Текст книги "Ученик палача-2 (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Время от времени папа Иоанн XXII доверял ему миротворческие миссии в Верхней Италии, в 1317-1318 гг. во Фландрии. В награду за верную службу Бернард Ги получает должность епископа города Туй в Галисии (26 августа 1323 г.) и продолжает добросовестно выполнять там обязанности инквизитора до 24 июля 1324 г., потом в городе Лодева (департамент Эро, Лангедок, Франция).

Его труд «Наставление инквизиторам» (Practica officii Inquisitionis heretice pravitalis) был создан исключительно для тех, кто выполнял обязанности инквизиторов, и содержит сведения о ересях, распространенных в древней церковной провинции Нарбонна: Тулузе, Каркассоне, Альби, Агде, Безье, Лодеве, Ниме и других окрестных диоцезах.

В современной обработке опубликованная книга разделена на пять частей. Первая содержит 38 правовых формул, касающихся вызова в суд и поимки еретиков. Во второй – содержатся 46 глав о помиловании и смягчении наказания за проступки, основные наставления, которые должен прочесть инквизитор. Третья часть состоит из 47 глав с воспроизведенными изречениями самих проповедей. Четвертая глава посвящена кратким и полезным поучениям к инквизиторам – правовым аспектам их деятельности, основанным на высказываниях юристов, апостольских постановлениях и извлечениях из Сorpus juris canonici. Пятая часть – единственная, которая была в настоящее время восстановлена полностью из отрывков трудов Бернарда Ги. Она озаглавлена «Способ, искусство и процедура изыскания и допроса еретиков, верующих и им сочувствующих последователей».

«Наставление инквизиторам» была написана примерно с августа 1309 г. по июнь 1322 г., но не позднее июля 1321 г.

***

Как только дверь в келью отца Бернарда закрылась позади него, Джанно охватила дрожь, природу которой он так и не мог понять. Он поискал глазами в длинном коридоре галереи с маленькими оконцами, выходящими на внутренний двор, и заметил Гийома, присевшего на каменной скамье в одной из ниш. Тот его ждал, как верный пёс, выполняя приказ своего хозяина не выпускать Джованни из виду ни при каких обстоятельствах.

– Почему так долго? – удивился нормандец. – У нас есть час до обеда, чтобы всё тут осмотреть. Отец Бернард сказал что-нибудь о наших с тобой занятиях?

– Да, – устало откликнулся Джованни и присел на скамью рядом, полузакрыв глаза. Казалось, что его, еще не оправившегося после беспокойного сна ночью, сейчас выжали как лимон, выпив все жизненные соки. Упоминание Гийомом скорого обеда не вселило радости, очень хотелось спать. Пускай даже так, как им теперь предписано внутренним уставом: прощайте, мягкая кровать и даже тюфячок, набитый соломой, теперь под спиной голая доска, поставленная на ножки, на которую для мягкости можно положить свернутый монашеский плащ; прощай, подушка, набитая пером, на смену тебе пришла другая – с зерновой шелухой; прощай, стёганое одеяло, ласкающее голое тело шелковистой мягкостью, спасающее от ночного холода, теперь это кусок шерстяной ткани, настолько тонкий, что едва удерживает тепло, поэтому и спать под ним возможно только в рясе и камизе под ней, поджимая ноги под себя. – Разрешил занятия утром и вечером по часу. Но хочу сказать, если Готье твой разлюбезный и хотел нас наказать, то он это сделал. Я не мог заснуть всю прошлую ночь: вроде спишь, глаз открыть не можешь, холодно, а встать и растереть руки-ноги сил нет.

– Чего ко мне не пришел? – Гийом спал от него не далеко – на расстоянии вытянутой руки, но сном безмятежным, как у младенца.

– Будить не хотел. К тому же доски такие узкие, мы бы не поместились.

– А мы их сдвинем! Если бы я раньше знал, что…

– Как сдвинем? – оторопело воззрился на него Джованни. – А что скажет братия? Нас за содомию из монастыря выгонят!

