется в 1311 году.

[2] речь о Маргарите Поретанской.

[3] ношение крестов желтого цвета из ткани на одежде было одним из наказаний за ересь.

========== Глава 10. Похищение ==========

В тот день весьма довольный собой и раскрасневшийся после болтовни с Арнальдой, Джанно вышел из цирюльни на залитую солнцем улицу. Остановился у входа, щурясь от яркого света, наслаждаясь его тёплыми и ласкающими прикосновениями к коже, уже привыкшей за зиму к внезапным, пробирающим до костей дуновениям холодного зимнего ветра или ледяным каплям дождя. Год минул с тех пор, как он впервые оказался в этом городе, а вчера зацвел миндаль, покрыв низкие холмы, спускающиеся к морскому берегу, розово-белой пеной.

Внезапно чья-то тень загородила лучи теплого весеннего солнышка. Юноша открыл глаза. Перед ним почти вплотную стоял, возвышаясь, Готье де Мезьер. Рядом, по обе стороны, внезапно появились двое мужчин крепкого телосложения, подхватившие Джанно за локти. Это был конец. Спину захолодило от страха, тело откликнулось мелкой дрожью. Серые, почти прозрачные глаза де Мезьера изучали его недолго – пока двое его подручных связывали спереди запястья, потом весь обзор загородил плотный мешок, надетый на голову. Его повели в сторону рыночной площади, там помогли забраться на лошадь, вдели ноги в стремена, привязали за пояс к седлу. Он слышал, как всадники быстро тронулись, проехав мимо торговых рядов, миновали собор святого Этьена и выехали из города по мосту через реку по направлению к Безье.

Джанно был настолько парализован страхом перед слугой короля, что ему даже не пришло в голову оказать сопротивление, а потом, когда кони поскакали рысью по проселочной дороге, уже было не до того. Часа через два всадники сбросили темп езды и вскоре остановились на отдых, дали напиться и облегчиться своему пленнику, порядком наглотавшемуся дорожной пыли и отбившему себе зад. Но мешок с головы не сняли. Джанно хранил молчание, только запретил себе раскисать раньше, чем де Мезьер даст объяснение похищению и своим дальнейшим планам. «Только не паниковать!» Его опять затрясло от страха перед неизвестностью, на глаза навернулись слёзы.

Без сомнения, этот рыцарь уже знал, что почивший по свидетельствам и осужденный посмертно Джованни Мональдески оказался живым и здоровым, вот только поверит ли де Мезьер, что тот потерял память? «А как же Михаэлис?» При мысли о нем у Джанно защемило сердце, и он представил, как его друг мечется в поисках по Агду, спрашивая прохожих. Неужели никто не заметил его похищения, или де Мезьер всё предусмотрел, сразу надев мешок на голову? Арнальда не могла не увидеть, успокаивал себя юноша, она всегда украдкой выходит из цирюльни, провожая глазами его спину.

Дальнейший путь оказался менее тяжёлым. До наступления темноты они прибыли в Нарбонну и остановились на постоялом дворе. Джанно, растерявшего все свои физические и душевные силы за этот день, осторожно спустили с лошади, поддерживая за плечи с двух сторон, повели по лестнице наверх, посадили на пол и оставили на время, пока заносили внутрь свою поклажу. Только когда принесли миску с похлебкой, его освободили от веревок и сняли мешок с головы, дав возможность оглядеться. В центре комнаты стояла кровать, украшенная балдахином, видимо, для самого де Мезьера, трое его воинов расстелили тюфяки на полу, подготовив один и для Джанно.

Юноша ел жадно, давясь предложенной пищей, пока остальные, включая де Мезьера, обсуждали, что им заказать поесть на ужин: крольчатину или мясо молодого бычка, потому что боялись отравления и не хотели принимать уже приготовленные блюда. Судя по тому, что Джанно еще не умер, то похлёбку тоже стоило попробовать. Он отдал обратно одному из своих стражей миску и дочиста облизанную ложку, тот, принимая, задержал свой взгляд на его запястьях: они были стерты в кровь. Слуга короля дал указание перевязать, чем неслыханно обрадовал: это означало, что о своём пленнике он заботится и даже разрешает облегчиться не под себя, а в специальный горшок. Раны были смазаны бальзамом, вокруг запястий намотаны чистые тряпицы, но это не помешало похитителям снова связать юноше руки, но уже за спиной, стянуть веревками лодыжки и уложить на живот, отдав приказ: «Спать!». Потом они все вышли из комнаты, заперев дверь на ключ.