– Не выгонят! – Гийом улыбнулся его словам. – Если ты громко пыхтеть не будешь! Или стонать. – Он приобнял его за пояс и погладил ладонью по рёбрам.

– Это я пыхчу? – возмутился Джованни. – Я вообще только о праведной жизни и думаю. Это ты меня смущаешь и на грех подбиваешь своими руками беспокойными!

– Успокойся, – мягко призвал Гийом, – никто тут следить за нашими нравами не собирается. Более того, мы здесь мирские гости, вот, видишь, получили разрешение упражняться на заднем дворе. Оружия сюда приносить нельзя, но будем сражаться палками, чтобы мышцы наши не стали дряблыми, поскольку какой-либо работы в монастыре от нас не ждут. Я уже с ума схожу от того, что не знаю, чем себя занять.

– Кровать неудобная: слишком жесткая, нормально не погрешишь. Понимаю, – съязвил Джованни. – Отец Бернард сказал, что ждет нас после трапезы и дневного отдыха в скриптории. Обещал чем-то занять.

– Тебя! – Многозначительно ответил Гийом, – а мне только и дело, что рядом сидеть.

– Погрезишь, например, о Готье! – Джованни ухмыльнулся. – Святой отец как прикажет ноги скрестить и руки положить на колени, так у него и не забалуешь. Ладно, пойдём обратно в нашу келью кровати сдвигать, а то меня в дрожь бросает, как вижу фигуру в доминиканском облачении. – Мимо них важно прошествовали два брата в полном молчании, даже не повернув головы в сторону юношей. – Ты уже спускался вниз, во двор?

– Я его еще раньше весь осмотрел, не в первый раз прихожу вместе с господином де Мезьером. Двор у монастыря огорожен высоким каменным забором…

Монастырь располагался на достаточно большой по меркам города территории. Там, где его ограда смыкалась с площадью и перекрестьем улиц, стояла огромная каменная церковь в строительных лесах, поражающая своей вышиной и архитектурным исполнением даже умы современности. К строительству примыкали два длинных двухэтажных здания, сомкнутые буквой Г и образующие внутренний двор обители [1], в котором росли низкие кусты и стояли каменные скамьи, располагающие к созерцательному труду. Скрипторий располагался в здании, примыкающем к церкви, а кельи – в этом и в соседнем здании. Трапезная и хозяйственные постройки были разнесены по территории, основную часть которой занимал сад и огород. Задние ворота находились за хозяйственными постройками, на дальнем конце от собора и келий.

Келья была маленькой и узкой, хотя для молитвенных бдений особого пространства и не требовалось, тем более, что в ней были оборудованы два ложа вместо одного. Посередине стены, обращенной ко входу, было узкое окно, под ним стоял стол для письма с единственным стулом, по обе стороны стола – две неширокие лежанки у боковых стен, а у входа еще оставалось немного пространства для еще пары табуретов, поставленных за лежанками. На одной из стен так и оставалось висеть нетронутым распятие. К двери же Гийом в первый же вечер приспособил крюк, чтобы запирать ее изнутри.

– Увы, Иньор в их полной власти! [2] – процитировал Джованни слова неизвестного поэта из известной в народе песни о любвеобильности юного рыцаря, за что он был жестоко наказан рогатыми мужьями.

– Мне спокойней будет, – ответил Гийом.

Жизнь в монастыре начиналась до рассвета и заканчивалась с закатом дня, только громкий перезвон колокола отмечал часы, которые братия должна была провести в бдении или молитве.

Приняв пищу земную под монотонный голос чтеца в трапезной, они опять вернулись в келью, где Джованни рухнул на жесткую лежанку совершенно обессиленный и удрученный осознанием того, что будто опять попал в унылую тюрьму, вяло отбрыкиваясь от страстного Гийома, который вкусив плода запретной любви, никак не мог остановиться в своих поцелуях и ласковых поглаживаниях, которые его, по всей видимости, удовлетворяли больше, чем само соитие.

– Начнём с того, дети мои, что вы мне нужны как слушатели, – отец Бернард сидел за письменным столом перед огромной раскрытой книгой Евангелия и задумчиво перебирал страницы. – Ведь за складностью речи скрывается и складность строк, ибо написанное один раз не должно быть изменено и переделано многократно. Поэтому, Джованни, в руках твоих дощечка и стило, – Джованни скрипнул табуретом и убрал ноги под себя, окинув недовольным взглядом Гийома: желание-то он распалил, а что дальше? Вот теперь и приходится сидеть перед внимательным взглядом инквизитора, прижимая дощечку к животу, когда твой друг испытывает только наслаждение, сидя с ангельски-умиротворенным лицом, являя безмерную покорность и послушание, хотя безмолвно внутри себя цитирует на все лады: «Скукота! Скукотища!». – И ты запишешь на ней основные главы моего повествования.

– В основе искренних стремлений верующих наших, наполненных любовью к Господу, внезапно появилась «бедность». Не желание благих дел, не праведная жизнь, не исполнение заповедей, а именно – бедность. Именно она является противоположностью алчности и корыстолюбию, но бедность и уничижительность стали восприниматься как высшее деяние на пути в Рай. Если нет у нас богатств, нет пищи, нет крыши над головой, нет личной собственности, то это вдруг стало настолько важным, что отвратило людей от труда и семьи. Они стали подражать апостолам. С одной стороны, это желание похвально, но с другой, если все станут бедными, то кто же останется при этом богатым? Ведь голодный желудок, как известно, побуждает зависть к тому, кто сыт. Ты когда-нибудь голодал, Джованни?

– Не раз, святой отец, – юноша поднял голову, замирая завороженно под взглядом инквизитора.

– А что ты делал, чтобы добыть кусок хлеба?

– Работал. – Джованни смутился, вспомнив, как именно он работал большую часть своей жизни, но заставил себя мысленно вернуться в Совьян. – Следил за животными, рыхлил землю, собирал плоды.

– Правильно! Молодец! – подхватил его мысль отец Бернард. – Но ты не воровал, не отнимал, не просил ежедневно милостыню и гневно не обличал тех, кто работает, поэтому и наедается всласть. А монахи и священники работают?

– Да, – кивнул Джованни, напрягаясь внутри, ибо с этого времени перестал понимать, что именно хочет услышать от него инквизитор. – У вас прекрасный сад.

– И сад, и монастырь, и собор, который мы строим, всё это создаётся для служения Господу, а не для греха чревоугодия, поэтому мы и говорим, что мы бедны и умеренны, но другим может показаться, что мы богаты и праздны. Здесь и кроется то, что называется ересью по отношению к Римской церкви: ее обличают, что она чрезмерно богата и стяжательна, а значит, греховна, и следует, по мнению еретиков, сделать ее бедной, вернувшись к истокам, когда Сын только начал свою проповедь. Они не понимают, что всё это, – он красноречиво развёл руками, – нам не принадлежит. Даже понтифик после своей смерти отправляется к Господу голым, без одежд [3].

Тех, кто в наше время полностью исключил из своей жизни денежные отношения, живет на подаяние и странствует – много, но, если он порицает при этом Римскую церковь и ее святыни, значит, впадает в ересь. Братьев миноритов можно назвать истинными «подражателями» апостолов с идеями о бедности, но на это они получили разрешение Священного престола и никогда не вступают с ним в противоречие. Только спиритуалы, группа внутри францисканцев, не желают подчиняться, но мы с ними боремся, убеждаем [4].