И Джанно действительно заснул: видно, его разум, оберегая от всего пережитого волнения, заставил смежить веки и провалиться в сон без сновидений. Он пробудился не до конца, когда довольные едой и выпивкой солдаты вернулись и завалились сами спать, предварительно – и очень милосердно – развязав веревки, давая желанную свободу его телу, чтобы улечься поудобнее. Даже плащом прикрыли от ночного холода. «Обо мне заботятся», – еще раз повторил свою мысль Джанно, успокаиваясь.

Рано утром Джанно резко подняли с двух сторон, встряхнули и поставили на ноги. С трудом продрав глаза, он увидел, что господин де Мезьер широко распахнул ставни на окнах, а потом вернулся к уже застеленной кровати и присел на нее, прямо перед юношей:

– Я хочу тебя осмотреть, – заявил слуга короля. – Ты сам разденешься или мне попросить солдат?

Джанно судорожно сглотнул, не понимая, что именно хочет де Мезьер, и осторожно спросил:

– Полностью? – Тот кивнул. – Тогда пусть выйдут.

Как только дверь закрылась, юноша начал медленно раздеваться, поеживаясь от утреннего холода, веявшего в окна. Он снял верхнюю тунику и камизу, оставшись обнаженным по пояс, потом, под неотрывным взглядом де Мезьера, все остальное:

– Что дальше?

– Протяни ладони ко мне. – Он внимательно осмотрел их и повернул тыльной частью: – Здесь вбили гвозди по приказу инквизитора? – Джанно кивнул, он стоял слишком близко, так, что слуга короля, при желании, мог бы спокойно обхватить его член губами и отсосать. Но такое слуге короля вживую предлагать было опасно для жизни. Только в мыслях.

– Ты меня не бойся, – продолжил де Мезьер, – мы с тобой встречались один раз, в Агде, но я всё о тебе знаю. Всегда хотелось посмотреть на красивую шлюху, привезенную из Марселя, – Джанно вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и вопросительно поглядел на слугу короля, тот заставил его сделать шаг назад. «Из Марселя? Так вот что это за портовый город!» – Шрамы на груди вижу. А вот это что-то новое, – он ткнул пальцем в шрам от ножа. – Уже пытались убить?

– Да. Прошлой осенью. «Уже пытались? Значит, еще попытаются?»

– Левую ногу согни в колене и подними. – Де Мезьер коснулся пальцами шрамов. – Так, это тоже всё совпадает. Спиной повернись! Волосы приподними! – Он встал сзади, замолк на некоторое время, изучая спину Джанно. Нанизанные на пальцы кольца были холодными и заставляли вздрагивать каждый раз от прикосновений рук де Мезьера. – Есть разные, накладываются друг на друга. Объяснишь?

Юноша повернул голову назад вполоборота. Робость ушла и на ее место неожиданно вернулась наглая «флорентийская шлюха»:

– Мне нравится боль во всех ее проявлениях. Почему бы иногда не подставиться под кнут? Так хорошо согревает! – он явно намекал на то, что не пора ли одеться, потому что уже начал подмерзать и слегка пританцовывать на месте.

– Понятно. На содомию проверять будем? – Джанно вздрогнул, а де Мезьер неожиданно хохотнул у него за спиной, чем поверг в легкий шок: таких эмоций от него юноша не ожидал.

– Так ведь… господа инквизиторы уже проверяли… Установили, – осторожно ответил он.

Слуга короля сел обратно на кровать и ощупал ягодицы Джанно. Сильно сжав, раздвинул обе половинки:

– И с тех пор ничего не изменилось, – подытожил да Мезьер. – Будем считать, что каждый выживает, как может. Да, Джованни, нам еще предстоит долгий и серьезный разговор.

– Э-э… так я вам голый больше не нужен ни для каких целей?

– Каких именно? – де Мезьер продолжал оглаживать его зад.

– Таких, для чего привезли «красивую шлюху из Марселя», на которую вы хотели посмотреть. Только посмотреть? Я правильно понял? Мне можно одеться? – он обхватил себя руками за плечи, растирая застывшие мышцы.

– Ставни прикрой! – последовал новый приказ, который Джанно выполнил с облегчением: движения согревали. Но де Мезьер поманил его рукой и заставил встать обратно перед собой. – Ты, маленький засранец, некстати потерявший память, тебе мало? На колени! – слуга короля потер ладонью набухший бугор под гульфиком.