Но часто такие нестойкие души ищут своего учителя или духовного наставника, человека корыстного и властолюбивого. Он может следовать аскезе и являть внешне пример праведника, казаться исполненным святости, но внутри его царит зло, ибо как только вокруг него собирается толпа воздыхателей, гордыня его непомерно вырастает, и он начинает проповедовать ужасные вещи, не забывая при этом добавлять, что именно его уста извергают божественное Слово. Такими в прошлом были Петр Брюс, Генрих Лозаннский, Арнольд Брешианский [5], и их именуем мы «ересиархами», а постыдное их собрание – еретической сектой.

Безобразная язва нашего времени – те еретики, которые помогают грешным синьорам светским в их борьбе за власть. Но об этом позднее: сейчас поговорим о секте «апостолов» – отступнической и еретической, что была создана неким Герардом Сегарелли из Пармы [6], который в конце концов был как ересиарх осужден церковным судом и сожжен; преемником его учения и секты выдвинулся некий Дольчино Новарец, внебрачный сын священника, который собрал многих последователей в свою секту и, наконец, был пойман с некоей Маргаритой, своей сожительницей, и за преступления и ересь этот еретик вместе с еретичкой были осуждены церковным судом и сожжены [7].

О способе приема в секту и орден такого рода, каковым принимаются в лжеапостолы, говорится следующее: тот, кто хочет вступить или объявить об этом, сначала просвещается кем-либо из их секты об обычаях их жизни и в совершенство жизни, каковую называют «апостолической». И после в какой-либо церкви перед алтарем или на городской площади представляется кому-либо из их секты и, сняв с себя все одежды в знак освобождения (ограбления), провозглашает всем, что будет следовать совершенству евангелической бедности и дает обет Богу, что впоследствии будет жить по этому обету. А именно – не должен получать от кого-либо денег или иметь их, или носить их при себе, должен жить на милостыню, по милости и по доброй воле предлагаемую кем-либо, ничто не откладывая на завтрашний день. Обещает не подчиняться какому-либо смертному человеку, а только Богу, поэтому считается, что теперь он пребывает в апостолической бедности и совершенстве и никому из людей не может подчиняться, ибо апостолы покорялись только воле Христа и никому иному.

Отец Бернард отвлёкся и посмотрел на притихших Джованни и Гийома строго, изучающе и ревностно, чтобы слова его не просачивались сквозь пальцы подобно песку, и продолжил:

– А теперь я вам расскажу об ошибках названной секты, и то, что я буду говорить, суть ересь, исторгаемая из их поганых уст. И повторять ее не следует ни в коем случае, ведь на дознании мы только спрашиваем и записываем ответ, но никогда не рассуждаем и не спорим с еретиками. Во-первых, говорят они, и это, видно, считается у них важным, Римская церковь полностью разрушена и вот-вот утратит свою силу из-за прелатов, причиняющих вред. Римская церковь имеет Папу, кардиналов, прелатов, монахов и верующих, но не является церковью Бога и порицается как церковь, не приносящая плоды. Римская церковь – Вавилонская блудница, о которой писал Иоанн в Апокалипсисе, и отступила в вере от Христа.

Все духовное могущество, которое Христос дал Церкви, передано в их поганую секту, поэтому они себя называют «апостолами», или «орденом апостолов», или «духовной общиной Бога», посвященной и избранной в это новейшее время. И именно они – апостолы Бога, и никто иной не имеет могущества, которое имел от Бога святой апостол Петр. Именно ими Герард Сегарелли из Пармы был провозглашен главой этой секты, а Дольчино Новарец писал в своих письмах о вышеуказанном Герарде, что он был «саженцем Бога, произросшим на корне веры, в котором Бог замыслил свою Церковь, для совершенства и жизни, и убеждений, и бедности первоначальной Церкви, и в том состоянии, в котором Христос передал Церковь святому апостолу Петру».

Когда их спрашиваешь, в чем же их исключительность, то говорят, что они – единственные, кого называют апостолами этой секты, являются общиной и Церковью Бога и в своем совершенстве следуют первоапостолам. И поэтому не обязаны кому-либо подчиняться, ни понтифику, ни другим, ни каким-либо правилам, ибо простота Христа – это свободная и совершенная жизнь. Папа или кто-либо другой не может им приказать, чтобы они отступились от своих убеждений или от такой совершенной жизни, не может отлучить их от церкви.

Тогда мы задаём им вопрос: как же вступить в их секту? Они отвечают, что каждый, любого убеждения, по своей свободной воле может примкнуть к их жизни и убеждениям их ордена: и верующий, и светский, муж без согласия жены или жена без согласия мужа могут оставить узы брака и вступить в орден этот, и никто из прелатов Римской церкви не может расторгнуть брачный союз. А если кто покинет их секту, то покинет совершеннейшую жизнь, а это считается смертным грехом.

Значит, никто не сможет спастись и войти в Царство Божие без их убеждений и членства в их ордене, ибо вне их убеждений и вне их ордена никто не будет спасен? Отвечают утвердительно. И все, кто их преследует – грешат и будут прокляты и отданы на вечные муки.

И что же Римская церковь? Отвечают, что понтифик Римской церкви не имеет могущества освобождать от грехов кого-либо, ибо не является святым, каковым был святой апостол Петр, живший в бедности, без собственности, и смирении, не способствуя войнам, не преследуя кого-либо, а разрешая любому жить в своей свободе. Все прелаты Римской церкви, высшие и низшие, со времени св. Сильвестра отклонились от образа жизни первых святых и стали лицемерами и растлителями, кроме брата Петра Морроне, названного папой Целестином.

После этого мы начинаем спрашивать их о таинствах, и выслушиваем еще более ужасающие вещи: миряне не должны давать или выделять десятину какому-либо священнику или прелату Римской церкви, ибо они не являют такого совершенства и такой жизни в бедности, которым следовали первые апостолы, а далее говорят, что десятину не должно давать никому, кроме тех, кто называется апостолами и суть бедные Христа.

О таинстве брака говорят, что любой мужчина и любая женщина могут голыми возлежать в одной постели и, соответственно, прикасаться равным образом к одной и к другой части тела и рассматривать друг друга поочередно (взаимно) без греха, и что слияние живота с обнаженной женской утробой, которое возбуждает плоть, без проявления соблазна – не является грехом. И что возлежание с женщиной и соитие вне плоти есть большее чудо, чем воскрешение мертвых.

Когда спрашиваешь их о посещении церкви, то они отвечают: молитвы Богу в святой церкви не значат больше, чем молитвы в лошадином стойле или в свинарнике, и лучше почитать Христа в лесах, чем в церквях.

Отмечу важный момент в распознании этих еретиков и прочих: когда просишь их принести клятву, то они отвечают: ни по какой причине и ни в каком случае не следует приносить клятву о делах веры или об учении Бога. И все остальное следует скрывать. И если бы пришлось приносить клятву и говорить правду перед прелатами или инквизиторами, то не следует отвечать кому-либо что-либо и открывать их учение и ошибки. Не нужно защищаться словами, а всегда иметь мужество и быть стойкими. Однако если связывают себя клятвой под угрозой смерти, то в этом случае должны клясться словами или только говорить, а в уме держать, что никому не должны говорить правду, кроме как о том, что словесно касается предметов веры и учения, и так обо всем, что расспрашивается, следует без греха лгать и отрицать правду о своей секте.

Но это – пока имеют стойкость и пока избегают власти инквизитора, а когда должны отвечать – запутываются, отрицают, скрывают и стараются любым способом увильнуть. И все же, когда не могут смерти избежать, и, в таком случае, должны раскрыться, признаваясь во всем, защищают от всех вышесказанное свое учение и умирают в этом с терпением и стойко, не раскрывая никого из товарищей своих или последователей.

Отец Бернард прервался и вздохнул, обращая свой взор в раскрытое окно, где солнце уже начало клониться к закату:

– Все вышесказанные ошибки и те, что когда-нибудь еще будут накапливаться по необходимости и формулироваться их последователями, не публично, а в тайне, не одновременно, а постепенно – то одна, то другая, то одновременно обнаружатся в наиболее благоприятное время. И сообщают они свои ложные истины со всей подобающей добротой и благочестием, чтобы наибольшим образом показать, что их слова заслуживают доверия и сверх того – убеждения свои предваряют перед мирянами, повсюду, где могут говорить, тем, что убеждают в зловредной жизни прелатов, клириков и монахов, и говорят, что прелаты, клирики и монахи преследуют их из ревности и зависти, потому что они говорят и учат правде.

Способ же, которым убеждают, когда публично свидетельствуют, таков: любой, кто их разглядывает, открытый для похвалы, ими втягивается и приманивается, чтобы их слушать, говорят: «Бдите и молитесь – ибо это благо для души!». Потом читают Pater Noster и Ave Maria, и Credo in Deum громким голосом. Так поют, проходя по деревням, или где-либо на площадях, и так приглашают слушателей: «Всепокайтесь! Ибо приблизилось Царство Небесное», и от апостолов – «Я посылаю вас как овец среди волков», и потом – «Да не смущается сердце ваше, да не устрашается!» – так распевают.

Поют Salve Regina и некоторые другие песни, чтобы сначала все слушатели увидели их внешний образ – доброты и благочестия, и потом – попробовали.

Принимают пищу прямо на улицах, за каким-либо импровизированным столом, ту, что сами принесли с собой. И это могут быть остатки хлеба, вина и иного, что является для них облатками. Когда затем встают, ничего не возвращают и ничего не берут с собой, только оставляют после себя в знак того, что они – совершенные Христа, будто не мыслят о завтрашнем дне и не имеют ни дома, ни пристанища. Таким образом, попрошайничают на пропитание.

– Я уже скучаю по Готье! – воскликнул Джованни, когда они, наконец, вышли из скриптория, отпущенные восвояси, поскольку скоро должна была начаться вечерняя месса.

– Я тоже, – откликнулся Гийом. – Теперь начинаю понимать, какое терпение присуще инквизиторам, если они готовы всё это выслушивать долгое время. Уж точно – тяжкая работа!

– А ты говорил, нечего будет делать, теперь вспоминай, завтра пересказывать будем. В дальний двор сейчас пойдём?

– Конечно! Я себе на этом табурете всю задницу отсидел. И лицо омертвело, я ведь так старался проявлять интерес.

– А мне понравилось… – Джованни не пропустил ничего мимо ушей, ему опять казалось, что он соприкасается с чем-то новым и неизведанным.

– Ну, у тебя другая стезя – ты же собираешься палачом заделаться. Привыкай теперь к работе в паре с инквизитором.

***

[1] в описываемое время двор монастыря не был замкнут в чёткий квадрат, дополнительные постройки появились позднее. Это можно рассмотреть на карте города середины 17 века.

[2] Лэ об узнике. Рено. Из собрания поэтов Прованса.

[3] в истории есть множество примеров, когда Папа или король после смерти лежал голым и даже не прикрытым до своих похорон, и о его теле не проявляли заботы, что символически указывало на отсутствие личных вещей после смерти человека, облечённого властью.

[4] Помимо отдельных сект, которые периодически возникали вокруг некоего «учителя», существовали активные и широко распространенные движения вальденсов с их ответвлениями – лионцев, ломбардцев и «бедных католиков» и катаров. На этом субстрате появились францисканцы с их идеей бедности: личной и индивидуальной, которые не имели пристанища и жили подаянием. С 1231 г. Папа Григорий IX интерпретировал идею такой бедности, Правило св. Франциска, в необходимость иметь «вещи для пользования». К 50-м годам XIIIв. намечается раскол в движении францисканцев – выделяются конвентуалы и спиритуалы, и, соответственно, это разделение затрагивает часть мирян – терциариев, которые вынуждены идти за одной или другой группой.

[5] Петр Брюс (Peter of Bruys) был странствующим проповедником, известным в северной

Италии и южной Франции в первой половине XII в. Он вел аскетический образ жизни, отрицал крещение младенцев, евхаристию, церковные здания, службы, молитвы за усопших и почитание креста. Он был сожжен в St. Giles (Франция) в 1130 г. Его последователи «Petrobrusians» перекрещивали всех, кто вступал в их секту, оскверняли церкви, сжигали кресты и низвергали алтари.

Генрих Лозаннский (по другим источникам – Тулузский, Henry of Lausanne) был среди последователей Петра Брюса и в 1145 г. организовал свое движение – Henricians. Он также вел аскетический образ жизни и проповедовал, что святыни церкви имеют силу только в руках священников-аскетов, ведущих жизнь в бедности. В 1148 г. он был пойман и приведен на Реймский церковный собор, где был проклят и приговорен к смерти.

Арнольд Брешианский (Arnold of Brescia) дал название движению своих последователей – Arnoldists. Он также выступал за чистоту христианского идеала, подвергая критике епископов, был учеником Пьера Абеляра. В 1155 г. он был повешен, тело его сожжено, а пепел выброшен в Тибр.

[6] Герард Сегалелли родился в Сегаларе (Segalara, рядом с Пармой) в 1240 г. Он был человеком низкого социального происхождения: около 1260 г., в год массовых самобичеваний, которые произвели на него огромное впечатление, Сегалелли решил вступить в монастырь братьев-миноритов в Парме, но не был принят. В течение трех лет он жил и проповедовал на улицах Пармы, пока к нему не присоединился Роберт, слуга из конвента францисканцев. Они начали путешествие из Пармы в Модену, потом в Романью и, наконец, достигли Фаэнцы, где приобрели множество сторонников. В 1275 г. их секта оказалась под угрозой схизмы – в вопросе главы движения мнения верующих разделились между некими Guido Putaggi и Matthew, пока не было принято решение видеть лидера в Сегалелли. За это время секта распространилась далеко за пределы Ломбардии – во Францию, Бургундию, Германию, Англию и Испанию. В 1287 г. собор в Вюрцбурге запретил лжеапостолам проповедовать и просить милостыню, то же подтвердил собор в Честере (Англия) в 1289 г. Папа Николай IV (1288-1292) еще раз осудил лжеапостолов в своей булле (1290, 7 марта, Dudum felicis recordationis). В 1294 г. Сегалелли был заключен в тюрьму, но потом отпущен; четверо его учеников сожжены. В год юбилея Римской церкви, справляемого папой Бонифацием VIII (1300 г., 29 июня), по приказу инквизитора Пармы – Манфреда – Герард Сегалелли был схвачен, осужден и сожжен 18 июля.

[7] Дольчино из Новары (Прато) в ранние годы своей жизни обучался у священника в городе Верчелли (Verchelli), но потом был изгнан, обвиненный в воровстве. В следующий раз он появляется в Тренте, уже в качестве последователя лжеапостолов, вместе с некоей Маргаритой из Трента. До 1303 г., пока епископ Трента не преследовал эту секту, но потом их насильно выгнали из диоцеза Трент. Через Брешию, Бергамо и Комо. В 1304 г. Дольчино возвращается в диоцез Верчелли и Новара, окруженный около 3000 последователями, в основном молодыми; среди них были некоторые знатные и богатые. Себя они уже называют congregationem spiritualem et apostolicam. У них не наблюдается постоянной иерархии или какой-либо формы церковной дисциплины.

На активность лжеапостолов Дольчино оказывали влияние еще два фактора: Фридрих Сицилийский (Федериго II (1272 – 1337 гг.) – с 1295 г. король Сицилии из Барселонской (в Сицилии – Арагонской) династии, третий сын короля Арагона и Сицилии Педро, и Констанции Сицилийской) как некий образец антипапской и антифранцузской партии и исполнение пророчеств Иоахима Флорского.

Федериго II был коронован королем Сицилии, поддерживал партию гибеллинов, а также семью Колонна – римских противников папы Бонифация VIII. В 1302 г., после неудачного вторжения на Сицилию Карла Валуа, в Кальтабеллотте был заключен мирный договор, по которому Федериго II был признан Карлом II Анжуйским (Карл II Анжуйский (1248 – 1309 гг.) – король Неаполя, сын Карла I Анжуйского) в качестве пожизненного короля Сицилии.

В догматическом плане Дольчино только повторял троичную идею Иоахима Флорского о том, что в 1260 г. наступила эра Святого Духа, и будущее христианства принадлежит братствам, следующим апостолической миссии. Его слова подтверждались тем, что именно в этом году начали проповедовать ученики Сегалелли. Но, в отличие от первых лжеапостолов, отрицающих любое насилие, Дольчино видел падение Римской церкви путем осуществления насильственной реформации. Он верил, обозначая время этих перемен 1303 г., что Федериго II изменит ложную организацию Римской церкви, последователи Сегалелли выйдут из тени, Бог сам назначит нового Папу, и весь мир будет обращен в учение Апостолов: император и девять рыцарей вместе с новым Папой начнут управлять новым мировым порядком еще три с половиной года, пока не придет Антихрист. В эти пророчества своего лидера лжеапостолы верили очень крепко, что весьма свойственно фанатичному большинству, окружающему лидера любой секты, «целовали его ноги и считали его самым выдающимся и святым человеком на свете».

Насильственная смерть двух римских Пап – Бонифация VIII (11 октября 1303 г.) и Бенедикта XI (7 июля 1304 г.) – только подтверждала пророчества Дольчино, однако Климент V сразу же после избрания начал призывать к крестовому походу против лжеапостолов. В течение двух лет, 1305-1307 гг., последователи лжеапостолов давали вооруженный отпор войскам местных феодалов, которые собирал против них епископ диоцеза Верчелли. Такому большому количеству людей зимой приходилось сильно голодать, поэтому они не только занимались грабежом, разоряли церкви, но и брали людей в заложники, чтобы их родные приносили пищу. Когда население бежало и вокруг лагеря Дольчино образовалась зона отчуждения, то им пришлось есть собак, лошадей и мышей. Решающая битва произошла 23 марта 1307 г., более 1000 (или 1300) человек были убиты, однако сам Дольчино, Маргарита и люди из их ближайшего окружения были захвачены в плен. Все они были казнены 1 июня 1307 г. в городе Бьелла. Причем способ казни, выбранный для Дольчино, был типичен для наказания не еретика, а грабителя, убийцы и бунтовщика – его провезли по городу, растерзали клещами, а потом сожгли останки.

========== Глава 4. Расставив все точки ==========

Задний двор можно было назвать таковым с большой натяжкой: маленькое вытянутое пространство шагов в десять шириной, втиснутое между двумя каменными сараями, одной стороной упиралось в ограду монастыря, обильно заросшую плющом, так что с трудом различалась маленькая дверь из толстых железных прутьев, запертая на большой и ржавый замок. Открытой же стороной этот голый мощённый камнями двор выходил в сад, ограничиваясь от него заброшенным колодцем со сломанным воротом, и уже узкая прямая тропинка шла между кустов и плодовых деревьев до купальни и трапезной.

Гийом протянул Джованни крепкую палку длиною с руку:

– Представь, что это меч. А это, – он передал ему такую же палку, – твой щит. Теперь вставай ко мне вполоборота и выстави меч вперёд, а я посмотрю, насколько устойчиво ты стоишь, – он легко стукнул ступнёй под колено левой ноги Джованни, поставленной назад, и тот рухнул вниз.

– Ой, больно же! – откликнулся юноша, и, отбросив обе палки, схватился за ногу. – Забыл, что она больная?

– Прости, – Гийом помог ему подняться и опять вручил палки. – Попробуй еще раз, только вес свой держи по центру, тогда не упадёшь.